Паутина в разноцветных лучах 1 страница

Паутина в разноцветных лучах

Автор: vzmisha4

Фэндом: Tokio Hotel

Персонажи: Том Каулитц/Билл Каулитц

Рейтинг: R

Жанры: Слэш (яой), Романтика, Мистика, Экшн (action), Психология, Повседневность

Предупреждения: Твинцест

Размер: Миди, 44 страницы

Кол-во частей: 1

Статус: закончен

Описание:

Билл пропадает, и Том отправляется на его поиски.

Не АУ.

________________________________________

Самый страшный на свете порок - верхоглядство (с) Оскар Уайлд.

Часть первая. Светло-желтое.

В поезде очень накурено, но меня это, странным образом, успокаивает. Вокруг меня люди, последнее время их присутствие мне резко необходимо. Среди них я чувствую себя в силах продолжать двигаться дальше. Человеческое тепло в отсутствие близнецовой близости - чужой смех, обрывки диалогов, даже обычное дыхание - все это позволяет мне самому дышать и двигаться, продолжать мыслить ясно, не поддаваясь унынию и страху. Но в то же время я с большим трудом поддерживаю более близкий контакт, обычные разговоры даются мне нелегко, и я разрываюсь между этими двумя стремлениями - быть с людьми и бежать от них.

Но мне нельзя бежать от людей, ведь только они помогут мне найти тебя. Я бегу не от них, я бегу за тобой. Хрупкая невесомая паутина человеческих разговоров, взглядов, знакомств, взаимоотношений - только она может помочь мне, ведь кто-то видел тебя, кто-то говорил с тобой, кто-то, быть может, подвозил тебя или просто слышал о тебе от друзей - и я, двигаясь по узелкам этой паутины, рано или поздно нащупаю путь, который приведет меня к тебе.

**

Он мог бы уйти мертвенно-жарким летом, отстраненно-ледяной зимой или промозгло-неприветливой осенью. Но он выбрал прохладную живую весну... Ветер трепал занавески, солнце струилось сквозь тюль, шум оживающего после холодных дней города доносился с раскрытого балкона, когда он с внешней легкостью, как и все, что когда-либо делал, вошел в комнату, опустился в кресло перед Дэвидом, откинул волосы назад и произнес то, чего от него никто из нас совсем не ожидал услышать.

Да, контракт заканчивался именно в этот день, и обычным досадным промедлением было то, что его не успели продлить вовремя. Но ошибка была рутинной, у нас всегда все исправлялось в считанные минуты, несколько подписей - и готово. Так считал Дэвид, так считал Хоффман, так считала вся администрация Юниверсал.

Так не считал Билл... Билл ждал этого дня.

До последнего момента я думал, что он спятил, шутит, врет - да все, что угодно, кроме того, что он говорит серьезно. Ходил вместе с ребятами за ним, говорил, спорил, увещевал. Напоминал про деньги, про мечту, про карьеру, про фанатов, про несправедливость по отношению к Георгу и Густаву. Билл только улыбался, отмалчивался и собирал какие-то мелочи по квартире.

Италия. Он сразу сказал, что собирается в Италию, я не знал, чем привлекла его именно эта страна. Чем его, черт побери, вообще привлекла идея уйти. Завершить вот так вот глупо и неожиданно проект. Отрезать все пути к возвращению. Он даже счет в банке поменял.

На сборы ушел один вечер. Оказалось, что билеты были уже куплены, такси заказано, чемоданы практически упакованы. Я, вздыхая, отправился к себе, запихал кепки в сумку, все еще не веря в происходящее, покидал в чемодан какую-то одежду, решив оставить большую часть вещей в студийной квартире - ведь все равно не мог смириться с тем, что не вернусь. Это все ведь попросту не могло быть правдой. И истерика Дэвида утром и ледяное непонимание Безнера часом позже по телефону - только нереалистический сон.

Билл, собранный и тонкий, стоял уже в дверях, когда я вытащил сумку и чемодан из комнаты и встретился с ним взглядом. На секунду мне показалось, что в его глазах мелькнуло удивление, сменившееся тут же острым сочувствием. Но он быстро взял себя в руки и сделал несколько шагов мне навстречу.

- Том, я... - я смотрел на него, почти не узнавая, он был очень далеким в этот момент. Мне представилось, как мы полетим в самолете в эту чертову Италию, и он все так же отчужденно будет молчать, и мне стало тоскливо от собственного непонимания, - мне пора идти, Том.

- Что? - он наклонился чуть-чуть и поцеловал меня в уголок рта. Меня будто обожгло от удивления.

А потом он вышел из квартиры и закрыл за собой дверь.

Густав и Георг, бывшие подле, ничего тогда не сказали - годы приучили их к определенной деликатности по отношению к близнецовому миру. Они давным давно прекратили шутить по поводу того, где и как мы спим, сколько времени проводим друг с другом и почему не можем разлучаться более, чем на несколько часов. Они больше не спрашивали нас, как мы делим девочек и отчего так сильно различаемся внешне. Все вопросы остались в далеком две тысячи третьем, когда все только начиналось.

А различаться мы так и вовсе стали гораздо раньше.

**

Близнецы проснулись очень поздно, летнее небо уже начинало приобретать желтоватый вечерний оттенок. Родителей не было дома. Они вылезли из кровати и спустились вниз.

Есть им не хотелось. Билл кинул взгляд на Тома, тот кивнул. Дети одели ботинки, привычно взялись за руки и вышли на улицу.

Хауптштрассе утопала в зелени, их дом был едва виден за кронами деревьев. Не оглядываясь, близнецы зашагали по направлению к маленькому центру городка. Там всего-то и были что магазин, небольшое летнее кафе и парикмахерская. Было очень тихо и пусто, никаких случайных прохожих - как и практически всегда здесь.

Дойдя до центра и поглазев, по традиции, на сладкие тянучки и прочую разноцветную мелочь, выставленную на витрине магазина, они уселись на край фонтана, который, вопреки обыкновению, работал, и принялись болтать ногами. В бурлящей воде за их спинами плавали мелкие водоросли и тополиный пух, в мелких брызгах дробилось солннце.

- Хочу покрасить волосы, - сказал Том, глядя на парикмахерскую. Это были первые слова, произнесенные им за день - им с Биллом редко требовался вербальный контакт.

- Мама нас убьет, - равнодушно откликнулся Билл, наблюдая, как круги расходятся по воде от брошенного им камешка. Если они уж начинали разговаривать, то все последующие реплики давались гораздо легче.

- Она сказала - нельзя длинные волосы. Она ничего не говорила про краску.

- Ты сам знаешь, это без разницы.

Том задумался.

- Ты покрась, - сказал он через некоторое время. Билл с изумлением уставился на него:

- В смысле? - он запнулся. - Только я?

- Ну да.

Билл задумался.

- Тогда не надо будет носить маек этих дурацких, - на все их футболки неизменно нашивалось "Билл" и "Том". Что не мешало им надевать какие попало, впрочем. Не обязательно нарочно.

- И в школе не будут путать, - кивнул Том. Билл посмотрел на него с сомнением:

- Что-то мне неохота. Знаешь...странно это как-то.

Том молчал.

- Мама-то ладно, - продолжал Билл, - через месяц нам одиннадцать, в конце концов. Но, Том...

- Я знаю, - сказал Том, бросая на него взгляд - они вновь переходили на невербальное. "Мне страшно что-то менять", говорил один. "Ничего не изменится, только для остальных", отвечал второй. "Зачем тебе это надо?". "Не знаю".

Скрип колес заставил их обернуться. Усталый велосипедист, явно не местный, прислонил свой велосипед к фонтану и достал из багажника бутылку воды.

Близнецы, охочие до всего нового, жадно наблюдали, как дергается его кадык и как блестит пот на его лбу.

- Ух, - сказал Том. Билл понял, что брату нравятся волосы незнакомца. Волосы походили на скрученные шнурки.

Велосипедист, заметив взгляды одинаковых мальчиков, оторвался от бутылки, вытер рот рукавом и улыбнулся:

- Привет.

- Здрасьте, - откликнулся Билл. Том настороженно разглядывал мужчину. Смотреть на незнакомых - одно, а заговаривать с ними - совсем другое. Том всегда был тише в этих вопросах. С возрастом это становилось не так заметно снаружи, но в раннем детстве они часто напоминали людям двух маленьких одинаковых внешне, но различающихся повадками зверьков - один любопытный и азартный, другой осторожный и недоверчивый.

- Что это у вас на голове? - продолжал Билл. Его брат едва слышно фыркнул. Билл порой вел себя со взрослыми совсем как ребенок, несмотря на то, что детская непосредственность и наивность остались для них давно в прошлом - ну, или так они считали, по крайней мере. Но именно таким способом Билл, как правило, добивался того, чего хотел - будь то пятая конфета за ужином или просто исчерпывающий ответ на интересующий его вопрос.

- Дреды, - ответил незнакомец, - ух ты, а вы совсем одинаковые, - он снова улыбался, сверкая белыми зубами на фоне загорелой кожи. Близнецы молчали - а что тут скажешь. - Хочешь такие тоже? - он дернул себя за одну дредину.

- Нет, - ответил Билл.

- Да, - ответил Том в ту же секунду.

**

Рим встречает меня, словно старого знакомого. Люди не узнают меня, но город - город дует мне ласковым ветерком в лицо, зовет мощеными дорогами, одобрительно подмигивает сотнями отражающих итальянское солнце окон. Автобус, который везет меня из аэропорта, неспешно трясется по кривым улочкам. Со мной - только легкий рюкзак и акустическая гитара в невесомом чехле. На мне - только джинсы с продырявленными коленями и тонкая куртка с капюшоном, в который тщательно заткнуты дреды. От жары ткань уже успела прилипнуть к телу. Придется искать какие-то иные пути маскировки.

Я выхожу где-то вблизи к центру. На улице оказывается не так жарко, как в автобусе, и на разгоряченную кожу сразу веет холодом. Раннее утро, в городе хозяйничают лишь кошки да дворники - один из них, парень с короткими черными волосами, метет улицу невдалеке от меня. При взгляде на него в голове будто что-то щелкает - и я, не раздумывая, сажусь за столик ближайшего открытого кафе, лицом к улице. К счастью, кафе уже открыто, до меня сразу доносится запах поджаренного хлеба. До парня метров двадцать, я не свожу с него глаз.

- Сеньор?

- Кофе, - отвечаю я интернациональным словом улыбающейся официантке, и, секунду поколебавшись, скидываю капюшон и до середины расстегиваю молнию куртки. Взгляд девушки скользит по дредам, по лицу, хотя очков я так и не снял, задерживается на пирсинге - то есть идет по тем самым ключевым местам, которые всегда привлекают взгляды людей, вне зависимости от того, знают они меня или нет. Характерного огонька "это Том Каулитц" в ее глазах не мелькает, и я, расслабившись, снимаю очки.

Девушка отвечает мне что-то по-итальянски и уходит. Я откидываюсь в кресле, подвигая ногой рюкзак и пытаюсь отыскать того парня. На секунду мне кажется, что я потерял его из виду, и невнятное чувство тревоги охватывает меня. Но нет, он все тут же, только переместился к другому краю улицы.

Он тоже наблюдает за мной. Не могу сказать, откуда я это знаю - он вроде бы не смотрит на меня - но я чувствую это очень хорошо.

Поймав, наконец, его взгляд, я поднимаю руку и слегка махаю ей - жест может означать "иди сюда" или выглядеть совершенно нейтрально - человек отгоняет мух или просто устал от жары - по воле смотрящего. Парень, оглянувшись налево и направо, убеждается, что я действительно обращаюсь к нему, и медленно подходит ближе. Я не знаю, на каком языке он говорит и смогу ли я договориться с ним. Я не знаю даже, о чем я собираюсь спрашивать его. Но в то же время отчетливо чувствую, что это зачем-то нужно.

Он останавливается у моего столика и смотрит на меня, наморщив лоб. Внезапно черты его лица разглаживаются, и зубы обнажаются в улыбке.

- Билл? - спрашивает он.

**

После его ухода я не выходил из комнаты почти целый день. Вначале меня никто не трогал, но потом в квартиру буквально вломился разъяренный Дэвид и потребовал, чтобы я открыл ему дверь своей комнаты. Не знаю, что он ожидал увидеть, но уж точно не ту трясущуюся развалину, которую за ней обнаружил.

- Прекрати реветь, - сказал он почти мягко. Я не плакал, но, видимо, выражение лица у меня было соответствующее, - я собирался спросить тебя, не известно ли тебе хоть что-то о том, почему этот идиот ушел, но судя по твоему виду...

- Я ничего не знаю, - ответил я механически и сел на кровать. Дэвид, помявшись немного, присел рядом, но обнимать меня за плечи не стал. Мы с Биллом никогда не любили подобных прикосновений от чужих. Пусть Дэвид и был не совсем чужим - все равно.

- Но, может быть, - начал он, помолчав, - какие-то соображения...

- Он в Италии. - Глухо.

- Я знаю, он ведь сам это сказал, - Дэвид помедлил еще немного, - мы уже начали поисковые операции.

- Он взрослый свободный человек, - я сам не понимал, как в такой ситуации у меня еще получалось рассуждать здраво, - чем же вы мо... - голос сорвался, - чем вы мотивируете розыск? Он ведь не преступник.

- Полиция не при чем, - отмахнулся Дэвид, - у нас достаточно народу и так. Охрана, хотя бы. Наймем еще больше. В Италии есть свои люди. Мы связались с ними, и они уже...

- Вы же знаете, на каком самолете он улетел? - перебил я чуть удивленно. Меня напрягли масштабы операции.

Дэвид закрыл рот и нерешительно уставился себе под ноги.

- Дэвид?

- Нет, - ответил он неожиданно раздраженно, - я не знаю. Никто не знает. Мы нашли таксиста, который вез его, но толку никакого от него, само собой. Тупица. А в аэропорту... - Дэвид перевел дыхание. - Никто под именем Каулитц не улетал утром из Германии.

- Но его же фанатки узнают даже при полной маскировке! - я вскочил на ноги. До этой минуты меня грызли только острая тоска и смутное ощущение предательства. А теперь я и в самом деле испугался. Что он творит, черт побери? И, главное, где?

- А я этого не знаю? - огрызнулся Йост. - Том... Том? - его голос резко сбавил несколько тонов, - господи, Том... Тише, тише... Ну что ты...

**

- Нет, - ответил я тихо, - не Билл, - парень непонимающе уставился на меня, потом вскинул руку и обрисовал в воздухе контуры моего лица, не дотрагиваясь. Я кивнул, - брат. Билл - мой брат, - парень наморщил лоб и беззвучно повторил "Bruder" губами, пробуя слово на вкус. Потом вновь расплылся в улыбке и кивнул. Я внимательно смотрел на него.

Конечно, я не знал его и видел сейчас впервые в жизни. Это... Наверное, какие-то близнецовые штучки, такое случалось иногда, а когда мы были рядом, все это было не так заметно. Теперь же... Каким-то образом я отлично знал, что парень знаком с Биллом, уже когда увидел его издалека с улицы. Будто глядел его глазами, пользовался общим сознанием. Но сейчас не было времени размышлять над этим.

Парень несколько раз покивал, продолжая улыбаться, а потом смущенно оглянулся на свою метлу.

- Тебе надо работать, я понимаю, - сказал я. Он неловко пожал плечами - немецкого он явно не знал. - Ты мне скажи только, где он? Где Билл? - повторил я по-английски. Черные глаза уставились на меня, в попытке дотянуться до смысла вопроса. - Билл? - повторил я, и развел руками, изображая, будто не могу найти чего-то. - Где он?

Парень кивнул и, оглядевшись, схватил салфетку и принялся что-то черкать на ней. Откуда он достал ручку, я даже не успел углядеть.

- Кофе, сеньор, - подошедшая официантка неодобрительно покосилась на дворника, тот что-то торопливо сказал ей по-итальянски. Она фыркнула, но дольше стоять над душой у нас не стала.

Я завороженно наблюдал за действиями юноши - вероятно, в нем погибал великий художник. Я ни черта не разбираюсь в искусстве, помимо музыки меня редко что в нем интересовало, но когда этот итальянский дворник в шесть взмахов изобразил Билла так, что можно было смело вешать это в качестве фоторобота на стену, я невольно задержал дыхание.

- Билл, - сказал я, указывая на рисунок. Парень опять улыбнулся и кивнул.

Билл на салфетке был чем-то очень озадачен. Парень изобразил, как тот ходит кругами и разводит руками, уже более схематично, чем изначальный портрет.

- Билл потерялся? - спросил я. Дворник меня не понял, но продолжал рисовать. Он изобразил себя, потом как они вместе с Биллом идут куда-то. На этом месте я вытер пот со лба и расстегнул свою куртку до конца.

Парень глянул на меня, отложил ручку и приложил обе руки к щеке.

- Спать? - спросил я, повторяя его жест. Он кивнул. - Отель? - Он помотал головой. - У тебя дома? - я показал на него. Он сделал рукой неопределенный жест, "почти". - Он сейчас там? - Непонимающий взгляд. - Билл - у тебя? - Снова отрицательное мотание головой, - Когда? Когда он был там? - Я достал телефон и ткнул в "календарь". - Когда?

Дворник внимательно осмотрел телефон, восхищенно цокнул языком - видно, ему понравилось дорогое устройство - и осторожно ткнул кончиком зубочистки в число.

Ровно неделю назад. Эту неделю мы все провели в полной панике, подняли на ноги пол-Берлина и целый Гамбург, каждый день тщетно ожидая вестей от как сквозь землю провалившегося брата.

- Куда он поехал потом? - Никакого понимания во взгляде. - Аэропорт? - Парень развел руками. - Ну хоть кто-нибудь знает? - Я в нетерпении выхватил у него ручку и нарисовал рядом с Биллом стрелочку и вопросительный знак. Дворник в задумчивости поглядел на салфетку, а потом тронул меня за рукав и сделал жест рукой. "Пойдем".

Только догнавшая меня посреди улицы официантка несколько отрезвила меня - я заплатил ей за кофе, забрал свои вещи и чуть замедлил шаг. Юноша, имени которого я так и не знал, шел подле меня, размахивая своей метлой, и был, кажется, в прекрасном настроении.

**

Столько детей разом я не видел, пожалуй, еще никогда в своей жизни. Хотя вру, на наших концертах их в тысячу раз больше, конечно - но крылечко, полностью усеянное грязными любопытными мордашками, произвело на меня, тем не менее, немалое впечатление. Слегка растолкав ребятню, меня провели на неимоверно захламленную кухню и усадили за стол.

Хозяйка дома приходилась, видимо, сестрой моему дворнику. По-крайней мере, супругой ему она точно не была, а каковы были их истинные родственные связи, мне было, собственно, не так уж и важно.

- Том, - представился я на всякий случай, указав на себя, а потом вопросительно произнес, - Билл?

Юноша что-то вполголоса объяснял женщине, повернувшейся от плиты и сурово разглядывающей меня. Ей было за сорок, темные густые волосы были замотаны чем-то средним между платком и полотенцем, а огрубевшие руки, видимо, порядком устали мыть посуду за всей этой оравой. Тем не менее держалась она на редкость невозмутимо и независимо.

Я показал ей салфетку. Она, едва глянув на нее, кивнула, и неожиданно мелодичным громким голосом кликнула кого-то из детей. На ее зов в дом вошла маленькая девочка в очках - обычно таких замурзанных и худеньких рисуют на плакатах о детских домах.

Девочка заговорила со мной на английском.

- Я учу английский в школе, - объяснила она. Я не дал бы ей и девяти лет, но, видимо, она была старше, - что ты хочешь?

- Мой брат потерялся, - ответил я, - его зовут Билл. Он был у вас?

- Да, - ответила девочка, глядя на меня во все глаза, - он как ты, - коряво попыталась сформулировать она то, что вертелось у нее в голове.

- Он мой близнец, - нетерпеливо сказал я. Она только глазами похлопала, - Близнец. Ну, знаешь, мы родились вместе. В один день - день рождения.

- А! - она закивала, поняв, - Да. Он очень... похож? Похож на тебя. Только нету... - она поводила руками у головы, видимо, изображая дреды.

- Где он? - спросил я, стараясь оставаться спокойным.

- Он ушел отсюда давно. В воскресенье. Он пришел, говорил со мной, только по-английски мог говорить. Как ты. Сидел с нами, ел. Спал тут, - она показала на продавленный диванчик.

- Что он говорил?

- Он спрашивал. Как мы живем, не ссоримся ли, что у нас в семье... как у нас в семье принято делать что. Понимаешь?

- Да, - ответил я. Но я не понимал. Зачем это было ему нужно?

- Спрашивал про Алехандро, - она показала на юношу, - про то как он... рисовает. Рисует. - Я кивнул, подбадривая ее. - Билл пришел вечером в субботу и ушел утром в воскресенье.

- Куда? - поспешно спросил я.

- Он не сказал.

Один из братьев девочки крикнул что-то с крыльца.

- Что он говорит?

- Чушь, - ответила она, покраснев.

- Скажи мне, - попросил я.

Мама девочки продолжала мыть посуду, но я видел, что она напряглась. Точно, как наша мама, когда мы с Биллом собирались сделать или сказать что-то, по ее мнению, из ряда вон выходящее - но она заранее знала, что не успеет предотвратить.

- Он говорит, что наверное твой брат... Что Билл сбежал из семьи... из дома. Потому что он мальчик, а хотел быть девочкой. Он ведь... Как это сказать? Рисует себе лицо. Ресницы, губы. И волосы тоже.

Дети... Я не почувствовал даже злости. Простые истины, два плюс два - только четыре, не больше и не меньше, а ведь в карманах у Билла и вправду всегда валялся карандаш для глаз, лет с одиннадцати.

Мальчик снова что-то крикнул.

- Что он теперь говорит?

- Лиз, - одернула девочку мать, не оборачиваясь, но я сложил руки на груди в просительном детском жесте. Девочка хихикнула.

- Он говорит, что твой брат точно сбежал из дому. Он поехал в аэропорт. Тони видел, как тот разговаривает с таксистом. Таксист потом по-итальянски повторил.

**

Что движет тобою, Билл? Отчего ты мечешься по странам, отчего столь тщательно стараешься не оставлять следов? Кто-то напугал тебя? Кто-то солгал тебе, запутал, заставил тебя совершать все эти немыслимые путешествия? Отчего ты ушел от нас... отчего ты ушел от меня, брат?

Где ты?

**

Бесцельно слоняюсь по городу целый день. Мощеные улицы, узкие дворики, разноцветные клумбы, старенькие велосипеды, жара, голубое небо, бесконечные голуби, и люди, люди, люди. Только к вечеру на окраинах начинает пустеть.

Я пытаюсь нащупать хоть что-нибудь, понять, осознать, случайно выцепить хоть малейший намек, бесконечно прокручивая в голове то, каким Билл был и что говорил до ухода - как уже делал это сотни раз дома, в безнадежной тоске слоняясь по квартире, каждый раз трепыхаясь от очередного телефонного звонка - и каждый раз кусая до крови губы на очередное йостово "пока ничего нового, Том".

На бензоколонке жарко, пыльно и почти безлюдно. Я открываю дверь в прилежащий магазинчик - колокольчик над головой приветственно звякает, и женщина, стоящая у прилавки, поднимает голову от журнала.

- Буэнос диас, - говорю я. Она кивает, продолжая смотреть на то, как я медлю возле холодильника с готовыми бутербродами. С ветчиной, пойдет.

- Четыре евро, - говорит она на ломаном английском, пробивая мне чек. Глаза внимательно оглядывают меня, она в нерешительности чешет за ухом, - скажите, вы музыкант? Играете музыку?

- Да, - коротко отвечаю я, протягивая ей пятиевровую банкноту. Она неожиданно расплывается в улыбке:

- Дома на стене у моей дочки - картина. Фотография. Вас и вашего брата.

Я вежливо улыбаюсь, протягивая руку за пакетом. Она не останавливает меня.

- Моим подругам не нравится, что дети слушают такую музыку, - говорит она вдруг, - но я думаю, вы очень... талантливые? - Я останавливаюсь, продолжая вымученно улыбаться. - У вас очень красивый брат, - добавляет она вдруг серьезно.

Я поднимаю глаза на нее, она ободряюще кивает мне. И я вдруг чувствую почему-то, что очень благодарен ей - за то, что она не спрашивает, что я делаю один посреди Италии, без охраны и без распланированного графика концертов, за то, что она не просит у меня автографа и не звонит никуда, но больше всего за то, как она отозвалась о Билле. Очень... просто, что ли. Искренне и просто.

Уж слишком привычны в применении к нему совсем... иные термины, от взрослых-то незнакомых людей. Понимаю, что улыбка на моем лице совсем уже не вымученная.

Где-то на этой планете еще есть люди - хорошие люди. Целый мир людей, разных, взрослых, интересных, который так долго был закрыт от нас.

И становится легче дышать.

**

Он не поехал в аэропорт. На середине дороги он с вежливой улыбкой остановил водителя, заплатил ему за дорогу и вышел из такси. Добрый итальянец пытался объяснить ему, что посреди шоссе это чистое безумие, но Билл только поблагодарил его и закрыл дверь. Такси отъехало, Билл обернулся, глаза его резко расширились и он еле успел отскочить на обочину от движущегося навстречу...

... я просыпаюсь, судорожно прижав к груди смятые простыни. У меня сейчас, наверное, у самого зрачки в пол-лица, как бывало раньше перед выходом на сцену. Билл иногда обнимал меня еще в гримерке, и секунд двадцать просто держал - каким-то чутьем своим внутренним ловил, что мне это частенько бывало нужно. Хоть я и не говорил никогда. Я успокаивался и одевал ремень гитары на плечо. "Wilkommen in Zimmer 483"...

Сейчас некому меня обнять, но мне не жаль себя. Я смотрю на часы - всего пол-шестого утра, но больше я спать не могу.

Я отдаю сонному портье ключи от своего номера и бреду под непрогревшимися еще лучами утреннего солнца к дороге. Поют ранние птицы, из-под ног порскают микроскопические кузнечики, спящий город сияет. Я иду к шоссе, почти наугад, но точно знаю, что мне - туда.

Ведь Билл не поехал в аэропорт. Теперь я знаю это также точно и так же необоснованно, как знал, что произошло в ту ночь два года назад.

**

Утром Билл, сидя за несколько обшарпанным гостиничным столом, пил кофе маленькими глотками. Внизу еще никого, кроме него, не было, обещанный рекламой "континентальный" завтрак в этой очередной гостинице вовсе не манил проснуться пораньше - все те же приевшиеся хлопья и овсяное печенье. Но что-то вынесло меня из постели и повело вниз. Брат сидел в самом углу, нахохленный, как черный вороненок, только таких длинных ног у воронят не бывает.

Он следил краем глаза, как я нацеживаю себе кофе из стеклянного кувшина. Я сыпанул в чашку, почти не глядя, сахара из разорванного пакетика - крошки посыпались на пол, Билл хмыкнул. В голове слегка гудело - солнечное утро действовало на нервы, как всегда бывает, если лег спать очень поздно. Или вообще не спал.

Хотя я спал вполне достаточно.

- Ну как... тебе? - спросил я. Голос сорвало, пришлось откашляться и повторить. Билл, упершись острыми локтями в стол, держал свою чашку на вытянутых пальцах и глядел на нее, не мигая.

- Приятно, - сказал он тихо. Я сглотнул. Утром я еще успел увидеть ее - она уронила сумочку у лифта и долго не могла отыскать закатившуюся куда-то тушь. Я видел, куда флакончик отлетел, но не сказал ничего - просто молча глядел, как она протирает колготками пол, ползая возле кадок с пальмами. Она меня не заметила.

- Пусто, - добавил он, ставя чашку на стол. И, не меняя будничного тона, спросил, - Том, как ты считаешь, можно так устроить, чтобы когда мы с тобой умерли, нас похоронили в одной могиле?

Часть вторая. Сине-зеленое.

- Я боюсь, тут такие волны, - рассмеялся Билл, совершая неуклюжие гребки. Хоть и я не бог весть как плавал в одиночку, но рядом с ним всегда сразу чувствовал, какими сильными и отчетливыми получаются мои собственные движения - именно такими, чтобы ему не было страшно. Пожалуй, это относилось не только к купанию.

Дата добавления: 2015-09-29