Азамат пожимает плечами.
– Не знаю, может, как координатор всего проекта он и ничего, ему же не придется непосредственно общаться с Умукх-хоном. Но я буду послеживать, в случае чего попрошу его заменить. И еще я подумал и на всякий случай потребовал включить в команду надзирающего скептика из какой-нибудь скептической организации, чтобы следил, как бы в науку не закралась идеология. И заодно чтобы пресс-релизы писал, скептики хорошо умеют это делать так, чтобы журналисты поменьше всего могли превратить в сенсацию на пустом месте.
Я открываю рот, чтобы согласиться, но тут с веранды доносятся какие-то писки и аханье, и мы выскакиваем посмотреть.
Оказывается, это Ажгдийдимидин, весь день теребивший свой волшебный браслет, внезапно его снял, а поскольку в этот момент как раз вел беседу, то случайно вырастил всю мамину рассаду в человеческий рост прямо в лотках.
– Ну, а кто мне теперь ямы копать будет под это? – возмущается мама. – Давай как вырастил, так и копай! Нет, а что, за тебя, что ли, другие работать должны?
Старейшина изо всех сил старается не смеяться, но выходит плохо, поэтому на монументальной рассаде раскрываются цветы, причем совсем не такие, как положено этим растениям.
Наконец ему все-таки удается справиться с собой, и он следует за мамой по огороду, левитируя потяжелевшие лотки и время от времени в указанном месте создавая ямы. Сыч, глядя на все это со слегка перекошенным лицом, утрамбовывает саженцы в лунки.
Покончив с расхлебыванием заваренной каши, Ажги-хян аккуратно надевает браслет на место и осторожно пробует голос. Ничего не происходит. Он удовлетворенно кивает и убирает руки в карманы, видимо, чтобы поменьше был соблазн теребить дальше.
– Я договорился на завтра, – сообщает ему Азамат, – нам принесут примерять разные приборы для оцифровки мыслей. Конечно, вы и так уже решили проблему вроде бы, но раз уж приехали, надо попробовать.
– Да, я бы предпочел иметь две возможности, чем одну, тем более что они дают принципиально разные решения, – соглашается духовник. – Кстати… – Он нахмуривается и снимает браслет. Потом, подумав немного, надевает обратно. – Мне кажется, тебе надо позвонить Алтонгирелу и поинтересоваться, как там дела. Я чую какие-то перемены.
Алтонгирел на звонок откликается не сразу, а когда откликается, выглядит чрезвычайно коварно, скалится и шевелит бровями.
– Что, неужели уже успел кто-то птичку прислать? – хмыкает он. – Часа не прошло.
– После чего у тебя там часа не прошло? – нервничает Азамат. – Ты должен был проследить, чтобы без меня там не очень расслаблялись и чтобы дела шли своим ходом, не накапливаясь до моего возвращения. Мы не договаривались ни о каких нововведениях, и ты клятвенно обещал держать меня в курсе, если что-то случится. Ну-ка давай рассказывай, что стряслось.
– Да ничего не стряслось, что ты сразу паникуешь? – усмехается Алтоша и делает драматическую паузу, так что мне снова, как в старые добрые времена, хочется его удавить. – Просто Старейшины согласились ввести должность мэра столицы, и им избрали Сурлуга.
– Так, – откликается Азамат. Думает, откидывается на спинку стула и повторяет: – Так. Это хорошо. И то и другое. Но подожди, у него же глухое имя, как его могли избрать?
– А вот так, – легкомысленно пожимает плечами Алтонгирел. – Я честно предложил пять кандидатур, четверо из них – с певчими именами, ан вот же…
Азамат сужает глаза.
– Это кого же ты предложил, если не секрет?
Алтонгирел с невинным видом перечисляет ничего не говорящие мне имена.
Азамат кривится.
– И ты хочешь мне сказать, дорогой друг, что ты это не нарочно?
Алтонгирел пожимает плечами.
– А что, у тебя были на примете какие-то другие кандидаты, которые на фоне Сурлуга смотрятся более эффектно? Ну или хотя бы годятся ему в подметки?
Азамат задумывается и качает головой.
– Только из числа Старейшин, но одновременно быть мэром и Старейшиной нельзя, и я не думаю, что они согласились бы на такую перемену.
– Вот именно, – самоуверенно кивает Алтонгирел. – Хозяйственные люди вообще нечасто бывают честными, а уж чтобы еще и в Ахмадхоте их уважали – один Сурлуг и остается. Так что передавай мои поздравления Старейшине Ажгдийдимидину.
– Ему соболезнования надо передавать, – замечаю я. – Сурлуг теперь дома появляться перестанет.
– Ничего, – произносит у меня за спиной Ажгдийдимидин, все это время слушавший наш разговор. Он выглядит довольным и гордым. – Если я и дальше смогу говорить, то и сам поменьше буду сидеть в четырех стенах, а Сурлугу давно пора заняться чем-нибудь, кроме моего жизнеобеспечения.
Азамат, впрочем, по-прежнему в сомнениях.
– Не в обиду будь сказано, но, Старейшина, вам не кажется, что Сурлуг несколько, мм, мягковат для управления городом? Это ведь нужно постоянно что-то требовать от людей, подгонять, оценивать…
– О, не волнуйся, – сверкает глазами духовник. – Его будут слушаться, как цирковые собачки дрессировщика.
Азамат бормочет что-то про то, конституционно ли использование духовником своих способностей в таких целях, но в итоге смиряется.
– Ладно, давайте попробуем и посмотрим, как пойдет.
Ажги-хян играючи снимает браслет, закатывает глаза и, надев обратно, заверяет:
– Отлично пойдет!
– Точно нормально? – в пятый раз спрашивает Азамат, вертясь перед зеркалом. Нам сегодня предстоит второй раунд переговоров, теперь уже не при параде, так сказать, без галстука. Муж все порывался вставиться в черную водолазку и псевдокожаную куртку, но на улице, простите, под тридцать градусов, и хотя в ЗС, конечно, везде кондиционеры, желательно добраться туда, не пропотев насквозь. Так что я настояла на бежевой рубашке и вот теперь вынуждена расхлебывать последствия.
– Да говорю тебе, все отлично, – не глядя повторяю я. – Не веришь мне, иди у мамы спроси, она тебе льстить не будет.
– Да уж, твоя мама как припечатает, я из дому выходить постесняюсь, – усмехается Азамат. – Ну ладно, буду себя уговаривать, что тебе виднее, как у вас принято в приличные места одеваться. Слушай, ну может, хотя бы белую?
– В белой будешь как официант, – отрезаю я.
– Вот уж вряд ли меня кто примет за официанта, – усмехается Азамат, снова застегивая верхнюю пуговицу, а потом опять расстегивая. – Ладно, часы надену.
– При чем тут часы?.. – недоумеваю я.
– Для отвлечения внимания, – сообщает Азамат со знанием дела. – Хорошие часы на себя так взгляд оттягивают, что человека можно и вовсе не заметить.
С этими словами он открывает ларчик с часами – их там шесть штук, – некоторое время жует губу и в итоге останавливает выбор на зеленых под старинную бронзу, с живым экраном, где скачут птички и пролетают стрекозы.
– Занятно, мирно и без китча, – резюмирует он. – Ну все, можем идти.
Я отлипаю от игрового планшета, надвигаю сандалии и выхожу, в очередной раз ощущая себя какой-то неправильной женщиной.
Второй раунд переговоров проходит без эксцессов, мы согласуем мелочи и частности – занятие изматывающее, но дающее приятное ощущение выполненной работы и ясных перспектив. Как я и предполагала, из присутствующих мы оказываемся чуть ли не самыми одетыми – зээсовцы понимают «неформально» так же буквально, как и остальные хоть сколько-то продвинутые работники офисов на Земле: кто в футболке, кто в шлепанцах, кто в тамлингских шелковых шароварах с бубенчиками. В кабинетах небогато мебели, разве только полочка с разномастными буками и планшетами и полукруг из диванов в центре комнаты, и сидят на них в позе лотос, а кто и просто лежит, закинув ноги на подлокотник. Во все стороны из кабинета ведут двери в уединенные помещения и на балконы, где можно отключиться от мира и спокойно поработать, чтобы никто не отвлекал.
Оценив обстановку, Азамат устраивается на ковре, прислонившись к дивану спиной, так что оказывается примерно на одном уровне с мелкими землянами. Я приземляюсь в другом углу на пенковом мате вместе с парой предоставленных моим бывшим ректором сотрудников, и мы весьма продуктивно плодим решения и идеи, как из ничего создавать здравоохранение.
Насидевшись за день, мы с Азаматом возвращаемся пешком по вечернему городу. От фонарика при входе в ЗС отделяется самодвижущаяся лампочка и повисает над нами в воздухе, освещая тротуар, – технологичный способ сэкономить на уличном освещении и заодно снизить световое загрязнение. Из окна дома, мимо которого мы идем, выпадает робот-уборщик, и Азамат подсаживает его обратно, как птенца в гнездо, на радость молодой хозяйке. От уличного кафе дышит холодом – мы случайно зашли за кромку неощутимого термального купола.
Азамат как-то неуверенно поглаживает меня по плечу. Зная, что это неспроста, я накрываю его руку ладонью и смотрю вопросительно.
– Ты ведь вернешься со мной? – спрашивает он якобы между делом.
– А ты как думаешь? – интересуюсь я. Сколько же еще времени пройдет, прежде чем он поверит, что я с ним навсегда.
– Думаю, да, – осторожно говорит он.
– А почему? – отваживаюсь я. Не хватало еще спугнуть, но любопытство, да…
– Ну, у нас тоже хорошо, – неловко предполагает он. – И потом, Алэк… Ну и без меня тебе будет грустно.
– Очень, – улыбаюсь я.
– Очень?
– Очень-очень.
Он с улыбкой смотрит мне в глаза.
– Ты меня любишь, – не спрашивает он на моем родном языке, и это так внезапно, откровенно и выразительно, как никогда не бывает на всеобщем.
– Угадал! – скалюсь я. – Призовая игра!
Призовая игра заводит нас в тень между домами и несколько замедляет наш путь домой, да еще потом приходится соображать, как включить обратно летучую лампочку, которую Азамат впопыхах сжал в кулаке, чтобы не светила.
Домой мы доходим несколько помятые, но счастливые.
А дома нас поджидает сюрприз в лице моих бабушки с дедушкой. Как выясняется путем оттаскивания Сашки в сторонку, виновник сложившейся ситуации – Старейшина Унгуц, который сегодня начал свой тур по образовательным учреждениям, и первым же делом попался в лапы бабушке и – как только она разобралась, кто перед ней, – был приставлен провести два спецсеминара по фольклору и поточную лекцию о муданжской лингвистической школе, а потом еще поучаствовать в круглом столе о возможной иконичности некоторых символов в мировых алфавитах.
В итоге Старейшина слегка осип и запросил пощады, был доставлен домой на университетской авиетке, но от бабушки не отмотался. Однако здесь за него вступился Ажги-хян, самоотверженно сообщив, что никогда не учил никакие языки. У бабушки произошло переключение инстинктов, и она взялась исправлять его упущение. К нашему приходу Ажгдийдимидин уже умеет читать буквы и может вкратце рассказать о себе, что его невероятно веселит – он то и дело принимается хохотать, сбиваясь посреди слова. Бабушка после дня побед настроена благодушно и ободрительно кивает, сверкая заколкой в высокой прическе.
– А, ну наконец-то, – замечает она Азамата. – Я уж думала, ты побоишься явиться и продемонстрировать, как ты все на свете позабыл.
– Я до конца дней своих не забуду, – ухмыляется Азамат. – Возможно, вам уже рассказали, как мне вчера пригодилась ваша наука.
– Да-да, в красках, – приподнимает бабушка тонкую татуированную бровь. Это она так улыбается. – Ладно, не отвлекайте меня, у ученика важный период. Лиза, иди познакомь своего мужа с моим, им будет о чем поговорить. Итак, перейдем к практической части, – сообщает она Ажги-хяну, вставая и нависая над ним всем своим немаленьким ростом.
Дедушка обнаруживается на кухне, где, по бабушкиному указанию, готовит гефилте-фиш. Дедушка у нас небольшой, субтильный такой и на фоне бабушки несколько теряется, однако тут он в своей стихии.
– А, Азамат, – тепло улыбается он после того, как я представляю их друг другу. – Весьма наслышан, извините, руку не пожму, я весь в рыбе.
– Ничего-ничего, я небольшой приверженец этого обычая, – с облегчением заверяет Азамат. – Может быть, вам помочь? А то вы тут один для всех стараетесь…
– Что вы, я привычный, – отмахивается дедушка. – Вот если бы вы мне показали пару муданжских блюд, я был бы премного благодарен, а то в моем ресторане со всего света хоть по одному блюду есть, а вот с Муданга пока не завезли. Саша говорил, вы мастак…
– Да конечно, с удовольствием, только уже, наверное, не сегодня. А вы владелец ресторана?
– Ну как владелец, – усмехается дедушка. – Я основатель и повар, а бумажки ведут специально обученные люди.
Азамат с завистью вздыхает:
– Идеальная работа. Мне бы так!
– А вы, простите, чем занимаетесь, я что-то запамятовал? – рассеянно спрашивает дед.
– Император планеты, – уныло сообщает Азамат.
– Ах да, точно. О, это, наверное, совершенно ужасно. У меня вот жена декан, и я в ее дела не лезу, но как она начнет о работе говорить, у меня от одного этого голова болит. Как же вы-то справляетесь?
– Ой, не говорите, – отмахивается Азамат. – Давайте лучше о кулинарии.
Но разговору о кулинарии не суждено было состояться, поскольку в кухню вбегает Кир. Он несколько взъерошенный, весь сияет, глаза как прожекторы.
– Я был на дне открытых дверей! – выпаливает он. – Отец, это та-ак круто! Ты себе даже не представляешь, это такое здание… там такие штуки! И куча народу, не только земляне, но всякие разные, и с глухими именами тоже, и моего возраста, и внебрачные, и детдомовцы, и все могут туда поступить, если экзамен сдадут! Представляешь! Мы там с несколькими ребятами решили скооперироваться и вместе готовиться по Сети, чтоб веселее было. Но главное…
– Кир! – прерывает его эмоциональное выступление Азамат. – Что это у тебя на ухе?
Кир многообещающе улыбается.
– Серьга, а что?
Азамат временно теряет дар речи.
– Ну-ка дай посмотреть, – встреваю я.
Кир послушно поворачивается и отодвигает волосы. Действительно, сережка, золотое колечко с подвесками-перышками, довольно тонкой работы. Это, правда, не все – от сережки вдоль по контуру ушной раковины тянется цепочка татуированных узоров в том же стиле, что и перышки.
– Прикольно, – резюмирую я. – Но ты понимаешь, что сейчас будет, да?
Кир корчит кислую рожу и пожимает одним плечом, мол, а что делать, неизбежный побочный эффект…
– Что ты с собой сделал?! – в полном ужасе выдыхает Азамат.
– Я ухо проколол, а что, у Лизы тоже проколоты, тебя же это не смущает, – выдает заготовленную фразу Кир.
– У Лизы они от природы такие, – убежденно выдает Азамат, – а ты…
То, что он собирался сказать дальше, тонет в моем хохоте. Дедушка, не понимающий по-муданжски, отворачивается от плиты.
– Прикинь, дедуль, – выдавливаю я сквозь смех, – Азамат думал, я родилась с дырками под сережки!
– Ну а как же, и еще сразу в белом халате, – невозмутимо дополняет дедушка и возвращается к рыбе.
– Но, Лиза… – Азамат беспомощно смотрит на меня. – Ты что, считаешь, что это нормально? А эти рисунки? Как вообще можно на себе что-то нарисовать, Кир, тебя что, мало дразнят?
– Так они временные, – замечаю я.
– Да, только на три месяца, сказали, – кивает Кир.
– А что, бывают еще постоян… – начинает Азамат и перебивает себя: – На три месяца?! Ты понимаешь, что ты не вот прямо сейчас остаешься тут, ты до конца месяца вернешься домой со всем этим ужасом на ухе?!
– А у Ирлика по всему телу рисунки, но ты же считаешь, что он красивый! – выпаливает Кир еще один заготовленный аргумент.
– Что вы тут так кричите? – возмущенно спрашивает заглянувшая в кухню бабушка.
– Кир сделал себе татуху, – объясняю я.
– Да, я видела, – не моргнув глазом отвечает бабушка. – И что, это повод всем мешать? Бросил младшего на тещу и пошел гулять, а теперь разбудишь ребенка – вот будет красота!
– Простите, – тушуется Азамат, – но это же…
– Это же ты проецируешь свои закосневшие взгляды на молодое поколение. Лиза, когда уже ты сделаешь из своего варвара цивилизованного человека, который не впадает в истерику при виде серьги?
С этими словами бабушка захлопывает дверь кухни с такой силой, что весь дом подпрыгивает.
– Коть, ты не обижайся только, – робко начинаю я. – Ты же знаешь бабушку…
– Лиза, я уже понял, что у вас тут это нормально, но на Муданге…
– Ну вы подождите лет сто пятьдесят, – замечает дедушка, не прерывая процесса, – будет и у вас нормально. Кто-то же должен быть первым.
– А можно этот кто-то будет не из моей семьи? – упрямится Азамат.
– Ну правильно, – фыркает Кир. – Первая работающая императрица, первый министр – хозяин леса, первый мэр с глухим именем, и извини, но первый некрасивый Император – это все тебя устраивает, а вот первый рисунок на ухе – это не из твоей семьи? Где логика?
Азамат смотрит на него молча, с выражением паники на лице, потом опускает взгляд и крепко задумывается. Потом вдруг трет лицо руками и глубоко и дрожаще вздыхает.
– Так, – постановляет он. – Кир, знаешь, до чего ты меня только что чуть не довел? Я почти понял отца.
Теперь выражение паники отображается на лице у Кира и, вероятно, у меня.
– Нет, нет, не в том смысле, естественно, я никогда бы от тебя не отрекся, – машет руками Азамат. – Я просто вдруг понял, что он мог чувствовать тогда. И меня это напугало. Но, – он складывает руки на груди, как бы помогая себе собраться с духом и принять решение, – еще больше меня напугала такая параллель. Профессор Гринберг права, я отреагировал не как просвещенный человек, а скорее ближе к тому, как отреагировал мой отец. И я совершенно не хочу ему подражать. Поэтому, – он сжимает зубы так, что все лицо напрягается, – будем считать, что я не против. Я, правда, очень надеюсь, что ты не будешь увлекаться. И предупреждай, пожалуйста, заранее.
Кир облегченно щерится и прилепляется к Азамату, неловко обхватив его руками.
– Спасибо, па!
Азамат недоуменно поглаживает его по голове.
– Да, но я же не договорил! – вспоминает вдруг Кир, отскакивая обратно. – Нам там показывали разные отделения, на которые можно потом попасть. Конечно, я с пятого на десятое понимаю на всеобщем, но там было одно такое, что без слов понятно. Называется… э-э… пластическая хирургия, во! Па, ты себе даже не представляешь, что они там делают!
– Немножко представляю, – ухмыляется Азамат. – Лиза меня просвещала в этом отношении.
– Да? – удивляется Кир. – А почему тогда ты до сих пор не обратился?
– Ну, понимаешь, – смущается Азамат, – сначала мне не очень верилось, что действительно можно что-то сделать. Лиза мне предлагала, еще на Гарнете, но… Это теперь я знаю, на что способна земная медицина, а тогда боялся только ухудшить. После же стало не до того, тут вон на полмесяца приехать полгода собирались, а лечение займет намного дольше, насколько я понимаю.
– Ну ладно, но ты уже здесь, – встреваю я. – И я думаю, Старейшины не обидятся, если ты немножко задержишься по такому поводу. Пусть не всё, но хоть что-нибудь можно сделать.
– Да ты знаешь, – неуверенно начинает Азамат, – с одной стороны, я привык уже, а с другой… Не все же красивые. Есть на Муданге и другие люди со шрамами, которым повезло меньше, чем мне. Мне кажется, им несколько легче живется от того, что есть я, и я такой, какой я есть, и я Император.
– Это тебя маршал так вдохновил, что ли? – спрашиваю я, не зная, что и чувствовать.
– Он скорее окончательно меня убедил, так-то я давно уже об этом думаю. Но сама посуди, нельзя же избавиться от стереотипа, если постоянно ему следовать. И потом, это ведь не болезнь, со мной ничего плохого не случится от того, что я не сведу шрамы окончательно, и мне это ничем не мешает. Так что если тебя, Лиза, это не очень смущает…
– Меня смущает, что ты на пляже в рубашке ходишь и боишься лишний раз кого-нибудь потрогать. Так что либо меняй отношение, либо внешность.
– А, ну, кстати, руки и грудь-то, может, и стоит долечить, тут ты права. Но, как ты говоришь, не обязательно же все.
– Ну ладно, – пожимаю плечами. – Если тебя все устраивает, пожалуйста. Мне-то, в общем, все равно, есть у тебя шрамы или нет, лишь бы ты был с собой в мире.
– Вот и отлично. – Азамат приобнимает меня и целует в макушку.
Кир закатывает глаза.
– И этот человек еще что-то имеет против татуировок.
– Мне немного страшновато, что тебе скажет Алтонгирел по этому поводу, – замечаю я.
– Алтонгирел предпочел бы, чтобы я всегда был таким, как в двадцать лет, – отмахивается Азамат. – Не только во внешности, но и в характере и в глазах людей. А этому не бывать никогда, даже если меня вдвое омолодят. Я изменился и рад этому, и я не хочу меняться обратно. Алтонгирел, конечно, поскандалит, но в итоге он поймет, на то он и духовник, в конце концов. И я не для того перевыбирал бормол, чтобы теперь тянуться к прошлому. Я сейчас лучше, чем был в двадцать пять, и моя жизнь мне нравится гораздо больше.
Как ни удивительно, но я вполне уверена, что он говорит искренне, и это не жертва во имя политики, а действительно просто таково его желание, как будто он наконец понял правила игры и увидел, что по ним все же можно выиграть. Я вижу в его глазах новый азарт, новый источник силы бороться за то, чтобы мир стал лучше. И я влюбляюсь заново, в очередной раз, как всегда, когда он превосходит себя, когда потускневший прежний фитиль сам собой обновляется и светит в сто крат ярче, согревая всех, кому повезло быть по пути с этим удивительным человеком.
– Рыба готова! – объявляет дедушка, моя руки. – Если вы закончили выяснять свои отношения, то я пойду призову Артемиду к порядку, иначе она ужин пропустит.
– Кого? – не понимает Азамат.
– Бабушку, – поясняю я.
– А ее можно призвать к порядку? – осторожно интересуется Азамат.
Я киваю на дверь, мол, пошли, увидишь.
Вслед за дедушкой мы выползаем в гостиную, где бабушка по-прежнему конопатит мозг подуставшему уже Ажгдийдимидину.
– Ужин готов, – мирно произносит дедушка.
– Погоди, ты не видишь, я занята! – возмущается бабушка.
– Артемида.
У дедушки есть какая-то специальная интонация, с которой он произносит это слово, но на бабушку действует мгновенно.
– Впрочем, на сегодня можно и закончить, – резко переменяет мнение она. – Завтра повторим пройденный материал.
Духовник сонно кивает и с любопытством поводит носом. На запах стекаются и прочие гости и обитатели – Унгуц с внуком, мама с Сашкой и Умукх с Ирнчином, вернувшиеся с осмотра лабораторного комплекса, где Умукху предстоит жить. Возвращается и Янка, проводившая кастинг на девичник.
– А где Тирбиш? – внезапно вспоминает Азамат. – Почему не он Алэка укладывал?
– А он вчера в музее познакомился с девушкой, – доносит Янка. – Она промышленная альпинистка и еще занимается какими-то единоборствами. Короче, про Тирбиша можно временно забыть.
Кир многозначительно двигает бровями и перемигивается с Унгуцем, который еще успевает строить намекающие рожи Сычу, мол, и ты бы давно бы так бы.
– А ну-ка все руки мыть перед едой! – командует бабушка, прерывая пантомиму.
Мы дружно тянемся в ванную, пропуская вперед замученного духовника. Он аккуратно снимает браслет и кладет на раковину, потом закатывает рукава. Дедушка вносит ужин.
– Ажгдийдимидин, – без запинки окликает бабушка, – как на всеобщем называется то, что мы сейчас будем есть?
– Рыба, – не задумываясь отвечает духовник.
Ничего не происходит.
Видимо, тоже это заметив, Старейшина оборачивается и озадаченно смотрит на бабушку. Потом вдруг на меня и старательно выговаривает на всеобщем:
– Иди сюда.
Я стою, где стояла, ничего не почувствовав.
Немного подождав, духовник повторяет свое повеление на муданжском, и хотя делает он это шепотом, меня швыряет к нему так, что я еле успеваю затормозить об бортик ванны и не полететь головой вперед.
Он спешно надвигает обратно браслет.
– Что ни день, то открытие. Выходит, на чужом языке сила не работает?
– Я бы не удивился, – заявляет Унгуц. – На чужом языке ругань не так обидна, ужасы не так сташны и чувства не так сильны. Вполне может быть, что и сила в чужие слова не просачивается. А, что скажете, Умукх-хон?
– Ой, я не знаю, – улыбается Умукх, потесняя духовника у раковины. – Но ведь почему-то раньше у людей было принято гуйхалахи составлять на древнем языке. Может быть, чтобы на обычном можно было говорить, не творя чудес.
Все наконец-то вымыли руки и уселись за стол. Дедушка принялся обносить нас чудом своего производства.
– Если так, то это решает проблему с Айшей, – замечает Ажги-хян, отрываясь от изумительной рыбы. – И да, профессор Гринберг, как вы думаете, у вас будет возможность со мной еще позаниматься то время, что я здесь?
Бабушка поджимает губы и вытирает их салфеткой.
– Будет, но за полмесяца язык не выучишь, даже если круглые сутки заниматься. – Она переходит на родной и обращается к маме: – Ирма, у тебя есть еще то экспериментальное средство по программе?
– Есть, а как же. Там его много было.
– Что за средство? – навостряю уши я.
– Наш факультет участвует в разработке одного препарата, – поясняет бабушка, – смысл которого в том, чтобы повысить когнитивные показатели, а именно память и скорость обработки данных у изучающих язык. Ирма вон записалась в эксперимент и принимала его, пока учила муданжский, и, несомненно, ей это пошло на пользу.
– А как оно работает? – интересуется Азамат.
– Ну ты глотаешь капсулу, ждешь десять минут, а потом час занимаешься языком или просто разговариваешь с человеком, – объясняет мама. – И ты при этом помнишь вообще все, что когда-либо видел и слышал на этом языке, и все, что тебе говорят, запоминаешь очень хорошо. Чувство такое странное, как будто мыслей в голове слишком много, и все лезут, и никак от них не избавиться. Зато вспоминаешь все на свете – что по радио слушала когда-то, что видела в новостях, что сама говорила, и вообще не задумываешься, когда говоришь. Только подолгу его принимать стремно, так и рехнуться недолго.
– А можно попробовать разок? – загорается мой муж.
– Тебе-то зачем? – удивляется бабушка, подставляя деду свою тарелку за добавкой. – Ты и так неплохо справляешься.
– Любопытно, – улыбается Азамат.
– Это нарушит ход эксперимента, все капсулы учитываются, – начинает бабушка, но мама уже сняла с полки коробочку.
– На, одну-то можно.
– Нельзя! – возмущается бабушка. – Ты что, не слышишь меня?!
– Артемида, – включается дедушка и улыбается Азамату.
– Ну делайте что хотите. – Бабушка вытягивает лицо и снова углубляется в рыбу.
Азамат глотает капсулу и продолжает ужинать как ни в чем не бывало. Мы все засекаем десять минут, а Умукх загадочно улыбается.
Однако в наш микроэксперимент врывается помеха в виде двух джентльменов в пиджаках и с большим кубическим чемоданом, содержащим несколько новейших моделей оцифровщиков мыслей.
– Это под вашу ответственность, вот тут распишитесь, пожалуйста, – протягивает один из них Азамату планшет. – Завтра в то же время приедем забирать.
– Премного благодарен за оказанный почет, такое дело, солидарен, надо ставить на учет, – внезапно выдает Азамат.
Джентльмены переглядываются и смываются, пока не поздно.
– Вот так, напугал неповинных людей, а все от потешных научных затей, – продолжает он, сам себе удивляясь.
– Сколько, говоришь, это длится? – спрашиваю маму.
– Около часа…
– А, ну повеселимся.
Азамат так и продолжает говорить стихами, причем со свойственной ему педантичностью использует стихотворные приемы, характерные именно для того языка, на котором говорит, то есть на муданжском он рифмует начала строк, на моем – окончания, а на всеобщем обходится аллитерациями. Бабушка, смирившись с творящимся беспорядком, решает превратить проблему в точку роста и записывает Азаматово творчество на телефон для последующего анализа.
– Почему ж я-то стихами не говорила? – ворчит мама. – На родном хотя бы?
– Потому что ты со словом обращаться не умеешь, – отрезает бабушка. – Данный объект тем и интересен, что весьма подкован не только в практике, но и в теории словесности. Ну довольно об этом, давайте опробуем приборы, у нас вскоре будет конференция по цифровым интерфейсам мозга, не хотелось бы пропустить демонстрацию.
Ажги-хян тянет с руки браслет, но Азамат его останавливает:
– Попробуйте сначала разобраться, что к чему, чтоб сила не подкачала, не повредила никому.
– Да, действительно, – соглашается духовник и оставляет браслет в покое.
Часа два мы всем скопом вчитываемся в инструкции, то и дело напяливая на бедного Старейшину то обруч, то шапочку, то очки, крутя ручечки и переключая рычажки. Результатом этого становятся несколько страниц бессвязных мыслей и полсотни мутных картинок, сохраненных на карточку памяти из головы духовника. Наконец мы находим наиболее совершенный из приборов – он записывает вербализованные мысли практически без ошибок (например, «Когда же это кончится?!») и выдает вполне доступные пониманию изображения (например, весьма удачный портрет Сурлуга и вид с моста на зимний Ахмадмирн).
– Ну вот теперь можно и без браслета попробовать, – резюмирует Унгуц, дочитывая инструкцию к прибору, представляющему собой набор эзотерических узоров, приклеиваемых к коже на лбу и за ушами.
Ажгдийдимидин глубоко вдыхает, закрывает глаза и трепетно снимает браслет.
Прибор издает чудовищной пронзительности писк, как плохо настроенный микрофон, мы аж все пригибаемся, затем этот писк переходит в грохот, а потом обрывается, заменившись яростным свечением, исходящим из самого духовника, прибора и ближайшей стены. На пределе яркости посреди нас возникает что-то белое, и тут Кир дотягивается и надвигает браслет обратно на руку остолбеневшему духовнику, пока жив.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |