Об этом говорил отец. И он, конечно, прав

Об этом говорил отец.
И он, конечно, прав…

Удивительное явление, одно лишь имя, называемое мною в связи с воспоминаниями о Генрихе Нейгаузе концентрирует вокруг себя ярчайшие имена выдающихся дея телей русского пианистического искусства. Симон Барер, Владимир Белов, Мария Гринберг, Владимир Горовиц… Все они ученики родного дяди Нейгауза Ф. М Блюменфельда.
Общение Феликса Михайловича с "композиторами-кучкистами", несомненно, расширило круг воздействия и на племянника - тогда ещё юного музыканта. Леопольд Годовский - педагог Нейгауза в период обучения за границей. У него же в своё время учился Артур Рубинштейн. Все названные имена звучат ярко и самодостаточно, не испытывая потребности в эпитетах. Было бы неверно не вспомнить о ещё одной ветви родословного древа семьи Нейгаузов. Это его брат - Карл Шимановский выдающийся польский композитор. Можно, видимо, продолжать долго. Но цель повествования отнюдь не статистика.
Дядя Генриха часто гостил в доме Нейгаузов. Он много играл знакомой и незнакомой музыки. Исполнялись симфонические и оперные произведения, в частности, оперы Вагнера. Впоследствии этот композитор стал любимым для Нейгауза. Творческая связь музыкантов не прерывалась и позже, когда Генрих Густавович начал свою педагогическую деятельность в Московской Консерватории, где, до отъезда из России преподавал Феликс Михайлович Блюменфельд.
С этим фактом связаны и наши личные, семейные события. Моя мать, Берта Маранц, дружившая с Марией Гринберг, поехала поступать в Московскую Консерваторию именно к Блюменфельду. Его класс был переполнен и он передал ее своему племяннику, Генриха Нейгауза. "Я возьму Вас в свой класс, но учтите. Вы будете у меня 25-й," -сообщил мимоходом, проходя по лестнице, Генрих Густавович. Так моя мать оказалась в классе Нейгауза. Похожая ситуация возникла и с отцом. Семён Бендицкий в 1925 году приехал из Тифлиса с горячим желанием обучаться в классе Игумнова. Но... попал к Нейгаузу.
Я думаю, они неоднократно вспоминали это "счастливое совпадение". Был период, когда волею судьбы у них для этих воспоминаний оказалось неожиданно много времени.
Шла Великая Отечественная война! Нейгауза арестовали дважды. Сыграли свою роль немецкие корни музыканта. Первый раз он был почти сразу отпущен. Во второй же, отправлен за Урал, в местечко Ключи. Когда эшелон приближался к Свердловску, музыканты, находившиеся тогда в этом городе в эвакуации, добились приёма к Первому секретарю Свердловского обкома Адрианову. Объяснив, Кто едет, попросили помочь, не отправлять Нейгауза по этапу дальше. Конечно же, это посещение было не из простых. Адрианов держал их "по стойке смирно", разговаривал строго, сухо, начальственно. Но, последняя соломинка, за которую можно было ухватиться, его сын, обучавшийся тогда в музыкальной школе. Адрианов спросил у посетителей: "А жить есть где?" - "Да, есть" - был ответ. "И хорошо."
Секретарь обкома помог повлиять на положительное решение вопроса и Нейгауз поселился в доме своих учеников - моих родителей.. В тот же вечер был банкет, пришло много музыкантов. С этого момента я и мой брат, Александр могли наблюдать Нейгауза очень близко, в домашней обстановке. Мои воспоминания того времени похожи скорее на ощущения, впечатления, возникают отдельными "пятнами". Позже появилось понимание и осмысление значимости происходящих событий.
Конечно же, моим родителям посчастливилось учиться у Нейгауза. Ещё большим счастьем оказалось то, что их личные отношения с учителем, контакты, общение, переписка продолжались всю жизнь. И трудно сказать сейчас, чего в этих отношениях было больше - творческого или личного. У людей высокого таланта эти грани не имеют точных очертаний, всё плавно перетекает одно в другое. Перечитывая их письма, я в этом убеждаюсь ещё и ещё раз... (Наверное, такие отношения формируются чаще всего в период становления творческой личности.)
Гилельс и Рихтер, два титана русской пианистической школы. Оба учились у Нейгауза. В связи с моими размышлениями на тему отношений Нейгауза с учениками на память приходят слова Генриха Густавовича о Рихтере: "Я старался ему помочь советом; рекомендацией, но больше всего Рихтер помог себе сам". Хотя, конечно же, в часы творческого общения Рихтера и Нейгауза много говорилось о трактовке произведения, взглядах на те или иные эпизоды, сочинения. Но то, что Рихтер - это ученик-коллега, в первую очередь признавал сам Нейгауз.
В чём сущность воздействия этой выдающейся личности на музыкантов? Общение с учеником являлось таковым, что влияние сказывалось по прошествии ряда лет, когда его воспитанник вёл самостоятельную деятельность, как педагогическую, так и исполнительскую. Об этом мне говорил мой отец. И он, конечно, прав.

Игорь БЕНДИЦКИЙ,
пианист, профессор Ростовской консерватории

Дата добавления: 2015-09-29