Дмитрий Владимирович Бондарь Чужая мечта 4 страница

— Ладно, братцы, спасибо за ужин, пойду я.

— Куда?

— В бар, конечно, куда ж еще-то? Если дойду, попробую вам кого-нибудь прислать на помощь. А если помощь из бара не подойдет, помяните Макса добрым словом, лады?

Они промолчали, а я потихоньку двинулся в сторону своей ложбины, чувствуя, как сверлят спину пять пар глаз. Они смотрели за мной долго, пока я не скрылся в низине, но ни один из них за мной не пошел.

Корень каким-то непостижимым образом оказался уже на месте. На том самом, где мне пришлось облегчиться. Он сидел на рюкзаке и чесал пистолетом спину.

— Н-дя, — задумчиво протянул мой напарник, — не повезло… Или, наоборот, повезло? Ведь живой же? Ладно, Макс, не горюй, прорвемся, уж не сложнее ходьбы по минному полю наша задача? Ага? А на минном поле и в футбол играть можно. Если умеючи.

— Ты здесь откуда, Корень? Ты ж меня пасти должен был!

— Так я и пасу, — хохотнул Петрович, — аки пес цепной овцу заблудшую. Слышал я ваш разговор бестолковый, вот и подумал, чего ждать-то? Пойду, Макса встречу. Да ты не рад мне?

— Рад, — устало ответил я и сел на соседний рюкзак, — делать-то что будем?

— Что делать? — Корень демонстративно почесал затылок. — Думаю, дальше идти… Ты со мной, Макс?

Второй раз подряд он меня удивил.

— А что, Петрович, у меня право голоса появилось? С чего такая демократия вдруг?

Корень задумался, внимательно посмотрел на меня своими черными глазками и вдруг беззвучно рассмеялся. Он стучал кулаками по коленкам и притопывал, если б я знал его чуть хуже, непременно усомнился бы в целостности его рассудка, но эта гнида военно-банковская иногда становилась необъяснимо эксцентричной. Мне частенько казалось, что он как минимум контуженый, а, может, и с осколком в голове.

Ржать он прекратил также неожиданно, как и начал.

— Не обращай внимания, так, старое вспомнилось. — Он улыбнулся и уже серьёзно продолжил, — Мы сейчас и здесь с тобой в одинаковом положении. Либо идем вдвоем и достигаем цели, либо… каждый свободен в своем выборе. Я не смогу тебя контролировать постоянно, а идти дальше с ненадежным напарником… Уж лучше одному. Ну, так что скажешь? Пойдем, помолясь?

— Пошли, босс. Только молись без меня, хорошо? — Мне показалось, что Петрович облегченно выдохнул. Я поднял свой рюкзак и двинулся вперед.

Корень поднялся, взвалил на спину свою часть ноши и пошел за мной.

— Да, Макс, ты не пойми меня неправильно, но впереди теперь всегда будешь идти ты.

Я промолчал.

— Кстати, Максим Сергеевич, — минут через пятнадцать Корень не выдержал напряженного молчания, — где ты тихарился два года? Я ведь все твои знакомства поднял, половину земного шарика перетряхнул, а вторую заблокировал надежно! И ничего! Так где ты был? Поделишься тайной?

— Не, Петрович, ты ж сам сказал — тайна! А какая ж это тайна, если ее всем разбалтывать, а?

— А всем и не надо, ты мне скажи, а я буду нем как могила… Знаешь же, как тяжело нынче банкиру в России. Того и гляди, самому такое местечко пригодится. Скажи, Макс, не кокетничай.

Я знал, что вопрос этот всплывет, и поэтому легендой озаботился заранее. Легенда так себе, но проверить ее непросто.

— В Мирном я был.

— Чего-о!? В Мирном, где алмазы роют? — Корень остановился, и внимательно осмотрел меня так, как будто увидел в первый раз, — Не звезди, не было тебя там. Сказал бы лучше — в Кремле в Царь-колоколе жил! В Мирном у меня филиал и уж там-то тебя сразу должны были взять.

— Ну да, там меня и не было. — Я старательно поправлял рюкзак, скрывая свою нервозность. — Я в другом Мирном был — на Южном полюсе который.

— На полюсе? — Петрович почесал коротко стриженый затылок, и принялся рассуждать — Ну да, Антарктида экстерриториальна, станция вроде как территория России, значит, таможни нет, паспорт светить негде. Если на каком-нибудь ледоколе…. Да, могли и не отследить. Вот же фокусник!

Он еще долго восхищенно ухал и охал за моей спиной, а потом вдруг замолчал и, оглянувшись, я увидел, как Петрович, схватившись за сердце, оседает на землю. Я кинулся к нему, ожидая инфаркта, инсульта, тромба, или еще какой-нибудь заразы, но, когда я склонился над Корнем, он неожиданно сильно дернул меня к себе и подмигнул. И сразу я услышал торопливый шепот:

— Спокойно, Макс, не дергайся. Полежи чутку, расслабься.

— В чем дело, Корень? — Я тоже перешел на шепот.

— Пасут нас, Макс. В оптику. У меня это с Афгана началось — чувствую я такое. И столько раз спасало, что я уже со счета сбился. Далеко он, метров восемьсот. Трудная дистанция, но настоящие мастера и гораздо дальше достают. Особенно, если инструмент подходящий.

— И сколько нам лежать? — Я тоскливо смотрел вверх на темнеющее небо. — Скоро ночь, а нам еще километров пять топать. ПНВ у нас только один. Уже не лежать, уже бежать нужно.

Петрович ничего не ответил. Он освободился от своего рюкзака, перевернулся на живот и стал осматриваться вокруг. Я тоже молчал, каждую секунду ожидая выстрела.

Корень, невнятно выматеревшись, резким движением вынул свой «Глок».

— Макс, не спи, собаки!!! Твою мать, да не спи же!

Я присел и увидел метрах в тридцати от нас штук шесть-семь местных псов, со всеми положенными атрибутами: кровоточащие язвы на боках, отсутствие глаз, вылезшая клочками серо-коричневая шерсть и… запах. Сводящий с ума запах гниения.

ЗОНА. Два месяца до событий

Я лежал в пыльной траве, сжимая в правой руке нож, а в левой пустой АК-105. Псы приближались с неотвратимостью немецкой танковой колонны. Они долго — километров пять и четыре часа — загоняли меня, потеряли две трети стаи, и теперь, когда я остался почти безоружен, готовились легко взять уставшую добычу.

Мыслей не было, они ушли вместе с давно сбившимся дыханием. Вместе с мыслями пропало желание бороться за жизнь. Последние метров пятьдесят я прополз на рефлексах и на карачках, выпучив налитые кровью глаза, неимоверным усилием проталкивая в легкие ставший очень плотным воздух, изредка отстреливаясь оставшимися патронами. Теперь патроны кончились. Куда я надеялся добраться? Здесь редко кто бывал из сталкерской братии, поэтому на помощь рассчитывать не приходилось. Это я осознал еще в самом начале собачьей охоты, но особого выбора мутанты мне не оставили — любая попытка свернуть в сторону от заданного стаей направления вызывала в псах бешеную активность. Стая была огромна — голов тридцать чертовски живучих собак, ведомых тремя чернобыльскими псами. Я не рассчитывал так долго продержаться. Сейчас, спустя четыре часа, их стало гораздо меньше, чернобыльских псов я убил всех, но и оставшиеся собаки должны были гарантированно избавить белый свет от моего присутствия.

А ведь так все хорошо начиналось! Наводка оправдала себя на триста процентов! Рюкзак под завязку был набит артефактами, самый дешевый из которых я надеялся сбыть не меньше чем за десять штук. Если бы сразу удалось реализовать все — о долге перед банком Корнеева можно было бы забыть.

Это я сейчас так бойко думаю, а тогда голова была пустая как детский резиновый мячик.

Левую ногу мне прокусили уже в двух местах, хорошо артерии не повредили. Правая ладонь, в которой был нож, перевязанная в запястье грязными тряпками, не желала сжиматься. Собственно поэтому нож был прикручен бинтами к руке намертво. Левая, со сбитыми кровавыми мозолями — от постоянного шорканья по жесткому грунту, выступала третьей, так нужной мне опорой.

Последний акт противостояния с мутантами не должен был затянуться, и полз я вперед желая только найти какой-нибудь камень или дерево, чтобы прислониться к нему спиной и быть спокойным хотя бы за это направление последней атаки. Крутиться, отбиваясь со всех сторон, я бы уже не смог. А дерево как нарочно не попадалось.

И когда я уже решил, что дальше ползти не смогу и последний бой нужно принимать где-то здесь… голова моя во что-то уперлась. Насколько мог я поднял ее повыше, пытаясь рассмотреть неожиданное препятствие. Сначала показались рваные сапоги, справа над ними толстый ствол «Винтореза», слева, еще чуть выше — кисть руки, лишенная кожи и мышц — белые, ярко белые кости пальцев.

Зомби!

Ствол «Винтореза» поднялся и выплюнул короткую очередь над моей головой. За спиной раздался собачий визг, а я, собрав остатки сил, прыгнул вверх почти из положения лежа. Я во что-то бил примотанным к руке ножом, кусался и рычал не хуже псевдопса. Мертвяк пытался отбиваться. Не знаю сколько времени продолжался мой рукопашный бой с зомбаком, очнулся я лежа на его груди, сжимая в одной руке вожделенный «Винторез», в другой рукоятку сломавшегося ножа; на лице, груди, руках жидким киселем висели сгнившие мозги безвестного зомби, густо политые его же серо-черной кровью или что там у них вместо неё?

Вспомнилась стая и, с огромным трудом перевернувшись на спину, я сел. Вокруг, насколько было видно — не было никого. Солнце готовилось скрыться за лесом, на небе ни облачка, легкий теплый ветерок пытался пошевелить мои слипшиеся от пота и крови волосы. При такой погоде приятно сидеть на веранде новенькой дачи, пить чай из огромных чашек, вдыхать аромат свежеструганного бруса и вспоминать приятные моменты прошедшего дня.

Сколько я так просидел — не знаю. Часа два или три. Временами полностью отключаясь от действительности, потом приходя в себя и не понимая где я и что со мной происходит. Отчетливо и без провалов в памяти я стал соображать лишь когда солнце уже исчезло за ломаной линией далекого леса. В голове как-будто переключился какой-то триггер, обрывки памяти выстроились во временной последовательности, и стало окончательно ясно, что нужно быстро что-то делать.

Для начала пришлось тщательно обыскать моего зомбака, появившегося столь вовремя. Вывернув его карманы, кармашки и подсумки, я стал обладателем двух магазинов с патронами СП-6, старой рваной фотографии какой-то блондинистой девицы с огромными голубыми глазами, легкомысленно надвинувшей на высокий лоб плюшевый берет, разбитого коммуникатора с обрывками гарнитуры, полупустой консервной банки с остатками некогда довольно качественной тушенки и разряженного фонарика. Банку я выбросил сразу, чтоб не возникло желания сожрать эту фонящую тухлятину, фонарь у меня был свой, а девица мне не приглянулась — явно не мой тип, и поэтому была возвращена своему дважды мертвому воздыхателю.

В магазине «Винтореза» оставалось восемь патронов. Если по дороге не произойдет еще одной финальной игры «Чернобыльские мутанты»: «Полуживой Макс», шансы вернуться домой здорово возросли.

И, когда я совсем уже было уверился в своем необыкновенном везении, чьи-то сильные руки подхватили меня сзади, поднимая на ноги, я не успел оглянуться, как что-то мягкое, но увесистое — вроде велосипедной шины, набитой песком, обрушилось на мой бритый многострадальный затылок.

Теряя сознание, я ещё успел подумать о том, что должен быть благодарен судьбе за относительно безболезненный конец.

СВАЛКА (продолжение)

— Макс, не суетись, — Корень был деловит и спокоен, в каждой руке по «Глоку», — стрелок нас не видит, мы слишком низко. Сейчас животных похороним и поскачем дальше.

Псевдопсы окружили нас, но как-то очень неравномерно: перед нами четверо, справа два, слева один и сзади пыталась подползти на брюхе беременная сука. До ближайшего метров двенадцать. Петрович начал с тех, что были справа — три слившихся в один хлопка приглушенных выстрелов, лязг механизма, и правый фланг стал полностью открыт. Стрелял мой партнер не только эффективно, но и весьма эффектно; еще не упали первые мертвые мутанты, как Корень, свалившись на спину, перенес огонь на передних — пара была убита на том же месте, где и стояли, еще один успел сдвинуться вправо на пару метров, но это был последний путь мутанта по Зоне, и последнего Петрович завалил прямо в воздухе: одна пуля в уродливую башку, вторая, отбросившая псину в сторону — в широкую грудь. Каким-то быстрым и непонятным движением (признаюсь, в этот момент я моргнул и пропустил переход) — только что лежал на спине и стрелял почти над собой, а теперь стоит на колене и выцеливает оставшегося левофлангового, Петрович не только вышел на другую директрису стрельбы, но и успел сместиться в сторону метра на четыре. То ли я так медленно моргаю, то ли партнер мой быстрее Спиди Гонсалеса. Впрочем, ему при таком колобковом строении организма, что бежать, что катится — одинаково. Трудно лишь решиться на движение, зато потом инертную массу не остановить. Боб Мунден местного розлива. Если б я так стрелял… эта история не приключилась бы со мной никогда!

Беременной суке Петрович дал уползти невредимой: то ли сентиментальность какая-то взыграла, то ли патронов пожалел.

— Все, Макс, ноги в руки и валим отсюда, ты как всегда — впереди. Пошел.

Выполняя приказ, я пригнувшись рванул вперед и остановился лишь метров через триста, сообразив, что в окружающей обстановке что-то изменилось. Принюхавшись, я понял, что пропал надоедливый запах ржавчины: мы вышли со Свалки.

БАР. ПРОВОДНИК

Топая по заросшей бурьяном дороге, я в который раз задумался о том, как мне выкрутиться из создавшегося положения. Кто виноват и что делать? Собственно, свою задачу я выполнил и даже перевыполнил: Корнеев Иван Петрович в Зоне! И обратного пути у него уже нет.

В основном мысли привычно уже витали где-то между: «валить при первой возможности» и «подождать, чем закончится». У каждой из этих посылок были очевидные плюсы и минусы, и четкого плана действий никак не складывалось. Но! Любопытство, будь оно неладно! Видимо, придется «подождать, чем закончится», а потом «валить при первой возможности».

Корень молчал уже полчаса, восстанавливая дыхание, сбившееся во время нашего исторического забега, но все-таки не выдержал и спросил:

— Слышь, Макс, а как там — в Антарктиде? Я везде был, даже в Гренландии пролетом как-то раз оказался, а туда не заносила нелегкая. Холодно, ага?

— По-разному, Петрович. Полушарие южное — зима летом, лето — зимой. На «курорте» — на станции Беллинсгаузена даже выше ноля температура иногда поднимается. В январе. Был там пару раз по делам — благодать!

— А в Мирном?

— Ветрено, но тоже тепло, — ответил я, обходя полыхающую короткими молниями «электру», расположившуюся на дороге, — редко ниже сорока бывает. В среднем — десять-пятнадцать. На ветру холоднее, конечно. А иногда, когда ветер уляжется, так тихо бывает, что можно без крика за пару километров переговариваться.

— Без рации? — недоверчиво переспросил Корень.

— Да. Акустика волшебная! Гладкий лед, воздух морозный — далеко слышно.

— Народу много?

— Летом много, некоторые даже на отдых туда едут, а зимой человек сорок постоянно.

— А чего ж врут про полюс холода, что круглый год выйти невозможно на улицу?

— Не, Петрович, не врут. Антарктида, она ж большая — где-то, в основном по побережью, тепло, где-то не очень. На станции «Восток», она рядом с Южным полюсом, почти минус девяносто бывает зимой, да и летом выше минус двадцати никогда не поднимается, влажность — ноль, высота над уровнем моря — три с половиной тысячи метров, кислорода мало, дышать нечем, ветер до тридцати метров, полгода темень непроглядная, вот и погуляй при таких условиях.

— Ты там был? — Петрович догнал меня и пошел рядом.

— Я что, больной? Да туда, кроме самых отмороженных яйцеголовых и не берут никого. Я вообще там немного где бывал — Мирный, Беллинсгаузен, разок к французам ездили на Дюмон д'Юрвиль.

— А пингвинов видел?

— Ага, — черт, привязалось словечко! — Даже охотился на них. Не на жареху, конечно, а так — окольцевать, датчик подвесить. Мест красивых навидался — такого нигде больше нет. Выезжали на Кровавый водопад, очень будоражит воображение.

— На самом деле кровавый?

— Нет, конечно. Сульфат или сульфит железа, растворенный в воде. Но выглядит страшно, до мурашек. Или настроение такое было?

— А на самом Южном полюсе кто-нибудь есть?

— Станция Амундсен-Скотт, пиндосы там сидят, до ста пятидесяти-двухсот человек одновременно бывает, зимуют человек пятьдесят, кабак у них там, почта, магазин, научная база с нашей не сравнить. Скважину прокопали в два с половиной километра. Нейтрино ищут, темную материю. Чуть помягче климат, чем на Востоке. Теплицу поставили, помидоры-баклажаны круглый год. Но я там не был, люди рассказывали.

— А что за люди там живут?

— Люди? О, Петрович! Про этих людей нужно, блин, песни слагать. Или гвозди из них делать, как предлагал великий пролетарский поэт. Доктор наш сам себе без наркоза аппендицит вырезал. Зимовщики на Востоке восемь месяцев без электричества и отопления прожили. Прикинь — за бортом минус семьдесят, связи нет, света нет, а они живые! Мистика! Американка сама себе химиотерапию проводила. Но это все еще до меня было, давно. А так вообще — люди как люди. Работают, любят, иногда, редко правда, морды друг другу бьют. Романтики. Я так думаю, люди хотели космонавтами стать, но на всех «Союзов» с «Апполонами» не хватило, вот и носит их нелегкая по полюсам — затраты меньше, экстрим тот же, даже круче.

— А ты там чего делал? — Петрович уже давно перешел ту грань, когда формальный допрос сменился обычным любопытством и, похоже, болтовне моей поверил. Правы те, кто говорит, что врать нужно с максимальным количеством правдивых подробностей. А самых правдивых подробностей я начитался и запомнил на десять антарктических зимовок. Единственная неправда моей повести была в том, что я никогда в жизни даже экватор не пересекал.

— От тебя и орлов твоих прятался.

— Ага, это понятно, а занимался-то чем? Тоже нейтрино ловил?

— Нет, по хозяйству больше. Дизель там установить-запустить, антенную мачту подварить, самолет погрузить-разгрузить. Вот так как-то.

Корень замолчал, переваривая информацию. Давай, дружок, мучай извилины.

Прошли еще километра полтора, стало совсем темно, и обычная напряженная тишина вокруг наполнилась далекими, но все равно до жути неприятными шумами. Там присутствовали и вой, и треск, и, где-то на пределе слышимости, уханье, подобное совиному, но какое-то излишне натужное, словно неумелый имитатор пытается подражать полузабытому звуку. Зона и без того не самое гостеприимное место на нашей планете, а сейчас стало совсем неуютно: нервы напряжены, адреналин в крови кипит, крупная дрожь сотрясает конечности, вдоль позвоночника мурашки проложили уже даже не дорожку, а полноценный автобан, и мечутся строем вверх-вниз, иногда смываемые волнами холодного пота. Корню еще более-менее — нацепил ПНВ, хоть что-то видит, а я как слепая собака — в основном по нюху ориентируюсь. Скорость передвижения резко упала.

Вообще-то по ночам здесь ходят либо призраки Зоны, либо самоубийцы, желающие стать такими призраками. Даже на сталкерских стоянках не совсем безопасно — Зона никого и никогда не оставляет в покое. Пока нам с Корнем везло, но продолжаться долго это везение не могло.

Впереди за кустами показались неясные проблески костра. Корень шикнул и придержал меня за руку. Прошептал в самое ухо:

— Действуем так же, как раньше, ты идешь знакомиться, я прикрываю. Только заранее голосом появление свое обозначь, а то как бы не мочканули тебя. Все, пошел.

Глупая идея, но говорить об этом я не стал. Где-то здесь начинаются посты «Долга», а против этих ребят, хорошо экипированных, обученных и имеющих немалый опыт ведения боёв в условиях Зоны выходить с двумя «Глоками» — просто смешно. Затопчут.

До костра было недалеко — метров пятьдесят, поэтому, медленно пробираясь в темноте, я почти сразу прокричал:

— Эй, люди, есть здесь кто?

После секундной суеты неясных теней в неровном свете огня, мне ответили:

— Подходи, только медленно, и без глупостей. Руки подними, чтоб мы видели. И говори все время чего-нибудь, песню пой, если хочешь.

Говорят, у некоторых сталкеров есть целый ритуал представления в ночи: и либо ты его соблюдаешь и тогда есть шанс договориться, либо нарушаешь и становишься частью Зоны навсегда. Я по ночам предпочитаю сидеть в теплом, хорошо защищенном месте. Ночью все кошки серы, а мутанты наглы, как москвичи в метро, поэтому в такую пору на неожиданный звук всегда сначала стреляют, а потом пытаются выяснить — кто же это был?

Песню так песню. Слуха нет, голоса нет, зато желания жить — на семерых. Щас спою:

— В лунном сияньи снег серебрится,

Вдаль по дороженьке троечка мчится.

Динь-динь-динь,

Динь-динь-динь,

Колокольчик звенит.

Этот звон, этот звон,

О любви ……

— Все, заткнись уже, Паваротти, вижу тебя.

Я вывалился из кустов на полянку, заваленную по периметру автомобильными шинами, образовавшими вал высотой по пояс, с тремя свободными проходами, напротив каждого из которых стояло два-три серьезно экипированных мужика в черно-малиновых комбезах с недвусмысленным намереньем превратить в мелкое сито каждого, кто появится перед ними. «Долг». Можно сказать — повезло.

Полусолдаты-полусталкеры, незаконное вооруженное бандформирование с мутными целями по созданию порядка на территории Зоны и в ее окрестностях и недопущению контактов аборигенов Зоны и ее продуктов с внешним миром. С этими, при определенной изворотливости, можно договориться, если особых грехов за тобой нет. А еще лучше, если за твоей спиной армия или ученые, тогда даже бескорыстно помочь могут. «Долг» — не обдолбанные в хлам «свободовцы», в голове которых гуляет уже не ветер, а таки полноценный ураган, и не больные «монолитовцы», уже давно ставшие частью Зоны и воюющие с людьми активнее, чем с мутантами. И хотя спектр местных отморозков насчитывает гораздо больше градаций, чем три вышеупомянутые, остальные на их фоне, за исключением, пожалуй, банд откровенных уголовников, выглядят сущими детьми из песочницы, потому что еще пытаются сохранить адекватность своего отношения к внешнему окружению. Но в любом случае, «Долг» — это сейчас хорошо. Почти то, что нужно.

— Ты кто такой? — голос долговца напоминал кряканье актера Ливанова.

— Макс я.

— Вижу что Макс, — переговорщик не убирал оружия с линии прицеливания. Ну да, пацифистов здесь нет. — Или Фукс. Рассказывай куда и откуда идешь, что несешь. Руки на виду держи и не вертись передо мной. Джамшуд, обыщи его.

Один из бойцов, опустив оружие вышел из прохода в покрышках, сместился чуть вправо — чтоб не перекрывать сектора стрельбы своим товарищам, и подошел ко мне сбоку, быстро охлопал меня по вероятным местам скрытого ношения оружия, покопался в рюкзаке и мотнул головой, приказав двигаться к костру. Сам за моей спиной снял автомат с плеча, поднял его к уровню глаз и медленно пошел за мной спиной вперед, через прицел осматривая кусты.

В проходе меня приняли уже двое, Джамшуд остался на посту. Меня провели к костру и усадили на землю напротив щетинистого дядьки лет сорока, устроившегося на пластиковом стуле, какие часто бывают в летних кафе. На левой стороне его лица проходили три параллельных шрама, такие в кино про Фредди Крюгера показывали. Солидное украшение для тертого мужика. Это не цацки с бриллиантами на пальцах, как бабы, таскать.

— Я Холмс, — голосом Ливанова заявил дядька. — Командир этой заставы. Понятно?

— Да, — и впрямь, чего ж тут непонятного? С таким голосом только Холмсом и можно быть.

— Теперь ты рассказывай про себя. — Он положил автомат на пластиковый же круглый столик, стоявший от него справа, но руку с оружия не убрал. Проследив за моим взглядом, сопровождавшим это действие, он усмехнулся и пояснил: — Ночь на дворе, береженого бог бережет. Рассказывай. Какая нелегкая тебя сюда принесла?

— Зовут меня Макс. Я с Большой земли. Еще позавчера там был. Нас должны были встретить в Зоне, но случилась авария, вертолет разбился, пришлось идти пешком. Надеюсь в баре проводника найти, — мирное потрескивание костра успокаивало, ночной страх проходил.

— Понятно. Ты один спасся?

— Нет, в кустах еще мой товарищ ныкается, — я решил, что сейчас светить Корня — самое время. Пусть сам отвечает на вопросы о цели нашего променада по Зоне. А вопросы эти обязательно возникнут, и если ответы будут недостаточно убедительными — вполне вероятны трудности с возможным итогом в виде быстрого выдворения за пределы Зоны. В лучшем случае.

— Позови его! — требовательно приказал Холмс.

— Он вооружен, — на всякий случай предупредил я.

Холмс кивнул.

— Петрович, вылезай, свои, — я крикнул в сторону, где по моим расчетам Корень должен был страховать меня.

Корень появился совсем с неожиданной стороны, почти беззвучно вылез из кустов, и, подняв руки, сопровождаемый выжидательными взглядами долговцев, прошествовал к костру.

— Доброго вечера всем! Я — Иван Петрович, пустите к огню погреться? — Бодреньким колобком он вкатился в освещенный круг.

— Проходи, Иван Петрович, — проскрипел Холмс, — рассказывайте, куда идете, чего ищете и остальные свои…. приключения.

— Мы с Максом с вертолета разбившегося, — устраиваясь перед костром, начал свою повесть Корень. — На экскурсию вот с племянником прилетели, ну и мутантов пострелять немножко. Пошлину оплатили, лицензию приобрели, разрешения на отстрел десяти собак получили. Только вертолет разбился. Теперь вот в бар идем, проводника нанять хотим, наш-то в вертушке был…

— А кто у вас проводником был? — перебил Холмс Корня.

— Проводник-то? Веня Крот. Сказал, что уже лет пять по Зоне ходит.

Долговцы переглянулись и заржали в голос, со своим хриплым кудахтаньем к ним присоединился и Холмс. Отсмеявшись, он вытер тыльной стороной ладони рот и сказал:

— Крот — из бандюков, урка он, и если и ходил по какой зоне, то только по зоне строгого режима на между Обью и Ангарой. А здесь так… на подхвате у Борова обретался, пока того не пришили, за пределы своей норы и не высовывался почти. Упырь знатный, за лишнюю пайку на любую гнусность подпишется. Получится, конечно, вряд ли, потому что понтов больше чем умения, однако за пайку — пойдет! Хотел бы я этого уродца встретить, и пару раз меж ушей шмальнуть. А пошлину ему же платили?

— Ну да, а что?

— Не бывает здесь ни пошлин, ни разрешений на отстрел. Кинули вас.

Корень аж вскочил на ноги, талантливо играя возмущение и негодование. Он долго открывал и закрывал рот, как рыба на берегу, пытаясь что-то сказать и, в конце концов, разразился продолжительной тирадой:

— От же сука… я ж видел! Видел — неправильный он какой-то проводник! Макс, ты-то чего молчал? Мы же все обговаривали? И на тебе — на гавнюков каких-то нарвались. Здесь же места глухие, ментов нет! Даже пожаловаться некому! Ты представляешь, чего быть-то могло?

— Чего? — эта игра стала меня забавлять. Корень грамотно пропихнул Крота в проводники и теперь долговцы воспринимали нас как лохов с лоховскими же целями в Зоне, а, следовательно, из разряда потенциальной угрозы мы перешли в разряд невинных жертв. — Ты ж проводника нашел?!

— Нашел, нашел на свою голову! Соображай теперь — что вертушка грохнулась — наше счастье. Долетели бы куда планировали, уже б наши кости воронье глодало! Это получается, что все-таки нам поперло, ага, Макс? Ну Веня, гнида гнидская! Блядь, мы ж его еще и жалели! Могилу почти голыми руками копали! Жалко, что сдох, сука! Сам бы его сейчас прибил. — Корень так вдохновенно врал, что даже я на секунду поверил в реальность его истории. — Только… мужики, как нам теперь выбраться-то отсюда? А, мужики? Поможете?

— Не, Петрович, мы никак, — Холмс изобразил рукой какой-то непонятный знак, — видишь же: мы на посту. Через пару часов патруль пойдет, мы у них последние на маршруте, можете с ними до базы дойти, здесь уже недалеко — с километр где-то. А там уж как повезет: сговоритесь с кем — сразу выйдете, не сговоритесь — ждите пока наши на Кордон пойдут. Оставаться не рекомендую. Здесь на самом деле очень опасно. Понятно? — Мы дружно кивнули. — А сейчас вон чаю себе плесните и не шумите, лады? Джамшуд, устрой парней!

Дата добавления: 2015-09-29