Я почти весь месяц пытаюсь достучаться до тебя, а аллё все нету и нету. Ты - одно сплошное недоразумение. Не существует понятия как жить, есть слово только выживать. Сердце лупило, как 1 страница

Я почти весь месяц пытаюсь достучаться до тебя, а "аллё" все нету и нету. Ты - одно сплошное недоразумение. Не существует понятия как жить, есть слово только выживать. Сердце лупило, как тонкое полотно на ветру. Цель без реализации - просто мечта... Бывает только неправильный путь, но не бывает безвыходного положения. Государь — что лодка, а народ — как вода: может нести, может и утопить. Искушение сдаться будет особенно сильным незадолго до победы.

Вестник смерти

-1-

Дзин-дзин, дзин-дзин. Звонит телефон. Я просыпаюсь. Чувствую, что ноги онемели и болезненно ноют. Монотонная мелодия телефона кажется никогда не закончится. Надо бы встать и взять трубку. Но я все еще лежу, неподвижно, словно окаменела. Приподнимаюсь на локте, в полумраке спальни заглядываю в окно и вижу, как полотнище тумана покрыло весь город. Телефон не перестает звонить. Боже кто тут хочет пощекотать мои нервы в такой-то час. Всего лишь одиннадцать часов утра!

Я сонно сбрасываю звонок и опять пытаюсь заснуть. Тщетно. После неудачных попыток спускаю ноги с кровати.

Телефон зазвонил опять. Волей-неволей мои пальцы, точно лапы паука, медленно и устало продвигаются к трубке.

– Алло?

По ту сторону трубки донесся знакомый голос мамы.

– Ой, дорогая, прости, я тебя разбудила? Ну так ладно, надеюсь, ты не забыла, что сегодня мы договорились позавтракать вместе?

Ах да! А я то совсем забыла об этом. Еще неделю назад мы – мама, мой отчим-Бредли, и их общая дочь, Розалинда – решили позавтракать в небольшом ресторане.

– Дорогая?

– Да, мам…буду…эмм…через минут пятнадцать…всего доброго…

В спешке и суеты, я обуваюсь, надеваю брюки, березовый топ, кожаную куртку, как попало заплетаю косу и выскакиваю наружу.

Чистый воздух наполняет мои легкие свежестью и энергией. Я расхотев доехать до Ресторана на такси, принялась идти туда пешком, наслаждаясь осенним воздухом после дождя. Погода серая, с ветром. На построенных домах исчезая слабые лучи света, а в завывании ветра слышались людские голоса до шум машин. В отличии от спокойной комнатушки, к которым привыкли мои уши, эти звуки превратились для меня в адский хор.

Все как обычно. Ничего примечательного.

Беру путь на Уэллс Стрит. Ресторан «Best of classic», куда я отправляюсь, расположен неподалеку от Центрального парка. Это излюбленное место Бреда. А я посетила его лишь один раз. Помню, что там подают нежнейшую, младенческую телятину и карпаччо из конины делают его любимым местом завтрака нью-йоркеров.

Слегка покачиваясь от голода захожу в тот самый ресторан. Вот и нынешним утром здесь кипела жизнь на всю катушку. Безуспешно пытаясь слиться в единое целое, звуки перемешивались и сливались одна за другой: звяканье столовых приборов, жужжание кофейной машины, музыка сотовых телефонов, гул голосов.

Вижу, там, в отдаленном углу, знакомые лица – все в сборе.

— Я немного опоздала, — негромко обратилась я к распорядителю. — У меня здесь назначена встреча с сэром Бредом Годгуллом.

По лицу работника ресторана можно было догадаться, что он не из здешних.

— Сенатор Годгулл завтракает вон там, у окна, — с французским акцентом указал своими длинными пальцами метрдотель. — Как мне вас представить?

— Его дочь, Оффелия Гарвард.

После этих слов он с длинными ногами буквально за десять шагов дошел до них и через считанные секунды вернулся. Метрдотель повел меня через зал, в противоположный его конец. Взгляды всех мужчин были прикованы ко мне (что очень раздражало меня) — одни рассматривали меня украдкой, другие более откровенно. Надо признать, это очень дорогое заведение. Обычно тут завтракают высокопочитаемые люди, и они одеваются соответствующе. А таких как я —выглядящей сейчас просто ужасно — можно сосчитать по пальцам.

Когда я подошла к столу, за которым сидела вся моя семья, мама резко встала и поприветствовала меня:

— Привет, дорогая.

Я безмолвно подняла ладонь.

Отчим говорил по сотовому телефону, разглагольствуя об одном из своих недавних успехов. Он мельком взглянул на меня и постучал по часам, разумеется, как бы говоря: «Опаздываешь, дорогуша».

«И тебе здравствуй, Папочка», — мысленно ответила я.

Справедливости ради стоит заметить, мы к друг другу не питаем особой теплоты и любви. Девять лет назад, когда мне было всего восемь, мама познакомила нас с ним и вскоре они поженились. Так-как я никогда не видела своего отца, и не имела понятия об отцовской любви, я не знала, что чувствовать к нему. Да он и сам не предъявлял особого энтузиазма сблизиться со мной. А когда родилась их общая дочь, Розалинда, пропасть между нами стало глубже, и мы вовсе отдалились друг от друга. Но, по-моему, Розалинда тоже чувствует недостаток общения с отцом, ибо он редко бывает дома, в Нью Йорке, проводя больше половины времени в Вашингтоне. А возвращается он сюда разве что на отпуск или в праздничные дни. А на этот раз, мама наконец убедила его приехать сюда и отлучиться от работы хотя бы на неделю.

Отец отложил телефон и встал, чтобы поцеловать меня в щеку. Я даже не попыталась вернуть поцелуй. Он посмотрел на меня оценивающе.

— Не могла одеться по лучше?

Не самое хорошее начало беседы. У меня сразу наполнилась кровь в висках.

“Заботишься о своей работе. Причем, как всегда!” хотелось язвительно ответить.

— Могла. А толку?

Я отлично знаю, что Бред никогда не искал неприятностей и без самого серьезного на то повода не ссорился. Человек этот являлся великолепным образчиком политика — он знал, когда разговаривать, а когда нет, и всегда останавливал себя прямо, дескать, на точке “золотой середины”. Последнее качество казалось особенно существенным, учитывая, что он с легкостью пробрался в Белый Дом.

— Как дела, Цветочек?

— Привет, Оффи. Отозвалась Розалинда.

Все ее называли Цветочком, так как ее волосы были цвета красной розы (что была единственной схожестью между нами).

Перед нами, словно подкрадываясь, появился официант:

— Что изволите заказать? -мягко спросил он.

— Еще нескольких мгновений, пожалуйста. — Поспешно проговорил Бред.

Тот слегка наклонив голову, такими же тихими шагами исчез, точно так же как пришел.

— Как у тебя дела, дорогая? — Поинтересовалась мама, подправляя очки. Было видно по фальшивой улыбке,что мама хотела рассеять то напряжение в атмосфере.

— Хорошо. Сухо ответила я.

Мама чуть прикусила нижнюю губу. Она повернула голову к Розалинде.

— Дорогая, ты рассказала сестре о том, что тебя приняли в летнюю школу искусств?

— Мам! —Немного смущенно воскликнула она. — Ну сколько можно повторять об этом?

— Ну расскажи, Деточка, наверняка Офелии интересно узнать об этом?

Впевые за день на моем лице озарилась улыбка. Розалинда тяжело вздохнула.

— Если все сказать в кратце...ну... учительница по рисованию отметила, что я очень хорошо рисую и что это весьма удивительно в мои годы. А потом...эмм...через неделю две, она принесла мне билет, в котором приглашают меня дальше развивать мой дар в летних курсах.

— Стоит отметить, что эта школа очень даже элитная, туда не приглашают кого попало. Похвально отозвалась мама, целуя дочь в щеки.

— Это удивительно, Цветочек! МОЛОДЕЦ! — Обрадовалась я.

— Еще она сказала Розалинде, что между ней и...

Зозвонил телефон. На этот раз не мое — Бреда.

— Слушаю вас мистер Хейн. — Громко и отрывисто принял трубку он.

На долю секунды мама замешкалась. А я старалась не обращать на это внимания, думая о чувствах сестры и матери.

— И...эмм...она сказала...что много общего есть между работами Цветочки и картинами Сирилом Роландо...

Мама отчаянно пыталась удержать теплую беседу как за соломинку, тонущую в воду.

—...Да, мистер Хейн, это намного увеличит наши проценты в следующих выборах...

Еще громче заговорил Бред. Во мне вскипела злость. Неужели он не мог провести один лишь ЗАВТРАК беседуя с нами!!! Ведь мама всячески старается удержать семью. А ему хоть бы хны! НЕНАВИЖУ ЕГО!

Я в порыве гнева встаю со стола и вырываю чертов телефон из рук ошеломленного Бреда и нажимаю красную кнопку.

— Ты что творишь, Милая Леди?!

Пару сотен глаз теперь уставились на нас. Но это меня ничуть не смущает, ибо во мне достаточно гнева, чтобы не замечать это.

— Милая, —Встревоженно промолвила мама. — Офелия, держи себя в руках, пожалуйста. Почти умоляла она.

Теперь во мне вспыхнула пламя гнева с еще большей силой. Почему мама должна чувствовать себя неловко, а не он?! Почему только мама должна думать о всех?!

— Найдется ли у вас несколько жалких минут, Сенатор? — Почти в истерике спрашиваю я.

— Это не повод так нагло вырывать у меня телефон. Можно было всего лишь попросить.

— Нагло? — В полном недоумении спрашиваю я. — Не нагло ли, прерывать диалог своими громкими разговорами?

Бред провел глазами по помещению: люди даже не старались делать вид, что не обращают на них внимание, наоборот с большим интересом смотрят в семейные разборки столь прославленного сенатора.

— Сейчас не самое подходящее время, чтобы выяснять отношения. — Сморщив лоб изъявил он.

— Вижу у тебя никогда нет времени.

Я почувствовала в глазах “папаши” искру раздраженности. Но он подавлял их, не подовая вид нежелательным зрителям.

— Офелия, не делай из мухи слона и хватит цепляться за каждое поизношенное мною слово!

В глаза наступают слезы.

— Почему ты настолько не заинтересован? Почему для тебя не важны успехи своей дочери?

В порыве нервозности Бреду удалось выдавить из себя улыбку.

— Офелия, для кого весь этот театр?

Мама наконец поднялась с места.

— Пожалуйста прекратите скандал. На нас несколько пар глаз смотрят!

— Это ты объясни своей дочери, Дженет.

Хладнокровие Бреда довела меня до пика гнева. Теперь вся моя кровь вскипела, а сжатый в кулак руки онемели.

— Театр говоришь? Черт подери! Почему же ты не понимаешь, что весь этот “спектакль” предназначен для тебя?!

— Офелия! — Властно воскликнула мама. — А ну-ка сядь на свое место!

Я игнорирую слова матери.

— Почему ты не понимаешь, что только милая беседа со своей семьей поднимет все наши настроения?

Мои наполненные кровью глаза уловили Розалинду: съёжившись от страха, она сидела с мокрыми глазами.

— Почему эта девочка, —Дрожащие пальцы указывают на сестренку, — не может почувствовать отцовскую любовь?

Эти слова вырывались из уст с гигантской тяжестью. Будто они царапали язык и обжигали горло. Причиной этого является тот факт, что любовь отца является для меня очень болезненной темой. И я никогда не желала бы никому (тем более Розалинде) чувствовать то же самое.

— Я думаю, Розалинда достаточно взрослая чтобы выразить свои недовольства. Офелия, прошу, не бросайся словами о любви, когда понятия не имеешь что оно значит!

— Вот именно! Я понятие не имею что значит это слово, вот поэтому я не хочу, чтобы Розалинда тоже ничего не знала о любви!

— Я купил тебе дом, когда все твои сверстники из кожи вон лезут чтобы раздобыть деньги хотя-бы на чашечку кофе! — Наконец голос Бреда срывается, и он уже изменил свою маску безразличия на разгневанного человека. — Вам обоим не нужно ни о чем волноваться, ваша жизнь до конца ваших дней обеспечена всевозможными вещами! Вы оба не перед кем не в ответе! У вас нет никаких обязательств, и вы едите что хотите, делаете что хотите, вам дозволено все, что желает ваша душа!!! И все это моих рук дело: я работаю не покладая рук, не сплю ночами и работаю днями, чтобы реализовать ваши мечты и старания. Разве все это не любовь?!

— Я повторю твой вопрос: “Для кого весь этот театр?” — Бред в недопонимании приподнял брови. — Для них? —Я взмахом руки указал на толпу людей, в легком шоке наблюдающей наше междоусобие. — Ведь на словах все твои слова слышатся намного круче, не так ли? Ты настолько глуп, дабы понять, что ей не нужны твои деньги — ей нужна твоя забота, твои теплые слова, твоя ЛЮБОВЬ! А вместо того чтобы сделать это, ты поворачиваешь тему в другую сторону, и делаешь себя даже в таких скандалах героем…

— Держи язык за зубами, милая леди! — Не стерпел он.

Но я игнорируя его слова, продолжаю:

— Хочешь повысить свои проценты внедряясь в разумы этих людей как отец, который трудиться ради детей, а я, приемная дочь…

— Офелия! — Возразила мама.

— …лишь неблагодарная девка, который устраивает скандал на ровном месте.

Маме стало все это невтерпёж. Она ухватила мою руку, и сжала ее, как только могла.

— Офелия Гарвард, заткнись немедленно.

Во мне поступает чувство паники. В горле застревает комок.

— Мам, разве я не права?

— А что, Бредли тоже не прав? Офелия, все сказанное им разве не истина?

Даже мама слепо защищает его. В надежде мои глаза проскакивают на Розалинду. Испуганная, в смятении и плачущая, она смотрит на меня с недопониманием. А через мгновение, она проговорила:

— Оф-Оффи… т-ты…перешла в-все границы…

Я не могу не вздохнуть, ни выдохнуть. Неужели все они не понимаю меня? Неужели я не права? Неужели мои слова не истина?!!!

Я вырываюсь от мамы и вся в слезах выхожу из ресторана. На улице дождь. Луч серого света пробивается через облака. Я пробивалась через толпу людей и не понимала, что делаю.

Мое сердце колотилось с бешеной силой, руки тряслись, но не от холода, а от гнева. Я почувствовала себя ничтожной, чувствовала, что все отвернулись от меня, даже Цветочек, самый близкий мне человек. Ноги отказывались ходить, сердце отказывалось стучать дальше… Но я не останавливалась. Чавкали лужи, из-за тяжелых и быстрых моих шагов. Передо мной расстилалась широкая дорога для автомобилей над ней спешащие на работу, множество машин рекой протекала. Я не остановилась. Я больше не хотела жить, уж больно очень много пощечин и предательств я перенесла за этот день.

Разум мой затуманен гуще, чем Нью-Йорк сейчас. Проходя через дорогу я слышала гудки машин, резких тормозов. Но мне было все равно. Может остановиться? Может, когда я приму объятия смерти, наконец избавлюсь от этой муки?

Мои шаги стали медленней и короче. Я остановилась. Прямо на середине дороги.

— ОФЕЛИЯ НЕЕЕТ! — Послышался издалека голос Цветочка.

Она бесстрашно подбежала ко мне. Только тогда мое сознание вернулась ко мне. Она подбежала ко мне и крепко обняла. Хныкая и громко плача, Цветочек произнесла:

— Оффи…п-пожалуйста, не пугай ме-меня!

Большой фургон летел прямо в нашу сторону. Я заметила его. Хочу бежать… Не могу… Будто мои ноги приклеились к асфальту. Не могу сделать ни шагу… Водитель не затормаживает… Асфальт слишком скользкий, и даже если хозяин белого фургона попытается остановить машину с большими усилиями, вряд ли оно не собьет нас. Я наконец отцепилась от асфальта и убегаю. Слишком поздно… Я закрываю глаза… Расстояние между нами сужается… Пять метров…четыре метра…три…два…один!..

Грохот!.. Разбиваются стекла фургона… Я остаюсь с закрытыми глазами…

Я мертва? Мои глаза не открываются. Запах мокрой пыли… слышу, как капли дождя ударяются об асфальт…

Наконец я осмеливаюсь открыть глаза. К нам подбегают Брэдли и мама. Поворачиваю голову в обратную сторону — в сторону фургона. Сквозь пыль и дождь вижу то, чего не видела никогда! След от чьей-то руки проник глубоко под фронтальную часть машины, пробиваясь очень глубоко. Но я никого не вижу. Этот след оставил вмятины на металле, как оставляют твердые и тяжелые вещи на скатерти. Сама машина разрушилась до неузнаваемости. Мотор улетел на метров двадцать; все четыре колеса безмятежно лежали на разных сторонах; все стекла разбиты вдребезги. Но как? Неизвестный и невидимый хозяин этого следа остановил пятитонный фургон?

Толпа подбегает к нам. Вижу Розалинду — она потеряла сознание. Мама подбегает ко мне, и вся в слезах целует меня. Бред в истерике поднимает дочь на руки. Чей-то незнакомый голос кричит о помощи и просит позвонить в скорою. В глазах все мутнеет, и я теряю сознание.

Просыпаюсь с дикой головной болью. Мама сидит около меня с опухшими глазами. Она вскакивает, когда я еле открываю глаза.

— Моя дорогая, как ты?

Я не могу произнести ни слово. Она молнией подошла к высоким тюлям и открывает их. В комнате заплясала пыль. При свете дня узнаю особняк Бреда. А комната, где нахожусь, предназначена для меня. Пока я не окончила школу и не поступила в институт, жила здесь.

Я набравшись силы поднимаюсь с постели. Ощущение, будто моя голова взорвётся с минуты на минуту.

— Сколько я пролежала?

—Уже второй день, дорогая. — сообщает мама, приподнеся ко мне воду. — Попей, дорогуша, но не делай резких движений.

Я поднимаюсь и осушаю бокал. Холодная вода сладок как мед.

— Все мое тело ломит. — Произношу я, массируя виски.

— Это, наверное, из-за того, что тебе недавно внедрили успокоительное, к тому же ты голодна.

Да, это уж точно. В животе урчит.

— Как там Розалинда? Ничего с ней не случилось?

Мама успокаивающе погладила мои волосы.

— Не волнуйся, с ней все хорошо. Она тоже недавно проснулась.

Как гора с плеч! Теперь я со спокойной душой, ведь, не дай бог, если с ней что-либо случилась, я бы никогда себя не простила.

По совету мамы, после я принимаю душ.

Надев теплую пушистую ночную рубашку, я забираюсь на второй этаж. На кухне сидит мама и Розалинда. Сестренка кушает сендвич и запивает кефиром. Я неслышно переступаю ногами по плиткам, останавливаясь, усаживаюсь за стол, возле Цветочка. Мама быстренько подола мне овощной суп с курицей. Только теперь замечаю пустую тарелку около Розалинды.

— Как ты, Цветочек? — Спрашиваю я немного виновато.

В тусклом свете лампочек я вижу его лицо, и как неловко она держит перебинтованные руки.

– Мне жаль, что ты так пострадала. Прослезившись я, признаюсь.

– Не важно, Офелия, – отвечает она. – Так или иначе, утерянное не вернуть.

Только сейчас я понимаю, что моя милая маленькая сестренка уже не та. Она выросла и мыслит здраво не смотря на свои малые годы. Возле нее, я на миг почувствовала себя младенцем.

–Правильно говорит, Розалинда. Не надо об этом вспоминать. Просто забудьте и все дела! Соглашается мама нарезая ломтиками хлеб.

Я колеблюсь. Не сдерживая слезы и от угнетения совести я быстро спускаюсь вниз. Залетаю в свою комнату и забираюсь в кровать.

Остаток своей ночи я хочу отоспать. Без толку. Проходит одни час, второй, а я бодрая да глаза никак не собираются закрыться. Чем сильнее я стараюсь заснуть, тем меньше мне этого хочется. Но наконец мне удается уснуть…

– Офелия! Офелия! Проснись!

Я открываю глаза. Передо мной Цветочек. Лицо ее свежо, как капля росы, а волосы рыжие с оттенками золота.

– Офелия, с тобой ничего странного не происходит? В ужасе спрашивает она у меня.

Я в недоумении. О чем она?

– Что с тобой? Страшные сны тебе сняться? Спрашиваю я, надеясь, что именно так и есть.

– Нет, просто…

В полудреме говорю:

– Постарайся заснуть. Это, наверное, из-за перевозбуждения.

Она кивает и уходит, закрывая за собой дверь комнаты. Я, не утратив сон, лажусь спать. Не пролетая ни минуты, окно напротив меня раскрывается. Я в ужасе выскакиваю. Стекло обращается на мельчащие кусочки. Ветер и осенние листья прорываются в комнату. Сердце колотит.

– Кто здесь? Спрашиваю я у неизвестности.

В ответ лишь тишина, вселяющая во мне страх…

-2-

Сейчас, мои руки крепко сжимают чашку и пальцы отчаянно впитывают в себя тепло. Плечи и ноги напряжены от холода. Хотя я нахожусь дома, в своей комнате, все мое тело морозит. Я допиваю чай, и он обжигает язык, все же я не останавливаюсь. Мое тело нуждается в тепле.

Осень наполняет комнату холодом через разбитое окно. Поэтому, укрывшись в красный плед жду рассвета. Хочу, чтобы ласковые лучи солнца согрели мое тело. Смотрю на часы: 07:15. Я встаю. Ноги болезненно ноют. Всю ночь я находилась в панике от того, что случилось ночью.

Я надеюсь, что мама, Бредли и Розалинда проснутся к завтраку. Потому что, тишина наполняет мой разум неумолимом страхом. Я не могу сдержаться: хочу все рассказать им. Рассказать о том, что ночью кто-то в дребезги сломал окно.

Стоп! Они и так на пике от страха после случившемся тогда. Тем более, если я расскажу им, они посчитают меня психически больной. А может так и есть? Может, этот страшный сон, и не более того? Нет! Не может этого быть. Доказательством того, что это было явью, послужит кусочки разбитого стекла.

За горизонтом наконец-то виднеется солнце. Стекла домов переливается с лучами света, образуя нечто, вроде калейдоскопа. Влажный, тяжелый воздух шевелили ветвей с меньшей силой чем ночью. Такая влажная погода была в Новом Орлеане. Пока не мерее так говорила мама. Как раз в этом городе мама потеряла мужа, моего отца. Он умер от урагана “Катрина” 29 августа 2005 году, на два дня раньше моего рождения. Те времена были самыми тяжелыми были для мамы. Она после урагана целыми днями просиживала на месте, словно окаменела или как тряпочная кукла лежала на кровати. А я была слишком слабой и находилась в больнице. Там моя бабушка поставила мне такое имя. Офелия. Имя молодой дворянки, возлюбленная Гамлета в трагедии Уильяма Шекспира «Гамлет, принц датский».

Само имя имеет различные варианты происхождения. Мама говорила, что она переводиться с греческого, как «помощь», «возвышенная» и «величественная». И еще она сказала, что до написания «Гамлет, принц датский» Шекспиром, моя имя использовалась итальянским поэтом Джакопо в произведении «Аркадия».

Ладно, вернемся к моему детству. Бабушка растила и воспитала меня до трех лет, пока не покинула этот мир. Затем, по воле-неволе мама пришла в себя. Но впредь она не могла жить в этом городе, который отнял у нее мужа, отца, дом, друзей, родственников, и все теплые воспоминания. И так мы переехали в Нью Йорк. После мы жили как обыкновенные семья: я училась в средней школе, мама скиталась от одной работы к другой, но после устроилась на работу менеджером одной крупной компании. Затем она вышла замуж за Бреда и родила любимую Розалинду. Но, а я недавно не окончив школу, поступила в художественный университет.

Говорят, что дар рисования передалось мне от бабушки. А от мамы я унаследовала волосы цвета зари с золотистыми нитями, яркие губы, как бутоны красных роз и аккуратное тельце. От умершего отца я получила ярко зеленые глаза, невысокий рост и скверный характер. Я такая же вспыльчивая, ненавистница телячьих нежностей и самый настоящий сорванец! В доказательство скажу, что если решусь сделать что-то вкусненькое, как всегда, у меня что-то подгорает. Я не из того разряда женщин, которые не ладят с кухней, и другими хозяйственными делами. Мне подай бейсбольную биту да мячик, лучше меня в жизни никто никого не найдет (хоть это и самодовольно, но искренне).

Вот так через меня незаметно пронеслись минуты, а то и часы. Время уже девять часов утра. Теперь через разбитое окно можно точно разглядеть каждую деталь красоты пейзажа. Газон точно ковер, расшитый желтыми и сочно зелеными нитями расстилалась на земле, приятно радуя глаза. Она слилась с высокими домами и уже голубым небом с молочными облаками.

– Офелия?

От внезапного голоса матери я вздрогнула. Она чуть приоткрыв дверь, увидела, что я вовсе не сплю, а тупо плетусь в комнате. По-моему, она почувствовала холод в моей комнате. Теперь распахнув дверь, та наконец зашла. И в ужасе мама посмотрела на осколки окна и машинально выкинула взгляд на само окно. Она ужаснулась. Прежде чем мама вымолвит слово, я быстро начинаю:

– Ветер. Сильный ветер…–Мой язык предательский запинается. – И вдруг…Бум!... она… эмм…

– Боже мой, ты не поранилась? Заботливо спросила мама.

Я захотела вздохнуть с облегчением, но побоялась, что мама это заметит. Она осторожно подошла ко мне, словно хищнику и указала рукой на кровать. Я повиновалась и села.

– Доченька, я не хотела беспокоить тебя вчера вечером, подумав, что ты сама готова сквозь землю провалиться от стыда. Но нет худа без добра, я предполагаю, что ты поняла свою ошибку. –В меня нахлынули чувства вины. – Пожалуйста, отныне согласуй свои поступки с умом, без этого, в следующий раз, финал может быть не совсем счастливым.

– Мам…я знаю, знаю, что подверг Розалинду к опасности…

– Нет. Не только ее, но и себя. –Голос мамы преобразилась в жесткий тон. – Наверное у тебя сейчас трудные времена, но все же…не думай, те чувства, которые ты испытывала, не испытаем и мы, не думай, что те проблемы, которые тебя беспокоит, прошли нас стороной. Запомни: твое сердце бьется так же, как и у нас.

Я убираю с глаз крупинки слез и пытаюсь быть сильной. Я конечно ненавижу и буду ненавидеть себя за этот инцидент, но по крайней мере понимаю, пустыми слезами вины ничего не изменить. После продолжительных угнетающих минут я киваю.

– Хорошо, дорогая, если ты поняла меня, так спустимся-ка вниз, на завтрак. Все уже проснулись.

Я сбрасываю с себя плед, и мама расчесывая мои волосы, заплетает косу. Мы спускаемся по винтовой лестницы.

Сейчас в доме царствовала могильная тишина, впрочем, как всегда. Идя по главному проходу, я дивилась красотой особняка. Тут было множество деревянных колонн, с искусной резьбой, а высокий потолок, казалось мне, что вот-вот взлетит на небо. Уж слишком шикарный дом для трех людей, проживающих здесь.

Я на миг остановились, замявшись, у тяжёлой деревянной двери, ведущей в следующую комнату, в гостиную. Но мама открыла ее, и мы зашли в нее.

Комнату заполняли лишь два человека, сидевшие вокруг длинного, пышно изукрашенного стола. Все тюли бесцеремонно закрыты. Освещало гостиную огромная люстра, блистающий всеми цветами радуги. Я опять немного помедлила на пороге.

– Офелия, с добрым утром. – Произнёс высокий, звонкий голос Бреда, который сидел во главе стола. – Присаживайся, мы как раз начинали завтракать. Сказал он, указывая на стул справа от себя.

Я заняла названное им место.

– Привет, Цветочек. Сказала я, увидев сестренку.

Она ответила мгновенно, запивая какао:

– Да, доброе утро, Оффи.

У меня мелькнуло в голове, что Розалинда избегает взгляда со мной. Даже когда она ответила мне, ни разу мы не пересекались глазами. Если я буду думать об этом, то лучше от этого мне не станет. Так что разумней забыть об этом.

– Ты говорила, что тебя приняли в летние курсы? Начал Бред, старательно обратив внимание только на Розалинду.

– Да. Я буду учиться там, как только мы выйдем на зимние каникулы. Неуверенно ответила она.

– Это же прекрасно, Доченька! Ничего, если ты пропустишь очередные каникулы. Потдержала хорошо начавшиеся деалог мама.

– Да. Но только...эмм...я несколько сомневаюсь, что мое призвание – именно искуство. Смущенно и слегка робко отозвалась она, поглащая маленькие курасаны.

– Да ладно, Цветочек. Ты же любишь рисовать, при этом у тебя получается неплохо! Начала я, выбросив из головы мои дурацкие предположения.

– Все же, я не уверена, что выбрала правильное решение.

Бред расхохотался. Он слегка подумав, начал разговор с еле заметно игривой улыбкой:

– Вы знаете Александра Флеминга? – Мгновенная тишина, дала понять, что никто понятия не имеет кто он. – Этот уроженец Англий – известный всему миру биолог. Так вот, однажды Флеминг решил, что отныне не будет убираться у себя в лаборатории. Он так и сделал. После нескольких недель, его лаборатория сделалось гигантской мусорной урной. И в конце – спустя определённое время – он заметил необычные вещества в комнате. Их не описывали ни в одних книгах, о нем даже не знали, так как не изучали до него. И Флеминг был первым, кто занялся этими странными веществами. Вот так он и открыл пенициллин. Стоит отметить, что этот антибиотик спас жизнь миллионам людей всего мира. – Бред бросил взгляд к дочери. – Я виду к тому, что иногда неправильные решения могут принести больше пользы чем правильные.

Розалинда заулыбался и поднявшись с места, мигом обняла отца.

– Ты самый лучший и умный отец в мире!

Мне стало так уютно. Словно охвативший за ночь осени холодный лед в душе растаял теплой атмосферой в зале. Этот завтрак целиком и полностью отличалось от того завтрака. Бред совсем другой. Сейчас он мне не кажется роботом в смокинге с ледяным выражением лица как в тот раз. Удивительно, что люди могут перемениться за один день.

– Скажи это своей сестре, цветочек.

– Мне? Вырвалось у меня из уст.

– Да. Сказанное тобою вчера оставило во мне мысль. Я совсем забыл, что мы зарабатываем деньги чтобы жить, а не живем чтобы зарабатывать. – Его кожа обрела багровый цвет, и брови опустились через чур низко, что глаза вовсе потерялись в тени. – Конечно, во вчерашнем инциденте, присутствовала и твоя вина, но большую долю занимает моя. Я, хотя и чувствовал, не обращал на твои желания и на твой мир. В место того чтобы приблизиться с тобой, я рушил и то хрупкие отношения между нами, как карточный домик. И мне бы хотелось начать наши отношения с нового, чистого, листа. Ну как, попробуем, Оффелия?

Я похоладела. Слезы тихо, сжигая щеки, покатились к подбородку. Я прикусила и того прикушенный язык. Слезы хлынули с новой силой, и они мерцающей дымкой туманили лица окружающих. Раньше мне думалось, что прощение – это что-то вроде жгучей боли, давящее сердце. Но я глубоко ошибалась. Искренне простить человека – это сбросить с себя гигантский груз обиды. Я это ощутила на себе. После прощения (в моем случае после признаний Бреда из чистого сердца), человек возвращается к жизни из кошмарной паузы, затянувшейся ссылки, подобной небытию. Ощущение доверия, братства, любви, уз сильнее чем обида. И зная, что каждое растянутое мгновение может оказаться последним, человек не может утонуть в горечи. Как говориться, живи так, как будто это твой последний жизнь. Уж конечно, увидев и ощутив смерть совсем рядом и недавно, ты хотя-нехотя прислушиваешься к этому совету. Тем более, когда виноватый просить прошения, нужно сделать встречный шаг и поняв свои ошибки, простить.

Дата добавления: 2015-09-29