Техническая сторона секса 2 страница

Целитель опустился в кресло и, не дожидаясь пока рассядутся остальные, обратился к Альбусу и Розе:

— Молодые люди, не совершали ли вы какого-либо магического обряда, который мог бы объединить ваши жизни или судьбы? Видя, что дети медлят с ответом, он уточнил: — Не приносил ли кто-то из вас Непреложного Обета?

Мы все замерли. Роза вздрогнула и, глядя целителю прямо в лицо, выдохнула:

— Да.

Глаза Голдстейна удовлетворенно вспыхнули, но он тут же нахмурился и спросил:

— Кто из вас заключал Обет, и кто его скрепил?

— Я и Скорпиус, — почти прошептала Роза, — а Альбус скрепил.

— В чем заключался ваш Обет, и почему он был нарушен?

Этот вопрос прозвучал в звенящей тишине. Я боялась увидеть на лицах Драко, Астории и Гарри тот же ужас, который, я знала, был написан на моем лице. Вспомнился усвоенный еще на шестом курсе урок: «Кто нарушит Непреложный Обет, того ждет смерть». Мерлин, Скорпиус…

— Нам было всего по тринадцать, — тихо произнесла Роза, но тут же вскинула голову и, блестя непролитыми слезами, почти с вызовом громко добавила: — Мистер Малфой, миссис, я люблю вашего сына, и он…

Ее голос все же сорвался, и за нее продолжил Альбус:

— Они поклялись тогда любить друг друга вечно, и Скорп… — Альбус вдруг замялся, скользнув взглядом по Астории и Драко. — Когда я уже скреплял их Обет… Скорпи добавил, что как только ему стукнет семнадцать, то он сделает Розу своей. Черт, точно, он так и сказал: «А когда мне стукнет семнадцать, я сделаю тебя своей!» Я это запомнил, потому что рассмеялся тогда над этой его фразой, а Скорп сказал, что у меня больная фантазия, и он имеет ввиду, что сделает Розе предложение, как только станет совершеннолетним и что в романах так говорят все рыцари своим дамам. Какими же мы были идиотами…

Я услышала, как Ал, не обращая на нас никакого внимания, тихо выругался. Видимо, до него начал доходить смысл сказанных им же слов.

Мне же все было предельно ясно. «Магический контракт» был нарушен. Что бы там ни говорил Алу Скорпиус, его слова звучали однозначно: «сделать Розу своей». И эта привязка к совершеннолетию…

Гарри, видимо, пришел к тому же выводу. Обращаясь к Малфоям, он спросил:

— Во сколько родился Скорпиус?

— В девять вечера, — прошелестела Астория.

А я добавила:

— Они потеряли сознание в девять. Я посмотрела на часы, когда проверяла пульс у Розы.

— Ну что ж, теперь, когда мы выяснили, что произошло на самом деле и убедились, что этим двум молодым людям ничего не грозит, нужно подумать о том, что мы можем сделать для мистера Малфоя — младшего. А вам, — Голсдтейн обратился уже непосредственно к Альбусу и Розе, — это будет уроком на всю жизнь, потом детям своим расскажите. Да, а сейчас — отдыхайте. Пусть ваш обморок был всего лишь побочным эффектом, отдых все равно необходим.

Целитель тяжело поднялся, опираясь на тросточку.

— Но сэр, Скорпиус… Вы спасете его? — Роза и Альбус вскочили с кроватей и с надеждой смотрели на него.

Тот непонятно хмыкнул, обвел взглядом меня, Драко, Асторию, а потом, глядя в пол, сказал:

— Мы с вашими родителями сделаем для этого все возможное.

***

— Я не буду сейчас говорить о том, как пришел к выводу о нарушенном Непреложном Обете. Думаю, что вы сами видели, сколько неувязок и белых пятен было в версии о проклятии, — мы все, сидя уже в кабинете Драко, прислушивались к тому, что говорил нам старый порчетерапевт. А он продолжал тоном профессора, читающего лекцию студентам: Все вы знаете, как этот Обет приносится. Двое обхватывают друг другу запястья, трижды повторяя обещания, а третий, подтверждая услышанное, оплетает их руки волшебной палочкой. Это магический аналог маггловской «клятвы на крови», когда надрезается кожа запястий, и дающие клятву прижимаются ранками, «обмениваясь» кровью. Как вы понимаете, это выглядит довольно эксцентрично, отдает сумасшествием и давно не практикуется... И к чему это я, да... Так вот, эти молодые люди — Скорпиус и Роза — иносказательно смешали свою кровь во время принесения Обета, а сейчас их связь разорвана, и мальчику не хватает чего?

— Крови Розы, — как на уроке ответила я.

— Вы правы, правы, но! — он снова бросил взгляд на меня, потом на Драко. — Обет от этого сам по себе не выполнится. Если бы все было так просто, то люди клялись бы таким образом постоянно, не опасаясь смерти, но на то он и «Непреложный». Добавив кровь Розы в специальное зелье, мы можем продлить жизнь мальчика еще часов на десять — двенадцать, но потом... — он пожевал губами, повозил тростью по полу и в полной тишине закончил фразу — потом Скорпиус умрет, если носители их с Розой крови не выполнят данное им обещание. Как оно звучит, я думаю, вы все помните. А так как такими носителями являются родители Розы и Скорпиуса, то, совершив чисто технически сексуальный контакт за своих детей, они решат эту проблему. Хотя, опять же, чисто технически возможно, что в роли Скорпиуса в паре с Розой может выступить его отец, но это уже дело ваших моральных принципов.

В полной тишине целитель поднялся со своего места и прошаркал к двери. Мы проводили Голдстейна взглядами, избегая смотреть друг на друга. На пороге он обернулся:

— Формулу зелья я составлю прямо сейчас, и, коллега, — обратился он к Драко, — надо по cito! взять кровь у мисс Уизли.

Драко, как мне показалось, на автомате, вышел вслед за ним, а я была близка к истерике. Чисто технически! Чисто технически!

Глава 3

Не успела закрыться за Драко дверь, как с места поднялся Гарри и, коротко кивнув нам с Асторией: «Дамы», — оставил нас одних.

Через секунду Астория произнесла: «Мне надо к сыну» и вышла из кабинета.

Я посмотрела на ее стройную, обтянутую шелком фигуру, на ее напряженную спину, высоко поднятую голову, и меня буквально осенила мысль, что Астория, возможно, так же, как и я, сейчас примеривает эту абсурдную ситуацию на себя.

Астория и Рон — тоже «носители крови». Перед глазами встала ясная картинка: мой Рон обнимает эту женщину, целует, что-то шепчет ей на ухо, а потом опускает руку к вырезу на ее бедре, так что лионский шелк играет под его пальцами, а она прижимается к нему, перебирая рыжие пряди на его склоненной голове...

И тут мне стало так жалко себя! Я очень долго держалась, зная, что мое спокойствие и ясная голова нужны мне самой и тем, кто ждет от меня серьезных, продуманных поступков. А сейчас я сидела и по-детски горько, со всхлипываниями рыдала о себе, о Скорпиусе и Розе с их любовью, о Роне, о том, что обо мне подумает Гарри, и о том, что будет, если эта история станет достоянием общественности.

Слезы кончились, как мне показалось, очень не скоро, но принесли некоторое облегчение. Теперь, когда в моей голове немного прояснилось, я привела себя в порядок и решила пойти узнать о состоянии Скорпиуса, а заодно навестить Розу и Ала.

Я вообще была готова идти куда угодно и делать что угодно, лишь бы не сидеть в ожидании Малфоя и раздумьях о том, что «чисто технически» должна буду сделать в ближайшее время.

Я заглянула в палату интенсивной терапии. Драко и Астория были рядом с сыном, но при моем появлении они сразу двинулись к выходу. Мне показалось, что Астория демонстративно отвернулась от меня, но я заставила себя задать вопрос о самочувствии Скорпа. Услышав от Драко, что состояние стабилизировалось, зелье помогает, я подошла к больничной койке.

Воздух над головой Скорпиуса рябил так же, как от заклятий Драко в саду Малфой-Мэнора. Тихо попискивали какие-то магические и маггловские датчики, провода от которых тянулись к голове и рукам мальчика. Зелье, перетекавшее через капельницу в его вену, слабо мерцало, переливаясь оттенками алого и золотого.

Я убрала челку со лба Скорпиуса. Мне было необходимо дотронуться до него, убедиться, что он живой, теплый…

Да, живой, и нить его жизни была в наших с Драко руках. Пробыв в интенсивке еще пару минут, я пешком спустилась в токсикологию.

Роза с Альбусом спали. Подушка и волосы моей девочки были мокрыми от слез. Я достала палочку, чтобы высушить их, но рука вдруг дрогнула, струя теплого воздуха коснулась лица Розы, и она протестующе заворочалась во сне. Мне вспомнилось, как Роза упрямо не хотела уходить от Скорпиуса в палату, как вздернула подбородок, глядя на Малфоев: «Я люблю вашего сына».

— А я люблю тебя, ребенок, и сделаю все для твоего счастья, — шепотом сказала я, и, почувствовав, что на глаза опять набегают слезы, поспешно отвернулась к Альбусу, чтобы поправить ему одеяло и снять с его носа очки.

Внезапно сильные мужские руки развернули меня, и я, подавив всхлип, уткнулась носом в плечо Гарри. Он крепко прижал меня к себе. Прижал так, как мне, оказывается, было необходимо. Я только сейчас поняла это, наслаждаясь теплом, исходившим от его груди и ладоней, лежащих на моей спине.

Мой Гарри.

— Спасибо, — прошептала я, не поднимая головы.

— Как они? — так же вполголоса спросил он.

— Похоже, что им дали зелье, Ал заснул прямо в очках.

— Жаль, что не удалось поговорить с ними, Альбус ждал меня. Придется отложить разговор на утро, — с сожалением в голосе проговорил Гарри.

Мы ненадолго замолчали. Мне было так хорошо, что я старалась не двигаться.

— Слушай, Герм, а ведь я не видел, как ты плачешь, с того дня, как мы первый раз провожали Хьюго и Лили в Хогвартс, — первым нарушил молчание Гарри.

— Это потому, что ты не видишь, как я читаю свои любимые романы, и не ходишь со мной в кино, — жалобным тоном, но уже с улыбкой ответила я на его слова.

Он вдруг отодвинулся от меня, приложил правую руку к сердцу и, нахмурив брови, произнес:

— Как Главный Аврор Соединенного Королевства, гарант и оплот спокойствия граждан магического сообщества нашей страны я торжественно клянусь никогда и никому не открывать этой тайны, потому что в глазах общественности Гермиона Джин Уизли, в девичестве Грейнджер, всегда должна оставаться хладнокровной Железной Леди, Героиней Войны и министерской фурией, какой мы все ее знаем.

Все, что я могла ответить на его пламенную речь, это было: «Ага», произнесенное с громким вздохом.

— Я так понял, что ты все уже для себя решила? — оставив шутливый тон, мягко спросил Гарри.

В ответ я только кивнула головой и спросила:

— Где ты был?

Гарри рассказал мне, что посчитал нужным проводить Голдстейна домой и что наложенный на старичка Обливиэйт поможет спокойно спать и ему, и нам. Старики вообще забывчивы, а для нас «чем меньше колокол звонит, тем меньше голова болит».

— А Астория?

— С Малфоем я уже поговорил, — ответил Гарри. — Он согласился с тем, что для его жены будет лучше, если в ее памяти сохранится только первая часть нашей встречи с Голдстейном. Все остальное Малфой сведет к тому, что старик передал ему рецепт чудо-зелья, в состав которого вошла Розина кровь, а потом на глазах матери свершится чудо, и Скорпиус оживет.

Я молчала. Примерно пять лет назад я сама помогала подготовить законопроект о допущении применения заклятия Забвения только с разрешения Министерства. Кому, как не Главному Аврору знать, что грозит тому, кто нарушит закон и осмелится незаконно стереть память.

Посмотрев на Гарри, я встретила его взгляд — жесткий, бескомпромиссный, безжалостный — и подумала: «Да, только так и надо». Он как будто делился со мной своей силой, давал понять, что мы вместе, и заодно, что так было и будет всегда.

Так же, не сводя с меня цепкого взгляда, Гарри снова медленно притянул меня к себе и прошептал прямо в ухо, обдав горячим дыханием висок:

— Ты такая красивая сегодня, Герм.

Потом он развернулся и ушел, а я, пережив секундный шок, поняла, что последние его слова были совсем не комплиментом и поддержкой. В них был вызов и почти приказ: «Это твое решение, Герм. Так пойди и сделай это. Ты сможешь». Ну что ж, Гарри тоже всегда умел правильно расставить акценты.

***

Малфой-Мэнор встретил нас с Драко тишиной, только откуда-то издалека, видимо с кухни, доносились негромкие голоса домовиков и тихое позвякивание столовых приборов. Уборка подходила к концу.

Я держала себя в руках и чувствовала себя относительно спокойной до того момента, как Драко, коротко бросив мне: «Располагайся. Ванная комната по коридору слева, последняя дверь», собрался выйти из кабинета, куда мы попали через камин.

У меня возникло почти непреодолимое желание схватить что-нибудь тяжелое и дорогое и швырнуть этим в не менее дорогое, да так, чтобы с грохотом и брызгами. Я сдержалась и как можно более холодным тоном произнесла:

— Я не шлюха, Малфой. Со мной так не надо.

Он застыл на пороге, видимо озадаченный моей реакцией, а потом медленно развернулся и проговорил тем тоном, по которому я, оказывается, успела соскучиться, знакомо растягивая слова:

— Не знаю, что ты имела в виду, Грейнджер, но времени на ухаживания у меня нет. Если ты так хочешь цветы, конфеты, шампанское, драгоценности и дальше по списку, то я их пришлю позже.

— Думай, что говоришь, Малфой, — уже шипела я, — я не позволю тебе так обращаться со мной. Даже несмотря на то, что «чисто технически» должно произойти между нами.

— Между прочим, Грейнджер, «чисто технически» моя задача несколько сложнее твоей, и ты сейчас своей истерикой мне ее только усложняешь.

Я уже открыла рот, чтобы обсудить эти технические моменты, как вдруг до меня дошло, о чем мы говорим, и мне стало смешно. Причем так смешно, что через секунду я не просто улыбалась, а почти плакала от смеха.

Малфой покачал головой из стороны в сторону, глядя на меня, как на буйнопомешанную, а потом не удержался и тоже рассмеялся.

— Я только имел в виду, что ты, наверное, хотела бы… Мерлин, я не думал, что мне придется говорить это вслух, — воспользоваться туалетом, посмотреться в зеркало, попудрить нос, ну, и все такое, что там еще делают дамы вдали от мужских глаз.

— О, Малфой! — только и смогла произнести я, отсмеявшись и взяв себя в руки.

— Вот этот тон мне нравится намного больше, а то уж я думал, что придется поить тебя успокоительным, — сказал Драко и, секунду помедлив, добавил: — Хотя, я припоминаю, что у тебя на него такая своеобразная реакция. Ты начинаешь делиться с окружающими своими эротическими фантазиями.

— Нет, я лучше воспользуюсь твоим предложением, — все еще улыбаясь, сказала я и отправилась по указанному адресу.

Когда я, спустя несколько минут выходила из ванной комнаты, домовой эльф сообщил, что его хозяин ждет меня в малой гостиной, и проводил в очень уютную комнату, где пылал камин и, несмотря на то, что стрелки часов показывали «глубокую ночь», был накрыт к легкому ужину стол. И это было очень кстати, потому что никакой стресс не способен лишить меня аппетита.

Позже, оглядывая комнату, я увидела стоящий у камина маленький столик, уставленный семейными колдографиями. Одна из них привлекла мое внимание, и я, не удержавшись от любопытства, взяла ее в руки.

Прекрасный осенний парк пестрел яркими красками. Желтые и красные кленовые листья кружились в воздухе и, падая, задевали красивого молодого мужчину, который, опустившись на колени, ловил подбегающего к нему малыша, а потом подбрасывал на вытянутых руках в воздух.

Колдографии, в отличие от портретов, беззвучны, но изображение было настолько совершенным, что казалось — я слышала и детский смех, и негромкий мужской голос, полный любви и гордости за сына, и шорох листьев, падающих на траву.

— Мне здесь три года, — тихо сказал Драко. — Иногда мне не хватает отца.

Он замолчал и поворошил поленья в камине. Я еще раз вгляделась в лица на снимке, в который раз поразившись фамильному сходству Малфоев. Ведь издали я приняла Люциуса за Драко. Но мне было простительно ошибаться, такого выражения на лице Люциуса я и представить себе не могла.

От мыслей меня отвлек треск разорвавшегося полена, из очага вылетел сноп искр, и резкая боль обожгла руку. Машинально отдернув ее, я задела колдографией за каминную решетку. Стекло разбилось, и к ожогу добавилась глубокая царапина, из которой тут же закапала кровь.

Драко, чертыхаясь, схватил со стола чистую салфетку, прижал к моей ране и, велев держать, покрепче, сказал, что вернется через секунду, чтобы перевязать по-настоящему.

Пока он ходил, я торопливыми Репаро и Тергео восстановила стекло и убрала с ковра капельки крови.

Вернувшись, Драко промыл мне ранку, залил каким-то лекарством, от которого сразу же остановилось кровотечение и стихла боль, наложил аккуратную повязку.

— До свадьбы заживет, — сказал он, удовлетворенно посмотрев на свою работу, а потом хмыкнул от произнесенной двусмысленности.

— Спасибо, целитель Малфой, — произнесла я, ловя себя на мысли, что когда-то уже говорила эту фразу.

— Надо выпить за успешно проведенную операцию, — ответил мне Драко, и я услышала звон стекла и звук льющейся жидкости. То, что я обнаружила в своем стакане — было огневиски. Мы шутливо отсалютовали друг другу. А потом я заметила салфетку, которую забыла убрать после перевязки.

— Подожди, вот еще — грязная... кровь...

Я прикусила себе язык. «Что я несу? Зачем? Только не сейчас, я все испортила!» Меня вдруг затрясло, я отставила стакан и обхватила себя руками.

Малфой медленно подошел к столику, где лежала злополучная салфетка, и бросил ее в камин. Я напряженно следила за его действиями. Он направил палочку себе на руку и, произнеся Агуаменти, смыл с нее кровь. Потом допил свой огневиски, так же не спеша подошел ко мне, всунул в руки отставленный мною стакан и сказал:

— Ты дура, Грейнджер. Неужели ты думаешь, что меня это сейчас хоть сколько-то волнует, твоя кровь уже течет в моем сыне и, похоже, будет течь в наших с тобой внуках.

Драко вдруг посмотрел в свой пустой стакан, и я услышала, как он пробормотал:

— Мерлин, надо еще выпить. Отец, наверное, в гробу перевернется, если у его внуков будут рыжие волосы.

От предложенной добавки я отказалась. Выпитые за ужином вино и огневиски, помноженные на стресс, сделали свое дело: я расслабленно наблюдала, как Драко кладет в свой стакан лед, наливает спиртное. Его фигура была подсвечена камином, и мне было хорошо видно, как блеснули камни запонок, когда он вынимал их из манжет рубашки, прежде чем закатать рукава.

Было что-то очень интимное в его действиях, и это заставляло меня следить за каждым движением Драко. А потом он снял с волос ленту, стягивающую их, и чуть встряхнул головой, давая волосам возможность свободно рассыпаться по спине и плечам.

Странно, как остро отреагировала я на этот, по сути, женский жест, у такого мужчины.

Мое сердце пропустило удар, а потом забилось с утроенной силой, неся горячие волны по всему телу, кровь прилила к щекам. Хорошо, что в мой виски был добавлен лед, — я прижала стакан к пламенеющему лицу.

Но то ли сердце мое билось так громко, то ли глаза своим блеском сказали все за меня, Драко все понял. А когда он не понимал меня?

И мне не надо было призывать на помощь фантазию и крепко закрывать глаза, как я привыкла делать в самые интимные моменты своей жизни, чтобы представить, что это именно его руки ласкают меня, потому что я вижу Метку на той руке, что отводит прядь волос с моего лица и касается губ, заставляя их приоткрыться для поцелуя. Все, о чем я мечтала: серые глаза, светлые волосы, твердые теплые губы — все стало явью.

Я могу отпустить себя и не сдерживаться в тот момент, когда, задыхаюсь от наслаждения и вместе со стоном у меня вырывается его имя.

Пусть я знаю, что никогда не услышу от него своего имени в ответ — я не почувствую себя обделенной. Ведь он — это он, а я — это я. И мы сейчас вместе только потому, что так распорядилась судьба.

Но я этого хотела и хочу.

— Да, я хочу, Малфой.

— …

— Да, Драко. Да…

Мне не было стыдно (Техническая сторона секса-2)

A A A A Размер шрифта: Цвет текста: Цвет фона:

Глава 1. Рон

Мама сказала мне: «Ты можешь спать с кем угодно, но смотри, чтобы на утро тебе не было стыдно...»

Это может шокировать любого, кто не знаком с моей мамой, чья широта взглядов сформировалась в «славную эпоху семидесятых», проведенную ей и папой в студенческом кампусе. Или того, кто не представляет, до какой степени можно доверять своему шестнадцатилетнему ребёнку, основываясь только на уверенности в его здравом смысле.

Сказанная вовремя и к месту фраза, по своей сути разрешающая всё и дающая полную моральную индульгенцию, стала для меня мощным запретом.

Не скажу, что я в нём когда-либо нуждалась, но между тем...

Этическую сторону секса мне мама обрисовала, и моё сексуальное воспитание с её стороны на этом фактически закончилось. Я же была бесконечно благодарна ей за это, потому что, несмотря на свою любовь к маме и страсть к ведению дискуссий, это была не та тема, которую я готова была обсуждать.

Конечно, столь необычная сентенция не могла родиться на пустом месте, в конце концов, Джин Элизабет Грейнджер эксцентричностью не отличалась.

Я никогда не жаловалась на память. То, что наш разговор состоялся в одни из рождественских каникул, вспомнилось сразу, а вычислить, что это был мой шестой курс, вообще не составило никакого труда. Предыдущее Рождество я отмечала в доме Блэков на Гриммоулд-плейс, а следующее встретила на кладбище в Годриковой лощине.

Рождество - тихий семейный праздник, когда серьёзные темы для разговоров находятся под негласным запретом, и так естественно было под сливочный ликёр, ставший для нас с лёгкой маминой руки альтернативой сливочному же пиву, переходить от рассказа о предстоящем мне экзамене по аппарации к обсуждению новинок, представленных на последней стоматологической выставке в Глазго. А потом, то ли с тактичной родительской подачи, то ли так получилось само собой, но я поведала заинтересованной маме о своих отношениях с противоположным полом.

Тогда, в мои шестнадцать, он был для меня в прямом смысле слова противоположным, потому что никакой логики и последовательности в действиях Рона, на мой взгляд, не прослеживалось; МакЛагген озадачивал своим напором; глубину чувств Крама я прочувствовать не могла в силу того, что те редкие письма, которые приносили коричневые, как сургучные печати совы, были скупы по содержанию и изложены таким ужасным английским, что смысл почти половины фраз так и остался для меня загадкой; то, что произошло между мной и Малфоем, вообще не подходило под определение «отношения», а значит, и говорить об этом не стоило. Хотя хотелось...

Мама умела слушать и всегда делала правильные выводы. Пусть Рон тогда не стал главным героем моего рассказа, но игнорировать тот факт, что остаток всех каникул, начиная с четвертого курса, её дочь проводила в доме Уизли, мама не могла.

Помню, как краска бросилась мне в лицо, когда прозвучал её вопрос:

- Солнышко, у вас с Роном всё так серьезно?

- Ма-а-м, - только и смогла выдавить я, протестующе мотая головой.

Черт, да какие бы чувства я не испытывала тогда к Рону, справедливости ради надо заметить, что мы с ним даже не целовались ни разу!

Надо отдать маме должное, она хоть и подняла обе руки в знак капитуляции, но не сдалась, видимо решив исполнить свой материнский долг.

- Прости, Солнце. Я никогда не вмешивалась в твою личную жизнь и постараюсь не делать этого впредь, поэтому скажу это сейчас, - мама чуть замялась, но мужественно продолжила: Рон это будет или кто-то другой... Ты можешь спать с кем угодно, но смотри, чтобы на утро тебе не было стыдно.

Наверное, прошло секунд десять, прежде чем мамины слова улеглись у меня в голове. А когда это наконец произошло, и я представила, что по приезду в Хогвартс воспользуюсь маминым разрешением, на меня напал гомерический смех. Да уж, как говорил Дамблдор: «Такое предположение грешит излишним оптимизмом».

Мама, видя мою реакцию, и сделав, опять же, правильные выводы тоже расслабилась, и мы ещё долго хихикали, обмениваясь понимающими взглядами.

Будучи хорошей ученицей, я приняла мамины слова за правило и руководствовалась ими всю жизнь.

* * *

Две недели назад я впервые изменила своему мужу, и мне не было стыдно ни на утро, ни по прошествии ещё четырнадцати дней.

Старый порчетерапевт Голдстейн назвал то, что должно было произойти между мной и Малфоем «чисто техническим сексуальным контактом», и ещё он что-то упомянул о моральных принципах.

Что ж, мне как любому политику приходится говорить людям и полуправду и чистую ложь, но себе я никогда не врала — когда дело касалось Драко Малфоя, я всегда выказывала полную беспринципность.

Муки совести терзали меня только до совершения «того самого контакта», выполненного, к слову, с безупречной техникой, мы оба тогда старались, чтобы всё было безупречно...

А после — нахлынули эмоции и чувства схожие с теми, что я испытала после нашей с Роном первой ночи.

Я говорю сейчас не о том, что чувствовало моё тело, а о потрясающем по своей остроте ощущении касания к чему-то запретному, которое пережила тогда; о смятении и смутной боли потери, сменившимися странным покоем и даже, радостью от того, что неизбежное свершилось, а желаемое достигнуто. Да, я понимаю, что слова «неизбежное и желаемое» можно трактовать двояко, и вероятно, так оно и есть, но, клянусь, что ничего и никогда не произошло бы, не зайди тогда речь о жизни и смерти ребёнка.

А стыд? Не думаю. По крайней мере, ничего, сравнимого по силе с тем, что я испытываю сейчас — не было.

* * *

Через три дня после ночи, проведенной мною в Малфой-Меноре, Драко прислал мне цветы.

Молодой симпатичный рассыльный, белозубой улыбке которого мог позавидовать даже незабвенный Гилдерой Локхарт, и чей вид не портил даже идиотский шильдик на груди с надписью «Тони Браун. Доставка цветов для миссис Уизли» вручил их мне в среду утром, когда я вернулась с планёрки от Министра.

Прекрасный букет из лучшего салона колдофлористики свидетельствовал о хорошем вкусе и финансовом благополучии дарителя.

Сопроводительной записки не было. Не то, чтобы её отсутствие меня разочаровало, но что-то похожее на лёгкое сожаление я всё-таки почувствовала. Причём, оснований для этого не было, ведь мы не виделись всего два дня.

Конечно же, в обязанности главного целителя не входит присутствие при выписке пациентов, пусть даже и носящих фамилии Поттер и Уизли, но Драко счёл нужным заглянуть в воскресенье утром в VIP-палату токсикологического отделения, а там после короткого обмена приветствиями мы, трое, посвященных в тайну чудесного исцеления Скорпиуса Малфоя, перед немногочисленной публикой в лице Рона, Астории, Джинни и детей, не сговариваясь, отыграли мини-спектакль с целью подтверждения официальной версии произошедшего.

Драко, целующий руку Розе, был просто великолепен.

Может, в душе он и проклинал весь род Уизли и Розу, в частности, за сам факт её существования, но, в конце концов, романтический бред нёс его сын, и, будь на месте моей дочери другая девушка, неизвестно, согласилась ли её мать лечь под Малфоя. Я даже не отказала себе в удовольствии и представила на месте Розы Лили Поттер, а Джинни в качестве «носителя крови».

Надеюсь, что блеск в моих глазах окружающие сочли за сентиментальные слёзы.

Я, Гарри и Драко прошли в своё время хорошую школу лицемерия. И пусть учителя у нас были разные, наша игра, должно быть, выглядела достаточно убедительной, потому что Рон, узнав от меня о полученном букете, хоть и был предельно краток в выражении своего отношения к ситуации постарался, между тем, чтобы кивок и последовавшее за ним - «Малфой» - выглядели в его исполнении почти уважительно.

Дата добавления: 2015-08-29