2. 1. Мировоззренческо-методологические подходы к осмыслению права[1]

2.1. МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ К ОСМЫСЛЕНИЮ ПРАВА ^[1]

В современных условиях, когда происходит коренное переос­мысление оснований правоведения, разработка философско-правового уровня методологических проблем правовой науки приобретает особое значение. Благодаря таким исследованиям происходит реализация методологической функции философии права относительно правоведения в целом, то есть осуществляется более глубокое и систематическое рассмотрение методологических проблем права.

На философско-правовом уровне методологических исследований формируется определенное синтетическое знание, опосредующее звено между философией и теорией права. На этом, наиболее общем, уровне методология права понимается как руководящая идея, система мировоззренческих принципов, которые проявляют себя на всем пути исследования права, а также обоснование такой идеи. Ее задачей является гносеологический анализ различных типов правопонимания.

Предметом исследования здесь оказываются не отдельные методы, а целостные методологические подходы, которые позволяют познавать многогранную правовую реальность в ее разнообразных связях с другими сферами общественной жизни и «определяют основной путь, стратегию решения поставленной задачи».^[2]. Они представляют собой различные типы правопонимания, или способы осмысления права — методологические парадигмы, которые обладают целостностью мировоззренческо-смыслового содержания права и его обоснования.

Широко известна концепция типов правопонимания, основанная на разграничении права и закона, разработанная В. С. Нерсесянцем.^[3] Таковами, на его взгляд, есть: а) легизм; б) юснатурализм; в) юридический либертаризм. Первый представляет концепцию позитивистского правопонимания. Он исходит из отождествления права и закона. Второй − из противопоставления права и закона, понимая под правом содержательные требования естественного права (справедливости). Третий тип правопонимания отвечает собственной позиции автора и по его замыслу должен синтезировать крайние позиции. Он основывается на разграничении права и закона и трактует право как выражение принципа формального равенства (формальной справедливости). Эта концепция воплощает лучшие достижения постсоветской юридической мысли, имеет значительный методологический потенциал, что подтверждается фактом формирования на ее основе целой школы в российском правоведении, которая носит название либертарной теории права.^[4] В то же время, в отмеченной классификации типов правопонимания не учитываются достижение современной западной философии права, и поэтому, на наш взгляд, она является неполной. Однако неполнота в данном случае понимается не в количественном смысле (как набор всех возможных концепций права), а в качественном – как учет наиболее фундаментальных философских, а потому – мировоззренческо-методологических подходов к осмыслению права.

Интегральная классификация, которая бы учитывала как тради­ционные, так и современные методологические подходы к пониманию права, требует обращения к относительно новой для нашего правоведения категории «правовая реальность». В. А. Бачинин и В. П. Сальников, например, определяет правовую реальность как «совокупность всех без исключения феноменов права, находящихся в социальном пространстве цивилизации»,^[5] а Г. И. Иконникова и В. П. Ляшенко рассматривают правовую реальность как существенный элемент жизненного мира человека, которая существует как правовые отношения, правовое сознание, правовая культура.^[6]

С нашей точки зрения, понятие «правовая реальность» употребляется для обозначения особенного автономного мира права со своими законами и логикой функционирования и развития, со своими «несущими конструкциями» и способом их связи в одно целое.^[7] Для прояснения этой позиции можно воспользоваться определением «реальности», которое было дано представителями феноменологической социологии П. Бергером и Т. Лукманом. Реальность, по их мнению, есть качество, свойственное феноменам, иметь бытие, независимое от нашей воли и желания (мы не можем «от них отделаться»).^[8] Правовая реальность, поэтому не только то, что осуществляется в институтах права или правоотношениях, но также и те очевидности, которые, хоть и не имеют предметного бытия, но с которыми мы должны считаться (не можем не считаться).

Понятие «правовая реальность» является философским эквивалентом юридического понятия «правовая система». Отличие заключается в том, что понятие «правовая система» как категория юридической науки сформировалось на основе применения общенаучного системно-функционального подхода к сфере права. По отношению к человеку она выступает как что-то внешнее. Правовая реальность как категория философии права сформировалась на основе метода философской рефлексии, и человек здесь является центральной фигурой, поскольку правовая реальность есть мир права, в котором он живет, а бытие в праве является одним из способов его бытия. Структурными элементами правовой реальности выступают уже не те или иные правовые институты, а правовые феномены (мир смыслов).

Такой подход позволяет рассмотреть как то, что есть право, так и то, как оно есть, то есть каким образом оно присутствует в нашей жизни, в чем его специфика среди других видов бытия. Именно различные способы осмысления права представляют собой позиции, акцентирующие внимание на тех или сных аспектах правового бытия (правовой реальности), и их анализ является необходимым условием для последующего синтеза формирования целостной картины правовой реальности (мира права).

В зависимости от того, что предполагается в качестве основы подлинной реальности права, т. е. такого пространства, в котором «локализуются» правовые смыслы, можно выделить следующие четыре методологических подхода, или основных способа осмысления правовой реальности, каждый из которых делает акцент на одном из ее аспектов: 1) правовой позитивизм — на внешней стороне правовой реальности, совокупности норм, обеспеченных принудительной силой государства; 2) правовой объективизм — на социальной обусловленности права, его укорененности в жизни; 3) правовой субъективизм, или классические концепции природного права, — на идеально-моральной стороне права, на раскрывающейся в сознании субъекта идее права; 4) правовая интерсубъективность, или неклассические концепции природного права, — на той смысловой стороне права, которая проявляется в процессе взаимодействия субъектов, их коммуникации и интерпретации позиции другого.

В основе этих подходов содержится определенная мировоззренческая позиция, которая влияет на определенный тип правопонимания, и каждый из них выступает методологическим основанием для решения философских и юридических проблем права. В то же время каждый из них имеет сильные и слабые стороны, возможности и пределы в осмыслении правовой реальности.

Эта классификация не отрицает общеизвестного положения, что основными конкурирующими типами правопонимания является правовой позитивизм и теория естественного права, соперничество которых пронизывает всю историю философско-правовой мысли. Она лишь дополняет традиционный критерий выделения методологических подходов к праву с позиций соотношения права и закона, другим критерием, который акцентирует внимание на месте человека как субъекта права в правовой системе. Рассмотрим сначала традиционное деление мировоззренческо-методологических подходов на правовой позитивизм и концепции естественного права.

Основными отличительными чертами правового позитивизма как способа осмысления права являются: 1) Сведение многогранного феномена права к позитивному праву, которое понимается как система установленных норм и исторически сформированных институтов. 2) Этатизм как абсолютизация роли государства в создании права, тенденция к отождествлению права с приказами суверена. 3) Стремление дать ценностно-нейтральное понятие права, в соответствии с которым действующие нормы устанавливаются законодателем в соответствии с фактическим критерием, что противопоставляется традиции естественного права, рассматривающей право в понятиях справедливости и общего блага^[9].

Как тенденция правовой мысли, правовой позитивизм берет начало еще в древности. Формами его проявления были: китайский легизм, учение софистов, номинализм В. Оккама, концепция абсолютного государства Т. Гоббса и др. Однако, как самостоятельное направление философско-правовой мысли он возник в 30-40-х годах XIX века в связи с теоретическим обоснованием формально-догматичной юриспруденции, и в его развитии можно выделить три основных этапа: классический позитивизм Дж. Остина (1790-1859), отождествлявший право с приказами суверена, «чистая теория права» Г. Кельзена (1881-1973), связывающая право с правомочием принуждать и аналитическая юриспруденция Г. Харта (1907-1992), ключевым понятием которой является «правило признания».

Правовой позитивизм тесно связан с позитивистской философией, в рамках которой он получил мировоззренческо-методологическое обоснование. Философский позитивизм, возникший в середине XIX в., требовал, чтобы науки были организованы на эмпирическом «позитивном» знании, а не на спекулятивных выводах.

Позитивизм в праве возник как реакция на метафизическую философию права XVII-XVIII вв. Его представители стремились заменить метафизическое учение об абсолютных началах права таким его изучением, которое бы опиралось на позитивный опытный материал, «факты». Такими фактами являются, прежде всего, нормы права. Поэтому философия права, по мнению позитивистов, должна заниматься изучением их логического содержания и языкового выражения. Право, с точки зрения позитивизма, может быть только позитивным, т. е. «фактически действующим правом».

Метод правового позитивизма является: а) «эмпирическим», то есть ограничивается в познании права изучением внешних признаков; б) «дескриптивным», то есть описывает содержание права, рассматривая его таким как оно есть; в) «аналитическим», то есть акцентирует внимание на логическом и лингвистическом анализе юридических понятий и текстов.^[10]

Позитивизм настаивает на невозможности отличить реально существующее право от права, каким оно должно быть. По мнению сторонников позитивизма, норма не теряет своего правового характера от того, что с позиций «высшей справедливости» она может быть квалифицирована как аморальная. Здесь выражается самая суть позитивизма — отрицание необходимой связи между правом и моралью, или, другими словами, отрицание перспективы справедливости. В конечном счете, отрицание сверхпозитивных оснований права ведет к абсолютизации роли государства и к утверждению ее доминирующей роли по отношению к праву. Именно государство с его принуждающей силой, с точки зрения позитивизма, и обеспечивает реальность права, считаясь его творцом и единственным гарантом.

Данная позиция отрицает возможность нахождения каких-то устойчивых оснований права вне реальности государственных установлений, то есть отрицание каких-либо абсолютных моментов в праве. Поэтому право, с позиции позитивизма, изменчиво в зависимости от изменений политической ситуации. Такая позиция может быть названа правовым релятивизмом.

Почему же оказывается возможным юридический позитивизм, что питает его? Он возможен, в первую очередь, в силу объективных оснований, поскольку отражает один из существенных аспектов правовой реальности — данность права как позитивного права в его тесной связи с государством. Но он имеет также и социокультурные корни. Государственно-правовой позитивизм питается опытом радикального кризиса сообщества («опытом гражданской войны»), переживаемого в эпоху потрясения основ правового и государственного порядка.^[11] В смягченной форме этот опыт существует в сегодняшних плюралистических демократиях, заявляя о себе в борьбе интересов различных групп и союзов.

Отмеченные черты правового позитивизма обусловливают его как сильные, так и слабые стороны, его достоинства и недостатки.

1. Стремление к четкости, определенности положений, ориентация на юридическую практику делают позитивизм привлекательным для юристов. Однако, сведение сложного феномена права исключительно к праву позитивному делает юридический позитивизм уязвимым для критики. Потому что правовые нормы и справедливость могут не совпадать.

2. Сила позиции юридического позитивизма оказывается также в отстаивании особенной ценности и важности правового порядка, установление которого рассматривается в качестве необходимого условия гуманизации человеческого сосуществования. Однако позитивистское понимание права ведет к отождествлению его с приказами государства. Некоторые же примеры общественной практики, особенно практика гитлеровского фашизма и сталинского тоталитаризма показали насколько опасно такое отождествление.

3. Правовой позитивизм ориентирует граждан на законопослушное поведение, формирует установку на доверие к существующему правопорядку. Свойственный ему охранительный характер социально обусловлен задачами эволюционного развития общества, когда уже заложены основы такого развития и по отношению к ним достигнут определенный консенсус. Однако там, где такой консенсус отсутствует, для того чтобы позитивное право не превращалось в антигуманную силу, оно должно быть поддержано обоснованием и подвержено критической оценке.

Таким образом, правовой позитивизм отказывается от рассмотрения вопроса о критерии справедливости, сводит нормативную силу права к принудительности, а природу права − к закону.

Диаметрально противоположным позитивистскому правопониманию является естественно-правовое мышление.

В основе учения о естественном праве лежит идея о том, что все существующие правовые нормы должны основываться на каких-то объективных основаниях, не зависящих от воли человека или общества. Поскольку образцом таких объективных оснований считалась природа, то и право, которое не зависит от человеческой воли и желаний, было названо природным, или естественным.

Теория естественного права направлена на поиски особенной реальности права, несводимой к реальности государственно-властных установлений. Она тесно связана с идеалистическим мировоззрением. Поскольку под естественным правом в его обобщенном значении понимается сверхпозитивная инстанция, или «совокупность всех сверхпозитивных обязательностей человеческой практики^[12]», то и особенность естественно-правового мышления заключается, говоря более привычным языком, в разграничении и сопоставлении права и закона с позиций принципов справедливости. Оно ориентируется на поиск справедливости как сущности права и критерия оценки закона.

Поэтому можно сказать, что сущность естественно-правового мышления заключается в философской, прежде всего, моральной критике права и государства, направленной на легитимацию и ограничение права и государства.

В силу заложенной в нем критической установки, естественно-правовой способ мышления приобретает особенную социальную значимость в переходные периоды развития общества, которые характеризуются обострением противоречий между идеалом и действительностью, новыми прогрессивными стремлениями и старым позитивным правом, или, другими словами, опытом переживания несправедливости. Поэтому наиболее активно и плодотворно естественно-правовые концепции развиваются в периоды реформ и изменений. Именно это обстоятельство объясняет «расцвет» естественного права в Западной Европе в эпоху Просвещения, а также возрождение естественного права в России на рубеже XIX-XX веков, в Германии после II-й мировой войны и в посттоталитарных государствах в наше время.

Естественно-правовое мышление в известной мере содержит элемент утопии, поскольку исходит не из того, что есть, а из того, что должно быть, отрицая тем самым существующий порядок вещей. Однако, хотя утопические проекты в действительности не сбываются, человек, находясь под впечатлением новой действительности и воодушевленный этой картиной, своими поступками изменяет социальный мир, пользуясь при этом символами и категориями утопического проекта. «Естественно-правовое мышление Нового времени, — пишет О. Хеффе, — оказало инспирирующее влияние на американскую и французскую революции и привело к возникновению общности современного типа − демократического конституционно-правового государства»^[13].^.

Таким образом, то общее, что присуще многообразным формам естественного права может быть выражено формулами «критика государства и права» и «борьба за гуманизацию правопорядка». В этом заключается действительный (гуманистический) смысл естественного права, в горизонте которого и осуществляются поиски основания и критерия для оценки правопорядка.

Естественно-правовое мышление не является однородным. Можно выделить различные типы концепций естественного права.

1. На основании того, на котором из ключевых понятий делается акцент («природа», «разум», «природа человека»), выделяются космологические (натуралистические и теологические), рационалистические и антропологические концепции естественного права.

2. В зависимости от понимания смысла права следует различать «старое» и «новое» естественное право. Первое характерно для традиционных обществ, где предполагалось природное неравенство людей, а второе – для модернистских обществ, основанных на идее равенства и свободы, а потому представляет собой теорию прав человека.

3. По способу обоснования идеи права концепции естественного права могут быть разделены на натуралистические, деонтологические и логоцентрические, различающиеся трактовкой онтологического статуса естественного права: оно понималось в качестве существующего до позитивного права, как закон природы (Дж. Локк), над позитивным правом, как моральный идеал (И. Кант) и в самом позитивном праве, как его разумное ядро (Г.В.Ф. Гегель).

4. В зависимости от выделения различных эпох в развитии философии и всей культуры в целом (классика и современность) концепции естественного права могут быть разделены на классические и современные (неклассические).

Понимание разнообразия концепций естественного права важно для того, чтобы не упрощать его сущность и не сводить концепт «естественное (природное) право» к его буквальному содержанию, то есть не трактовать его как законы природы.

Следует подчеркнуть, что анализ мировоззренческо-методоло­гических возможностей конкурирующих типов правопонимания, среди которых основными являются правовой позитивизм и теории естественного права, остается важнейшей целью методологии философии права. Подтверждением этого является многочисленная литература по философии права, а также то, что вопрос о будущем правового позитивизма является сквозным вопросом на современных философско-правовых форумах. Так, на ХХІІ Всемирном конгрессе по философии права и социальной философии, который проходил в 2005 году в Гранаде (Испания), в рамках специального пленарного заседания прошли дебаты профессора Роберта Алекси, Университет Киля (Германия), который отстаивал одну из версий естественного права, и профессора Андрея Мармор,Университет Южной Каролини (США). Отличия их в трактовке природы права выражались тремя моментами. Для позитивизма это: (1) ограничение понятия права определенной культурой, (2) сильная версия социального тезиса, утверждающая полную детерминированность права социальными источниками, (3) исключение требования справедливости из характеристики природы права. Для непозитивизма (как сейчас называют концепции естественного права) это: (1) универсальность понятия права, (2) слабая версия социального тезиса, которая утверждает зависимость существования и содержания права не только от социальных фактов, но и моральных идей, (3) включение требования правильности в характеристику природы права как выражение связи властного и идеального измерений права^[14]. На следующем, ХХІІІ Всемирном конгрессе по социальной философии и философии права, который состоялся в 2007 году в Кракове (Польша) дебаты по поводу будущего юридического позитивизма вели профессор Университета Буэнос-Айреса (Аргентина) Евгений Булыгин и профессор Университета Аликонте (Испания) Мануэль Атиенза.^[15] Теоретический спор о перспективах позитивистской и естественно-правовой концепций двумя известными правоведами был переведен в конкретную дискуссию по вопросу о соотношении нормативного позитивизма и теории правовой аргументации. М. Атиенза подверг критике положения концепции правового позитивизма, которую защищал Е. Булыгин, указав на следующие слабости его позиции: 1) невозможность рациональной дискуссии по вопросам этики с позиций отстаиваемого им этического скептицизма; 2) сознательное упрощение правовой действительности; 3) пренебрежение вопросами практического применения права; 4) чрезмерное внимание к формально-логических аспектов права и пренебрежение к реальным факторам, влияющим на судебную практику. Безусловно, на аргументы оппонента Е. Булыгиным были предложены контраргументы.

Таким образом, данные дискуссии свидетельствуют как о том, что правовой позитивизм и естественное право остаются главными методологическими подходами в современной философии права, так и о том, что они эволюционируют навстречу друг другу: наряду с классическим «строгим» (exclusive) юридическим позитивизмом, который исключает мораль из сферы права, появляется «мягкий» (inclusive) позитивизм, включающий в определенной мере мораль в право, а современные концепции естественного права переходят на позиции интерсубъективности, вариантом которой является дискурсивно-аргументативная теория права.

Для представления более полной картины методологических моделей современного правопознания необходимо обратиться к анализу таких способов осмысления и обоснования права как объективизм, субъективизм и интерсубъективность, которые различаются в зависимости от того, какая реальность считается источником правовых смыслов. Они являются альтернативными позитивизму, не затрагивающему вопрос о том, на основании чего устанавливается правопорядок, поскольку право для него существует как фактическая данность.

В рамках классической философской традиции выделяются, как правило, две группы философско-правовых теорий: объективистские (материалистические) и субъективистские (идеалистические). Термины объективизм и субъективизм в данном случае являются производными от категорий объекта и субъекта, они дают возможность различать правовые концепции в зависимости от представлений о том, черпает правосознание правовые смыслы из объекта, объективных отношений, или из субъекта, самого сознания.

Мировоззренческо-методологическим основанием правового объективизма выступает материалистическая установка выведения всех идеальных смыслов из «жизни», из объективной реальности. Поэтому правовой объективизм рассматривает право как часть иной, чем оно само, реальности. Здесь право предстает как «погруженное» в глубь действительности, в жизнь. Правопорядок и правосознание объясняются «снизу», из их жизненного значения. Правовая реальность рассматривается как реальность общественных отношений, в глубине которых следует искать основания права, разгадку тайны его сущности.

В зависимости от того, какие отношения рассматриваются в качестве основных, выделяются различные объективистские теории: юридический биологизм (расовые теории права), юридический экономизм (Маркс), политический объективизм (Макиавелли, Гоббс), культурно-исторический объективизм (Савиньи, Пухта), социологический объективизм (Конт, Иеринг, Муромцев) и др.

Наиболее типичной формой объективистских теорий, их обобщенной чертой является социологический объективизм. Он преувеличивает роль социальных отношений. Представители этого направления в качестве источника правосознания рассматривают исключительно реально существующие отношения, которые изучаются социологией. Особенностью социологического объективизма является то, что он подчеркивает связь права с жизнью, с социальным бытием. Понимая под «жизнью» общественную жизнь, социологический (а точнее – социально-философский) подход рассматривает право как «погруженное» в эту социальную реальность.

Достоинством правового объективизма является то, что он обращает внимание на тот бесспорный факт, что правопорядок включен в актуально существующие отношения и немыслим без их учета. Благодаря чему здесь ставится и решается вопрос о том, при каких условиях правопорядок может быть справедливым. В то же время объективизм абсолютизирует роль существующих условий (социальных и культурно-исторических) в качестве источника правосознания, превращая правосознание и правопорядок в зеркальные отображения этих условий. Таким образом, бесспорная идея о том, что субъект не может быть самодостаточным в создании правопорядка, оборачивается его растворением в общественных отношениях, недооценкой творческой активности субъекта.

В силу указанной особенности объективизм не может дать удовлетворительного ответа на вопросы: о критерии справедливости, поскольку из-за отождествления должного и фактического невозможно занять никакой ценностной позиции по отношению к существующим условиям, а следовательно, нельзя сказать справедливы эти отношения или несправедливы; о нормативной силе права, поскольку из того, что законы обусловлены вытекающими из социальных условий потребностями, вовсе не следует, что им необходимо подчиняться; о собственной природе права, поскольку право сводится к его социальной основе и отождествляется с этой основой.

В связи с описанными особенностями объективизма более правильно философско-правовую концепцию марксизма оценить не как позитивистскую, а как объективистскую. Ведь марксизм не ограничивается формальными моментами права, а ведет поиски его онтологических основ в экономических отношениях, в фактических отношениях собственности. Содержание воли господствующего класса следует понимать в нем не произвольно, а в его детерминированности характером производственных отношений. Справедливым считается все то, что отвечает интересам прогрессивного класса, а несправедливым – все то, что им не отвечает. В силу политического прагматизма, а никоим образом не по концептуальным основаниям, марксизм, став главенствующей идеологией, свое понимание справедливости как стремление уничтожить данный правопорядок, сменил на собственно позитивистское – как стремление его сохранить.

Характеристика сути методологического подхода марксизма к пониманию права как социологического (социально-философского) объективизма, а не только юридического позитивизма, дает возможность понять определенные доктринальные особенности российской и украинской правовых систем, в частности, почему объектом права считаются общественные отношения, а не ценности. В пределах социологического методологического подхода такое положение является очевидным, но переход на иную методологическую позицию, которая может быть обозначена как ценностно-персоналистская, нуждается и в соответствующих доктринальных изменениях. Но для этого необходимо определенное время.

Иным способом обоснования права является правовой субъективизм. Правовой субъективизм представляет собой наиболее развитую и аутентичную форму естественно-правового мышления (в его классическом варианте). К нему могут быть отнесены те концепции естественного права, которые освободились от приземляющего их натурализма и в обосновании права сосредоточились на субъекте как носители «должного». В основном это морально-философские концепции, которые подчеркивают деонтологическую природу права и предлагают более адекватный этой природе метод его обоснования. В попытках обоснования права они исходят из субъекта, его сознания. Для них характерен взгляд на правовую реальность «сверху», из духовно-идеальной сферы. Источник правосознания, а следовательно, и правопорядка выводится из идеи, или смысла права, которые открываются в сознании (разуме) субъекта. Благодаря такой установке субъективизм ближе всего подходит к выявлению собственной природы права, не сводимой к сущности общественных отношений. Он ориентируется на свободу и творческую активность субъекта. Однако им абсолютизируется роль субъективности, в результате чего утрачивается связь права с жизнью, затрудняется учет актуально существующих условий в данном обществе.

Тем не менее, позиция субъективизма, которая ориентируется на субъект как на категорию, с которой непосредственно коррелирует понятие права, на наш взгляд, является более предпочтительной с точки зрения гуманистических ценностей, чем позиция объективизма, для которого характерно пренебрежение к субъекту. Нормы предполагают субъекта, который что-то «должен» делать. Поэтому именно субъект как носитель идеи права, смысла справедливости, является в таком качестве источником правопорядка.

Основными формами проявления субъективизма как идеалистического подхода в правовой философии является рационализм, философия ценностей и психологическая теория. Рационализм отстаивает позицию, основывающуюся на том, что источник правопорядка должен быть найден в идее права, которая открывается в глубинах человеческого сознания. Она имеет сверхвременную ценность и развивается за счет внутренних импульсов (С. Пуфендорф, И. Кант, Р. Штаммлер). Фундаментальное положение философии ценностей заключается в том, что ценности существуют как независимые сущности в автономной идеальной сфере, они даются человеку в акте эмоциональной интуиции и имеют строго иерархический порядок (Г. Коинг, Г. Хубман). Крайней формой субъективизма является психологическая теория права, которая истоки права видит в особых содержаниях сознания субъекта.

Таким образом, благодаря обращению к идее права, субъективизм не испытывает трудностей в решении вопросов об основании и критерии права, нормативности правопорядка. В то же время недостаточное внимание к существующим условиям делает проблематичным его применение к формированию текущего законодательства.

Следовательно, в философско-правовой методологии к началу ХХ века сформировались определенные альтернативные подходы к осмыслению правовой реальности: с одной стороны – это юридический позитивизм и теория естественного права, а с другой – объективизм (материализм) и субъективизм (идеализм). Каждый из них отображает определенную сторону правовой реальности, а поэтому дополняет противоположный подход. В то же время в ХХ веке формируется новый тип миропонимания, который стремится к интеграции определенных концепций и методологических подходов. Если в концептуальном аспекте это проявилось в формировании определенных интегральных концепций правопонимания, то в аспекте методологическом это выразилось в появлении нового подхода к обоснования права – интерсубъективного.

Интерсуб’ективнисть может быть представлена как методологическая парадигма современных концепций права, в которых идея естественного права возродилась в новых социальных условиях всеобщего признания ценности личности, сосуществования различных культур и глобализации.

Эти концепции стремятся преодолеть характерное для классической философии права противопоставление объекта и субъекта, бытия и сознания, а, следовательно, учет объективных условий и идеи права в процессе создания и применения законов. Принцип интерсубъективности означает, что смысл права не растворяется в сознании субъекта или во внешнем социальном мире, а раскрывается во взаимодействии (коммуникации) субъектов.

Характерный для неклассических концепций естественного права принцип интерсубъективности выражает основные особенности современного социогуманитарного познания: переход от концепции моносубъекта (индивида или общества) к концепции полисубъекта, проявляющегося в дискурсе (обмена аргументами между различными субъектами для достижения понимания) и признание языка как реальности, благодаря которой право дано человеку и оказывается возможными коммуникация и дискурс как способы обоснования правовых норм и принципов.

В границах неклассического правопонимания за точку отсчета берется не позиция внешнего наблюдателя, соотносящего право с каким-либо внешним критерием, а внутренний опыт участника правового общения. Здесь право рассматривается не как чужая человеку сила, которая стремится его подчинить, а как способ ее бытия.

Формирование неклассической модели правопонимания связано с произошедшей в ХХ веке экзистенциальной трансформацией, проявившейся в протесте против власти формальных норм, не позволяющих человеку реализовать свои способности. Люди соглашались жить в соответствии только с теми нормами, которые не нивелируют личность. Поэтому нужны были новые способы обоснования права, реализующие запрос на гуманизацию правопорядка. Характерным оказался переход от рационально-теоретического познания сущности правовых явлений к отыскиванию конкретных критериев справедливости юридических решений, от поиска рационального обобщающего принципа к жизненной конкретности. На рубеже ХХ-ХХІ веков эта ситуация углубляется. Вообще стали говорить о завершении эпохи модерна (современности) и становления эпохи постмодерна (постсовременности), главной проблемой которой становится соотношение универсального и партикулярного (как индивидуального, так и культурно-специфического) в праве.

Концепции обоснования права интерсубъективного направления в западной философии права условно могут быть разделены на антропологические (онтологические) и коммуникативные. Если первые представлены концепциями феноменологическими (Г. Радбрух, П. Амселек), экзистенциалистскими (М. Мюллер, Э. Фехнер, В. Майхофер) и герменевтическими (А. Кауфман, П. Рикер), то вторые – дискурсивными (Ю. Хабермас) и аргументативными (Р. Алекси, М. Атиенза) теориями. В свою очередь, если последние, стремятся сохранить основные достижения эпохи (проекта) модерна, то сторонники теории аутопоэзиса (Н. Луман, Г. Тойбнер) и некоторых других теорий (в частности, коммунитаризма – Э. Макинтайр, М. Санделл, М. Тейлор) – воплощают постмодернистский подход к праву.

Как известно, феноменологический метод заключается в отстранении от всего внешнего, несущественного для представления подлинной природы вещей. Это осуществляется путем выявления субъектом в своем сознании определенных самоочевидных структур, которые предшествуют нормам права, правовым институтам, отношениям и вообще правовому мышлению. Такие структуры получили название правовых ейдосов. Они являются не просто тем общим, что есть во всех правовых явлениях, а их универсальным генетическим принципом, который порождает все возможные единичные проявления права. Это идеальное бытие права, которое открывается на основе интуиции законодателем, судьей, обычным гражданином.

В российской философии права начала ХХ века плодотворность феноменологического подхода к праву продемонстрировал Н.Н. Алексеев в своей концепции эйдетической правовой структуры, включающей такие элементы: правовой субъект как носитель актов признания, правовые ценности, интегрально выраженные в справедливости как основной правовой ценности, правовые модусы – права и обязанности.^[16] Современный французский философ права П. Амселек дает описание эйдоса права в качестве типической структуры объективного права и располагает на экзистенциальном уровне отношений между людьми как единство следующих трех элементов: общих норм как экзистенциальных моделей правомерного поведения, особенных императивных норм, направляющих автономные действия и конкретных эйдетических элементов как распоряжений должностных лиц.^[17] Феноменологический подход реализуется также в концепциях «природы вещей» (Г. Радбрух) и ценностного обоснования естественного права (Х. Коинг, Х. Хубман).

Хотя в целом данный подход считается абстрактным и весьма далеким от практики правотворчества и правоприменения, он, тем не менее, обладает большими возможности в исследовании правосознания и правового мышления. Примером может служить транс­цендентально-феноменологическая концепция права Э.Ю. Соловьева, позволяющая раскрыть систему установок правосознания как тонкой паутины особых ментальных состояний, реализующихся в правовом поведении (этосе). Так, основополагающими установками правосознания выступают обязанность уважать чужое право и обязанность отстаивать собственное право. Результатом следования этим принципам оказывается утверждение в отношениях между людьми добросовестности, честности и точности в выполнении обязательств, в образе мысли – правовой установки, которая выражается: в отношении к другим – в примате справедливости над состраданием, в отношении к себе – в идее правомочия, или в стремлении к независимому достижения выгоды и благополучия. Метафизическим условием возможности права и обоснованием внутренней независимости (автономии) выступает установка отрицания рабства и признания свободы высшей ценностью. ^[18]

Последующее развитие феноменологического метода осуществлялось в направлении от субъективности к интерсубъективности и было связано с понятием жизненного мира, который означает совокупность первичных, донаучных мыслей, очевидностей, верований, которые не нуждаются в доказательствах и придают чистым нормативным структурам ярко выраженный императивный характер. Безусловные очевидности, составляющие содержание жизненного мира, значат для становления правосознания больше, чем логические доказательства и дискурсивные обоснования.^[19]

Идея жизненного мира развивалась, в первую очередь, в экзистенциальной феноменологии права, или правовом экзистенциализме. В рамках экзистенциальной феноменологии источник справедливости, или экзистенциального должного, стремились найти в первичных, до-рефлексивных структурах сознания, а их проецирование на общественные отношения и реализацию в этих отношениях именовали истинным (естественным) правом.

Естественное право рассматривалось здесь как право экзистенции – подлинного человеческого существования. Основную свою задачу представители этого направления (Г. Кон, В. Майхофер, М. Мюллер, Э. Фехнер) видели в ориентации индивидов, законодателей и правоприменителей на принятие экзистенциально правильных решений в конкретной правовой ситуации. Экзистенциальное право они противопоставляли позитивному праву с его механическими, «мертвыми» нормами. Правовой экзистенциализм, возникший в послевоенной Германии как реакция на антигуманную позитивистски ориентированную нацистскую правовую идеологию, оказал значительное влияние на гуманизацию законодательства и судейской практики в послевоенной Европе через обоснование безусловной ценности отдельного человеческого существования и безусловности права.

Не вдаваясь в детальный анализ экзистенциалистских концепций, укажем лишь на наиболее значимые для понимания новых граней права идеи. Таковой, например, является идея М. Мюллера о бытии-в-праве как способе человеческого бытии с другими: человек не вступает в правовые отношения благодаря законам и правовым институтам, он всегда в праве, которое неотъемлемо от его природы. Поэтому борьба человека за свое подлинное бытие и борьба за свои права совпадают. Существенным является понимание в экзистенциализме естественного права как «права со становящимся содержанием». Принятие «истинного решения» означает «извлечение бытия из его сокрытости», а поскольку такое решение всегда привязано к интерпретации конкретной ситуации, то всегда существует риск принятия неправильного решения (Э. Фехнер). Подтверждением реализуемости высоких требований индивидуального бытия в сфере права служит признание особого экзистенциала – «бытие-в-качестве» как проявление бытия человека в его типичной роли, т.е. в качестве субъекта права (В. Майхофер).

Таким образом, в рамках экзистенциально-феноменологической онтологии справедливость, как основание права, рассматривается как форма человеческого сосуществования, способ бытия с другими. Высший критерий справедливости видится в экзистенции как свободной самореализации человека.

Осмысление опыта обоснования требований справедливости и прав отдельной личности в рамках экзистенциально-феномено­логического подхода имеет особое значение для российской и украинской философии права. Ориентируя на структуры жизненного мира, этот подход позволяет обосновать назначение права через его соответствие смысловым интенциям нашей культуры – как обеспечение условий для свободной самореализации личности. В то же время сегодня применение экзистенциалистского подхода в «чистом» виде невозможно. Но, будучи антропологической концепцией права, он служит основой для формирования различных вариантов антропологически ориентированных концепций. Поэтому возникают определенные интегрированные концепции, в которых антропологическая составляющая соединяется с коммуникативным подходом (С.И. Максимов^[20]), или с социологическим подходом (И.Л. Честнов^[21], П.М. Рабинович^[22], Д. А. Гудыма^[23]).

Для современного состояния развития права заметна актуализация в юриспруденции интерпретационных проблем, решение которых связывается с герменевтикой как общей теорией понимания.

Герменевтический подход к праву продолжает линию феноменологии и экзистенциализма. Герменевтика – это наука об интерпретации (толковании) текстов (а все в мире, в том числе и право, может быть представлено как текст). Герменевтический подход ориентируется как на выработку нового типа понимания права и правовых явлений в целом, так и на толкование норм права. Классиками этого подхода считаются А. Кауфман, В. Гассемер, а также французский философ П. Рикер. Среди постсоветских авторов к герменевтической проблематике в юриспруденции обращались: Е. Н. Атарщикова, И. П. Малинова, А. А. Мережко, А. И. Овчинников, П. М. Рабинович, В. А. Суслов, И. Л. Честнов^[24] и др.

Герменевтическая онтология как обоснование правопонимания исходит из тезиса, что человек в себе несет предбытие, структуры которого определяют справедливость бытия-в-мире, но этим не ограничивается и утверждает, что бытие реализовано в языке, который существует безотносительно к субъекту. Язык – это бытие, которое субъект не может «иметь в своем распоряжении» (Гадамер). Понимание бытия, артикулированного в языке, не может быть произвольным. Субъект выражает бытие, и вместе с тем бытие интерсубъективно: суждение о справедливости одного субъекта, благодаря коммуникации посредством языка, понятны и для другого субъекта. Язык – общезначимый онтологический масштаб справедливости. Право, не совпадающее с законом, субъект формулирует в индивидуальном решении, но артикулирует его в языке, в котором уже определены структуры справедливости, а поэтому субъективное решение доказывается интерсубъективно. Через процесс говорения в суде справедливость переносится из бытия в конкретное правоотношение.

Следовательно, согласно герменевтическому правопониманию, право – это само себя высказывающее бытие. Право не объективно, потому что не существует как объективная норма, которая сама по себе «мертва»; но право не субъективно, поскольку судья, который действует герменевтически, не может формулировать право произвольно. Оно – интерсубъективно.

Это очень хорошо видно из концепции П. Рикера.^[25] Он демонстрирует, что правовая проблема возникает в силу вмешательства другого в связи с проблемой убытков, причиненных другому.^[26] Тем самым раскрывается интерсубъективная природа первичной «клеточки» права как связи двух равноправных субъектов. Однако субъект права это не другой как близкий, ближний, с которым связана только моральная проблематика, а другой, отношения с которым опосредствованы определенным институтом.^[27] Суд является регламентированной формой конфликта, а правосудие — выражает собственно правовое состояние. Смысл же суда заключается в замене насилия языковым дискурсом. В этом и заключается расшифровка названия работы П. Рикера —«торжество языка над насилием».^[28]

В пределах философской герменевтики права понимание рассматривается как основа правовой реальности, а потому бытие права включает в себя интерпретацию. Между нормой и содержанием дела складывается ситуация герменевтического круга: понять смысл дела, частного случая, можно лишь поняв смысл нормы, а понять смысл общей нормы можно, поняв смысл каждого конкретного случая. Разрыв этого круга осуществляется посредством «предпонимания», вхождения субъекта в герменевтический круг из своего предбытия и дорефлексивного понимания справедливости. В этом моменте подтверждается исходное родство юридической герменевтики с экзистенциально-феноменологической онтологией

Проблема понимания является центральной в правотворчестве и правоприменении. Особенно остро она встает в связи с толкованием правовых норм. Толкование текста закона рассматривалось традиционно как отыскивание содержания правовой нормы. По мнению В. А. Суслова, поиск смысла правовой нормы как основная тенденция, которая объединяет всех юристов, есть не что иное, как смысл их профессиональной деятельности.^[29] Вместе с тем, задача установления того, что хотел сказать законодатель, сегодня рассматривается как такая, которую нельзя решить в принципе. Интерпретация текста закона всегда в той или иной мере является творческим соавторством.

Кроме того, закон носит общий характер и поэтому не может охватить всю практическую действительность во всей ее конкретности. Законодатель с самого начала стремится к максимальной однозначности текста, а правоприменитель – его интерпретации в свою пользу. Или, перефразируя Х.-Г. Гадамера, в связи с тем, что закон является общим, он не может быть справедливым относительно каждого частного случая. Закон несовершенный не потому, что он несовершенный сам по себе, а потому, что человеческая действительность в сравнении с тем порядком, который подразумевается законами, в любом случае остается несовершенной, а потому не допускает простого применения закона. Поэтому правовое мышление глубоко герменевтично по своей сущности. Всегда существует определенный понятийный «пробел», который заполняет намерение интерпретатора. На законодательном уровне это отображено в возможности применения аналогии права. При этом отмеченные примеры являются не исключениями, более того, они ярко отображают общую тенденцию современных изменений в содержании объективного юридического права. И здесь скрывается решение проблемы соотношения толкования и правотворчества, которое традиционно относят к ключевым проблемам юридической герменевтики. Толкование является ничем другим, как «неявным правотворчеством».

Как правило, герменевтический вопрос затрагивается в связи с толкованием позитивного права. Вместе с тем, в качестве объекта понимания в правоприменительной деятельности вместе с текстом закона следует признать любой текст в широком значении, например, устные высказывания в судебном процессе, во время проведения допроса, других следственных действий или следовая картина, с которой сталкивается следователь во время осмотра места происшествия, а также понимание смысла физических действий. Таким образом, герменевтический подход к пониманию правовых явлений может быть рассмотрен сквозь призму анализа понимания как ключевой проблемы всех основных этапов правоприменительной деятельности, что предполагает герменевтическое прочтение последней.

Еще одной и очень важной версией интерсубъективного подхода к праву является дискурсивно-коммуникативная теория обоснования права (К.-О. Апель, Ю. Хабермас). Являясь по сути своей герменевтической теорией, она в то же время отказывается от построения онтологии права. В ней дается коммуникативное рефлексивное обоснование права через «аргументацию в дискурсе». Нормы права обосновываются практически в реальной коммуникации, которая имеет процедурный характер. Однако этот дискурс должен соотноситься с идеальной коммуникацией (аналог естественного права), которая в качестве регулятивной идеи показывает направленность рационального обоснования норм и служит критерием для установления «истинного консенсуса».

Коммуникативная философия, с одной стороны, развивает характерную для экзистенциализма и герменевтики тенденцию интерсубъективистской интерпретеции социальных феноменов, с другой — представляет собой критическое переосмысление этих направлений, являясь, в отличие от последних, теорией практического разума, т. е. рационалистической теорией. В то же время Ю. Хабермас критически относится к классическому рационализму и развивает постметафизическую концепцию коммуникативного разума, сохраняя понятие «жизненный мир» и другие достижения феноменологии, но преодолевая чрезмерный субъективизм феноменологического подхода.

Согласно этики дискурса моральные принципы определяются путем многосторонних дискуссий и постепенного достижения консенсуса. Основным требованием к дискурсу является обеспечение свободы самовыражения, которая достигается путем отказа от любых форм насилия по отношению к другому. Идея идеальной речевой ситуации представляет собой структурную модель совершенной демократической процедуры в понимании Хабермаса, принципом которой является свобода от господства, т. е. от нелегитимной власти.

С точки зрения Хабермаса, право выступает условием возможности социальной интеграции на основе коммуникативного взаимодействия. При этом современное право полностью позитивно, оно лишено сакральных, метасоциальных гарантий. Источник такого права — фактическая деятельность законодателя. Однако через концепцию легитимации удается избежать позитивизма. Именно требование легитимности правовых норм является тем безусловным моментом, благодаря которому блокируется позитивистская тенденция в современном праве. Источник легитимации права — неограниченное коммуникативное взаимодействие членов правового сообщества, где критической проверке могут быть подвергнуты все нормы и ценности. Современный правовой порядок, пронизанный напряжением между позитивностью и легитимностью права, должен, согласно Хабермасу, выполнять две задачи: во-первых, обеспечить фактическое взаимное признание гражданами прав друг друга (здесь норма выступает как простой факт, ограничивающий произвол индивидов, поэтому следование закону возможно из соображений простой расчетливости); во-вторых, обеспечить возможность легитимации самих правовых норм (здесь норма рассматривается из перспективы членов правового сообщества, а закон осуществляется по мотиву уважения к праву как следствия его рационального обоснования).

Критерием легитимности нормы является ее соответствие коммуникативной рациональности, т. е. когда они заслуживают свободного признания со стороны каждого члена правового сообщества: «Значимы те и только те нормы действия, с которыми в рациональном дискурсе могли бы согласиться все те, на ком могли бы отразиться последствия принятия этих норм»^[30]. Поскольку лишь процедура демократического законодательства делает возможной реализацию этой идеи, в правовом сообществе процесс законодательства занимает центральное место в механизме социальной интеграции.

Причина значительного влияния Ю. Хабермаса на современную мысль заключается в том, что ему удалось достичь убедительного и философски обоснованного синтеза двух основных течений в философии права: либерализма, состоящего в защите индивидуальной свободы и республиканизма, делающего акцент на политическом участии. Соотнося их с двумя идеями свободы: индивидуальной автономии (или независимости от принуждения), и коллективной автономии (или демократического самоуправления) Хабермас, опираясь на теорию дискурса, показывает, что оба понятия свободы предполагают друг друга. Тем самым им разрешается проблема напряженности между легитимностью и эффективностью (позитивностью) норм.

Коммуникативно-дискурсивная теория предлагает также обоснование решения важнейшего вопроса современной философии права о соотношении универсального и культурно-специфического в праве на основе объединения противоположных позиций универсализма и партикуляризма. Методологической основой такого решения выступает принцип дополнительности универсальных принципов справедливости, с одной стороны, и ценностей конкретного сообщества – с другой, при нормативном приоритете первого над вторым^[31]. Права человека как конкретизация универсальных моральных принципов проявляют себя теми нормами, на основании которых возможно мирное сосуществование индивидов и различных культур, и даже их сотрудничество в условиях глобальных проблем. Такая постановка вопроса позволяет решить, казалось бы, непримиримое противоречие между позициями универсализма прав человека и плюрализма культурного своеобразия, а именно, право на культурную идентичность может быть рассмотрено как значимое для всех людей индивидуальное право.

Позиция Хабермаса учитывает новейшие тенденции к возрастанию гражданской автономии как способа выражения индивидуальных способностей и компетентности, но она одновременно рискует правом и справедливостью, отдавая их массовому демократическому определению. Риск заключается в том, что отнюдь не каждый может и желает присоединиться к всеобщей дискуссии и не каждый компетентен для этого. Поэтому право — это всегда риск, в том числе и риск растворения справедливости в позитивности решений масс. Но этот риск есть то, на что безусловно следует решиться, ибо иначе правовое состояние не наступит никогда.

Весьма плодотворной конкретизацией коммуникативно-дискур­сивного подхода Ю. Хабермаса является теория правовой аргументации Р. Алекси, которой он сам дал название «институционализация разума»,^[32]имея в виду вслед за И. Кантом и Ю. Хабермасом разум практический. Конструкция герменевтического круга используется им, в частности, для прояснения вопроса о природе философии права: «Как философия права может приступить к исследованию вопроса, что такое право, когда невозможно сказать, что такое философия права, не зная, что такое право?».^[33] Способ решения – начать с предпонимания, основанного на устоявшейся практике, и разрабатывать проблему при помощи критической и систематической рефлексии.^[34] При этом концептуализация всех возможных предпониманий и особенностей должна осуществляться на основе систематического анализа аргументов.

Естественно-правовой, или непозитивистский характер методологического подхода Р. Алекси выражается в различении двух измерений права: властно-институционального и критически-идеального, выражаемых, соответственно в таких свойствах права, как принуждение и правильность (справедливость). При этом, если необходимость принуждения для права носит телеологический характер, то необходимость требования правильности – деонтологический характер, поскольку вытекает из структуры юридического действия и рассуждения. Дальнейшее обсуждение требования правильности с применением теории дискурса осуществляется философом права через такие структуры, как основные права и демократия, конституционная юрисдикция и собственно юридическая аргументация в правотворчестве и правоприменении. При этом юридический дискурс рассматривается как вид практического дискурса вообще.^[35]

Таким образом, коммуникативная парадигма в современной философии права акцентирует внимание на дискурсе, то есть обсуждении всех проблем в рамках гражданского общества. Морально-правовой дискурс позволяет сопоставить все имеющиеся ценностные ориентации, а тем самым учесть выраженные в них социальные условия, воплощая этот процесс в системе процедур как правил «языковой игры». Обеспечивая «умиротворение» он содействует актуализации справедливости и как сверхпозитивная инстанция ограничивает и контролирует власть.

Следует подчеркнуть, что коммуникативный подход к пониманию права все в большей степени получает распространение в постсоветской юриспруденции. В российской науке наиболее последовательно отстаивает идею этого подхода А. В. Поляков,^[36] а в украинской – И.В. Гетьман.^[37]

А. В. Поляковым право рассматривается как форма взаимодействия (коммуникации) субъектов. Его нельзя локализовать в како-то одной точке, отражаемой терминами «норма» «правоотношения» «закон» и т.д. Право существует лишь в системе: 1) текстуальных форм своей объективации (например, закона); 2) субъектов с собственным психическим миром, которые воспринимают и интерпретируют право; 3) его легитимации в соответствии с ценностными стандартами (в том числе идеалами); 4) взаимодействующих субъектов – носителей соответствующих прав и обязанностей. Право есть часть жизненного мира человека, система коммуникаций, и оно не может быть сведено ни к законам, ни к нормам, ни к идеалам, ни к отношениям, ни к психике человека как отдельных смысловых центров понятия права.^[38] Интегральным свойством качеством и онтологической основой права и выступает, в соответствии с авторской позицией, «правовая коммуникация, возникающая как интерсубъективная реальность, связывающим звеном которой являются взаимодействующие субъекты».^[39]

Данная методологическая позиция мне особенно близка, поскольку для меня также онтологической основой права выступает межсубъектное взаимодействие, но не как некоторая субстанциальная реальность, а как его идеально-смысловой аспект, когда совместное существование людей грозит обернуться произволом, а потому содержит момент долженствования для ограничения произвола. Поэтому правовая онтология оказывается онтологией интерсубъективности, а «первореальностью» права выступает идея (смысл) права, заключающиеся во взаимном признании субъектов как определенном способе их сосуществования. Структурными элементами мира права являются не социальные факты, а смыслы, что означает различие онтологического статуса правовой реальности и эмпирической социальной реальности, который аналогичен реальности логических и математических истин, или «третьему миру» К. Поппера.^[40]

Следует признать, что коммуникативный подход к осмыслению права, разрабатываемый А.В. Поляковым, строится на иных, чем у Ю. Хабермаса и Р. Алекси основаниях, т.е. не на рационалистической теории аргументации, а на онтологии межсубъектного взаимодействия в его феноменолого-герменевтической интерпретации. Поэтому выражение «феноменолого-коммуникативный подход», на наш взгляд, в большей мере соответствует его содержанию. В основе данного подхода – достижения дореволюционного российского правоведения и правовой мысли русского зарубежья, основанные на опыте осмысления функционирования права в отечественной культуре. Представляя собой реконструкцию и развитие традиции русской философии права начала ХХ века применительно к условиям современной правовой действительности, данный подход позволяет предложить такую модель права, которая бы соответствовала реальному смысловому его присутствию в человеческом взаимодействии и была бы привлекательной как для теоретического, так и для массового правосознания. В этом безусловная ценность данного подхода, но и перспектива высокого идеала дискурсивной теории права ни в коем случае не должна теряться из виду автором данного подхода.

Таким образом, интерсубъективность, с одной стороны, преодолевает характерное для классической философии права (в основе классической рациональности логико-дедуктивный подход картезианского мышления) противопоставление юридического позитивизма и теории естественного права, является попыткой альтернативного классическому способу обоснования права (так называемая тенденция «третьего пути»), с другой стороны, она сохраняет основную гуманистическую интенцию естественно-правового мышления, является принципиально альтернативной позицией позитивистскому подходу, поэтому они если прямо не имеют названия естественно-правовых концепций, то противопоставляя себя юридическому позитивизму, имеют название «непозитивистских».

Интерсуб’ективному подходу также свойственны достоинства и недостатки. Имея корни в договорных концепциях права, интерсубъективный подход в качестве основного элемента правовой реальности берет правоотношения как модель взаимодействия правовых субъектов. Однако сущность правового субъекта из правоотношений непосредственно не может быть выведена. Если не постулируются права человека, то все правоотношения оказываются фрагментарными.

Таким образом, рассмотренные основные методологические подходы к осмыслению права являются отображением различных его сторон: технико-юридической, социальной, духовно-моральной, антропологическо-коммуникативной, опираются на определенную онтологию и теорию познания. В противоречиях между данными теоретическими позициями философско-правовых направлений выражается внутренне противоречивая природа самого права. Каждая из теорий применима для решения определенного круга задач в соответствии с принципом дополнительности, из чего вытекает вывод о недопущении абсолютизации какого-либо из этих подходов, необходимость учета их возможностей и пределов. В то же время в современных условиях приоритетным является интерсубъективный подход, который наиболее полно выражает тенденции развития социо-гуманитарного знания середины XX - начала ХХІ веков. Осмысление права в парадигме интерсубъективности есть попытка учесть особенности и преодолеть ограниченность других моделей осмысления права.

^[1] Максимов С. И. Мировоззренческо-методологические подходы к осмыслению права // Российский ежегодник теории права. № 1. 2008 / Под ред. д-ра юрид. наук А. В. Полякова. – СПб.: ООО «Университетский издательский консорциум “Юридическая книга»», 2009. – С. 45-62. См. также: Максимов С. И. Методологические подходы к исследованию правовой реальности // Правовая система Украины: история, состояние и перспективы. В 5 т. – Х.: Право, 2011. – Т. 1: Методологические и историко-теоретические проблемы формирования и развития правовой системы Украины / под ред. М. В. Цвика, А. В. Петришина. – С. 39–71.

^[2]Козлов В. А. Проблемы предмета и методологии общей теории права. Л., 1989. С. 88.

^[3]См.: Нерсесянц В. С. Юриспруденция. Введение в курс общей теории права и государства. М., 1998..

^[4] См.: Четвернин В. А. Понятия права и государства. Введение в курс теории права и государства. М., 1997, а также: Либертарная теория права. 2008. № 1 и др.

^[5] Бачинин В.А., Сальников В.П. Философия права. Краткий словарь. СПб., 2000. С. 256.

^[6] Иконникова Г. И., Ляшенко В. П. Философия права: Учебник. М., 2007. С. 122-123, 127.

^[7] См.: Максимов С. И. Правовая реальность: опыт философского осмысления. Харьков, 2002. С. 32.

^[8] Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995. С. 9.

^[9] Simmonds N. E. Philosophy of Law // The Blackwell Companion to Philosophy. Oxford, 1996. P. 389.

^[10] См.: Четвернин В.А. Современные концепции естественного права. М., 1988. С. 13-15.

^[11] Хеффе О. Политика, право, справедливость. Основоположения критической философии права и государства. М., 1994. С. 13-15.

^[12] Хеффе О. Политика, право, справедливость. Основоположения критической философии права и государства. М., 1994. С. 51.

^[13] Там же. С. 52.

^[14] Law and Justice in a Global Society. 22 Congress IVR. Plenary lectures. Granada, 2005. P. 689-703.

^[15] Law and Legal Cultures in the 21^st Century: Diversity and Unity. 23 IVR Word Congress. Plenary Lectures. Cracow, 2007. Р. 221-246.

^[16] Алексеев Н.Н. Основы философии права. СПб., 1999.

^[17] Синха С.П. Юриспруденция. Философия права. Краткий курс. М, 1996. С. 233-234.

^[18] См.: Соловьев Э.Ю. И. Кант: взаимодополнительность морали и права. М., 1992. С. 45-76.

^[19] См.: Честнов И.Л. Правопонимание в эпоху постмодерна. СПб, 2002. С. 119-126.

^[20] Максимов С.И. Правовая реальность: опыт философского осмысления. Харьков, 2002.

^[21] Социальная антропология права современного общества / Под ред. И. Л. Честнова. СПб,

Дата добавления: 2015-08-29