Инвентаризация субъекта

Липидин Р.Г.

ИНВЕНТАРИЗАЦИЯ СУБЪЕКТА

Первое, на что хотелось бы обратить внимание в этой статье: на ряд «неочевидных очевидностей» ставших шаблонами, расхожими штампами не только в рамках обыденного сознания, но и во многих концепциях, претендующих на высокий уровень теоретизации. Откуда мы берём идею «Я» в качестве начальной точки некой активности, откуда мы берём идею субъекта? Уже само обращение к нему отсылает нас к декартовскому самополагаемому и очевидному «Я» и далее развитие Философской мысли большей частью обыгрывает сведение всего внешнего к внутреннему, а само «я»,хотя и видится в качестве чего-то противоречивого, незавершённого, тем не менее постоянно сакрализуется, наделяется теми или иными свойствами, природа которых просто не рассматривается и субъектность как таковая оказывается подвешенной в онтологическом вакууме. Когда же речь заходит о социально-философском измерении проблемы, то здесь субъект, будучи одним из основных компонентов любой системы, толкуется просто обыденно, в лучшем случае определяется набором определённых свойств и функций, проявляющих себя в определённом контексте. Это постоянно приводит к противоречиям и путанице. То, что проявляло себя в качестве субъекта, в течении небольшого промежутка времени может кардинально изменить свои характеристики. Может распадаться на составляющие. Может и просто перестать существовать в качестве субъекта. Процесс социальной десубъективации до сих пор остаётся практически неизученным. А ведь этот момент мог бы многое прояснить в динамике современных социальных систем, в понимании исторического процесса в целом.

Никаким образом (ни опытным, ни логическим) невозможно противопоставить субъект и объект. Когда осуществляется такая попытка, неизменно подразумевается какая-то третья сущность, которая по сути- другой субъект. Объект же оказывается чем то неопределённым, отстранённым от одного субъекта (и в этом отстранении «я» обнаруживает само себя не как абсолютное, а как нечто, чем оно не является), но при этом он (объект) соотнесён с другим субъектом и в этом соотнесении он свою объектность теряет. Объект- это «не моё», «чужое». Складывается впечатление, что исторически было важно легитимировать такое разделение. И это предсказуемо привело к появлению концепции «бытия как обладания», а в социальном блоке – «концепции общества потребления», где субъект вырождается из сущности в принцип. Причём в «принцип ущербности». Номинальный субъект здесь становится «присутствием-обладанием», а номинальный объект- формой отличия одного присутствия от другого. При своей номинальности и фиктивности, такое разделение в эпоху модерна имело и свои плюсы. Социальные, антропологические концепции Нового и Новейшего времени почти всегда имеют его в своей основе. Естественная среда, социальный мир до недавнего времени успешно описывались на основе такого противопоставления. Активный, мыслящий субъект и мёртвая, преображаемая глыба материи (природной или социальной) – вот лейтмотив учений от мистиков и гуманистов ренессанса до концепций модернизации XX века. Совершенно не важно, какой тип индивидуального или социокультурного «Я» наделялся статусом субъекта, а кто оставался «за бортом» Эта ролевая игра продолжалась пока она давала наглядные результаты. Появление индивида и исторического типа мышления, появление класса буржуазии, развитие науки, техники как специфических целерациональных субъектных стратегий… Всё это очевидным образом требовало некое внешнее пространство своего применения и осуществления. Пространство обнаружения собственного превосходства. Возвышение себя за счёт принижения других. Как не вспомнить, что «просвещённые» государства Европы, ведя колониальную политику не торопились с модернизацией завоёванных территорий, и нередко сами поддерживали там феодальные, а то и рабовладельческие устои. В 20 веке в этой же канве говорили о внекапиталистическом мире и сбрасывании в него всевозможных социальных, экономических и прочих рисков. Заговорили о статусных характеристиках субъекта. Наконец появляется понятие «субъект стратегического действия». То есть не всякая активность «я» делает его субъектом, а только та, которая имеет проектную основу, отрабатывает определённый сценарий. Но кто создаёт сам сценарий? Самопределение «я» как субъекта не сможет его определить. Такая стратегия субъекта оказывается неустойчивой. «Я» превращается в норму реагирования на внешние раздражители и в конечном счёте происходит десубъективация. На индивидуальном уровне этот процесс фиксируется не только в рациональной, но и в психологическом аспекте.

1. Возникает чувство обособленности. Самосознание начинает доминировать над познанием и ситуативно подменять его. Мир рассматривается как нечто несовершенное, инертное, а главное опасное и разрушительное для «Я»

2. При потере связи с миром теряется адекватность восприятия. Отстранённость и нежелание воспринимать мир, воспринимать других как себя самого приводит к чувству превосходства.

3. Постулируется примат индивидуального над всеобщим.

Интересно, что такой процесс десубъективации даже на социальном уровне может выглядеть целесообразным, может иметь вид научного дискурса, а на индивидуальном уровне он кажется чем то гуманным, отсылающим к ценностям человеческого бытия.

Безусловно, нам сложно отказаться от ценностей современного человека. Нам проще что то напридумывать о нём и продолжать лицемерить. Но давайте представим как будет выглядеть современный человек и его ценности в глазах человека будущего? Вполне понятно, что нам не хочется видеть свою ущербность и мы загромождаем себя, свою эпоху всевозможной мишурой повседневности. Но эта мишура не может быть транслирована в будущее. Она «вписана в прошивку» сегодняшнего дня, а человек будущего её просто не разглядит. Зато разглядит отсутствие тех или иных элементов, само собой разумеющихся для его мира. И он мог бы оказаться снисходителен, как снисходительно усмехнётся современный исследователь, изучающий средневековые города, санитарную обстановку и уровень медицины в них. Да вот только есть один нюанс. Глядя на наш мир, человек будущего будет смотреть на него в контексте предшествующих эпох. И у тех «миров», далеко не лучезарных, тем не менее всегда была проектная основа. Мир осознавал свою ущербность и неполноценность и эпоха всеми силами пыталась её преодолеть. На это работали гении, на это работали ремесленники, за это клали свои головы солдаты. Мир подразумевал своё другое. И пусть со скрипом неотлаженных социальных механизмов и «хрустом миллионов костей» (потери населения модернизирующихся обществ Англии 17 века, Германии 16-17века- просто чудовищны и по некоторым оценкам достигают 30-40 процентов),но всё-таки двигался вперёд. И тут вдруг оказалось, что никакой проектной основы нет. Что обществу и индивиду больше ни к чему не надо стремиться. Нам теперь не нужно себя других. С чего же вдруг мы стали так самодостаточны? Самодостаточны настолько, что свысока с презрением и усмешкой смотрим на историю человечества. Современному человеку она теперь нужна только как череда примитивных картинок, демонстрирующим, что современный человек является венцом и конечным продуктом истории. Конечно он ничего не хочет знать о подлинной истории, о пробах и ошибках, загубленных в предыдущие века такими же обывателями, отцами –основателями современной ущербности.

Итак субъекту теперь не нужно внешнее, не нужен «он-другой», нужно тотальное самоопределение здесь и сейчас. «Я» полагает свою абсолютность и ничего за её пределами быть не может. Но интуитивно чувствует свою ограниченность если не в пространстве, то во времени. Рационально оно принимает, что было время, когда оно(«я») ещё не существовало и будет время, когда оно уже не будет существовать. Допущение собственной смертности разрушает абсолютность субъекта. К ущербности в пространстве добавляется обречённость во времени. Но опытным путём идею собственной смерти «я» может принимать только при одном условии: оно воспринимает смерть другого, как нечто, что настигнет его самого. Это означает, что он вынужден воспринимать другого как самого себя. Он может лгать себе ежемоментно о своей абсолютности и что он подлинный единственный субъект. Но в этом случае у него не было бы идеи собственной смерти. Но тут перед лицом одной только возможности собственного небытия ему оказывается не до шуток и не до пафоса собственной сиюминутной самодостаточности. И индивидуальное тут же уступает место всеобщему, возвращается адекватность внутреннего по отношению к внешнему, обособленность теряет смысл. Перед лицом собственного небытия, которое и противостоит субъекту (а вовсе не объект) приходится быть честным. Таким образом «небытие» снимает противоречие «я-другой».

Снять противоречие- мало. Нужно утвердить «я» в качестве субъекта. А значит нужно присвоить ему определённые свойства, которые сделали бы его деятельность упорядоченной и целенаправленной. Так, мне кажется что современное понятие «субъект общества потребления»- изначально лживо. Если создаётся последовательность ситуаций, при которых потребитель не имея внутреннего целеполагания и системы действий просто отыгрывает постоянно переписываемые сценарии социальных действий, то и называть его субъектом- было бы ошибкой. Субъектом является здесь тот, кто создаёт систему потребления и может изменять его по своему усмотрению. Мы приходим к очевидному факту. Субъект сплошь и рядом берётся на веру как нечто целостное и неделимое. В то время как необходим структурный анализ субъекта, определение субъектности, как совокупности свойств. Ирония состоит в том, что структурный анализ удобней всего проводить в отношении разрушающейся системы. Пока она целостная и работает, заглянуть «внутрь «сложно. Словно боишься повредить отлаженный механизм. Создаётся ощущение сакральности, мистического принципа работы системы. Возможно именно это ощущение утрачивается студентом-медиком, впервые участвующим в процедуре вскрытия. И хочется задать вопрос: кто за всю историю философии занимался «препарацией субъекта»? Кто подробно рассматривал его как структуру? Конечно, ведь тогда бы утратилось мистическое и очень приятное ощущение себя как чуда, себя как сверхбытия, себя как противопоставления убогому и пассивному миру объектов. Мы - цари мира, которого нет и совершенно не хотим знать о том, что мы есть на самом деле. Нас всё устраивает. И в эту игру можно было бы играть и далее, но потеряв проекцию себя-другого и впервые не имея образца себя будущего, субъект стал разрушаться, теряя один компонент за другим. Не столько структурный, сколько функциональный подход позволил увидеть проблему. Когда в целом ряде сфер деятельности человек и общество в целом перестали справляться с задачами, которые были им по силам раньше при, казалось бы, меньших возможностях, тогда и стали возникать вопросы.

Ну во-первых, чётко проявила себя оппозиция человеческой воли и человеческих желаний. Как на индивидуальном уровне, так и в областях общественной жизни: экономической, политической. Психология не стала усматривать в этом структурно-генетические элементы субъекта, философия до недавнего момента и не пыталась. А между тем тут не только умножение сущностей и переход на другую площадку субъектно-деятельностной реальности. Здесь ещё момент, связанный с проявлением мотивационной и нормативной основы существования субъекта. Где то в перспективе он неизменно должен приводить к проблеме свободы. Зачем она нужна субъекту? Свобода поддерживает его жизнь или наоборот разрушает? Свобода от чего? От объективной нормативности природы, общества или от другого субъекта? А может оказаться и так, что подлинная свобода- это свобода от себя самого, собственных структур, отдельных элементов собственного «я». Тогда какие элементы сдерживают меня, оказываются привходящими и посторонними? Какие привнесены культурно-знаковым контекстом, а какие не отличить от самой сути субъекта?

Во-вторых, из крайности психологизма есть риск впадать в крайность рационализма. Когда субъект сводится к субъекту познания. Не важно к кому мы апеллируем: к Канту, Декарту или даже к Аристотелю. Складывается впечатление, что был осуществлён сознательный отход от изначальной проектной основы человека как субъекта. Изначально любая теория познания (начиная даже с контекста мифа)- это не только система описания, объяснения мира, но также техника управления и овладевания им. Система как с прямой, так и с обратной связью. К ней должны были сводиться все возможные методологии отдельных наук. И что же теперь? Утрачен даже тот малый праксиологический момент, который был в классической метафизике, претендующей на некую «память об абсолюте». Но его вытеснили в околофилософскую мистику, ничем не заменив. «Вялое описание-согласие» говорит не «что», а «как», сводя всё к познавательным аспектам и самого субъекта. Даже если мы действительно можем редуцировать к ним всю возможную реальность, то разве мы хоть немного проявляем структуру столь милого сердцу Декарта «я»? Или хотя бы укрепляем его статус в бытии? Вовсе нет. Наоборот, мы неизбежно начинаем двигаться в сторону постмодернистского разрушения субъекта.

Проблема в том, что всякий анализ субъекта- по сути самосознание. А рассматривать себя как структуру оказывается непросто. Каким образом, к примеру, можно думать об объектах собственной памяти и желаниях? То есть помимо того, как «это» будет припоминаться и желаться. Какой структурный элемент или механизм субъекта может это осуществить? Словно некое активное «я» отрывается от других сопутствующих себе компонентов субъектности, которые вроде бы без него и не существуют. И смотрит на них со стороны. Когда «я» воспринимает некую объективную реальность опытным путём, и память, и желания, и воля- все они как бы вместе и заодно. А тут при интроспекции субъект разваливается под собственным взглядом. Словно усмотрение его структуры, истинного его строения- губительно для него. Да и что, собственно говоря, смотрит? Что невозможно «сбросить на другую сторону» и сделать объектом? «Мыслю – следовательно существую…» Но разве мысль меня есть я сам? Декарт понимает, что это некая внешняя активность. И может оказаться, что подлинное «я» вообще оказывается в стороне и не зависит ни от мышления, ни от восприятия.

Те структурные компоненты субъекта, которые мы можем выявить и определённым образом рассмотреть заслуживают серьёзного анализа в будущем. Но и при поверхностном рассмотрении проявляется ряд интересных моментов. Кратко обозначу лишь некоторые из них. Воля- не имеет качественных различий у различных субъектов-носителей. Выступая экстенсивной величиной, она разниться только количественно и по степени воздействия на другие компоненты субъекта. Последнее- самое интересное. При воздействии (подавлении и согласовании) на другие компоненты «я», воля выступает как чистый субъект, демонстрируя вспомогательность и вторичность других элементов. Если другие элементы (память, желания, привычки-стереотипы) часто выглядят как внешние инсталляции, то воля проявляет себя как источник (не важно внешний или внутренний) или инструмент воздействия на них.

Желания по своей природе ещё более интересны. По сути они представляют собой двойные изображения. Первая картинка- изображение наличного фрагмента реальности. Вторая- просматриваемое через первую условно должная реальность. Второе изображение всегда отстранено в будущее. Между этими двумя изображениями возникает напряжение от противоречия. И желание- это стремление его снять. В век потребления и развития таких областей как маркетинг изучение и управление желаниями- одна из важных задач.

Инвентаризация субъекта- это анализ наших возможностей, взгляд в будущее и стремление избежать ошибок прошлого. Многие моменты здесь ещё заслуживают самого глубокого анализа.

Дата добавления: 2015-08-29