Я всегда сомневалась: действительно ли слепому от рождения не следует желать прозрения хотя бы на минуту, чтобы увидеть удивительный мир вокруг, или все же стоит получить этот незабываемый опыт? Раньше я считала, что увидеть, как солнце золотит тонкие нити дождя, или как море меняет цвет от темно-синего до лазурно-бирюзового нужно. Эти впечатления станут самыми грандиозными в жизни человека, который познавал окружающий мир только посредством четырех чувств. Но сейчас я начинаю сомневаться в своем решении. Слепой поймет, что он теряет, и от этой горечи не избавиться уже никогда.
Может быть, все эти мысли – следствие женской тоски по крепкому мужскому объятию? Пока я не увидела Вронского, даже не думала о том, чтобы найти кого-то, ходить в кино, на пикники, просто смотреть телевизор на одном диванчике, нежась в объятиях сильных рук.
Нет, это было не от похоти или не по причине внезапно взыгравших гормонов. Мне по-человечески хотелось той близости, тепла, которые женщина испытывает, прижавшись к мужскому телу. В моем случае это была бы лишь иллюзия того, что я не одна. Но каждый раз, когда я представляла себе, как приведу кого-то в маленький неказистый дом, ставший моим гнездышком, мне хотелось плеваться от чувства гадливости. Все это было бы не по-настоящему, только ради секса. А секса, как такового, мне не хотелось. Только тепла и понимания.
Когда я подумала об интимном акте, лицо Вронского же всплыло в памяти. Устав бороться сама с собой, я призналась, что хотела его, именно его и никого другого.
Мы не успели разделить все, что нам выпало по какой-то невероятной случайности. У нас было так мало времени, чтобы насладиться друг другом, узнать привычки, предпочтения, увлечения – то, чем мы живем каждый час, каждый день. Только страсть мы успели познать сполна.
На работу я вышла с чувством облегчения, что не остаюсь больше один на один со своими мыслями.
Мы решили опробовать экспериментальное лечение, разработанное израильскими учеными. Господин Вайцман содействовал нам, как только мог. Я не знала, откуда у него это рвение, пока мы однажды не встретились с ним лично. Он рассказал, что перенес рак, выстоял, несмотря на прогнозы. И был твердо уверен, что каждый шанс должен быть использован. А уж умирающий человек пойдет на все, даже станет подопытным кроликом, лишь бы крепко ухватиться за жизнь.
Михаэль был низким, круглым и абсолютно лысым мужчиной, производившим немного резковатое впечатление на собеседника. Он остался с болезнью наедине, потому что у него не было семьи или близких родственников. Его поддерживали волонтеры из какой-то общественной организации. И благодаря двум чужим людям, приходившим к нему ежедневно, остававшимся с ним в самые тяжелые часы, он не потерял надежду и выжил.
Поэтому, узнав о том, как работает наш фонд, он решил его поддержать.
Сейчас я должна была договориться с ним о встрече с израильскими медиками. Сама лететь я не хотела – Женю не на кого было оставить в этот раз. Поэтому Анна Ивановна собиралась на встречу сама уже в эту пятницу, мне же оставалось уладить кое-какие организационные вопросы.
Использование нанотехнологий в лечении рака звучало очень обнадеживающе, оставалось узнать, настолько ли прогнозы соответствуют действительности.
Я договаривалась с еще одной клиникой. Там применяли экспериментальное лекарство, которое обладало меньшей токсичностью по сравнению с тем, что мы сейчас использовали, и глубже проникало в ткани, убивая пораженные клетки.
К середине дня, немного уставшая, но довольная результатами переговоров, я собиралась на обед. В приемной меня окликнули.
- Ирина Викторовна, к нам пришел мужчина, хочет узнать по поводу спонсорской помощи.
- Лида, пусть обратятся к Регине. Она еще здесь, а я уже уезжаю на обед.
- Я могу и подождать.
Каблуки врастают в пол. Этот голос снится мне ночами. Бежать или все же встретиться лицом к лицу? Меня тянет в приемную, будто там установлен сильнейший магнит.
Вронский сидит в черном пальто, закинув ногу на ногу. Из под распахнутого ворота выглядывает темный костюм и белая рубашка, оттеняющая его смуглую кожу. Лида явно тает под его взглядом. Что же, Лидочка, ты не первая.
- Что тебя сюда привело? – мой голо звучит холодно? Или похоже, что я сейчас грохнусь в обморок?
- Да вот, решил сделать свой вклад.
- Это начинает входить у тебя в привычку, не так ли?
- Я бы так не сказал. Но мне приятно, что меня можно назвать филантропом.
- По филантропам у нас специализируется Регина Миллер. Лида, направьте господина Вронского к ней.
Я чувствую, что он играет со мной. Зачем? Если бы хотел поговорить, мы могли бы это сделать два дня назад. Почему он решил опять разрушить мою жизнь, ворвавшись в нее, как ураганный ветер?
- Я обязательно загляну к Регине Миллер, раз уж ты не можешь принять меня, но попозже. А сейчас я что-то проголодался.
Меня накрывает волна возмущения. Я бросаю взгляд на Лиду, которая заинтересованно наблюдает за нашей перепалкой, и иду к лифту.
Вронский не спеша следует за мной. Каков наглец! Мы входим в кабинку, и он нажимает на кнопку первого этажа.
- Сергей, зачем ты приехал?
- Как я уже сказал, хочу заняться благотворительностью. А чтобы не нарушать традицию, сделать это следовало именно через тебя.
- Что тебе нужно, я спрашиваю?
- В данный момент я хочу пообедать. Ты, насколько я понял, тоже.
- Не юли! – меня берет злость на на свою чертову эмоциональность и неумение контролировать себя в его присутствии. Я злюсь на него за то, что он так отвратительно спокоен и пребывает в игривом настроении.
- Пообедай со мной.
Что-то в его интонации заставляет мои колени подгибаться. Спокойный, уверенный голос, настойчивый и в то же время с ноткой сомнения в том, что его просьба будет удовлетворена.
- Пообедай со мной, - повторяет он чуть тише и уже без улыбки.
Тону в его глазах. Могу ли я себе позволить утонуть еще раз?
Он выходит из лифта и вопросительно смотрит на меня. Что ж, это всего лишь обед.
В маленьком ресторане мы выбираем что-то в меню бизнес-ланча. Он шутит и предлагает мне выпить, чтобы расслабиться.
- Сергей, что происходит?
- По-моему, я уже все сказал.
- Нет. Зачем ты здесь? Оставь пафосные речи для кого-то другого.
- Мне стало интересно, как у тебя дела.
- А в прошлый раз ты не интересовался ими. Что изменилось?
- Наверное, ты.
- Это вряд ли. Я осталась прежней.
- Как живешь? Почему уехала?
- Я уже сказала. Предложили работу получше.
- И оставила мужа в другом городе?
- Я не замужем, - я говорю ему это, глядя прямо в глаза. Он удивленно замолкает, пытаясь осмыслить мой ответ.
- Ты развелась?
- Да.
- Влад все узнал?
- Да.
- Что ж, сожалею. Я к этому не причастен.
- Я знаю.
Он молчит, рассматривая меня, как под микроскопом, пока нам подают салаты.
- Жалеешь?
- Я о многом жалею.
Пусть не думает, что семья ничего не значила для меня. Когда я поняла, что Влад простил меня, мне показалось, что я, наконец, задышала полной грудью. Стало так легко и светло, что той ночью я плакала от невероятного облегчения и благодарила Всевышнего за такого чудесного бывшего мужа.
Но и о нас я тоже не забывала. Ни на одну минуту. И та боль, которую я читала на его замкнутом лице, когда стояла возле собранных чемоданов, преследует до сих пор. Может быть, это мой шанс избавиться от вины?
- Прости меня, Сережа. Прости за все.
- Ну что ты, все давно забыто, - если он хотел обратить все в шутку, то у него не получилось.
- Я знаю, что тебе было плохо. Видно, у меня не получается строить, только ломать, - я отвожу взгляд и смотрю в окно, за которым расцветает весна. – Надеюсь, ты счастлив сейчас.
- Да, спасибо, свой бизнес, подружка супермодель.
Его ирония жжет, как огненные языки. Зачем он так? Или это не ирония?
- Что ж, поздравляю.
- Не стоит.
- Отчего же. Не каждый смог бы оправиться от такого и пойти дальше, достичь большего.
- А ты не смогла?
- Нет.
- А как же работа?
- Работа еще не все.
- Нет нового любовника?
- Не твое дело.
Мы зло смотрим друг на друга. К чему эта встреча? Чтобы вылить друг на друга накопившиеся обиды?
Я понимаю, что не стоило сидеть с ним здесь, не стоило ждать индульгенции. Не так просто.
Он берет себя в руки. Только что прожигал меня взглядом, а сейчас абсолютно спокоен и расслаблен. Мне надоели эти игры. Соглашаясь на обед, я тайно надеялась, что это может быть заветным примирением, возможно, даже чем-то большем. И мое сердце трепетало от этой мысли. Но все оказалось иначе.
- Наверное, я пойду.
- Не хотел тебя обидеть.
- Но и прощать тоже не собирался. Как долго планируешь меня наказывать за прошлое? Специально приехал сюда изображать благородного рыцаря, а на самом деле это мелкая месть. Не нужно, Сережа, я и так …
Я не собираюсь больше изливать перед ним свою душу.
- Что и так?
- Я устала и ухожу.
- Ты не доела.
- Можешь наслаждаться, если тебе нравится мой заказ. Уверена, ты с удовольствием его оплатишь.
Хватаю сумочку и ухожу. К черту его деньги! К черту его самого с его супермоделью!
Уже у выхода я слышу, как он смеется.
Я не поехала в офис. Побоялась, что застану его там. Вместо этого умчалась к поставщикам медицинского оборудования, основательно с ними поругалась из-за скачка цен в прайсе и вернулась на работу, выпустив пар и принеся пользу, потому что все-таки отстояла старые цифры, пригрозив полностью разорвать контракт.
В офисе его не было, но Регина, впорхнувшая ко мне в кабинет с ошалевшими глазами, нараспев расхваливала щедрого и красивого спонсора, который пожелал участвовать в Весеннем балу – большом благотворительном мероприятии, вырученные средства от которого пойдут в специальный фонд трансплантологии.
Я сцепила зубы и попыталась сохранить терпение. Регина вся сияла, чем вызывала у меня желание плеснуть ей в лицо холодной водой.
Что ж, он решил достать меня таким образом. Пусть попытается. Я извинилась, я была искренна, но он посчитал, что этого недостаточно.
Вечером Женя принесла из садика картину. На уроке рисования они изображали весенние цветы.
- Мама, почему у нас ничего не цветет весной?
А действительно, почему на нашем хорошеньком, маленьком дворе так уныло?
Уже на следующее утро, еще до работы, я поехала на рынок. Накупила целую кучу уже распустившихся хионодоксов, подснежников и готовых к цветению нарциссов. У одной бабульки взяла несколько кустов барвинка, и, наконец, не смогла удержаться от роз.
Домой приехала перепачканная, но довольная. Холодные листья согрелись от моих рук. Я поставила их в тень беседки, решив высадить вместе с Женей после работы, и побежала в душ, предварительно вызвав такси.
В офисе меня уже ждал Лавров. Они с Анной Ивановной обсуждали поездку в Израиль, а все документы остались у меня. Выйдя после совещания, Михаил Петрович подмигнул и заметил:
- Ты прямо вместе с весной расцветаешь, Ирочка.
Правда? Интересно, почему бы это?
Вечером Женя командовала, какие цветы и куда садить, а потом с гордой улыбкой поливала саженцы из лейки. Получилось красиво, но я переживала, что растения с бутонами могут не приняться.
На следующий день Регина, смущаясь, подошла ко мне и спросила, не будет ли нарушением профессиональной этики, если на Весенний бал она придет с одним из спонсоров. Мне не нужно было спрашивать, с кем. Я прокляла Вронского, его привлекательную внешность и чрезвычайную мстительность, но Регине ничего не сказала. Они взрослые люди, я в их отношения лезть не собиралась. Однако мимоходом про себя отметила – значит, никакой модели нет?
Время побежало стремительно. Дел на работе прибавилось. Я едва успевала за Женей. Иногда отводила ее в сад раньше, а сама мчалась на работу. Обычно летом наблюдалось затишье, поступление финансов резко снижалось, так что нам нужно было набрать максимальное количество средств именно сейчас. По сути, именно для этого и устраивался благотворительный бал. Один входной билет стоил тысячу долларов.
Я волновалась и ругала себя за глупость. Вронский там будет. Эта мысли трепетала в моей голове, как бабочка. А еще я постоянно думала, что он не утратил ко мне интерес. И это одновременно пугало и будоражило меня. Итак, в моей голове поселились еще и тараканы, а ведь я ненавижу насекомых.
Очистить разум от непрошенных гостей помог очередной завал на работе. В онкоотделении поломался аппарат МРТ. Главврач была в шоке. Она побаивалась, что причиной поломки стали сотрудники больницы, и из-за их некомпетентности все отделение лишится одного из лучших средств диагностики.
Я поехала туда к восьми утра, потому что на десять у меня уже было назначено совещание.
Меня встретил мужчина около сорока лет со строгим выражением лица.
- Вадим Игоревич, - его рукопожатие крепкое, но сдержанное, рассчитанное на женщину.
- Ирина.
- Я расскажу вам о том, что случилось. Надеюсь, вы свяжитесь с производителем и поставщиком, чтобы они как можно быстрее исправили неполадки.
- Вы думаете, это не из-за неправильной эксплуатации?
- Я уверен, что люди здесь не при чем. Мы выдерживали все нормативы, технические перерыв в установленное время, диагностика была по плану.
- Тогда что же случилось?
- Думаю, это какая-то неисправность в самом аппарате или программном обеспечении, потому что наши мониторы показывают какую-то ахинею.
Он открывает передо мной двери. Проходя мимо, замечаю, что он пристально смотрит на меня. Аромат его крема для бритья резковатый и строгий, под стать ему. Мне как-то не по себе от его взгляда, тяжелого, цепкого. Я выбрасываю из головы мысли о том, что он может со мной заигрывать. Скорее всего, хочет доказать, что поломка не связана с квалификаций его коллег, вот и давит меня взглядом.
- Когда это началось?
- Пару дней назад. Пытались разобраться своими силами, потом вызвали системщика.
- Он что-то делал? – человек, не знакомый со специализированными компьютерными программами, установленными на машинах изначально, мог бы что-то повредить.
- Просто провел диагностику железа.
- Какие результаты?
- Компьютеры в порядке. Так он сказал.
- Хорошо. Я сегодня свяжусь с производителем. Оборудование на гарантии. Пусть пришлют своего специалиста.
- Когда нам ждать ответов? – его требовательный голос начинает раздражать.
- Я не знаю. Я сделаю все, что от меня зависит.
- Хотелось бы верить.
Я удивленно на него смотрю. Какая наглость и непочтительное отношение!
- Простите? Вы сомневаетесь в моем желании помочь вам?
- Извините. Я, наверное, устал и раздражен из-за того, что мы не можем проводить диагностику. Отложили несколько операций, потому что не можем получить точную картинку.
- Может быть, вам стоит переговорить с каким-то другим отделением, где есть МРТ?
- Там же огромные очереди. Все по записи. Нам ли не знать.
- Я переговорю с начальством. Люди обеспеченные смогут пройти обследование в платных клиниках за свой счет, если результаты нужны быстро, а мы, возможно, сможем взять на себя тех, кто не располагает большими средствами.
- Спасибо, Ирина, - он жмет мне руку. В его голубых глазах я читаю уважение и интерес.
- А кем вы работаете в фонде?
- Заместитель директора.
- Странно, что мы с вами не встречались.
- Я, обычно, имею дело с административными должностями. С главным врачом, например. Ну и медперсонал меня знает, потому что иногда просто хожу по палатам.
- Я хирург. Но ни разу вас не встречал рядом с пациентами.
- Я не задерживаюсь, – мне становится неудобно. Вадим Игоревич – довольно симпатичный мужчина. Чуть выше среднего роста, шатен, подтянут, а руки у него просто загляденье. Такие аристократические, холеные, с длинными чуткими пальцами. Наверное, так и должны выглядеть руки хирурга.
- Когда мне ждать вашего звонка?
- Я думала позвонить главврачу, когда у меня будут новости. Уверена, она вам сообщит.
Он, по всей видимости, довольно неулыбчивый человек. Но неглупый и больше не настаивает на звонке.
Провожая меня до выхода, он предусмотрительно открывает передо мной двери, держа другую в кармане халата.
- До свидания.
- Был рад знакомству с вами.
Я выдавливаю из себя вежливую улыбку и выхожу на улицу. Какое-то странное чувство, будто я испугалась того, что со мной может флиртовать мужчина.
На подъездной дорожке внезапно сталкиваюсь нос к носу с Наирой.
- Здравствуйте.
- А, это вы, милочка!
- Как ваши дела?
- Первый курс позади. Теперь нужно узнать результаты.
Она выглядит похудевшей, но даже болезнь не сможет стереть следы ее былой красоты. Бирюзовый шелковый платок по-прежнему модно повязан на голове, скрывая неприятные последствия химиотерапии. В этот солнечный день я впервые замечаю ее необычные глаза – немного тусклые, но проницательные, живые, почти такого же оттенка, как и шелк на ней. Что-то мелькает в мозгу, но я не успеваю рассмотреть пролетевший образ.
- Вы хорошо выглядите.
- Да, учитывая, сколько мне лет, и что я больна раком.
- Все-равно настрой у вас хороший.
- Какой смысл оплакивать себя заранее? Только время потеряю. Кстати, я могу и не успеть, - она смотрит на тонкие золотые часики.
- Надеюсь, у вас не МРТ.
- Оно самое. А что случилось?
- Я как раз пришла сюда по этому поводу. Поломался аппарат.
- А что же мне Вадим Игоревич не позвонил?
- Потому что забыл, Наира.
Он подходит и протягивает мне свою визитку.
- Я очень вас прошу, позвоните мне, именно мне, когда разузнаете что-нибудь, – переводит взгляд с меня на Наиру. - Вам сообщат, когда явиться на прием. Но предупреждаю – если первый курс не даст улучшений, удовлетворяющих меня, я буду настаивать на операции. Вы угробите себя упрямством, Наира. Рак здесь будет абсолютно не при чем.
Не прощаясь, он разворачивается и идет к зданию.
- Ох и характер. Люблю таких! Наверное, в этом и беда. Мой первый муж был просто деспотом.
- Не знаю, стоит ли терпеть такую самоуверенность.
- А разве она не украшает мужчин? Между прочим, вы ему понравились.
- С чего вы взяли?
- Он смотрит на вас, как акула. Так он смотрит только на рентгеновские снимки с опухолями, которые собирается вырезать. Решительно, словно бросает вызов. Он любит быть победителем.
- Вот и пусть борется со своими опухолями.
- Да что это с вами? Внимание такого мужчины не может не льстить. Хотя, если вы замужем…
- Нет.
- Влюблены?
- Нет, - надеюсь, что секундное колебание было незаметным.
Наира хитро прищуривается. Потом усмехается и смотрит куда-то вдаль.
- Я тоже была когда-то влюблена. Но это не всегда означает счастье, не так ли?
- Наверное, соглашусь с вами.
- Я думаю, что иногда люди слишком слабы в силу юного возраста или характера, чтобы вынести любовь.
- Как это?
- Это ведь как рак. Появляется у тебя, хочешь ты этого или нет, растет, захватывает, часто причиняет боль, лишает сил и разума.
- Я бы не рассматривала ее так трагично. И уж тем более не сравнивала бы со смертельно опасной болезнью.
- А вы пробовали когда-нибудь излечиться от любви? Заставить себя все забыть, снова спокойно дышать, даже глядя на него? Того самого?
Я молчу. Она права. У меня вылечиться не получилось.
- Всякий раз, когда любовь случалась в моей жизни, это было тяжело. По силе боли я чувствовала, насколько это захватывающее, всепоглощающее чувство. И каждый раз мое сердце разбивалось, когда нам приходилось расставаться.
- Зачем же обязательно было расставаться?
- Потому что во мне проявлялись ужасные грани личности. Я могла быть жестокой, глупой. Ах, какой же глупой я была.
- Все можно исправить.
- Это вы к тому, что мне нужно быть готовой отойти в мир иной с легкой душой?
- Нет, что вы!
- Не получится. Я никак не найду одного человека, чтобы попросить у него прощения.
Ее глаза затягивает блестящей пеленой, но она не позволяет слезам пролиться. Крепко сжимает губы, вдыхает и поворачивает голову так, чтобы я не заметила ее горя.
- Видите ли, Ирочка, я очень виновата перед сыном. И хочу получить его прощение. Да что там. Мне бы хотя бы взглянуть на него! Мой первый муж не хочет говорить мне, где сын. Сказал, таково было его желание.
- А вы не пытались искать сами?
- Пыталась. Вот недавно думала, что вышла на его след, но он успел уволиться и уехать.
- Поговорите с бывшим мужем еще раз.
- Да разве я его не знаю? Упертый, и сын такой же. Это, знаете ли, семейная черта Вронских.
Глава 29
Наверное, моя челюсть упала прямо на ноги Наире, потому что она с удивлением смотрит на меня, пытаясь понять причину моего шокового состояния.
А я смотрю на нее. Мое ошеломленное сознание начинать собирать разбросанные кусочки в одну целую картинку.
Бывший муж, от которого она ушла и который ее ненавидит, сын, на прощение которого она надеется, жизнь за границей и эти невероятные глаза! Ну конечно! Как я могла не заметить? Не такие ясные и яркие, как у Сергея, они тем не менее того же удивительного, уникального бирюзового оттенка.
- Деточка, с тобой все хорошо?
- Вряд ли.
Мне стоит признаться ей? Я ни в чем не уверена…
- И давно вы ищите сына?
- Не так уж давно. Мне следовало заняться этим раньше. Я опоздала на десятилетия.
- Как так?
- Может быть, присядем где-нибудь? Я ни с кем не делилась этими переживаниями. Наверное, устала держать все в себе. На пороге смерти все становятся удивительно откровенными. А так как мне не нравятся священники, лучше исповедаться мало знакомой молодой женщине.
Мы выбрали летнюю площадку небольшого кафе, находящегося неподалеку. Солнце настолько яркое, что согревает нас, словно шерстяной плед, и даже прохладный ветерок не уносит с собой ощущение тепла.
- Я вышла замуж очень молодой. Никто мне не посоветовал, как стать хорошей женой. И уж тем более, хорошей матерью. У меня не было и примера, которому стоило бы последовать. Мать моя осталась вдовой. Отец умер, когда мне было двенадцать. Его застрелили. Он выходец из армянской диаспоры. Тогда таких, как он, не любили. Был успешным, но мать всегда называла его бандитом. Думаю, было за что. Красивый был – голубые глаза, черные волосы, взгляд не отвести. Но мама ревновала его, он – ее, ссоры были постоянными, лада в нашей семье не было. Он часто уходил от нас, жил и по году и больше в своей квартире, потом возвращался, но все повторялось. Не знаю, почему их тянуло друг к другу. Все, что осталось в моей памяти, когда они были вместе – это постоянные скандалы. Мне помнится, что когда он умер, мать с какой-то лихорадочной поспешностью принялась искать себе нового мужа. Думаю, она из тех женщин, которые боятся оставаться без мужчины. Круг знакомств у нас был разношерстный, довольно большой. Как она познакомилась с тем немцем, я уже и не помню. Но она выскочила за него замуж так быстро, что я не успела даже купить себе платье на свадьбу. Он был таким дородным, серьезным мужчиной, на меня смотрел, как на помеху. Мать махнула рукой – он ведь был богат, заводик свой имел – и оставила меня на попечение своей сестры. Уехала, даже не сожалея об этом. А я и не хотела уезжать с ними – язык я знала плохо, на уровне школьной программы, расставаться с друзьями не хотела, мне нужно было закончить школу. К тому же, я была влюблена, - потрескавшиеся губы растянулись в грустной улыбке. – Как же давно это было. Словно и не моя жизнь. Вам казалось хотя бы раз, что некоторые события прошлого напоминают прочитанную книгу? Вроде бы все знакомо, но будто не с вами это было? Хотя в вашем возрасте вряд ли такое возможно.
- Мне кажется, я понимаю, о чем вы говорите.
- Когда я встретила Петю, я была уверена, что состоялась моя встреча с судьбой. Красивый, зеленоглазый! Ох, какие у него были глаза! Я полюбила его за них. Он был меня старше на десять лет, но потерял голову, как мальчишка. Уже тогда был состоятельным. Работал в отделе снабжения металлургического комбината, отец его партийной шишкой был. Мне все это вскружило голову. Я вышла за него через месяц после знакомства. А еще через месяц поняла, что ничего о нем толком не знаю. Мы жили отдельно, но это не мешало его отцу часто наведываться к нам и делать мне замечания по любому поводу. И еда невкусная, и белье не так отглажено, и платье на мне слишком откровенное. Я привыкла сама себе быть хозяйкой, жила, ни от кого не слыша слова поперек, потому что не нужна была никому. А тут надо мной появился командир. Вы знаете, что значит мое имя? В переводе с армянского «свободная». Так когда-то сказала мне мама. Я не признавала ничьего авторитета, а потому часто ругалась со свекром и мужем. Я же тоже не в бедности жила, не на помойке меня подобрали. Так что никому обязанной я себя не чувствовала. Моя мать исправно присылала деньги, я их тратила на себя, как и привыкла. Петр часто меня ругал за это, говорил, что я бросаю деньга на ветер, не умею экономить, не хочу заниматься домашним хозяйством. Я отвечала, что не буду делать того, что никому не нравится, а мне так в первую очередь. Мы очень часто ссорились.
Наира замолчала. Я представляю себе ее девушкой, избалованной и одинокой, пытающейся найти свое счастье в браке. Но даже если не повезло с мужем и свекром, ребенок должен был стать ее лучиком света, сокровищем, избавить от одиночества.
- Петя любил меня, но это граничило с ненавистью. Ему, оказалось, ненавистна была моя независимость, мое своеволие. А мне тогда думалось, что ни в чем я ему уступать не должна. И когда он сказал, что пора сделать мне ребенка, чтобы я успокоилась и остепенилась, я взорвалась. Такого ему наговорила… Хотя сама иногда мечтала о ребенке, о девочке. Но во мне взыграло мое упрямство, моя горячая кровь. Сколько же мы всего наговорили друг другу тогда! Мне и сейчас тяжело это вспоминать. Но он сделал мне ребенка в тот же вечер, помимо моей воли. Как же я его возненавидела. А когда узнала, что беременна, записалась на аборт. Он на коленях вымаливал прощение. А я не знала, как смогу с ним жить, как смогу полюбить его дитя - столько ненависти к нему во мне скопилось! Только надеялась, что будет девочка, которая будет нежно любить меня, а я –ее.
- Но родился мальчик.
- Да. Рожала я его тридцать часов. Так тяжело, что от боли забывалась. А после родов сказали, что я чуть было не умерла, что детей у меня больше не будет. Петя тогда переменился ко мне окончательно. Больше слова поперек не говорил. Молился, как на икону Богородицы. А уж за сына как меня благодарил! Осыпал драгоценностями, платьями. А мне все было не в радость. Я почти не вставая пролежала первые три месяца, настолько мне было худо. Восстанавливалась я после родов медленно, болело все так, что садится не могла еще долго. И горько у меня было на душе, пусто и одиноко оттого, что не чувствовала никакой радости, никакой материнской любви. Когда попыталась поговорить об это с мужем, он только посмотрел на меня с презрением, и я больше не пыталась вести подобные разговоры. Мать моя не смогла приехать – боялась, что потом не выпустят. Свекровь умерла. С подругами ничем не делилась – завидовали. И корила себя за то, что не испытываю к Сереже ни безумной любви, ни крепкой привязанности. Я так уставала, до головокружения, до обмороков, пока ухаживала за ним, на чувства сил не оставалось. Петр работал, а я, едва ползая по комнатам, кормила, стирала, гладила и падала в забытьи на кровать, как только сын усыпал. И все плакала, когда к груди прикладывала. Потому что смотрела на него и не понимала, почему сердце молчит.
- Нет в этом ничего странного. Я тоже когда свою дочку родила, не почувствовала бурного всплеска любви. Два дня провалялась в депрессии, которую потом как рукой сняло. Гормоны. А когда она начала улыбаться мне, тянуть ручки к моим волосам, к сережкам, я поняла, что дороже ее у меня никого нет. Вроде только что все было как всегда, а в следующий момент я плачу оттого, что так сильно ее люблю, что не описать словами.
- Мне некому было объяснить, что и так бывает. Мне казалось, что со мной что-то не так. Он плакал все время. Руки у меня оттянулись до колен. Качаю и плачу вместе с ним. Мне тогда пришло в голову, что я не создана быть матерью, что это было ошибкой. Тем более, он не был долгожданным ребенком. Какой же глупой я была!
- А муж вам не помогал?
- Он работал. Часто сверхурочно. Денег у нас всегда было много. Он считал, что это его обязанность – зарабатывать. А моя –дом и сын.
- Неужели не видел, как вам тяжело?
- Видел. Но так уж было тогда заведено – каждый выполняет то, что ему положено.
- А сына вы так и не полюбили?
- Пыталась. Катала на коляске везде – ведь без него я не могла никуда выйти и очень злилась на эту несвободу. Одевала его красиво. Всегда он был у меня нарядный и ухоженный. Но чем сильнее его любил Петя, тем больше злилась я. Мне казалось это несправедливым. Ведь на мне лежали все заботы о нем, это я была его матерью, я должна была любить его сильнее всех, а он - меня. Но не было ничего подобного. И сын будто чувствовал это. Тянулся к отцу больше, чем ко мне.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |