Ольга сидела в плетёном кресле на заднем дворе. Смотрела на безмятежную гладь бассейна. По радио обещали температуру больше ста градусов (сноска: по шкале Фаренгейта, что равняется примерно сорока

***

Ольга сидела в плетёном кресле на заднем дворе. Смотрела на безмятежную гладь бассейна. По радио обещали температуру больше ста градусов (сноска: по шкале Фаренгейта, что равняется примерно сорока градусам по Цельсию), такой парилки, со слов ведущего утреннего шоу, здесь не было с тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. Это не радовало. Ольга перевела взгляд с бассейна на лес, начинавшийся сразу за низким заборчиком, огораживавшим их участок. После засушливой недели деревья стали похожи на марафонцев, бегущих последние ярды перед финишем, такие же усталые и высушенные.

Ольга поправила соломенную шляпу так, чтобы тень от широких полей накрывала лицо до самого подбородка. Надо признать, она просчиталась. Джейк, с виду такой славный, забитый писака, на деле оказался не таким уж забитым, вдобавок ещё и чрезмерно рассудительным. Вначале заставил подписать брачный договор, да такой, что и с бульдозером не подкопаешься, а потом увёз в эту глушь, поближе к своей мамочке, необъятной сварливой карге. Ольга терпеть её не могла. Слава богу, мамаша Джейка умерла прошлой зимой. Это сделало жизнь чуточку радостней.

Со столика рядом с креслом она взяла высокий бокал, наполненный ромом, разбавленным льдом и вишнёвым соком. Сделала маленький глоток. Сладкая горечь прокатилась по горлу. Последние два года она слишком много пьёт. Ольга понимала это, но ничего поделать не могла. Только алкоголь позволял хоть как-то примириться с унылой действительностью.

Майк, лежавший по соседству на шезлонге в одних светло – зелёных плавках, поправил съехавшие на кончик носа солнцезащитные очки с большими выпуклыми линзами, прятавшими под собой половину лица. В отличие от Ольги он обожал жару.

- Соглашайся, - прервал затянувшееся молчание Майк.

- Я не знаю. Что-то не вызывает у меня доверия твоё предложение.

- Брось, там серьёзные ребята. У них целый талмуд рекомендаций. И, представляешь, даже офис и визитки есть. Сама говоришь, что устала от Джейка.

- Устала, всё так, у него застой, а в такие моменты он просто невыносим.

- И не говори. Отец с ума сходит. Мы уже третьего редактора поменяли. Помнишь Роба? Ты, наверняка, встречалась с ним на прошлогоднем ужине в честь двадцатилетия издательства. Низенький такой, немолодой, кучерявый, в древних очках с перемотанными синей изолентой дужками.

- Вроде бы … - в памяти всплыл размытый образ.

- Сущий одуванчик. Ладит абсолютно со всеми. Твой муж умудрился достать и его. После последнего телефонного разговора с Джейком Роб пришёл в кабинет отца бледным, с трясущимися руками и заявил, цитирую: «Я не собираюсь больше работать с этой чернушной свиньёй». И это сказал Роб. Я даже представить не могу, как у твоего мужа получилось довести нашего добрячка.

Рука Майка легла на бедро Ольги и нагло поползла вверх.

- Зачем ты нацепила этот ужас? – на ней был чёрный купальник, закрывавший тело вплоть до самой шеи. – В таком же, наверное, в молодости моя бабка ходила на пляж. Но даже эта страхота, не может скрыть твою красоту.

Ольга повернулась к наглецу. Позволила себе мгновенье наслаждаться видом тренированного тела и кожей, загоревшей до медного отлива, после скинула руку.

- Перестань, Майк, - холодно сказала она.

- Да ладно тебе, неужели совсем не хочешь?

Рука Майка вернулась на её бедро. Вдобавок он ещё поиграл мышцами груди. Ольга чуть не прыснула от смеха. Неужели он и вправду думает, что стоит ему махнуть сиськой и любая самка обомлеет? Она повторно скинула его руку и сделала ещё один, на этот раз большой, глоток из бокала.

- Майк, послушай меня, - она говорила медленно, как если бы разговаривала с ребёнком, - тот раз был ошибкой. Мы были пьяны. Прошу тебя, успокойся уже. Иначе мне придётся рассказать всё Джейку.

Майк улыбнулся, мол, попробуй и посмотрим, что из этого выйдет.

- Я расскажу ему свою версию того раза, - добавила Ольга. – Как думаешь, если что, кому он поверит? Тебе или мне? Мне кажется, твой отец не будет рад потере такого автора как Джейк. Пусть даже, иногда, он ведёт себя как свинья.

- Фамилия обязывает, - буркнул разом помрачневший Майк.

Ольга сделала вид, что не услышала, а Майк сменил тему:

- Так ты согласна или нет?

Она отпила ещё чуть-чуть рома. А почему, собственно, нет? Джейк испоганил её жизнь. Поставил жирную точку на всех мечтах, взамен наградив затворничеством в этом паршивом городишке.

- Надо договориться с Абрамсом и этим другом Джейка, Ником. Если они не согласятся нам и пытаться не стоит.

- С доктором я уже говорил, он поможет. А вот Ник, не знаю, я пробовал вывести его на этот разговор, но он старательно уходил от темы. Да и бог с ним, справимся и без него. Так даже интереснее будет. Всё зависит от твоего решения.

Ольга залпом допила ром.

- Я согласна.

- Замечательно. Когда вернётся Джейк?

- Это вы его издатели, ты должен знать.

- У меня слишком много дел, я не могу уследить за всем.

- Он обещал вернуться к концу июня, максимум к середине июля.

- Минимум полторы недели … Очень хорошо. Я свяжусь с «Конторой», они пришлют людей и всё подготовят.

- «Контора», - Ольга фыркнула, - это они так называются?

- Да.

- Какое-то нелепое название, словно из дешёвого фильма.

Солнце скрылось за чахлым облачком. Ольга прикрыла глаза. Алкоголь шумел в голове, было немного страшно, но время ещё есть, всё можно переиграть, от всего можно отказаться.

- Я знаю, что Олдвиль ваш родной город, но почему вы решили вернуться сюда после стольких лет, и почему именно в этот дом?

С журналисткой из «Парадайз», представившейся Лиз, мы разговаривали уже час. Стандартные вопросы, привычные ответы. На столе работал диктофон, девушка иногда делала пометки в блокноте. Она мне нравилась, ни как женщина, как персонаж. Вся такая собранная. Несмотря на жару, в сером брючном костюме с подкладками под плечи, делавшими её похожей на пловчиху. Красивые каштановые волосы убраны в ужасный хвост на затылке. В уголках ненакрашенных губ и на лбу глубокие морщины. Резкие движения. Она определённо из феминисток. Не лесбиянка, но из тех, кто любой знак внимания со стороны мужчины, будь то банальный комплимент, или попытка заплатить за обед расценивают как сексуальное домогательство.

- Меня с самого детства тянуло к этому дому, - враньё, будучи ребёнком, я обходил дом Ашеров стороной. – А от Нью-Йорка я устал. Слишком много суеты и бесполезного шума.

- Да уж, - через плечо она скосилась на фасад дома, - мрачно, в вашем духе.

Я улыбнулся собеседнице одной из тех специальных улыбок, что подолгу тренировал перед зеркалом: немного загадочности и чуть-чуть сумасшествия, улыбка маньяка номер пять.

Что не говори, а образ для писателя важен не меньше, чем для актёра или музыканта. Эту сомнительную истину я почерпнул на одном из творческих семинаров, коих в юности посетил великое множество. Безымянный писатель доверил это откровение со сцены снятого в аренду актового зала средней школы аудитории ещё больших неудачников, чем он сам.

Как ни странно, это работало. По крайней мере, свой первый успешный роман я продал только потому, что приглянулся редактору. Он счёл меня забавным фриком. Когда я вернулся в родной город, покупка старого давно пустующего дома Ашеров, заключённого в мрачный кокон легенд была вполне логична. Можно сказать, дом стал венцом моего образа. Этакое деревянное чудовище, сошедшее со страниц рассказов Лавкрафта. Мама говорила, что этот дом был построен по эскизам самого мистера Ашера ещё сто лет назад. Так это или нет, не важно. Архитектору удалось совместить викторианскую строгость (колонны и прочая ерунда в лучших традициях плантаторов юга прилагались) с элементами своего больного воображения: чуть кривые окна, разная высота ступеней … и много чего ещё, по мелочи. В целом, для непривыкшего человека, дом выглядел отталкивающе. А мне только этого и надо было. После переезда все беседы с журналистами, невзирая на погоду и время года, проходили в беседке, из которой открывался отличный вид на фасад дома. В сам дом я их не приглашал, хоть некоторые и пытались навязаться. За порогом мрачное очарование рассеивалось, внутри царила обыденность. Хороший ремонт и современный интерьер. На этом настояла Ольга.

- Продолжим, - прервала паузу журналистка. – В прошлом году вы получили медаль «За выдающийся вклад в американскую литературу». Это подняло волну критики. В «Таймс» даже напечатали статью, где автор, исковеркав вашу фамилию, назвал вас упёртой свиньёй, гадящей экскрементами своего сознания в головы других людей. Как вы к этому относитесь?

Лиз замерла с зависшей над блокнотом ручкой. Она ловила каждое мое движение. Этакий коршун над загнанным кроликом. Наверное, ей хотелось вывести меня из себя. Жаль расстраивать девочку. За последний год я успел привыкнуть к этому вопросу не меньше чем к другим.

- Как я к чему отношусь? К критике или награде?

- К критике, - после заминки журналистка неуверенно добавила, - и к награде, конечно.

- Что же, если про медаль, то мне было лестно и, да, я был горд. Это всё равно, что Оскар получить. А про критику, я не первый, из так сказать «несерьёзных» писателей, кому национальный книжный фонд присудил награду, надеюсь и не последний. В конце концов, значимость писателя должны определять не только высоколобые мужи, но и простой читатель. На мой взгляд, так будет честнее и правильнее. А статья, напечатанная в «Таймс», кстати, получилась весьма забавной, жаль я так и не смог запомнить фамилию автора. Надеюсь, его ждёт большое будущее. Догадаться поменять буквы в фамилии так, чтобы получилось смешно и обидно сможет не каждый взрослый человек.

Кажется, я немного пережал. Ну да ладно, зато у Лиз аж глаза заблестели. Она получила свою маленькую сенсацию. Дешёвая, одноразовая ручка заметалась над блокнотом. Я налил себе лимонада. За время разговора лёд в кувшине успел растаять.

- Если я не ошибаюсь, десять лет назад, именно в этот день в магазинах появилась ваша первая книга «Шептуны»? – закончив писать, спросила журналистка.

- Мой первый роман, - с неподдельным раздражением поправил я. – До «Шептунов» вышло ещё несколько повестей и два сборника рассказов.

- Но признание к вам пришло только после «Шептунов»?

- Всё так.

- Говорят, раньше вы отмечали этот день.

- Ничего не изменилось. Я и сейчас отмечаю эту дату. Только праздник стал камерным. Никаких шумных вечеринок, только семья и друзья.

- Последний вопрос, но для ваших читателей, наверное, самый главный: когда ждать новый роман?

- Не гоните коней. И двух месяцев не прошло с выхода моей последней книги.

- Обычно ваши романы выходят с интервалом в полгода, стоит ли …

- На этот раз, - перебил я, - возможно, придётся подождать чуточку дольше.

- С чем это связанно?

Сказать по правде, я и сам не знал. У меня ещё не было не то что черновика, а даже толковой идеи. Просто какой-то беспросветный ступор.

- Я экспериментирую.

- Спасибо вам за потраченное время.

Диктофон и блокнот с ручкой исчезли в громоздкой дорожной сумке.

- Надеюсь, вы не забудете прислать черновик интервью?

- Через вашего агента?

- Да.

- Нет проблем. Была рада знакомству.

- Взаимно.

Девушка вышла из беседки. Я смотрел, потягивая тёплый лимонад, оставлявший на языке сахарный налёт, как она идёт по гравийной дорожке к своему серому Фольксвагену с жёлтой наклейкой прокатной конторы на заднем стекле. Удивительно, но журналистка шла красиво. Она села в машину, неуклюже развернулась и умчалась прочь. Я ещё некоторое время посидел в беседке, прислушиваясь к удалявшемуся лязгу старенького Фольксвагена, а потом пошёл в дом.

Кондиционеры, хотя и работали на полную мощность, с жарой справлялись плохо. Большие часы в виде Биг-Бена, прижатые в углу к лестнице на второй этаж, мерно отсчитывали секунды гулкими щелчками. Я прошёл в большой обеденный зал. Ольга уже была здесь. Сидела за столом, накрытым на четверых в красном платье с открытой спиной. В высоко поднятой руке она держала бокал, наполненный белым вином.

- Ты специально? – спросил я.

- Что специально?

Она поставило вино на стол, отодвинула стул, повернулась ко мне в пол оборота, давая возможность рассмотреть глубокий вырез.

- Не строй из себя дуру. Ты прекрасно понимаешь, о чём я.

Ольга выглядела так, словно собралась на светский ужин: волосы убраны в хитрую причёску, косметики было не много, но она точно подчёркивала её зелёные глаза, визуально делая их просто огромными, и выделяла полные губы. Моя жена являла собой воплощение женственности. Всего один взгляд, и тебе хочется довериться ей, защищать её. Но … Это лишь ширма. В этом она ничем не отличалась от навестившей меня журналистки. Только Лиз, за всей своей напускной мужественностью прятала маленькую девочку, а Ольга, под маской женственности скрывала циничную холодность.

- Тебе не нравится моё платье? – спросила она, вставая со стула.

Высокая и стройная. Только сейчас я заметил на ней туфли на высоком каблуке. Интересно, за восемь лет прожитых вместе было ли с её стороны хоть что-то настоящее? Или с самого начала всё упиралось в статус и деньги? Не важно. Я влюбился в неё в первую нашу встречу и любил до сих пор.

- Прекрасное платье. Но оно, да и весь твой вид, сейчас не к месту. У нас дружеский … - я запнулся, вспомнив, что сегодня будет ещё Майк, с поздравлениями от своего отца. Мне претил этот выскочка, но выставить его за дверь было бы неуважением, - ужин. Будут стейки с пивом, а не фуршет с официантами.

- Правда? А я как-то не подумала. Но тогда, может быть ты, о величайший из писателей, скажешь, когда в этой дыре моё платье будет к месту? Может быть, в церкви, в следующее воскресенье? Или на ежегодном пикнике женского общества помощи коалам?

Я махнул рукой. Сориться не хотелось. До приезда гостей ещё оставалось время. Вместо бессмысленной ругани можно было попробовать поработать. Я поднялся в кабинет. Идей не было. Но иногда они появляются после долгого сидения перед белым листом открытого документа. Не в этот раз.

Первым приехал Майк. Я услышал рокот его Челленджера, когда он ещё только подъезжал к дому. Спустился вниз. Ник появился чуть позже. Мы сели за стол. Майк от лица издательства поздравил меня с прошлыми успешными романами и пожелал столь же удачных книг в будущем. Потом мы переключились на ничего незначащие темы, забивавшие немую пустоту между едой и выпивкой: «Жара достала»; «Нет, этот фильм я ещё не видел»; «Работа? Медленно идёт, возможно из-за жары…». К моему раздражению Майк пялился на Ольгу, как голодный койот на сочащийся кровью кусок мяса. Она внимания на него не обращала. Впрочем, как и на меня. Сидела отстранённо, словно не с нами. В разговоре никак не участвовала, лишь сосредоточенно пила вино. На четвёртой бутылке пива мне стало всё равно, кто на кого пялиться. Мы с Ником погрузились в детские воспоминания.

Ужин закончился в девять. Как только гости ушли, Ольга сразу поднялась в спальню, прежде всем своим видов показав, что в моей компании совершенно не нуждается. С бутылкой пива я перебрался в гостиную. Просто сидел на диванчике и смотрел в окно на ломаные очертания тёмного леса. Когда бутылка показала дно, закрыл входную дверь и включил сигнализацию. Мне предстояло провести ночь в кабинете, на уютной кушетке.

Сколько себя помню, всегда спал плохо. Кошмары мучили меня с самого детства. Редкая ночь обходится без пробуждения в холодном поту с застывшим на губах криком. Проснулся я и сегодня. Но не по вине плохого сна, а из-за боли. В живот как будто положили мясорубку и стали медленно прокручивать, превращая внутренности в фарш.

Я сжался в комок. Из глаз текли слёзы. Боль сковала дыхание: вдыхать получалось редко и не глубоко. Так я лежал, пока не стало немного легче. Надо было что-то делать. Я потянулся к журнальному столику у изголовья кушетки. Вечером я оставил на нём телефон. Стал водить рукой. Кончиками пальцев коснулся пластикового бока телефона, оттолкнул его дальше. От досады я захрипел, потянулся дальше и… упал с кушетки. Шумно приземлился на деревянный пол.

От удара с губ сорвался протяжный стон, толи проклятья, толи мольбы о помощи, я и сам не понял. Попробовал подняться, но сразу оставил эту идею. Любое движение вызывало раскаты боли по всему телу. Оставалось только лежать, изредка постанывая, с таким надрывистыми, чахоточным хрипом. Время перестало существовать. Я погрузился в тягучую полудрёму.

Скрипнула дверь. Вспыхнул свет. В кабинет вбежала Ольга. Я увидел её голые ноги в тапках с заячьими мордами. Она упала на колени рядом со мной, схватила меня за руку, ни на секунду не прерывая поток бесконечных причитаний:

- Что случилось, что случилось, что случилось…

От её прикосновения неожиданно стало легче. Боль притупилась. Я почувствовал, что снова могу управлять своим телом.

- Помоги … Сесть … - прохрипел я и не узнал собственный голос.

- Хорошо, хорошо.

Она схватила меня за подмышки и потянула вверх. Я помогал, как мог. Кое-как сел. Навалился спиной на кушетку. С каждым ударом сердца боль стихала.

- Что с тобой? Сердце?

Я отрицательно помотал головой.

- Не знаю …

Боль ушла, оставив на память онемевшие пальцы на руках и ногах и неловкость в движениях.

- Надо вызвать врача, - Ольга поднялась с пола и как-то суетливо, по-птичьему, принялась оглядываться по сторонам.

- Не надо.

Она схватила мой телефон с журнального столика. Я взял её за руку.

- Успокойся. Всё уже прошло. Утром схожу сам.

Она порывалась что-то ответить, но смолчала. Бросила телефон на кушетку.

- Как знаешь.

- Лучше помоги дойти до спальни.

С её помощью мне удалось подняться. Опершись на плечи жены, я медленно зашагал вперёд. С каждым шагом разбудившая меня боль казалась всё менее реальной. Когда я, наконец, добрался до спальни и лёг в кровать, она уже превратилась в сон, всего лишь очередной кошмар.

Утром я проснулся раньше, чем обычно. Ольги уже не было. Я встал, потянулся, прислушался к себе: никакого намёка на боль, чувствовал себя прекрасно. Не было даже тяжести в голове после вчерашнего пива. Только холодная неловкость внизу живота и смутная тревога. Глазами поискал на полу тапки. Пустая затея. Они, наверное, остались в кабинете. Повинуясь зову переполненного мочевого пузыря, проследовал в туалет. Первым делом обратил внимания на цвет мочи, красного не было. Уже хорошо. Так что же такое было со мной ночью? В голове с невероятной чёткостью вспыхнуло единственное слово – РАК. В груди стало совсем холодно, затряслись руки. Струя дёрнулась и испачкала обод унитаза.

Я гнал мысль о болезни прочь, но она прилипла намертво. Почему нет? Мама умерла от рака кишечника, говорят, если среди родственников были больные, риск заболеть больше. Нет, у меня не может быть рака. Я здоров, есть проблемы с лишним весом, не более. Я умылся. Ледяная вода отвлекла от мрачных мыслей.

Босиком спустился на первый этаж. В большой комнате пахло сигаретным дымом. Зашёл на кухню. Ольга сидела за столом, лицом к окну, спиной к двери и курила сигарету. Рядом стояла маленькая чашка под кофе. От неё поднималась струйка пара и смешивалась с сигаретным дымом. Ольга бросила курить ещё, когда мы жили в Нью-Йорке, не знал, что у неё остались сигареты.

- С добрым утром, - сказал я.

- Проснулся. Тебе лучше? - меня удивил её голос, какой-то бесцветный и уставший.

- Да.

- На плите яичница с беконом.

- Неужели Джун уже пришла?

- Нет, эта ленивая метёлка в вопросах прихода на работу чрезвычайно пунктуальна. Я сама приготовила.

Она потушила сигарету об блюдце и сделала маленький глоток кофе. Я взял из шкафа тарелку и переложил яичницу. Сел напротив жены, закрыв собой панорамное окно, выходившее на задний двор. Внимательно посмотрел на неё. Ольга была бледной, волосы взъерошены, халат запахнут небрежно.

- Что ты так смотришь? – спросила она.

Это был первый раз, когда я видел Ольгу в таком виде. Раньше она всегда выглядела идеально. Порой мне казалось, что даже если ей доведётся блевать с перепоя, она не забудет подвести глаза и прямо в процессе приведёт в порядок причёску. Растрёпанная Ольга показалась мне чужой и в то же время еще более желанной, чем обычно.

- Я не знал, что у тебя есть сигареты.

- Заначка на чёрный день.

- Ты так за меня переживаешь? Мне даже лестно.

Она не ответила. Только наградила взглядом, в равной степени обиженным и злым. На мне всегда работали такие трюки. Я почувствовал себя виноватым.

- Прости.

- Проехали. Ты пойдёшь к врачу?

- Сегодня суббота. Офис закрыт.

- Так езжай сразу к Абрамсу.

- До Лоувиля двадцать миль. Ни хочу никуда ехать. Со мной уже всё в порядке. Я чувствую себя просто отлично. Дождусь понедельника и схожу к нашему врачу, - я говорил с набитым ртом.

- Твой понедельник это никогда. И тебя всё равно отправят в клинику Лоувиля.

- Отстань, дай спокойно поесть.

- Вспомни свою мать. К чему её привело нежелание идти к врачу?

Это был удар ниже пояса. Яичница потеряла всякий вкус. Я отодвинул от себя тарелку с недоеденным завтраком. В неведенье, порой, сокрыто счастье, но всё же, лучше сразу расставить все точки над «и» и знать, к чему готовиться в будущем.

- Уговорила. Вот прямо сейчас соберусь и поеду. Только вот у Абрамса может быть выходной.

- Я уже позвонила. Сегодня у него смена, - на щёки Ольги вернулся румянец, робкий, едва заметный.

Как же она всё-таки за меня переживает. Это на самом деле льстило.

Я сидел на кушетке цвета кофе с молоком, зажатой в углу маленького кабинета, выдержанного в стиле аскетичного функционализма. Ничего лишнего. На стенах даже не висело рамок со спрятанными под стекло сертификатами и дипломами. Кушетка, рабочий стол с включенным ноутбуком и стопками бумаг, огромное кресло, обитое чёрной кожей. Вот и вся обстановка. Ну, ещё под окном, закрытым вертикальными полосами жалюзи, из большого светло-коричневого горшка рос фикус. Раньше у доктора был другой кабинет, больше и лучше обставленный. Интересно, с чем связаны перемены?

Было около шести вечера. Весь день я провёл в больнице. На своей шкуре ощутив, каково живётся лабораторным мышам. За всю свою жизнь я не сдал столько анализов, сколько за этот день.

Абрамс нервничал. Это было заметно по пальцам, отстукивавшим суетливый ритм по столу, частому ёрзанью в кресле и вспотевшей лысине, матово блестевшей под светом ламп дневного света. Больше всего меня пугало его лицо, на нём застыло выражение сочувствия, а глаза смотрели куда угодно, но только не на меня. Наверное, стоит готовиться к худшему.

- Мистер Биг…

Сделав вступительное «кхм» начал Абрамс, но я его перебил:

- Доктор, оставьте эту фамильярность, мы с вами не первый год знакомы.

- Ок, Джейк. Как вы чувствуете себя сейчас?

- Отлично. Никакого намёка на боль.

Доктор потёр подбородок. Протянув под нос: «Т-а-а-а-к», он извлёк из ближайшей к себе стопки бумаг распечатку.

- Странно, - внимательно рассматривая бумагу, пробормотал Абрамс, - боль должна быть.

Мне стало дурно.

- Джейк, ещё не все результаты получены, но … мы понятия не имеем, что такое с вами происходит. Я могу лишь констатировать факт, ваш организм умирает.

Отлично сказано! Так ёмко, а главное по существу. Мой организм с самого рождения занимался тем, что умирал, теперь начал делать это как-то по-особенному? Я поймал себя на том, что хочу убежать отсюда. Или хотя бы плотно закрыть уши руками и зажмуриться, что бы как на картинке с обезьянками: ничего не вижу, ничего не слышу.

Собрав волю в кулак, я задушил истерику. Неужели всё-таки рак?

- Доктор, у меня рак? – я говорил с трудом, каждое слово приходилось выплёвывать из себя.

- Джейк, мы не знаем. Точно я могу сказать следующее: ваши органы очень быстро разрушаются.

- Очень быстро?

- Да Джейк, очень быстро. Первым остановится сердце, потом перестанет функционировать всё остальное. Если честно, я не понимаю, почему вы не чувствуете боли…

Доктор замолчал. Из кабинета словно пропал весь воздух. Я пристально смотрел на свои руки, сцепленные в замок на бёдрах. Костяшки пальцев от напряжения побелели. Через стену из коридора доносились разговоры людей. Я услышал женский смех. Чья-то жизнь продолжалась, а моя неожиданно подобралась к финишной черте.

- Сколько мне осталось?

- Не больше суток, - вжавшись в кресло, сообщил доктор.

Двадцать четыре часа … По голове словно ударили чем-то мягким и тяжёлым. Реальность превратилась в картинку из телевизора. Завтра вечером меня не станет …

- Это … точно? Возможна ошибка?

- Нет, - доктор сокрушённо покачал головой, - ошибки нет.

- Неужели нельзя ничего сделать? У меня есть деньги, вы знаете, у меня есть много денег.

- Слишком мало времени. Вам никто не успеет помочь. Мне жаль.

- Как мне теперь быть?

Глаза защипало от слёз. Не хватало только расплакаться. Мама говорила, мужчина никогда не должен плакать, даже когда без этого совсем никак.

Одинокая слеза скатилась по щеке. На губах стало солоно. Слёзы покатились обильным потоком. Чего там никогда не должен делать настоящий мужчина? Я скрючился на кушетке и рыдал, обхватив голову руками, растворившись в мокром тумане и в единственной мысли: «за что?».

Доктор Абрамс прекратил истерику. Его руки легли на мои плечи тяжёлым грузом. Я неловко сел, оторвал мокрые ладони от лица и посмотрел на Абрамса. Переполненные слезами глаза исказили доктора, сделали его похожим на лепрекона. Злого карлика, преследовавшего меня в моих снах с самого детства.

- Джейк, вам тяжело, я понимаю… Но надо собраться. У вас есть сутки. Как врач, я должен положить вас в больницу. Но это бессмысленно. Максимум, что мы сможем сделать, это немного отсрочить вашу смерть. Джейк, вы спросили, как вам теперь быть. Езжайте домой. Проведите последние часы с женой, попрощайся с родственниками и друзьями. Поверьте, такая возможность бывает не у каждого. Просто хорошо проведите время. Тем более, что вас не мучает боль. Бог даст, она придёт лишь под самый конец. А может её не будет вообще. Но если что, звоните прямо мне. У вас есть мой личный телефон?

Я кивнул.

- Если почувствуете боль, звоните, я приеду. С болью справиться мне под силу.

Доктор мягко, но настойчиво поднял меня с кушетки. Бубня слова поддержки, принялся выпроваживать из кабинета. Когда я уже стоял в коридоре он с явным облегчением сказал:

- До свидания, Джейк.

Дверь захлопнулась прямо перед носом. До свидания? Уместнее было бы сказать прощай. Утерев слёзы, я побрёл прочь, низко опустив голову, не обращая никакого внимания на окружающий мир. Что мне теперь до всего этого? Ненужная суета … Горе, надежда, радость … Не следовало слушать Олю. Остался бы дома, умер спокойно. А что теперь? Жадно смотреть на часы, провожая каждую секунду? Ну почему именно сейчас? Когда я добился всего, о чём мечтал?

Я не заметил, как дошёл до лифта. С тихим скрежетом, больше походившим на шипение, двери раскрылись. Хотя я ещё не нажал кнопку вызова. Два неторопливых санитара выкатили из лифта каталку с накрытым белой простынёй телом. Весело переговариваясь, они покатили её вперёд по коридору. Моё внимание привлекла рука покойника, свесившаяся с краю, женская, молодая, с длинными ногтями, покрашенными в ядовитый красный цвет. Она мерно раскачивалась в такт поскрипываниям колёс каталки. Санитар, что шёл посзади, отвлёкся от разговора и спрятал руку под простыню.

В лифт я зашёл, когда двери уже закрывались. Створки дёрнулись и нехотя поползли обратно. Ткнув кнопку первого этажа, я тяжело повис на поручне, приделанном к задней стене лифта. Завтра вечером я умру. Стану таким же, как покойница на каталке. Перестану существовать, сдохну, отправлюсь в лучший мир…

Как я смог дойти до выхода из больницы, не знаю. Коридоры казались бесконечными лабиринтами, а люди, попадавшиеся на пути, размытыми пятнами. Вокруг шумело, говорило, жило, двигалось. А я был абсолютно пуст, даже мысли отсутствовали. Выйдя из больницы, я замер у лестницы с террасы. Горячий ветер щекотал щёки. Солнце уже клонилось закату, но дневная духота ещё никуда не делась. Сколько времени? Часов девять, не меньше.

- Божечки мои! Джейк Биг! Это же вы! Точно вы! Мамой клянусь, кто рассказал бы, не поверил! Сам Джейк Биг! – восхищённо протараторили за моей спиной.

Я обернулся и увидел высокого, худого мужчину в заляпанном полукомбинезоне, одетом поверх клетчатой рубашки. С криво надетой кепки ухмылялся краснолицый индеец. Мужчина стоял около пологого пандуса для колясочников. Руки в карманах. Плечом он опирался на бок квадратной машины со всех сторон ощетинившейся полукружиями щёток. Прищурившись, я смог прочитать надпись на серебристой табличке, пришитой под нагрудным карманом полукомбинезона: «Дэн Палмер. Мастер чистоты». Уборщик … Вот она популярность.

- Ну надо же, настоящая знаменитость. Прямо тут, в Лоувильской больнице, - уборщик говорил, не переставая жевать жвачку, отчего слова теряли чёткость. – Вы настоящий крутан. Можно пожать вашу руку?

Я хотел послать приставучего фаната к чёрту. Но не смог. Он улыбнулся робкой, щербатой улыбкой, преобразившей его немолодое, перепачканное грязью лицо, с красными от алкоголя или какой другой гадости глазами, в почти что детское личико. Столько неподдельного восторга. Как можно отказать.

- Почему нет.

Уборщик подскочил, схватил меня за руку и, неистово тряся её, возбуждённо затараторил, плюясь через слово:

- Я прочитал все ваши книги раз по десять. Вы гений! Кроме вас, так никто не пишет! Сколько правдивой жестокости! Сколько крови! А главные герои? Просто загляденье. Я хотел бы быть на них похожим. Таким же суровым и брутальным …

Похвала приятна, даже когда жить остаётся всего один день. Но распыляющийся уборщик, лезущий ко мне уже чуть ли не целоваться, начал раздражать. Особенно летящие во все стороны слюни и исходивший от него запах прокисшего вина. Я вырвался. Случайно обратил внимания на руку уборщика, чистую, с тонкими музыкальными пальцами и ухоженными ногтями. Руки чернорабочих так не выглядят. Но я не стал заострять на этом внимания. Отошёл на несколько шагов, устанавливая удобную дистанцию. Уборщик, казалось, не заметил моего раздражения. Он смачно хлопнул себя по лбу и скрылся за своим монстром со щётками. Вернулся с изрядно потрёпанной книжкой карманного формата в мягком переплёте. На обложке истёршиеся буквы, когда-то написанные золотой краской, сложились в знакомое мне название – «Пурпур». Повесть издали смешным тиражом в тысячу экземпляров на заре моей писательской карьеры, и с тех пор она не переиздавалась.

Раздражение улетучилось. Я как-то вдруг и сразу преисполнился уважением к странному уборщику. Откуда у него эта книжка? Я всегда считал, что их уже не осталось, давно сгинули на свалках. Чудом могло уцелеть лишь несколько экземпляров, случайно осевших в каких-нибудь захолустных библиотеках.

- Вот, - уборщик протянул книгу и пожёванную ручку. – Распишитесь, пожалуйста, эта моя любимая книга.

Я аккуратно взял книжку. Оставил автограф на последней странице. Даже приписку сделал: «Самому странному и начитанному уборщику Лоувильской больницы!». Дэн с благоговеньем, словно принимал не потрёпанный покет а святые мощи, забрал подписанную повесть.

- Спасибочки! Не скажете, когда ждать ваш новый роман?

Никогда! Но так отвечать было бы странно, поэтому, пожав плечами, я сказал другое:

- Скоро.

- Отлично, - свободной рукой уборщик хлопнул себя по бедру. – Я могу рассказать вам одну занятную историю. Кто знает, быть может, она пригодится вам. А моё имя потом появится на странице с благодарностями. Я был бы счастлив.

Слушать, о чём собирался поведать уборщик, не хотелось, но он говорил с таким запалом, что не стоило и пытаться его остановить. Всё равно не выйдет. Просто уйти, после того как парень показал мне книжку, не позволяла совесть. Оставалось одно, стоять и слушать.

- День или два назад на обеде я встретил в лифте доктора Абрамса. Хороший старикашка, не заносчивый и врач классный. Он был вместе с каким-то молодым хмырём из соседнего корпуса. Так вот, доктор Абрамс рассказывал хмырю про занятный случай из своей практики.

Я подслушивать не собирался. Но краем уха всё услышал, пока Рон, это медбрат, грузил коробки с расходниками.

В юности Абрамсу довелось поработать в экспертной группе, помогавшей полиции расследовать странные смерти. Несколько человек умерло от остановки сердца с сопутствующим обширным разрушением внутренних органов. Целый месяц группа безрезультатно пыталась найти причину смерти. Они уже не надеялись разобраться, но им повезло. Полицейские доставили совсем свежего покойника. Только тогда им удалось установить причину – какой-то экзотический яд. Доктор Абрамс произнёс его название, но оно уж очень длинное, а вдобавок на латыни, я не запомнил. Если что, потом можете сами у него спросить. Абрамс сказал, что этот яд убивает организм быстро и относительно безболезненно. Два дня и тебя нет.

Отрава безвкусна и бесцветна, хорошо сочетается с едой и напитками. А через два, три часа после смерти жертвы, яд обнаружить уже невозможно. По мне - здоровская штука. Кстати, маньяка так и не поймали. Ладно, мне к работе пора возвращаться. Бывайте, мистер Биг.

Прижав к груди подписанную книгу, уборщик вернулся к своей машине. Его слова каучуковым мячиком прыгали у меня в голове. Получается, Абрамс врал! Он прекрасно знал, от чего я умирал. Все эти его заявления: позвони мне, если станет хуже; проведи время с женой, полная чушь. Только зачем ему это? Какая выгода? Это не главное. Яд … Сорок восемь часов … Значит отравили меня вчера вечером. Во время ужина? Скорее всего.

Машина уборщика утробно загудела, щётки по бокам пришли в движение. Я медленно спустился с террасы. На последней ступени чуть не упал. Скорее всего, меня отравил кто-то из тех, кто был на ужине. Узкий выходит круг подозреваемых. Во-первых, Ольга. Наш брак нельзя назвать удачным. Она вполне могла пойти на такое. Особенно после переезда в Олдвиль. Город ей никогда не нравился. Как она любит говорить, здесь не жизнь, а вакуум. Последние два года мне часто казалось, что от развода Ольгу удерживает только контракт. Если она решится развестись, то уйдёт ровно в том, в чём пришла. Говорила мне мама, не женись на русской. Все они чокнутые. Если это она, зачем так настойчиво отправляла меня к врачу? Чтобы снять с себя любые подозрения? Возможно. Тогда становится понятным её утреннее поведение. А я то, дурак, подумал, что она беспокоится обо мне. Хитрая змеюка.

Стоп! Стоп! Стоп! Старина Джейк. Рано делаешь заключения. Есть же презумпция невиновности. Не стоит зацикливаться на одном варианте.

Номер два, Ник. Лучший друг из детства. Звезда школы, капитан футбольной команды, любимец девочек, покровитель слабых и обездоленных, красавчик, с белоснежной улыбкой. Он с лёгкостью поступил в колледж на спортивную стипендию. Впереди маячило безоблачное будущее спортивной звезды. Ревущие стадионы фанатов, шестизначные контракты. И всё это перечеркнула нелепая травма. Прощайте фанаты, контракты и стипендия.

Ник вернулся в Олдвиль сломленным, но жаждущим действовать. Он ударился в семейное дело. За несколько лет превратил одну-единственную автомастерскую в целую сеть, представленную во всём штате. Когда в Олдвиле говорят об успехе и трудолюбии, подразумевают Ника. Ему бы радоваться и гордиться тем, кем он стал. Но ему этого было мало. Он часто звонил мне, когда я ещё жил в Нью-Йорке, обычно пьяный, рассказывал, как рад за меня. После моего возвращения в Олдвиль наши совместные посиделки заканчивались его рассуждениями о том, как бы сложилась жизнь, если бы не было травмы. Ник уверял меня, что тоже жил бы в «Большом Городе». Почему-то он считал, что там живётся лучше. Не смотря на все мои заверения в обратном. Жизнь в большом городе поверхностна и пуста, как дешёвая китайская лапша, быстро насыщает, а потом приедается и становится невыносимой.

Мог бы он так поступить со мной? Русские говорят: «От любви до ненависти один шаг». А велика ли разница между дружбой и любовью? Тем более Ник завидовал мне так же сильно, как я ему в юности.

Хорошо, если это он, тогда почему именно сейчас? Зачем столько ждать? Зачем все эти сложности?

Третий в списке - Майк. Зачем ему меня убивать? Может быть, решил помочь папашиному издательству заработать немного лишних баксов?

Мой последний роман продаётся плохо, да и написан он хуже предыдущих книг. Вот и подумал Майк: «старина Джейк исписался». Моя смерть, при таком раскладе, станет отличной рекламой. А пока не стихнет шумиха, можно будет издать последнюю книгу Джейка Бига, сборник маленьких историй на самые разные темы (есть у меня с десяток неопубликованных рассказов, плохиньких, но в посмертие сгодятся, в издательстве про них знают). А эти его взгляды на Ольгу… Может быть причина в ней? Майк решил жениться на богатой вдове? Звучит, как байка из бульварной газетёнки, настолько глупо и банально, что может оказаться правдой.

Я и не заметил, как дошёл до стоянки. Нажал на кнопку брелка сигнализации, лежавшего в кармане шорт. Мой старый японский джип пискнул и мигнул фарами. Садясь в машину, я окинул взглядом полупустую стоянку. Скорее всего, это место я вижу в последний раз. Ну и чёрт с ним. Мир на девяносто восемь процентов состоит из того, что я никогда не видел и уже не увижу. Нет смысла грустить по поводу больничной парковки.

В салоне пахло хвойным освежителем и совсем чуть-чуть бензином. Так кто же решил меня убить? Точно можно сказать только одно, Абрамс как-то связан с убийцей или убийцами. Поговорить бы с ним. Да только где? В больнице, думаю, не удастся. Где он живёт, я не знаю. А если …

Я достал телефон. На экране, рядом со значком беззвучного режима, горел значок пропущенных вызовов. Звонила Ольга, целых пять раз. Я убрал её в чёрный список и переключился на телефонную книжку. Где-то здесь был телефон доктора. Вот. Короткий набор и звук отбоя. Не удивительно.

Чёрт с ним, с Абрамсом. Я и так разберусь.

По дороге в Олдвиль под ненавязчивый аккомпанемент кантри я вспоминал вчерашний вечер. Раз за разом прокручивал в голове весь ужин от начала до конца. С каждым новым повтором находил всё больше зацепок и странностей. Въезжая в город, я был уверен, Майк, Ник и Ольга действовали в сговоре.

Кого навестить первым я долго не думал. На перекрёстке свернул к дому Ника. Друг как-никак.

В окне спальни горел свет. Я припарковался на подъездной дорожке. Прямо у ворот гаража. На улице смеркалось, дневная жара уступило место киселю ночной духоты. Над головой гудела мошкара. Ветра, что бы сдуть её, не было.

Я посмотрел на улицу. Аккуратные дома – особнячки, подсвеченные лампами и светом из окон, смотрели на меня с интересом. Они словно говорили: «И что же ты теперь будешь делать, Джейк?». Сколько же грязного белья скрывается за этими чистенькими фасадами? Сколько замятых историй и страшных поступков… Про них все знают, но молчат. Тут так принято. Зло, погребённое под масками благопристойности и доброжелательности, медленно тлеет. Из года в год, коптя местных жителей.

Выше по улице гавкнул пёс. Это вывело меня из оцепенения. Я пошёл к двери, срезая путь по газону. Как бы сейчас хотелось походить на кого-нибудь из своих героев. Быть таким же решительным, точно знающим чего хочется, а главное как этого добиться.

Я поднялся по скрипучим деревянным ступеням. Замер у двери. Сделал несколько глубоких вдохов, в тщетной попытке успокоить бешено стучащее сердце. А если Ник не один? Мысль остановила занесённую над дверным молоточком руку. Ерунда, свет горит только в спальни. Девушки у Ника нет. На этот счёт у него были некоторые особенности, он как-то по пьяни рассказывал.

Я постучался. Над дверью, прямо под лампой, висела жёлтая рожица – улыбка с глазами крестиками. Надпись по ободу гласила: «Наберись терпения, евреи ждали дольше». Терпения и впрямь пришлось набраться. Старина Ник не спешил на встречу позднему гостю. Мне пришлось постучать ещё дважды, прежде чем я услышал шум в прихожей. Дверь открылась. В проёме появился Ник, взъерошенный, с осоловевшими глазами. Запахнутый тёмно-бордовый халат делал его тучную фигуру ещё больше и необъятней.

- О… - пьяно протянул, Ник. – А я тут немного отдыхаю. День был тяжёлым, неделя тяжёлая, да и, вообще, жизнь тяжёлая.

В нос ударил запах перегара, чуть подретушированный свежим ароматом алкоголя. Дружок пил, явно не первый день. Не совесть ли запивал? Жизнь у него тяжёлая, а моя вот, в раз стала лёгкой и короткой. Порхаю, как бабочка-однодневка, с цветочка на цветок. Я улыбнулся своим мыслям. Ник чуть отступил. Не понравилась ему моя улыбка.

- Чего это ты так скалишься, - запинаясь, пробормотал он.

- Я? – мне стало весело, я едва сдерживал смех. – Не обращай внимания. У меня есть пара вопросов. Ты ответишь на них?

- Вопросы? – Ник сделал ещё один шажок назад. – Давай лучше завтра. Сейчас уже поздно, да и мне, если честно, как-то не очень хорошо…

Ник попытался захлопнуть дверь. Нет уж. Я схватился за ручку и со всей силы потянул на себя. Не ожидавший такого Ник отпустил дверь, стал пятиться назад. Его глаза, ставшие от испуга большими, смотрели на меня.

Он запутался в своих ногах и, ойкнув, громко упал на задницу. Халат распахнулся, обнажив белый живот и цветастые трусы, больше похожие на шорты. Складки жира колыхались, как круги на воде от брошенного камня.

- Че-е-е-е-го это ты? – протянул Ник.

- Совсем ничего.

Я растянул улыбку до боли в кончиках губ.

Ник попытался встать. Запутался в полах халат и вновь оказался на полу. Я подскочил к нему и с размаху заехал ногой по голове. Ступня возмущённо заныла. Я никогда не любил сокер, ни в юности, ни сейчас, но этот удар вышел отменным. Точным и сильным. Возможно, даже слишком сильным.

Закатив глаза Ник, завалился на бок. Я закрыл дверь. Замок сухо щёлкнул. Знать бы, что теперь делать дальше. Хотя, была одна идея…

План возник в одно мгновение. Как идея для книги. Я схватил Ника подмышки и поволок его через гостиную к лестнице в подвал. Особенно тяжело пришлось в коридоре. Там на полу лежал толстый ковёр, он цеплялся ворсинками за тушу Ника, замедляя наше движение. Я покраснел и взмок. Тихий голос в голове просил остановиться. «Неужели, ты хочешь оставить о себе такую память? Твоё имя сначало, смешают с грязью в больших газетах, а потом ещё долго будут полоскать в жёлтых газетёнках и интернете. «Маньяк из Олдвиля»; «Свихнувшийся писатель» … Как тебе такие заголовки? Кто знает, может быть, даже снимут фильм. Ты хочешь стать городским пугалом? Ещё одной тенью, что прячут в шкафах? Хочешь, чтобы непослушные дети засыпали с твоим именем на губах?» - говорил голос.

Я заткнул голос. Остановиться? Даже не подумаю. Они не остановились. А что будет потом, какая разница. У двери в подвал остановился перевести дыхание. Когда Ник очнётся, он будет удивлён. Я открыл дверь. Она была тяжёлой, с внутренней стороны обитая мягкой звукоизоляцией. «Любовное гнёздышко» - так Ник называл свой подвал. Почему? Об этом он мне рассказал ещё год назад. Заодно и показал.

После возвращения в Олдвиль Ник стал испытывать некоторые сложности в общении с девушками. Случилось это не вдруг, а постепенно. Обычный секс приносил всё меньше радости. Чего-то не хватало. В конце концов, он понял – не доставало боли. Ник хотел причинять её своим партнёршам. С каждым разом желание становилось всё острее и невыносимей. Он отказался от секса, боясь рано или поздно не сдержаться. Одна такая ошибка и город наполнится слухами, а слухи дурно отразятся на репутации. Ник терпел, пока не придумал, как выкрутиться. Пригласил из другого штата бригаду рабочих то ли албанцев, то ли сербов. На английском, кое-как, мог изъясняться только бригадир. За две недели они переделали подвал. Через интернет Ник купил много разных игрушек. Любовное гнёздышко свито. Девушек он привозил из Лоувиля, по меркам жителей Олдвиля настоящего мегаполиса, сосредоточия грязи и разврата, места, где найдётся всё, чего может захотеть низменная душонка. В чём-то они правы. Во всяком случае, проституток за дополнительную плату согласных на немножко боли Ник находил без проблем.

Я пошарил рукой по стене. Нащупал выключатель. Загорелся красный свет. Я взялся за Ника, и стал медленно спускаться вниз. Несчастные случаи нам не нужны.

За время после моего визита подвал изменился. На стенах появились новые приспособления, а деревянный щит со всякими разными инструментами дополнился новыми предметами. Рассматривать всё это особого желания не было. Я подтащил Ника к столу, обросшему кожаными ремнями. С минуту постоял, согнувшись и уперев руки в бёдра, собираясь с силами для последнего рывка. Скинул с Ника халат и, крякнув от натуги, закинул его на стол. Запястья, щиколотки, пояс и шею притянул ремнями. Не туго, оставив другу возможность дёргаться.

Я нагнулся над ним. Бедняга, наверное, никогда и не предполагал, что на столе вместо девушки может оказаться он сам. Я похлопал его по щекам.

- Вставай, толстый извращенец.

Ник дёрнулся и открыл глаза, уставился на меня растерянным взглядом, поддёрнутым туманом бессмысленности. Я отвесил ему ещё одну пощёчину. Взгляд друга прояснился. Я чуть отступил от стола.

- Что… Что за хрень? Где я? – пробормотал он и принялся дёргать руками и ногами.

- Успокойся, приятель.

Он повернул голову на мой голос.

- Джейк? Это ты? Я не могу нормально пошевелиться. Это же мой подвал, - Ник запнулся. – Постой, ты же ударил меня. Это ты сюда меня приволок?

Я молча улыбался.

- Зачем? Освободи меня.

Ник забился на столе, крича дурным голосом:

- Выпусти меня-я-я-я-я-я! Выпусти меня-я-я-я-я-я!

Я почти не слышал его крика, он стал далёким и неразборчивым. Моё внимание захватило лицо друга, то, как страх ломал привычные черты, а узкие полоски ремней с каждым новым рывком всё глубже впивались в бледную кожу. Чёрт … Я половину своей жизни пишу про извращенцев, садистов и убийц, но только сейчас понял, почему люди читают такую чернуху. И не просто читают, а упиваются каждой страницей. Чужая боль вкупе со страхом бьёт не хуже наркотиков. Этим коктейлем можно наслаждаться часами, пить маленькими глоточками, растягивая удовольствие. Жаль, у меня слишком мало времени.

- Да уймись ты! Пара вопросов и всё кончится! – приказал я.

Ник послушно замер. Его грудь тяжело опускалась и поднималась.

- Какие вопросы? Освободи меня и катись к чёрту! Совсем с катушек слетел.

- Какие мы требовательные. Не забывайся. Это ты привязан к столу. Ответы, дружище, мне нужны ответы. Пока я их не получу, всё останется как есть или даже станет хуже.

Я подошёл к стенду с игрушками и как бы между прочим заметил:

- Сколько у тебя всего интересного тут. Ножички, плёточки …

Ник за спиной шумно выдохнул.

- Джейк, что с тобой? Это же я, Ник!

Что со мной происходит? Как будто он не знает. Я снял со стенда одну из плетей, с вплетёнными железными шариками. Резко развернувшись, подошёл к столу и коротким ударом, почти без замаха ударил плёткой по животу Ника. Железные шарики оставили круглые ранки с рваными краями, в одно мгновение заполнившиеся кровью. Ник выгнулся насколько позволяли ремни, и закричал. В моём животе что-то перевернулось. Съеденный в больнице обед полез наружу. Я согнулся в попытке справиться с рвотой. Плеть упала на пол. Такой реакции от себя я не ожидал.

Ник тонко вопил:

- Мать твою! Ты стукнул меня! Херов псих! Мать твою! Мать твою!

- Заткнись! – одержав победу над желудком, сказал я.

Должного внимания на просьбу Ник не обратил. Продолжил орать. Это раздражало. Я поднял с пола плётку и покрутил ею перед его носом. Это возымело действие. Громко всхлипнув, друг заткнулся.

- Теперь ты готов ответить на мои вопросы?

- Какие вопросы? – Ник почти плакал.

- Для начала совсем простой. Кто из вас придумал убить меня? Чья это была идея? Твоя? Майка? Или Ольги?

- О чём ты? Я не понимаю.

Ник заплакал. Каков актёр. Так искренне, но меня этим крокодильими слезами не проведёшь.

- Ник, дружочек, тебе же лучше ответить на мой вопрос. Я хочу знать, кто именно придумал отравить меня. В чьей голове родилась эта светлая идея.

- Я не понимаю. Я не знаю. Джейк, просто отпусти меня, клянусь, я никому никогда не расскажу о случившемся сегодня.

- Нет, дружище, так дело не пойдёт. Мне нужны ответы, а не твоё пустое нытьё.

- Но я …

Он продолжил причитать, что ничего не знает и не понимает. Я не слушал. Вернулся к стенду. Плётку повесил на место. Вместо неё взял старенький «Тейзер». В прошлый раз Ник рассказывал про него, любимая игрушка. Одна из ранних моделей, ещё контактного, а не модного сейчас дистанционного, типа. Нажал на кнопку. На кончике протрещала голубая искра. Шокер работал. Я повернулся и показал игрушку Нику.

- Кто придумал отравить меня?

- Не знаю я, не знаю, не знаю.

- Твой выбор, - я подошёл и приставил «Тайзер» к боку друга. – Я где-то слышал или читал, что удар током скорее неприятный, чем болезненный. Это правда?

- Не делай этого! Пожалуйста! Я ничего не знаю!

По щекам Ника катились слёзы, а сам он дрожал мелкой дрожью. «А вдруг он совсем не причём?» - спросил голос, ранее просивший остановиться. Заткнись! Он замешан в этом, как и все. Я пустил ток. Рано или поздно ответы будут получены.

Ник замычал, выгнулся. Ремни жалобно застонали. Казалось, его тело превратилось в сплошной мышечный спазм. Я выключил «Тейзер». Друг обмяк. Воздух вырывался из его груди с протяжным хрипом.

- Ну же Ник. Помоги себе. Ответь на простой вопрос. Кто придумал отравить меня? Может это был ты? Я так не считаю, но ведь могу ошибаться? Вдруг ты маньяк, - я нагнулся над другом и пальцем постучал по его лбу, скользкому от пота. – Кто знает, что твориться там внутри. Какие мысли там водятся. Помнишь, ты мне рассказывал про женщин, что ты привозил сюда. Я вот подумал, точно ли они потом возвращались к себе домой? Может быть, ты убил их, а тела замуровал в стенах или прикопал в лесу? А? Говори, жирный извращенец, кто придумал отравить меня?

- Джейк, я не знаю!

- Твой выбор. Мне начинает казаться, что тебе самому нравится, когда тебя мучают.

Я пустил ток. На этот раз на пару секунд дольше.

- Говори, приятель. Кто всё это придумал?

- Я… Я… не понимаю о чём ты. Перестань, пожалуйста. Просто забудем про этот вечер и всё, - Ник говорил тихо и невнятно.

- Я не верю тебе.

«Тейзер» заработал вновь. Когда я отпустил кнопку, Ник уставился на меня красными, от полопавшихся вен, глазами.

- Стой! … Я ничего не знаю. Долбанный ты псих!

- Кто всё придумал? Ты? Майк? Ольга?

- Я не понимаю о чём ты. Когда ты в последний раз куда-то уезжал, в Олдвиль наведывался Майк. Он заходил ко мне. Рассказывал о какой-то шутке, которую они хотели сыграть с тобой. Он и Ольга. Они хотели утереть тебе нос. Им нужна была моя помощь. Он не рассказал подробностей, а я не хотел ни в чём учавствовать. Только дал ему контакты Абрамса и всё.

- А говорил, ничего не знаю, ничего не понимаю. Что же ты так долго молчал?

- Я просто забыл об этом! Когда приходил Майк, я был пьян!

- Допустим, давай продолжим, вдруг ещё чего вспомнишь.

Я пустил ток, в назидание, чтобы не расслаблялась память друга.

- Почему вы решили меня именно отравить? А?

- Джейк, я всего лишь рассказал Майку про Абрамса.

- Опять темнишь. Зачем? У тебя есть так много игрушек. Сам знаешь, времени у меня мало, но на тебя хватит с лихвой. А что это такое?

Я заметил на боку «Тайзера» шкалу с бегунком, выглядевшую неуместно, явная самоделка. Я передвинул бегунок вверх до упора, к красной отметке. Показал «Тайзер» другу.

- Смотри, что я нашёл. Переключатель какой-то.

Глаза друга округлились. Он бешено забился на столе.

- Перестань, пожалуйста! Больше не надо! Я ничего не знаю! У меня слабое сердце!

- Сам виноват. Не хочешь говорить по-хорошему.

- Не …

Я включил шокер. Держал довольно долго. Когда выключил, Ник не успокоился. Продолжил дёргаться. Его глаза закатились, а вокруг губ выросла белая щетина из пены. Вот же, перестарался.

- Эй, дружище.

Ник не отреагировал на мой оклик. Он трясся всё сильнее и сильнее. Что мне теперь с ним делать? Это похоже на эпилептический припадок. Надо закинуть ему голову? Положить что-то в рот?

Пока я решал, друг затих. Я нагнулся к Нику, прислонил щёку почти вплотную к губам и носу приятеля. В голове заиграл мотив старой песни «Когда ты девушку целуешь в первый раз…». Я даже услышал партию труб. А вот Ник не дышал. Совсем, совсем.

Я убил его …

Шокер вывалился из рук, с глухим стуком приземлился на пол. Я попятился прочь от стола, нервно вытирая руки об шорты. Я убил его! Азарт исчез. Мне стало дурно. Живот скрутило спазмом. Я упал на колени. Обед таки вырвался наружу.

Меня тошнило до тех пор, пока на пол не стала капать желчь. Только тогда прекратились спазмы. Я тяжело поднялся на ноги. Утёр рот запястьем. Стало легче. Ник сам виноват в своей смерти. Не стоило меня травить. Зло, оно же, как бумеранг, верно? По крайней мере, нас так учат. Нечего нюни распускать. У меня много дел, а времени всё меньше.

Побродив по подвалу, я нашёл старую спортивную сумку, покрытую толстым слоем пыли. Кажется, Ник ходил с ней ещё в школе. Из ящика с инструментами достал моток серебристой клейкой ленты и молоток с длинной ручкой. Со стенда с игрушками взял несколько хитрых ножичков и две пары наручников с длинными цепочками, которые можно было регулировать. Сложил всё это в сумку. «Тайзер» оставил валяться на полу. Его вид вызывал в животе неприятную лёгкость. Обойдусь без этой игрушки.

Поднимаясь из подвала, я понял насколько устал. Ноги казались свинцовыми, а руки ватными. Мысли в голове путались. Глаза настойчиво закрывались. Часы в гостиной показывали четверть второго ночи. Надо же, сколько время прошло, а я не заметил. Присел на кушетку, собираясь с мыслями.

Следующим кого я навещу, будет Майк. Приезжая в Олдвиль он всегда останавливался в «Зелёных холмах» - маленьком отеле на окраине города, прямо у федеральной трассы. Та ещё дыра. Почему Майк выбрал именно её, для меня загадка. В городе есть пансион с приличными комнатами. Но он предпочитал останавливаться в окружение коммивояжеров, туристов и водителей грузовиков. Майк всегда брал один и тот же номер. Я думаю, он был единственным постояльцем, бронирующим номер в «Зелёных холмах» с самого открытия отеля. Эта блажь сыграет мне на руку.

Если я появлюсь у гостиницы около семи утра, на меня никто не обратит внимания. В этот час там выписка. Переночевавшие постояльцы спешат дальше по своим делам.

Я зевнул. Надо поспать, хотя бы пару часов. Майк не Ник. Он молод и в хорошей форме. С ним так просто, как с другом, может и не получиться. Я достал из кармана телефон, настроил будильник. Лёг спать прямо на кушетке.

Я спал без снов. Вообще. Такого со мной давно не было. Когда пришло время, просто вынырнул из темноты под незатейливую мелодию, приглушённо звучавшую из вибрировавшего в кармане телефона.

Некоторое время лежал в прострации, пялился в потолок чужого дома. Где я? Ответ пришёл мгновенно. У Ника. Тут же в памяти всплыл весь вчерашний вечер. Я сел, выключил будильник. С удивлением понял, что чувствую себя хорошо, выспавшимся и полным сил. Многие годы меня не покидало ощущение надломанности, всегда чего-то не хватало. Теперь это чувство ушло.

Я вытянул перед собой руки, внимательно посмотрел на пальцы. В бледном свете утра они казались совершенно не такими как вчера. Прекрасные и обновлённые. Я легко поднялся с кушетки. Боже, да я же счастлив. Голову переполняли сюжеты. Вдохновение пыталось утащить в другие миры. Всего-то надо было убить человека…

Я посмотрел на сумку с инструментами. Может быть, всё-таки взять шокер? Хотя, в голове появилась идея лучше. Я прошёл в соседнюю комнату. Там, над камином, висела модель старого кольта. Огромный серебристый монстр с барабаном на восемь патронов хищно блестел в лучах только-только поднявшегося солнца.

Ник не любил оружие, но при этом обожал макаронные вестерны. Что не говори, а мой друг был натурой противоречивой. Я снял револьвер. Покачал его в руке. Тяжёлый и холодный. Так сразу и не скажешь, что ненастоящий. Обхватил деревянную рукоятку и навёл револьвер на пустой дверной проём.

- Бэнг! Бэнг! – для достоверности дважды качнул стволом.

На мгновение мне почудился аромат пороха. «Ты сходишь с ума» - заметил голос, вчера пытавшийся меня остановить. Я отмахнулся. На его мнение мне было наплевать. Схожу, так схожу. Недолго осталось.

Вернулся в гостиную. Пристроил револьвер за резинку шорт. Рукоятку спрятал под футболкой. Металл приятно холодил бедро и добавлял уверенности. Почему у меня никогда не было пистолета? Вопрос… Сумку с инструментами закинул на плечо. Теперь я готов.

Я вышел на улицу. Поймав глазами солнечный луч, сморщился. По узкому тротуару трусил мужчина в белых шортах и футболке, на голове красная бандана, какие любят носить байкеры, в ушах наушники затычки. Подмышками огромные пятна пота, темневшие на белой ткани океанскими впадинами.

Мужчина заметил меня и вскинул руку в приветствии, совершенно не выбившись из своего ритма. Я ответил. В Олдвиле я знал не всех. Зато все знали меня. Бегун пробежал дальше. Я остановился у машины, и некоторое время просто смотрел на удалявшуюся спину мужчины, на его лопатки, мерно ходившие под налипшей на тело футболкой двумя живыми холмами. Интересно он не удивился, увидев меня в такую рань рядом с чужим домом? Ерунда. Это не имеет значения. Я сел в машину, сумку положил на соседнее сиденье. Внутри было душно. Старина Майки, я уже еду.

Время – интересная величина. Мы часто говорим, что нам его не хватает. Хотя на самом деле так не считаем. Не успел сегодня, не беда. Всегда есть завтра. Вот во что мы верим. А слова: «не хватило времени …», привычная отговорка. Ею мы прикрываем лень. Сколько всего мне следовало сделать «сегодня», а не откладывать на «завтра», так подло и вдруг превратившееся в никогда? Сейчас уже и не подсчитать.

Я припарковал машину напротив отеля, в закусочной неподалёку купил газировку и пару гамбургеров. Ел, смотрел в окно, дожидаясь утреннего часа пик, когда около отеля станет по-настоящему людно. Со страшной силой хотелось сесть за новую книгу. Мозг подкидывал идею за идеей. Одна лучше другой. За те пятнадцать минут, что я ехал до отеля, у меня набралось работы никак не меньше, чем на половину жизни, не моей, конечно, а среднестатистического здорового американца.

На парковке перед отелем людей становилось всё больше. Я одним глотком допил газировку. Пустой стакан и грязные салфетки закинул на заднее сиденье. Поправил револьвер, взял сумку и вышел из машины. Дорогу пересёк трусцой. Над растрескавшимся полотном асфальта уже танцевало марево. И это в семь утра. День будет жарким.

Туристы, занятые погрузкой вещей в свои огромные семейные машины и трейлеры, ровно, как и водители грузовиков, вкупе с помятыми, ещё не до конца проснувшимися коммивояжерами, не обратили на меня никакого внимания. Я подошёл к двери номера Майка. На дешёвой ручке из тусклой меди болталась изжёванная табличка - «Не беспокоить».

Я постучался. Никто не ответил. Я постучал сильнее. Вновь тишина. Возможно, планы придётся изменить. Страсть как этого не хотелось. Да только в жизни так всегда, никогда не выходит так …

Я услышал за дверью шум. Постучался ещё раз.

- Идите на хер, уборка не нужна, ни сейчас, ни потом, - донеслось из номера.

- Майк, это не обслуга, - с облегчением выдохнул я, хорошо, когда всё идёт по плану.

- Джейк? Подожди минуту, оденусь.

Представление началось. Я вытащил пистолет, прижал его к боку так, чтобы не бросался в глаза, дуло направил на дверь, примерно на уровень живота, мысленно скрестил на удачу пальцы. Главное что бы Майк повёлся на револьвер. Иначе этот серебристый монстр сгодится только на роль дубины. И почему я не взял шокер? Неприятные ощущения, видите ли. Размазня!

- Зачем я тебе по …

Майк открыл дверь и запнулся, увидев в моих руках револьвер. Он побледнел, это стало заметно даже сквозь загар, губы растянулись в тонкую линию синего цвета. Секунду мы стояли друг напротив друга двумя замершими статуями, потом Майк дёрнулся, то ли собираясь броситься прочь на улицу, то ли захлопнуть дверь. Я взвёл курок. Сухой щелчок прозвучал неожиданно громко. Майк замер.

- Джейк, не дури, - невнятно пробубнил он.

Я поводил стволом из стороны в сторону, Майк повторил движения головой, как зачарованная кобра.

- Пяться в номер, - приказал я. – И не вздумай чудить, пуля быстрее Майки.

- Джейк! Это вышло случайно! Я был пьян. Мы были пьяны! Если бы не это, ничего бы не было, - тараторил он, неловко пятясь назад. – Да и не было почти ничего. Я просто не смог! Честное слово не смог! Кто бы мог подумать, а не смог.

Что он несёт? Я вошёл следом, дверь закрыл на защёлку. Номер Майка ничем не отличался от сотен, а может быть даже тысяч других номеров в таких же дешёвых отелях, как этот, раскиданных по дорогам родины в великом множестве. Стены поклеены старыми обоями, местами истёршимися до дыр. Встроенный шкаф таращился зазорами меж перекошенных дверей. Из прочей мебели лишь узкая кровать, кособокий стул, стол размером, походивший скорее на игрушечный, чем на настоящий, да низкая тумба рядом с крошечной ванной. На тумбе стоял древний телевизор, квадратный, походивший на коробку, я уже успел отвыкнуть от таких. На телевизоре покоился прямоугольный блин кабельной приставки. Пара бесплатных каналов и море порнухи за скромную плату. Над изголовьем кровати висела картина в дешёвой раме: переспевшие фрукты падают со стола, те, что уже упали, размазались по земле коричневой кашицей. Картина висела совершенно не к месту, но мне она показалась очень символичной, словно её повесили сюда специально, как издёвку надо мной. Кондиционера в номере не было. Вместо него у окна стоял вентилятор, с тихим жужжанием гонявший горячий воздух по кругу. Занавески когда-то белые, а сейчас цвета капучино, колыхались на сквозняке, словно руки чахлого привидения.

- На кровать садись, - сказал я.

Меня трясло от нетерпения. Майк безостановочно причитал:

- Джейк, мы же взрослые люди. Я извиняюсь. Слышишь? Извиняюсь. Хочешь в ноги упаду. Тебе, ей или вам обоим. Только не делай ничего фатального…

Я по-прежнему не понимал, о чём говорит Майк. Лопочет, и ладно. Скинул сумку на пол. Не переставая держать Майка на мушке, достал наручники. Кинул их на кровать. Цепочки зловеще клацнули. Мне звук понравился, а вот Майк дёрнулся и замолчал. Сегодня определённо мой день. Кровать подходила идеально. Толстые прутья изголовья и у ног словно были сделаны специально для наручников. По дороге сюда я как-то не подумал о том, как буду крепить Майка. Восславим же бога из печатной машины.

- Одевай их, дружище.

- З-з-зачем?

Как же смешно стал заикаться Майк. Вся его заносчивость и уверенность в себе слетела, стоило только чуть надавить. И кто это сделал? Я, пухлый писака с игрушечным пистолетом.

- Застёгивай браслеты. А то у меня пальцы вспотели, а курок у револьвера чувствительный.

- Если выстрелишь, сюда придут.

- И что? Тебе-то как это поможет? Пока сюда придут, я успею сделать в твоём животе дырку, возможно даже не одну. Надевай наручники!

Трясущимися руками Майк потянулся к браслетам.

Дата добавления: 2015-09-29