Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Чаще всего Птицелов промышлял в подмосковных лесах по Клязьме, Пахре или Маре, где ранней весной находили приют многие перелётные певчие птицы. Он довольствовался тем, что находил в средней полосе 21 страница



— А я больше не хочу его, — неожиданно для себя признался полковник. — Не греет служба… Ну всё, иди!

После ухода Воробьёва полковник написал задание зарубежному отделению, чтобы разыскали в Израиле Владимира Петрова и постарались выяснить вопросы, связанные с амальгамированием золота. Он сам отнёс текст шифровальщикам и, возвращаясь назад, увидел в приёмной незнакомого майора-казаха, который вытянулся перед генералом.

— Разрешите, товарищ генерал? Майор Индукаев.

— Входи, майор, — бросил на ходу полковник. По виду вояка был из дальних, Богом забытых гарнизонов, большого начальства видел мало, поэтому слегка робел, стоял навытяжку, как оловянный, и сильно волновался.

— Садись, майор, — просто сказал Арчеладзе, чтобы расслабить собеседника. — Как служба?

— А вот, товарищ генерал! — Индукаев чуть улыбнулся и, сняв фуражку, показал венчик чёрных, смолистых волос на затылке. — Десять лет боевого дежурства.

— Да, брат, мы тут тоже лысеем, — согласился полковник. — Ну, рассказывай, с чем пришёл.

— Я служил на точке в Архангельской области, товарищ генерал, — сообщил майор. — Стратегические ракеты «СС-20».. Вам же можно всё говорить?

— Да, пожалуй, всё, — подтвердил Арчеладзе. — Говори.

— Дивизион попал под сокращение, как только начали разоружаться, — сказал Индукаев. — Меня перевели в Рязань, три года назад. Теперь я служу там, в должности прораба, строим дороги.

— И много построили? — начинал терять терпение полковник.

— Нет, ничего, ни километра… Пока казармы строим.

— Чем же я могу помочь? Достать кирпича?

Он не понял издёвки, отрицательно замотал головой:

— Кирпича хватает, товарищ генерал. Только деньги плати…

— Что же тебе недостаёт, майор?

Он вдруг смутился: у него не хватило смелости решиться на что-то и произнести первое слово. Он замолчал, как растерянный, не знающий урока школьник. Сидел, жалко молчал, и в глазах его медленно вызревал страх. Мгновенно пересохшие губы склеились, задрожали пальцы, мнущие поля фуражки. За этим наблюдать было странно: ничего ещё не сказал, но уже перетрусил от одной мысли, что придётся сказать.

Полковник молча сходил в комнату отдыха и принёс ему стакан с минеральной водой.

— Попей, майор, легче станет…

Тот отпил несколько глотков, но легче ему не стало. Он даже попробовал откашляться, протолкнуть ком в горле, да, похоже, у майора закупорились мозги. Он наверняка давно служит в России, среди русских, разучился скрывать внутреннее состояние. Это уже не походило на робость — в нём совершалась какая-то внутренняя борьба. Пришёл подготовленным и убеждённым, и вдруг, оказавшись перед генералом, сильно усомнился в том, что хотел тут изложить, передумал, испугался и теперь не видел выхода из положения.



— Давай, майор, рассказывай, — неторопливо подтолкнул полковник. — Тебя как по имени-отчеству?

— Борис Рамазанович, — не сразу выдавил Индукаев упавшим голосом. — Когда я волнуюсь… плохо говорю. Забываю по-русски…

Это он уже врал! Русским он владел отлично и, скорее всего, не помнил своего родного языка.

— Да, стратегические ракеты у нас были в надёжных руках, — проворчал Арчеладзе. — Можно и не сокращать: всё равно бы не взлетели.

А ведь он проходил специальную психологическую подготовку, обязательную для офицеров на боевом дежурстве. Должен был уметь владеть собой в самой экстремальной ситуации. На плохие нервы тоже не сошлёшься — списали бы в один миг, отправили на пенсию, потому что идёт сокращение армии и не знают, куда пристроить здоровых офицеров.

— У меня была отличная смена, — попробовал оправдаться он. — Это сейчас я переквалифицировался…

— И пришёл рассказать мне автобиографию, а, Борис Рамазанович? — усмехнулся полковник.

— Нет, товарищ генерал, — глаза у майора блеснули. — Ракеты сняли с боевого дежурства, извлекли из пусковых шахт… И транспортировали! На уничтожение! Нас разоружили! Мы сейчас не можем противостоять…

— Понятно! — отрезал Арчеладзе. — Ты ошибся адресом, майор. Иди к министру обороны…

— Я не ошибся, — Индукаев стал ломать свою фуражку. — По адресу явился… К вам, товарищ генерал. Потому что ракеты транспортировали, а шахты взорвали. Но не все. Одну оставили целую, с пусковым оборудованием и всеми системами. А армейскую охрану заменили. Какие-то люди приехали, в камуфляже, спецбригада. Я собирался уезжать, документы ждал. У меня семья — жена и четверо детей… И тут вызывают в штаб, меня и ещё одного, майора Горстева. Командир дивизиона говорит: «Заработать хотите? Садитесь в вертолёт и на точку». И сам с нами полетел… Прилетели, а шахта в порядке, ракетный кран работает. Поставили задачу — спуститься в бункер, пройти к пусковой установке и перекрыть систему охлаждения. Там в стволе шахты порвали трубопровод и потёк газ. Мы переоделись в защиту и полезли… Ракеты снимали в спешке, ничего не отключено. Крановщик у них был неопытный, наверное, гражданский. Опускал контейнер и зацепил трубу… Мы один вентиль нашли, перекрыли, а утечка всё равно есть. Надо всю линию смотреть. Я полез в шахту, а там эти контейнеры стоят. Думал, взрывчатка, только уж сильно много. А тот, которым трубу прорвали, упал в шахту, видимо уронили. Его искорёжило, а одна стенка лопнула по сварке и дыра большая. Я фонарём посветил — битые ящики и что-то блестит. Рукой залез, вытаскиваю — золото. Слиток такой, чушка… А там ещё…

Говоря это, он ни разу не поднял глаза, бубнил себе в фуражку, лежащую на коленях, и нещадно мял, трепал её. Полковник отнял у него головной убор и положил на стол.

— Ну, а дальше-то что, Борис Рамазанович?

— Дальше?.. Проверили весь трубопровод, нашли утечки на стыках, перекрыли, — майор поковырял заусенцы. — Наверх поднялись, переоделись и в душ. Нам сразу деньги выплатили, по полмиллиона каждому.

— Напарник твой, Горстев, видел, что в контейнерах? — спросил полковник.

— Не видел, — он на мгновение вскинул глаза. — Я ему в бункере сказал, что это не взрывчатка, а золото. Он не поверил, засмеялся…

— Ты хорошо разбираешься в золоте, майор?

— В золоте не очень, но от взрывчатки отличу…

— А как ты определил, что там золото?

— В руки взял, — объяснил Индукаев. — Слиток маленький, а вес… Килограммов тридцать. Да и по цвету видно… Какие-то цифры выбиты.

— Что не прихватил с собой слиточек-то? — усмехнулся Арчеладзе. — Сейчас бы вон как пригодился. И не пошёл бы в прорабы…

— Думал, — признался он, — но испугался. Правда, нас не обыскивали потом, но пропустили через душевую и смотрели, как переодеваемся.

— Кто смотрел?

— Какие-то штатские… И охрана.

— Какая охрана?

— В камуфляже не поймёшь.

Полковник стал к окну и долго глядел на улицу. Майор притих за спиной, но чувствовалось, сидит настороже, как суслик у норки.

— Всё это очень любопытно, — проронил полковник. — И что, вы потом так и улетели в жилой городок? Подписки с вас не брали?

— Нет, не брали… Я потом уехал через два дня. Вместе с семьёй, к новому месту назначения.

— Они, эти люди… сами не могли перекрыть газ?

— Там же надо знать систему, где что…

— А теперь скажи-ка мне, Борис Рамазанович, — Арчеладзе обернулся к майору, — с чего это вдруг ты сейчас ко мне явился? В шахту лазил в восемьдесят девятом?

— Так точно…

— Спохватился только сейчас.

— Давно хотел, думал, — с готовностью ответил Индукаев. — Когда услышал, что золотого запаса осталось всего двести сорок тонн, подумал… А куда идти? К кому? Не знал же, ищут или нет.

— И тут решился?

— Узнал, что ищут…

Полковник молча подошёл к нему, бесцеремонно расстегнул китель майора, содрал его с плеч и вместе с фуражкой отнёс к секретарю в приёмную.

— Пусть у тебя тут посидит «майор», — сказал он. — Понадобится — вызову. — И, положив одежду на стул, вернулся в кабинет.

— Узнал, говоришь, что ищут? А от кого узнал? Мы по радио рекламы не давали.

— В особом отделе части, — сказал майор. — Разговорились с особистом…

— С каким? Кто такой?

— Капитан Рыскаев, мой земляк…

— Рыскаев? — изумился полковник. — Ну и Рыскаев… Ты зайди-ка в соседний отдел, майор, и спроси, чем занимается Арчеладзе. И тебе не скажут, потому что не знают. А капитан Рыскаев в Рязани знает! Вопрос — откуда?

— Мне неизвестно, товарищ генерал, — с неожиданным упрямством проговорил Индукаев. — Мне Рыскаев посоветовал, вашу фамилию дал. Мы с ним подружились, с капитаном…

Арчеладзе опёрся одной рукой на спинку стула, другой — о стол и навис над майором.

— Теперь послушай-ка меня, сынок, — жёстко и резко сказал он. — Всё ты тут складно мне напел. Только вот сробел в самом начале, чего-то испугался. Но потом хорошо говорил, продуманно… Да ведь наврал же! От начала до конца. Единственная правда, что у тебя четверо детей. Остальное — враньё!

— Никак нет, товарищ генерал…

— Ты что, идиот?! — рявкнул Арчеладзе. — Да если бы ты увидел в шахте золото — назад бы не вернулся! Так бы и прикопали в бункере!

— Они не знают, что я видел…

— А когда узнали?.. Ты бы уже валялся где-нибудь с перерезанным горлом! Вместе с напарником! Хотя он ничего не видел…

Майор медленно помертвел, замер, превратившись в каменное изваяние с жёлтым лицом.

— Встать! — приказал полковник. — Отвечай, кто послал?

Индукаев вскочил, вытянулся и снова замер. На лбу заблестел пот. Жёлтый голый череп напоминал обкатанный голыш, а лицо стало непроницаемым и бесчувственным.

— Запомни, майор, — глухо и властно проговорил Арчеладзе. — Не выпущу тебя отсюда, пока не скажешь. В казематах сгною! Твоих детей лишу отца, грех на душу возьму… Отсюда не выйдешь!

Из жёлтого он медленно превратился в серого, набрякло и отяжелело лицо. Полковник обошёл Индукаева, как статую, и сел в своё кресло.

— Есть же какие-то другие ценности, кроме денег, майор, — проговорил он, глядя мимо. — Здоровье, свобода, дети… А ты погнался за деньгами, офицер… Сколько обещали? Миллион? Два?

— Денег не обещали, — вдруг сказал Индукаев. — Квартиру надо… Мне жить негде.

— Всего-то?

— А разве этого мало, когда нет крыши над головой?.. Дадут квартиру, могу остаться в России. Не хочу ехать в Казахстан, а казахов отправляют…

— Кто обещал квартиру?

Индукаева мелко затрясло, заплясали губы — не мог вымолвить ни слова…

— Ну, что раскис?! Кто послал ко мне?!

Майор неожиданно упал на колени.

— Пожалейте детей, товарищ генерал… Скажу, я скажу, только детей, детей…

Полковник никогда не видел в своём кабинете плачущего мужчину…

Кристофер поставил на стол три высоких бокала и тренированной рукой наполнил их из колбы миксера жидкостью, по виду напоминающей какао со сливками.

— Прошу вас, господа. Мистер Прист? Это не отравлено.

Мамонт отхлебнул глоток — по вкусу напиток напоминал кислород, но сильно отдавал миндальным орехом. Пена тихо шипела в бокале, оставляя стенки чистыми и сухими.

— Пить следует маленькими глотками и быстро, — поучал он, опрастывая свой бокал. — «Валькирия» усваивается уже во рту, но это не наркотик и не алкоголь. Все компоненты приготовлены из натуральных продуктов и газов. Никаких квасцов, дрожжей, холестерина. Это уникальный и божественный напиток. Сегодня вам можно не обедать: достаточное число калорий вы уже получили.

Мамонт отпил чуть больше половины и отставил бокал. В гортани и носу приятно пощипывало, как от хорошего шампанского.

— Вы приехали в Россию как рекламный агент? — спросил он.

— Мистер Прист, «Валькирия» в рекламе не нуждается, — Кристофер, улыбаясь, смотрел на Дару. — Вся реклама — попытка сбыть негодный товар. «Валькирия» пойдёт по России из рук в руки, без фирменных магазинов и торговых палаток. Она пойдёт, как таинственная женщина, которую желают все и все провожают жадными взглядами. Вы слышали о таком продукте, как гербалайф? Это основанное на травах сбалансированное питание. Нет, мы не имеем отношения к Марку Хьюзу и его гербалайфу, но давно и пристально наблюдаем за его опытом, должен сказать, весьма полезным для нас. Нравится его идея, размах и напор. «Валькирия» обольстит Россию таким же путём, но более стремительным, ибо имеет другие качества и очень низкую цену. Мы не имеем намерений зарабатывать на этом миллиарды. Пусть дистрибьютеры получат продукт бесплатно и продают по цене, установленной нами, пусть они зарабатывают себе на жизнь. А отсюда, из России, «Валькирия» отправится завоёвывать мир.

Мамонт прислушивался к собственному состоянию. Сначала по телу разошлось благодатное тепло, затем в суставах и крупных мышцах спины появилась лёгкая и тоже приятная ломота, как после хорошего сна. Хотелось потянуться, размяться интенсивными движениями: во всём теле ощущалась лёгкость. Наконец, в солнечном сплетении и спинном мозге возник какой-то весёлый, пузырящийся, как шампанское, жар.

— Почему начали с России? — спросил Мамонт. — Ваш напиток имел бы успех на Западе.

— Только из гуманных соображений! — мгновенно ответил Кристофер. — Запад сыт тем, что имеет. Россия голодна, измучена режимами, идеологиями. «Валькирия» — это глоток свободы. Пусть русские испытают её, они заслуживают её в мученической жизни.

— Возможно, вы великий гуманист, — предположил Мамонт. — Но в России понятие «свобода» не значит находиться в некоем состоянии эйфории бездумной жизни.

— Да, возможно, — согласился он. — Вы правы, я плохо знаю нынешние нравы узкого круга лиц, которые называют себя бизнесменами, предпринимателями. В их обществе много людей, которые не уважают закон, почитают первобытные отношения силы… Они — не Россия, эти новые русские. А ту, настоящую Россию, мистер Прист, я знаю довольно хорошо, поскольку давно занимаюсь проблемами русского этноса. Это огромный и неуправляемый народ, заселяющий такую же огромную территорию. Для утверждения нового мирового порядка мало проводимых здесь реформ. Они ничего, кроме хлопот и разочарования, не дадут. И это известно сведущим людям. При том национальном характере, который существует сейчас, вхождение россиян в мировое сообщество всегда будет проблематично. Непредсказуемость, особый род мышления, внезапная агрессивность, поклонение химерическим идеям… «Валькирия» освободит русских от собственной судьбы, которая им самим становится в тягость. Пусть российские мужики пьют этот божественный напиток, а не водку. Пусть они занимаются любовью с женщинами, а не воюют. Вам сейчас хочется заняться любовью, мистер Прист?

Мамонт уже несколько минут ощущал предоргазмовую сладкую боль в позвоночнике. А рядом лучились огромные глаза Дары, и её высокая грудь начинала захватывать воображение. Он никогда не испытывал такой страсти к женщине; привычные способы самоуправления в таких ситуациях сейчас не срабатывали, не держали ни нравственные, ни психологические барьеры, и он спасался тем, что, мысленно вызвав образ Валькирии, старался удержать его перед взором…

— Мне не хочется заниматься любовью, — проговорил он сквозь зубы. — Продолжайте, я слушаю…

— Сексуальная революция всколыхнула и омолодила кровь многим нациям Запада, — бесконечно двигаясь, пояснил Кристофер. — Возникли интерес к жизни, энергия, страсть, особая субкультура, основанная на взаимоотношениях мужчины и женщины. Чопорность в половых отношениях порождала скованность наций, неспособность их к движению. Нельзя идти вперёд с тяжёлым и ненужным хламом прошлой эстетики. Сексуальная революция отсекла постромки, и повозка с тяжёлым грузом покатилась сама собой, а освобождённые кони понеслись вперёд. То же самое мы должны сделать в России. Только иным способом, поскольку сексуальная революция не годится для русских. Она несёт за собой нежелательные для мира побочные явления — агрессивность, преступность, наркоманию. «Валькирия» — чистый продукт и самый приемлемый для этой страны.

— Вы хотите наладить его производство в России? — спросил Мамонт. — На базе фирмы «Валькирия»?

— Да, мистер Прист. — Кристофер сел напротив Дары. — И не только. Далее следует организация сети дистрибьютеров, супервайзеров, табуляторов, которые станут распространять продукт. Из рук в руки! Я создам культ «Валькирии», её почитание, преклонение перед ней. Каждый третий человек будет её жрецом…

— О, Кристофер, я хочу быть первой жрицей! — воскликнула Дара. — «Валькирия» приводит меня в восторг!

— Для вас, миссис, всё что угодно! — раскланялся гиперсексуальный мальчик. — Я подарю вам весь комплект продукта. Эта пробная партия изготовлена в Южной Америке…

Он метнулся на кухню. Дара взяла руку Мамонта.

— Спокойно, милый, — промолвила одними губами. — Так нужно…

Кристофер вернулся с небольшой упаковкой, напоминающей торт, на крышке которого мужчина целовал женщину. Их перечёркивала надпись — «Валькирия». Он преподнёс коробку Даре, поцеловав руку.

— Ах, миссис… Если бы вы были свободны от старого багажа…

— Увы, не свободна, — вздохнула она. — У меня ревнивый муж. Бойтесь его, Кристофер.

— Надо полагать, в дискетах технология производства «Валькирии»? — сухо спросил Мамонт.

— И потому я требую их в первую очередь!

— Могу я рассчитывать на определённый процент от прибыли? — поинтересовался Мамонт.

— Ваш муж невыносим! — Кристофер вскинул руки. — Он помешан на выгоде! Но я же сказал: прибыли не будет. Производство «Валькирии» заведомо убыточное предприятие.

— Хорошо, я могу получить продуктом!

— Он сумасшедший!

— Это всё для меня, — ласково ответила ему Дара. — Майкл безумно влюблён. Он обещал положить весь мир к моим ногам.

— Вы достойны этого! — с сожалением признал Кристофер. — Я бы тоже хотел положить его перед вами… Да, мистер Прист, вы получите свою долю продукта.

— Это следует оформить контрактом, — тут же заявил Мамонт. — Подготовьте его вместе с металлом к моменту передачи материалов.

— А как скоро я получу материалы?

— Как скоро будет металл.

— Этот презренный металл могут доставить завтра, — согласился Кристофер. — Но мне будет необходима охрана.

— Никакой охраны! — заявил Мамонт. — И никаких третьих лиц.

— Я стану охранять вас, — своим гипнотическим тоном проговорила Дара. — Вы доверите мне это, Кристофер?

— Безусловно, миссис…

— Утром я пригоню машину, — продиктовал Мамонт. — Мы вместе поедем к месту, где вы получите металл. Погрузите золото, я сяду к вам в машину. И передам материалы.

— В моём присутствии, мой мальчик, — добавила Дара.

Кристофер тихо простонал и прикрыл глаза:

— Завидую вам, Прист…

— Итак, завтра в восемь утра, — Мамонт встал. — Я похлопочу, чтобы вам включили телефон.

— До завтра, миссис! — провожая, сказал Кристофер. — За вас готов отдать всё золото, что имею.

— До завтра, — проронила она. — Благодарю за подарок.

Мамонт едва удержался до машины. И когда они захлопнули за собой дверцы «Линкольна», он обнял Дару и стал целовать лицо, глаза и губы — жадно и восторженно, как подросток.

— Прекрати, Мамонт! — холодно сказала она, пытаясь высвободиться. — Раскис от какой-то гадости!

— Я раскис от победы! — чуть не крикнул он.

— Не спеши, милый, — жёстко проговорила она, однако расслабилась. — До победы теперь ещё дальше…

Мамонт с сожалением выпустил её из объятий, включил двигатель и тронулся с места. Дара смотрела в одну точку.

— Мне известно, что мы пили с тобой, — сказала она. — В монастырях поклонников культа Фаллоса в Тибете существовал обряд жертвоприношения. Избирали двух разнополых детей грудного возраста. Мальчика воспитывали в мужском монастыре, девочку — в женском. До двенадцати лет они никогда не видели друг друга. Мальчик не имел представления, как выглядит женщина, девочка никогда не видела мужчин. Но им ежечасно говорили друг о друге, описывали девочке красоту мальчика, а мальчику — девочки. И всё время давали напиток, по составу примерно такой же, что отведали мы. Только он назывался «эликсиром любви». Основной возбуждающий компонент его — доледниковое растение трапа патанс. Это водяной орех, который сохранился доныне… В день жертвоприношения подростков в последний раз поили эликсиром и вводили в храм Фаллоса. Они бросались друг к другу, мгновенно сливались и умирали от оргазма. Таким образом возносилась жертва… Но сами жрецы никогда не пили эликсира.

Мамонт всё внимание старался переключить на дорогу, рисковал, перестраиваясь из ряда в ряд, и обгонял, опасно выезжая на встречную полосу, — пытался таким образом сбить томящую боль в спинном мозге. И не мог. Напротив, от движения и риска она усиливалась, становилась мучительной, захватывала мысли и чувства.

— Ничто не ново в этом мире, — продолжала Дара. — Всё уже было, и не раз… Вещий Гой Зелва однажды сказал, что история Содома и Гоморры — не библейское сказание. О них есть упоминание в Весте. Только города эти назывались Садам и Гамара. Постоянство жизни и Движение смерти. Жители Гамары открыли «эликсир любви» и, ликуя, медленно умирали от плотской страсти. Между тем жители Садама с ужасом смотрели на самоубийц и пытались защититься от этого эликсира. Но однажды ночью гамарцы принесли глиняный сосуд и поставили его на площади Садама. Утром разгневанный управитель при большом стечении парода взял камень и разбил сосуд. Но брызги полетели в горожан. Слизывая их с губ, они вкусили «эликсир любви», и на этом оборвалось их постоянство жизни. Всякое вмешательство в высшее чувство любви — дорога к гибели, ибо любовь — это истинное сокровище варваров.

Она заметила его состояние и замолчала. Мамонта била дрожь, лицо становилось неуправляемым, гримаса сладострастия перекашивала его, изо рта потекла нить слюны…

— Тебе совсем плохо, Мамонт? — спросила Дара.

Он лишь качнул головой, не в силах говорить. Язык не слушался…

— Сейчас будет поворот направо, — сказала она. — Потом езжай прямо.

Мамонт послушно повернул и поехал по неширокой, пустынной улице. Попробовал кусать губы, но даже боль теперь казалась ему сладкой…

— Думай о Валькирии! — приказала Дара. Разум тоже становился неуправляемым, казалось, мозги превратились в желе, и не хватало воли держать образ Валькирии перед взором или хотя бы думать о ней, мысленно повторяя имя. Она виделась лишь обнажённой и усиливала страсть…

— Останови здесь, — велела Дара. — Сейчас пойдёшь со мной.

Мамонт затормозил возле какой-то церкви, качаясь, словно пьяный, выбрался из машины.

— Идём!

В храме было тихо и пусто. Служба давно закончилась, в медных подсвечниках догорали огоньки. Дара подвела его к иконе Богородицы.

— Приложись, — потребовала она, и наклонила рукой его голову.

Он поддался, поцеловал тонкую руку, утонувшую в меди оклада.

И почти сразу ощутил, как отступило наваждение мучительной страсти. Ошеломлённый этим, он остался стоять перед образом.

— Гои почитают её как Вещую Валькирию, — сказала Дара и тоже приложилась к иконе. — Задолго до рождения Её Сына волхвы, Вещие Гои, увидели звезду, ещё не взошедшую на небосклоне, и отправились в путь. Поэтому они пришли первым и поклонились Сыну и Матери. Непорочное зачатие — удел Вещих Валькирий.

Мамонт вышел из храма совершенно успокоенным и с чувством облегчения, словно отмылся от грязи и переоделся в чистые одежды.

Но в машине вдруг увидел упаковку «Валькирии», — этот продукт лежал здесь как доказательство того, что до победы и в самом деле стало ещё дальше…

Майор Индукаев утверждал, что этих людей он никогда раньше не встречал, за исключением одного — седого полковника с розовым, моложавым лицом, которого видел в штабе части за несколько дней до того, как к нему пришли эти незнакомцы. Полковник был чужой, по виду приехавший из Москвы, поскольку от столичных вояк исходит особый неармейский запах…

Этот полковник привёл с собой двоих в гражданском. Он сам не представлялся и не представлял своих товарищей: у майора сработал армейский инстинкт веры — в мундир и старшинство звания. Тем более что видел уже полковника в штабе, а лицо было запоминающимся.

Они пришли в строительный прорабский вагончик, когда майор обедал — ел из котелка гречневую кашу с мясом, принесённую из солдатской столовой. Застали его в неловком положении — с набитым ртом, и майор не знал, то ли дожевать и проглотить, то ли выплюнуть эту кашу — чужую, солдатскую: гости могли подумать, что он объедает рядовых…

Тут уж было не до представлений и прочих формальностей.

Как показалось Индукаеву, старшим из пришедших был не полковник, а один гражданский — человек лет пятидесяти пяти. По поведению он не был военным, но чувствовалось, что имеет большую власть над своими товарищами. Выглядел он не совсем здоровым человеком — жёлтое, сухое лицо, как у страдающего хроническим гастритом. Майор насмотрелся на таких больных ещё на службе в ракетной части. Второй гражданский имел очень хорошую примету: протез кисти левой руки, пальцами которой можно было совершать некоторые движения — брать бумагу, сигареты, носовой платок. В разговоре он участия не принимал, но очень внимательно слушал. На вид лет сорока пяти, толстый, с двойным подбородком, но очень подвижный.

Сначала пришедшие поспрашивали о службе, семейном положении — но всё проформы ради. У майора сразу сложилось впечатление, что они всё знают о нём, даже его друзей и знакомых по прежней службе на точке. До этого момента Индукаев считал их проверяющими из штаба округа. Однако когда старший гражданский без всяких прелюдий спросил, готов ли он выполнить специальное задание, стало ясно, что они из особого отдела либо из Главного разведуправления. Майор подумал так потому, что было произнесено специальное задание, интригующее и специфическое выражение. Как военный человек, он ответил, что готов выполнить любой приказ, только надо, чтобы согласовали его с непосредственным начальником. Это пришедшие брали на себя и, по всей видимости, заранее всё согласовали. Какое будет конкретно задание, ему тогда не сказали, однако сразу объявили, что по выполнении он получит отдельную квартиру в новом доме, и показали выписанный на него ордер. Кроме того, эти люди уверили, что он останется служить в Российских Вооружённых Силах и как национал не будет отправлен в республику суверенный Казахстан.

После согласия у майора тут же, в вагончике, отобрали подписку о неразглашении, которую он, кроме подписи, скрепил отпечатками большого и указательного пальцев обеих рук. Его строго предупредили, чтобы он не говорил ничего даже жене. Пришедшие посадили его в чёрную «Волгу», подвезли к общежитию, где жила семья, велели переодеться, взять с собой «тревожный» чемодан и сообщить домашним, что уезжает в командировку на две недели…

На этой же машине его привезли в Москву, но при въезде в город попросили надеть очень тёмные солнцезащитные очки. Майор и так не знал столицы, тут же вообще потерял всякую ориентировку. Ему стало страшно, показалось, завезут куда-нибудь и убьют, хотя никакой агрессивности эти люди не проявляли. Потом майора привезли в жилой дом, поднялись на лифте, в квартиру примерно двенадцатого этажа. Здесь он прожил одиннадцать дней, и при нём всё время неотлучно находился человек с протезом, который попросил называть его Николаем. Он занимался с Индукаевым разучиванием версии с золотом, которую потом и услышал Арчеладзе. Сначала майор выучил её с машинописного листа, затем Николай заставил всё забыть и пересказывать только своими словами, пусть путано и сбивчиво. Попутно он обрисовал, как могут выглядеть контейнеры, ящики, золотые чушки, охранники и прочее. Этот инструктор ничего о себе не рассказывал, но однажды обмолвился в бытовой беседе, что Афган никогда не забудет. Из окон четырёхкомнатной квартиры с левой стороны был виден шестнадцатиэтажный жилой дом с космической телеантенной на крыше и тремя велосипедами, привязанными к стальным поручням, из окон зала — дом из белого кирпича с номером «98», написанным на углу красной краской.

После натаски уже на другой, иностранной марки машине майора отвезли в гостиницу профсоюзов, где был снят отдельный номер 254. Ему принесли новую военную форму в полном комплекте, китель и фуражку, которые полковник предусмотрительно забрал перед откровенным разговором с Индукаевым. От Арчеладзе майор должен был вернуться в свой номер, где ему обещали вручить ордер на квартиру и проездные документы.

С какой целью проводится вся эта операция, майору не объясняли, на все вопросы отвечали, что преследуются только государственные интересы.

Выслушав эту исповедь, полковник посадил Индукаева в приёмной, вызвал эксперта и приказал сделать фотороботы работавших с майором людей. Сам же пошёл в лабораторию технической экспертизы, где пороли китель и фуражку Индукаева. В лацканах были обнаружены два микрофона с передающими устройствами, а в фуражке выше кокарды — радиомаяк. Майора нашпиговали импортной радиоэлектроникой, что означало постоянную слежку за ним людьми профессиональными и предусмотрительными.

В этот момент Арчеладзе подумал и пожалел о своей ошибке — не снял со старика Молодцова шляпу, плащ и пиджак: именно эти вещи унесли «грабители». И ясно зачем — освободить его от электроники и имитировать простую уголовщину…

Полковник приказал поставить на место микрофоны и радиомаяк, аккуратно зашить, отгладить всё и принести к нему в кабинет.

Когда он составлял сам штатное расписание отдела, то умышленно не заложил ни одной должности заместителя, чтобы всё держать в собственных руках, чтобы ни один исполнитель никогда не мог видеть общей картины оперативно-розыскных действий. Теперь он чувствовал желание перевалить судьбу майора на кого-нибудь, поручить это дело тому, с кого можно спросить потом, но такого человека в отделе не было. За два года сотрудники привыкли исполнять детали, в редком случае отдельные узлы, а здесь требовалось отличное знание всей обстановки…


Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.03 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>