СПАСЕНИЕ КИТА ЖОРКИ
Прибрав в доме и набив в печку сухих щепок, Волков и Алька, прежде чем покинуть жилье, присели. В доме было тепло. Стрекотал сверчок, объявившийся здесь с месяц назад, и Волков, прислушиваясь к привычному, как стук часов, звуку, подумал, что сверчок вот так и будет день за днем стрекотать в опустевшем жилье, не понимая еще, что люди покинули дом и что никому уже не нужны трели, которые так заботливо он выводит.
— Это тебе, — сказала Алька, подавая что-то завернутое в газету. — Пойдешь в море, оденешь.
— Спасибо, — сказал Волков, ощущая сквозь бумагу крутой изгиб клыка морского льва, и, улыбнувшись, представил себе, как с амулетом на шее поднимается в ходовую рубку. Алька строго взглянула в его лицо. Посерьезнев, он положил ей ладонь на плечо и еще раз сказал: — Спасибо. Ну, двинулись?
...«Кайра» покачивалась невдалеке от берега. Толик, поджидая Волкова, нетерпеливо поглядывая на людей, плевал в ладони, а Бич сидел возле шлюпки и с рычанием раздирал в лоскутья украденную у малышей Черномордого и принесенную им с собой клеенку.
— Прощай, Волков, — сказал Борис, вяло пожимая его ладонь. — Слышал, ты опять в моря? Ах ты, «Летучий голландец». А мы с Леной... — не закончив, он теперь с силой сдавил его руку и улыбнулся: — Ну да ты тут ни при чем. Куда теперь: в Австралию?
— Сожалею, что так все получилось.
— Не будем ни о чем сожалеть, — перебил его Борис. — А ром я уже выпил.
— Куда сейчас?
— Пробегусь по бухточкам. Седой куда-то с малышом подевался. Надо ж их разыскать, — пояснил Борис. — Ну чао, бамбино.
— Все рыдают, — прокомментировал Толик, швыряя рюкзак Волкова в шлюпку. — А ну, мужики, рванули корыто: ать-два!
Заскрежетала под килем галька. Бич прыгнул в шлюпку, уселся на корме, у ног Альки. Та держала на руках куклу, говорила что-то и поправляла ей новую курточку. Толик резко и сильно рванул на себя весла...
«Ну вот и все», — подумал Волков, прислушиваясь к плеску воды, скрипу уключин и нетерпеливому повизгиванию Бича, стосковавшегося по сейнеру. Берег медленно удалялся... Сырая полоска песка, обрывистый склон, фигурка человека, поднявшего над головой карабин. «До встречи, Борис, я еще сюда вернусь», — подумал Волков, чувствуя, как грусть и радость, будто две волны, схлестнулись в его душе.
Шлюпка подошла к сейнеру. На его корме Анна Петровна рубила головы судачкам, шкерила их и швыряла в таз. Работала она сосредоточенно, с вдохновением: значит, уха сегодня будет, и не какая-нибудь, а по особому Толикову рецепту. В рубке Лена разговаривала с капитаном «Кайры».
— Волк, привет! — крикнул Ваганов. — Алька, бродяжка ты эдакая, простирнешь нам тряпки? Хошь верь, хошь нет, ну не может у нас никто...
— Нет уж. И не просите! — прервала его девочка. — Зверобоев обстирывала, до сих пор все-все пальцы болят. Ужас просто.
Загремела лебедка. Опутанный глянцево сверкающими лентами морской капусты выполз из воды якорь. П-чхи! — послышалось из машинного отделения, и корпус сейнера забился мелкой дрожью: поехали. Начиняя трубку табаком, Волков отправился на корму, вдруг отчего-то захотелось побыть одному. Палуба мерно опускалась и поднималась, остро попахивало сгоревшей соляркой, и Волков, ощущая всем телом привычное движение судна по воде и вдыхая такие знакомые, просто родные запахи, думал, что скоро, очень скоро другой теплоход, из другого порта понесет его в далекие океанские широты. Странный затянувшийся отпуск кончался, жизнь снова войдет в привычные рамки, но это будет уже другая жизнь: и море, насыщенное воспоминаниями и ожиданиями, будет другим, и суша, пожалуй, тоже...
— Глядите, кит! Это ведь Жорка... Да что же с ним? — услышал он вдруг испуганный голос Альки. — Да ведь он же на риф выскочил.
«Этого еще недоставало», — подумал Волков, отправляясь на полубак, где стояли Лена и Алька. Высунувшись из двери рубки, Ваганов потыкал пальцем в берег и подал Волкову бинокль. Стекла приблизили воду и стайку бакланов, летящих в цепочку, будто связанных одной веревкой. А вот и кит. Из воды торчала черная лоснящаяся спина и круто изогнутый плавник: кит крутился на месте, хлестал хвостом, белые космы воды взлетали над ним, и по воде расходились большие синие круги.
— За косячком рыбы погнался и выскочил на риф, — сказала с сожалением Лена. — Вот уж дуралей. Отлив начнется, и погибнет китишка.
— Не погибнет! — убежденно сказала Алька. — Мы его спасем! Правда, Волк? Ну скажи — спасем. Ну скажи?
— Ну как ты его зовешь? — тихо сказала Лена.
— А как же его еще звать? — с вызовом спросила девочка. — Как?
— Ну я не знаю как... Но все же... — Лена не знала, что сказать, и поглядела на Волкова, ища поддержки. — Ну, в общем...
— Ну, в общем, действительно нужно спасти китишку, — сказал Волков. — А что? Подойдем на шлюпке поближе, гашу ему на хвост и... Как считаешь, Толик?
— У тебя в котелке что? — спросил Толик и постучал кулаком по своей голове. Но в словах его сквозила задумчивость. — Морская капуста, что ли? Он хвостищем ка-ак хряснет!
— Толик, Толя! — воскликнула Алька, дергая его за рукав. — Ты же такой отчаянный, ты же такой... настоящий морской мужчина. Ну же?
— У тебя в голове что? Ему ж гашу надеть на хвост надо, а он как задерет хвостище да ка-ак... — пробормотал Толик, размышляя. И все же он настоящий мужчина! Расправив плечи, Толик сделал зачем-то несколько приседаний и хриплым от волнения баском сказал Ваганову: — Эй, усы! Может, сдернем зверюшку с рифа? Это ведь Жорка.
— У тебя в котелке что, морская капуста? — пробурчал капитан «Кайры», но и в его словах не чувствовалось особой твердости. — Ясное дело: жахнет хвостищем, хошь верь, хошь...
— Жахнет-жахнет! Да близко не надо подгребать, — сказал вдруг моторист Сеня, высунувшись из люка машинного отделения. — А ежели в воду надо кинуться, гашу ему надеть, то и я могу.
— Ладно уж... «кинуться»! — оживившись, оскорбленно сказал Ваганов, уловив в словах Сени нечто вызывающее. — Толик, марш в трюм, достань капроновый трос японский. Волк, ты пойдешь на веслах, а Толик... Эй, Толик, слышишь? Ты нырнуть под кита сможешь?
— Нырну, — гулко послышался голос Толика из трюма.
Через десяток минут шлюпка шлепнулась днищем о воду, Волков сел на весла, а Толик с решительным озабоченным лицом — на кормовую банку. От сейнера, где он, покачиваясь в небольших волнах, лег в дрейф, до кита было метров сорок, и, глядя через плечо, Волков погреб. Вода была прозрачной, светило солнце, и хорошо просматривался покрытый мохнатыми водорослями риф, на котором застрял Жорка. Чем ближе к нему, тем осторожнее греб Волков и посматривал на Толика, который возился со своими очками. Привязав к дужкам резинки, он надел их, шмыгнул носом и сплюнул в воду.
— Дело-то пустяковое! Кха! — взбадривая себя, выкрикнул он. — Главное, это чтоб он не шелохнулся, а уж я ать-два... Эй, травите конец!
Гаша троса лежала у ног Волкова. Филинов, поднявшийся из кубрика, майнил его с кармы, и красный трос плыл по воде за шлюпкой, похожий то ли на красную жилу, то ли на пуповину, связывающую сейнер со шлюпчонкой. Гребок, еще один... Кит, приподняв над поверхностью океана хвост, с силой ухнул им по воде, столбы воды разметались в разные стороны, шлюпка подскочила на волне, поднятой от этого шлепка, и Толик побледнел. А ну его, подумал Волков, бросая весла и быстро снимая свитер, сапоги и брюки. О-ох! Ветерок-то освежает! Толик неуверенно роптал и даже хватал Волкова за руки, но тот строго сказал ему:
— Не гребец я, понял? Нырнуть — это пустяк. А вот шлюпку к киту ближе подвинуть, чтобы он ее, стервец, не шмякнул, это уметь надо. Понял?
— И медведю ясно, — радостно воскликнул Толик. — Кха! Я ее сейчас так осторожненько подвину, что ты на кита верхом сядешь.
«Тельняшку снимать не буду, — решил Волков, — не прохватило б опять... А ну кыш!..» Несколько больших серокрылых чаек, прогуливающихся по спине кита и считавших, видимо, его уже своей добычей, с разочарованными криками слетели. Толик уверенно, спокойно подогнал шлюпку к киту, заплывая ему с головы. Волков присмотрелся; да ведь это действительно Жорка: шрам светлый на морде.
— Сдерживай, — скомандовал он. — Ближе не подходи.
— И медведю ясно!.. — подтвердил Толик, разворачивая шлюпку к киту кормой.
Набрав в легкие побольше воздуху, Волков перекинул ноги через борт, вздрогнул: брр... Глаза на лоб полезли. «Все же буек у меня на плечах, а не голова... Буек, набитый морской капустой», — подумал он и, стиснув зубы, чтобы не заорать от холода, скользнул в воду.
— Давай! — выкрикнул он, протягивая руку, и Толик подал ему гашу.
Расправив громадную петлю, которую при швартовке судна надевают на палы, тумбы, вцементированные в пирс, Волков осторожно поплыл к киту. «Шлепнет он меня сейчас хвостищем, — подумал он, коснувшись шершавого бока кита рукой, — и в лепеху, как муху». Дико ломило пальцы ног и рук; живот подтянулся к самым ребрам; кит шевельнулся, хвост его приподнялся, и будто взрыв потряс воду. Миллионы пузырьков заметались вокруг, как будто Волков оказался в громадном стакане с газированной водой... «Не могу больше, я ж околею, — подумал он. — Ну его к чертям собачьим... Ведь в лепеху же!..» Волков покачивался в волнах возле головы Жорки, размышляя, как же поступить. Толик что-то кричал, советы давал, но Волков не обращал на него внимания. «Нет, это безумие, — решил все же он, — одно движение глупого кита — и не будет для меня ни «Полярной звезды», ни нового рейса, ни радостной встречи будущей весной. Назад, назад! Ты же не ребенок, Волков, ты ведь взрослый мужчина!» Все было логично, ведь так правильно и умно размышлял, коченея и болтаясь в ледяной воде возле кита, Волков и не мог, ну просто никак не мог вернуться к шлюпке. Потом вдруг странные звуки привлекли его внимание. Бум-бум-бум — совсем рядом на самых малых оборотах работал мощный двигатель. Бум-бум-бум... «Так это ж сердце кита бьется?! Ах, Жорка, сукин ты сын», — подумал Волков и осторожно поплыл к хвосту кита, подбираясь к его лопастям со стороны сужающегося туловища.
Трос был тяжел, и Волков еле тянул его. Кит не шевелился — обессилел; замирая, Волков набросил гашу; на одну из лопастей хвоста; кит вздрогнул... Волков протащил петлю и через вторую лопасть, передохнул и, чувствуя, что совсем мертвеет от холода, нырнул и затянул гашу на основании хвоста. Кит вздрогнул. Хвост стремительно взметнулся к поверхности, Волков рванулся в сторону и, бешено махая руками, поплыл к шлюпке. А-аа-ах! Прогремело за его спиной... Разевая рот, как оглушенная взрывом рыба, Волков ухватился за борт шлюпки, и Толик, выкрикивая какие-то восторженные слова, потащил его.
— Ну, дернули, — сказал Ваганов и заурчал в переговорную трубу: — Сеня, давай помалу. Только пла-авненько. Понял?
— Сей секунд... — хрюкнула труба.
Выдохнув облачко сизого дыма, сейнер стронулся с места. Одетый в овчинную шубу, уже выпивший полстакана для «сугрева», Волков глядел, как трос выполз из воды и натянулся. Все столпились на палубе. Толик стоял с топором, ждал команды.
— Давай, давай, Сеня, веселее! — взбадривал моториста капитан и, высунувшись из рубки, крикнул на палубу: — А ну все, кто лишний, отойди!
Никто не отошел, потому что никто не считал себя лишним в этом деле. Вода бурлила. Трос, вибрируя, вытянулся в струну, и кит медленно сполз с рифа. Он тотчас провалился в глубину, и сейнер, вздрогнув, задрал нос. Оскалившись, Толик рубанул, и, звонко лопнув, капрон взвился в воздух... Все закричали, Алька бросилась к Волкову, поцеловала его в щеку, страшно смутилась и, покраснев, спряталась за Лену. Жорка вынырнул, выбросил с пыхтением парной столб брызг и, шевельнув хвостом, поплыл в океан. Трос издали казался красной ниткой.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Все потом было как-то сумбурно. Плотно сбившись за столом в кубрике, они ели, пили, смеялись. Рядом с Волковым сидела, тесно прижавшись к нему, раскрасневшаяся Лена, а с другого бока — Алька. Девочка уже перестирала белье экипажа «Кайры» и теперь, проголодавшись, уплетала шиповатых красных крабов, звонко раскусывая крепкими белыми зубами их лапы. Чавкал, грыз кости устроившийся под столом Бич; табачный дым слоился над столом, и из дыма выплывало то жесткое, совершенно бурое от загара лицо Филинова, то очки Толика, сунувшегося носом в книгу, то огненные усы капитана «Кайры». Филинов сидел возле Анны Петровны, и они уже яростно поспорили: каким быть поселку на острове Больших Туманов, поспорили так, что даже хотели пересесть на другие места, но их дружно уговорили не делать этого, и они помирились.
А Толик то читал, то порывался сказать что-то очень важное, да, может, и произносил какие-то слова, потому что шевелил толстыми губами, но какие именно, понять было невозможно: с Волковым разговаривали и Анна Петровна и Ваганов одновременно. Мать говорила, что вот наконец-то промысловый сезон окончился, но сколько еще предстоит работ! Нужно завезти на остров уголь, керосин и продукты на всю зиму, а также кинофильмы, да вот беда, ну кто их будет крутить? Нет механика, удрал... И правильно Лена вопрос о заповеднике поднимает. Трудное это дело, но разве когда-нибудь было легко на этом острове?
— Пирс бы вот только сладить, — вздохнув, проговорила Анна Петровна. — Бревна, доски и разный прочий инструмент я уже заготовила. Кстати, Волков, а кино ты умеешь крутить?
Он кивнул: кручу.
— Борис все же решил на зиму уехать во Владивосток, — сказала Лена. — Зовет меня с собой. Но как же я уеду, если решила всю зиму наблюдать за каланами? Правда, тяжело будет одной, но я не отступлюсь.
— Хочешь, я тебе помогу? — предложил Толик. — Вот поставим мы «Кайру» на отстой, и я, ать-два, могу быть в твоем...
— А я думала, что мы с тобой съездим в Никольское... — разочарованно протянула Алька, прерывая Толика и тронув Волкова за рукав. — И ты меня проводишь в школу. Как начинается учебный год, так все школьники, и младшие и старшие, все-все приходят с родителями. И только я... Вот ты бы меня и проводил вместо родителя... Ты и Лена.
— Я тебя провожу, — сказал Толик. — Я ведь тебя и в прошлый раз провожал. Забыла, что ли?
— Волк! А ну покажь мне твою правую руку! — выкрикнул тут Ваганов, размахивая перед своим лицом ладонями и как бы выгребаясь из дыма. — Рукав, рукав засукай! Хошь верь, хошь нет, а нас в одном я том же подвале метили. Глянь.
Волков засучил рукав, капитан «Кайры» тоже, и они оба протянули руки над столом. И у того и у другого синели на коже совершенно одинаковые наколки: якорь, спасательный круг и два весла. Только вместо слова «Марлин», как у Волкова по кругу, на руке Ваганова было выколото: «Муссон». Они захохотали, и в кубрике опять стало шумно, а Толик, протирая очки, с завистливой жадностью разглядывал наколки: вот это да! Ваганов выкрикнул:
— Хошь верь... Я видел тебя, черт меченый, в Гибралтаре видел! В подвальчике этого жирного бандита, мистера Томпсона: «Все для моряка». Точно? Ты поднимался из подвала, а мы с мотористом спускались. Ну?
— Помню. Кто же забудет такие рыжие усищи?
— За с-сильных людей! За м-моряков!.. — проговорил Толик, поднимая стакан.
— Тебе дали глоток, и хватит, — строго сказал ему Ваганов, отбирая стакан. — А вот мы за моряков выпьем. Вздрогнем, Волк, как говорят на морском флоте.
Совсем не обидевшись, Толик, скрестив руки на груди, с ласковой улыбкой осмотрел всех, но потом помрачнел, икнул и стал крениться, как тонущий корабль. Мать, выразительно взглянув на мужчин, поднялась из-за стола и начала собирать посуду, а Сеня, стоящий сейчас на руле, гулко зевнул и, как застоявшийся конь, начал нетерпеливо топтаться в ходовой рубке, гремя подкованными каблуками. Поняв намек, Ваганов уложил Толика на койку, стащил с него сапоги, свитер и укрыл одеялом. Потом снял с него очки и ушел в рубку. Тут и Алька, прикрывая рот ладошкой, полезла на койку и потащила к себе сонного, вялого Бича.
Стихло все на судне. Мерно рокотал отрегулированный двигатель, и Ваганов, прислушиваясь к нему, чувствовал, насколько «машина» стала мощнее; теперь уж они наверняка будут добегать с Большого лежбища до поселка на три-четыре часа быстрее. Насвистывая марш из оперы «Аида», Ваганов одной рукой придерживал штурвал, а другой протирал тряпкой посверкивающие в лунном свете надраенные детали. «Иллюминаторы бы бронзовые достать, — размышлял капитан «Кайры», — и поручни... В Петропавловск, что ли, смотаться да порыться на корабельном кладбище судоремзавода?» Думал он также о предстоящем областном смотре духовых оркестров и о том, что еще месячишко-другой, и поставит он свой сейнер на зимний отстой. И вначале будет радоваться: жена и ребятишки ждут не дождутся момента, когда наконец-то он надолго застрянет дома. Но потом он заскучает, переделает все домашние дела и станет каждый день ходить на свой сейнер, будет копошиться в нем, прилаживая что-то и подкрашивая, пристраивая новые бронзовые детали, и нетерпеливо будет считать дни, оставшиеся до весны, когда опять начнет мотаться на своей «Кайре» между островами и лежбищами.
Катилась луна над океаном, заглядывала в иллюминаторы кубрика; не спала и Анна Петровна, все вздыхала, но тихонечко, чтобы никто не слышал. Сколько всяких проблем, личных и общественных! Больницу надо ремонтировать, новый кинотеатр строить, пирс... И еще: Александр сегодня опять сказал: «Собирайся, увезу тебя на остров Беринга. Ну когда же мы начнем жить под одной крышей?» Да-да, годы уходят... Но как бросить все здесь на острове? Как?
И Алька не спала. Она видела, как Лена тихонечко ушла из кубрика, и девочка поняла, куда и к кому. Что-то закипело в душе Альки, и слезы сами полились из глаз. Притиснув к себе уютно посапывающего Бича, девочка вжалась горячим лицом в подушку и закусила ее зубами. Алька плакала и не понимала, отчего эти слезы. Это была первая, неосознанная еще детская любовь и первая ревность. Лились слезы, и было больно на душе, и так сладко плакалось...
Волков ждал, и вскоре Лена пришла. Набросив шубу на плечи, они сидели на перевернутой шлюпке и глядели на близкое, раскачивающееся над их головами небо. Оно было фиолетовым и, будто рыбьей чешуей, усыпано крупными желтыми звездами. Серебряный диск луны, словно объеденный с одного края песцами, повис над черными угловатыми горбинами гор недалекого берега. Луна была ущербной и светила неярко, но и этого было достаточно, чтобы ориентироваться, куда и как бежит сейнер. Ночные птицы кричали, все звали, разыскивали кого-то; зыбь баловала. Она валила суденышко с борта на борт, и то опускала корму, то поднимала ее. И тогда казалось, что звезды несутся навстречу, что вот-вот они посыплются на палубу и застучат по ней, как сбитые ветром с ели шишки; или что совсем немного, ну еще чуть-чуть, и можно будет дотронуться до них. И Лена тянулась к звездам рукой, и шевелила пальцами, пытаясь поймать хоть одну, но корма проваливалась, звезды, дразнясь, откатывались вверх, а потом начинали сыпаться куда-то вправо. Раскачивалось небо, тянулась за кормой вспыхивающая фосфорными шарами дорожка, тяжело вздыхал пройдоха кит, спешащий вслед за сейнером, а может, это был совсем другой кит. Но какая разница?
В поселок добрались за час до прихода «пассажира».
Молчаливые и сосредоточенные Волков, Лена и Алька пришли в дом, и девочка, хмурясь, тотчас затопила печку, чтобы согреть чай; обхватив себя руками, будто замерзая, Лена бродила по комнатам, а Волков, собрав чемодан, закурил трубку и, выйдя из дома, сел на крыльцо.
Пришла Лена, устроилась рядом. Вечерело, и потому так далеко разносились звуки: торопливо стучал топор, где-то хлопнула дверь, слышался детский смех, кто-то бежал по мостику. На берегу бухты с чемоданами и мешками толпились мужчины и женщины, поджидавшие пароход, а между ними ходила Мать. Наверно, кто-то из островитян уезжал навсегда, и Анна Петровна уговаривала их одуматься, остаться.
— Идет, — сказала Лена.
— Вижу, — ответил Волков. — Поднимусь на гору. Я так и не побывал на кладбище островитян, а все собирался.
— Опоздаешь. А следующий пароход на Петропавловск будет лишь весной.
— Я, кажется, обещал тебе ожерелье из акульих зубов? Держи.
— Не забыл?.. — Лена стала разворачивать пакетик. — Постой!..
Не ответив, размахивая дымящейся трубкой, Волков пошел мимо домов, выбрался на тропинку и полез в гору. Он шел, оглядывался и видел, как приближался к бухте пароход, а с гальки сталкивали в воду шлюпку, и уже кто-то укладывал в нее вещи. Блеснули очки. Это Толик старался... А горушка-то высокая!
Снизу, из бухты, донесся рев тифона «Кайры». Остановившись, чтобы немного передохнуть, Волков осмотрел горы, океан, шлюпку, подваливающую к сейнеру, и пароход, входящий в бухту.
Тягучий, раскатистый рев донесся снизу, а потом загремела в клюзе парохода якорь-цепь, и суровый радиоголос возвестил: «Гр-раждане пассажиры... Пр-рошу по-быстр-рее... С гр-ррафика выбиваемся...» Он не обернулся, не поглядел вниз, а побрел среди крестов. Большинство из них были безымянными. Лишь на некоторых виднелись тусклые медные пластины с грубо выбитыми датами и фамилиями: «Зверобой Федя Усольцев. Убит в бухте Поганой японцами в 1904 году, августа 4-го дня»; «Михаил Шувалов. Погиб в бою с хищною шхуною». Ниже была еще одна пластина: «В. В. Шувалов. Утонул в Тихом океане. Шувалова А. Н. — трагически погибла в...» Волков постоял у креста, поняв, что вот тут и лежат отец и мать Альки и дед ее тоже. Он пошел дальше. «Китовый гарпунер. Василий Карпович Ниллсен»; «Первый председатель Командорского ревкома»; «Ученый, исследователь Черский...»
Убит, погиб, утонул. Сколько удивительных судеб, сколько отчаянных характеров! Здесь покоились те, кто ненавидел серое и скучное существование, кто, не боясь опасностей и лишений, презрев размеренный образ жизни больших и маленьких городов, тепло и уют благоустроенного жилья, отправился в далекий путь осваивать и защищать окраины Родины.
Повернувшись лицом к океану, Волков подошел к краю обрыва и лег. Сейнер уже брал на борт пассажиров; возле груды бревен, приготовленных для пирса, виднелась маленькая фигурка, взмахивающая топором. Филинов, что ли? А из поселка вверх по тропинке поднимались Лена и Алька, о чем-то оживленно беседуя. Обогнав их, Бич понесся вверх, то скрываясь, то вновь показываясь.
«Сейчас все решу, — подумал Волков. Он опустил лицо в сырую траву и прижался к ней. — Сейчас все решу...» Смутные образы замелькали в его памяти, будто кто-то очень быстро прокручивал киноленту: вспененный, горбатый от волн океан, порты, небоскребы, хижины под крышами из пальмовых листьев, айсберги, знойные коралловые острова с белым, до рези в глазах песком пляжей... мужчины и женщины; чья-то улыбка, чей-то прощальный взмах руки... Чей? Нет, не вспомнить.
Пароход загудел, сзывая опаздывающих... или прощаясь с островом?
— Сейчас я все-все решу, — сказал сам себе Волков и стиснул зубы... — Кто-то тронул его за плечо.
— Иду, — сказал он и поднял голову.
Это лошадь стояла над ним и толкала мягкими, покрытыми волосками губами. Несколько мгновений Волков глядел на нее, потом полез в карман, и лошадь, шевельнув ноздрями, фыркнула. Глядя в ее добрые глаза, Волков достал конфету и стал ее разворачивать. Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, лошадь приняла подарок, а Волков поднялся и посмотрел в океан: пароход уже покинул бухту. Некоторое время Валера следил за ним и думал о том, что следует сегодня же сообщить в «Трансфлот» о своем решении остаться здесь и что в ближайшее же время необходимо будет побывать в Никольском, в райкоме партии, да и Альку проводить в школу, купить ей кое-что к зиме. Потом он перевел взгляд на поселок и вместо вросших в землю развалюшек увидел несколько каменных красивых зданий с большими, ярко сверкающими окнами: лаборатории Научно-исследовательского института природы, жилые дома островитян, отель — гм! — «Подзорная труба» и ближе к бухте, под самыми скалами, — сложенное из толстенных бревен здание музея истории Командорских островов.
Он все это увидел и, крепко сжав трубку зубами, зашагал под гору, навстречу девочке, женщине и суматошно лающему Бичу: итак — «Баклан». Где бы достать хорошего сурика, черни и белил?..
ОБ АВТОРЕ
Юрий Николаевич Иванов родился в 1928 году в Ленинграде, здесь же провел первые школьные годы, перенес блокаду.
По окончании высшего учебного заведения работал на Дальнем Востоке. В долгих поездках по Камчатке узнал жизнь зверобоев, рыбаков, мореходов, объездил на собаках, оленях, катерах Камчатский полуостров. Встречи с бывалыми людьми, зверобоями-охотниками, рыбаками и моряками дали толчок к литературному творчеству. На Камчатке Ю. Н. Иванов публикует свои первые очерки и рассказы.
Переезд к месту новой работы в Калининград вносит новое и в его жизнь и творчество. Он работает на различных судах сначала матросом, техником-ихтиологом, а впоследствии первым помощником капитана. Совершает десятки длительных рейсов в далекие страны.
Впечатления от океанских рейсов, воспоминания о трудных буднях отважных мореходов положены в основу многих его книг, таких, как «Путь в тропики», «Атлантический рейс», повестей и рассказов, публиковавшихся в журналах «Молодая гвардия», «Нева», «Вокруг света», «Юность».
В повести «Сестра морского льва» писатель вновь возвращается к теме о Камчатке, о ее людях, к их нелегкому труду.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |