ГЛАВА 7
Осторожно открыв дверь в его дом, она бесшумно вошла. Он не отзывался на стук, и теперь она поняла, почему: он крепко спал. Она с каким-то благоговением присела рядом, словно боясь неосторожным движением развеять то чувство любви, которое буквально заполнило всё помещение. Присев рядом, она была не в силах оторвать взгляд от его красивого лица. Во сне, лишённое своей постоянной холодной уверенности, беззащитное, оно показалось ей ликом ангела, спустившегося с небес. Если существуют ангелы, то выглядят они именно так: с вьющимися волосами, пышными ресницами, чувственными губами, но со стальным сердцем. Его изысканная красота так резко отличалась от грубой, каменной красоты мужа, и всё же она не делала его слабым. А за её внешней прелестью скрывались сильный дух и внутренняя энергия, смелость, упрямство и решимость.
Она прикоснулась к нему. Это вывело его из сна.
- Ты всё-таки пришла, - тихо прошептал он. – Я ждал тебя каждый день.
Только сейчас она заметила синие круги под его глазами, и её охватило отчаяние.
- Это всё мой муж…
Он тут же утратил всю свою ангельскую беззащитность, став мрачнее тучи. В зелёных глазах засквозила ярость.
- Он бил тебя? Да? – Кален резко сел и сжал её лицо в ладонях. – Он ударил тебя снова?! Что он сделал?
- Он…- начала она, но тут же смолкла. Она не могла сказать ему, что он унизил её, осквернил тело, взяв силой. Но по её опущенным глазам Кален всё понял сам. В ту же секунду его лицо приобрело страшную гримасу гнева.
- Мерзавец, - процедил он сквозь зубы, потом медленно протянул. – Посмотри нам меня, Роника. Подними глаза.
Она послушалась, и он продолжил:
- Ты ни в чём не виновата, понимаешь? Ни в чём. И я ни в чём тебя не виню. А теперь слушай: больше ты к нему не вернёшься. Он больше тебя не получит. Ты останешься здесь.
- Но я не могу, - попыталась она увернуться от его взгляда, но тот притягивал её своей силой, какой-то неземной, будто гипнотизировал.
- Что тебя там держит? – Не понимал он.
- Если я уйду, он причинит вред моей бабке, а я такого не могу допустить, Кален, - едва слышно ответила она, глотая слёзы. – Не могу.
Он опустил руки и вздохнул.
- И ты предпочтёшь подчиниться? – Чётко выговаривая каждое слово, спросил он.
Роника не ответила. Не могла ответить, потому что сама не знала ответа.
Внезапно Кален поднялся, приблизился к окну и, не гладя на женщину, сказал:
- Тогда, как я полагаю, мы больше не встретимся. Ты пришла, чтобы сказать это?
- Нет, - тихо прошептала она.
- Тогда зачем?
- Затем…- ей потребовалась секунда, чтобы вспомнить. – Я хочу услышать, какое отношение ты имеешь к пропаже детей.
Он вздрогнул, словно его ударили. Потом повернулся к ней. Через вырез его мятой рубахи она увидела его сильную грудь, и поспешно отвела взгляд, когда её сердце сладко заныло.
- Почему ты спрашиваешь об этом?
- Я хочу знать. Ты говорил, что это благодаря тебе я избежала гибели тогда, в лесу.
- Да.
- Объясни, как это вышло, - попросила она.
Кален несколько минут собирался с мыслями, меряя комнату шагами, потом снова замер у окна и произнёс:
- Роника, ты помнишь, что заставило тебя посреди ночи пойти в лес? И ты не изумилась, когда смогла одна найти их? По твоему лицу я вижу, что эти вопросы мучили тебя. Так вот. Это я позвал тебя. Я указывал тебе путь, вторгаясь в твоё сознание и притупляя твою волю, я вёл тебя, и ты ничего не смогла бы поделать с этим, потому что я полностью подчинил твои мысли и желания одной цели – следовать моему зову. Это я нашёл детей в лесу, отвёл их в грот, где ты их и нашла. И это я отпугнул от тебя хищников. Не спрашивай как.
- И как же? – Возвращаясь мыслями в ту холодную февральскую ночь, спросила она.
Он беззвучно рассмеялся.
- Я просто внушил их податливым разумам, что тебя там нет. И прогнал.
- Но как?
- Ты будешь задавать этот вопрос снова и снова? – Грустно улыбнулся он. – Поверишь ли, но я сам не знаю ответ. Я обладаю этим даром с тех пор как... Но, впрочем, это неважно.
- Дети говорили, что им помог «Чёрный Человек».
- Чёрный Человек? – Удивился Кален. – Ну, видимо, мой плащ им запомнился больше всего.
- Ещё они сказали, что в лес их кто-то позвал. Кто-то, кто покажет им ангелов.
В глазах Калена вспыхнул яркий огонёк.
- И ты думаешь, что это я? – Медленно спросил он. – Так ведь?
- Нет, - тут же опровергла она. – Я не верю этому.
- Я этого не делал, - сказал он так, что все сомнения в её душе развеялись.
Она, наконец, смело посмотрела ему в глаза.
- Я знаю, - она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась немного натянутой. Что-то тревожило её, и Кален, умеющий заглядывать людям в души, не мог этого не почувствовать.
- Ты спросила ещё не всё?
Она глубоко вздохнула и начала совершенно с другого.
- Мою бабку принимают за колдунью, и я понимаю, почему: она всегда говорит странные, пугающие вещи. Она уверяет, что может слышать, что скажет ей ветер, и даже иногда слышит отголоски твоих мыслей. Смешно, не правда ли? – Горько усмехнулась Роника, но Кален оставался серьёзен. И напряжён. – Раньше я полагала, что это её выдумки. Но теперь склонна верить её дару ясновидения. Знаешь, что она сказала мне недавно? Что в Северной Долине просыпается Зло, и именно это заставило Томаса так преобразиться. Она поведала мне, что твоё сердце сковано льдом, а внутри тебя скрывается тайна. А ещё…Ещё она велела спросить тебя, кто такой Кельн.
Роника смолкла. И тут только заметила, что лицо Калена стало белее снега, а глаза смотрят не на неё, а сквозь пространство. Несколько секунд он стоял совершенно неподвижно, потом прошептал:
- Никогда не упоминай это имя. Никогда!!
Последнее слово он выкрикнул, причём с такой яростью и отчаянием, что Роника подпрыгнула на месте.
Его глаза так ярко горели, что, казалось, сейчас они прожгут её насквозь, превратив в пепел.
Кален резко отвернулся, и было видно, что он пытается унять те ярость и боль, которые вызвало одно лишь простое имя.
Потом, справившись с собой, он снова посмотрел на женщину. Она сидела, боясь шевельнуться, и в её больших синих глазах затаился страх. Губы были приоткрыты, словно она хотела сказать что-то, но не знала что именно.
Он почувствовал себя виноватым, но не обнял её и не попросил прощения, как велело ему сердце, а вместо этого оперся о стену рукой и, глядя в окно на белизну снега, произнёс:
- Думаю, ты должна узнать, с кем ты имеешь дело, Роника, а потом уж решишь, оставаться тебе здесь или уходить. Твоя бабка была права – в этих местах обитает Зло. Оно где-то внутри каждой из этих гор, в каждом дереве и камне, скрытом под снегом, и в каждом из людей. Но доля его ничтожна, потому что люди, не восприимчивые к тайному, не могут ощутить его влияния над собой. Оно не причиняет вред и спит глубоко внутри этой долины. Но когда появляется человек, душа которого отравлена злобой и ненавистью, Оно впитывает все его отрицательные эмоции и начинает возрождаться. Оно меняет каждого при своём пробуждении: так оно повлияло на твоего мужа. На тебя. И на меня, разумеется. Оно заставляет нас совершать ошибки, высвобождает наши самые скрытые чувства и желания.
Роника, не отрываясь, смотрела на него. Он же глядел в окно, и его взгляд был так отстранён, что, казалось, он и не здесь вовсе…
- …Я был переназначен для Зла еще до своего рождения. Мои родители пришли в эти края в конце 16 века, скрываясь от инквизиции, и, поверь мне, Роника, им было что скрывать. Моя мать была колдуньей, которая умела наводить порчу, сглаз и проклятия, и она не гнушалась именно таким образом добиваться своих целей. Что касается моего отца, то он был куда менее вероломен, но не менее опасен. Мать вертела им, как хотела, и он не мог противостоять ей, хотя тоже был могущественным колдуном. Но где-то в глубине души он опасался своей жены, её коварства, и не перечил зря. Они бежали из Кристиании в разгар чумы с небольшой кучкой беглых крестьян и основали новое поселение. В некоторой степени, Оверхюс – результат работы и труда того времени. С годами новые поселенцы, в основном беглецы, выстроили дома, стали неплохо жить в этих суровых условиях и даже занимались торговлей с соседними поселениями. Избрали себе старосту и учились жить, не привлекая к себе внимания и только с помощью своих сил. Мои же родители отделились ото всех, ибо их чёрная магия пугала людей, а это могло привести к опасности. Так они и прожили свои жизни на окраине поселения, и их жизни были очень продолжительные.
Они предназначили меня Злу ещё до зачатия, подготовив для этого всё необходимое: они совершили ритуал Тьмы, читая заклинания, рисуя дьявольские знаки и совокупляясь на камнях, испещрённых магическими символами. Понятия не имею, какую цель они преследовали и чего жаждали их тёмные души. Однако я склонен думать, что они были не в себе. То древнее Зло, что таится в недрах этих гор, затмило им разум и повелевало ими.
Они добились своего: в ту ночь был зачат я, и уже с рождения я обладал теми способностями, что у нормального человека вызывают страх. Я рос ребёнком ангельской внешности, но внутри меня сидел сам Дьявол. Я был жесток, не по-детски вероломен, злопамятен. Всегда получал то, что хотел. Мой глаз назвали «дурным», я мог наслать порчу одним лишь словом, и уже в детские годы я забавлялся, убивая заплутавших в лесу охотников. Мои любимыми игрушками были куклы, вылепленные из воска, и я втыкал в них иглы, воображая кончину тех, кто не угодил мне.
К тому времени, когда мне исполнилось десять лет, моя мать, воспитавшая такое чудовище, однажды пыталась выпороть меня за какой-то очередной проступок, но не смогла: я лишил её воли и желания, воспользовавшись своим умением управлять волей людей. В конце концов, мои родители стали бояться собственного дитя. Они всё ещё оставались колдунами, но та пелена злобного безумия, которая овладела ими при моём зачатии, спала, и теперь они сами ужаснулись своему творению. Они боялись моих сил, зная, что их собственные возможности не идут ни в какое сравнение с моими. Меня опекало само Зло.
У меня был брат старше меня на семь лет, и он приехал в эти края с моими родителями. Именно его звали Кельн. Я ненавидел его и любил безумно. Любил так, как младший брат любит старшего. Ненависть же была вызвана завистью. Я жутко завидовал ему. Я был чудовищем, отродьем Зла, но всё же ребёнком, нуждающемся в любви, внимании и восхищении. Меня же все боялись и ненавидели, в то время как к моему брату поселенцы испытывали глубокое уважение. Мой брат был силён, крепок и красив той грозной мужской красотой, какой у меня никогда не было. Я рос худым, стройным и даже по-женски изящным, с ангельским лицом, и то, что некоторые принимали в юности меня за девушку, жутко бесило меня, и я немедля расправлялся с обидчиками. Разумеется, посредством своих способностей. Я вообще никогда не пачкал руки чужой кровью. Кое-кому я внушал броситься со скалы, кого просто топил в озере, даже не прикасаясь к нему, а кого заманивал в лес и лишая способности выбраться, тем самым обрекая на гибель. Я не понимал, что каждое моё преступление заставляет Зло в недрах этих гор пробуждаться, как и не понимал, что уже не я живу в своём теле, а Оно. Моим разумом всё больше овладевала Тьма.
Если в детстве я испытывал восхищение своим братом, то, взрослея, не мог терпеть его превосходство над собой. Он лучше меня владел оружием, лучше охотился, ездил верхом, в него влюблялись практически все девушки. Я не мог выносить этого, но лишь любовь к брату, а она была, удерживала меня от очередного преступления.
Но однажды случилось кое-что ужасное. Моя мать, потерявшая разум и с какого-то момента моей жизни возненавидевшая меня и ту мощь, носителем которой я был, попыталась отравить меня, своего же сына, своё создание. При всей своей женской коварности она души не чаяла в Кельне, любила его безумно, а я, как кривое его зеркало, должен быть покинуть эту жизнь. Не в последнюю очередь отсутствие материнской любви привело к тем ужасным поступкам, которые я совершил и о которых расскажу позднее. Так вот, она подсыпала зелье мне в еду и ожидала, что её план свершится. Однако она недооценила мою силу. Едва вечером я переступил порог нашего дома, я уже почувствовал опасность. А когда увидел страх в глазах матери, стоило мне отказаться от предложенного ужина, я всё понял. И тогда Зло окончательно затмило мой разум. Не сказав ей ни слова, я уселся на скамью и пригвоздил её к месту своим взглядом. В тот же миг она начала задыхаться. Она рвала на себе одежду, металась по комнате, ударяясь о стены и разбивая посуду, ползала у меня в ногах, выпученными глазами умоляя меня прекратить. Но я не прекратил, и она умерла. Мне тогда было четырнадцать лет.
После этого ужасного поступка я убежал из дома и отправился в город своих надежд и амбиций – Кристианию. Там я собирался жить на широкую ногу и всегда и во всём быть первым. Разумеется, я и не думал ни о какой работе. Зачем? У меня были способности, которые могли дать мне всё, что захочу. Обманами, хитростями и обыкновенными убийствами, в каких никто никогда не подозревал меня – я обставлял всё умело. Я овладел большим состоянием, купил роскошный дом в сердце города и завёл себе влиятельных друзей. Моя внешность здесь сыграла мне на руку: по изящности моих движений, ангельскому лицу и худобе все принимали за аристократа. А я вертелся в обществе коронованных особ и титулованных господ с превеликим удовольствием.
Так я прожил в городе до двадцати пяти лет, купаясь в роскоши и удовольствиях днём, ночью же я совершал свои тёмные дела. Я не хотел верить своему внутреннему чутью, своей человеческой интуиции, что с каждым днём я теряю свою волю и разумом моим управляет какая-то чужая сила. Зло, которое по-прежнему было заключено в Северной Долине. На расстоянии Оно обретало ещё большую силу, а в городе, где было так много удовольствий и искушения использовать свои способности и добиться цели любым путём, - особенно. С каждым преступлением в моей душе появлялось всё больше чужого присутствия, я переставал быть собой, превращаясь лишь в носителя возрождающегося Зла. Ещё бы немного, и я проиграл бы, даже не заметив этого. Я просто стал бы самим Злом, и Оно, воплощенное во мне, покинув тиски таинственной, столь же древней силы, удерживающей его в недрах гор, вновь вернулось бы на землю в моём обличье. Такова его цель и по сей день.
Но однажды случилось то, что в корне изменило меня. Всё началось, когда я встретил одну девушку, очень красивую и невинную, как первая трава. Я потерял голову в желании покорить её, причём сделать так, чтобы она влюбилась в меня без памяти и сама отдала бы мне свою невинность. Я всеми силами стремился соблазнить её, разрушить ещё одно девичье сердце. А их я разбил за годы своей жизни в Кристиании достаточно. Я искушал её подарками, комплиментами и своим богатством. Самая сладкая ложь лилась с моих губ, обволакивая её и лишая воли. Я намеренно не использовал свои способности внушения: это казалось мне уже неинтересным – так легко добиваться женщин. Но она, хоть и пленённая моими очарованиями и богатством, всё же не позволяла ничего большего, кроме как скромный поцелуй в руку. Эта девушка была дочерью одного довольно успешного лекаря и, как я слышал, была помолвлена с каким-то преуспевающим торговцем. Это лишь усиливало мое желание покорить её. Каково же было моё удивление, когда я однажды узнал, что её женихом был мой собственный брат Кельн! Оказывается, он уже около пяти лет жил бок о бок со мной в городе и довольно неплохо занимался торговлей. Я был в бешенстве. Мой брат снова опередил меня, снова был первым. И тогда я, обуянный жаждой мести, решил во что бы то ни стало завладеть этой девушкой. Я отказался от своего намерения не использовать свои способности и заставил её прийти ко мне, внушив это. А потом осквернил её тело своей похотью.
Девушка не смогла пережить своего позора и покончила с собой. Я узнал об этом только тогда, когда в мой роскошный кабинет ворвался мой собственный брат. Это произошло спустя месяц, и я ни разу не проявил интереса к её судьбе. Но в тот вечер, когда я увидел его заросшее щетиной лицо, глаза, полные отчаяния и жажды мести, неуклюжий, рассеянный вид, во мне шевельнулось что-то человеческое. От Кельна несло запахом дешевой выпивки, взгляд его был безумен. Как я позднее узнал, он разыскивал по всему городу того, кто отнял у него любимую. Но он никак не ожидал, что этим злодеем окажется его брат. Он узнал меня сразу, я слышал кое-какие его мысли, и я ощутил его величайшее удивление. У него было такое лицо, словно он увидел приведение. Поначалу он испытал радость – я смог ощутить это, но потом его лицо исказилось от отчаяния и ненависти, когда он понял, что я и был причиной его разрушенного счастья. Он с громоподобным криком бросился на меня и вцепился в горло. Между нами произошла яростная схватка, и, хоть мой брат был физически сильнее меня, я одержал победу с помощью врождённых возможностей. Как сейчас я помню, что он захлёбывался в собственной крови, когда я вонзил ему кинжал в живот. Его кровь обагрила мои руки, залила мой дорогой ковёр, испачкала одежду. Он пытался что-то сказать мне перед смертью, но не смог. Когда он умер, я помню, что заплакал. А потом на меня нашло безумие. Пролитая мной кровь привела меня в ужас. Раньше я никогда не обагрял руки кровью, действуя на расстоянии. Я боялся испачкаться. Но в тот день я убил собственного брата, единственного человека, которого по-настоящему любил и ценил. Если бы только не моя зависть и не то Зло, ради которого я появился на свет…
Но именно в тот день я понял, что стал рабом. Рабом Зла, стремящегося возродиться во мне. С тех пор я не мог спать спокойно: каждую ночь я видел залитого кровью Кельна, преследующего меня во сне. Я чувствовал, что схожу с ума.
Наконец, я уехал из города обратно в свои края. С тех пор я ни разу не использовал свою силу во вред другому человеку. Я отделился от людей и стал отшельником. Я понимал, что никогда не искуплю свою вину, и я боялся искушения вновь поддаться Тьме и стать тем же безжалостным чудовищем, каким был…
Я уехал сюда, выстроил собственными силами этот дом и с тех пор я жил здесь, наблюдая за жизнью сменяющихся поколений. Но то Зло, что не смогло воплотиться во мне полностью, не смогло возродиться, всё ещё не отпускает меня. Оно ждёт того часа, когда я вновь ступлю на путь убийств, разврата и лжи. Оно ждёт и не позволяет мне жить собственной жизнью. Вместе с ним жду я, но только своего смертного часа, который всё никак не наступит…Вот уже семьдесят первый…год…
Ты мне веришь, Роника?...
Она глядела в пол и не услышала вопроса. Уже где-то в середине рассказа она ощущала, как земля уходит из-под ног и теряется чувство реальности. К горлу подступила тошнота. Голос Калена доносился откуда-то издалека. Ещё немного, и она упала бы без чувств, но он, заметив серый оттёнок лица, бросился к ней и подхватил за плечи.
- Ты веришь мне, любимая? – Мягко, почти не слышно повторил он.
Прикосновение его сильных рук привело Ронику в чувство. Она невольно отшатнулась.
- Ты думаешь, что я всему этому поверю?! – Воскликнула она. – Зачем ты лжёшь?
- Я не лгу, - спокойно произнёс он. – И ты это знаешь. Чувствуешь.
- Поверить, что твои руки утопают в крови? Поверить, что в тебе живёт Зло? Поверить, что ты убил собственного брата и, более того, что ты живёшь на земле уже семьдесят первый год?! Я похожа на сумасшедшую?!
- Зло не отпускает своих жертв. Пока оно не воплотится во мне или же не появиться другой человек, кто будет творить Зло столь же хладнокровно и намеренно, как делал это я, я закован в свои двадцать пять лет, Роника, - горько произнёс он. – Другой бы посчитал это за счастье, но только не я, ибо сносить одиночество день ото дня и повсюду видеть кровь людей, которых я убил когда-то – это наказание страшнее смерти. Наказание за все преступления.
Его голос вдруг стал таким тихим, что Роника не расслышала последних слов, а скорее додумала. Он больше не смотрел на неё. Казалось, он смирился со своим наказанием. Он глядел на огонь усталым безжизненным взглядом.
Роника не могла уйти. Не могла заставить себя сделать то, что сделал бы другой на её месте – убежать, вместо того, чтобы попытаться понять.
Она верила. Кален не мог врать. И то, что он рассказал, привело её в ужас.
- Можешь идти, - деланно безразличным тоном сказал он, не отрываясь от созерцания огня. – Ты всё узнала. Я тебя не держу и не буду преследовать. Однако я хочу, чтобы знала, что ты – единственное, что по-настоящему дорого мне в моей жалкой жизни…
Его слова были произнесены с напускным спокойствием, хотя она чувствовала, что всё в нём мечется от отчаяния и страха вновь оказаться одному. Он думал, что она действительно сможет уйти. Но надеялся, в самой глубине своей души, что она не броситься бежать прочь от того, чья душа навеки проклята.
«Уйти? Куда? Зачем? К кому? – кричало внутри неё. – Бросить тебя? Оставить? Но что будет со мной тогда? Что станет?»
Грустно улыбнувшись, Роника подошла и обняла его, прошептав:
- Мне не важно, что ты совершил. Сейчас ты со мной, и это самое главное. – Она спрятала лицо на его груди. – Кто я без тебя? Никто. Я ведь люблю тебя.
- Но, Роника… - выдохнул он, обвивая её руками. – Во мне живёт Зло.
- Нет, - твёрдо возразила она. – Отныне ты предназначен для Света.
Он ничего не ответил. Лишь поцеловал в лоб.
ГЛАВА 8
Томас видел, как она выходит из леса, потом, озираясь по сторонам, добирается до их дома и поспешно скрывается внутри.
Он постоял у сарая, откуда следил за женой и спустя пару минут направился туда же, стараясь сдержать подступающую волну негодования. Она ходила не к колдунье. Та живёт в другой части деревни, а Роника выходила из лесов, ведущих в Северную Долину. Что она там скрывает? Она всё-таки ослушалась его!
Но когда он вошёл внутрь и был замечен ею, то ничего не сказал. Только окинул её подозрительным и угрюмым взглядом и увидел страх в её глазах. Между ними моментально возникло напряжение.
«Накажи её», - вдруг в его голове отчётливо зашептал незнакомый голос. Томас принялся медленно разуваться, сосредоточенно пытаясь понять, чем вызвана эта странная мысль.
Роника тем временем положила в корзину продуктов и хотела уйти.
- Куда ты снова? – Громко спросил он, усаживаясь.
- Я забыла у бабки варежки. К тому же, отнесу ей немного хлеба.
- Что-то ты к ней зачастила в последнее время, - обронил будто бы случайно Томас, отворачиваясь.
Не ответив, Роника покинула помещение.
«Накажи её, - вертелась в голове мысль. – Накажи! Накажи!!»
Томас нахмурился, пытаясь прогнать настойчивое желание, и, резко вскочив, решил проследить за женой.
Но она действительно направилась к бабке. Спрятавшись за углом и немного постояв в одной рубахе под весенним ветром, Томас подождал пару минут, но, разозлившись на свою подозрительность, упрямо развернулся и зашагал обратно.
Роника проводила его взглядом из окна. Она знала, что он будет следить за ней, и это причинило боль, одновременно вызвав волну гнева и возмущения. Образ доброго понимающего Томаса окончательно развеялся.
Томас что-то подозревает. Неудивительно. Хоть он и лишён проницательности, столь присущей Калену, он всё же никогда не был дураком.
При мысли о Калене на сердце потеплело. Кален. Теперь она знает, что любит его. Между ними не осталось тайн. И как бы трудно не было поверить его словам, попытаться понять и простить ту кровь, что обагрила его руки, она безоговорочно верила, что он совершенно не тот, кем был раньше. Он выглядел совсем молодо, но в глазах его светились такой опыт и знания, они были слишком мудры для его ангельски-прекрасного лица, и в них таилась огромная боль. Его рождение во имя Зла объясняло его неправдоподобную, неземную красоту. Роника никогда не верила, что Дьявол – воплощение Зла – должен быть таким безобразным и уродливым, каким его изображали священники на стенах храмов. Нет, Зло внешне прекрасно и поэтому так трудно не поддаться искушению и не ухватиться за него двумя руками. Однако обратная его сторона ужасна.
Роника поддалась искушению и изменила мужу. Но был ли Кален злом? Разве мог быть он Злом, когда так нежно обнимал её, шептал слова любви и дарил ей мгновения истинного счастья? Нет. В нём живёт один лишь свет. Он был так безумно одинок, что ей становилось больно, как только он выносил это одиночество. Но теперь она не покинет его. Она спасёт его душу, чего бы ей это ни стоило. Она подарит ему один лишь свет.
- Ну что? Ушёл? - Прозвучал за спиной голос бабки.
Роника ничуть не удивилась, что бабка знает о слежке Томаса, хотя она не говорила ей ни слова, когда пришла.
- Я догадалась, - словно в ответ на мысли внучки, сказала Ханна. – Ну, так он ушёл?
- Да, - безразличным тоном ответила Роника.
Молодая женщина отошла от окна и, сев у огня, тяжело вздохнула.
- Я не знаю, что делать.
- Не знаешь? Уходи в горы. К нему.
- Не могу.
Ханна смерила внучку взглядом изучающих глаз, пожевала губами, о чём-то задумалась. Потом проворчала:
- Не хочешь меня оставлять? Этот мерзавец пригрозил настроить против меня жителей? Ну-ну. Пусть приходят. Я покажу им где раки зимуют.
Роника робко улыбнулась, но промолчала.
- Так ведь? – Потребовала ответа старуха.
- Да.
Ханна больше ни о чём не спросила.
- Вот что, внучка, - сказала она. – Я уже прожила свои годы, а ты ещё молода. Не нужно портить свою жизнь из-за стариков.
Услышав краем уха, что голос бабки задрожал, Роника не сдержалась и обняла её. Безусловно, Ханне было больно сознавать, что она стала преградой на пути счастья любимой внучки, и она прослезилась.
- Любишь его?
- Да.
- А ты спросила его о том, о чём я говорила?
- Да.
Старуха перестала плакать и протянула:
- О, эта твёрдость в голосе. Стоит ли мне сомневаться, что он рассказал тебе всё?
- Не стоит.
- Тогда уходи в горы. Вы там в безопасности.
Роника сжала бабку в объятиях сильнее.
- Не могу. Я никогда не прощу себе, если с тобой что-нибудь случится. Но и без него я не могу. Что же делать?
Некоторое время они молчали, глядя на огонь. Потом, очевидно, бабку посетила какая-то мысль, потому что она перестала плакать, напряглась и что-то зашептала. Роника не стала мешать ей, чувствуя, что Ханна задумалась над чем-то очень важным. Наконец, после долгого молчания старуха решительно сказала:
- Чтобы женщине стать свободной, нужно применить два извечно женских оружия: красоту и хитрость. Мы с тобой применим второе.
В глазах Ханны загорелся какой-то дьявольский огонёк. Роника посмотрела на неё с интересом.
- О чём ты говоришь?
Но Ханна, не ответив, принялась расхаживать по избе, издавая ворчанье. Роника терпеливо ожидала, когда та, наконец, расскажет о своих мыслях.
Старуха внезапно остановилась и, приблизившись к внучке, перешла на шёпот:
- Есть только один способ тебе быть с любимым и не вызвать гнева и мщения Томаса…
Роника похолодела.
- Нужно сделать так, чтоб он посчитал тебя мертвой. Тогда ни тебе, ни мне он не сможет причинить зла, а сам не останется в глазах жителей рогоносцем.
Щёки молодой женщины вспыхнули, но она молчала, охваченная беспокойством.
- Тогда и Зло, которое закрадывается в его душу, сойдёт на нет, а ты будешь со своим избранником.
- Но, бабушка, как осуществить это? – Тихо, будто её мог кто-либо услышать, спросила Роника, всё ещё не веря в осуществимость этой задумки. – Он не поверит.
- Поверит, куда денется, - убежденно проговорила Ханна, щуря глаза. – Мы всё сделаем так, чтоб поверил…
Она принялась снова жевать губами, и этот жест говорил о сосредоточении мыслей.
- Когда ты пойдёшь к озеру, чтоб прополоскать бельё, ты будешь одна. Так ведь часто бывает? Хорошо. Ты будешь возвращаться через тропу в восточной части леса, якобы потому, что решишь прогуляться и поглядеть, как на опушке пробивается из-под снега первая трава. Томас знает романтичность твоей натуры, и поверит этому. Там-то всё и случиться.
- Что случится? – Не выдержала многословности молодая женщина.
Бабка замерла и с недобрым блеском в глазах прошептала:
- Волки. К весне они особенно опасны. Ты ведь знаешь, что за последний месяц уже три раза видели их шатающимися близ деревни.
У Роники всё похолодело внутри, стоило вспомнить эти голодные пасти и бешеные щелки-глаза, ведь совсем недавно они чуть было не разорвали её в клочья…
- Они разорвут тебя в клочья, - зловеще продолжила бабка. – Якобы. Мы оставим на опушке кое-какие доказательства: твою разорванную клыками шаль, мятые сугробы, кровь… Много крови. Так много, что у Томаса от горя затмит глаза, и он не разглядит обмана. Всё будет выглядеть правдоподобно, и Томас не усомниться в твоей гибели.
- Но я не могу сознательно причинить человеку такую боль, - возразила Роника, на что бабка только фыркнула.
- Уж поверь, милая, он погорюет достаточно, чтоб смыть с себя грязь своих поступков по отношению к тебе, потом решит, что хватит горевать, и женится на какой-нибудь скромной девчушке. На такой, какой в его представлении и должна быть жена.
С каждой секундой план бабки становился всё более подходящим, но Роника не хотела идти на обман. Видя её сомнения, бабка заметила:
- Но решать тебе, девочка моя. Выбери, что для тебя дороже: жить свободно с любимым, но с сознанием своей лжи, либо с чистой совестью, но с нелюбимым человеком и вечно унижаться…
- Бабушка… - протянула та, почувствовав, как закружилась голова. – Я не знаю…
- Не знаешь?! – Рассердилась старуха. – Вечно твоя нерешительность! Если бы в своей молодости я думала сто раз, прежде чем сделать что-либо, то ты бы вообще не появилась на свет!
Роника, задетая за живое, возразила:
- Дело вовсе не в нерешительности. Просто идти на такой шаг – значит, идти против совести.
- Совесть! – Фыркнула Ханна. – Честь, благородство, чувство долга и справедливости! Да, Роника, это всё, что идеализирует человек и что идеализируешь ты, но многие, очень многие забывают, что это такое, и, поверь, они забудут об этом, когда уличат тебя в измене. Они будут жаждать мести за уязвлённое самолюбие твоего мужа, окрестят тебя распутницей и накажут, не разбирая причин, толкнувших тебя на такой поступок. Побои мужа? Он имеет на это право, скажут они! Вечное недовольство свекрови? Она лишь учит тебя жизни! И самое главное – любовь? Такого не может быть! Ты развратница, прелюбодейка и согрешила против Господа! Так они скажут, не признавая, что с уст их льётся ложь и что они сами в мыслях проклинали своих супругов и выпавшую им долю. Не признают никогда, что сами совершают грех, очерняя самое чистое и светлое из чувств, что когда-либо даровал нам Господь и что теперь даровал он тебе! Разве стоит всё перечисленное хотя бы мгновения любви?
Роника сидела, пораженная словами бабки. Та никогда не была особенно многословной, но сейчас в её речи было столько страсти, убежденности и главное – соответствие собственным мыслям внучки, что Роника почти согласилась. Почти.
- Но рано или поздно правда выльется наружу, - тихо прошептала она.
- Если мы все продумаем, то нет, - возразила Ханна. – А если и выльется, то тебя уже не будет в этих краях, а меня на этом свете. Расскажи обо всём своему любимому, и он тоже поможет нам. Только тогда, внучка, ты будешь свободна.
Казалось, бабка прожигает её насквозь своими чёрными пронзительными глазами.
Кален…Чистая совесть против счастья быть любимой. Что для неё важнее? Если она уйдет таким образом, она не причинит боли никому, кроме Томаса, но и он долго горевать не будет. Быть может, в глубине души ему станет легче, что он избавлен от такой непослушной, позорящей его жены. Но будет ли она дышать легко?
Будет. Рядом с Каленом.
- Я согласна, - твердо заявила Роника, чувствуя, как бешено колотится сердце при мысли, что скоро, совсем скоро она станет свободной. – Согласна.
Бабка удовлетворённо кивнула.
- Давай обсудим всё хорошенько.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |