Монадология. Хотя Лейбниц пришел к монадологии непростыми путями, обобщая

Монадология.

Монадология. Хотя Лейбниц пришел к монадологии непростыми путями, обобщая

данные самых разных наук, от физики до биологии, в систематическом изложении

учения о монадах он берет в качестве исходного пункта несомненный факт

существования сложных вещей. Сложное должно состоять из простого, и монады есть не

что иное, как простые субстанции, единицы бытия. Они лишены частей, т. е.

нематериальны, и могут быть названы духовными атомами. Это означает, что они не

могут распадаться и прекращать существование естественным путем. Отсюда, однако, не

следует, что монады неизменны. Опыт свидетельствует, что в мире все время что-то

меняется. Эти изменения должны быть связаны с монадами, так как кроме них в мире

ничего не существует. Изменения монад не могут состоять во внешних перемещениях,

так как монады не находятся в пространстве. Значит, изменения должны происходить

внутри самих монад и вызываться внутренними причинами, так как у них «нет окон» и

они не могут реально взаимодействовать с другими монадами.

Монады, стало быть, это вовсе не безжизненные элементы сущего, а неисчерпаемые

источники энергии, терминологически обновленные наследницы субстанциальных форм

и аристотелевских энтелехий. Хотя они не имеют частей, у них есть внутренняя

структура. Они могут находиться в разных состояниях и менять их под влиянием

стремлений, «аппетиций». Состояния, или «перцепции», т. е. восприятия монад, в

отличие от частей сложной вещи, не существуют сами по себе и поэтому не отменяют

простоту субстанции. Эти состояния не могут возникать в монадах ниоткуда, скорее их

надо мыслить от века присущими им, но до поры до времени свернутыми. Развертывание

состояний монад происходит в соответствии с законом непрерывности, без каких-либо

скачков, по своего рода расписанию, составленному для каждой монады Богом при

творении мира.

В принципе, состояния каждой из бесчисленного множества монад могли бы быть

совершенно не скоординированы между собой. Но такой мир не был бы наилучшим,

неисчерпаемое многообразие не обнаруживало бы в нем признаков единства и

упорядоченности. Для соответствия критериям оптимальности Бог должен был, во-

первых, сделать так, чтобы каждая монада была уникальной (в мире не может

существовать двух одинаковых вещей — знаменитый лейбницевский принцип

«тождества неразличимых»), во-вторых, запрограммировать монады так, чтобы их

состояния на вечные времена гармонировали друг с другом. Таким образом, в нашем

мире существует предустановленная гармония между восприятиями монад.

Проиллюстрировать (хотя и не доказать) наличие этой гармонии можно на простом

примере. Допустим, два человека стоят рядом и наблюдают восход солнца. Их

восприятия согласованы, но как объяснить это соответствие? Восприятия есть

психические состояния, состояния душ. Каждая душа — монада. Они независимы друг от

друга, и смена их состояний определена цепью достаточных оснований, протянутой с

времен творения мира, ведь души, как и все монады, живут вечно, хотя могут и не

помнить о прошлом. Но как же все-таки получается, что независимые друг от друга

монады воспринимают мир так, будто он реально воздействует на них? Нельзя ведь

сказать, что они воспринимают восход солнца потому, что оно освещает их своими

лучами — ни солнце, ни что-либо другое не может реально влиять на монады, и само

солнце есть перцепция таких монад. И хотя за восприятием солнца может стоять нечто

вполне реальное, какая-то совокупность монад, все равно они не могут напрямую влиять

на другие монады. Одним словом, согласие восприятий людей — при предположении

История философии: Учебник для вузов / Под ред. В.В. Васильева, А.А. Кротова и Д.В. Бугая. —

М.: Академический Проект: 2005. — 680 с. Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

истинности всех сделанных допущений — можно объяснить только изначальной

скоординированностью их монадических жизней, синхронизированностью этих

«духовных автоматов», где Бог выступает в роли мирового часовщика, заводящего

разные часы так, чтобы они показывали одно время. Лейбницевская теория показалась

многим фантастичной, так как предполагала изначальный учет Богом неисчислимого

количества факторов, воздействующих на будущий ход событий. Об этом недостатке

концепции предустановленной гармонии заявлял, к примеру, известный французский

скептик П. Бейль. Лейбниц, однако, остроумно отвечал, что нет такой реальной задачи,

которая была бы слишком трудна для Бога, и лучшей в этом плане оказывается именно та

теологическая концепция, которая в максимально возможной степени возвышает

божественный интеллект.

Гармония перцепций монад создает феномен единого мира и делает все монады

«живыми зеркалами универсума». Но эти зеркала, конечно, неодина-

ковы. Восхождение по ступеням совершенства пирамиды монад соответствует

повышению ясности и отчетливости их перцепций. Чем более отчетливы перцепции

монад, тем менее страдательны последние, тем больше им может быть приписано

активности (хотя в известном смысле все монады одинаково деятельны). Фундамент этой

пирамиды составляют бесчисленные «единства», спящие монады, лишенные развитых

психических способностей и ясных перцепций. Выше них находятся животные души,

обладающие чувством, памятью, воображением и аналогом разума, природа которого

состоит в ожидании сходных случаев. Следующей ступенью мира монад являются

человеческие души. Кроме перечисленных способностей человек наделен также

сознанием, или «апперцепцией».

Сознательный аспект человеческого существования, однако, не следует

преувеличивать. Лейбниц критикует Декарта, отрицавшего существование

бессознательных ментальных состояний. В действительности осознанные перцепции

затеряны в океане бессознательного. Бессознательные состояния являются таковыми в

силу их «малости». Человек просто не замечает их. Иногда это приводит к тому, что они

захватывают власть над его волей — Лейбниц специально обсуждает влияние

бессознательных факторов на поведение человека. И все же человеческие души отличает

именно наличие сознания, апперцепции, и других высших способностей, рассудка

(entendement) и разума (raison). Они позволяют человеку отчетливо постигать вещи,

связно судить о них и открывают ему сферу вечных истин, моральных законов и самого

Бога, находящегося на вершине пирамиды монад.

Открытость Бога разуму людей выделяет их души среди других монад. Лейбниц

именует человеческие души и подобные им субстанции духами. Духи, в отличие от

других монад, отражающих скорее мир, чем Бога, «выражают скорее Бога, чем мир» (1: 1,

162). Они являются гражданами Града Божия и могут надеяться не только на вечное

существование, но и на сохранение Богом их Я, самотождественной личности.

Бог, этот «абсолютный Монарх» духовного сообщества, как и всякая созданная им

монада, тройствен. Субъектной основе в нем соответствует всемогущество, от которого

зависит даже возможность вещей, перцепциям — всеведение, стремлению — благая воля,

без которой вещи не могут обрести действительное существование. Три этих качества

соотносятся с тремя ипостасями христианского Божества, Отцом, Сыном и Святым

Духом. Бог, по Лейбницу, — совершенно уникальная монада. Во-первых, он содействует

другим монадам, и их бытие зависимо от Бога, во-вторых, «один только Бог всецело

свободен от тела» (1:1, 426). Этот тезис породил многочисленные вопросы в

последующей истории философии. В самом деле, почему другие монады должны быть

связаны с телами? Ведь в принципе они изолированы от всего, кроме Бога, и они могут

представлять мир, даже если этот мир вообще не существует. Лейбниц тем не менее

настаивает на своем, хотя, чтобы согласовать свою позицию с тезисом о естественном

бессмертии монад, ему приходится изобретать смелые гипотезы, наподобие

предположения о неком «свертывании» тела после гибели живого существа.

Учение о материи.

Учение о материи. Понятие телесности и материальности, разумеется, не является

самоочевидным, и Лейбниц пытался прояснить его. Он отрицал реальное существование

особой телесной субстанции, т. е. материи в том виде, как она предстает человеческим

чувствам в опыте. Материя есть лишь феномен правда «хорошо обоснованный», так как

История философии: Учебник для вузов / Под ред. В.В. Васильева, А.А. Кротова и Д.В. Бугая. —

М.: Академический Проект: 2005. — 680 с. Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

ему соответствуют реальные

монады. Это справедливо и для главного для каждой монады феномена — феномена

ее собственного тела. Тело, утверждает Лейбниц, это государство монад, а душа —

центральная монада в роли их «идеального» правителя. Подчиненные монады сами

являются центрами для других монад, те — для других, и так до бесконечности. То, что

кажется безжизненной материей, в действительности кишит жизнью. Специфика

феномена материи объясняется несовершенством сотворенных монад. Телесность,

материальность характеризуется инертностью и непроницаемостью, а что это, как не

отражение ограниченности воспринимающих сущностей? Если бы они были

совершенными, мир предстал бы в их восприятиях в принципиально ином облике:

материя исчезла бы, и остались только активные единства, монады.

Именно так созерцает мир Бог. Исчезновение феномена непрерывной, инертной и

непроницаемой материи должно было бы сопровождаться преобразованием

чувственности монад в рассудок. Ведь в чувствах даны те же самые монады, что и в

рассудке, но неотчетливо. Поэтому в чувственном восприятии мы не видим дискретных

монадических структур реального бытия, а созерцаем непрерывную среду, в которой эти

структуры сливаются в смутные непроницаемые образы. Но даже чувственное

восприятие позволяет различать вещи. Иначе говоря, в нем имеется какая-то ясность. Ее

повышение приводит к возникновению отчетливых идей, когда могут быть различены не

только контуры вещей, но и их дискретная структура, что позволяет выявлять признаки,

отличающие эти вещи от остальных. Феномены превращаются в ноумены, чувственность

— в рассудок. Помимо отчетливых идей Лейбниц допускает также существование

адекватных идей. Адекватной называется такая идея, в которой нет ничего

неотчетливого, как в идее числа. Но лишь в мышлении Бога нет ничего, кроме

интуитивных адекватных идей. Другие монады несовершенны и не могут быть

полностью лишены чувственности, если только речь не идет о самых примитивных

монадах, существующих во тьме неясных перцепций.

Нельзя утверждать, что Лейбниц детально проработал это учение о чувственности и

рассудке. Но благодаря его сторонникам оно стало прочно ассоциироваться с его именем.

Так происходило и с другими теориями Лейбница. Вообще, говорить о системе Лейбница

можно лишь с большими оговорками. Скорее это россыпи идей, причем обращает на себя

внимание контраст между экстравагантностью ряда его теоретических построений и

строгой научной методологией, которой Лейбниц пытался следовать в своих трудах.

Правда, «научность» лейбницевской методологии не означает, что она совершенно

безупречна. Еще во времена Лейбница его противники обратили внимание на ее

определенные внутренние нестыковки.

Методологический инструментарий Лейбница на первый взгляд кажется простым и

логичным. Есть два «великих принципа», закон тождества и закон достаточного

основания, позволяющие объяснить все сущее и обосновать все истины разума и истины

факта. Но за видимостью простоты кроются проблемы. Ахиллесовой пятой

лейбницевской методологии, возможно, является вопрос о том, какого рода истину

выражает закон необходимости достаточного основания. Если это истина факта, то в ней

имеется элемент случайности и, как следует из определения истин факта, приложенного к

данной ситуации, мыслимо существование чего-то без достаточного основания. Чтобы

убедиться в ложности такого допущения, без чего нельзя утверждать истинность закона

достаточного основания, надо либо 1) признать возможность на опыте

усмотреть достаточные основания всего существующего, либо 2) сказать, что

предположение о существовании вещей или событий без достаточных оснований не

имеет достаточного основания. Однако первое нереально, а второе предполагает

истинность закона достаточного основания, которую еще предстоит доказать, т. е.

возникает логический круг. Если же счесть закон достаточного основания истиной

разума, то получается, что это не самостоятельный, а производный принцип — все

истины разума зависят от закона тождества.

Проблема отыскания эпистемологического места закона достаточного основания

побудила Канта в конце XVIII в. отказаться от дихотомии истин разума и истин факта и

допустить существование особых истин, выражаемых «априорными синтетическими

суждениями». Ортодоксальные же последователи Лейбница, выбирая между трактовкой

этого закона как истины разума и как истины факта, все же склонялись к первой из них,

История философии: Учебник для вузов / Под ред. В.В. Васильева, А.А. Кротова и Д.В. Бугая. —

М.: Академический Проект: 2005. — 680 с. Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru

полагая, что лучше потерять самостоятельность закона достаточного основания, чем

подорвать его претензии на истинность. Правда, уже в середине XVIII в. Юм прямо

опроверг тезис, что закон необходимости достаточного основания может быть

истолкован как истина разума. Но ранние лейбницианцы еще не знали о Юме. И в

сведении этого закона к закону тождества они в каком-то смысле следовали указаниям

самого Лейбница, который давал понять, что для человеческого ума истины факта, за

которые отвечает закон достаточного основания, в потенциальной бесконечности могут

быть преобразованы в истины разума. Правда из этого вытекает, что в божественном

интеллекте между ними вообще нет различий, что ставит под угрозу лейбницевскую

теорию наилучшего мира, так как она предполагает, что наш мир выбран Богом из

бесконечного множества возможных миров, а если истины относительно нашего мира

тождественны истинам разума для Бога, то всякий другой мир, в котором они не были бы

истинами, оказывается противоречивым, и от множества возможных миров, а значит, и от

свободы божественного выбора, ничего не остается.

Эти и другие проблемы лейбницевской метафизики, казалось бы, не обещали ей

хороших перспектив. Между тем Лейбниц оказал колоссальное влияние на европейскую

философию. Отчасти это объясняется тем, что он был одним из немногих мыслителей

Нового времени, предложивших цельную онтологическую систему, выстроенную на

основе внятных методологических принципов. Отголоски лейбницевской монадической

онтологии можно обнаружить даже в ХХ в. Но настоящий триумф онтологических идей

Лейбница пришелся на первую половину XVIII столетия и совпал с расцветом школы Хр.

Вольфа в Германии. Вольф был соратником Лейбница, и вскоре после смерти философа

он переориентировался с математики на метафизику. Он натурализировал монадологию,

сузил область применения понятия предустановленной гармонии до отношения между

душой и телом и поставил лейбницевские идеи на мощный доказательный фундамент.

Впрочем, влияние Лейбница в XVIII в. испытали не только немецкие, но и французские,

британские и российские мыслители. Оно чувствуется, к примеру, в учении Д. Дидро об

органических молекулах, в теории материи П. М. Мопертюи, в антропологии А. П.

Колыванова (важный трактат которого — своего рода манифест позднего Просвещения

— «Наблюдения о человеческом духе и его отношении к миру», вышедший в свет в

Альтоне в 1790 г., был фактически утерян и найден только в 2002 г.) и даже в

философских построениях Д. Юма. В конце XVIII в.

в связи с расцветом кантианства влияние монадологии Лейбница уменьшилось, хотя и

в последующие времена к ней иногда обращались известные мыслители, от И. Ф.

Гербарта до Э. Гуссерля. Гораздо более заметным было воздействие на современную

философию лейбницевской концепции возможных миров, которая, как показал в ХХ в. С.

Крипке, является удачным инструментом для разного рода мысленных экспериментов.

Особым успехом они пользуются в англоязычной аналитической традиции, где без них

не обходится ни один крупный трактат.

Впечатляющим оказалось влияние и собственно методологических идей Лейбница.

Его трактовка различения истин разума и истин факта — одно из самых бесспорных

достижений мировой философии, важная компонента современной философской

культуры. Нельзя также забывать, что Лейбниц является одним из пророков

математической логики и пионером вычислительных технологий. Способствовал

Лейбниц и развитию историко-философской науки. Он не считал прежнюю философию

парадом заблуждений, а полагал, что большинство школ «правы в значительной части

своих утверждений, но заблуждаются в том, что они отрицают» (1: 1, 531). Лейбниц

также ввел в оборот знаменитое терминологическое противопоставление материализма и

идеализма. Сам он считал, что его система предустановленной гармонии объединяет все

лучшее, что имеется в учениях материалистов и идеалистов, последователей Эпикура и

Платона.

Дата добавления: 2015-09-29