Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

I Солнце еще не поднялось из-за горы Пепау, а в просторном дворе Наго Шеретлукова уже собралось много народу. Съезжался весь многочисленный род; пришли и тфокотли, свободные, незакрепощенные 6 страница



III
На собственной шкуре узнал Мерзабеч силу своей плетки и никак не мог забыть, как бил его великий князь. Ему казалось, что спина до сих пор горит от ударов. Если бы Кансав ударил его раз-другой в гневе, Мерзабеч стерпел бы и тут же забыл: ведь бьют и своего ребенка, когда тот ослушается, введет родителя в гнев, и ребенок недолго обиду помнит. Но князь бил его не в гневе, не разгорячась, а расчетливо - так бьют только врага. Тяжелый взгляд Кансава до сих пор преследует старшего байколя, снится ему по ночам.
Мерзабеча били и раньше, когда он был тфокотлем. Потом он выслужился, стал управляющим, научился уважать себя, ценить собственное достоинство и вдруг - такой позор!
Что делать?
Высоко вознесен великий князь, не дойдет до него боль обиды управляющего, и местью его не достанешь, значит, выход у Мерзабеча один - терпение. Надо молчать.
Но сердце-то молчать не хочет. Оно так настойчиво стучит в груди, словно требует: "Выпусти меня, дай мне свободу, и я само рассчитаюсь с обидчиком". А как его выпустить, если оно в груди - как птица в крепкой клетке. И сам Мерзабеч как птица в клетке: он не волен сделать то, что хочется, не волен распрямить свои крылья. Кто посадил сердце в клетку? Кто придумал клетку для самого Мерзабеча? Но в этой клетке тепло и уютно, в ней есть корм и питье. Только
неразумный может сломя голову бросить клетку, соблазниться небом. Но оно такое огромное, что в нем очень легко затеряться. Там гуляют такие ветры, что могут сломать крылья и потом швырнуть на землю. В поисках свободы можно легко и просто погибнуть в неистовом пространстве. Можно жить и под замком. Можно научиться тайком открывать дверцу и улетать, чтобы потом, насладившись полетом, обязательно вернуться в клетку.
Вот такой дверцей и показалась Мерзабечу возможность повстречаться лицом к лицу с тфокотлем, из-за которого начались неприятности. Он-то не княжеского рода, они легко померятся силами. И тогда уж никто не скажет, что старший байколь трус, малодушен.
Тфокотля, послужившего причиной ссоры князя с управляющим, звали Ламжием.
- Да будет, о великий аллах, мой гнев справедлив, да обратится он на голову презренного Ламжия,- молился каждый вечер перед сном Мерзабеч.
Он ждал, когда настанет пора осенней вспашки полей, знал, что одним из первых в ауле выйдет на работу трудолюбивый Ламжий. Небольшой участок его расположен в низине, недалеко от леса, который принадлежит абадзехам. Никто не придет на помощь тфокотлю, никто не услышит его, и Мерзабеч вволю потешит свое сердце. Он еще не знал, что сделает с врагом: может, просто поколотит, а может, придумает что-нибудь остроумнее. Скажем, запряжет его вместо вола и заставит пахать землю, а чтобы слух об этом не пошел по аулам, отрежет тфокотлю язык. Пожалуй, именно так он и поступит! Поделом этому мерзавцу!
Дожди, которые пригнали в Бжедугию северо-западные ветры, наконец закончились. Установились погожие дни. Грустные, щемящие, чем-то напоминающие дни весны. Бывает в природе такая пора, когда осень и весна похожи, как сестры-близнецы, но продолжается эта пора недолго, она мимолетна.
Мерзабечу не сиделось на месте, не терпелось поскорее встретить Ламжия, но все получалось не так, как хотелось. Пахарей в поле было много. Ламжий все время держался поближе к людям, будто что-то предчувствовал. Но в один из дней случилось то, чего ждал Мерзабеч: Ламжий поехал в поле один.
Никого, кто мог помешать задуманному, поблизости не должно быть.
Вскочив на коня, Мерзабеч ринулся в поле. Подъезжая к тфокотлю, байколь услышал пение: Ламжий шел за плугом
и пел. Пел так, что на его песню отзывались степь, солнце в небе, ветер. Словно в такт песне качал своими верхушками лес, стоявший темной стеной. А борозды, уходившие к лесу, казались мелодией - протяжной, незатейливой и немного грустной.
Мерзабеч подскакал в пахарю:
- Что, Ламжий, пашешь?
- С божьей помощью.
- Поешь?
- Пою, да поможет мне аллах.
Рукава рубашки Ламжия закатаны, обнажены сильные загорелые руки. Крепкие ноги обуты в просторные домашние чувяки из коровьей кожи. Пот на лице смешался с пылью, широкий розоватый лоб блестел на солнце.
Мерзабеч вдруг почувствовал какую-то слабость в руках, во всем теле. Этот мужик не даст себя в обиду. Он сам может запрячь управляющего в плуг и пахать на нем, если до того дойдет. Сила у Ламжия прямо-таки бычья.
Мерзабеч на коне, а тфокотль пеший, но не только не кажется маленьким - наоборот, такое ощущение, что смотрит на байколя свысока.
- Аллах свидетель, Ламжий, не знаю, что тебя развеселило,- невольно приглушив голос, почти ласково заговорил Мерзабеч,- гляжу я на тебя - веселый ты...
- Веселый, потому что работаю,- откликнулся Ламжий,- видишь, сколько уже вспахал. Разве это не радость?
- Верно, верно...
Мерзабеч вспомнил, что и он, когда пахал свое поле, очень радовался сделанной работе. Разве забудешь радости и горести, связанные с землей? С тех пор как Мерзабеч стал управляющим, он ни разу не держался за ручки плуга, но вот стоило вдохнуть теплый, густой запах только что вспаханной земли - и в сердце шевельнулась тоска по этой земле, извечная человеческая тяга к ней. Так, наверно, никогда не забывается мать, какой бы долгой ни была разлука.
Мерзабечу захотелось стать к плугу и пойти бороздой, вспомнить прошлое, когда он, хоть и не был сыт, был спокоен и весел, вот как этот Ламжий, и, как Ламжий, случалось, пел за работой. Конечно, Ламжий не понял байколя, его странное поведение, как и вообще не понимал: управляющий бывал то хитер, как лиса, то жесток, как голодный волк, а то случалось, робок, как младший сын в семье. Правда, дело здесь не столько в самом Мерзабече, его характере, сколько в его должности. Если бы Ламжий стал управляющим, он, вероятно, был бы
таким же, как Мерзабеч. Может, немного лучше, а может - хуже. Возделывать землю и служить великому князю - о, какая это разница!
- Кажется, тебе попалась мягкая земля, так легко идет плуг,- уже заискивал перед Ламжием Мерзабеч.
- Кого ласкаешь, тот всегда становится мягким и податливым,- ответил Аамжий.
Он все еще не понимал, зачем здесь вертится управляющий, чего он хочет, Мерзабеч ему не страшен. Пусть только попробует сунуться, Ламжий может вместе с конем вышвырнуть его с поля, может защитить себя и свое поле. Недаром он чувствует в руках такую силу, какой не бывает ни у тех, кто вместо плуга держит меч, ни у тех, кто держит плеть надсмотрщика... Аамжий даже слегка пожалел этого человека: какое зло заставило его стать княжеским приспешником, добровольным рабом над рабами? Ведь настоящее счастье - это жить под вольным небом, не забывая своего человеческого имени, работать в поле не разгибая спины и, собрав урожай, отдыхать, веселиться, тешить своих детей до новой весны, пока не повторится все сызнова.
- Дай-ка я попашу немного,- не выдержал наконец Мерзабеч.
Удивился Ламжий, но молча уступил байколю место у плуга, с любопытством стал следить за ним.
Хорошенько поплевав на ладони, Мерзабеч взялся за поручни плуга и, широко расставив ноги, пошел за волами, оставляя за собой широкую черную борозду.
Взлетели, загорланили грачи!
Глубоко ушел в землю лемех плуга. Похрапывали от натуги волы. У Мерзабеча от напряжения проступили на руках синие жилы, а в глазах зажглись огоньки азарта.
- Ну, как я пашу? Умею работать, скажи честно? - крикнул он на повороте.
- Аферем!1 - искренне похвалил Ламжий.- Хорошо пашешь, глубоко. Вот соберу урожай и угощу тебя за добрую работу.
- Го-го-го! - от души хохотал Мерзабеч и все шагал и шагал за плугом.
Ах, как хорошо быть пахарем! И тебе радостно, и земле. Словно и она дышит всей грудью, недаром от нее исходит теплый, душистый пар. Пахарь и земля сейчас, казалось,
1 Возглас одобрения, по смыслу близок к слову "молодец".
были едины - одна плоть, одна кровь. И волы тянули, не чувствуя усталости,- ведь больше всего устаешь от безделья, а не от доброй работы.
Хорошо на душе у Мерзабеча, и ему захотелось сделать что-нибудь приятное тфокотлю.
- Если хочешь,- предложил он,- бери Мосго коня и скачи, прогуляйся! Не пожалеешь - конь мой быстрый как птица. Скачи! Забудь ради аллаха нашу недавнюю ссору. Ссориться - бабье дело, джигитам это не пристало. Бери коня, скачи!
- Нет,- отказался Ламжий.- Не нужен мне чужой конь, какой бы он ни был быстрый!
Наверное, Ламжий был прав, ведь радость, что живет в собственном сердце, быстрее самого лучшего скакуна. У нее есть крылья. И у Мерзабеча были когда-то крылья, пока он сам не обломал их. А обиды Ламжий не помнит, если байколь первый заговорил об этом. Главное, чтобы Мерзабеч понял свою вину, понял, что был несправедлив.
Дойдя до межи, разделявшей бжедугские и абадзехские земли, Мерзабеч остановил волов, огляделся по сторонам, ничего не понимая: вспаханный участок Ламжия пересекал межу и тянулся по абадзехской земле.
- Этот кусок земли пустовал, бузина да бурьян на неы росли,- пояснил Ламжий, видя замешательство Мерзабеча,- вот я его и запахал: зачем землю обижать, отдавая ее сорнякам?
- А что скажут абадзехи?
- Они никогда ее не пахали, значит, она не нужна им. Вытирая со лба пот, смотрел Мерзабеч на чужие земли.
Вдалеке виднелись горы, покрытые лесами.
Не знавшая плуга, не тронутая скотиной земля, которую начал пахать Ламжий, тянулась от леса и словно уходила в небо над горами.
"Узнают абадзехи, убьют Ламжия. Как пить дать, убьют. И поделом! - злорадно подумал Мерзабеч.- Ишь ты, сколько земли запахал, разбогатеть решил".
Байколь даже не удивился тому, что у него вместо недавнего доброго чувства вдруг вспыхнула злоба.
- Аллах свидетель, ты правильно поступил,- сверкнув глазами, сказал управляющий.- Эта земля когда-то принадлежала нашим отцам и дедам, но пришли абадзехи и отняли ее у нас мечом и огнем.
- Среди абадзехов есть мои дядья и двоюродные братья,- пылко воскликнул Ламжий.- Зачем же ты гово-
ришь о них плохо? И я вовсе не думаю, что они обидятся на меня за этот клочок заброшенной земли.
- А чего им обижаться? - сменил тон Мерзабеч.- Они еще спасибо должны тебе сказать, тем более что они твои родственники.
- И я так думаю. Грех землю томить сорняками - она ведь всем кормилица. Не злое, а доброе дело сделал я, но если они скажут - не трожь, я отступлюсь. Но неужели они так скажут, как ты думаешь?
- Не скажут,- хитрил Мерзабеч,- но только не забудь о княжеской доле, когда будешь собирать новый урожай. Позови меня, чтобы я сам увидел, сколько соберешь зерна.
Говорил байколь и радовался, что так хорошо все решилось: не взял греха на душу. Пусть этого мужика покарают руки таких же, как он, пусть абадзехи спустят с него шкуру, а уж они это сделают, надо только шепнуть им о захвате земли. Вот будет кровавая потеха!



IV
Не раз заговаривал Кансав с сыном о белом коне, подарке Шеретлуковых.
- Чем тебе не нравится мой конь? - наконец прямо спросил Алкес.- Наго с большим трудом нашел для меня такого красивого и резвого коня. Он объездил всю Шапсугию, посылал в Темиргойю и только в нижней Абадзехии отыскал этого красавца. Я знаю, хороший конь дорого стоит, но не только в этом дело: мой конь легкий, быстрый, ни разу не подводил меня.
Слушая, как княжич хвалил скакуна, Кансав понял, что конь очень дорог ему,- это хорошо, джигит должен любить своего друга. "Хорош, хорош у меня сын, наградил меня аллах достойно",- думал великий князь, любуясь Алкесом. Лицо у княжича - белое, взгляд карих глаз - прямой, твердый. И черкеска, и кинжал на поясе, и коричневая каракулевая шапка - все ему идет, все его украшает. Отцовского в нем больше, чем материнского. Так и должно быть: пусть дочери наследуют материнскую красоту, а сыновья должны наследовать отцовское мужество. В любой толпе Алкес будет выделяться врожденным благородством движений, осанки. Щедро наградила его природа, вот только житейского ума, хитрости не дала, уж очень простодушен, но ничего, хитрость - дело наживное. И когда это придет к княжичу, из него получится настоящий великий князь Бжедугии.
Кансав помолчал, а потом сказал:
- Ты должен помнить, Алкес, я никогда не говорил, что конь плох, я говорил, что для настоящего джигита, отправляющегося в дальний поход, он не годится. Как ты думаешь, почему я так говорил?
- Не знаю, отец, но мне конь нравится. Может, плохо, что он белый?
- Вот ты и догадался, аферем! Конь хороший, не спорю, но тебе предстоят сложные и трудные дела, а то и просто рискованные, где будет испытываться твое мужество, и зачем тебе белый конь, по которому тебя всюду узнают. А иногда, может статься, тебе придется уходить от погони.
- Согласен, отец. Однако Наго может обидеться, если я откажусь от его коня. Как тут быть?
Глаза Кансава полыхнули огнем, как уже случилось однажды, когда сын слишком уважительно и даже подобострастно говорил о своем воспитателе.
- Да не держи ты в голове Шеретлуковых! Я заплатил им за твое воспитание, я дал им столько скота, сколько Наго не нажил бы за всю свою жизнь. Мы сделали их богатыми, а они вместо благодарности возгордились: "Чем мы хуже Хаджемуковых?! Нам тоже нужен княжеский титул!.." Но разве этот пучеглазый Наго, рожденный в грязи, не знает, какая кровь течет в жилах Хаджемуковых! Оттого, что сам себя назовешь зиусханом и заставишь это делать тфокотлей, князем не станешь. Титул не купишь ни за какие богатства, он дается от рождения, он от аллаха! И не думай, сын, что, отдавая тебя на воспитание Наго, я не знал его дурного характера, знал, но, когда он перед всем аулом попросил меня об атом, я не отказал ему, решил оказать Шеретлуковым честь. И вот тебе на! Не торопись, остерегайся делать добро. Делающий добро похож на того, кто близко сидит к костру: может согреться, но может и обжечься.
- Выходит, Шеретлуковы как бы соперничают с нами? - удивился Алкес.
- Пусть соперничают,- уже успокоившись, сказал Кансав,- я не против соперничества. Пусть все стараются стать лучше, богаче, иначе жизнь станет пресной, даже скучной. Но Наго мне не соперник, он просто наглец и очень неумный человек. Для меня главное - научить тебя жить, сделать достойным преемником великого княжества. Хотелось бы, чтобы ты не только слушал меня, но и следовал моим советам.
- Да, конечно, отец,- с готовностью отозвался Алкес.
Он чувствовал, что многого не знает, и хотел узнать. Доверие отца ему льстило.
- Мужество приходит не к тому, кто сидит за чужой спиной. Знаешь ли ты это, сын мой?
- Да. Знаю.
- Надо всегда быть впереди, пусть трусы, слабые люди прячутся за твоей спиной. Но нельзя и сломя голову лететь вперед. Уйдешь слишком далеко, оторвешься от тех, кто составляет твою поддержку, силу, и погибнешь. Хитрость - тоже признак мужества, его обязательное качество, которым надо умело пользоваться, чтобы, опять же, не перехитрить самого себя... Не сторонись людей, не отталкивай тфокотлей, но и слишком к себе не подпускай. Умей, когда это выгодно, согласиться с ними, но умей и заставить их согласиться с тобой. Опять-таки если это надо тебе. Главное - не разменивайся по пустякам, как это иногда делает наш глупый Мерзабеч... Старайся, чтобы в голосе твоем всегда звучала твердая убежденность... Даже если говоришь неправду. У адыгов хорошая традиция - глубокое уважение к старшим, скромность молодых в присутствии старших, но не считай себя слишком молодым, не позволяй оттеснять себя в самый хвост. Во-первых, возраст у тебя на лбу не написан; во-вторых, ты князь, а это поважнее седой бороды простолюдина.
Глядя на сына, Кансав понял, что говорил слишком долго, слишком много обрушил на голову молодого человека, поэтому сменил тему разговора:
- Пойдем в конюшню, если хочешь увидеть коня, который заставит тебя позабыть своего белого красавца. Только знай, никто твоего прежнего любимца не обидит, аллах свидетель. Ты будешь показываться на нем в дни торжеств, на свадьбах, будешь участвовать в состязаниях.
Алкес вскочил: ему очень хотелось увидеть нового коня, ведь новое всегда интересно, возбуждает, тем более если это новый друг, твой спутник на трудных дорогах.
У конюшни коноводы подвели Алкесу вороного скакуна с подтянутым животом. Конь выкатывал крупные глаза, раздувал ноздри, вскидывал небольшую голову, рассыпая роскошную гриву. На его груди не было лишнего жира, ноги - крепкие, стройные и нетерпеливые. Казалось, дай коню волю, он оттолкнется и взлетит.
- Посмотри, зиусхан, на завитушки волос по бокам шеи, под нижней челюстью,- обратил внимание княжича коновод.
- А что они означают?
- Это, зиусхан, верный признак резвости скакуна, он говорит, что конь быстр как ветер.- Коновод опустился на корточки: - Посмотри и на эти костяные сосочки у копыт - это тоже знак того, что скакун очень быстр на бегу.
И все-таки белый конь был красивее. Правда, Алкесу и в голову не приходило, что есть такие признаки породы. Он не знал, есть ли они у белого коня. Да и не это главное, надо посмотреть коня в деле...
Кансав угадал мысли сына и сказал тфокотлю:
- Все твои слова бесполезны,- не такой уж мой сын простак, чтобы поверил на слово. Седлай-ка обоих коней, посмотрим их в деле.
Алкес сел на своего любимца, а тфокотль - на второго.
- А теперь скачи, зиусхан, вперед. Когда доскачешь до того кривого дерева, я поскачу за тобой и догоню.
- Да нет уж,- возразил Алкес.- Ты скачи первым, а потом поскачу я, и там посмотрим, кто кого,- не без обиды возразил он.
- Не обижайся, зиусхан, но лучше попробуем так, как я сказал. Если не догоню, значит, твой конь быстрее.
Алкес согласился, поднял коня на дыбы и бросил его в галоп. Ветер засвистел в ушах у княжича, пригнули головы испуганные травы. Летел он и думал: никогда никому не догнать их, зря похвалялся паршивый тфокотль, но... Что такое? Его обходит вороной конь! Обошел, оставил далеко позади!
Алкес рассвирепел, но гнев прошел быстро: ведь и этот, вороной, тоже принадлежит ему. Его новый друг!
Обменявшись конями, они вернулись.
Ах, как легок на ходу вороной, как послушен всаднику!

V
Род Шепаковых - один из самых древних на шапсугской земле. Род этот невелик, но корни пустил прочно. У Ахмеда пятеро старших сестер. Они уважают его и чтут как единственного, кто носит в их семье шапку: такой обычай - мужчина всегда старший, все женщины семьи обязаны уважать его волю.
Во всей Шапсугии не было искуснее костоправа, чем отец Ахмеда, покинувший этот мир в прошлом году. Слава о нем разнеслась за пределы родной земли, к нему приезжали за советами из Убыхии, Темиргойи, Бесленеи, Кабарды. Прекрасно знал он и лекарственные травы, знал, как лечить ими. В народе о нем говорили: "К кому прикоснется мудрая рука
Дамеза Шепако, тот выздоровеет, обретет вторую жизнь. Если ты не знаешь Дамеза, зря живешь на свете".
Вот таким удивительным человеком был Шепако-старший. И недаром бог дал ему после пятерых дочерей сына, утешение на старости лет, наследника его делам. Рано привлек старый Дамез мальчика к своему лекарскому делу. Ахмед вырос, окрепло его мастерство... Добрую славу отца нетрудно разменять на худую. Э-э, сколько таких примеров знает жизнь! Но Ахмед кроме знаний, унаследованных от отца, обладал мужеством. Это позволило ему приумножить добрые дела всего их трудового рода.
Мать Ахмеда - высокая, худая женщина. Очень подвижная, хотя пожилая. Вот уже минуло полвека, как пришла она в этот дом хозяйкой. Взяли ее из верхней Абадзехии, но никто в ауле не помнил, чтобы она говорила по-абадзех-ски. Ничем не отличалась белолицая жена Дамеза от женщин этого аула. Он ласково называл ее абадзешкой, и это ей нравилось. Дамез любил свою жену, долгие годы прожили они в любви и мире, хотя всякое приходилось переживать, терпеть.
...Рядом мальчишки играли в гур. Четверо были постарше и посильнее, захватили ямки и гоняли младшего, не давая ему забросить деревяшку в пятую, свободную ямку. Малыш сопел, смахивая со лба пот, злился на шапку, которая то и дело падала с головы, а какой джигит позволит, чтобы шапка покинула хозяйскую голову. Только если голова покинет шею.
Ахмед улыбался, глядя на детей. Когда-то он сам любил поиграть и в гур, и в другие игры. Ах, если бы повернуть время вспять и пуститься взапуски по лужайке. С визгом, со смехом!
Мальчишка, которого совсем загоняли, наконец выдохся и бросился на землю. Он, кажется, даже заплакал от обиды.
- Эй, парень! Дай-ка мне твою шапку, я повожу за тебя деревяшку, пусть попробуют меня погонять. Я им покажу, как надо играть в гур! - крикнул Ахмед.
Отозвался не мальчик, а Усток:
- Эй, Ахмед, неужели ты станешь возиться с детьми? Если хочешь, вставай против меня. Давай померяемся силой.
Разговор старших устыдил ослабевшего мальчишку, придал ему силы:
- Я никому не дам свою шапку. Сам отыграюсь!
- Ишь ты! Молодец! Хорошо, что у тебя есть гордость. Никому не позволяй тебя унижать. Крепко держись на ногах
и береги шапку, не позволяй ей слетать с головы,- подбодрил Ахмед малыша и повернулся к Устоку: - Чем это ты занимаешься, что тебя так давно не видно? Может, женился да скрываешь от друзей? Может, у тебя медовый месяц? Усток вспыхнул, как девушка. Всему аулу известно, что он хочет жениться, да никак не справится со своей застенчивостью. Мать его уже устала жаловаться соседкам: "Совсем стара я стала, ослабла, жду невестку в дом, помощницу, а сын шарахается от женщин, как конь от плетки,- будто и не джигит".
- Да отстань ты от меня! - с досадой воскликнул Ус-ток.- Как ты можешь говорить такое? А еще другом назы-ваешься.
- Неужели еще не женился? - не отставал Ахмед.- Или собираешься остаться бобылем?
- Не-ет. Не надо так говорить...- попросил Усток. Разговоры на эту тему его мучили и в то же время волновали.
Неизвестно, как долго бы они говорили об этом, если бы на дороге не появился всадник. Перед ним, взбивая дорожную пыль, трусила телка.
- Не Анзаур ли это? - недоуменно спросил Ахмед. Всадник тем временем подъехал совсем близко, спешился.
Это и в самом деле был Анзаур.
- Входи, гость! - широким жестом приветствовал его Ахмед и, возвращаясь к прежнему игривому тону, спросил: - Ты, наверно, подрядился разыскивать пропавшую скотину и
доставлять ее хозяевам всех аулов благословенной Шапсугии? Может быть, хвала аллаху, ты нашел и телку вдовы Мастана, которую в прошлом году задрали волки?
- Это твоя телка, Ахмед,- ответил гость.
- Мать,- позвал Ахмед, оборачиваясь к дому,- разве у нас пропадала когда-нибудь телка? Выйди, помоги мне признать эту скотину. Может, я и вправду ее хозяин?
- Не напрягай память, Ахмед, я пригнал эту телушку в благодарность за то, что ты вылечил Мосго мальчика,- спокойно ответил Анзаур.
- Ты же знаешь, что я не беру плату за лечение.
- Знаю. Но это не плата, а благодарность.
- Благодарность в душе человека,- начал сердиться Ахмед.- Я и не знал, что это чувство имеет рога и копыта. Т ы меня обижаешь. Не возьму я эту телку.
- Что же, гнать ее назад? - испугался Анзаур.- Может, ты и прав, говоря о благодарности, но на этом настояла жена. Попробуй ослушайся. Если я вернусь обратно с телкой, она не
даст мне житья. Нет уж, поступай как знаешь, а скотину назад я не погоню, хоть убей меня на месте.
Усток, молчаливо наблюдавший эту сцену, наконец не выдержал:
- Не обижай гостя, Ахмед. Прими подарок.
Ахмед знал, что такое принять подарок. В следующий раз ему постараются вручить что-нибудь подороже: двух телок или коня, а может, штуку сукна или сумку пороха. И не будет этому конца, потому что молва бегает по свету быстрее самых быстрых скакунов. И те, кто не смогут принести подарка, просто не придут к нему за помощью, это им будет не по карману. А отец, умирая, завещал помогать людям, не различая, в богатой или бедной они одежде. Если Ахмед уступит хоть раз, он не сумеет выполнить завет отца, тогда боги и отец, с которым он встретится на том свете, не простят ему. Что страшнее такой участи? Почему же друзья не понимают этого? Если они не поймут, кто поймет? Как ему жить тогда?
Он грустно огляделся вокруг.
Все так же ясно светило солнце, журчала вдалеке речка, бегали, резвились пацанята.
- Эй,- позвал Ахмед того самого мальчишку, который был слабее своих товарищей,- поди сюда.
Мальчик подбежал.
- Видишь эту телку? - серьезно спросил Ахмед.- Сумеешь пригнать ее к себе домой?
- А что ж тут такого! Конечно,- мальчишка приподнялся на цыпочках, чтобы казаться выше.
- Так вот, бери ее и гони домой. Скажешь матери, что Шепаковы дарят эту телку.
Анзаур слышал весь разговор Ахмеда с мальчиком. В его сердце боролись два противоположных чувства: обида и восхищение бескорыстностью друга. Чувство восхищения победило. Редко приходится встречать такого человека, как Ахмед...
Мать Ахмеда накрыла на стол и пригласила пообедать.
Усток и Ахмед сели за стол и принялись было за еду, но увидели, что Анзаур молитвенно сложил руки и стал что-то шептать.
Друзья, сделав то же саМос, молча слушали Анзаура.
Аица их стали серьезными.
Окончилась молитва.
- Ты прямо волшебник, Анзаур,- сказал Усток,- без единого слова заставил нас повторять то, что делал сам. Наверно, твоя вера добрая и искренняя и не нуждается в насилии. Ты - чистый эффенди.
- Какой из меня эффенди! - смущенно возразил Ан-заур.- Даже сам Шалих, хотя и учился в Мысыре', еще не анает всех тонкостей богослужения. А что обо мне говорить? Хоть меня и назначили муэдзином2, я - простой крестьянин и знаю свое место. Но мне бы очень хотелось служить аллаху. И не а вознаграждение, а потому, что этого просит душа. Она, моя душа, принадлежит аллаху, как и твоя, и всех людей в подлунном мире.
- А кому принадлежит тело? - вмешался Ахмед.- Тело, которое так хорошо знал и умел лечить мой отец. Оно тоже принадлежит аллаху?
- Аллах всемогущ,- ответил Анзаур,- без его позволения ни один волос не упадет с головы человека, но тело принадлежит земле. Оно из праха взято и в прах обращено будет, только душа бессмертна.
- Как-то не заметил я, чтобы люди придавали такое большое значение душе, какое они придают телу. Его кормят, одевают, лелеют и оплакивают именно его, когда душа отлетит на небо. А разве ты сам введешь в дом девушку, будь она калека или уродина? Значит, в ней ты прежде всего ценишь тело, а не душу. Да и самой душе нужно тело сильное, красивое, а слабое, больное она быстро покидает. И тогда нет человека. Я считаю, что душа и тело едины.- Так закончил свою неожиданно долгую речь Ахмед.- Прости, если я как-то оскорбил твои чувства. Я не умею говорить так сладко, как твой эффенди, но у меня тоже есть свои мысли и своя вера.
- У каждого должна быть вера,- ушел от прямого ответа Анзаур.
Ахмед был возбужден темой разговора, и ему захотелось его продолжить:
- Скажи, а кому принадлежат мечети?
- Мечети принадлежат тому, кто их построил,- осторожничал Анзаур.
- Выходит, что между родовитыми и аллахом прямая связь. Тогда получается, что тфокотли здесь ни при чем. Они лишние.
- Как ты можешь такое говорить?! - удивился Анзаур.- Все мы дети одного отца: и бедные и богатые. Аллах не делает между нами разницы.
- Ты не хочешь смотреть правде в глаза, твоя вера ослепила тебя. Ведь ты не хуже меня знаешь, что Наго Шеретлу-
' М ы с ы р - так адыги называют Египет. ' Муэдзин - помощник эффенди.
тыс абадзехи, которым ты приходишься племянником,- нерп разумные и жестокие люди. Сегодня я услышал неприятную помость: какой-то тфокотль бжедугского князя работал в поле и распахал участок брошенной абадзехами земли. И вместо того чтобы порадоваться богоугодному делу, абадзехи жестоко избили тфокотля, сломали ему ребро, хотя он, говорят, сильный и мужественный человек. Видимо, на него напало несколько человек. Одному или двум с ним не справиться. Вот только имя этого тфокотля я забыл: не то Ламжий, не то Шаджий.
- Ты говоришь о Ламжий, сыне Мосй тетки,- побледнел Ахмед.- Откуда ты узнал об этом?
- По пути к тебе встретил бжедугского тфокотля, он и рассказал мне эту историю.
Ахмед взволнованно поднялся:
- Что же ты так долго молчал, может быть, Ламжию нужна моя помощь? Нельзя медлить, если человеку плохо. Не знаю, поможет ли ему аллах, а помощь лекаря очень нужна.
Тотчас встали Усток и Анзаур.
Вскоре за тремя всадниками заклубилась серая дорожная пыль.

VI
Великий князь Кансав не ошибся, подарив сыну этого коня. Он сам выбрал его в табуне. Поначалу прошел мимо неказистого на вид животного: "На него не только князь, но и уважающий себя тфокотль не сядет".
С коня еще не сошла прошлогодняя шерсть, мохнатый, неухоженный, он робко переступал с ноги на ногу, будто боялся упасть. Только одно привлекло тогда внимание Кансава: заслышав даже самый легкий шум, лошадь совершенно преображалась: настораживалась, вытягиваясь в струну, как охотничья собака, когда она делает стойку.
Хорошо, что князь послушал конюха и не прошел мимо скакуна, который и в самом деле оказался крепким и быстрым.
Сегодня князь с улыбкой наблюдал, как Алкес то и дело подходил к лошади, ласково гладил ее, разговаривал с ней. Кансав знал, что мужество джигита проверяется и добывается II седле.
С улицы донесся какой-то шум. Князь увидел, что сын тоже смотрит в ту сторону. Не понимая, что бы это могло означать, Кансав вышел на веранду. С вилами наперевес куда-то бежали тфокотли. Их обогнали несколько всадников. Схва-
тив вилы, бросился за ними и конюх, стоявший во дворе рядом с Алкесом.
- Да что там случилось? - раздраженно спросил князь. Отвечать было некому: Алкес тоже сел на коня, намереваясь догнать всадников.
- Алкес, вернись!
- Я хотел посмотреть, что там произошло,- ответил сын, с трудом сдерживая горячившегося коня.
- Аллах знает, что там происходит! Не смей вмешиваться в это дело. А где Мерзабеч? Пусть он сходит и все выяснит.
- Он с утра не показывался.
- А ты тоже хорош! Без байколя, без оружия и туда же! Горячая голова - плохой советчик. Вернее сказать - никакой не советчик...
Вскоре с двумя всадниками прискакал Мерзабеч. Он понимал, что провинился перед князем.
- Я был там, зиусхан...
Князь молчал, хотя его и мучило любопытство. Молчал и Мерзабеч, дожидаясь, когда князь спросит о причине переполоха. И не дождался:
- Вчера вечером, зиусхан, абадзехи напали на твоего тфокотля, избили его до полусмерти...
- Как звать тфокотля?
- Ламжий, зиусхан.
- Почему же я до сих пор не слышал, что случилось на Мосй земле с Ламжием?
- Вчера вечером тебя не было, зиусхан, и я не смог сказать об этом.
- А сегодня утром?
- Ты отдыхал, и я не посмел беспокоить, зиусхан.
- А князю Алкесу ты не доверяешь? - едва сдерживаясь, спросил Кансав. Впервые в разговоре с байколем он назвал сына князем.- Разве не все равно, кому доложить: мне или Алкесу? Или ты думаешь, в этом доме нет хозяина? Нерадивый слуга - позор для господина! И мне нетрудно догадаться, почему с Ламжием случилась беда,- он всегда больше старался для себя, чем для своего зиусхана.
- Ламжий вспахал землю абадзехов, зиусхан, и расплатился за это кровью,- почтительно вставил Мерзабеч.
- Пусть каждый знает границу своей земли и не протягивает руки к чужому добру. С ним поступили правильно. Я бы сделал то же саМос, если бы какой-нибудь соседний князь решил отобрать мои пастбища или моих слуг.
Потом князь обратился к сыну:
- Я правильно сказал тебе, не надо вмешиваться, пока не узнаешь сути дела. Аллах знает, что творит, а мы, простые смертные, не перестаем удивляться его мудрости. Пойдем, Алкес, у нас есть свои дела.
- Но, зиусхан, наши тфокотли хотят идти бить абадзе-хов, хотят воевать! - вскричал Мерзабеч.
- Кто с кем хочет воевать?! - Лицо князя стало напряженным и злым.
- Бжедуги с абадзехами,- испугался Мерзабеч.
- Разве у них нет князя? -грозно и в то же время вкрадчиво начал Кансав, и глаза его вспыхнули, как у рыси, готовящейся к прыжку.- Разве нет аллаха на небе, если эти, рожденные в навозе, норовят сесть на княжеское место?.. Выходит, нет. Однако власть в моих руках. Распорядись, Мерзабеч, послать за князем Шерандуком. Да скажи, пусть он оповестит обо всем соседских князей. Вели уоркам седлать коней.
- Сообщи и Шеретлуковым,- подсказал Алкес и выжидательно посмотрел на отца.
- Нет нужды сообщать Шеретлуковым,- ответил отец, не глядя на княжича.- Им бы самим совладать с огнем, который бушует...
Абадзехи живут на юге адыгской земли, в горах, поросших лесами. С запада они граничат с шапсугами, на востоке с темиргойцами. Абадзехи - горцы. Горы для них - дом родной. Крутые нравом, мужественные, они обходились без князей. И Кансав всегда думал об абадзехах с опаской: "Если у племени нет князя, оно неуправляемо, от такого народа всего можно ждать". Конечно, и бжедуги не лишены мужества, у них есть оружие и сила в руках, чтобы держать его. Проучить нечестивцев огнем и мечом - дело богоугодное. Но Кансав был умен и понимал, что покорить абадзехов ему не удастся, он не сможет завоевать их земли, скорее потеряет спои. Если бы князю нужна была добыча, он выбрал бы более слабое, незащищенное племя. Однако даже в этом случае идти одному небезопасно, надо объединиться с другими князьями. А объединившись, надо делить с ними и славу
II Добычу...
Да и не нужно всего этого великому князю. Если его крестьяне станут воинами, узнают вкус крови, потом их не остано-вишь. Дать им в руки оружие - значит быть готовым к тому, что это оружие в любое время может повернуться против само-го великого князя. Тфокотли и так уж слишком вольничают.
Вон какое серьезное дело задумали, не сказав ему ни слова, не спросив его совета. Это опасно. Очень опасно!
"Что мне абадзехи, если собственные тфокотли не менее опасны, чем они",- думал Кансав.
Прискакал бжедугский эффенди Мербах.
- Что за тревога, зиусхан, поднялась в ауле? - спросил он, спешившись у ворот.
Эффенди смуглолиц, крепок. На вид ему лет тридцать пять, хотя на самом деле намного старше. Видно, сладкая жизнь у служителя аллаха: сытно ест, мягко спит, и никаких забот.
- Пойдем, эффенди, сами узнаем, что там стряслось,- ответил князь. Он не сомневался, что эффенди прежде него все узнал, но хитрит, юлит.
- Оказаться среди разгневанных людей, зиусхан, все равно что попасть в грозу. Я уже слышу раскаты грома.
Было ясно, эффенди трусит, хочет избежать неприятностей.
- Раскаты грома не так страшны, Мербах,- возразил князь.- Будет плохо, если молния ударит и подожжет нашу землю.
Эффенди не нашел, что добавить к словам князя. Они молча сели на коней и отправились в верхнюю часть аула, где затевалось нечто грозное.
На пустыре, раскинувшемся напротив дома Ламжия, собрались тфокотли со всего аула. Гневные голоса крестьян сливались с перестуком деревянных вил на их плечах. Кое-где виднелись и ружья. Несколько пеших и конных тфокотлей были вооружены луками.
Женщинам передалась тревога мужей и сыновей. Они стояли кучками чуть поодаль и тоже шумели, как растревоженные пчелы.
Толпа мужчин напоминала стаю воронов. Вот так же в предчувствии наступающих холодных ветров и снега кричат эти птицы, летают, садятся группами в поле, тревожно кружатся и кричат, кричат, возбуждаясь все больше.
Кансав взглянул в ту сторону, где были расположены аулы князя Шерандука, но никого из тех, за кем он послал, пока не было видно.
Все ближе тфокотли.
Все громче их голоса.
- Надо заставить абадзехов извиниться, иначе они не дадут нам житья!
- Правильно, надо!
- Хватит терпеть их оскорбления!..
- Кровь за кровь!
Когда великий князь приблизился к тфокотлям, эффенди выехал вперед, остановился перед толпой и поднял руку:
- Уймитесь, правоверные! Едет сам великий князь!
Тфокотли притихли. Ближние сняли с плеч вилы. Некоторые из конных спешились, однако большинство не выказало особого почтения к великому князю.
- Чтящие великого аллаха мусульмане! Что за тревога охватила вас? - продолжал эффенди, возвышая голос.
- Посмотри, что абадзехи сделали с Ламжием! - раздались из толпы крики.- Он едва в живых остался. Всем нам нанесли кровную обиду, которую мы не можем и не хотим простить!
И грянуло:
- Кровь за кровь!
Кансав до боли в глазах всматривался в степь. Наконец он заметил всадников - вероятно, это князь Шерандук.
А в стороне абадзехов все было спокойно: мирно возвышались горы со снежными вершинами, ветерок доносил оттуда запах трав. Край, объятый тишиной, был красив, строг. Один вид его внушал ощущение покоя. Да, люди сами не хотят жить спокойно: ссорятся, обижают друг друга. Вид крови раздражает их, как хищных зверей.
Ах, как неразумны дети добрых гор, степей, лесов!
- Говорят, кто проглотит обиду, тот дождется часа расплаты. Чтящие бога, послушайте меня и смягчите свои сердца. Сейчас совсем не время для объявления войны абадзехам: аллах требует, чтобы мы жили в мире. Князь подтвердит мои слова,- умиротворяюще говорил эффенди.- Когда аллах захочет покарать неверных вашими руками, он даст знак и ваш князь поведет вас в бой. Тогда аллах дарует вам победу. Но сейчас не идите против аллаха, против воли князя и Мосго благословения. Иначе - горе вам! Горе вам, вашим женам и детям, если вы ослушаетесь нас!..
Между тем всадники князя Шерандука приближались. Кансав с надеждой посмотрел в их сторону.
- В ком горит пламя обиды, кто хочет воевать, пусть выйдет вперед и станет передо мною! - твердо произнес князь. Потом грозно добавил: - Получается, что у бжедугов нет великого князя!..
Ни один из тфокотлей не вышел вперед. Стало тихо. Так тихо, что было слышно, как стрекотали в траве кузнечики, как переступал с ноги на ногу чей-то конь.
В это время подоспели байколи и уорки князя Шерандука и встали рядом с великим князем бжедугским.
Тфокотли начали неторопливо и неохотно расходиться.


Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.009 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>