II
- Не может быть! Бечкан Рампагов не видел его! - возразил Гуиай тфокотлю, рассказывающему о том, как Бечкан встретился с лесным человеком.
- Откуда ты знаешь?
- Бечкан - человек верного слова, чепуху молоть не станет, я его знаю. Если не веришь, давай позовем Бечкана и спросим у него.
- Это саМос лучшее,- заметил тфокотль, сидевший у стены.
- Пускай позовут Бечкана,- поддержал и молодой парень.
Гунай сказал:
- Правда, время уже позднее, но если попросить его, приедет. А ну, ребята, седлайте коней и скачите к Бечкану, скажите, что его хотят видеть в кунацкой. Вот только дома ли он? Я слышал, он собирался к темиргойцу, который недавно гостил у него.
Хагур давно слышал о Бечкане, добрые слова говорили об этом тфокотле многие, но вот познакомиться с ним все как-то не удавалось. Поэтому обрадовался, когда узнал, что едет с Дарихат к Наурзовым: может, наконец встретится там с Беч-каном. И вот теперь все складывается как нельзя лучше. И еще говорили о Бечкане: человек строгий, даже суровый, не любит бросать слова на ветер, как многие из тфокотлей... Только бы застали парни Бечкана дома и привезли сюда. Ахмед говорил: этот тфокотль не очень-то заглядывает в рот своему хозяину Хаджумару и приблизить себя не дает. Хоро-
шо жить с такими людьми, а не с лакеями; возможно, в них-то и есть наше спасение, в них и кроется наше крестьянское счастье - скупое, как зимнее солнце. Однако что за гость у Бечкана? Должно быть, тоже из сильных. Иначе зачем самому Бечкану ехать к нему в Темиргойю?
Скоро вернулись гонцы и сказали: "Бечкана нет дома, еще не вернулся из Темиргойи".
- Как жалко! Мне так хотелось познакомиться с Бечканом,- пожалел Хагур.
- Валлахи, гость, мы не знали, что ты незнаком с Бечканом! - воскликнул Гунай.- Тебе обязательно надо с ним познакомиться. Если пробудешь еще немного, наверняка встретишься. Не сегодня завтра вернется, и мы все вместе поедем к нему в Тозепс - это всего два конных перехода.
- Хорошо бы. Но когда я покину Кудако, знает только аллах и Дарихат. А мысли дочери Наурзовых неисповедимы, как ветер...
В те давние времена адыгский народ жил раздробленно - отдельными княжествами, племенами. И все-таки невидимые нити связывали их друг с другом. Слухи и выдумки, скупая правда и болтливая ложь, беды и радости быстро распространялись по всей адыгской земле.
Кунацкая... Это не только комната для гостей. Разные бывали кунацкие - богатые у князей и родовитых и скромны у крестьян. Но роскошно ли, бедно ли в кунацкой, всегда это саМос уютное, саМос притягательное место в доме. Сюда с разных концов слетались новости, отсюда же, не задерживаясь, разлетались они по аулам, по княжествам, пересекали границы, уходили за моря и горы - в студеную Москву, в жаркий Стамбул, в благодатный Крым, в суровый Дагестан. Ходили адыги и в Аравию, и на Балканы, гуляли с товарами по калмыцким степям, по великой Волге и тихому Дону.
Но странное дело: где бы адыги ни бывали, каких бы коро левств и царств ни видали, с какими бы порядками там ни знакомились - ничего не хотели перенимать. Считали, что только так и надо жить, как живут они. Правда, в дальние края ездили не тфокотли, а купцы, уорки и князья. Их конечно же устраивало, что тфокотли бессловесные, все терпят, не представляют, как живут люди в других краях, как изменить свою жизнь к лучшему. Слава аллаху, что тфокотли верят, будто князья, уорки и родовитые рождены от солнца
и луны, а все остальные - из грязи. Что это угодно аллаху, извечно и непоколебимо.
Шумят в кунацких. В каждой кунацкой свои радости и горести. У каждой свой голос, своя жизнь. И как знать, не в кунацких ли зародились первые мысли о неравенстве тфокот-лей и родовитых, не в них ли были посеяны и проросли первые семена сомнений, не отсюда ли разнес их ветер по всей адыгской земле.
Вот и сегодня в Кудако тфокотли переговорили обо всем на свете, коснулись и своей нелегкой доли.
- Тфокотли везде живут одинаково,- сказал Гунай.- Если Наурзовы вспыльчивы, то Шеретлуковы жадны, как голодные волки, и свирепы, как барсы. Не лучше и Абатовы. И если уж говорить начистоту, то понять тфокотля может только аллах, отец наш небесный.
- Может, ты и прав,- заметил Хагур,- если не аллах, кто поможет нам справляться с бедами? Правда, в народе, говорят: "Бог-то бог, но и сам не будь плох". Мы сами виноваты, что требуем от князей и родовитых равенства. Ведь аллах всех сотворил одинаковыми, все мы его дети. Разве может отец одному ребенку желать добра, а другому зла? Не верю я в это. Почему, даже собравшись вместе, мы боимся громко заговорить о своих нуждах, почему не требуем справедливости? Тогда бы и хозяева вели себя осмотрительнее, осторожнее, считались бы с нашей силой... Странная привычка у некоторых адыгов: встретятся двое и поносят третьего на чем свет стоит. Но если этот третий окажется здесь же, все станут хвалить друг друга. Значит, самих себя и то боимся, а что уж говорить о богатых? Кто из нас посмеет открыто возмутиться? А раз молчите, раз ластитесь к родовитым, тогда и на судьбу нечего жаловаться. Судьба здесь ни при чем.
- Валлахи, гость, ты угодил в самую точку! - согласился Гунай.- То же саМос говорит нам и Бечкан Рампагов. Когда каждый в свою дудочку наигрывает - красиво получается, но если соберутся вместе и станут играть каждый на своей дудочке - слушать нельзя, уши вянут. Бьют нас сильнее, а мы и улыбаемся: мол, ничего, стерплю, ах, как ловко ты отходил плетью Мосго соседа. Как хлестко! И совсем забываем, что этой же самой плеткой так же хлестко хозяин исполосует нас. До слез, до смерти.
Повздыхали, помолчали тфокотли. Тяжесть горькой правды придавила плечи. Чтобы хоть как-то забыться, отвлечься от горьких мыслей, стали рассказывать сказки.
- Ты, Гунай, спорил со мною насчет лесного человека. Неужели опять не поверишь, если я скажу, что каждую весну на холме Сэбэр собираются колдуны? Ну, чего молчишь? Согласен или нет?
Задумался Гунай, поскреб затылок:
- Если увидишь колдуна, значит, это уже не колдун, а если не видел, как утверждать, будто колдуны есть?
- Верно, колдуна не увидишь, потому что он может на твоих глазах исчезнуть, будто его и не было, на то он и колдун. За примером далеко ходить не надо. Кто из вас возразит, что старуха Кофова не колдунья? Молчите? То-то. На днях ехал я по аулу - и вдруг откуда ни возьмись старуха Кофова. Прямо будто из-под земли появилась. Сердце Мос замерло, руки похолодели. Даже лошадь остановилась как вкопанная, и моргнуть не успел - вместо старухи большая черная птица. За всю жизнь такого видеть не доводилось.
- А дальше что? - спросил парень, втянув голову в плечи.
Тфокотли притихли, в глазах страх и любопытство.
- Что дальше? Взмахнула крыльями и улетела. Пропала в небе.
- Ну и ну!..
- Аллах всемилостивый, спаси и помилуй. -О-хо-хо!..
Угрюмая поздняя ночь смотрела в узкое окно. На соседнем дубе кто-то ухал. Филин, что ли? Или старуха-колдунья?
В коридоре послышались шаги. Затаились тфокотли, кажется, даже дышать перестали. Открылась дверь - и в кунацкую вошел Бечкан Рампагов.
Все почему-то смутились и встали. Не сразу нашелся и Гунай: как-то странно переступил с ноги на ногу и лишь потом поприветствовал Рампагова: то ли слишком неожиданно пришел гость, то ли еще витала в кунацкой тень колдуньи.
- Только я вошел к себе в дом, сказали, что за мной присылали гонцов из Кудако. И вот я здесь. Случилось что-нибудь?
- Валлахи, Бечкан, так нел'овко, что побеспокоили,- ты ведь с дороги, но раз уж пришел, познакомься - наш гость из Бастука. Нам очень хотелось, чтобы ты сегодня побыл вместе с нами.
Хагур и Бечкан поприветствовали друг друга. Рампагов справился о своих бастукских друзьях.
- По милости аллаха,- ответил Хагур,- все живы-здо-
ровы, ничего худого пока не случилось.- Немного помолчав, продолжил: - Мы слышали, что у тебя, Бечкан, гостил темиргоец, а теперь ты ездил к нему. Какие новости в той стороне?
- Был у меня гость из Темиргойи. Отец его погиб от подлой руки уорка, а его самого Мамруко связал, хотел продать за море. Правда, парню удалось бежать, но ехать домой одному было небезопасно, вот я и проводил его... Адыги, адыги, и что мы за люди? Почему не живем в мире? Почему у нас столько злобы друг к другу? Горько это видеть. Да если бы нас мучили только князья и уорки, а то ведь мы и друг с другом ссоримся, не умеем беречь мира.
Горестный рассказ Бечкана, его упрек в адрес всех адыгов поверг собравшихся в уныние. Никто не знал, что сказать, как ответить Бечкану.
Молчание прервал Гунай, старший из присутствующих:
- Что поделаешь, Бечкан, видно, такова наша доля. Е-о-ой, дуней, дуней, старый проклятый дуней!..
Испытывая неловкость оттого, что потревожил человека, он объяснил, зачем его позвали.
Бечкан снисходительно улыбнулся, огладил обеими руками лицо, словно снимая усталость, улыбнулся:
- Многие говорят, что этот лесной человек - одноглазый, будто в его груди торчит меч. Кто видел его? Мне не доводилось. Откуда же и почему пополз этот слух?.. Возможно, после Мосй встречи с Мамруко в Тхамезском лесу?.. У-у, в какое трудное положение я там попал. Никогда в жизни ничего подобного со мой не случалось,- тяжело вздохнув, Бечкан начал свой рассказ.
III
За последнее время Дарихат первый раз провела ночь так спокойно. Может, потому, что она спала в своей бывшей девичьей комнате на деревянной, привычной с детства кровати. Пробудившись, она прислушалась: кругом было тихо. Сладко потянулась в постели, тихонько засмеялась от удовольствия. Действительно, лучше дома, где родился, не бывает. Он кажется живым существом, которое все помнит, все знает, заботится о тебе.
Дарихат вспомнилась веселая пора ее юности. Сколько женихов перебывало здесь! И все наперебой желали только одного - понравиться ей, угодить, исполнить ее малейшее желание.
Но воспоминания схлынули так же внезапно, как и накатились. Ведь что прошло, то прошло, надо думать о том, что ждет впереди. Дарихат с досадой представила себе вчерашний вечер, свое посещение кунацкой. Почему женщинам запре-щено то, что мужчинам позволено? Они живут в свое удовольствие, не рожают, не воспитывают детей, знай только разъезжают себе да устраивают всякие развлечения или сидят в кунацких, проводя время в интересных беседах.
Вот и вчера, разгоряченные разговорами и бузой, они веселились вовсю. Пшимаф выглядел уже не таким симпатичным, каким показался вначале. Держался несколько заносчиво, голову держал слишком высоко. Не стесняясь присутствующих, оглядел Дарихат с ног до головы. Он высок, плечист, не то что Наго. Тело упругое, сильное в походке, во взгляде уверенность. А уверенность - родная сестра наглости. Некоторые женщины не умеют различать этого и расплачиваются за свою наивность кто слезами, а кто и кровью. Дарихат, слава аллаху, не из таких.
Странно, что в кунацкой не было Казджерия. Разве он не знает, что в доме Наурзовых - гость? Знает. Очень хорошо знает, а почему-то не пришел. Именно он - желанный в доме человек. Казджерий не князь, а выглядит как князь. Окажись он хоть среди ста князей, все равно будет выглядеть благородней, чем они! Может, он правильно сделал, что не приехал вчера, побоялся обнаружить свои чувства к Дарихат? Если так, Дарихат прощает его.
- Вставай, сестра! - раздался за дверью голос невестки.- Брат спрашивает тебя.
- Позор мне!- присела Дарихат на кровати.- Все в доме встали, только я еще в постели. И все из-за негодницы Акозы, которая специально не разбудила меня вовремя и сама где-то пропадает, завлекая мужчин. Акоза! Акоза!..
Акоза вошла быстро, будто ждала за дверью.
- Холера тебя возьми! Что же ты не разбудила меня, а дождалась, пока это сделали другие? Где мой брат?
- Он еще не поднялся, госпожа, я его не видела в доме.
- Тогда почему расшумелась моя невестка? - разобиделась Дарихат.- Невестка всегда останется невесткой, ее больше всего волнует, сколько я сплю и сколько ем. Она не давала мне спать, когда я была еще девушкой. Сколько раз запрещали ей будить меня слишком рано, а она все равно продолжала свое.
Поругивая невестку, Дарихат тем не менее поднялсь с посте-
ли, надела платье. Пока она наряжалась и прихорашивалась, был приготовлен завтрак. Понесли угощение Пшимафу и его байколям, оседлали их коней.
- Как спала, сестра? - спросил Хаджумар, войдя в комнату.
- Всю ночь не сомкнула глаз,- ответила Дарихат, вспомнив, как ее подняли с постели. Хотела добавить что-нибудь резкое в адрес невестки, но передумала. И в самом деле, в чем виноват ее брат, зачем огорчать его?
- Тебя что-то беспокоило? - испугался Хаджумар.
- Твой гость собирается уезжать,- уклончиво ответила Дарихат.
- Не волнуйся, сестра, я его так быстро не отпущу,-¦ тут же возразил Хаджумар.- Мы еще поездим с ним по окрестностям. Пусть тфокотли знают, что у меня в гостях князь.
- Повези его в Тозепс, пусть князя увидит Бечкан и проникнет к Наурзовым уважением. А то слишком много о себе мнит.
- Ты права, сестра. Этот Бечкан у меня как сучок в глазу. Ему оказывают почет, не соответствующий его положению, и огонь в его очаге не думает гаснуть, только разгорается все сильней и сильней. Говорят, недавно у него гостил кто-то из Темиргойи, но к нам не заглянул. Еще ни один человек не уехал отсюда, не нанеся нам визита.
- Ты еще увидишь, как погаснет огонь в его очаге. Недаром же говорят, что курица сама выцарапывает из земли то, что станет ее смертью...- утешила Дарихат.- У нас тоже есть тфокотль, глядящий на нас, как твой Бечкан, исподлобья. Ты его знаешь, это Хагур. Хуже всего, что он живет с нами в одном ауле, слышит все наши разговоры, знает все наши дела. И от него невозможно избавиться.
- Не знаете, что делать? - удивился Хаджумар.- Дайте ему свободу и удалите от себя. Отрежьте кусок земли, пусть займется хозяйством и тогда забудет обо всем остальном. Я так и поступил с некоторыми тфокотлямн и ничего не потерял, наоборот: они отдают мне часть урожая и стараются вовсю, да еще и милость мою каждую минуту помнят. А страх, что я могу отобрать все это, держит их в узде. Пусть зять мой не боится, что освобожденные тфокотли станут богаче его, этого не случится. Чем богаче тфокотли, тем богаче он. Тфокотли работают не на себя, они работают на нас, только не должны об этом догадываться, и тогда покой не будет нарушен.
Тфокотлям только дай разбогатеть, начнут задирать голову, никаким жизни не обрадуешься,- не согласилась Дарихат.- Вот ты одарил Бечкана, а он возгордился и встал тебе поперек пути.
- Бечкан не потому возгордился, что я подарил ему кобылу, а потому, что знает себе цену.
- Если ты считаешь себя бессильным, возьми мою шаль, отдай мне свою шапку,- вспыхнула Дарихат.
Хаджумар не обиделся на сестру, только рассмеялся.
- Наше счастье, что ты не в шапке родилась, а то захватила бы добрую половину отцовского богатства. Или бы совсем нам ничего не оставила.
- Значит, вы породнились с богатыми Шеретлуковыми потому, что боялись меня? Слава аллаху, мы не бедны, у нас с мужем есть все, но я не думаю и зернышка подарить кому бы то ни было.
- Неплохо выучили тебя Шеретлуковы,- пожал плечами Хаджумар.- Мне-то что, не дари. Я лично у тебя ничего не прошу, хотя твоя скупость меня порой удивляет.
- Куда там Шеретлуковым! Я никогда и не была щедрой! - заносчиво согласилась Дарихат, но вдруг спохватилась: - Что же это я задерживаю тебя своей бабьей болтовней, когда в доме гость и у мужчины дел по горло.
Дарихат ласково улыбнулась брату, чтобы у того не осталось неприятного осадка от свидания с сестрой, и, величаво неся свое отяжелевшее, как созревший плод, тело, вышла из комнаты.
Байколи и тфокотли и вправду уже заждались князя Пши-мафа и родовитого Хаджумара. Когда князь вышел, байколи подтянулись, распрямили плечи, на их лицах появилось выражение почтительности, смешанное со страхом. Князь не обратил на них никакого внимания. Ему подвели коня. Гордо держа голову, он сел, не отказываясь от помощи байколей, но и не поощряя их. Конь пошел легкой рысцой - князь не спешил, поджидая Хаджумара. Вот уже и Хаджумар в седле, вот уже расступились байколи. Всадники выехали за ворота и стали быстро удаляться, поднимая клубы пыли.
Провожающие вздохнули свободней.
- Высоко несет князь свою голову,- улыбнулся Хагур. Он стоял рядом с Гунаем, у которого вчера гостил.
- Княжеский титул чего-нибудь да стоит,- откликнулся Гунай.
- А тебе известна история, связанная с князем Пшима-фом? - спросил Хагур, усаживаясь под стогом сена.
- Нет.- Гунай примостился рядом, предвкушая удовольствие от того, что услышит.
- Нет такого князя, о котором бы не рассказывали историй, добрых или злых, а что касается этой, я узнал ее от абадзеха Нарыча и свидетель тому Ахмед Шепако,- начал Хагур.
- Эй, Хагур! - закричал ему кто-то из толпившихся на усадьбе.- Если собираешься рассказать что-то интересное, дай и нам послушать.
Хагур подождал, пока подойдут тфокотли, и продолжил:
¦- Как-то раз князь Пшимаф сел на коня и отправился прогуляться. На дороге он увидел какого-то всадника, едущего со стороны реки. Князь решил заставить его свернуть с дороги в бузину, чтобы не глотать пыль из-под копыт чужого коня. Незнакомец понял намерение князя и сказал: "Кто бы ты ни был, нам хватит одной дороги, лучше не ссориться". "Обойди по бузине!" ¦- закричал князь. "Дай мне проехать по дороге",- стоял на своем незнакомец. "Прочь с дороги, не видишь, что перед тобой князь!" - совсем разъярился Пшимаф. "Если тебе мало места в степи, бешеный пес, я покажу тебе твое место!" - вскричал всадник. А это был Нарыч, человек большого мужества и большой физической силы,- пояснил Хагур.- Он схватил князя на плечи, сбросил с седла и стал связывать ему руки. "Что ты со мной делаешь? - испугался Пшимаф.- Ты ведь не убьешь меня? Аллах не простит тфокотлю убийства князя, и родственникам твоим этого не простят, убьют тебя самого и всю твою семью". "Зачем мне принимать грех на душу? - возразил Нарыч.- Отвезу тебя на побережье и продам. За князя еще дороже дадут, чем за простого смертного". "Возьми с меня выкуп, только отпусти! - взмолился князь.- Я дам тебе все, что пожелаешь!"
День был довольно жаркий, а Пшимаф обливался холодным потом. Разве мог он представить, что дело обернется таким образом, и, выдавливая заискивающую улыбку, прикидывал, как подкупить тфокотля, а потом жестоко отомстить.
"Не нужно мне твоего богатства,- решительно сказал старик, сдвинув брови.- Испытай-ка, брат, на своей шкуре, что такое обида и что такое беда, может, человеком станешь". Слово "брат" прозвучало в его устах иронично и горько.
Повез Нарыч князя на побережье, посадил его, связанного, в один ряд с теми, кого покупали и продавали. Князя
на базаре узнали. То-то была потеха. Три раза подряд готов был провалиться Пшимаф сквозь землю, да не провалил-
ся, к сожалению. Отвез его Нарыч назад, на то место, где взял в плен, да и отпустил на все четыре стороны. Правильно говорят, что позор хуже смерти, а худая молва впереди дня бежит. Широко разнеслась весть о позоре князя Пшимафа...
IV
- Шапсугия - красивая страна,- разглагольствовал князь Пшимаф, на полшага опережая Хаджумара.- Как хорошо здесь у вас, такое ощущение, словно парю в поднебесье. С Этой высоты можно увидеть все, что делается в ауле, разглядеть каждого всадника, откуда или куда бы он ни ехал.
- Да, мы живем в красивой стране, Пшимаф,- Хаджу-мару слова князя пришлись по душе, но ему хотелось поговорить на ту тему, которая волновала его больше всего.- Красота трогает глаз, но не трогает сердце, потому что жить в этой стране тяжело. Шапсугские тфокотли не оказывают родовитым того почтения, которого они заслуживают. Перед бжедугскими князьями все раболепствуют, а у нас слуги и те смотрят косо.
- О, Хаджумар, и наши тфокотли не стоят твоей похвалы: они сгибают спину, когда смотришь на них, а чуть отвернешься - уже стоят. Недавно я одного дерзкого тфокотля самолично отхлестал плеткой, хотел отдать его торговцам, но смягчил свое сердце, оставил его на родине. И можешь представить, чем меня отблагодарил этот презренный? - Князь выждал паузу и продолжил с наигранным удивлением: - Тфокотль стал повсюду хвастаться, распускать небылицы, будто это он отхлестал меня да еще и на побережье возил продавать. Его слушают, а некоторые даже готовы поверить таким бессовестным вракам.
Хаджумар слышал эту историю еще раньше, о ней среди родовитых говорили шепотом, но не решился сказать об этом князю.
Пшимаф между тем продолжал свои жалобы:
- Это собачье отродье снюхалось с абадзехами, которых приглашают к себе в гости. А абадзехи мутят людей, ругают князей. Совсем житья не стало. Тфокотлю только дай волю! У него своего ума нет, вот он и бегает занимать его у бородатых нечестивцев.
- То же саМос и у нас,- подхватил Хаджумар.- Когда едешь в Темиргойю, непременно проезжаешь через Абадзехию. Возвращаешься назад, темиргойские тфокотли уже сидят у ворот абадзехов. Каждый обиженный тфокотль бежит за помощью к соседям. А в последнее время и того хуже: стали собираться группами и решать свои дела скопом. Прямо жить друг без друга не могут. Правду ты говоришь - нет у тфокотля разума, вот он и ищет, с кем объединиться. Станешь чему-нибудь учить такого безмозглого, а он говорит: подожди, пойду спрошу, что другие скажут.
- Такого у нас вроде бы нет,- задумчиво произнес князь,- у нас стремятся поддерживать родственные связи. Нельзя допускать, чтобы все тфокотли породнились друг с другом и стали как одна семья.
- А как же с этим бороться? - спросил Хаджумар.
- Так, как это делают Хаджемуковы. Если узнают, что в какой-то семье подрастает много братьев, увозят их на побережье. Этому их научил еще дед, старый Хаджа, ныне покойный, да возрадуется его душа, отдыхающая в раю.
Хаджумару снова, и уже совсем некстати, вспомнилась история с пленением князя. Наверное, из-за слова "побережье". Он невольно улыбнулся, представив гордого Пшимафа, привязанного к седлу. Но тут же согнал улыбку.
"А с другой стороны,- подумал он,- зачем нужно было князю самому напрашиваться на ссору, да еще затевать ее не с кем-нибудь из своих людей, а с Нарычем, человеком крутого, свободолюбивого нрава? Вот и получил по заслугам".
Почему-то несчастья тех, кто стоит выше нас, доставляют нам тайную радость. На словах мы всегда готовы выразить сочувствие, а в душе писклявый голосочек поет: "...Так ему и надо!" Почему так - никто не знает.
- Хаджемуковы - умные люди,- сказал Хаджумар, пытаясь отвлечься от своих мыслей,- они знают, что для них выгодно, что нет. Я несколько раз бывал у них и всегда замечал немало для себя поучительного. Но я ни разу не видел, чтобы кто-то из их тфокотлей смотрел на кого бы то ни было враждебно, с ненавистью. Они живут с князем как одна семья.
- Да, Хаджемуковы умные и хитрые люди,- поддержал Пшимаф.- Хитрые еще не означает, что лживые, умные всегда хитрые, а хитрые - умные. Они умеют сделать так, чтобы и им было хорошо, и тфокотль остался доволен. Титул великого бжедугского князя старый Хаджемуков носит с честью, и сын его - человек достойный.
Пшимаф увлекся,будто выступал перед большим сбором, и не сразу заметил, что Хаджумар все настойчивее посматри-пает в сторону.
- Эй, что там случилось? - наконец обратил внимание и князь. В его голосе прозвучали нотки беспокойства.
Из Тозепса шла толпа тфокотлей. Они гнали впереди себя огромного быка. Толпа была внушительная, рядом со взрослыми шагали и дети. Люди несли с собой котлы, стульчики, маленькие треногие столики.
В мужчине, который вел быка, Хаджумар узнал Бечкана. Неторопливо, спокойно шел он рядом с сильным животным, направляя его к лесу. Аюбой шапсуг сразу бы догадался, что собираются делать эти люди. Но Пшимаф конечно же этого не знал, и Хаджумар, успокаивая князя, пояснил:
- Эти люди гонят быка к дереву, возле которого приносят жертву своему богу.
- Я догадался об этом,- несколько высокомерно обронил гость.- Бжедуги давно уже забыли об этом обряде, он сохранился только в Шапсугии и Абадзехии. Не могут расстаться со старой религией, до сих пор поклоняются своим богам.
- Аллах поможет им найти верный путь,- сказал Хаджумар.- Адыги уже повсюду принимают мусульманство.
- Да, это так. Но интересно посмотреть на старинный обряд вблизи; мне кажется, я такого больше никогда не увижу. Как ты думаешь, Хаджумар?
Хаджумар попал в трудное положение. Ах, как жаль, что он не предусмотрел всего этого заранее, поторопился с поездкой. Если бы не Дарихат, не повез бы гостя в Тозепс. Вечно эта Дарихат вмешивается в чужие дела и путает их. Хотела напугать Бечкана, и кем, каким-то князем! Мало, что ли, тот видел их на своем веку, не больно-то испугается. Да и сам князь хорош, ведет себя как ребенок, который увидел игрушку и тянется к ней, требуя дать ему то, что вдруг захотелось.
- Твое желание для меня священно, гость,- сказал Хаджумар, не выказывая недовольства.
Всадники вслед за процессией направились к лесу, за ними заторопились байколи.
Люди вошли в лес и остановилась на широкой поляне. Бечкан встал вблизи могучего, раскидистого дуба. Толстые ветви склонялись низко над землей. Мужчины и женщины разделились на две группы и выстроились возле дерева. Бечкан, сняв шапку, присел перед деревом, к нему подошли
мужчина и женщина и встали рядом, женщина по правую руку от Бечкана.
Всадники въехали на поляну и спешились. На них не обратили внимания, потому что Бечкан уже приступил к молитве. Взоры всех сейчас были обращены в ту сторону, куда протягивал Бечкан воздетые в молитве руки.
- О, Мос дерево, о, мой бог, убереги нас, как ты всегда это делаешь, от болезней и бедствий, ты, чьи помыслы чисты, как вода, сделай немым того, чей язык клевещет на нас, сделай доброй жизнь, которую ты нам дал!..
- Аминь,- поддержали присутствующие.
- Укрепи наши дух и силы, чтобы мы побеждали каждого, кто придет к нам со злом. А тот, кто придет с добром, пусть станет счастливым гостем!
- Аминь,- еще дружнее ответили люди.
- Чтобы наши дети не имели врагов, чтобы ты всегда дарил им хороший урожай. Чтобы мы радовались рассвету, подари нам все доброе.
- Аминь.
В самом разгаре молитвы Хаджумару вдруг показалось, что над ним нависла какая-то скрытая опасность. Грозно звучали мужские и женские голоса, и даже в устах детей слова приобретали тревожный смысл. Пшимафу тоже стало не по себе.
Бечкан закончил молитву.
Голоса тфокотлей, подхваченные ветром, пропали в лесной чаще. Тягостная тишина охватила поляну.
Женщина подала Бечкану горевшую свечу. Размягченным воском он смазал лоб быка, окропил специально приготовленным настоем, потом мужчины свалили связанного быка и зарезали его.
Бечкан молился. Все повторяли его слова. Он взял рог с напитком, пирог и протянул старому тфокотлю:
- Отведай, старший, и благослови.
Старший откусил кусок пирога, запил и передал другому...
- Со счастливым прибытием тебя, Пшимаф. Спасибо, что ты побывал на нашей молитве,- сказал Бечкан.
С быка сняли шкуру. Над кострами стали навешивать котлы, закладывать в них мясо. Голову быка насадили на кол, вбитый в землю.
- Теперь нам лучше уехать,- предложил Хаджумар гостю.
- А что дальше будет?
- Сварят мясо, съедят и запьют бузой. Нам лучше уехать, ни к чему оставаться с пьяными тфокотлями.
Они незаметно уехали.
Мужчины и женщины взялись за руки и, образовав круг, начали обрядовый танец.
В круг вошли молодые. Звучала музыка. Люди пели древние песни, обращенные к таким же древним языческим богам, как и сама песня.
Тем временем мясо сварилось, и началось пиршество.
V
Дарихат провела в отчем доме уже трое суток и всякий раз, заслышав конский топот, подбегала к окну - все ждала и ждала Казджерия. За эти дни она два раза поругалась с невесткой. Второй раз сегодня утром. Поссорились серьезно, теперь из-за золотых ниток, привезенных Хаджумаром из Крыма. Невестка показала Дарихат подарок мужа:
- Вот полюбуйся. Нравятся?
- Очень красивые! - загорелась Дарихат.- Вот такую, желто-розовую нить очень трудно достать. Шеретлуков привозил мне немного, а я по глупости раздала.
- И мне нравятся эти нити,- ответила невестка и, увидев завистливый взгляд Дарихат, на всякий случай стала убирать подарок.- Хаджумар так мало их привез, поскупился, видно.
Дарихат возмутило, что невестка не предложила выбрать что-нибудь. Более того, брат из такого далека вез ей подарок, а она, неблагодарная, еще и недовольна.
"Сколько ты поносила Мосго брата, прикидываясь дурочкой. А он, глупец, горазд кричать только на нас, беззащитных, да на тфокотлей, со своей же бабенкой не может справиться. Живет у нее под каблуком. Чем Наурзовы хуже каких-то Шикушевых? На пастбищах Наурзовых пасутся такие стада, какие Шикушевым даже не снились. А чьи лошади славятся на всем левобережье Кубани и в Крыму? Наши! Я должна, я выскажу этой нахалке все!"
И Дарихат пошла на приступ:
- Почему ты считаешь Мосго брата скрягой, если он привозит тебе такие дорогие подарки?
Невестке тоже не понравилось поведение золовки. "Что нужно этой разжиревшей свинье? Не успеет порога переступить, как тут же начинает совать свой поганый нос в мои дела. Да еще и грозит, будто я ее служанка. Мало я намучилась в первые годы замужества из-за твоего языка! Когда ты вышла замуж, я подумала, что наконец-то могу жить спокойно. Когда твой брат приезжает к тебе, ты сплетничаешь, науськи-
ваешь его, все норовишь поссорить нас... Знай же, что Шику-шевы принадлежат к одному из самых славных шапсугских родов, и будь уверена, за меня есть кому постоять",- негодовала Гошпак, а вслух ответила:
- Я так сказала, потому что хотелось, чтобы он привез этих нитей побольше.
- Тебе все мало! Не бойся, никто их у тебя не собирается отнимать. Я не за нитками сюда приехала.
- Я смотрю, меня в этом доме ценят хуже ниток.
- Какие слова говоришь мне, грубиянка! -Щеки Дари-хат вспыхнули.- Слова не дашь сказать. Пора тебе забыть свой шикушевский норов. Вот уж действительно, пришла чужая собака и прогнала со двора хозяйскую. Не так ли ты себя ведешь? Закричу сейчас во весь голос, соберу аул, пусть все видят, пусть все знают, как ведет себя невестка в доме уважаемых людей.- И Дарихат приготовилась было закричать во всю мочь.
- Что ты говоришь, дочь наша! - заносчиво и в то же время испуганно сказала Гошпак, боясь, как бы Дарихат и в самом деле не начала вопить, с нее такое станется. А то возьмет и уедет домой, скажет, невестка выгнала из отчего дома,--позора не оберешься.
А во дворе в это время появился гость.
- Что так тихо кругом, уж не покинули ли Наурзовы свой дом? - раздался под окном голос Казджерия.
Невестка обрадовалась, что можно оборвать этот скандальный разговор, и выскочила ему навстречу.
- Добро пожаловать, добро пожаловать! - гася еще не остывший гнев, поприветствовала она гостя.
- Что это у вас так тихо, Гошпак? Или уже нет гостьи в вашем доме? А сам-то хозяин не в отъезде?
- Он поехал проводить князя Пшимафа.
- Значит, сам князь Пшимаф заезжал к Наурзовым? Я и не знал. Сын Наурза никогда не известит, если у него гость. А у меня к князю важное дело. Очень жалко, что я не встретил его здесь, теперь придется ехать в Бжедугию... Ну, а чем занимается гостья?..
Дарихат подслушивала этот разговор из комнаты. "Видно, не так уж ты хотел меня видеть, если столько дней не показывался. Что ни говори - непостоянны мужчины: то порог обивал, увивался, как пчела над цветком, а теперь, видите ли, некогда заглянуть хоть на минутку. А я, дура, подарила ему кисет, шитый золотом. Сколько драгоценных ниток ушло! Хорош, ничего не скажешь! Сам-то в каких
только землях не бывает - хоть бы раз привез какой-нибудь подарочек. Правильно говорят, у мужчин слишком глубоки карманы, чтобы из них доставать деньги для женщин... Из-за тебя бросила дом Шеретлуковых и прибежала сюда. Хотела повидаться, а ты!.. Будь ты пеший или на коме, рядом со мной или за тысячу верст - я всегда должна быть в твоем сердце, раз уж ты мой возлюбленный. Даже когда танцуешь на чьей-нибудь свадьбе с самой красивой девушкой, она не должна заслонять меня в твоем сердце. Ведь я и в постели с Наго вспоминаю тебя, неблагодарный!"
А Гошпак думала: "Увидел аллах мои страдания, услышал молитву и прислал Казджерия - теперь злая золовка не опозорит меня, не покинет дом Наурзовых". А вслух продолжала:
- Ты говоришь о нашей дочери, Казджерий? Какая же она гостья? Здорова Дарихат, весела и счастлива. Разве может быть большее счастье, чем побывать в отчем доме?
Вышла Дарихат и кокетливо улыбнулась:
- С прибытием тебя, Казджерий!
- Во-ви, дочь Наурзовых, как давно я не видел тебя! Как вы там поживаете, в Бастуке? Жив-здоров Наго, Али-Султан? Услышал я, что ты здесь, вот и решил поприветствовать тебя и весь род Шеретлуковых... Будь счастлива - выглядишь хорошо, помолодела. Гошпак, ты посмотри, дочь ваша будто и не собирается стареть. Ей сына пора женить, а она сама невестой выглядит.
Повела плечами Дарихат, зарумянилась:
- Пусть Али-Султан не думает, что, когда он приведет мне в дом жену, я смирюсь с участью свекрови, бабушки. О великий аллах! Да ты, Казджерий, спроси хоть Гошпак, разве не хочет женщина в любом возрасте снова оказаться в своей девичьей комнате? Мы с нею заставили бы мужей переплыть море в оба конца, лишь бы пережить такие минуты.
Гошпак улыбалась - отошло, оттаяло ее сердце, и она почти без обиды подумала: "О, глупая! Ты бы лучше приказала расседлать коня твоего гостя, а насчет возраста - никуда ты от него не денешься, многие прикидывались беззаботными стригунками, но ничего у них не вышло, время и их оседлало..."
Наконец гостя пригласили в дом, в кунацкую, наконец Дарихат осталась наедине с Казджерием. На се полных щеках играл румянец.
Взволновался и Казджерий, сладкая истома пробежала по его телу, он слышал громкий стук своего сердца. Нрави-
лась ему Дарихат - полнокровная, пышная, она была в его вкусе, волновала.
- Ну, как живешь, Дарихат? - лишь бы не молчать, спросил он.
- Живу, как видишь. Соскучилась по родственникам, вот и приехала навестить. Да ведь правду говорят, гость в доме тем дороже, чем меньше он гостит... Завтра уеду,- с напускной грустью проговорила она и взглянула на Казджерия: как он отнесется к ее словам.
- Что же так скоро? - вроде бы забеспокоился он, вроде ему жалко, что она скоро уезжает.
- Надо ехать. Дом, хозяйство не любят, когда хозяйка долго отсутствует. И по Наго соскучилась...
Закурил Казджерий и закрыл кисет, шитый золотом, положил его в карман. Она почему-то с тоской посмотрела на него. Ей показалось, что Казджерий не кисет положил в свой карман, а часть ее сердца...
"Что же ты молчишь, мужчина? Неужели тебе нечего сказать женщине, которая так относится к тебе?.. Нас никто не услышит. Ах, какой ты черствый! Спросил бы меня, я столько бы тебе сказала. Однако первое слово за тобой. Ну же, ну!.."
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |