Мир до и после дня рождения 10 страница

— Но ведь твои иллюстрации для современных книг.

— Мне жаль, что ты считаешь мою работу непрофессиональной.

— Я этого не говорил. Просто, на мой взгляд, идея слишком рискованная.

— Я не демонстрировала искалеченные конечности.

— Этого и не требуется. Дело в общем настроении. И выражение лица этого калеки, не знаю, как точнее сказать… оно похотливое.

— Уверена, что из «Паффина» мне бы сообщили, будь мои персонажи похотливыми.

К фуа-гра было подано белое вино. Скорбный, горький на вкус уходящий день грелся в золотистом свете, окружающий пейзаж наводил на мысли, что все это долго не продлится. Украшение из веточек ежевики на паштете напоминало о часах с картины Дали. Подняв бокал, Лоренс не смог придумать ни одного тоста, и бокалы со звоном соприкоснулись без заранее объявленного повода.

— Знаешь, азиатский финансовый кризис набирает темп, бат сейчас в свободном падении, — сообщил Лоренс. — Я немного волнуюсь за наши вложения, но все же есть и плюсы. Отдых в Таиланде в ближайшие месяцы может стоить фантастически дешево.

— Ты хочешь отправиться в Таиланд?

— Почему бы и нет? Мы там не были. А пляжи там восхитительные.

— Ты же ненавидишь пляжи. И с каких пор у тебя появилось желание поехать в страну, которая не входит в сферу твоих исследований. Там ведь нет террористов, верно?

— Знаешь, когда ты об этом напомнила, у меня появилось желание съездить в Алжир. — Лоренс выдержал паузу; никакой реакции. — Ты не против, если я поеду в Алжир?

Отъезд Лоренса давал возможность встречаться с Рэмси в любое время. Даже проводить с ним ночи.

— А должна?

— В данный момент это одна из самых опасных стран в мире. Во время исламских налетов на Сиди-Раис в августе три сотни жителей деревни были убиты мачете.

— Да? — Ирина округлила глаза и произнесла с иронией: — Как же я это пропустила?

— Какпропустила?

— Подобные события меня не касаются, я не обязана следить за ними. Для этого есть ты.

— Это касается всех и каждого в мире! Обычно тебя это интересовало.

— Оттого, что я буду следить за происходящим в Алжире, там не станет спокойнее.

— Ладно, насчет Алжира я пошутил. Но не относительно Бангкока.

Она должна была сказать: «Нам не стоит строить планы, поскольку я могу вскоре от тебя уйти».

— Возможно, — произнесла вслух Ирина.

Разочарование Лоренса было более чем ощутимо.

Атмосфера вечера не привела к взаимопониманию, и Лоренс отступил на хорошо знакомые и любимые позиции: разговор о терроризме. Подобное было ей непонятно. Лоренс не имел опыта личного общения с террористами. Он не потерял мать в Локерби и не был родственно связан с жителями Белфаста. Несколько раз им приходилось выбираться из метро в момент объявления угрозы взрыва, но тогда так ничего и не было взорвано. Его профессиональный интерес сочетался с любопытством; оно возникло ниоткуда и не имело логически объяснимых корней. Возможно, стараясь отстраниться от грязи и пошлости Лас-Вегаса, он выбрал для себя изначально искусственную сферу интересов.

Впрочем, после того, как несколько месяцев он прожил с женщиной, в голове которой творилось бог знает что, его поведение преобразилось далеко не в лучшую сторону. В связи с отсутствием своих собственных преступлений он стал пристальнее наблюдать за ее постоянными отлучками и поздними возвращениями, которые не могли не вызвать подозрений, и стал относиться к ним как к своего рода террористическим действиям.

— Принято решение начать переговоры с «Шин фейн», но не ранее чем через месяц после прекращения военных действий ИРА. — Он приступил к блюду из гребешков с таким видом, словно они нанесли ему личное оскорбление. — Я считаю это решение поспешным. Они еще не понесли наказание за Канэри-Уорф и Бирмингем, а уже получают награду. О, разумеется, мы готовы все простить, не важно, что ваши действия принесли миллионный ущерб! Блэр готов целовать «Шин фейн» в задницу. Недостойное поведение.

— Ты не считаешь, надо уметь прощать? Начертить линию, оставить прошлое в прошлом и идти от нее вперед, начав все сначала.

— Люди, с которыми мы имеем дело, вероломны по своей сути и обязательно вернутся к прежней деятельности. Им нельзя делать одолжений и быть слишком доверчивыми.

— Именно поэтому ты никогда не встречался с террористами.

— И ты тоже. Хотя, возможно, придется. Долгий испытательный срок в этом деле кстати. Если вы не доверяете чьим-либо словам, заставьте человека доказать поступками.

Они быстро преодолели три следующие перемены блюд, словно спешили завершить последний обязательный круг утренней пробежки. Лоренс так старался создать радостную и оживленную атмосферу вечера, подтверждавшего, что сложный период в жизни Ирины, повергший ее в плохое настроение, уже позади. Ирина сделала над собой усилие, действительно сделала, изредка улыбалась во время ожидания следующего блюда, любовалась шедеврами на тарелке, мучительно подбирала темы для разговора, но все они словно хранили в себе мины-ловушки; даже размышление о «деловом партнерстве» Бетси таило намек. Каким-то образом их несоответствие действу ресторанного театра разоблачало всю деятельность отрасли в целом. Счет составлял сумму достаточную для пропитания ребенка где-нибудь в Восточной Африке в течение года, а удовлетворение было не выше, чем от ужина в заведении, подающем «Биг-Мак». Отдельные банковские счета позволили Лоренсу сделать широкий жест — он оплатил счет.

— Большое спасибо за ужин, — поблагодарила его Ирина. — Я прекрасно провела время.

— Да, было здорово, — восторженно поддержал Лоренс. — Надо чаще сюда выбираться.

Таким образом, они будто договаривались считать время прекрасно проведенным. Разумеется, с таким количеством затраченных на достижение цели душевных сил и финансовых средств шанс просто не имел права быть упущенным. Они поспешили домой, чтобы предаться самому извращенному занятию для пары, вернувшейся после предполагавшего стать романтическим ужина в ресторане.

Лоренс включил телевизор, когда комментатор уже представлял игроков. Преданные фанаты Рэмси начали скандировать «Рэм-си! Рэм-си!»,стоило ему только появиться в зале.

— Знаешь, говорят, что у Рэмси в этом году есть шанс, — произнес Лоренс, барабаня пальцами по дивану. — Интересно, придаст ли это ему еще популярности? Не думаю, что его бы так встречали, выиграй он все те шесть финалов.

Сосредоточенно вглядываясь в знакомое лицо на экране, Ирина лишь хмыкнула. Камера выхватила сидящих в ряд мужчин в черных футболках с надписью «Д-А-В-А-Й, Р-Э-М-С-И!» на груди.

— Бог мой! — воскликнул Лоренс, когда был представлен соперник Рэмси. — Надо же, как не повезло! Стивен Хендри в первом круге!

Первый номер мирового рейтинга был встречен тусклыми вежливыми аплодисментами.

— Ему предстоит настоящая битва, — комментировал Лоренс. — Хендри считается лучшим универсальным игроком в истории снукера. Но посмотри на болельщиков — им на него наплевать! Чем лучше он играет, тем больше публика его ненавидит. Может, дело в менталитете рабочего класса? Они любят хронических неудачников. Если охарактеризовать типичного фаната снукера — это сильно пьющий мужчина, любитель поколотить жену, еженедельно покупающий лотерейный билет и ни разу ничего не выигравший. Бьюсь об заклад, они считают Хендри чужаком. Ведь он редко терпит поражение. Вполне естественно, что Рэмси с его фатальной неспособностью разгромить соперника вызывает у отверженных больше симпатии.

Стараясь унять нетерпение с помощью пустой болтовни, Ирина высказала свое мнение:

— Не могу согласиться. На мой взгляд, проблема Хендри в отсутствии сексуальности.

Лоренс перевел на нее взгляд:

— Ты хочешь сказать, что Рэмси сексуален?

Она пожала плечами и повернулась к экрану.

— Не знаю. Но у него такая репутация.

Она боролась за безопасную территорию.

— По крайней мере, он не зануда. Хендри слишком скучен, чтобы быть совершенством. Он нудный.

По словам Рэмси, занудство было не единственным недостатком Хендри. Он был человеком с прекрасным характером, отличным семьянином, вел правильный образ жизни — ложился рано, питался овощами, — за что и был обвинен в единоличном присвоении всей популярности снукера. Это был мужчина среднего телосложения, с коротко стриженными волосами, выражение его рыхлого лица оставалось непроницаемым даже после редких неудачных ударов. Спина оставалась подчеркнуто прямой, ягодицы заметно выпуклыми. В интервью, как человек с хорошими манерами, он неизменно отмечал мастерство соперников. Хендри был игроком «без излишеств», единственное, что он привносил в игру, была сама игра. Так случилось, что он выиграл ровно такое же количество чемпионатов, какое Рэмси проиграл. Ему удавалось дважды сделать больше всего «сенчури», а порой набрать и более ста очков, чем кому-либо за всю историю снукера, он собрал, наверное, не меньше титулов, чем пылинок, способных налипнуть на фланелевую тряпочку. Чья в этом заслуга? Разумеется, не толпы, ни один человек из которой не потрудился надеть майку с надписью «Д-А-В-А-Й, С-Т-И-В-Е-Н!». Ирина не испытывала никаких эмоций к Хендри, за исключением тех моментов, когда он загораживал ей вид Рэмси, а камера будто нарочно задерживалась на его, по обыкновению, бесстрастном лице.

Ее взгляд был прикован к высокому, суровому человеку в жемчужного цвета жилете. В первом фрейме он должен был выполнить разбив и сделал это четким ударом, загнав шар в лузу и заслужив похвалу Клайва Эвертона. «Так держать, Рэмси Эктон!»

Сидя в кресле, Ирина подалась вперед, внимательно следя за каждым шаром. Когда Рэмси попытался забить длинный красный и белый угодил следом за ним в лузу, она так громко вскрикнула, что Лоренс покосился на нее с недоумением.

— Какая досадная неприятность, — зацокал языком комментатор.

— Заметь, стоит ему захотеть выпендриться, ни один шар не удается забить, — вмешался Лоренс. — Комментатор еще мягко выразился. Я бы сказал, попытка была чрезвычайно глупой.

Ирина поджала губы. Почему он не может спокойно следить за игрой? Второй комментатор Денис Тейлор произнес:

— Нельзя позволять себе такие ошибки, когда твой соперник Стивен Хендри.

В снукере шанс не выпадает дважды. Вступив в игру, Хендри продемонстрировал, что настоящему мастеру достаточно и одного.

Рэмси вернулся к столу, имея пятьдесят семь очков, но интрига сохранялась до неразыгранных семидесяти пяти очков. Увы, исполняя удар, Рэмси вновь загнал в лузу биток, а красные шары разлетелись, как высыпанные из корзины вишни.

Наблюдая, как Хендри один за другим удаляет со стола красные шары, словно послушный ребенок из детской книжки убирает посуду после обеда, Лоренс не выдержал:

— Конечно, просто быть удачливым, когда ты в расцвете сил. Давай, Стивен Хендри, мистер Совершенство, заканчивай фрейм. Я болел за Рэмси, ведь он наш друг. Но, бог мой, он и в подметки не годится Хендри. Он никогда не был классным игроком и, видимо, уже не будет. Выдающихся профессионалов начинают ценить по достоинству только по прошествии времени, когда мастерство начинает подводить. Черт, никогда не понимаешь, какого великого игрока потерял спорт, пока он не уйдет.

«Заткнись, —мысленно твердила Ирина, почти не контролируя себя, в то время как Хендри, подчиняясь правилам хорошего тона в снукере, оставил последний черный шар на столе. — Просто помолчи».

В начале второго фрейма она внимательно следила за поведением Рэмси, стараясь предугадать его настроение. Он играл с необычайным ожесточением, в каждом движении сквозила старательно подавляемая ярость. За внешним спокойствием угадывалось тайное желание выхватить нож и напасть на каждого, кто случайно попадется под руку. На лице его застыло то же выражение, с которым он выдвигал ей ультиматум, приказывая до завершения турнира принять решение. Интересно, догадывается ли он, что она смотрит этот матч?

Храня в себе готовые вырваться эмоции, Рэмси подготовился забить невероятно длинный красный. Послав шар в лузу, биток отскочил с такой силой, что несколько раз ударился о борт, разметав попутно в стороны группу красных.

— Не лучший удар, — произнес Эвертон.

— Даже оскорбительный, — вторил Тейлор.

Порыв Рэмси был плохо подготовлен тактически, такое поведение бывалые комментаторы не могли одобрить.

— Некоторые удары возмутительно непродуманные, — хмыкнул Эвертон и добавил: — Но не будем его осуждать.

По тону становилось понятно, что осуждать можно, поскольку с точки зрения снукерного пуризма концовка не имеет права быть небрежной.

— Повезло ли ему? — поинтересовался Тейлор, когда белый шар замер на месте. Лоренс прав: комментаторы имели право критически относиться к везению, всякий раз давая понять, что в спорте требуется четкость действий — несмотря на крупинку мела на сукне, — не имеющая ничего общего с везением. Везение лишь случайно сошедший с рук проступок, за который должно следовать наказание.

В данном случае Рэмси был наказан. Оставив на произвол судьбы подготовку к следующему удару, он оказался в ситуации, когда единственный подходящий для розыгрыша цветной шар был блокирован одним из раскатившихся по столу красных. Рэмси сам себе сделал снукер.

Ирина с мольбой смотрела на привлекательного мужчину по ту сторону экрана, как героиня «Хроник Нарнии» на увиденное за стенкой волшебного шкафа. Ее волновала лишь концепция выхода из создавшегося положения. Лоренс тем временем рассуждал с дивана о том, какой непрофессиональный удар сделал Рэмси. Зачем нужны комментаторы, когда Лоренс постоянно пытается вставить колкость с галерки? Само понятие снукерозначает, что шар, по которому игрок должен попасть, загорожен другим шаром, который по правилам нельзя задеть. Получается, она сама тоже устроила себе снукер.

Рэмси вышел из положения, уйдя от прямого удара. Однако Ирина не могла вообразить метафорический эквивалент, который мог бы позволить ей сохранить отношения с Рэмси Эктоном и не разбить сердце наивно-трогательному зрителю на диване.

— Отлично выкрутился, — сказал Лоренс. — Но красный…

— Прошу тебя! — не сдержалась Ирина.

— О чем?

— Не мешай мне следить за игрой!

— Обычно ты сидела в кресле и вышивала или шила, — опешил Лоренс. — С каких это пор тебя интересует снукер?

— Сну-у-укер! — воскликнула она. — Ты живешь здесь семь лет, но так и не научился правильно произносить название британской игры. Раз уж ты заядлый фанат, научись правильно произносить слово «сну-у-укер».

Британцы произносили слово с долгим звуком «у», в то время как американцы, воспринимая его весьма образно, укорачивали звук. Вроде бы незначительная разница.

Ирину раздражал его тон и этот вечер, который они решила провести вместе. Все это выводило ее из себя.

На лице Лоренса появилась смесь растерянности, злости и удивления. Ирина стыдливо опустила голову. Она слишком близко воспринимала все происходящее на экране, и следующий беспристрастный комментарий ведущего лишь подчеркнул всю непристойность ее поведения. С трудом Ирина встала и выключила телевизор.

Открытый выпад своей оригинальностью способствовал усложнению драматически закрученного сюжета. В решающие, поворотные моменты, когда на смену искрящему остроумию приходит ярость, человек привычно возвращается к поведенческой манере, свойственной его культуре. Ирина воспользовалась типично американской фразой для прелюдии к надвигающейся катастрофе:

— Нам надо поговорить.

В своем постоянно рвущемся наружу желании нападать на людей, презрении к окружающим Лоренс, казалось, едва сдерживал жажду насилия. За все годы он ни разу не ударил ее, впрочем, она никогда не давала повода. Сейчас же, наблюдая за происходящим, Ирина вовсе не исключала возможности получить в челюсть. Однако, как бы хорошо, по собственному мнению, она ни знала живущего рядом мужчину, частенько начиная с июля у нее возникали мысли, что совместная их жизнь стала скучна и однообразна лишь потому, что они участвовали в научно-исследовательском проекте, который уже подошел к концу, а руководитель Лоренс Джеймс Трейнер так и не добился никаких результатов, — все же она ошибалась.

Свернувшись на диване, Лоренс захныкал, как ребенок, чего раньше с ним никогда не случалось.

— Я хотел иметь в этом мире все и даже больше, а получается, сам все испортил.

Все воображаемые ею образы возникли в голове и вдребезги разбились о стену, демонстрируя свое истинное фантазийное происхождение. Нет, это не пугало Ирину, скорее именно этого она жаждала. То, что он сделал, было более жестоким, чем попытка ударить.

Лоренс заплакал.

По-сельски безмятежные августовские дни Ирина проводила в основном в своей студии. Ей был приятен каждый звонок Лоренса с работы, как правило по незначительному поводу, но они так мало могли сказать друг другу. Ирина старательно трудилась, и работа шла нормально. Вполне нормально, но не хорошо. Отбросив в сторону столь не похожий на остальные рисунок, она прикрепила над своим столом иллюстрацию, передающую появление Красного путешественника, как эталон, постоянно напоминающий о чем-то неуловимом и волшебном, что поныне оставалось для нее недосягаемым. В ней был огонь, свет и радость, чего были лишены ее последующие работы. В недавних рисунках была видна рука мастера, они были по-своему хороши, но при взгляде на эти работы не перехватывало дыхание. Красный путешественник лишь ненадолго заглянул в ее мир и не пожелал вернуться.

Однажды днем, когда созерцание листов на столе казалось Ирине особенно скучным, она пробралась в спальню, чтобы расслабиться приятным для нее способом.

У нее редко возникала необходимость выпустить пар, скучившийся ниже талии, учитывая регулярность оргазмов, предоставляемых ей отношениями с Лоренсом. Но желание возникло прямо сейчас, а Лоренса рядом не было. Впрочем, его присутствие ничего бы не изменило. Она уже и не помнила, когда они последний раз занимались сексом днем, — факт, указывающий на то, что период страсти в жизни окончен.

Между уравновешенностью ежедневного труда и сумасшествием личной импульсивной энергии существует некое промежуточное состояние, когда человек способен принимать решения, находясь в здравом уме и прислушиваясь к советам разума. В такой момент еще в юности она выбросила горсть таблеток и решила с чувством полного самообладания отказаться от того самого обладания — впасть в бессознательное состояние, поддаться паранойе или беспочвенному ликованию, — чтобы суметь заставить себя провести прямую линию. Однако желание отказаться от здравомыслия, откровенно говоря, само по себе уже не является здравомыслием, поэтому решение заняться мастурбацией было для нее шагом в преисподнюю, движением от благоразумия к сумасшествию.

В такие минуты Ирина чувствовала себя не совсем комфортно. Освобождение от напряжения «соло» разительно отличается от достижения того же результата вдвоем, ей казалось, что Лоренсу не понравилось бы ее теперешнее поведение. Измену ему с самой собой она считала одной из форм прелюбодеяния. Она никогда не интересовалась, позволял ли он себе нечто в этом же духе, хотя искренне надеялась, что позволял. Она так мало знала о том, что происходит в его голове, когда они занимаются любовью (мало? Да она не знала ничего). Ради Лоренса и их общего блага она хранила тайну о сладострастной привычке. Развлечение Лоренса в тайной порнографической пещере с взятыми напрокат фильмами было бы полезно для них обоих.

В двадцать лет вид мастурбирующего мужчины казался ей чрезвычайно сексуальным. Почему? Возможно, в ее глубинных ощущениях секс с другим человеком казался чем-то неправильным — не совсем правильным. Ей нравилось смотреть на доказательство абсолютной правильности происходящего — мужчину, охваченного ни с кем не делимым наслаждением. Аутоэротизм был сокровенной святыней, обозначением глубоко личного.

Многие пары, испробовавшие все стандартные варианты и многие другие, никогда не позволяли себе лишь одно — мастурбировать на виду друг у друга. По разочарованию с такими эпизодами сравнимы лишь моменты потери девственности. Даже в более зрелом возрасте многие мужчины испытывают гораздо большее удовлетворение от уединения в туалете, нежели во время встреч с женщинами, обезображенными целлюлитом и привычкой вставлять фразу «на самом деле» почти в каждое предложение. Забавно. Поскольку все то же самое относится и к женщинам, непонятно, почему люди до сих пор еще занимаются совместным сексом.

Однако сейчас, лежа со спущенными джинсами на кровати, Ирина не испытывала желанного удовлетворения. Она все еще была нормальной. Это было так же скучно, как монотонная жизнь в ее квартире в красном кирпичном доме. Она предприняла более энергичные попытки, ставшие действенными, но вызвавшие боль. Она не могла избавиться от смущения, представляя со стороны вид своего тела, распростертого на кровати с руками между ног, смятыми джинсами, закрывающими теннисные тапочки. Все это казалось глупым. Она принадлежала к тем недостойным женщинам, которые регулярно занимались этим — урывками, скрывшись от позора. Она завидовала мужчинам, способным наблюдать за всем происходящим. Они следили за своей плотью, превращающейся из маленькой и сморщенной в твердую и рвущуюся вверх. Они могут видеть возбуждение, нарастающую интенсивность и взрыв. Они держат свое возбуждение в руках, захватывают, регулируют. Сопение и тихое шевеление на покрывале ни в какой мере не может с этим сравниться. Даже в момент оргазма мужчинам есть на что посмотреть. Это нечестно.

Ей необходимо что-то придумать, вообразить картинку, которая помогла бы ей расслабиться, в противном случае все затраченные силы принесли бы больше пользы для чистки унитаза в туалете. Тем не менее стремление представить мужчину оставило ее равнодушной. Каким-то образом секс с Лоренсом и постоянное мелькание перед глазами его обнаженного тела по дороге в ванную комнату притупило реакцию на голого мужчину. Обнаженное тело перестало быть экзотикой, следовательно, не вызывало бурных эмоций, ее реакция была такой же, как после созерцания руки или пальца. Впрочем, существовала одна дверь, открывать которую Ирина запрещала себе уже много недель. Она заперла ее и, возможно, даже замазала штукатуркой, чтобы не было видно и маленькой щели, побуждавшей к порочным действиям. Неужели сейчас она стоит прямо перед запретной дверью?

Дать себе разрешение войти означало поступить очень, очень плохо — подобные действия имели бы смысл только в том случае, позволь она себе стать плохой, — Ирина решила сконцентрировать воображение на том, что за последние годы жизни с Лоренсом могло стать для нее хорошим подспорьем: раскрывшиеся половые губы, к которым она мысленно припала ртом. Даже в состоянии алкогольного опьянения в уголках ее памяти вечно жило беспокойство, связанное с этой фантазией, не только волновавшей ее, но и смущавшей. Она не имела ничего против таких людей, но никогда не считала себя лесбиянкой и, уж конечно, не могла представить, что способна влюбиться в женщину. Кроме того, она даже не понимала смысла этого новомодного увлечения.

В молодые годы ее интерес к пенису граничил с нимфоманией. Стоило ей представить себе свидание с любительницей оральных ласк, как тут же она видела себя стоящей одетой и смущенно разглядывающей странную женщину, мучительно пытаясь завести разговор об оформлении гостиничного номера. Возможно, из чувства долга она попыталась бы поцеловать ее, не разжимая губ, что непременно показалось бы слишком мокрым и мягким, схожим по ощущениям с прикосновениями к переваренной бамии. Поспешно собравшись, она попрощалась бы и извинилась бы перед этой милой леди за то, что совершила ужасную ошибку.

Фантазии уносили ее дальше, перед глазами пронеслись размытые изображения гениталий, без тел и лиц. Постепенно она наконец стала погружаться в состояние, которое можно счесть возбуждением, но ее задумчивость прервала мысль, неожиданная, как объявление на Северной ветке: она представляла саму себя. Лоренс, открытый любому предложению в физическом смысле и одновременно закрытый в любой другой сфере жизни, превратил их секс в скучную рутину, а потому сексуальная вселенная Ирины Макговерн уменьшилась до просто существования Ирины Макговерн. Точка.

Этого оказалось достаточно. Внутри влагалища что-то дрогнуло и расслабилось. Не было никакого оргазма. Была остановка, прерванное действие, словно поезд метро качнулся и замер под Темзой. Ирина озадаченно оглядела спальню и перевела взгляд на спущенные до колен джинсы. Она рывком натянула их и застегнула молнию — вот так вот. Оргазм не наступил, но с полуденным развлечением было покончено.

Странно, насколько досадным оказался результат. За всю долгую жизнь Ирина ни разу не оставалась не удовлетворенной своей попыткой расслабиться, хотя впервые пробовала мастурбировать в возрасте четырех лет. Как странно, что с возрастом она теряет эту способность. Может, у нее проблемы с визуализацией, но лесбийская фантазия казалась ей поблекшей, истасканной, как эти джинсы из секонд-хенда. Все со временем изнашивается.

Слишком встревоженная, чтобы вернуться к работе, Ирина решилась на прогулку через Лондонский мост в центр города. Она привычно поцокала языком, минуя скрытые лесами дома, в которых в скором времени появится элитное жилье, и окинула взглядом груды шлакобетонных блоков. Таких домов стало появляться в Боро все больше, а они так безжалостно разрушали диккенсовскую атмосферу района. Едва увернувшись от грузовика на Тринити-стрит и вскочив на тротуар, Ирина высказала все, что думала об отвратительной манере вождения в этом городе. Лондонцы возмутительно относятся к пешеходам, поэтому, думая, что идете на соседнюю улицу, вы можете оказаться гораздо дальше — на небесах.

Желание размышлять постепенно покинуло Ирину. Появившийся в поле зрения автобус поразил ее, словно пришелец из космоса — весь покрытый изображениями распутниц, предлагающих различные товары. Почти каждая рекламная кампания тем или иным образом имеет отношение к сексу, Ирина за всю свою жизнь так и не смогла понять почему. Эти движения вперед-назад известны с древности и ни для кого не секрет. Что же в этом такого? Там и тут попадались обнимающиеся парочки, увлеченные исключительно телами друг друга, и она задавалась вопросом: почему бы им не отправиться в Имперский военный музей или библиотеку, почитать материалы по грузинской архитектуре?

Ей повезло: либидо Лоренса было сильным для его возраста. Но проблема состояла в том, что последнее время вечерами он начинал усиленно зевать и потягиваться, давая понять, что предпочел бы заснуть без всяких промедлений. Ирина испытывала при этом облегчение. Новое ощущение напоминало о матери (она всю жизнь посвятила стремлению выглядеть привлекательно, но к сексу относилась как к грязной обязанности, предпочитая получать льготы от жизни — власть, внимание, зависть других женщин и, не в последнюю очередь, собственных дочерей). Стремление Ирины выбраться из создавшейся неразберихи было похоже на отношение к сексу предыдущих поколений. Тогда женщины рассматривали коитус как «супружескую обязанность», обременительную плату за финансовую поддержку. Представить невозможно, что в восемнадцать она тайком вылезала в окно своей спальни в доме на Брайтон-Бич и отправлялась на поиски внимания прыщавых парней. Сейчас для этого было необходимо подвинуться всего на три дюйма влево, но она предпочитала воздержаться.

Может, это признаки старости? Человек устает от секса, даже от самого хорошего, как мог бы устать и от восхитительных спагетти «карбонара», если бы ему готовили их три раза в неделю. Или у нее развилась сексуальная лень, жертвой которой она сама и стала? Ирина была трудолюбивым человеком, она никогда не покупала даже нарезанную морковь. Но оргазм — это тоже труд.

Вынырнув из задумчивости, Ирина удивленно огляделась; как и почему она оказалась в Вест-Энде?

Утром 31 августа, после двадцати минут утешительных разговоров на лестнице, Ирина ворвалась в квартиру, сжимая в руках «Санди телеграф».

— Ты не поверишь! Диана!

— Какого черта, что еще случилось? — приподнял бровь Лоренс.

Она заметила, как дрогнули его ресницы, и поспешно замахала руками:

— Не начинай! Только не сегодня, иначе пожалеешь!

— «Я бы так хотела помочь обездоленным…»

— Прекрати! Хватит! Она мертва!

Когда Ирина дочитала вслух статью, ей было жаль Лоренса. Это новость не для него. В ней было лишь то, что могло вызвать грусть. Принцесса Диана, возможно, и не была яркой, но она не заслужила такой смерти. Помимо некоторых сомнительных выводов, напрашивался еще один о том, что папарацци не стоит так рьяно гоняться за знаменитостями. Но все эти сентиментальные рассуждения были не в стиле Лоренса. В произошедшем не было мясистой подноготной, в которую он мог бы вонзить зубы. Лоренсу оставалось только сочувственно качать головой наряду с остальными.

Можете счесть ее мысли непорядочными, но при всей горечи Ирина была глубоко уверена, что случившееся вполне закономерно.

Ирине было невероятно сложно найти человека, которому она могла бы довериться. «Я немного нервничаю, потому что на днях мастурбировала и не смогла кончить». Единственным человеком, кому она могла это сказать, была Бетси Филпот, чья манера откровенничать порой выходила за нормы приличий.

Однако у Бетси и Лео были двое детей и работа, которая, в отличие от распорядка дня некоторых свободных художников, требовала их присутствия с девяти до пяти. Так что Ирина настояла на поездке в Илинг. Бетси попыталась протестовать, но согласилась на встречу в кафе, где готовили «карри», находящееся в двух шагах от ее дома.

Небольшое путешествие превратилось в обычный кошмар, и Ирина появилась на пороге заведения на сорок минут позже назначенного времени. Стоило ей начать описывать ужасы линии Пикадилли, как Бетси прервала ее:

Дата добавления: 2015-09-29