Маленькая большая девочка

Маленькая большая девочка

Маша Царева

===================================

Больше книг на http://knigosite.ru

===================================

Рассказы

Мария Царева

Маленькая большая девочка

Был у меня любовник, а у любовника – велосипед.

Однажды он сказал: а давай бросим все к чертовой матери, и рванем в Анапу, к морю. Будем пить приторное вино, питаться чурчхелами и мидиями, и твоя русалочья коса будет соленой на вкус. Будем бродить босиком по остывающему пляжу и плавать по лунной дорожке наперегонки, и Большая Медведица будет висеть низко, как люстра в хрущевке, а запах цветущего жасмина будет таким густым, как будто его можно коснуться ладонью.

Он говорил все это, и у него светились глаза.

Был июль. Москва плавилась от удушающей жары, которая, отражаясь от морщинистого асфальта и равнодушных блочных многоэтажек, производила впечатление виселичной петли. Краснорожие офисные работники шипели друг на друга в переполненных вагонах метро. Ноги распухали в босоножках. Непокрытые плечи краснели и покрывались веснушками. Свежий сквознячок был во много раз более желанным и дефицитным, чем хрестоматийная авоська «Birkin» от Hermes.

А мне было шестнадцать, и я завалила экзамены во ВГИК. Брижит Бардо недоделанная! Срезали меня на первом же туре. Стареющий донжуан из приемной комиссии, по плечам которого были художественно рассыпаны псориазные струпья, заявил:

– Безнадежный случай. Ни гибкости, ни живости, ни обаяния, ни дикции – ничего.

Гордо вздернув подбородок, я громко и с дикцией, которой позавидовала бы Татьяна Веденеева, сказала:

– Мудак!

И покинула аудиторию. Получилось эффектно. На следующий год буду в «Щуку» поступать.

Самая красивая девочка в школе, коронованная прима, с наинежнейшего возраста усвоившая схему «Я-волшебная-фея-всем-лизать-мне-каблуки».

Уже в тринадцать лет я умела так вскинуть ресницы и повести плечом, что у молоденького преподавателя физики краснели уши, а у стареющей директрисы начиналась климактерическая истерика. Первая, всегда самая первая. Даже месячные у меня начались у самой первой в классе. В одиннадцать лет. Помнится, я этим гордилась. И даже пыталась новоявленной женственностью бравировать: на уроках вредины-русички гордо поднимала ладошку и демонстрировала зажатый в ней тампакс.

– Лариса Викторовна, можно выйти? – голосок ангельский, взгляд как у овечки.

В тринадцать лет у меня появился первый любовник.

Нет, я была не из тех ранних ягодок – оторви-и-выбрось, которые курят папин беломор, воруют мамину помаду и презервативы старшей сестры, отираются по подвалам с сомнительными компаниями, в двенадцать лет впервые лечатся от хламидий, а к двадцати смотрятся потасканными тетками, которые хриплым прокуренным голосом цинично делятся подробностями перенесенных восемнадцати абортов.

– Ты создана для любви, – как-то раз сказал один из моих мужчин. – Тебя сразу хочется любить. Таких, как ты, желаешь с первого взгляда…

У меня не было ни одного сексуального фиаско. Никаких вам нервически потеющих одноклассников, зажимающих в углу, попахивающих детским орбитом и дешевым пивом и кончающих себе же на брюки, едва прикоснувшись к кружевам на моих трусах. Никаких сластолюбивых стареющих донжуанов, которые заманивают тебя в гости якобы посмотреть «Петрова и Васечкина», а заканчивается все кровью на внутренней стороне бедер, обещанием подарить весь мир и авансом в виде мятой стодолларовой купюры: «Купи, деточка, новые чулочки, только родителям ничего не говори».

С самого начала, с того самого момента, как мои губы впервые прикоснулись к мужским губам, я знала, что любовь и секс – это, в сущности, одно и то же. Я дарила своим мужчинам любовь, отдавая им себя, я была тем бездонным колодцем, из которого каждый избранник мог отпить несколько жадных глотков.

С Валерой я познакомилась в парке.

В тот день я стерла ногу – новые босоножки, купленные специально для экзамена во ВГИК, оказались подобием пыточного испанского сапожка в московской гламурной вариации. Присев на скамеечку, я нахмуренно изучала розовый набухший волдырь и пыталась растянуть неловкими от жары пальцами ремешок.

– Ничего не получится. Придется мне нести тебя на руках.

Темноволосый, худенький парень, в дурацкой клетчатой рубахе. Не в моем вкусе. Но что-то в нем такое было – редкое умение мгновенно к себе расположить. Рядом с такими, как Валера, почему-то чувствуешь себя в безопасности. А еще у него были интересные глаза – светлые-светлые, почти прозрачные, будто застиранные.

– Прямо-таки и на руках отнесешь? – улыбнулась я. – А если я живу в Южном Бутове?

– Тогда я везунчик. Кто же откажется побыть с такой девушкой лишних пару часов?… А на самом деле у меня велосипед. Пойдем, отвезу тебя, Русалочка.

– Почему Русалочка? – я тряхнула копной русых волос, привычно рассчитывая на комплимент.

– Потому что ей тоже было больно ходить. Тебе сказки в детстве не читали?

– Мои родители в основном рассказывали сказки друг другу. Мама рассказывала сказки о том, как она любит папу. А он – о том, как ей не изменяет и скоро-скоро совсем бросит пить.

– Циничная маленькая девочка, – усмехнулся Валера, – и очень-очень красивая.

Сошлись мы быстро. Встречались почти каждый день. Ему было двадцать три, и он заканчивал какой-то социологический вуз. Он катал меня на раме своего велосипеда – ночное Садовое кольцо и предрассветные Воробьевы горы, сырые аллеи Измайловского парка и степенные дорожки Кусково. Он дарил цветы – простые, недорогие. Ромашки, хризантемы, а однажды – цветущий кактус в крошечном горшке. Он еще утверждал, что цветение кактуса – большая редкость, а я, смеясь, говорила, что хорошо жить в мире, где такая редкость продается в каждой цветочной палатке за сто пятьдесят рублей! С ним было легко. За те два месяца, что мы были знакомы, мои остальные поклонники как-то незаметно оттерлись на задний план. Некоторые остались в виде голосов в моей телефонной трубке.

– Я на тебе женюсь, – говорил Валера. – Подождем два года, чтобы тебе восемнадцать исполнилось. И сразу купим самое роскошное свадебное платье!

– На самое роскошное у тебя не хватит денег.

– Через два года хватит, вот увидишь. А в свадебное путешествие повезу тебя на Канарские острова.

– А может быть, я вообще не собираюсь замуж?

– Кто же тебя спросит? Считай, что ты уже согласилась. В тот момент, когда села на раму моего велосипеда… Ну а пока приглашаю тебя на каникулы в Анапу.

– Не поедешь! – уперлась мама. – Не пущу!

– Еще как поеду, – я швырнула выцветший комок купальника в разверстую дорожную сумку. Валера предупредил, что взять можно только самое необходимое. Вещизм мне был несвойственен, я считала, что молодость хороша в любых вариациях. Жалкие создания под тридцать могут прятать свои руины в дизайнерское шмотье по завышенным ценам, я же – тонкая и звонкая, даже в рванинке обойду их на повороте.

– Он старше тебя на семь лет. Я в твоем возрасте…

– Ты мне не пример! Хочешь, чтобы я тоже стала неудачницей, которая разводит герань, читает дешевые любовные романы и дружит с тетей Валей из овощного магазина?

– Сволочь! – привычно отреагировала она.

– Нет уж, спасибочки. У меня будет другая жизнь. Приключения, любовь, эмоции… Весь мир исколесить хочу!

– На какие-такие шиши? – прищурилась мама. – Или собой приторговывать начала, акселератка недоделанная?

– Был бы блеск в глазах, а деньги найдутся.

Я влюбилась.

Поняла это в поезде, на рассвете, когда в проталинах рассеивающейся темноты вдруг увидела серое утреннее море, спокойное, туманное, такое нереально близкое. Валера тоже увидел. Подскочил на месте, заметался по вагону, стал хвататься то за сердце, то за фотоаппарат, как маленький. Как будто позади не было почти бессонной ночи, первую половину которой мы строили планы о будущем отдыхе, распивая дешевое сухое вино, а вторую – мрачно слушали надрывный храп соседа по купе и вдыхали ядреный аромат его пропотевших кроссовок.

В Валере настолько органично уживались непосредственность и взрослость. Только он мог самозабвенно пожирать сахарную вату на верхней точке Чертова колеса, и прижимать тебя к прокуренному свитеру так крепко, что где-то внутри вдруг появлялось странное ощущение прибытия домой.

– Я влюбилась, – сказала я ему.

– В кого на этот раз? В Бреда Питта или Джоша Холлоуэя?

– В тебя, придурок.

Валера промолчал, но выражение его лица свидетельствовало о высшей степени довольства.

Мы поселились в заброшенном пионерском лагере. Сторож сдавал домики без удобств за смешную сумму – сорок рублей в сутки. Облупленная дощатая избушка, две пружинные кровати, которые мы немедленно сдвинули, видавший виды шкаф, покосившийся стул. На территории лагеря была кухня – две газовые плиты и засиженный мухами стол с продранной клеенкой. И единственный душ, воду в котором включали всего на два часа в сутки. Но нам было наплевать. Главное, что в двух шагах, за песчаным холмом, было море – теплое, зеленое!

Я загорала топлес. Ненавижу, когда кофейный загар прорезают нечеткие белые лямки. Мой стройный торс с небольшими, но задорно торчащими холмиками юной груди стал геометрическим центром нашего пляжа. Мужчины посматривали на меня искоса и тотчас же отводили взгляд, самые наглые подмигивали и, улучив момент, когда Валера заплывал подальше, приглашали в кино. Женщины беззастенчиво рассматривали, а потом, фыркнув, говорили друг другу о том, что я «плоскодонка» и «доска – два соска», а все туда же.

Валера смеялся:

– Моя Русалочка – самая популярная девушка Анапы!

Каждый день он садился на велосипед и отправлялся на рынок за свежими мидиями и сочными фруктами. Готовить нам было лень, все мои кулинарные эксперименты сводились к ленивой постановке чайника на плиту. Мы замешивали мидии с майонезом и ели, закусывая свежим пористым хлебушком.

Ленная нега накрыла меня с головой, и мне казалось, что так будет всегда.

А через забор от нашего островка социализма находился роскошный пансионат. С тремя пятиэтажными корпусами, белокаменными аллеями, бассейном с джакузи и водопадами, мини-аквапарком и летней эстрадой, на которой по вечерам выступали гастролирующие поп-звезды. Все обитатели пансионата носили на руке пластиковый оранжевый браслет, и без этого аксессуара попасть на обетованную территорию было нереально.

– Смотри, смотри, там завтра выступает Дима Билан! – я разглядывала криво приляпанную к столбу афишу. – Я так хотела бы пойти! Представляешь, Дима Билан, совсем рядом! Там же не огромный стадион!

– Русалочка, настанет день, и Дима Билан споет для тебя одной, обещаю. Я арендую какой-нибудь зал, куплю тебе роскошное кружевное платье и брильянтовую диадему, а Дима Билан будет петь для тебя одной.

Валера был из породы романтично настроенных прожектеров. Будущее представлялось ему раем на земле, в котором он будет разъезжать по дружелюбному городу на представительском авто, есть черную икру столовыми ложками, отдыхать на собственной вилле на Багамах и водить дружбу как минимум с Дженнифер Лопес. При этом он не сидел сложа руки, как большинство мечтателей. Четыре дня в неделю он работал старшим помощником в рекламном агентстве, в выходные дизайнил интернет-сайты, и неплохо на этом зарабатывал. Неплохо – но до брильянтовых диадем и личных самолетов ему было еще ох как далеко.

– Ну да, а в ближайшие десять лет я буду спать на продавленных кроватях бывших пионерских лагерей, травиться мидиями и загорать в куче песка, потому что аренда лежака – слишком дорогое для нас удовольствие. А на концерт пойдет… – я поискала глазами по сторонам и наконец увидела отъевшуюся дамочку лет тридцати пяти, гордо вышагивающую по набережной в дорогущих золотых босоножках и поблескивающих брильянтовых серьгах, – пойдет вот эта мадам!

– Не дуйся, Русалочка! – он потрепал меня по выгоревшим волосам. – Будешь мороженое?

Валера храбрился и бодрился изо всех сил, но на самом деле – я знала – он расстроился. Банальный самцовый комплекс, который в иные времена развязывал кровавые войны, брал штурмом города, поднимал на военных шхунах зловещие черные флаги, гнал, кулаком толкая в спину, на самый край земли – на Аляску с мотыгой и пустыми надеждами, в Перу – с картой золотого Эльдорадо, в банк за углом – с пистолетом и чулком на голове.

На следующее утро Валера сказал, что не пойдет со мной на пляж, и глаза его горели мрачной решимостью.

– Что ты задумал? – насторожилась я.

– Сюрприз, Русалочка, – он даже не улыбнулся в ответ, хотя обычно разбавленное шампанским солнце струилось из его светлых глаз, согревая все вокруг. Валера был до того легким человеком, что рядом с ним житейские проблемы теряли калибр и смысл.

Он сел на свой побренькивающий велосипед и куда-то умчался.

А я – ну что мне было еще делать? – отправилась на пляж. Расстелила полотенце почти у самой воды, на границе сухого и влажного песка. В плеере гремел децибелами готический панк-рок – отвязные шведские альтернативщики, которые выходили на сцену с бордельным макияжем и в женских платьях, но, несмотря на идеальную травести-картинку, источали такую мощную тестостероновую энергетику, что у их фанаток уже в первые пять минут насквозь промокали трусы. Я мечтала послушать их живьем, но пока была вынуждена довольствоваться U-Tube и закачанными с пиратских сайтов хитами. Погруженная в эту камерную нирвану – холодное зеленое море приятно лижет пятки, солнце исполняет танец с саблями на покрасневшей спине, музыка уносит в какие-то иные, недоступные простым смертным миры – я не сразу заметила, что за мною пристально наблюдают. Очнулась только, когда кто-то требовательно похлопал меня по плечу.

Я открыла глаза. И увидела Того Мужчину.

Что я могу о нем сказать?

Если бы великий комик Дэнни де Вито переспал с моей дальней родственницей из Киева тетей Тамарой, то плод их любви выглядел бы примерно так.

Невысокий, кругленький, с разрумянившимися на солнце тугими щечками и поблескивающей лысиной (это все от Дэнни де Вито), пористым носом-картошкой, по-бабьи дрябловатыми боками и уныло висящим задком, смело обтянутым красными купальными трусами (это от тети Тамары). Его запястье обнимал оранжевый пластиковый браслет – значит, он жил в пансионате.

Мое лицо автоматически приняло выражение «немедленно-выйдите-вон», брови сами собою сдвинулись к переносице, губы напряглись.

Он присел на песок рядом со мной.

– Извини, вижу, что отвлек. Но я за тобой уже неделю наблюдаю. Ты здесь самая красивая.

Комплименты никогда не действовали на меня как размягчитель мозгов. В свои жалкие шестнадцать я настолько к ним привыкла, что перестала обращать на них внимание. Без тени иронии говорила подругам (прекрасно зная, как злобно они будут об этом сплетничать, когда останутся одни), что у меня карма такая – нравиться всем.

– Меня зовут Андрей Андреевич, – представился дядька, а потом без паузы сказал: – Твой парень тебе совсем не подходит.

– А вот это уж не вам решать, – усмехнулась я. – Можно мне остаться одной и дослушать песню?

– Нет, – улыбнулся он. – Прекрасно понимаю, глупая девочка, о чем ты сейчас думаешь. Я не первый и, боюсь, не двадцать пятый, кто к тебе на этом пляже пристал. Я кажусь тебе непривлекательным и старым. Но послушай, что я тебе скажу: этот мир полон сладких мальчиков, таких, как тот, с которым ты сюда приехала. И пока ты такая свежая и красивая, мальчики будут выстраиваться к тебе в очередь, они будут драться за право отпить от тебя хоть глоточек. Конечно же, ты принимаешь это как должное – каждой королеве положена рабская свита. Но пройдет пять лет, потом десять, а потом и вовсе пятнадцать, хотя сейчас тебе, возможно, кажется, что все это будет в другой жизни и не с тобой. Выйдет в свет новый модельный ряд женской красоты, а образцы твоего года выпуска будут распроданы со скидкой.

Ты поймешь, что твоя сила иссякла и останешься ни с чем… И не надо так на меня смотреть. Ты скажешь, я ничего о тебе не знаю – может быть, сила твоя вовсе не в красоте, может быть, ты будущий кандидат физико-математических наук или изобретатель таблетки от рака простаты. Аргумент справедливый, но к тебе он отношения не имеет, я уверен. Если бы я не видел людей насквозь, как рентген, то не стал бы тем, кем сейчас являюсь, – энным номером в списке Форбс, если тебе это, конечно, о чем-то говорит.

– Да что вы от меня хотите? – разозлилась я. Этот Андрей Андревич не сказал ничего обидного, он ласково улыбался и смотрел даже не на меня, а на море, упирающееся в горизонт. Но мое настроение почему-то испортилось.

– Я тебя вижу насквозь, – повторил он, печально покачав плешивой головой. – Ты наверняка мечтаешь стать актрисой, или финалисткой «Фабрики звезд», или моделькой, хотя ты, скорее всего, далеко не дура и понимаешь, что для модельки ты слегка не вышла ростом. Возможно, ты уже успела получить первые зуботычины. Не приняли во ВГИК, не прошла какой-нибудь кастинг? Было такое?

– Я сейчас милицию позову, – мрачно пригрозила я.

Андрея Андреевича почему-то это развеселило.

– Позови, позови, девочка. Можешь даже позвонить в Интерпол. Но я вот что тебе скажу. У каждого человека есть шанс чего-то добиться. Многие из нас считают, что это не так, что козырные карты выпадают только другим. На самом же деле эти неудачники просто неспособны видеть дальше своего носа. Они ревниво наблюдают за успехами других, а их личная синяя птица тем временем уныло пролетает мимо, не понимая, почему никто даже не пытается ее поймать. Жизнь каждого неудачника – это вереница упущенных шансов. Так вот, твой Большой Шанс, глупая девочка, сидит сейчас рядом с тобой. Сумеешь ли ты им воспользоваться, зависит только от тебя. Добиваться я тебя не стану, и вообще у меня через полчаса тайский массаж. У меня таких, как ты, сотни. Все модельные и актерские агентства Москвы к моим услугам, все голливудские старлетки на ходу срывают с себя трусы, когда я в комнату вхожу. А ты, скорее всего, больше никогда не будешь находиться в полуметре от такого человека, как я. Я не буду тебя добиваться, стараться, ухаживать. Однако в обмен на то, что нужно мне, я могу дать тебе такое, о чем у тебя не хватало фантазии мечтать.

– Да что вы себе позволяете? – в этом моем восклицании было не больше экспрессии, чем в медитирующем буддийском монахе. Казалось, этот странный человек высосал мои силы, как энергетический вампир.

– И последнее, – невозмутимо продолжил Андрей Андреевич. – Я оказался в этой помойке по делу, обычно предпочитаю отдыхать в других местах. Мне придется провести здесь еще три дня. Завтра я собирался выписать сюда одну мою знакомую, стриптизершу из «Распутина». Она хорошая девочка, добрая, даже честная, насколько это возможно для ее профессии; она понимает, что такое шанс. Так что завтра будет уже поздно, я даже не отвечу на твой звонок. Но сегодняшний вечер я оставлю для тебя. Вот моя визитная карточка, на ней указан мой местный мобильный телефон. Сегодня мои двери для тебя открыты, завтра – можешь даже не думать об этом. Это все. Желаю приятного дня!

И он отчалил с невозмутимой улыбкой, неся себя гордо, как Апполон, совершенно не стесняясь своего дряблого тела, кисловатой старости, отвоевывающей сантиметр за сантиметром.

– Урод, жалкий урод, – сквозь зубы пробормотала я в его удаляющуюся спину.

Мое настроение было испорчено окончательно.

Я могла тысячу раз сказать себе самой: успокойся, милая, ты прекрасно знаешь, кто ты есть и какие у тебя перспективы, а вот он, возможно, всего лишь образчик нереализованного эго, построенного по банальной формуле: большие амбиции – маленький член. Но почему-то эта мантра мне не помогла: ни море больше не радовало, ни солнце, ни даже готический панк-рок.

Скомкав влажное полотенце и кое-как запихнув его в сумку, я ушла с пляжа. Немного успокоилась только на веранде нашего убогого дощатого домика – там, в остроконечной тени кипарисов, поедая ледяную сладкую черешню и тупо наблюдая за влажной траекторией садовых улиток, я внушила самой себе, что никакого Андрея Андреевича не было и в помине.

Тем временем отбывший в никуда Валера не торопился возвращаться. Тени становились длиннее и тянулись к востоку, ветер усиливался, черешня закончилась, книга – тоже, и вот в какой-то момент я осознала, что прошло шесть часов с тех пор, как его велосипед скрылся за углом. Не успела я начать волноваться, как в мой домик забарабанил чей-то настойчивый кулак – по ту сторону хлипкой двери ощущалась нарастающая тревога. Не надо было быть медиумом, чтобы понять: что-то случилось.

Я выглянула из окна – перед дверью стоял запойный дядя Семен, завхоз нашей базы.

– Алена, у твоего друга большие неприятности! – пытаясь успокоить дыхание, протараторил он. – Только что из отделения милиции звонили! Тебе надо приехать за ним. Они передали, чтобы ты взяла с собой деньги, все, какие у вас есть! Вот адрес – и он сунул в мою ладонь какую-то измятую бумажонку.

В отделении милиции было так душно, что у меня подкосились ноги – влажную жару я могу переносить только в сочетании с прохладным соленым бризом. Пахло там крепким мужским потом, нестиранными носками, скисшим молоком, дешевым табаком и еще черт знает чем. Обессиленная, я рухнула на стул. Сэкономив на такси, я сорок минут бежала по остывающему душному городку, пока не нашла нужный дом. И все это время в голове пульсировало: что он натворил? Неужели кого-то убил? Неужели подрался? А что, Валерка горячий, он мог. На соседнем стуле сидела заплаканная женщина – приглядевшись, я узнала в ней однажды встреченную на пляже курортницу из дорогого пансионата. Я еще подумала: как несправедлива жизнь, пока на моих стройных бедрах будут устраивать пиршество комары, эта туша пойдет на концерт Билана. Было ей лет тридцать пять-сорок. Одутловатое лицо. Сквозь нависающие щеки, мешки под заплывшими глазами и пигментные пятна (еще одна рано постаревшая любительница солярия!) проступала бывшая красавица. Похоже, сама она еще не смирилась со временем, окутавшим ее, как кокон. Она продолжала одеваться, как красавица, и краситься, как красавица. Она пыталась создать себе легкомысленный образ беззащитной куколки. Позолоченные кудри, розовый кружевной топик, белая теннисная юбочка, и из каждой щели выпирает пяток лишних килограммов.

Встретившись со мной глазами, она беззащитно улыбнулась в поисках сочувствия. Пожала покатыми плечами:

– Пытались обокрасть. На пляже, среди бела дня. Знаете, там есть дальний пляж, за камнями, где никогда никого не бывает. Вот я и решила искупаться голышом. Я люблю купаться голой, это… обновляет.

Зачем она мне все это рассказывает? Это такая форма стресса?

– И вот я разделась, совсем. Сняла даже украшения. И тут он как выпрыгнет из-за камня! На велосипеде! С ножом! Рожа такая уголовная!

– На велосипеде? – насторожилась я.

– Ага, на старом, того и гляди – развалится, – брезгливо поморщилась мадам. – А знаете что самое странное? На мне были брильянтовые серьги, дорогие часы, кольца от Van Cleef. Он ничего этого брать не захотел. Ему понадобился мой браслетик! Пластиковый браслет, нам в пансионате такие выдали.

– Оранжевый? – с опустившимся сердцем уточнила я.

– Ну да. Зачем это ему, ума не приложу. Наверное, наркоман.

Свобода Валеры обошлась нам в двести долларов – примерно столько мы и взяли с собой в Анапу. На обратном пути он угрюмо оправдывался:

– Откуда я знал, что тетка раскричится? Я вообще ждал за барханом, когда она подальше отплывет. Хотел браслетик стянуть и тихонько уехать. Чтобы моя Русалка попала на концерт Билана. Но тетка оказалась такая агрессивная, склочная… Выскочила из воды, набросилась на меня, царапается, визжит! И не побоялась – а вдруг я бы настоящим уголовником оказался?

– Ты и есть настоящий уголовник, – мрачно заметила я, – обокрасть человека, женщину…

– Скажешь тоже… Кусочек пластика. Никчемная вещица. Ей бы выдали вечером такой же. Но мне не повезло – мимо проезжал милицейский патруль, они услышали крики. А им тут, наверное, скучно, никаких громких дел, сплошные пьяные драки да воровство чурчхел на рынке. А тут такое – практически вооруженный грабеж. А когда они узнали, что я еще и москвич! Надо сказать, нам с тобой очень повезло, что так легко отделались, двести долларов всего.

И тут мои нервы не выдержали.

– Всего? – вскричала я. – Всего двести долларов?! А ты в курсе, что денег у нас с тобой осталось – один раз хлебушка купить! Что мы тут будем есть целую неделю! Улиток?!

– Русалочка, ну не злись… – он попробовал притянуть меня к себе, но получил болезненную зуботычину и растерянно отстранился. – Завтра утром сходим на вокзал, поменяем билеты и на вечернем поезде уедем обратно в Москву.

– И ты так просто об этом говоришь?! А ничего, что я столько мечтала об этом отпуске, о море?! Что мне в Москве делать, подыхать от жары да слушать родительские нотации о том, что я ничтожество и мне светит карьера разве что валютной проститутки?!

– Успокойся, – мямлил Валера. – Я тебя свожу на море еще десять тысяч раз. Подожди. Немножко раскручусь, заработаю, все ради тебя. Если хочешь, мы домик на море купим. А что, это сейчас не так уж и дорого. В Болгарии или на Кипре. Или в Аргентине, там экономический кризис, и цены на недвижимость упали. Как насчет белокаменной виллы в Аргентине, а, Русалочка? Представляешь, ты и я, и играет танго, и на гриле жарится сочное мясо, и…

Почему-то эта «белокаменная вилла» добила меня окончательно. В тот момент мне хотелось его убить. Я сдерживала себя, чтобы не броситься на него с кулаками.

– Замолчи, замолчи, немедленно замолчи! – я сжала ладонями виски. – Не хочу ничего такого слушать! Знаешь что, поезжай один. Возвращайся в свою Москву, я остаюсь. Сегодня же собираю вещи и переезжаю.

– Но… – у него вытянулось лицо. – Как же… Куда же ты…

– Не волнуйся, – усмехнулась я. – Красивой девушке рады везде.

Я позвонила Андрею Андреевичу. Тот даже не удивился и вроде бы не обрадовался – потом он признался, что был уверен на сто процентов в том, что у меня хватит ума набрать его номер. Оказывается, он даже заранее спланировал вечер, заказал столик в самом дорогом ресторане Анапы – на горе, велел украсить гостиничный номер свечами и орхидеями, а в ванную повесить дополнительный махровый халат.

Он оказался приятным собеседником, не пытался дразнить меня, напоминать об унизительном пляжном разговоре, разглагольствовать о шансах. Нет, он вел себя так, словно мы только что познакомились, словно между нами не существовало условной договоренности о совместной ночи, словно в номере нас не ждали шампанское и презервативы. Рассказывал о своем бизнесе, о своей вилле в Йоханнесбурге, о квартире в Нью-Йорке, о путешествиях, бывших женах (их было пять, кто бы мог подумать), бывших любовницах (среди них попадались топ-модели, я надеялась, что он врет). Он расспрашивал обо мне и слушал так внимательно, словно ему была действительно интересна моя жизнь, мои родители, моя несостоявшаяся карьера актрисы. Очень смеялся, когда рассказала ему историю об украденном браслете. В общем, это был неплохой вечер – за исключением финальной его части, когда мы приехали в отель. Во время ужина я старалась пить как можно больше, и теперь комната кружилась перед моими глазами. Но я все равно не могла абстрагироваться от его рук, его губ, его дыхания… Я старалась представить на его месте Джонни Деппа, Орландо Блума, Владимира Вдовиченкова, Валерку… Ничего не помогало, ни плотно сомкнутые веки, ни путающиеся мысли. В итоге меня все-таки вывернуло наизнанку, но я объяснила это перебором с градусами, краснела, оправдывалась – в общем, Андрей Андреевич счел, что это даже трогательно. Почему-то я не думала о том, что будет дальше. Заплатит ли он мне за одну ночь или захочет, чтобы я осталась рядом с ним? На какое-то время или на всю жизнь?

В Москву мы вернулись вместе. И в первый же вечер Андрей Андреевич высказал желание познакомиться с моими родителями. Я сопротивлялась изо всех сил. Представляла, как этот самодовольный лысый коротышка как ни в чем не бывало заявляет моей ошарашенной маме: я, мол, потенциальный жених вашей непутевой дочери. Но как ни странно, все прошло как по маслу. Андрей Андреевич пришел с бутылью двенадцатилетнего виски и огромной охапкой свежих роз. Сначала мы все ели приготовленные мамой блины, потом он заперся в комнате с папой, и они о чем-то долго договаривались.

– Мам, неужели он тебе нравится? – спросила я.

– Вроде приличный человек, – помявшись, ответила мама. – Самый лучший из всех, кто у тебя был.

– Ну, а Валера? Разве не он лучший? Он так меня любил…

– Понимаешь, доченька, этого недостаточно, – мягко ответила мама. – Андрей Андреевич может дать тебе такое, о чем ты и не смела мечтать. Когда-нибудь ты и сама поймешь…

Я переехала в пентхаус Андрея Андреевича. Мне выдали платиновую кредитную карточку, ключи от седьмой модели БМВ и угрюмого типа по имени Вася, который должен был стать моим водителем-телохранителем. Андрей Андреевич записал меня на курсы флористики, потом на курсы испанского языка, потом – на художественное бисероплетение. Это чтобы я не скучала. Хотя скучать и так не приходилось – не привыкшая к шальным деньгам, я целыми днями тратила, тратила, тратила. А его это почему-то умиляло. Он восхищался моей жадностью, жаждой жизни, называл меня прекрасной мещаночкой и все время повторял, чтобы я ни в чем себе не отказывала.

Я и не отказывала.

Белая норковая шуба в пол, брильянты, одежда из Третьяковского проезда (за один раз я могла оставить там тридцать тысяч долларов), швейцарская косметика hand-made, какие-то хитрые американские витамины, омолаживающие организм изнутри. Утром я уезжала из дома, а вечером возвращалась, шурша пакетами. Это был рай, если бы не сексуальный аспект. Впрочем, у Андрея Андреевича было восемнадцать постоянных любовниц плюс случайные интрижки, так что он меня беспокоил не слишком часто.

Иногда мы выезжали в Нью-Йорк, Милан, Рим, Рио. Там продолжалось то же самое – потребительский разврат, шопинг-оргии. Я не запоминала собственную одежду, украшения, крема. Покупала, покупала, покупала…

У меня не было времени вспоминать Валеру, но все же… Все же иногда ядовитые пары меланхолии пробивались сквозь броню потребительского оптимизма. Я вдруг – ни с того ни с сего, честное слово! – вспоминала аромат его загара, или его глаза, когда он улыбался, или то, как он меня называл – Русалочка (Андрей Андреевич придумал другое прозвище – Перепихонистая Сучка, впрочем, из его уст это звучало не обидно, а нежно и забавно).

Валера любил зарываться лицом в мои волосы.

Кстати, я сделала стрижку. В салоне «Жак Дессанж» посоветовали. Сказали, что длинные волосы – это лоховство. Манерный стилист так и выразился. Лоховство. Казаться лохушкой я, естественно, не желала, поэтому мои волосы пали на мраморный пол салона, и улыбчивая уборщица смела их в пластиковый совок. А у меня появилась стрижка, как у Виктории Бэкхем.

Меня записали к модному психотерапевту. Постоянный позитив – новый гигиенический стандарт богатого человека. Кукситься – неприлично. Как там поется: «Smile, motherfuck, smile…»

И – вершина триумфа! На день рождения Андрей Андреевич (впрочем, к тому времени он стал для меня просто Андрюшей) подарил мне фильм. В смысле, оплатил мое участие в фильме – я сыграла главную роль. Критики меня разгромили в пух и прах. Зато мое лицо появилось на обложке журнала «Yes». И еще долго меня останавливали на улице малолетки.

В общем, у меня и времени-то не было понять – правильно ли я поступила. А потом исчезло и само желание понимать. Я решила оставить сантименты беловолосой старости.

Когда-нибудь, мусоля пальцами дымящуюся папироску (а может быть, как бабушка лирического героя Гарика Сукачева, я буду курить трубку и пить огненный ром), я подманю изуродованным артритом пальцем, на котором будет серебряное кольцо с внушающим уважение агатом, одного из своих пятнадцати внуков. И скажу: ты знаешь, когда-то у меня был любовник, а у любовника – велосипед. И расскажу ему все. А потом мы вместе всплакнем, и я позволю ему впервые в жизни попробовать марочный коньяк.

Но это будет не скоро.

Впереди еще целая жизнь.

Дата добавления: 2015-09-29