Незадолго до смерти Раневской режиссер-документалист Марианна Таврог решила снять великую актрису в своей серии «Старые мастера» (в серию вошли кинопортреты Марка Прудкина, Верико Анджапаридзе и еще нескольких титанов из «уходящей натуры»). Фаина Георгиевна наотрез отказалась рассказывать перед камерой о том, как работала над ролями, и вообще сниматься. Марианна Таврог ходила к ней день за днем целый месяц и наконец решила схитрить. Сказала, что снимет только фотографии на стенах (а у Раневской в доме их было много, и она общалась с ними — это был ее мир). Фаина Георгиевна согласилась рассказать про тех, кто там запечатлен, и тогда в доме появились кинооператор с камерой, осветитель и критик Наталья Крымова. Крымова в кадре задавала свои вопросы, а Раневская отвечала, забыв про съемку…
То была последняя встреча зрителя с ней.
Она прожила 88 лет, хлебнув горечи болезней и одинокой, бессемейной старости. У нее была домработница, ее навещали друзья, но самым близким существом оказался пес Мальчик, ради которого она отказывалась ложиться в больницу или ехать в санаторий.
Однажды Раневскую спросили, была ли она когда-нибудь влюблена.
— А как же, — сказала Раневская, — вот было мне девятнадцать лет, поступила я в провинциальную труппу — сразу же и влюбилась. В первого героя-любовника! Уж такой красавец был! А я-то, правду сказать, страшна была, как смертный грех… Но очень любила ходить вокруг, глаза на него таращила, он, конечно, ноль внимания… А однажды вдруг подходит и говорит шикарным своим баритоном: «Деточка, вы ведь возле театра комнату снимаете? Так ждите сегодня вечером: буду к вам в семь часов».
Я побежала к антрепренеру, денег в счет жалованья взяла, вина накупила, еды всякой, оделась, накрасилась — жду сижу. В семь нету, в восемь нету, в девятом часу приходит… Пьяный и с бабой! «Деточка, — говорит, — погуляйте где-нибудь пару часиков, дорогая моя!»
С тех пор не то что влюбляться — смотреть на них не могу: гады и мерзавцы!
Раневская говорила:
— Старость — это просто свинство. Я считаю, что это невежество Бога, когда он позволяет доживать до старости. Господи, уже все ушли, а я все живу. Бирман — и та умерла, а уж от нее я этого никак не ожидала. Страшно, когда тебе внутри восемнадцать, когда восхищаешься прекрасной музыкой, стихами, живописью, а тебе уже пора, ты ничего не успела, а только начинаешь жить!
— Старая харя не стала моей трагедией — в 22 года я уже гримировалась старухой и привыкла, и полюбила старух моих в ролях. А недавно написала моей сверстнице: «Старухи, я любила вас, будьте бдительны!»
Книппер-Чехова, дивная старуха, однажды сказала мне: «Я начала душиться только в старости».
Старухи бывают ехидны, а к концу жизни бывают и стервы, и сплетницы, и негодяйки… Старухи, по моим наблюдениям, часто не обладают искусством быть старыми. А к старости надо добреть с утра до вечера!
Когда Раневская получила новую квартиру, друзья перевезли ее немудрящее имущество, помогли расставить и разложить все по местам и собрались уходить. Вдруг она заголосила:
— Боже мой, где мои похоронные принадлежности?! Куда вы положили мои похоронные принадлежности? Не уходите же, я потом сама ни за что не найду, я же старая, они могут понадобиться в любую минуту!
Все стали искать эти «похоронные принадлежности», не совсем понимая, что, собственно, следует искать. И вдруг Раневская радостно возгласила:
— Слава Богу, нашла!
И торжественно продемонстрировала всем коробочку со своими орденами и медалями.
Статья: Будь он проклят, этот талант
ЭПИЗОД 1. Семья
110 ЛЕТ назад в семье богатого таганрогского предпринимателя Гирши Фельдмана родилась вторая дочь. Маленькая Фая была любимицей матери. Отец же боготворил старшую — Беллу. Когда в 1917 году семья решит уехать из агонизирующей России, на борт принадлежавшего Фельдманам парохода «Святой Николай» поднимутся все члены семьи, прислуга и многочисленные друзья дома.
В Турцию уплыли все, кроме младшей дочери. Отец категорически возражал против желания Фаины стать актрисой и к её уходу из дома, случившемуся двумя годами ранее, отнёсся вполне спокойно. Да она к тому времени уже и не была Фаиной Фельдман. На афишах провинциальных театров, где молоденькая девушка начинала свою карьеру, её объявляли под совсем другой, по-чеховски громкой фамилией — Раневская.
Существует легенда, что этот псевдоним Фаина Георгиевна взяла по совету друзей, поражённых её реакцией на потерянные деньги, бывшие на тот момент единственным состоянием. «Ой, улетели», — произнесла актриса, выйдя из банка с отцовским денежным переводом (единственным за всё время) и растерянно глядя вслед уносившимся с дуновением ветра купюрам.
Её следующая встреча с семьёй произошла только спустя 40 лет, когда уже знаменитая к тому времени актриса Фаина Раневская приехала в Румынию. Сестра Изабелла в тот момент жила в Париже и только-только похоронила мужа. Рассудив, что её орденоносная родственница, к тому же лауреат нескольких сталинских премий и вообще кинозвезда, находится, должно быть, в лучшем финансовом положении, Изабелла решила перебраться к ней в Советский Союз.
Все хлопоты по устройству воссоединения сестёр взяла на себя тогдашний министр культуры Екатерина Фурцева. Узнав, что разрешение на приезд Изабеллы получено, Раневская отправилась поблагодарить министра. «Вы — мой добрый ангел, Екатерина Алексеевна», — произнесла актриса своим знаменитым басом. На что Фурцева ответила:» Я не ангел, а советский партийный работник».
Изабелла Георгиевна поселилась в двухкомнатной квартире Раневской в высотке на Котельнической набережной. Но их совместная жизнь продолжалась недолго — вскоре старшая сестра заболела и умерла. Похоронили её на кладбище Донского монастыря.
Фаина Георгиевна, вновь оставшись одна, поменяла квартиру, где жила с сестрой, и переехала в Южинский переулок в престижный дом для руководящих работников, расположенный неподалёку от Театра им. Моссовета, в котором служила.
ЭПИЗОД 2. Деньги
ОНА никогда не была богатым человеком, как вспоминают о ней все её знакомые. Но не потому, что мало получала, — просто, как в юности, так и не научилась правильно распоряжаться деньгами. «Деньги мешают, и когда их нет, и когда они есть. Вещи покупаю, чтобы дарить. Одежду ношу старую, всегда неудачную. Урод я», — говорила Раневская. Она могла прийти в театр с гонораром за съёмки и всё раздать. Домработницы то и дело обсчитывали её, пользуясь наивностью большой актрисы. «Где сто рублей?» — спрашивала Фаина Георгиевна у помощницы по хозяйству. А та отвечала: «Что вы всё о деньгах думаете? Это же зло. Я вот папиросы и зубную пасту купила».
Можно предположить, что подобные диалоги случались довольно часто. Но Раневская не только не наказывала обнаглевших женщин, а ещё и делала им подарки. Приобретя как-то большую двуспальную кровать, Фаина Георгиевна, спавшая до этого чуть ли не на раскладушках, тут же подарила её домработнице, выходившей замуж. А однажды помощница, собираясь на свидание, решила нарядиться в висевшую в прихожей шубку Любови Орловой, в тот вечер сидевшей у Раневской в гостях. Пришлось хозяйке дома четыре часа развлекать Любовь Петровну разговорами и просить задержаться ещё на чуть-чуть, пока не раздался хлопок входной двери и шуба не вернулась на своё место на вешалке.
ЭПИЗОД 3. Одиночество
ВСЮ свою жизнь — а она прожила 88 лет — Раневская была одинока. «Будь он проклят, этот талант, сделавший меня одинокой», — говорила она. Личная жизнь великой актрисы всегда была окружена завесой таинственности. Говорили о ней разное. Сама Фаина Георгиевна не раз рассказывала, как нравившиеся ей мужчины отвергали её любовь. Но в это почему-то верится с трудом. Как и в то, что Раневская могла бы стать образцовой женой.
Её семьёй было, как это ни высокопарно прозвучит, искусство. А о семье обычной она как-то заметила: «Семья заменяет всё. Поэтому, прежде чем завести её, надо решить, что для вас важнее — всё или семья». Внука своей близкой подруги, надумавшего жениться, Раневская предупреждала: «Вот женишься, тогда поймешь, что такое счастье. Но будет поздно».
Новый год она всегда встречала одна. Обзванивала друзей, поздравляла их с праздником и предупреждала, чтобы они не вздумали навещать её. «Эту ночь я проведу с очаровательным молодым человеком, — говорила она. — Как его зовут? Евгений Онегин».
Одиночество было её болью, смириться с которой она пыталась всю жизнь. «Спутник славы — одиночество», — философски замечала она. А на многочисленные букеты и овации после спектаклей говорила: «Сколько любви, а в аптеку сходить некому».
ЭПИЗОД 4. Остроумие
ПОКЛОННИКИ — вообще отдельная тема в жизни Раневской. Один из её приятелей как-то стал свидетелем, как к Раневской подошла дама средних лет и с восторгом спросила: «Скажите, вы — это она?!» На что Фаина Георгиевна ответила: «Да, я — это она». В другой раз очередная почитательница принялась выведывать домашний телефон любимой актрисы. «Откуда я знаю? — сказала Раневская. — Я же не звоню сама себе».
Острый ум и быстрота реакции прославили Фаину Георгиевну едва ли не больше киноролей и работ в театре. За ней записывали, ловили каждое её слово и… боялись. Потому что реплики Раневской порою звучали как приговор. Особенно доставалось главному режиссёру Театра им. Моссовета Юрию Завадскому, с которым у актрисы были непростые отношения. После награждения Завадского медалью Героя Социалистического Труда Фаина Георгиевна в присутствии всей труппы произнесла: «Ну и где же наша Гертруда?» А зная его отношение к себе, говорила: «Завадский простудится только на моих похоронах».
Драматург Виктор Розов, автор знаменитых пьес «Вечно живые», «В день свадьбы» и др., как-то решил прихвастнуть при Раневской: «У моей последней пьесы был такой успех! Перед кассами творилась настоящая битва!» Актриса выслушала его и поинтересовалась: «И как, людям удалось получить деньги назад?»
ЭПИЗОД 5. Кино
ОТНОШЕНИЯ с кино у Фаины Георгиевны, увы, не сложились. И виной тому, как ни парадоксально, стала её гениальность. Режиссёры боялись, что яркая игра актрисы отвлечёт внимание зрителя от основной идеи фильма. Когда на одной из кинопроб режиссёр прямо сказал об этом Раневской, она предложила: «Если это надо для дела, я могу играть хуже».
Она никогда не лезла за словом в карман. Когда в самом начале её артистической карьеры знаменитый Сергей Эйзенштейн отказался снять её в своём «Иване Грозном», Раневская произнесла где-то в компании: «Да я лучше кожу с задницы буду продавать, чем соглашусь сниматься у Эйзенштейна». Когда режиссёру передали эти слова, он отправил ей телеграмму: «Как идёт торговля?» О том, каков был ответ актрисы, история умалчивает.
Зато свидетельств нелёгкого характера Раневской сохранилось предостаточно. Когда кто-нибудь из коллег сетовал на то, что во время спектакля Раневская недостаточно громко произносит свои реплики, она в ответ гневно вопрошала: «А вы кто? Монтёр декораций?! Я не работаю с любителями!» Если режиссёр начинал предлагать актрисе несколько изменить рисунок роли, Фаина Георгиевна обиженно уходила в свою гримёрку и говорила костюмерше: «Я, наверное, уволюсь. Режиссёр считает меня дерьмовой актрисой».
ЭПИЗОД 6. Слава
САМЫМ выдающимся фильмом с участием Раневской стала «Мечта» Михаила Ромма. Премьера картины состоялась 6 июля 1941 года, когда зрителям было уже не до кино. Зато американский президент Франклин Рузвельт, посмотревший картину, назвал Раневскую одной из самых великих актрис мира. Сталин, кстати, тоже по достоинству ценил её талант. На одном из кремлёвских приёмов вождь произнёс: «Михаил Жаров — хороший артист, но в любой роли похож на Михаила Жарова, в каком бы гриме ни был. А товарищ Раневская может вовсе не пользоваться гримом, но всегда будет разной».
Для широкого зрителя Фаина Раневская — прежде всего героиня фильма «Подкидыш», в котором она произносит свою бессмертную фразу: «Муля, не нервируй меня». Этими словами Фаину Георгиевну дразнили мальчишки на улице, их же сказал ей в Кремле Леонид Брежнев, вручая орден Ленина по случаю её 80-летнего юбилея. «Леонид Ильич, так меня называют только хулиганы», — пожурила генсека Раневская. «Простите, но я вас очень люблю», — засмущался Брежнев.
Из театральных работ великой актрисы до наших дней сохранилась запись спектакля «Дальше — тишина», в котором её партнёром был Ростислав Плятт. Рассказывают, что после одного из представлений к Раневской подошёл поклонник и спросил: «Сколько же вам лет?» Фаина Георгиевна мгновенно ответила: «В субботу будет 115». На что почитатель удивлённо воскликнул: «Надо же, в таком возрасте и так играть!»
ЭПИЗОД 7. Память
ФАИНА Георгиевна не оставила мемуаров. Одному издательству удалось было уговорить её засесть за воспоминания, был выплачен аванс. Но Раневская вернула деньги, а наброски будущей книги уничтожила. Через несколько лет подруга уговорила её вновь взяться за работу, но закончить её актриса уже не успела.
В многочисленных книгах не менее многочисленных знакомых Раневская предстаёт этакой юморной старухой, которая, словно армянское радио, способна ответить на любой вопрос. «Какие женщины более верны в браке — брюнетки или блондинки?»- якобы спрашивают Раневскую. «Седые», — отвечает она. Хотя случались подобные диалоги в действительности или нет, не так уж и важно.
Последний раз на сцену Раневская вышла в октябре 1982 года. Через два года великой — в истинном понимании этого слова — актрисы не стало. Похоронили её рядом с сестрой на кладбище Донского монастыря. Статья: Любимая Муля, которая нервировала
Многие восхищавшиеся Фаиной Раневской режиссеры снимали ее в эпизодических ролях - Анатолий Эфрос чуть ли не единственный поставил для нее и с ней в главной роли спектакль «Дальше - тишина» в Театре Моссовета, и я видела этот спектакль. Большая, сильно уже немолодая женщина, с детскими реакциями, с детской чистотой и более чем взрослым пониманием вещей, таясь, гордясь и не желая сдаваться, проживала глухое одиночество здесь, перед тем как навсегда уйти в окончательное одиночество там. Ее огромные трагические глаза в контрапункте с непосредственностью клоуна исторгали смех и слезы одновременно и говорили нам о нашей человеческой сути что-то поистине важное, чего мы не знали или не хотели знать раньше. Возможно, так вела бы себя постаревшая Раневская, другая, чеховская.
Она могла переиграть на сцене и на экране всю мировую классику - от женских до мужских ролей. Она могла и умела все. Ее снимали во вторых и третьих ролях в «Пышке», «Мечте», «Весне», «Свадьбе», «Небесном тихоходе», «Встрече на Эльбе» и еще в полутора десятках фильмов, и зритель обожал ее, а начальству, не пускавшему актрису в первые ряды по причине неканонической внешности, ничего не оставалось, как с этим обожанием смириться.
Впрочем, сам генсек Брежнев, вручая артистке орден Ленина, внезапно выговорил: «Муля, не нервируй меня!» - знаменитую фразу из фильма «Подкидыш», ставшего знаменитым от того, что в нем снялась Раневская. Она немедленно парировала: «Леонид Ильич, так ко мне обращаются или мальчишки, или хулиганы».
Она ничего не боялась - другие боялись ее легендарного острого язычка. Когда некто, увидев «Джоконду», небрежно сказал, что прославленная картина не произвела на него впечатления, Раневская бросила: «Эта дама может уже сама выбирать, на кого ей производить впечатление, а на кого нет». «Перпетуум кобеле», - как печать поставила на одном режиссере. «Женщины, конечно, умнее, - рассуждала она вслух. - Вы когда-нибудь слышали о женщине, которая бы потеряла голову только от того, что у мужчины красивые ноги?»
Она была вовсе и не Раневская, а Фельдман. Ее отец, достопочтенный житель города Таганрога, владел фабрикой сухих красок, был старостой в синагоге и основал приют для престарелых евреев. Таганрог - город Чехова. В Таганрог Художественный театр привез «Вишневый сад». Спектакль окончился, зрители ушли, а Фаня Фельдман все сидела в зале, не в силах встать с места. «Профессию я не выбирала, она во мне таилась» - ее признание.
Она взяла фамилию чеховской героини, выслушала проклятия отца, порвала с ним и умчалась в Москву поступать в театральную школу, куда ее не взяли по причине отсутствия способностей. Революция выгнала Фельдманов в эмиграцию, Фаня осталась в Москве в полном одиночестве, без денег, без дома, без семьи.
Преодоление - ключевое слово этой истории. Впереди - частная театральная школа, провинциальные сцены и в 35 лет, когда столько всего уже поздно, - Москва. Еще дальше, в будущем, которое никак не просматривалось, - звание народной артистки СССР, орденоносца, лауреата нескольких Государственных премий. В этом же будущем - всенародная пылкая любовь к яркой, сумасшедше одаренной умнице-разумнице.
Раневская. Перемена фамилии - перемена участи. Никто пока не проследил влияния выбранного псевдонима на судьбу. Вишневый сад продан, дома больше нет, нет семьи, ушла эпоха. А Раневская, как стойкий оловянный солдатик, продолжает быть, быть на все времена, возможно, что и осуществляя связь времен.
Статья: Любимая Муля, которая нервировала
Многие восхищавшиеся Фаиной Раневской режиссеры снимали ее в эпизодических ролях - Анатолий Эфрос чуть ли не единственный поставил для нее и с ней в главной роли спектакль «Дальше - тишина» в Театре Моссовета, и я видела этот спектакль. Большая, сильно уже немолодая женщина, с детскими реакциями, с детской чистотой и более чем взрослым пониманием вещей, таясь, гордясь и не желая сдаваться, проживала глухое одиночество здесь, перед тем как навсегда уйти в окончательное одиночество там. Ее огромные трагические глаза в контрапункте с непосредственностью клоуна исторгали смех и слезы одновременно и говорили нам о нашей человеческой сути что-то поистине важное, чего мы не знали или не хотели знать раньше. Возможно, так вела бы себя постаревшая Раневская, другая, чеховская.
Она могла переиграть на сцене и на экране всю мировую классику - от женских до мужских ролей. Она могла и умела все. Ее снимали во вторых и третьих ролях в «Пышке», «Мечте», «Весне», «Свадьбе», «Небесном тихоходе», «Встрече на Эльбе» и еще в полутора десятках фильмов, и зритель обожал ее, а начальству, не пускавшему актрису в первые ряды по причине неканонической внешности, ничего не оставалось, как с этим обожанием смириться.
Впрочем, сам генсек Брежнев, вручая артистке орден Ленина, внезапно выговорил: «Муля, не нервируй меня!» - знаменитую фразу из фильма «Подкидыш», ставшего знаменитым от того, что в нем снялась Раневская. Она немедленно парировала: «Леонид Ильич, так ко мне обращаются или мальчишки, или хулиганы».
Она ничего не боялась - другие боялись ее легендарного острого язычка. Когда некто, увидев «Джоконду», небрежно сказал, что прославленная картина не произвела на него впечатления, Раневская бросила: «Эта дама может уже сама выбирать, на кого ей производить впечатление, а на кого нет». «Перпетуум кобеле», - как печать поставила на одном режиссере. «Женщины, конечно, умнее, - рассуждала она вслух. - Вы когда-нибудь слышали о женщине, которая бы потеряла голову только от того, что у мужчины красивые ноги?»
Она была вовсе и не Раневская, а Фельдман. Ее отец, достопочтенный житель города Таганрога, владел фабрикой сухих красок, был старостой в синагоге и основал приют для престарелых евреев. Таганрог - город Чехова. В Таганрог Художественный театр привез «Вишневый сад». Спектакль окончился, зрители ушли, а Фаня Фельдман все сидела в зале, не в силах встать с места. «Профессию я не выбирала, она во мне таилась» - ее признание.
Она взяла фамилию чеховской героини, выслушала проклятия отца, порвала с ним и умчалась в Москву поступать в театральную школу, куда ее не взяли по причине отсутствия способностей. Революция выгнала Фельдманов в эмиграцию, Фаня осталась в Москве в полном одиночестве, без денег, без дома, без семьи.
Преодоление - ключевое слово этой истории. Впереди - частная театральная школа, провинциальные сцены и в 35 лет, когда столько всего уже поздно, - Москва. Еще дальше, в будущем, которое никак не просматривалось, - звание народной артистки СССР, орденоносца, лауреата нескольких Государственных премий. В этом же будущем - всенародная пылкая любовь к яркой, сумасшедше одаренной умнице-разумнице.
Раневская. Перемена фамилии - перемена участи. Никто пока не проследил влияния выбранного псевдонима на судьбу. Вишневый сад продан, дома больше нет, нет семьи, ушла эпоха. А Раневская, как стойкий оловянный солдатик, продолжает быть, быть на все времена, возможно, что и осуществляя связь времен.
Статья: Я ГЛЕБА УСЫНОВИЛА, А ОН МЕНЯ -- УМАТЕРИЛ
Она и сегодня покоряет зрителей, даже если появляется на экране на 2-3 минуты: дети знакомятся, взрослые -- вспоминают. И каждый может выбрать фильм по сердцу -- всем хватит... Пять лет, от случая к случаю фиксируя свои впечатления, рассказы героини, диалоги с нею, Глеб Скороходов готовил книгу "Разговоры с Раневской". Фрагменты ее мы печатаем с разрешения издательства "АСТ".
Как это начиналось…
-- Фаина Георгиевна, почему бы вам не написать о своем творчестве, о встречах, о театрах? Было бы безумно интересно!
-- Вы так думаете, Глеб? А я думаю иначе. "Писать мемуары -- все равно что показывать свои вставные зубы", -- говорил Гейне. Я скорее дам себя распять, чем напишу книгу "Сама о себе". Не раз начинала вести дневник, но всегда уничтожала написанное. Как можно выставлять себя напоказ? Это нескромно
и, по-моему, отвратительно. А вот вы журналист, взяли бы и записали. Я вам столько рассказываю, а вы забываете.
Мне не надо было повторять дважды. Я стал фиксировать ее воспоминания, отзывы, мнения и... вскоре почувствовал в отношении Раневской ко мне некоторую настороженность.
-- О, вы опасный человек. Вам не все можно рассказывать...
Память у нее прекрасная. Но у этой памяти есть свойство, остро необходимое комедийной актрисе. Охотнее всего Ф.Г. вспоминаются нелепости жизни, противоречия между возвышенным и низким, настоящим и искусственным. Иногда, рассказывая мне что-то, она говорила: "Это вы можете записать", -- иногда передавала какое-нибудь письмо ("Это можно использовать"), иногда предупреждала: "Не подумайте записывать!" Я уверял, что ничего не собираюсь публиковать, что это все "сырье", она не соглашалась:
-- Оставьте. Все, что запечатлено на бумаге, делается свидетельством, документом. А то, что написали вы, -- это почти готовая книга.
…и как закончилось
-- Прежде чем отдать книгу в издательство, надо показать ее друзьям, -- решила Ф.Г. -- Которые не льстили бы ни мне, ни вам.
-- Может, прежде посмотреть, справедливо ли вычеркнуты многие записи? Мне кажется, ушло много интересного.
-- Вы опять за свое? Мне никто не давал права рассказывать о тех, кого уже нет.
Я опасался другого: как будут восприняты резкие суждения Ф.Г. не о мертвых, а о живых. С утра до поздней ночи мы просидели над рукописью. Несколько страниц, что Ф.Г. "вымела железной метлой", она согласилась восстановить, но половина рукописи оказалась "в корзине".
-- Кстати, фотографии для книги буду отбирать только я -- ни одной носатой не
допущу, не надейтесь! Всю жизнь я мучилась из-за своего гигантского носа. Можно ли вообразить Офелию с таким носом?!
Первым читателем решили (после бурного обсуждения) сделать Феликса Кузнецова: мы с ним учились в МГУ, работали в одной редакции. Феликс позвонил на второй день:
-- Глеб, поздравляю, успех обеспечен! Мы с женой не могли оторваться, пока не дочитали до конца.
-- Итак, -- сказала Ф.Г., -- первый ход сделан. С вашей стороны в игру вступил Кузнецов, с моей... Кто?.. Танька Тэсс в качестве рецензента отпадает: позавидует, что не она записала мои рассказы и не сообразила сделать еще одну свою книгу. Витя Ардов? Он придет в эйфорию, не прочтя ни одной страницы: у него вызывает восторг все, что касается друзей... Я перебрала многих и решила: Ирочка Вульф! Она знает меня с детства, она режиссер, умеет видеть вещи со стороны и передо мной не заискивает. Лучшего читателя не найти!
Реакция на книгу Ирины Сергеевны лишила меня дара речи.
-- У вас получился портрет, которого никто не должен видеть. Вариант уайльдовского Дориана Грея. Иначе из театра Раневской придется немедленно уйти! Ни о ком ни одного доброго слова! Так не уважать своих партнеров?!
-- Вы не правы. Она о многих говорила с восторгом, -- наконец опомнился я. -- Об Ахматовой, об Осипе Абдулове...
-- Вы взрослый человек. Поражаюсь, как вы можете верить каждому слову Фаины! Да знаете ли вы, что она называла Ахматову каменной скифской бабой, которую не тревожит ничто из происходящего с другими? А что слышали близкие из уст Ф.Г. об Абдулове? Халтурщик, хапуга... И как могли вы всерьез воспринять слова о том, что она кормила нашу семью?! Мы все работали: мама (ее называли второй Комиссаржевской) на главных ролях, я, Завадский -- мы с мужем были артистами МХАТа, не самого бедного театра. Как же может троих работающих содержать актриса, не имеющая постоянного заработка? Она за 38 лет сыграла 16 ролей. И почему-то вы не поинтересовались, когда она получила свою первую комнату в коммуналкеи съехала от нас... Как после этого верить, что я для нее родная дочь, а мой Алеша -- внук?!Вы хотя бы высказываете свое отношение к тому, что услышали от нее?
-- В какой-то степени да, -- ответил я.
-- Ну, так это вас и погубит...
На следующий день Ф.Г. позвонила мне:
-- То, что вы написали, при моей жизни никогда не будет издано.
-- Мммм… Тогда можно я заберу рукопись?
-- Нет...
И вот я стою на лестничной площадке и жму кнопку звонка.
-- Кто там?
-- Отдайте мне папку, и я не скажу больше ни слова.
-- Не отдам! -- решительно прозвучало из-за двери.
Я растерялся. Позвонил еще, но в квартире будто все вымерло. Отошел к окну, закурил. Сверху спустился сосед, у которого мы с Ф.Г. не раз бывали в гостях, спросил, как дела. Я в двух словах описал ситуацию. Неожиданно из двери на мгновение высунулась голова Ф.Г.
-- Не верьте ему!
Замок защелкнулся. Через какое-то время в подъезде загрохотали сапоги. Два милиционера.
-- Ваши документы? Что вы здесь делаете?
-- Жду, когда мне отдадут мои бумаги.
-- А в дверь зачем ломитесь? Народная артистка просила избавить ее от хулигана. Проедемте в отделение...
Залезая в коляску мотоцикла, я случайно взглянул на окна второго этажа. Ф.Г., вся вытянувшись от любопытства, разглядывала происходящее через очки, которые не успела надеть и держала в руке подобно лорнету. Наши взгляды пересеклись -- она с ужасом отшатнулась и исчезла.
Это было так неожиданно, по-детски непосредственно и по-актерски выразительно, что я рассмеялся.
Тридцать лет спустя
Помню, когда вышла пластинка Утесова с любимым романсом Раневской, я решил послать ее -- анонимно, без обратного адреса (может быть, Ф.Г. будет приятно). Но... гордыня взыграла (как же, меня оскорбили, обвинили Бог знает в чем!). Сегодня, мучаясь над рукописью, я испытываю глубокое раскаяние за то, что тогда не нашел в себе сил сделать шаг навстречу женщине вдвое старше меня. И какой женщине! Какой актрисе! Простите меня, Фаина Георгиевна!
Запоздалое чувство вины не отпускает. И, несмотря ни на что, мой долг -- сделать достоянием читателя эту книгу. В ней нет попытки установить, кто прав, кто виноват, но зато есть, как мне кажется, сама Раневская -- непредсказуемая, нина кого не похожая. Такой ее и примите...
"Вы моя фея!" -- "Лучше Фей..."
-- Глеб, ваша мама говорит, вы читаете лекции от Бюро пропаганды. Что пропагандируете?
-- Вчера -- комедии 30-х годов. Между прочим, там выступала Орлова.
-- Любочка? О, она гениальна! Когда в тех же 30-х выдавали паспорта и
не требовали никаких документов, она не растерялась и скостила себе десяток лет. Это я, идиотка, все колебалась: стоит ли? Потом подсчитала, что два года я все же провела на курортах, а курорты, говорят, не в счет. Так появился в моем паспорте 1897 год вместо 1895-го. И только! До сих пор не могу простить себе такого легкомыслия. А Любочка, видно, опять без денег, раз ездит по клубам. Ее бездарь, Гришка, сколько лет ничего не делает, сидит на ее шее. И тоже народный. Нет, сил моих больше нет. Просто хочется взять автомат и стрелять всех подряд!
-- Фаина Георгиевна, а где вы познакомились с Орловой?
-- На "Мосфильме". Тогда это был "Кинокомбинат" -- жуткий недостроенный сарай, всюду строительный мусор, запах известки и сырой штукатурки, вместо скамеек -- штабеля свежеоструганных досок, одна ярчайшая лампочка под потолком. И среди всего этого -- Любочка в платье из "Петербургской ночи":
-- Я умоляю вас, будьте моей феей!
-- Кем-кем? -- не поняла я.
-- Моей доброй феей, -- повторила она ангельским голоском. -- Мне предлагают большую роль в музыкальном фильме. Согласиться -- значит бросить театр. Я жду вашего решения!
Я недолго думала:
-- Сейчас вами любуются ваши близкие и зрители одного театра. А в кино вами будут восхищаться миллионы. Я благословляю вас.
Впервые я снялась с нею в "Весне". Безумно благодарна ей и Александрову, что взяли меня на съемки в Прагу. Я повидала брата, с которым не виделась тридцать лет! Студия "Баррандов" -- бывшая немецкая, с роскошными павильонами и самой лучшей техникой. А по возвращении в Москву снова ледяные павильоны "Кинокомбината"... Я тогда нарисовала для Любочки "картину": изобразила себя Маргаритой Львовной в валенках, в ушанке и подписала: "Ваш Фей". Это непременно демонстрировалось гостям. Пока я не выразилась однажды: "Орлова превосходная актриса. Одно у нее плохо -- голос. Когда она поет, кажется, будто кто-то писает в пустой таз". Григорий Васильевич еще позвонил мне, затеяв этот свой шедевр -- "Русский сувенир":
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 41 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |