- За что? - осведомился Павел Николаевич.
- Каждый за свое. Впотай… - предложил я.
- «Впотай»? Никогда не слышал,- восхитился он. - Отличное слово! Ты молодец! Хочешь, я возьму тебя к себе на хорошие деньги? Делать ничего не надо. Просто будешь раз в неделю заходить в мой кабинет и говорить одно какое-нибудь странное слово… Впотай! И все - больше ничего мне от тебя не надо. Ты понимаешь, люди, с которыми я каждый день общаюсь, говорят совсем на другом языке. В этом языке всего несколько слов, как у судьи на ринге. И все слова такие грубые и подлые! От них я никогда не слышал - «впотай!» А мне это теперь очень нужно. Катька тоже говорила иногда странные слова… Ну что ты молчишь?
- А мы разве перешли на ты?
- О гордый и неприступный повелитель слов! Писателишка хренов! Пьем на брудершафт. Но - впотай!
Мы переплелись руками и, обливаясь донским игристым, выпили - вино было сладкое, с чуть затхлым привкусом. Потом мы поцеловались - от моего попутчика повеяло дорогими запахами. Он взмолился:
- Слушай, давай я тебе все-таки свои стихи прочту - концептуальные!
- Одно стихотворение! - твердо предупредил я.
- Заметано. Один концепт. Слушай:
То березка, то рябина,
То ольха, то бересклет,-
То бывалая вагина,
То девический минет…
Ну как? Не хуже, чем у Егора Запоева?
- Лучше. Гораздо лучше. Отечественная поэзия понесла тяжелую утрату!
- Серьезно?
- А то!
- Знаешь, если бы я был голубым - я бы тебе сейчас отдался. Впотай… Может, мне вообще, к черту, сменить ориентацию? Да, мне нравилась девушка в белом, но теперь я люблю голубых…
- Попробуй.
- А чего пробовать! И так с утра до вечера употребляют во все емкости. Ты думаешь, деньги иначе зарабатывают? Как в «Белый дом» приедешь - так сразу и начинается… Даю, даю, даю…
- Впотай?
- Какой там впотай - внаглую! Скольким я дал! Они уже знают: раз Шарман пришел - значит, сейчас давать будет… Если они взяточники, то кто тогда я? Давало?! Катька по сравнению со мной - целка… А чем я до этого говорил?
- О голубых.
- Нет, до этого.
- Кажется, о Майами.
14. В МАЙАМИ! В МАЙАМИ!
В Майами я полетел из-за Генки Аристова. Не слышал? Ну, привет! Знаменитый летчик-космонавт, Герой России. Помнишь, когда Президент ему звезду вручал - он хлопнул Генку по плечу. И Генка тоже хлопнул - так, что всенародно избранный чуть не свалился. Тогда об этом все газеты писали. Генка по жизни ничего не боится, кроме Галины Дорофеевны.
А женился он, как только буковку «к» на погонах сменил на две лейтенантские звездочки. Сразу после училища. И ведь не на ком-нибудь женился, а на библиотекарше. Рослая, ядреная, круглолицая, глаза как у следователя и коса толщиной с анаконду. В нее были влюблены поголовно все курсанты и даже значительная часть преподавателей. Но Галя была девушкой строгой и недоступной. На все подруливания у нее был один ответ:
- Товарищ курсант, не загибайте у книги страницы! И вообще - сходите вымойте руки!
А если ты думаешь, что к офицерам она относилась лучше, то глубоко ошибаешься. С ними Галя вообще была сурова до ледовитости:
- Товарищ майор, руки уберите! И вообще - приберегите ваши приставучести для жены.
Отличник боевой и политической подготовки, гордость и надежда училища, Геннадий Аристов всегда приходил в читальный зал с вымытыми руками, страниц не загибал и не жрал глазами проступавшие под трикотажным обтягивающим платьем трапециевидные девичьи трусики. Он был невозмутим и сдержан, ибо давно уже, лежа на узкой курсантской койке под вытершимся суконным одеялом, поклялся добиться двух вещей. Во-первых, стать космонавтом. Во-вторых, однажды намотать-таки на руку эту косу-анаконду, и чтобы потом измученная королевна книжной пыли уснула в его мускулистых объятьях.
И добился. Через ЗАГС, разумеется.
С тех пор Галина Дорофеевна больше не работала в библиотеке, да и вообще нигде не работала - летчикам-испытателям, а тем более космонавтам при проклятых коммуняках платили дай Бог каждому. Но тем не менее эта суровая библиотекарская складка меж густыми бровями и строгий голос остались навсегда. Не знаю, кто уж там у них по ночам что на руку наматывал, но бесстрашный испытатель, а впоследствии космонавт Геннадий Аристов покрывался липким потом от одной мысли, что сведения или даже намеки на его небезупречное поведение досквозят до Галины Дорофеевны. Причем этот страх перед женой уживался в нем с чисто физической неспособностью пропустить мимо хотя бы одну смазливую девицу. Совершенно спокойно и безмятежно он чувствовал себя в жизни только один раз - во время стодвадцатидвухдневной космической вахты на борту станции «Мир». По возвращении он долго лечился в санатории, ему был предписан постельный режим, который отважному покорителю космоса помогали соблюдать две хорошенькие медсестрички…
Обычно Гена совершал супружескую измену со скоростью спецназовца, заваливающего террориста, и в семь часов вечера уже чинно ужинал в семейном кругу, опасливо ловя подозревающие взоры Галины Дорофеевны. А чтобы отвести от себя наветы, он скупо жаловался на боли в спине, покалеченной во время катапультирования, и говорил, что на очередной диспансеризации врачи запретили ему любые нагрузки на поясницу и резкие движения.
Так бы оно и продолжалось, но на пятом десятке мужчинам уже хочется большего. Им мало торопливого бомбометания с последующим возвращением на базу. Им, предпенсионным безумцам, хочется медового месяца в обществе беззаботной, веселой, пахнущей юностью и морем девушки. И лежа вечером в семейной кровати, рядом с верным телом Галины Дорофеевны, поглаживая ее привычные рельефы, Геннадий Сергеевич Аристов мечтал об иной доле.
Долю звали Оленькой. Она сама себя так называла: не Ольгой, не Олей, а Оленькой. И была она ни много ни мало студенткой академии современного искусства имени Казимира Малевича, в чем, конечно, учитывая профессию Галины Дорофеевны, можно было усмотреть определенную преемственность. Оленька обладала такими длинными ногами, произраставшими из такой восхитительной попки, что мужики на улице сворачивали шеи и сшибали фонарные столбы. Умна она не была, что, впрочем, для женщин и искусствоведов совсем не обязательно. Зато Оленька отличалась необычайной жизнерадостностью, какой только и может отличаться юная девушка, еще не сделавшая ни одного аборта и еще ни разу не оттасканная за роскошные черные кудри ни одной ревнивой женой. Глядя на нее, было трудно поверить в то, что ее курсовая работа именовалась «Миф в свете родовой травмы».
Нет ничего удивительного, что Гена потерял из-за нее всякое ощущение реальности и впервые за двадцать шесть лет дисциплинированного брака начал утрачивать элементарные навыки самосохранения. Нет, он все еще, настыковавшись в моей квартире до звона в ушах, возвращался домой к семи часам и, жадно ужиная, скупо жаловался жене на боли в спине. Но перед сном, запершись в ванной и громко пустив воду, герой-космонавт шептался с Оленькой по мобильному телефону. Все шло к катастрофе.
- Павлик! - взмолился он в один прекрасный день.
И Павлик сделал для друга невозможное. Во-первых, я искренне восхищался Геной и хотел ему помочь. Аристов - настоящий герой, Мужик с Большой Буквы. Именно такие всегда и выволакивали Россию из того дерьма, куда затаскивали наше женственное отечество разные додоны, которым История по ошибке вместо дурацкого колпака нахлобучивала на голову шапку Мономаха. Во-вторых, Гена дружил с президентом «АЛКО-банка» и активно хлопотал о большом кредите для меня. После скандала со столкнувшимися МИГами я попал в глубокую финансовую прямую кишку. Триумф в Ле Бурже моих надежд не оправдал. Многочисленными заманчивыми предложениями я попросту не успел воспользоваться: они исчезли в тот самый момент, когда стало известно о внезапной отставке Второго Любимого Помощника. Владимира Георгиевича погнали со всех постов, после того как в популярной австралийской газете, не знаю уж по чьей наводке (хотя догадываюсь), появилась статья… Думаете, об очередной «бордельере»? А вот и хрен! В статье просто-напросто говорилось о том, будто Оргиевич вполне может со временем стать президентом России. А такое в Кремле не прощают…
В результате я остался без кредитов и государственной поддержки. А любые приличные состояния в России - это всего-навсего невозвращенные кредиты, ибо любой возвращенный кредит - это всего лишь вовремя добытый новый кредит. Вот, в общем-то, и вся алгебра бизнеса, она же и высшая математика… Тот, кто вовремя не успевает продлить эту цепочку, оказывается лишним на празднике жизни. Его просто выбрасывают за борт акулам, потому что на нашем пьяном заблудившемся корабле осталась всего одна бочка солонины. Когда покажется земля, неизвестно, а жрать хотят все. Короче, чтобы порадовать Гену и выцыганить новый кредит, мне надо было потратиться.
Я договорился с Серегой Таратутой, представлявшим интересы «Аэрофонда» в Америке. Он напоил до бесчувствия вице-президента Национального общества ветеранов авиации «Икарус» генерала Джоуля, и тот прислал Генке на официальном бланке письмо, которое в переводе выглядело примерно так:
Уважаемый мистер Аристофф!
Имею честь пригласить Вас принять участие в международной научной конференции «Авиация и космонавтика - путь к согласию», которая состоится в г. Майами (штат Флорида) с 15 по 25 августа с. г. Были бы рады услышать от вас доклад на тему «Русско-американские авиационные связи в период Первой мировой войны (1914-1918)».
Перелет, проживание в гостинице и гонорар за счет Общества.
С уважением бригадный генерал Френсис С. Джоуль
Всю почту в семье Аристовых вскрывала Галина Дорофеевна, и это приглашение, как и задумывалось, попало прямо ей в руки. Она без промедления на всякий случай отдала письмо на экспертизу своей приятельнице, работавшей в российско-американской фирме. Та тщательно исследовала бумагу, подтвердила ее подлинность и даже успокоила встревоженную подругу, объяснив, что с женами на подобные конференции почти никогда не приглашают, так как заокеанцы - патологические жмоты, в чем она сама уже не раз убеждалась, работая в совместной фирме. Выяснив все эти обстоятельства, Галина Дорофеевна дала на командировку добро, а в качестве отступного приказала привезти из Штатов кожаный брючный костюм, как у подруги. Но Гена, согласно разработанному мной плану, начал отказываться:
- А хрен ее знает, эту Первую мировую войну… Я и доклады-то делать не умею. Не-е, не полечу!
- Лети! А доклад тебе пусть Шарманов пишет, раз уж ты с ним столько возишься…
- Неудобно как-то…- возразил Гена, уже несколько переигрывая.
- Неудобно! Знаешь, что неудобно?
- Знаю, - тут же согласился он, не дожидаясь конкретики.
Со своей родной Харьковщины Галина Дорофеевна привезла в Москву глыбистые россыпи народной мудрости, в печати, к счастью, не употребляющиеся, но активно используемые в семейном обиходе.
Мой план удался гениально - и мы могли лететь в Майами, где в это время года никаких конференций не проводилось сроду, разве только конкурсы на самую сексуальную стрижку лобковой растительности или самую большую грудь. Майами, честно говоря, выбрал я сам. Океан! Пальмы! Но главное, там имелась маленькая частная школа воздушной акробатики, а воздушная стихия тянула меня в ту пору куда сильнее, чем водная. К тому же в Майами любят проводить каникулы американские студентки, которые перед тем, как стать образцовыми женами и матерями, жадно познают мир с помощью безопасного секса. В общем, океан и море гигиенического американского разврата. Понятное дело, лететь туда я собирался один. Во-первых, никогда не мешает лишний раз убедиться в том, что лучше твоей любимой нет никого, даже в Америке. Во-вторых, я не хотел, чтобы Катерина почувствовала себя прощенной окончательно и бесповоротно. Женщина, помнящая свою вину, нежна, как телячья отбивная…
Катерина наблюдала за моими сборами с покорностью давно забытой султаном гаремной горемыки и только однажды молвила, смахнув слезу и дрогнув подбородком:
- Ты будешь прыгать?
- А как же!
- Без меня?
- Без тебя.
- Неужели ты думаешь, что с кем-нибудь тебе будет лучше, чем со мной?
Она, мерзавка, знала, что говорила.
Полгода спустя после истории с Гошей и Тенгизиком Катька без вызова вошла в мой кабинет и тихо сказала:
- Сегодня я прыгнула с парашютом.
- Что-о?
Я перевидал многих парашютисток. Королевы аэроклубов имеют в душе какую-то железяку, как и спортсменки. Такие женщины прыгают с парашютом примерно затем же, зачем другие накачивают себе бицепсы с голову годовалого ребенка и, натертые маслом, демонстрируют их ревущим от восторга мужикам. А вот зачем понадобилось это Катерине, нежной, как тюльпан, выращенный из луковицы в городской квартире?
- Я же люблю тебя, глупый… Я просто хотела тебя лучше понять!
- Поняла?
- О да!
Потом мы не раз прыгали с ней вместе на Тушинском аэродроме - и я понял, что такое настоящее упоение. Какой там наркотик! Ужас, который переживает человек, покидая самолет, откуда город кажется грудой спичечных коробков, невозможно передать. Не надо никаких искусственных галлюцинаций. Ты паришь в полуневесомости над землей, управляя своим телом, как птица, но в конце полета наступает миг смертельной опасности. Ты дергаешь на заданной высоте кольцо своего парашюта - и… Это в предполетных инструкциях все просто: не раскрылся основной парашют, режь стропы и, дождавшись отделения ставшего бесполезной тряпкой большого колокола, дергай кольцо запасного. Но при этом не стоит забывать, что ты несешься навстречу земле со скоростью примерно такой же, с какой сейчас хреначит наш поезд, - и километр высоты съедается за 20 секунд. В случае затяжного прыжка принудительное раскрытие парашюта срабатывает лишь в пятистах метрах от гостеприимной поверхности земли, и если с ним что-то случится - у тебя десять секунд на всю возню с ножом, стропами и кольцом… А ведь надо еще помолиться перед смертью… И пусть тебе не рассказывают разные байки про чудесные приземления на провода, сугробы и машины с матрацами… Человек гораздо тяжелее воздуха… Бац - и нету! Но зато после нескольких мгновений, наполненных ужасом ожидания, ты испытываешь восторг, когда наконец надежно повисаешь на туго натянутых стропах спасительно распахнувшегося над тобой парашюта.
Раньше я прыгал два раза в год, чтобы подтвердить свою квалификацию летчика. Но с тех пор… Не знаю, что происходит в организме человека под влиянием страха смерти. Когда опасность позади, на тебя нападает страшенное вожделение, настоящее остервенение! Меня и раньше после прыжка буквально распирало - и женская часть моей фирмы, зная, что я вернулся с аэродрома, затаивалась, понимая: кому-нибудь придется отдуваться. Но одно дело - скорая сексуальная помощь, оказанная тебе твоей же сотрудницей, которая отлично понимает, что если в «Аэрофонде» платят раз в пять больше, чем в госучреждении, то иной раз надо потерпеть, даже сделать вид, будто нравится… И совсем другое дело, если ты оказываешься с женщиной, пережившей только что такое же падение в смерть и воскрешение. Если Катерина не врала, с ней происходило то же самое! Она обезумевала. Мы еле успевали добраться до моей квартиры и набрасывались друг на друга.
- Ты просто звереешь! - шептала она. - Такого со мной еще никогда не было! Сделай мне больно!
Еще больнее! А-а-а…
Со мной тоже такого еще не было! Казалось, вместо простаты мне вживили миниатюрный атомный реактор… Потом Катерина из последних сил протягивала руку, и я, превозмогая сладостный паралич, вкладывал в эту руку очередной носовой платок. И мы лежали обездвиженные - и тело казалось чистым теплым ручьем, струящимся из вечности в вечность…
- Хорошо! - согласился я, заглянув в покорные Катькины глаза. - Летишь со мной. Но учти: Гена мне очень нужен, и если…
- Ну что ты, Зайчуган, я же теперь стала совсем другой! - прошептала она и расплакалась от счастья. - Разве ты не видишь?
15. ИСПОРЧЕННЫЙ ОТДЫХ
Летели мы, конечно, разными рейсами. Гена был этапирован Галиной Дорофеевной до самого паспортного контроля. В одной руке он держал чемодан, еще задолго до таможни проверенный на предмет разных подозрительных излишеств. В другой руке герой-космонавт нес «дипломат» с бритвенными принадлежностями и машинописными страничками доклада о связях американской и русской авиации в годы Первой мировой войны. Должен сказать, что доклад на высоком научном уровне был написан преподавателем истории авиации, профессором МАТИ, который после 91-го зарабатывал на жизнь тем, что сочинял дипломы студентам и диссертации аспирантам. Вопреки ожидаемому доклад обошелся мне всего в пятьсот долларов, потому что статью на эту самую тему профессор написал уже лет шесть назад и все никуда не мог пристроить. Галина Дорофеевна текст прочла и одобрила.
Далее Гена получил последние предполетные инструкции и принял в щеку в качестве серьезного предостережения прощальный поцелуй. В самолет Аристов вошел с тем чувством, с каким обычно люди выходят из морга. Но радовался он рано: в тот момент, когда все расселись и стюардессы, щелкая калькуляторами, начали считать головы, в салон, тщетно удерживаемая пограничником, вторглась Галина Дорофеевна.
- Дорогой, ты забыл свой доклад! - сказала она, пристально осматривая пассажиров, сидевших рядом с Геной.
Герою, как всегда, просто повезло. Слева от него расположилась пожилая еврейка, уже успевшая всем рассказать, что летит на торжественное обрезание своего внука. Когда появилась Галина Дорофеевна,,,, она подробно объясняла Аристову, почему отказалась?, Вместе с детьми переезжать в Америку, а решила все-таки умереть в неблагодарной России. Справа от докладчика покоился хорошо одетый гражданин, умудрившийся в шереметьевском баре напровожаться до полной неподвижности. Страшно подумать, что могло произойти, окажись случайно рядом с Геной хорошенькая молодая пассажирка! Благожелательно оценив обстановку, Галина Дорофеевна протянула мужу еще один экземпляр доклада и удалилась, послав на прощанье тяжелый воздушный поцелуй.
Но я обо всем этом тогда еще ничего не знал, потому что уже подлетал к Майами. Девушки за время полета подружились, точнее, Катерина успела втереться в полное Оленькино доверие: такого умения понравиться мгновенно любому человеку, даже женщине, мне больше встречать не доводилось. Я успел отбить несколько покушений на Оленьку со стороны двух назойливых кавказцев и одного деликатного кубинца. К Катерине, кстати, если она этого не хотела, никто никогда не привязывался. Для этого у нее было особое выражение лица - насмешливо-презрительное. В такие минуты казалось, что у нее под платьем не шелковое уступчивое тело, а академическое собрание сочинений Салтыкова-Щедрина в двадцати томах.
Я, просвещая девушек, давал сравнительные характеристики Боинга-77 и Ил-86, когда Катерина неожиданно схватилась пальцами за виски.
- Тебе плохо? - участливо спросил я.
- Нет, мне хорошо, но пусть стюардесса принесет что-нибудь обезболивающее!
- Ты, наверное, простудилась?
- Хуже… - вздохнула она.
- Но хуже может быть только…
- Да,- скорбно кивнула она.
- Ты ждешь ребенка? - с ужасом поинтересовалась Оленька.
- У меня уже есть ребенок, - ответила Катерина и погладила меня по головке. - Просто эту неделю я буду немножко не в форме… Прости, Зайчуган!
- Ваш анальгин! - прощебетала стюардесса, прилежно улыбаясь.
Я автоматически проглотил таблетку и выпил воду, еще наивно полагая, что внезапно выяснившаяся Катькина нетрудоспособность - всего лишь досадное совпадение. Мне оставалось только обиженно смотреть в окно, пока девушки живо обсуждали качество различных прокладок с той непосредственностью, с какой их сверстницы сто лет назад обсуждали качество разного рода вуалеток…
Мы остановились в отеле «Олений пляж», специально выбрав четырехзвездный, чтобы оградить себя от соотечественников, обычно транжирящих уворованную ими часть национального достояния непременно в пятизвездных отелях. К тому же соотечественники, как и японцы, имеют особенность за рубежом собираться в огромные гомонящие стаи, а чье-либо желание остаться в одиночестве воспринимают не иначе как государственную измену.
Но гостиница была вполне приличная, с уютными номерами и огромным бассейном. Мы поселились в двух люксах, соединявшихся дверью, на всякий случай запертой на ключ. Первое, что сделал появившийся к вечеру Гена, - это рассказал мне, как тяжело и с какими осложнениями прошли проводы. Второе, что он сделал, - запретил Оленьке под страхом смерти снимать телефонную трубку. Кроме того, ей были даны инструкции и на тот случай, если в номер ворвется дородная женщина с сурово насупленными бровями: опытный Аристов просчитывал любые, даже нештатные ситуации. В этом варианте Оленька должна была по-английски объяснить, что, будучи обыкновенной горничной, просто убирает номер. Однако на тот случай, если Галина Дорофеевна ворвется именно тогда, когда Герой России, летчик-космонавт Геннадий Аристов будет осуществлять с длинноногой горничной парный полет, никаких инструкций дано почему-то не было.
Вечером мы поужинали в греческом ресторанчике и разошлись по номерам. Вскоре из соседнего люкса донеслись приглушенные звуки, характерные для успешного парного полета. Катерина посмотрела на меня с сочувствием и предложила:
- Знаешь, давай я буду испорченной синьорой, на которую муж, уходя в крестовый поход, надел пояс верности. А ты будешь нахальным пажом. Давай?
- Не хочу, - ответил я и накрылся одеялом с головой.
- Глупенький, это же скоро пройдет…
- Догадываюсь. Но эти дни я вычту из твоей зарплаты…
Начался отдых. По утрам мы лежали в шезлонгах под ласковым солнцем, выделяясь на общем загорелом фоне беззащитной северной белизной. Оленька, до тонкостей изучившая американскую жизнь по телесериалам и журналам, попыталась в первый день загорать без лифчика, демонстрируя общественности свои маленькие, но стойкие груди. Однако, заметив возмущенные взгляды и перешептывания жилистых американок, прикрылась узенькой полоской полупрозрачной материи. Между бултыханиями в бассейне она читала книжку «К семиотической теории карнавала как инверсии двоичных противопоставлений».
- Ничего не понимаю, - пожал плечами Гена, полистав книжку.
- А ничего и не надо понимать, - объяснил я. - Эти ребята просто заметили, что под непонятное лохи легче дают деньги. Чем заковыристее, тем вероятнее, что кто-нибудь раскошелится. Я сам однажды сдуру отвалил десять тысяч за перевод Бродского на узелковое письмо. Видел, у меня в кабинете висит хреновина вроде перепутанного мотка лески?
- Видел.
- Бродский… «Письма с Понта»!
- Смешно сказал. А ты думаешь, Оленька в этом что-нибудь понимает? - Гена показал на книжку.
- Это тоже не важно. Женщина, перед сном читающая про инверсию двоичного противопоставления, в сексуальном смысле гораздо завлекательнее, чем читающая Маринину. Разве не так?
- Я как-то об этом не думаю. Мы вчера не очень шумели?
- А вы шумели?
Гена был счастлив. С помощью плаванья, секса и продолжительного сна на чистом морском воздухе он собирался выдавить накопившуюся за год смертельную усталость и отдохнуть от строгого ошейника Галины Дорофеевны. Иногда под настроение Аристов вспоминал какую-нибудь смешную историю из своей богатой летной практики. Или, сосредоточившись, пытался наговаривать в диктофон инструкции для оставшихся в Москве курсантов.
Катерина, которую, вероятно, за ее стервозность Господь наградил месячными, протекавшими примерно так же, как тропическая лихорадка, только изредка, закутанная в халат, выходила из номера. Поглядев на солнышко, она говорила:
- Зайчутан, в баре сидят две миленькие мулаточки - давай я тебя с ними познакомлю!
- Спасибо за заботу, кровоточивая жена моя! Если мне приспичит, сам познакомлюсь, - ответствовал я, ненавидя ее. - Иди в номер. Приехала болеть - болей!
- Будь осторожен, милый, ты тоже можешь заболеть!
Дело в том, что я сгораю на солнце мгновенно. Это случилось на второй же день и, понятно, настроения мне не улучшило. Плечи и живот стали малиновыми, кожу пекло, а по телу пробегал озноб. Но я крепился.
- Повезло тебе с Катькой! Это ж надо, сама предлагает с девушками познакомить! Вот какой должна быть идеальная жена! - вздохнул Гена, глядя вслед покорно уходящей Катерине.
- Давай меняться! - предложил я. - Будет у тебя такая жена.
- Какая жена? - уточнила Оленька.
Она только что вышла из бассейна. Ее влажная, уже начавшая смуглеть кожа искрилась на солнце бесчисленными каплями воды. Тугой купальник был почти прозрачен, и соски напоминали прижатые к стеклу раскрасневшиеся от любопытства детские носики.
- Какая? С такими ногами, как у тебя! - польстил я.
Гене мои слова явно не понравились. Он, несмотря на свою непроходимость мимо симпатичных девушек, был по-своему старомодно целомудрен: жена или подруга товарища являлись для него абсолютным табу. Рассказы о том, что некоторые наши общие знакомые, приезжая на отдых, меняются в первую же ночь женами, как часами, вызывали у него возмущение. И я, памятуя о его дружбе с председателем правления «АЛКО-банка», зарекся отпускать Оленьке даже самые невинные комплименты.
- А где Катя? - спросила девушка.
- Ты же знаешь, что у нее контракт с «Проктер энд Гембл» и она приехала сюда исключительно, чтобы испытывать прокладки! - ответил я.
- Фу! Павлик!! Я пойду ее навещу… О'кей, папочка? - Она поцеловала Гену в макушку.
- Конечно, сходи, - разрешил папочка. Девушка накинула халат и, собирая мечтательные взгляды разлегшихся в шезлонгах импортных мужиков, пошла в отель.
- Все-таки хорошо, что мы не поселились в «Поющей раковине»! - вздохнул я. - Там полно москвичей. А ведь как это прекрасно - не пить! Алкоголь - никакой не отдых. Это тяжелый и неблагодарный труд. А хочется лени. Сладкой и грустной лени. Вообще, русская лень - лучшее, что есть на свете!
- Ерунда, - возразил Гена. - Лучшее на свете - это кубинская лень! Вот кубинцы - это настоящие лентяи. Мы по сравнению с ними трудоголики. Им бы только петь, плясать и трахаться. Как Фидель заставляет их убирать сахарный тростник - ума не приложу!
- Я думаю, он выступает перед ними по шесть часов - и они, чтобы только его больше не слушать, готовы на все.
- Смешно сказал.
- А ты видел Фиделя?
- Как тебя. Это еще до отряда космонавтов было. Мы передавали им наши МИГи. Федька обожает авиацию и большой специалист по части женских задниц.
- Тогда вам было о чем поговорить. Он не приглашал тебя в советники?
- По авиации?
- По женским задницам.
- Смешно сказал. Нет, не приглашал, но он познакомил меня с Марией-Терезой. Она у них вроде нашей Аллы Пугачевой, только еще крепкая - выступает без лифчика и с ниточкой вместо трусиков… Выступала…
- Ну и как?
- Ощущение, словно садишься без шасси на фюзеляж. Она мне потом два раза писала в Центр… Домашний адрес, как ты понимаешь, я не оставил. Мы даже в Москве, когда у нее были гастроли, встречались. В гостинице «Россия». Дежурная по этажу вызвала милицию. Думала, в номере женщину режут…
- Слушай, а это не из-за нее Хрущев с Фиделем поссорились?
- Из-за нее. Ну, не поссорились… Просто наш посол Николаев был на концерте в варьете, а потом выпил на приеме и стал говорить ей комплименты, сравнивать с Любовью Орловой и все такое. Федька услышал и вечером прислал Марию в резиденцию, вроде подарка. Знаешь, как грузины шампанское - от нашего столика к вашему… Посол, сталинский еще сокол, сделал вид, что ничего не понял. Ну, она для ясности и разделась прямо в кабинете. Николаев, баран, решил, что это провокация, что Федька переметнулся к американцам, и приказал охране ее вытолкать. Для бородатого это было страшным личным оскорблением: он же из самых лучших чувств… А американцы к нему в самом деле в ту пору на мягких лапах подбирались… Срочно послали на Кубу известного зализывателя конфликтов Микояна, но даже он не смог убедить Федьку, что посол уже давно импотент… Николаеву однажды ночью в самый интересный момент Сталин позвонил, чтобы уточнить, в каком году Талейран начал писать свои мемуары… Ну, он со страху и сник навсегда. Пришлось, чтобы замять конфликт, срочно Николаева отзывать и оказывать острову свободы военную помощь. Тогда-то я в первый раз и погнал туда МИГи. А теперь я знаешь что думаю? Федька нарочно дурочку валял, чтобы нас на помощь расколоть… Гениальный мужик!
- А правда, что Федька - еврей?
- Не исключено. Иначе на хрена ему было революцию делать? Парень из богатой семьи, высокий, красивый, хрен до подбородка - отличные перспективы…
Увлекательный наш разговор был прерван самым отвратительным образом:
- Как приятно услышать в этой драной Америке родную речь!
Над нашими головами приветственно навис здоровенный мускулистый мужик вызывающе отечественной наружности. А нежный морской воздух вокруг тяжко загустел от многодневного перегара.
- Здрасте, - только и мог вымолвить я.
- Здравствуйте! - златозубо улыбнулся здоровенный.- Давайте знакомиться. Я - Сизов Николай Николаевич, командир отряда спасателей. Можно просто - Коляныч…
- Очень рад, - отозвался Гена ледяным голосом.
- А уж как я рад! Сами-то откуда? Как звать?
- А зачем это вам? - еще холоднее поинтересовался Аристов.
- Как зачем! Для продолжения знакомства…
- Продолжения не будет.
- Да-а? - опешил Коляныч.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |