— Возьмите у кого-нибудь из них удостоверение и передайте Тадеушу, Генеку или Казимиру. Достаньте бумагу такого же цвета и формата, как удостоверение, а также вашу фотографию. Тогда…
Януш продолжал говорить быстро и убедительно. Стефан слушал, чуть отвернувшись и уставившись в землю. А перед глазами одна за другой сменялись картины: орущие эсэсовцы избивают кнутами и кулаками беззащитного заключенного, топчут его ногами; в конвульсиях корчатся тела расстрелянных… Страшные сцены, обычные для лагеря. А вот его красавица жена Ванда рядом с Эрихом. А вот и он сам, Стефан, но не теперешний, а сильный, мужественный, способный на подвиг. Вспомнилась вся его короткая жизнь. Он служил постоянной мишенью для насмешек и оскорблений зубоскалов всех мастей. Хватит! Больше никто не посмеет над ним смеяться! Никто! Ни та скотина, которая занимает его место в кровати. Ни Ванда, его красавица жена…
— Наверху, на насыпи, мы сделаем маленький бункер, — излагал свой план Януш. — В нем должны поместиться двое. Для доступа воздуха в потолке надо оставить два отверстия с трубками. Вот чертеж. Будьте осторожны. Не разбрасывайте грунт, не попадите-в луч прожектора, когда будете копать.
— Они и так нас заметят.
— Они не поймут, чем вы заняты. Вы же всегда ходите туда в уборную. Лопаты отнесете незаметно при удобном случае. Перед началом работы осторожно сдвиньте весь навоз в сторону, а потом снова сложите на место. Никому и в голову не придет искать нас под кучей дерьма.
— Ну а дальше?
— Я сделаю фальшивое удостоверение. У меня большой опыт в этом деле. Яворский предъявит его, выходя из лагеря. Уверен, что все сойдет благополучно. Потом такие же удостоверения я сделаю для вас.
— Но на документах фотографии! — высказал сомнение Тадеуш.
— Может быть, подпольная организация поможет нам в этом? — неуверенно проговорил Генек…
— Нет, — сказал Януш. — Подпольная организация тут не поможет. На карточках мы должны быть в гражданской одежде. Все будет зависеть от Яворского. Он должен побывать в наших семьях и достать старые фотографии. Одновременно он предупредит наших близких о готовящемся побеге, чтобы в нужный момент они тоже могли скрыться. Иначе шкопы приволокут их сюда вместо нас. Надо позаботиться и о том, чтобы как можно меньше людей знали о нашем замысле.
— На какое число ты намечаешь побег?
— На первое мая следующего года, — ответил Януш. — Понимаю, что срок далекий, но торопиться нельзя. Яворскому требуется время на подготовку. Мы тоже должны выполнить свой долг и разузнать все о лагере. Мы будем действовать не только во имя спасения своих собственных жизней. Наша цель — рассказать партизанам, всему миру, что здесь творится. Надо подумать и о том, чтобы не поставить под угрозу расстрела наших товарищей, если нам удастся бежать. Нельзя думать лишь о себе.
Януш произнес последние слова и поймал себя на мысли, что думает совсем другое: «Моя цель — Геня, и больше ничего. Если Циммерман выполнил свою страшную угрозу… Не думать! Не думать об этом… «Он взял себя в руки и повторил:
— У нас должна быть большая цель.
— Моя фотография есть у Анны, — сказал Казимир.
— Об этом поговорим потом. А сейчас давайте тянуть жребий — кому первому прятаться в бункере. Поднимется тревога. На поиски бросятся эсэсовцы с собаками. Замкнется большая сторожевая цепь. Будут искать день, два, три. Но когда-то бросят. Один из нас заберется на насыпь по нужде, чтобы проверить, как дела в бункере.
— Но кто же засыплет землей вторую пару?
— Ксендз, если он еще будет жив. Если нет, то найдем надежного товарища.
— Почему же не бежать сразу четверым?
— Побег может и провалиться. Вдруг собаки нападут на след. Тогда погибнут двое, а оставшиеся в живых смогут искать другой способ бегства. Если план удастся, то первая пара будет ждать в безопасном месте, которое укажет Стефан.
— Ты веришь в удачу?
— Убежден, что ни один другой план, кроме этого, не имеет шансов на успех.
— Решено, — сказал Казимир. — Я дам адрес Анны Ливерской, и пусть Стефан ей скажет… пусть скажет…
— Не спеши, — оборвал его Януш. — Посмотрим, клюнут ли эсэсовцы на поддельный документ, а потом обсудим все дальше. А вы пока позаботьтесь о гвоздях и молотке.
Со спокойным лицом, но с бешено колотящимся сердцем протянул Стефан эсэсовцу на контрольном пункте удостоверение, сделанное Янушем. Тот, бросив беглый взгляд на документ, вернул его со словами:
— В порядке! Следующий…
Стефан с облегчением вздохнул и вдруг преобразился, стал как бы выше. Расправив грудь, он как на крыльях летел вперед. Сердце билось спокойно, ритмично. Он думал о красавице жене Ванде и о проклятом Эрихе. Теперь он им покажет! Ох, как он им отомстит!
Глава 4. ДОКУМЕНТЫ СТЕФАНА ЯВОРСКОГО
Стефан с нетерпением ждал субботы. По субботам в Биркенау работала только половина гражданского персонала, поэтому через каждые две недели у него было два свободных дня подряд. В будни он редко встречал Брамберга. Эрих появлялся несколько раз на неделе, привозил подарки, пользовался ласками Ванды и уезжал до возвращения Стефана домой. Но в субботу и в воскресенье они встречались. Стефан с дурацким видом ждал в кухне, пока Эрих блаженствовал наверху. Потом все трое сидели за столом, на котором красовались дары шкопа: белый хлеб, мясные консервы, кофе, напитки. Наверху Эрих чувствовал себя как дома. Он вешал в шкаф свою форму и переодевался в домашний костюм, в котором казался еще толще. Он сидел в любимом кресле Стефана, сплевывая на пол или ковыряя в зубах спичкой.
Ванда, с растрепанными курчавыми волосами, восседала за столом в ярко-красном пеньюаре, обтягивающем ее соблазнительную фигуру. Ванда, не остывшая еще после кровати, греховная. Молчание так накаляло атмосферу, что немец вставал первым и коротко произносил: «Идем!» Ванда шла впереди него, не удостоив Стефана даже взглядом.
Ванда и Эрих страшно удивились, когда Стефан вдруг заговорил в субботу с немцем:
— Извините, господин Брамберг, но я хотел бы попросить вас об одном одолжении.
Спичка выпала из толстых пальцев. Стефан почувствовал, что две пары глаз в недоумении уставились на него. Он с трудом сдерживался, чтобы не выдать себя и оставаться таким, каким его привыкли видеть: трусливым, забитым, глупым обывателем. Теперь он понял, что значит быть человеком. Душа его восстала! Ему не терпелось показать жирному нахалу Эриху и своей неверной красавице жене, на что он теперь способен. Он не боится ненавистного убийцу и презирает Ванду. И как он только мог еще так недавно делить эту шлюху с толстым нацистским боровом… Но надо было сдерживаться до поры до времени, чтобы не вызвать подозрений. Он должен притвориться и униженно выпросить то, что ему надо для дела.
— Да, мой друг, я слушаю, — снисходительно усмехнулся Брамберг.
— Всякий раз, когда я остаюсь дома в субботу и воскресенье, я чувствую себя… — Стефан нарочно говорил сбивчиво, робко, отводя взор в сторону. — Я чувствую себя… не в своей тарелке. Ведь я здесь третий лишний, только мешаю вам. Ванда любит вас, господин Брамберг, и мне тяжело, что здесь, в моем доме…
Ванда встала и начала бесцельно переставлять вещи на комоде.
Стефан смотрел на улицу: на смену весне уже шло лето.
— Ну? — спросил Брамберг нетерпеливо.
— Для всех нас было бы лучше, если бы меня в эти дни не было дома. Я думаю…
— Что ты думаешь?
— Если бы у меня были документы, с которыми я мог бы ездить по стране… Я не знаю, какие… Чтобы меня не задерживала полиция. Я так мало знаю Польшу и всю жизнь мечтал попутешествовать, посмотреть большие города — Варшаву, Лодзь. Я бы уезжал в субботу рано утром и возвращался в воскресенье поздно вечером.
— Замечательно, мой друг! — воскликнул обрадованный Брамберг.
Стефан почувствовал, с каким презрением относится к нему немец, и задохнулся от ненависти. Но ничего! Придет время, и он сполна рассчитается с этой мерзкой тушей. Настанет день, и он избавится от старой личины, как теперь избавился от страха. Казимир вернул ему настоящее удостоверение, но он порвал его, а вместе с ним разорвал оковы трусости и почувствовал себя окончательно свободным. Теперь он всегда предъявлял поддельный документ, с каждым днем обретая непоколебимую уверенность в своем полном освобождении.
Голос немца слышался как бы издалека:
— Я сделаю все необходимое. Ты получишь удостоверение и сможешь беспрепятственно ездить по всей Польше. Кроме того, я дам тебе справку из тайной полиции. Никто не осмелится задержать тебя. Я очень рад, что ты все понимаешь. Мне тоже не особенно приятно появляться здесь в присутствии супруга.
— А не могли бы вы давать мне время от времени табак? — униженно клянчил Стефан. — Или еще что-нибудь, имеющее ценность на черном рынке. Ведь мне надо платить за билеты e за ночлег.
— Да, да, я все сделаю для тебя, — ответил Брамберг.
Перспектива проводить наедине с красавицей Вандой все воскресенья и субботние вечера подействовала на него возбуждающе.
— Идем, — сказал Эрих Ванде, и они заторопились в спальню.
Стефан проводил их взглядом, услышал, как скрипнула сначала четвертая, потом одиннадцатая ступенька лестницы, ведущей наверх, и посмотрел на свои руки, сжатые в кулаки. Он хитро улыбнулся, довольный достигнутым, и при мысли о том, что происходит в спальне, сплюнул.
Эрих и Ванда стояли у кровати. Немец с чувством собственника обнял хрупкую красавицу.
— Ну и ничтожество твой муженек, дорогая. Не удивительно, что ты полюбила такого сильного парня, как я, — бахвалился Брамберг, от которого разило потом.
— Принеси еще какую-нибудь красивую вещицу, — ластилась к нему Ванда, хотя у нее шкаф и так уже ломился от модной одежды и дорогого белья. На туалетном столике стояли флаконы духов, валялись карандаши для бровей и губная помада из Парижа. Хватало у нее и драгоценностей, отобранных у евреек, замученных в Освенциме.
— У тебя уже есть колье, золотые серьги, кольца с сапфирами и бриллиантами. Ты становишься жадной, дорогая. Иногда мне кажется, что ты любишь меня только за подарки.
— Не говори глупостей, Эрих, — ответила Ванда.
Теперь она уже хорошо говорила по-немецки, польский же был у нее не в ходу. Со Стефаном она совсем не разговаривала, соседей избегала.
— Я хочу быть нарядной, чтобы ты мог любоваться мной. Мне нужны золотые часики, — шептала она. — О Эрих, я буду очень, очень благодарна тебе!
Не спеша она расстегнула пеньюар и прижалась к нему, чувствуя, как в нем пробуждается зверь. Возбужденный, страшный, но беспомощный перед ее рафинированной развращенностью.
— Хорошо, принесу, — пообещал он, сдаваясь.
В воскресенье вечером, когда на улице стемнело и на небе появились звезды, Стефан сидел на кухне, не зажигая света. Он услышал, как отъехала машина Эриха, вынес из кладовой матрац и отнес его в маленькую каморку рядом с кухней. Уже несколько месяцев он не пользовался тем, что оставалось ему от немца, и спал внизу, стыдясь необходимости греться теплом, полученным в уплату за грех его распутной жены.
Он лег и задумался над планом Януша. Неожиданно отворилась дверь и к нему вошла Ванда.
— Стефан, — сказала она.
— Что? — ответил он удивленно.
— Почему ты не приходишь ко мне?
В желтоватом лунном свете она казалась удивительно красивой. Кроваво-красный пеньюар подчеркивал черноту ее волос, теплоту бронзовой кожи, волнующие формы изящной фигуры.
— Оставь меня в покое, — ответил холодно Стефан. — Я хочу спать.
— Зачем все превращать в трагедию? — продолжала она.
Теперь, потеряв Стефана, Ванда стала часто думать о нем. Ей не хватало почтительного уважения, с которым он относился к своей красавице жене, его робких нежных ласк, возвышенной любви. Все это она презирала, когда отдавалась ему без желания. Сейчас ей хотелось снова вернуть внимание мягкого и доброго Стефана. Эрих обращался с ней как господин и повелитель, грубо подчиняя своей необузданной страсти.
— Не придавай значения всей этой истории с Эрихом, — продолжала она вкрадчиво. — Надо же на что-то жить. Ты избавлен от принудительных работ в Германии, у нас есть продукты. Хватает и одежды. Всю зиму мы прожили в тепле.
— Оставь меня, — повторил Стефан устало. Он был рад, что может без волнения смотреть на ее красивую фигуру, освещенную луной.
— Когда я выходила за тебя замуж, — не унималась Ванда, — я видела, что ты образован. Я думала, что ты богат. Богатство — моя мечта. Мне хотелось иметь кольца, браслеты, дорогие духи, роскошное белье. Ты дал мне лишь прикрытую бедность. А теперь взгляни…
Она сбросила пеньюар. Драгоценности заискрились на ее бархатной коже.
— Теперь у меня есть все. Но мне недостает тебя, — прошептала Ванда. — Я хочу быть твоей дорогой женушкой, Стефан. Будем наслаждаться жизнью и смеяться по ночам над Эрихом. Пусть он платит за то, чтобы я могла быть твоей милой женой. Ты неплохо придумал с этими поездками. В твое отсутствие я смогу совсем прибрать его к рукам. Ведь он достанет все, что хочешь.
— Уходи, — решительно произнес Стефан.
Он был горд, что спокойно мог смотреть на совершенную красоту ее обнаженного тела. Теперь он видел в Ванде не живую, волнующую красавицу, а прекрасную каменную скульптуру, которой можно восхищаться, но которую можно также разбить на куски.
— Уходи, — повторил он. — Ты не дорогая женушка, а самая обыкновенная потаскуха.
Стефан отвернулся и больше не думал о ней. Его мысли были заняты планом Януша и собственным планом, который он осуществит, если побег удастся.
Ванда оделась и ушла. Он слышал, как заскрипели сначала четвертая, а потом одиннадцатая ступеньки лестницы, ведущей наверх.
Глава 5. «НЕБЕСНАЯ КОМАНДА»
Казимир Полчанский временно был включен в «небесную команду». Так с мрачным юмором висельников окрестили немцы заключенных из похоронной команды, которые подбирали трупы в блоках, доставляли их в крематорий и частенько сами попадали в печи, если у персонала крематория чесались руки.
Януш заставил друзей тянуть жребий — все трое питали одинаковое отвращение к работе в этой команде. Пасовал даже крепкий Генек. Одно дело — ежедневно сталкиваться лицом к лицу с ужасной смертью в различных ее проявлениях, другое — помогать переносить и сжигать трупы товарищей.
Похоронную команду все ненавидели и боялись, хотя заключенные, работавшие в ней, шли туда не по доброй воле.
Януш, получивший разрешение беспрепятственно посещать места, где работают заключенные из восемнадцатого блока, старался запомнить все, что видел. После побега он напишет о том, что творится в лагере.
Друзья накапливали силы. К их скудному рациону добавлялись сытные завтраки Стефана и дополнительные пайки, «добытые» Янушем.
Силы и выносливость крепли, так как друзья твердо верили в удачу.
Побег был намечен на первое мая 1943 года. До этой даты было еще далеко, но надежда окрыляла их — ведь впереди конец всем ужасам.
Раннее утро. Туман быстро рассеялся, но небо над Освенцимом не радовало. В нем не было жизни. Здесь не летали ни птицы, ни насекомые. Тишина, установившаяся после ухода лагерных музыкантов с плаца, казалась мертвой. Яркие солнечные лучи жгли бритые головы «мусульман», бродивших по лагерю в тщетной надежде найти воду.
Казимир и несколько заключенных, назначенных в «небесную команду», ждали остальных, занятых на работе в крематории. Казимиру было не по себе. Друзья ушли в карьер, а он должен был выполнить наказ Януша и разузнать все об одиннадцатом блоке.
Повозка для мертвецов медленно въехала в ворота лагеря, и похоронная команда в полном составе направилась к зловещему одиннадцатому блоку. Эсэсовцев с командой не было. Они предпочитали убивать, а заботу о трупах возлагали на людей «низшего сорта». За заключенными следили несколько капо. Постоянное соприкосновение с мертвыми наложило на них свой отпечаток. Они утратили присущую им склонность к садистской грубости и к кровавым расправам, терпимо относились к рабочим команды, чувствуя, что смерть в равной степени угрожает и заключенным, и им самим.
Один из капо вошел в блок через боковую дверь. Казимир молча смотрел через решетку двойных железных ворот, разделяющих десятый и одиннадцатый блоки. В одиннадцатом оказалось двадцать покойников, большинство — у стены, где совершались экзекуции. Остальных пришлось подбирать в разных местах. Один качался на виселице с упавшей на грудь головой и безжизненно повисшими руками. Мрачная картина на фоне ясного летнего неба.
В дверях появился капо.
— В карцере четверо, пошлите за ними несколько человек.
Казимир, преодолевая отвращение, шагнул вперед, помня указание Януша. Об одиннадцатом блоке ходили неясные слухи. Те, кому удалось чудом вырваться из карцеров, молчали как немые. Только застывший ужас в их глазах указывал на то, что в этом блоке происходит что-то чудовищное.
Казимир с напарником вошел в блок. В грязной конторке справа сидел эсэсовец в распахнутой рубахе. Рядом, в большом «зале» с длинным столом и стульями, заседал обычно пресловутый «военный трибунал», в работе которого принимал участие и любовник жены Стефана. Здесь выносилось до двадцати смертных приговоров в час. Немцы ухитрялись за этот же срок дать слово и обвиняемым, требуя ответа на вопрос, признают ли они себя виновными. Слово «да» или «нет» не имело никакого значения. В любом случае выносился один и тот же приговор — смертная казнь. Обвиняемыми были действительные или подозреваемые участники движения Сопротивления или партизаны из района Краков — Катовице. Их привозили в Освенцим и без регистрации в лагерных документах направляли прямо в одиннадцатый блок, где они и ждали суда. Больше недели ждать не приходилось… Смертные приговоры приводились в исполнение здесь же рядом. Приговоренных сажали в изолятор между десятым и одиннадцатым блоками. Окна, выходившие во двор, были затемнены. В десятом блоке находилась так называемая «научная лаборатория». На площади перед одиннадцатым блоком стояла виселица, за ней стена, у которой проводились экзекуции. Вначале приговоренных расстреливала специальная команда. Патронов не жалели. Потом немцы решили, что на каждого смертника хватит и одной пули. Выстрел в висок и все. Во время дождя расстреливали прямо из дверей казармы, не желая мокнуть «из-за всякой дряни».
По коридорчику налево Казимир с товарищами подошел к двери, ведущей в подвал. У Казимира мурашки побежали по спине, когда они спустились в страшное подземелье. В сером мраке он различил несколько дверей. Гнетущая тишина висела в сыром затхлом воздухе. Казимир с облегчением вздохнул, узнав, что все трупы лежали в коридоре и не надо заходить за двери с решетками. Покойники были чудовищно истощены. Видно, они умерли нелегкой смертью. Изодранная в клочья одежда, на шее — следы ногтей, под ногтями — запекшаяся кровь. Синие лица с выпученными глазами.
— Удушье, — произнес один из заключенных безразличным тоном, и слово повисло в воздухе.
— Газ? — спросил шепотом Казимир.
— Нет. В прошлом году здесь провели несколько опытов для проверки системы. Первые прошли неудачно. Заключенных выводили на улицу, исправляли недочеты и проделывали все сначала. Теперь они придумали новый способ отправлять людей на тот свет целыми группами и построили для этого специальное помещение. Побудешь подольше в этой «веселой» команде — увидишь и услышишь немало. Эти, что лежат здесь, задохнулись от недостатка воздуха. Ведь тут нет никакой вентиляции. Часто сюда загоняют по тридцать-сорок человек. Слабые не выдерживают и погибают. Бывали случаи, когда за одну ночь от удушья умирали все заключенные. Это не очень приятно, но в одиночных бункерах еще хуже.
— Что за одиночные бункеры?
— Задень кого-нибудь из эсэсовцев и узнаешь.
— Эй вы там! Хватит трепаться! Тащите отсюда эту падаль! — закричал капо.
Вдвоем таскали они невероятно легкие и страшно холодные трупы. Холод мертвецов леденил, проникая до сердца. «Надо пережить и это, — думал Казимир. — Надо рассказать людям, какова война. Как глубоко я ошибался, когда думал переждать войну в дремучих лесах, закрыв на нее глаза. Честные люди не могут стоять в стороне в час сурового испытания».
Над Казимиром язвительно посмеялись, когда он стал осторожно класть мертвеца на повозку. Обычно их швыряли, как дрова.
— Может, ты думаешь, они еще что-то чувствуют?!
Казимир поспешно вышел за железные ворота, где грузили расстрелянных, а двое вынимали из петли повешенного.
— Смотри, какой прилежный, — с иронией сказал Казимиру капо. — Чем быстрее ты выбьешься из сил, тем скорее попадешь на эту повозку.
Но Казимир не слышал его слов. Он не сводил глаз с убитых. Многочисленные следы крови на земле, на телах расстрелянных, на стене. Он вспомнил убийство евреев в лесу, расстрел односельчан на церковном кладбище. Он вспомнил немцев, уничтоженных им самим. Руки дрожали от ненависти, от желания мстить. Раньше он жаждал покоя. Он вырос и жил среди природы и знал только мир. Но теперь он стал другим и никогда не будет прежним. Он мечтал о безоблачном счастье с Анной Ливерской. Не быть такому счастью. Тень прошлого всегда будет стоять перед ним. Здесь не найти и квадратного сантиметра, не политого кровью. Он вспомнил, как жалел деревья, сваленные его отцом. Он жалел и зайцев, которых приходилось убивать, чтобы не погибнуть с голоду. А здесь не жалеют людей, жизнь человека ни в грош не ставят.
Из одиннадцатого блока пошли в десятый за трупами женщин, умерших, как значилось в учетной книге, во время хирургической операции. Нагие тела с распоротыми животами и вывалившимися внутренностями напоминали туши животных. Казимиру представилась Анна из его тревожных снов. Если когда-нибудь ей суждено стать его женой, то сможет ли он нежно ласкать ее? Не всплывут ли в памяти ужасные картины Освенцима, не превратят ли они в лед его руки?
Повозку с трупами увезли. Казимира вместе с группой заключенных направили на «Лагерную улицу» подбирать и складывать в кучу умерших «мусульман», чтобы скорее нагрузить повозку. Женские трупы были сложены по приказу начальницы у самого входа в барак. Изможденные покойницы с провалившимися ртами и выступавшими ребрами, без одежды, но с бирками, привязанными к ногам.
Подобрав всех мертвецов, «небесная команда» повезла их в крематорий, который находился за лагерем, недалеко от большой виллы коменданта. Вид крематория, наполовину уходящего в землю, невольно наводил на мысль о Дантовом аде. Два эсэсовца, охранявшие вход, беспрерывно курили. Табачный дым они явно предпочитали смраду, которым пропиталось все вокруг.
Горы трупов. С них снимали одежду (если она была) и отбрасывали в сторону. Четверо «зубодеров» просматривали рты мертвецов, обнаружив золотые зубы, выдергивали их щипцами. Эсэсовцы не отходили ни на шаг, чтобы не упустить добычу. Пять человек переносили «проконтролированные» трупы в подвал.
Черный дым, вырывавшийся из двух массивных труб крематория, закрывал голубое небо, а невыносимый запах паленых волос, горелого мяса и сожженных костей проникал в самые легкие. Такой запах будет преследовать всю жизнь.
Рядом с крематорием — горы одежды: мужской, женской, детской. Тут же обувь. Вот ею нагрузили целую машину, а запасы не уменьшились. Отдельно стояли мешки с непонятным содержимым. Казимир вопросительно посмотрел на своего напарника.
— Женские волосы, — объяснил тот. — Это остригли женщин, погибших в газовой камере. Говорят, что волосы идут на производство ткани. Ими также набивают матрацы для эсэсовцев. Тюки волос отправляют в Германию. Судя по цвету волос и по одежде, вчера опять душили газом евреев. Боюсь, что крематорские сволочи заставят нас помогать им жечь трупы.
На лестнице, ведущей в подвал, появился мужчина.
— Эй вы, лодыри! Пошли! Поможете немного. Вся мертвецкая забита мясом для крематория.
— Эти мерзавцы оставили в газовых камерах задушенных евреев, — сказал со злостью напарник Казимира. — Меня всегда пробирает дрожь, когда я туда попадаю. Так и ждешь, что они закроют за тобой дверь и угостят порцией «циклона Б».
— Поворачивайтесь побыстрее, — заорал эсэсовец. — Не то сами вылетите через трубу.
У Казимира дрожали ноги, когда он вместе с другими спускался вниз. Там было шесть печей. Две пары соединялись вытяжными трубами, а третья работала на вентиляции. Трупы подвозили к печам по рельсам на небольшой вагонетке, на которую ставили носилки. Кочергой трупы сталкивали в печи, а носилки оттаскивали назад. Удобно и практично…
— Нечего глазеть! — прикрикнули на Казимира. — У тебя еще будет возможность познакомиться с печью поближе!
Вместе с остальными Казимир вошел в мертвецкую. То, что он там увидел, не поддается описанию. Штабеля мужских, женских и детских трупов. Здесь тоже орудовал детина с щипцами в поисках золота. Несколько «парикмахеров» стригли мертвых женщин и набивали волосами мешки. Нечем было дышать. Смрад от разлагавшихся трупов и экскрементов смешался с запахом,плесени и гнили, который так неприятно поразил Казимира в подвале одиннадцатого блока. Неужели правда, что здесь еще пахнет и «циклоном Б»?
— Что стоите? В штаны наложили? Бери эту падаль! Они не кусаются.
Смотреть на эти трупы было еще страшнее, чем на те, которые Казимир видел раньше. Они еще не потеряли человеческий облик. Евреев, схваченных в их домах, прямым сообщением доставили в лагерь, а здесь немедленно в душегубку. Вот совсем молодые женщины, созданные природой для любви и рождения детей. Казимир посмотрел на труп девушки, который он нес за ноги. Его напарник, просунув руки под мышками трупа, омерзительным жестом поглаживал холодную грудь. Казимир сдерживал тошноту.
— Как ты можешь, гадина?! — задыхаясь от ярости, произнес он. — Перестань, ублюдок!
— Брось ты! — хихикнул напарник. — Теперь ей все равно. Она была бы рада, если бы могла чувствовать.
Казимира вырвало прямо на труп.
— Ну и ну! — присвистнул циник удивленно. — А что дальше? Тебе еще и не такое предстоит. Надо привыкать.
— У меня есть буханка хлеба, — сообщил Януш друзьям. — Ваша очередь делить хлеб, ваше преподобие.
Ксендз присоединился к их группе и теперь спал тоже в их углу. Он почти не принимал участия в их разговорах и притворялся спящим, когда речь шла о побеге.
— Делите на четыре части, — сказал Казимир. — Мне не хочется есть. Я не съел даже ужин.
— Было очень трудно? — спросил Януш, поняв сразу, в чем депо.
— Нет слов, чтобы рассказать обо всем, — ответил Казимир. — Мне кажется, что я никогда не проглочу ни куска. Этот запах! От него не избавишься. Я никак не отогрею руки. Они совсем окоченели. Ни на одной бойне так не обращаются с забитым скотом, как здесь с теми, которые еще совсем недавно были людьми. Их швыряют, словно поленья. Если бы ты видел раскрытые пасти печей, готовых проглотить очередную жертву! Если бы ты видел, как пламя лижет полуобгоревшие трупы… Если бы ты видел, как железными крючьями стаскивают с носилок мертвецов прямо в огонь… Что может быть ужаснее?! Ваше преподобие, я думаю, что в аду не так страшно, как здесь.
— А что делают с пеплом? — спросил Януш.
— Насыпают в мешки и увозят на машинах. Говорят, где-то поблизости осушают болото. Часть везут в Вислу и Солу. Недавно приезжал один эсэсовец… Боже, но вы же мне не поверите!
— Зачем приезжал? — спросил Януш.
— Мы должны были отнести к нему на виллу десять мешков пепла. Восемь мешков нам приказали рассыпать на дорожку от калитки к дому, чтобы не было луж от дождя. Кроме того, офицеру, как он выразился, приятно ходить по пеплу презренной черни. Офицер высокого ранга. Я в них не разбираюсь. Два последних мешка он велел… — Голос Казимира задрожал.
— Ну? — сказал Януш.
— Эти два мешка он велел высыпать в уборную, чтобы он мог с… на пепел. Извините, Ваше преподобие, но он так и сказал. Проклятие! Я видел, кого превращали в этот пепел. Там были даже трех-и четырехлетние дети…
— Ну, что скажет теперь ваш бог? — с вызовом спросил Генек ксендза.
— Бог молчит, — прошептал Мариан Влеклинский. — Бог так напуган всем этим, что не в силах произнести ни слова.
— Бога нет! — воскликнул Генек. — А если он есть, то тогда он…
— Давайте не будем пытаться понять бога, — прервал его ксендз. — Как нам понять его бесконечное величие, если мы не в силах осознать себя, бесконечно малое создание творца? Может быть, он с отвращением отвернулся от тех, кого сам создал. Я верю в него. Моя вера непоколебима. Добро восторжествует. Были и у меня сомнения. Но не будем больше говорить о них. Бог есть, и вчера я вновь убедился в этом. Я причащал двух женщин. Они не крещены, воспитывались неверующими. Но здесь, в этом аду, пришли к выводу, что должна существовать какая-то высшая сила, которая должна вознаградить несчастных за страдания и наказать виновных. Они обратились ко мне своевременно. Я сам боролся с сомнениями после того, как услышал об ужасных преступлениях, творимых в женском лагере. Эти сомнения убили бы меня.
— О чем ты слышал в женском лагере? — спросил Януш.
— А зачем еще больше разжигать вашу ненависть?
— Ты знаешь о нашем плане. Мы хотим бежать отсюда и рассказать людям о том, что здесь творится.
— О, это так чудовищно и подло, что лучше людям не знать. Будет задето достоинство всего человечества, если предать это гласности.
— Нельзя утаивать правду, — возразил Януш. — Говорите, ваше преподобие.
— На мужчинах и женщинах проводят унизительные опыты. В специально построенном бараке, именуемом «научным центром», ведутся исследования с единственной целью — сделать всех евреев и поляков бесплодными на всю жизнь. Тогда их легче использовать как рабочую силу в интересах войны. После войны люди этих национальностей обрекаются на вымирание, они должны исчезнуть с лица земли. Речь идет не о хирургическом вмешательстве. На то, чтобы оперировать всех полек и поляков, у них не хватит времени. Они ищут более простой способ. Женщинам впрыскивают во влагалище особую жидкость. Выбирают двадцати-тридцатилетних, способных к деторождению. После впрыскивания ведут их в барак и принуждают к сожительству с заключенными, имеющими еще для этого силы. Забеременеют эти женщины или нет — не имеет уже значения. При любых обстоятельствах жертвы отправляют в газовую камеру. Что же касается мужчин… У них облучают радием одно из яичек, затем кастрируют, и «материал» отсылают в Берлин на анализ. Мужчин после этой операции также от— правляют в газовую камеру. Подобные опыты посягают на божий порядок воспроизведения рода человеческого. Одной из женщин удалось тайком прочесть отчет о стерилизации мужчин. Она рассказала об этом перед тем, как погибнуть. В отчете было указано, что дорогостоящий радий оказался неэффективным, а мужчин проще кастрировать. Операция длится 6— 7 минут, а при большом навыке не более пяти. Двенадцать человек в час… Давайте лучше не говорить об этом…
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |