Dream Again. Глава 3. Пророк.

Dream Again. Глава 3. Пророк.

(Сергей Давыдов)

Все было на своих местах: прожектор, стул, трибуны, полные людей и уютный полумрак, окутавший зал. Только теперь все присутствующие, включавшие мужчину в сером растянутом свитере, стоявшего чуть поодаль от луча света в центре смотрели на молодого парня, упавшего замертво, так и не дошедшего до своей цели. Мгновение назад все услышали его смех, после которого ноги парня подкосились и он, словно марионетка, брошенная хозяином, остался без сил и сознания.
Кажется, он пошевелил рукой и с трибун стал слышен шепот. И точно, он поднимает голову, свет прожектора перемещается в его сторону и всем становится виден его шрам на щеке, в таком освещении четко выделяющиеся на лице. Шепот становится еще громче, но вот он встает, резко и уверенно, и на лице его сияет ухмылка. Машет рукой, и луч света отдаляется обратно, к петле, а парень оглядывает помещение, щелкает пальцами и из стены появляется и исчезает тень, теперь возле него оказывается еще один стул, маленький и невзрачный, он выглядит на фоне всего скорее как трон, нежели нелепый и неуместный здесь предмет мебели.
— Что все это значит? — так прерывается пауза, которую никто не смел нарушить. Каждый присутствующий поворачивает взгляд на мужчину, который не вписывается в представление. Зачем он здесь? Он лишний, его стоит убрать отсюда, по крайней мере на трибуны, он не принимает участие в представлении.
Это чувствовал каждый, уверенность здесь возникала от каждой мысли, которую навязывал всем парень, выступавший режиссером, единственным актером и абсолютно всем действием, развернувшимся перед зрителями. В зале раздавался гул, и парень, выдерживающий паузу, наконец заговорил, снова заставив всех замолкнуть:
— Ты увидишь. Что ты там мне про выбор сказал?
— Откуда я мог знать? Хотя все это.. Это ведь просто невозможно. Что ты задумал?
— Если я скажу тебе раньше времени, ты начнешь меня ненавидеть. Может ты все-таки дашь мне показать все так, как я вижу?
— Ты делаешь все один?
— А ты как думал? Я ценю этот замысел! Это самое дорогое, что у меня есть, это спасет меня, это избавит меня от того ужаса, который я в себе поселил. Чтобы додуматься до него мне пришлось столько пережить, мой путь к нему и каждая мысль, что была на моем пути есть его составляющая. Ты еще думаешь, что я смогу кого-то в это посвятить, не показав результата таким, какой он в моих мыслях?
Зал, окружавший теперь уже двух героев имел свою силу. Он олицетворял свободу, от реальности, от скованности, от неуверенности. Здесь не стоило думать, чтобы подобрать слова, здесь мысль сама рвалась наружу, словно выбирая самостоятельно слова для лучшего выражения. Здесь не составляло труда играть свою роль, здесь можно было ее познать так, как в мире реальном было невозможно.
Каждый на трибунах мечтал попасть в центр зала хотя бы на несколько секунд. Сказать что-нибудь, внести свою лепту, доказать, что в нем есть нечто, что поразит всех, выразить самое яркое, что он носит в себе, но без приглашения никто не посмел бы даже встать и нарушить диалог, что развернулся между участниками представления.
— Ты точно понимаешь, кто я такой? — странный вопрос для того, чье лицо скрыто тенью. Как бы мужчина не повернулся, куда бы не смотрел, лицо его было скрыто, словно черной маской, плавно спускавшейся на шею.
— Да, и чего ты ждешь? Когда все закончится ты узнаешь меня так, как не довелось узнать никому. Начнем?
Расценив молчание как согласие парень кивает и с трибун спускается первый человек, окруженный завистливыми взглядами. Вид его вызывает смех - спущенные, широкие джинсы, бесформенная куртка, шапка, увеличивающая размер его головы. Лицо отсвечивает многочисленными железными кольцами, шипами и прочими сбивающими с толку деталями.
Он выходит и становится прямо под свет прожектора, но словно случайно, мнется и не может остановить свой взгляд ни на чем определенном.
— Здравствуй, Грэг, — в интонации парня, обосновавшего своеобразный трон слышится издевка, словно он разговаривает с ребенком.
Грэг молчит, но быстро кивает и возникает чувство, что он не может сказать ни слова.
— Грэг, ты ведь знаешь, что делать? То же, что ты делал и там. Просто будь собой, Грэг. Ты можешь идти.
Тот снова кивает, делает пару шагов назад и исчезает из вида. Люди на трибунах взрываются смехом - подумать только, у него был шанс, у него была возможность оставить свой след, показать что-то, а он? Насколько он забавен на вид, настолько он оказался смешон на проверку.
Под такую шумиху выход следующего героя остался почти незамеченным, опомнились все лишь, когда силуэт девушки быстрыми шагами оказался в центре действия. С Грэгом ее объединяло то, что поведение тоже не могло не показаться странным. То задирая голову вверх в возвышенной, богемной манере, то пряча лицо, боясь прямых взглядов она уверенно, крепко стояла под лучом света, ожидая, пока к ней обратятся с вопросом.
— Где ты этих наркоманов набрал? — недоуменно спрашивает мужчина, по прежнему в стороне наблюдающий за постановкой.
— Нет, тут все сложнее, — смеется парень и тут же обращается к гостье. — Ничего не хочешь сказать?
— Хочу! — с придыханием произносит она. Видно, что ее эмоции рвутся наружу и мешают сконцентрироваться, но она продолжает. — Я просто хотела, чтобы никто не узнал! Ему нельзя было верить! Он, он слабак, он не смог бы держать это при себе. Я не знаю, зачем ему доверилась, но я привязалась, я не могла поступить с ним также, как и с..
— Заткнись. — голос парня неожиданно холоден. — Ты придержи это все при себе, ясно? Твоя задача сбивать его с толку, ты вольна делать все, что захочешь, главное, будь возле него постоянно. Особенно тогда, когда он все потеряет. Ты меня поняла?
Она снова смотрит куда-то вверх и словно не слышит вопроса.
— Алина!
Вздрагивает, словно облитая холодной водой.
— Ты меня поняла?
Кивает, также быстро, как несколько минут назад Грэг на этом самом месте.
— И будь более вызывающей там. Ему это нравится. Кому, как не мне это знать.
Несколько шагов, и Алина остается лишь воспоминанием.
— Ну, кто там следующий? Моя любимая троица!
Вниз спешат, толкаясь, три девушки, поглядывая друг на друга с откровенной злобой. Всех троих что-то связывает во внешности, но черта неуловима взгляду, все три имеют хитрый, наглый взгляд и норовят обогнать соперниц, чтобы первыми добраться в центр зала.
— Да, вы точно такие, какими и должны быть, — парень наслаждается их гонкой, откинувшись на спинку стула. — Но вам я ничего сказать не дам, с ним будете разговаривать. Вас в свое время вдоволь наслушался. Вы свою задачу знаете, кажется даже, что в вас это природой заложено.
Зал снова смеется, подыгрывая в припадке подхалимства.
— Вы покажете ему, насколько прекрасен может быть мир, все трое! И общими же усилиями убедите его, что он ошибался. На вас самая большая надежда, и вы это знаете.
Выслушав наставления и они удаляются, сливаясь в один силуэт перед тем, как исчезнуть.
— О ком ты говоришь? — не унимается мужчина с вопросами.
— Смотри, и сам все поймешь.
Стена перед ними не стена больше, а огромный экран, мгновенно поглотивший внимание присутствующих
— Постой, это же ты!
На экране режиссер действа быстрым шагом идет, подкуривая сигарету на фоне серого, туманного города, преследуемый девушкой, что с трудом его догоняла, но пока еще была ему незаметна. Догоняла, решаясь его окликнуть, но смелости у нее явно еще не хватало.
— Не совсем. Я им был. Эй, ты! — кричит куда-то вглубь зала, обращаясь к трибунам. — Ты достойно справился. Он запятнал себя смертью.
Там, вдалеке встает еще один человек, поправляя длинные волосы.
— Да, у меня получилось, — кричит в ответ, но спускаться не собирается. — Правда я до последнего надеялся, что ты ошибаешься.
— Я не могу ошибаться в нем. Кажется мне, что и в тебе я не смогу ошибиться. Ты пытаешься замедлить процесс. Я понимаю, что ты хочешь посмотреть, но мне нужен выход. И нужен как можно скорее.
— Прояви уважение к нему. Ты точно понимаешь, на что его толкаешь?
— Я имею на это право.
— Уверен? Ты ведь больше.. Да знаю я, что ты хочешь это в секрете оставить. Но уверен ли ты, что новый путь стоит начинать с этого?
— То есть ты теперь нас обоих будешь воспитывать?
Разговор набирал негативные обороты. Никто не понимал, что значит их разговор, но ясно было, что сейчас что-то решается. И что слова нынешнего собеседника имели вес.
— А кто сказал, что я должен быть только на твоей стороне?
— Я. Потому что только мне все здесь и принадлежит.
— Тогда делай все сам.
— Делаю. Ты — часть меня.
— Мы все можем выйти из под твоего контроля.
— Ты хочешь начать прямо сейчас? Тогда не будет тебе никакого представления.
— Поэтому я подожду. Знай просто, что я не должен во всем тебе подчиняться. Но я могу подсказать тебе твои ошибки, если ты дашь мне насладиться происходящим. Не торопись.
— Ну что же, — театрально задумывается, сжав руки в замок. — Тогда твое место рядом со мной?
Морщась от громких аплодисментов новое действующее лицо спускается вниз и занимает место рядом с самопровозглашенным режиссером. Стульев теперь пять, и мужчина со скрытым маской лицом занимает себе место.
Аплодисменты утихают и все внимание обращается на экран.

Третья запись.
Первым осознанным желанием в поисках своей цели явилось потребность поговорить с выдуманным Богом. Это долго бродило по чертогам моих мыслей на основе информации, которую я получал с самого рождения. Перед этим мне пришлось, казалось, сотню раз убедиться, что мысли мои чисты, не имеют под собой злости на что-либо, что успело произойти со мной как с человеком, вносящим частицу себя в течение жизненных событий. Это было нетрудно. Какой может быть труд в том, чтобы отвергнуть любые эмоции, когда ни одной не подпускаешь ближе, чем тебе нужно?
Хотя, как замечаю все чаще, для многих людей тяжело сделать даже такой маленький шаг по направлению к поискам себя. Есть то, что было, и это тебя не устраивает. Есть будущее, и тебе нужно подобное в него не пустить, и сделать такой шаг необходимо откинув все, что тебя с прошлым связывает, будь то люди, принимавшие в нем участие, события, которые происходят от таких людей, ведь на самом только ты во всем виноват.
Каждый из людей внес лишь часть истории, которая с тобой произошла, главной проблемой своей истории являешься именно ты, а значит, чтобы не пустить в продолжение истории то, что было следует разрушить себя. Итак, если твоя история важнее тебе своей личности, если ты решаешь идти до конца с желанием увидеть, как развернется твоя жизнь, пусть даже прежний опыт будет состоять в том, чтобы весь его и отринуть, открой однажды глаза совершенно другим персонажем.
Вспомни все, что было, хорошее то было или плохое. Есть две категории, заложенные в нас изначально, без серых тонов и поправок, "хорошее", что идет от чистых мыслей и "плохое", где ты позволял себе приглушать такую чистоту, но даже от них не стоит отталкиваться. Представь, что только сейчас ты осознанно мыслишь, а все, что было до этого момента твой сон, который стоит забыть также, как и любое случайное сновидение, которое стыдно вспоминать тебе самому. Да, местами сон был забавный такой, местами, быть может, он заставит задуматься, откуда подобный фарс вообще взялся у тебя в голове, но не более того, дальше ему забираться не позволяй, ведь только теперь, помни, теперь ты не спишь. Повторяй себе это в момент любого сомнения, отталкивайся от правильной, осознанной мысли.
А теперь позволь себе подумать. Вот с таким фильтром, раз за разом все вокруг будет иметь все больше исходов, которые ты считаешь логичными.
Но и дальше ты смотришь, ты ведь не животное. Понятное дело, что ты бьешь себя мыслями о смысле и цели своих поступков, стыдиться тут нечего. Только это для тебя теперь логично, пусть единомышленников теперь все труднее найти. То есть да, у этого парня что-то есть в голове, но... Это его голова, а это моя. Невозможно настолько доверять чьим-то мыслям. Тем более какого-то парня. Но да, у него что-то есть там.. в голове.
Смотришь ты, но слишком назойливо мелькает идея, имеющая самую большую силу у человечества. А ты, как его часть, волей-неволей вникал всю жизнь в эту идею, на которую во все времена тратилось больше всего человеческого внимания.
Идею того, что есть у людей цель. Причем у всех, а значит и у тебя.
Тебе говорят, что есть где-то Бог. Умело так доказывают и долго, их преимущество в том, что правда измеряется количеством людей, которые в нее верят. Обходят приверженцы идеи явные ее недостатки аккуратно, помалкивая в нужный момент, но тогда, когда выгоднее всего высказаться молчания себе не позволят. Будь то явная несправедливость, примеры, когда их правда попросту опровергается реальностью, что угодно, всегда есть на что списать неудобные обстоятельства.
Даже обвинения к самим приверженцам будут бесполезны, от того из них, кто проиграет, всегда можно откреститься. И данное слово здесь наиболее уместно.
Так почему бы не попробовать самому во всем разобраться. Представь перед собой выдуманного Бога, он перед тобой и обоснован как существующее не сильнее, но и не слабее, чем у тех, кто представлял его себе до тебя. Поговори же с ним, как с частью себя, ведь в любом случае он твой создатель, а ты его часть.
Что приходит на ум? Что может придти на ум? Наверное явный для тебя сейчас вопрос — вот по таким и правилам, что ты нам дал, и нужно жить?
Тобой заложены корни плохого и корни хорошего. Из пустоты ничего не появлялось. Разве на тебе нет ответственности, той же, что лежит на нас при создании новой жизни? Твое молчание значит то, что ты успел нам сказать положением дел в мире, который нам дал?
Проверка? Но если я захочу поступать правильно всегда, так, как может велить любая разновидность твоей идеи я не выживу. Если я буду одним из немногих, кто учтет каждое правило, тем, кто никогда себя не обманет в уверенности и преданности идее, то смысл всего в том, чтобы вообще не наступать в дерьмо под именем жизнь. И дерьмо все это именно по логике твоей идеи.
Что ты можешь мне сказать, мой выдуманный Бог? Я должен сыграть по тем правилам, в которых уже убедился?
Если так, то идеалы прежние, светлые на прежний взгляд уже больше, чем наивностью и страхом не кажутся.
Но игра может стать интересной.

А дневник становился все менее понятным, но все более интересным. Третья запись заставила меня сидеть в ступоре долгое время, сидеть сначала, затем ходить из стороны в сторону, сравнивая ее со словами пафосного приятеля, швырнувшего в меня бутылкой, давшего мне силу и оставившего одного с таким привычным теперь непониманием происходящего.
Она же не давала мне выйти из комнаты, словно назойливо намекая на что-то, что следовало понять перед тем, как снова отправляться в события сна, снова заниматься бессмысленными делами в окружении бессмысленных персонажей, подаренных мне моим больным разумом. Больным, и в этом я не сомневался, ведь написанное в тетради явно принадлежало человеку с большими проблемами.
На что я надеялся, когда прыгал? Явно не на то, что даже смерть здесь возвращает на начальную точку пути. Но быть может людям из небоскреба повезло также, как и их убийце, что снимало с меня вину.
Да плевать на них, я буду продолжать гнуть свою линию, они все плод моего воображения, и некого жалеть. Отринутая мысль вернется в другом проявлении, а каждого здесь, в этом мире, более чем моей мыслью назвать нельзя. Возможно чем-то производным, но суть остается сутью — все они не должны сдерживать меня в поступках, и все мои проблемы только от того, что сон чересчур затягивается, принимая самые извращенные обороты. Дальнейшее в тумане, но я не боюсь, ведь даже смерть здесь теперь нереальна.
В комнате моей ничего не менялось, те же стены, та же мебель, та же еврейская звезда над головой. Никто не тревожил, хотя я и слышал, как Грэг хлопает дверью, чиркает зажигалкой, двигает стул, снова усаживаясь на подоконник в поисках опоры для ног. Сколько я здесь, понятия не имею. День, два или три. Но сегодня наступило время, когда я снова попробую выйти и следовать указаниям дневника.
Бар. Если в реальном мире я нашел некую радость, то следует надеяться, что и сон меня без нее не оставит.
Грэг встречает меня в коридоре, пихает на кухню, усаживается за стол и долго пристально смотрит прямо в глаза. На нем все та же нелепая шапка, на лице все тот же танец скованности — некоторые вещи не меняются, тем самым внушая нам уверенность в надежности окружающего. И будет такая уверенность такой же нелепой, как и то, что нас в ней убеждает.
Так я и держу его взгляд, я отсутствую и погружен в привычнные странные рассуждения, я туманное присутствие, я немое суждение о вещах, я — бесконечное погружение в свое "я".
Ну а друг мой, вперивший в меня глаза, мой воображаемый друг в моем воображаемом мире и близко не понимает моего выражения лица. Казалось бы, хотя бы в своем сне мы должны получить то, чего не хватало нам в жизни, но и здесь, и здесь все...
— Тут твоя приходила, — начал наконец он. Он знает, что со мной можно разговаривать, иметь общие дела, в чем-то от меня зависеть, но понимать не может, и, скорее всего, не хочет. Ну а для меня это просто безграничная свобода в действиях, не нужно соответствовать образу, который я успел отложить в его мозгах, я совершенно свободен и ничем не обязан по крайней мере с отдельно взятым человеком. Было ли так в реальности?
— Кто?
— Сказала, что ее зовут Алиной. Помнишь, она тебе дневник принесла? Ну та, что ждала еще возле двери.
Алина... Вот как. И да, она все-таки пришла. Невовремя я со смертью экспериментировать начал.
— Ты что ей сказал?
— Что нет тебя, — ухмыляется Грэг. — Я и не знал, что ты здесь. Взял и пропал. Мало ли, куда тебя там занесло. Я к чему.. Она мне рассказала, где дневник взяла.
— Ну, — тяну я. — На скамейке.
Но он мотает головой и медлит с ответом.
— Говори уже!
— Дневник возле окна был.
— Какого окна?
— Наверно того, с которого ее брат выпрыгнул.
Ждет. Сейчас я, по его мнению, выдам что-то, что даст ему сделать обо мне выводы. Эх Грэг, знал бы ты, насколько ты и мысли твои мне раскрыты. Бросил бы все и бежал бы отсюда, никто не допустит себе быть настолько открытым другому человеку. Хотя, возможно, я сужу по себе. Так и ты, друг мой... Если только не память моя.
А какие выводы вообще можно сделать? Предположим, брат этой стервы берет дневник, читает его, поднимается наверх со своим дебильным оскалом и прыгает вниз, хотя считанные минуты назад не намеревался ни на что подобное. Странно? По виду его точно нельзя было сказать, что парень последние свои минуты живет, что последние взгляды бросает на мир и что прощался он со своей сестрой, когда смотрел ей вслед.
Если делать выводы, то только о дневнике. Но Грэг сидит передо мной, живой и здоровый, значит ли это, что он настоящий, живой человек? Ведь он тоже его читал, и подобно тому парню в первую же нашу встречу должен был прыгнуть, или же завершить свое пребывание здесь другим способом. Тогда либо в Грэге я ошибался, что слишком сильно бьет по моему самолюбию, либо дневник таит в себе еще не одну загадку.
— Это все странно, — говорю ему и себе. И, возможно, дневнику заодно.
— Ага.
Нет, больше ты от меня не получишь. Снимает шапку и чешет голову, представляя мне на обозрение гнездо блеклых и жирных волос.
— Эй, ты только не показывай голову своим воздыхателям, хорошо? Их ряды поредеют.
Смех рвется из меня, и он вскидывает обиженный взгляд:
— Пошел ты! И не мои они.
— Ну да, ну да.
— Я серьезно, — в голосе его теперь новая нотка, горькая, еле уловимая нотка, которую он тщательно пытается скрыть. — Они скорее твои.
— Как? Они ведь даже не знают меня, имени моего не знают! Как они могут мной восхищаться также, как тобой? Что ты несешь?
Но мне приятно, я понимаю, что он не врет, и хочу, чтобы он утолил мое любопытство. Хочу, чтобы сказанное им еще более потешило мое самолюбие.
— А кто вообще знает твое имя? Пойдем с нами сегодня, к развалинам? Там все и объясню, так будет очень долго.
— Каким еще развалинам?
— Недавно высотка упала. Все уверены, что это что-то значит. Ну знаешь, вроде как высшие силы.. Слышал крики, что так дьявол приходит в наш мир. Здание, говорят, обрушиться просто так не могло и... они смешные, люди здесь. Но мы этим словам верим, знаешь сколько людей там было? До сих пор вытаскивают. Но у нас свои мысли, мы тебе все расскажем. Пойдем?
Высшие силы, дьявол, куча погибших людей.. Зачем я вообще выходил. Но как там сказано в дневнике? Игра может стать интересной?
— Пойдем. Мне еще в бар вечером нужно, с ним все в порядке?

По сторонам было страшно смотреть с позиции человека, глазам которого предстала часть города, подверженная людской суматохе, реву двигателей бесчисленных машин, разгребающих завалы, собирающих останки массивного здания в другие машины, которые пробивались через толпы зевак и увозили эти останки из поля зрения.
Люди оживленно что-то выкрикивали, бросались к серым бетонным блокам с торчавшей арматурой, отгонялись водителями, трусливыми пареньками в оранжевых робах и оттаскивались своими же друзьями. Кто они были, зачем они здесь, вытаскивали они своих знакомых, родственников, просто ли пришли поглазеть? Ведь внезапное падение наделало уже очень много шума, обросло слухами и разбавило жизнь царства Морфея. Хотя, все равно мне кто и зачем, я пытался не потерять спину Грэга в толпе и старался смотреть на все со своей позиции.
Старался себя убедить, что с этой позиции на все можно смотреть куда проще. Можно толкнуть локтем и его, склонившегося над громадным блоком, прислонившего ухо в попытке услышать сквозь крики голос застрявшего в глубинах груды обломков страдальца, голос крика о помощи. Ее можно толкнуть и ее подругу, если они будут мешать мне пройти, потому что в своем воображении можно не стесняться поступать без помех совести или жалости. В конце концов, можно обрушить на них хоть еще здание, хоть целый город и даже если не будут они мне мешать, так, от скуки. Я могу это сделать и мне ничего не мешает.
А завтра я научусь делать и куда более интересные вещи, и буду наслаждаться своим сном до самого его конца. Не стоит пускать в себя корни сожаления, стоит сохранить свой разум чистым от выдуманных препятствий, встреченных на пути.
Озираюсь, пытаясь увидеть конец завалам, с каждой минутой убеждаясь, что обрушение я сотворил идеальное. Ни одна другая декорация не пострадала, каждый из обломков упал не ближе, чем на метр к близким небоскребу зданиям, деревьям, столбам и прочему, что прикрывалось серостью там, где очертания скрывались от взгляда. Я был словно в старой видеоигре, и локации, недоработанные за ненадобностью были неумело и наспех заштрихованы туманом, густым и блеклым, отталкивающим от себя внимание.
Грэг явно был здесь не первый раз, судя по тому, как он успешно лавировал между постами рабочих и, казалось бы, непроходимыми грудами пыли, стекла и бетона. Он на мгновение замедляет шаг и его смех на ходу заставляет меня взглянуть туда, куда была повернута его голова. Яркая вывеска дома, который нам приходится миновать почти вплотную в обход дымящейся кучи, совсем недавно бывшей офисной мебелью гласила: "Кафе. Отель. Да что угодно, ведь нам нужны Ваши деньги!"
— Деньги? Здесь уже и валюта появилась?
— Ага, — кричит мой проводник, не сбавляя шаг. — С этого момента есть.
И что это значит?
С толку сбивает противная рыжая особа, из ниоткуда всплывшая прямо на моем пути и получившая от меня толчок в плечо. Слышу ее вскрик от неожиданности, но даже не останавливаюсь посмотреть на ее падение, боясь не успеть за Грэгом. Сколько же вас здесь, и каждый норовит лезть под ноги! За очередным поворотом обнаруживается площадка с разбросанными на ней кусками здания, причем настолько аккуратно, что создавалось впечатление, будто все их перетащили сюда для достижения симметрии. Кончалась площадка желтой лентой, закрывающей путь к еще одному завалу впереди.
На бетоне тут и там располагалась молодая компания, представляющая собой друзей Грэга (или моих?).
Парень, швыряющий камни в сторону огораживающей ленты, представлен мне Грэгом как Киф, и он даже не смотрит в мою сторону. А это в свою очередь вызывает у меня удивление, ведь мне, помнится, обещали показать моих фанатов, а эта реакция подобным и близко не пахнет.
Еще один парень, Андрей, смотреть на меня прямо стесняется и лишь убедившись в моем присутствии находит весьма интересным рисунок на земле, который он сам же нарисовал считанные секунды назад. Обычный крест с двумя перекладинами, пусть и неожиданно ровный для символа, нарисованного неизвестно откуда взявшейся здесь тонкой древесной веткой.
Этот, единственный здесь, постеливший кусок какой-то бумаги перед тем, как сесть на бетон, Павел. Он изучал меня не одну минуту, но когда наши глаза встречались улыбался дружелюбно, но улыбка его казалась мне натянутой и фальшивой, не искренней, а умелой, отработанной перед зеркалом сотни раз.
Девушка, которая улеглась на свой блок, свесив русые волосы до самой земли именовалась Марией, смотрела она на меня откуда-то снизу пока я поворачивался к Грэгу с вопросом:
— И это все?
— Сегодня да, да и перед тобой те, кто ни одной встречи не пропускает..
— Эй! — кричит Андрей. — Смотрите! Там, слева!
Все обращают свои взгляды вслед движению его руки.
Там, кашляя и раскидывая в разные стороны мусор из завала вылазил ребенок, пока еще незамеченный рабочими, давно забросившими этот участок. Никто из нашей компании к нему не спешит, но мальчик неплохо справляется сам и предстает перед нами наконец в полный рост. Одежда на нем изорвана, но ни одной раны не видно, он совсем не пострадал, только лишь бетонная пыль лежит на нем таким густым слоем, что разглядеть его лицо почти невозможно. Он сутулится, хромает и идет в сторону ближайшего ревущего экскаватора, наверно не соображая даже, что происходит. На вид ему лет пять, может и больше, я сужу о его возрасте только из его роста. Я гашу в себе желание броситься ему на помощь и наблюдаю, как группа людей его все-таки замечает, возглавляемая женщиной, с криками о помощи стремящейся его спасти от угрозы, с которой он уже справился.
Мальчик сильно сутулится, наверно спину он все-таки повредил, хотя я не представляю даже, как ему повезло выжить. За секунду до того, как женщина подхватывает его на руки мальчик поворачивается на нашу компанию, останавливает взгляд, как мне кажется, на моей персоне, и весь оставшийся видимый моим глазам путь он молча, без слез и визга смотрит и смотрит в мою сторону, вызвав недоумение даже у моих новых знакомых. Женщина тоже замечает нас, кивает старику в робе и он устремляется к нам:
— Что вы делаете тут? Марш домой, здесь опасно!
— Ты прав, опасно! — влезает Грэг. — Везде опасно! Он скоро придет!
— Так, а ну-ка! — останавливается старик. — Не бери много на себя. Иди, иди отсюда! Своей дорогой иди, и молчи,чтобы тебя миновало!
— А как ты думаешь, кто сможет его остановить? — девица с длинными волосами поднимает голову. — Мы перед тобой.
Старик делает нелепое движение, похожее на попытку перекреститься и, спотыкаясь, идет за подмогой. Компания резко встает, со свистом и смехом тянет меня за собой и мне ничего не остается, как следовать вместе с ними подальше от этого места.
Сколько крови на моих руках, волнует ли это меня?

— Вот так и выходит все, вся эта молодежь растет, отталкивается от чего-то, отвергает все то, что их со старостью связывает, пусть именно там и есть все ответы на вопросы, которые они себе задают. Опираются, значит и создают себе новое время, полное новых ошибок, тех, что прежнее поколение могло бы предупредить, но кто из них слушать будет?
Да, я снова в баре. Отделившись от компании, занявшей себе свободный стол в глубине зала, я сел за барную стойку, надеясь снова послушать чьи-нибудь разговоры. Именно такие разговоры, наверно, и заставили меня сюда вернуться. Странно, что только сейчас не боюсь себе признаться, что дневник не выполнял своего обещания. Ничего я здесь не встречу, ничего и никого. Хотя, может такие диалоги и есть часть пути, уготовленного моим сном?
— И смотришь, вот тебе новое время, и все на своих местах, каждому своя роль уготована. Но есть ведь те, кто среди окружения всегда себя каким-то уродом чувствовал, и что они? Как, говоришь, они появились? Ну не были они приняты молодежью, так и видят они недостатки во времени новом, со злости, из обиды сначала, а потом их мозги только так и работают. И умеют они удивлять, впечатлять лучше других, ведь так, как они соображать никто и не может. И видит он все положение вещей лучше других, так значит и силы у него есть все положение это изменить?
Старик, что делился своими мыслями перед многочисленной публикой, имел весьма грустный взгляд, а во всем был типичным таким стариком. Кто будет вглядываться? Ну худощавый, ну опрятный, но не внешний его всем был интересен. Слова его имели свою магию, и когда с шеи его соскальзывает шарф темного оттенка, сразу несколько человек бросаются ему подать оброненную вещь. Шарф на миг попадает под освещение, и я вижу цвет, он зеленый. Кажется мне таким знакомым, но таким вещам не стоит удивляться, все ведь здесь собрано из моих воспоминаний. Был возможно такой старик в моей реальной жизни, быть может, даже кем-то мне приходился.
— Почему ты так узко мыслишь? — сам не замечаю, как выкрикиваю это в его сторону. Его публика вся теперь смотрит на меня удивленными глазами, надо же, какая дерзость.
— Узко? — вздрагивает старик.
— Именно. Ты изначально берешь жизнь как некий путь, конец которому где-то далеко. А что.. Что если жизнь это цикл, похожий на прошлый своими недостатками потому, что не может быть по другому? Что если изначально так было задумано? И почему бы больше внимания не обратить на хорошее, что было в прошлом цикле и с радостью хорошее заметить такое в новом? Ну а если лично тебе не повезло, просто надеяться, что в следующем тебе найдется место? Уроды твои тогда не избранные, они самые что ни на есть уроды.
Замечаю Марию, ошарашенно наблюдающую наш диалог, подмигиваю. Оглядываю недоуменную зрительскую толпу старика, никто из них точно ничего не понял, а вот он тухнет на моих глазах. Падают плечи, опускается голова прямо на стойку, к его стакану с горячительным напитком. Кто знает, может он и умрет, как мысль, как вопрос, нашедший наконец свой ответ.
Мария пропускает меня, пытается что-то сказать, но мне не до нее, и она помогает людям удержать старика, сползающего со своего стула. А мне стоит проверить свою догадку. Шарю взглядом по всем столам и нахожу юношу, скомканно пытающегося рассказать свои мысли двум своим друзьям. Они для меня не имеют значения, по этой же причине не имеют они и внешнего вида, простое присутствие, и меня это совершенно не удивляет. Нагло двигаю стул и сажусь, ни слова не говоря. Парень удивленно на меня смотрит, но мое появление заставляет его наконец нормально заговорить.
— Знаете, для каждого в мире найдется своя ниша, каждому для описания своей сути доступны слова, кем-то уже сказанные до него. Пусть они и чужие, и его собственное описание было бы куда удобнее и правильнее, но кто нас готовит к этому? Своими жизнями большинство теперь не приносит нового, теперь отдельно взятый человек являет собой смесь чьих-то образов, источник которых более невозможно найти. Есть у личности два пути в таком представлении - мыслить или подбирать мысли, и давать их кому-то еще. Дальше больше - предугадывать пользу своих мыслей или сеять ими хаос, какой убедительный в своем выражении, такой и губительный своей бессознательной природой. Но в такие дебри я пока не лез, мне важно было стать тем, кто создает новое, но такой возможности я не имел. Такое желание было, возможно, несколько корыстным, я знал, что во всех вещах в жизни я не буду хорош так, как хотелось бы, но собрать из себя личность было необходимо. Тогда сам собой в голове возник путь, при котором некая часть моего существования идти будет идеально настолько, что будет удовлетворять мои терзания и поиски, давая силу прощать себя за слабость в любой другой своей деятельности. Но желание есть, а возможности нет, перебраны сотни вариантов, представлен любой исход, и так, как мне жить необходимо для избежания нынешнего состояния никогда не получится. Все мои мысли, весь мой опыт и запал, вся тяга к жизни уходят впустую, очередная нелепая жизнь, очередной неудачник с дешевыми мыслями.
На то время, пока он говорил я словно превратился в единый орган, созданный лишь для слуха и обдумывания его слов. И сейчас, когда он замолчал, пряча глаза, я часто моргаю, заново привыкая к обстановке. Мощно. Но меня опять тянет говорить, и на лице моем теперь самодовольная улыбка, коей я больше не управляю.
— Если идея твоя ценная, та, которую ты людям хочешь показать, так храни ее, даже если ничего другого не остается. Понимаешь?
Он кивает, все еще боясь поднять голову. Он сломлен, он сказал то, что боялся говорить всегда, но то, что всегда сказать мечтал.
Я продолжаю:
— Не позволяй ничему ее убить, твою идею. Это будет сложно. И когда появится возможность, подай ее. Но будь готов к тому, что ты слишком рано начал ее в себе носить, и обманывал себя, когда ее прорабатывал, всю жизнь. И когда тебе нужно будет свою идею подать, готов будь и публику свою привести в состояние, подобное тому, когда твоя идея тебя впервые впечатлила. Что, здесь уже сложным все кажется? Тогда можешь смело ее душить прямо сейчас.
Ха.
Та девушка, в углу, не может не привлечь мое внимание. На лице ее усталость от происходящего, даже легкая ненависть, но по мне она проводит пару взглядов лишь вскользь. Девушка настолько красива, что именно к ней я и не подойду, я не хочу испортить ее своими словами так, как испортил прошлых собеседников. Белая челка постоянно отбрасывалась изящным движением головы, глаза несмотря на выражение лица были бездонны, да, даже с такого расстояния. Самые приятные нашему глазу выглядят так, будто всю жизнь жили в нашем воображении, и каждая черта ее лица была мне невыносимо знакома. Я не в силах был удержать образ ее в голове, и поворачиваюсь на нее каждые несколько мгновений, пытаясь удержать каждую деталь в памяти.
Направляюсь наконец к столику со своей компанией, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не посмотреть, что стало с парнем после моих слов. Вижу, как Мария оживленно рассказывает Грэгу о моих диалогах со случайными знакомыми.
Что из себя этот бар? Что из себя я?
— То, что она говорит правда? — сходу задает вопрос Грэг, когда я сажусь, улыбкой встречая все пары глаз, направленные на меня.
— Думаю, что да.
— Тогда все это подтверждает то, о чем мы хотели с тобой поговорить
— "Мы"? — невольно переспрашиваю.
Кажется, она снова взглянула на меня. Или нет?
— Да, я попробую объяснить сам, - говорит он, а я слышу: " Я убедил их, и они согласны со мной во всем. Так что теперь то, что я говорю, должно иметь для тебя больший вес."
— Рассказывай — говорю, и он слышит: — "Попробуй"
— Я думаю, что мы не зря пришли в этот мир. Твой дневник, двойник. Мы двое для чего-то сюда призваны, и теперь я вижу, что мы с тобой имеем свою силу над этим миром. Знаешь, такую, как кто-то еще. Кхм, как тот, кто обрушил небоскреб.
Я слышу: "Ты имеешь силу, и я хочу немного себе присвоить. У меня есть публика для начала, но ты мне нужен. Потому что сам я пока ничего не могу. Я нашел нам даже красивую цель, в которую поверит каждый, кому небезразлично то, что случилось с погибшими людьми в том здании."
А что бы ты сказал, Грэг, зная, что это я все сотворил?
— Ну, — сдерживаюсь я. Куда она делась?
— И кажется мне, что мы должны противостоять тому, кто это сделал. Только представь, сколько людей там было! Представь, на что он еще способен! Да, мы пока не знаем, что за мир вокруг нас, но даже если это сон, люди вокруг — они ведь реальные! Ты ведь разговаривал с ними, ты знаешь!
Ага, один из них вот что-то пытается мне доказать прямо сейчас.
— Мы видели твоего двойника, мы в тебя верим! — не выдерживает Андрей.
— Твой дневник, он всех в дрожь бросает! — кричит Мария.
— Ты им показал? — тихо произношу я, и мой голос их пугает. Все, она уже успела вернуться. Да, в этот раз она определенно посмотрела на меня. Почему ее лицо не запоминается мне, почему мне приходится постоянно на нее смотреть?
И только Киф осмеливается нарушить тишину:
— А ты не хотел, чтобы мы смотрели? Тебе жалко? Очнись, вы с Грэгом, вы...
— Я, значит, для вас пророк? — стараюсь все также тихо говорить.
Люди всю жизнь носят маски. Кто-то носит неосознанно всю жизнь одну и ту же, чуть более умным хватает разума менять их время от времени, я же всегда ни одну не показывал до конца и снимал от отвращения к себе. Но маска пророка или бога, может быть она стоит того?
— Вы все пустышки, Грэг, — несомненно, это мои слова. — И ты, и хватит себя обманывать.
— Да с чего ты?! Да, я не нашел двойника, но с чего ты взял, что у нас обоих должно быть что-то оттуда, из реальности? Это просто.. Это намеки какие-то, да!
— Нет. И попробуй мне доказать обратное, кретин.
Пошли вы все. Даже если вы в чем-то правы, для своего пути я найду тех, кто будут правы во всем. Потому что путь свой я хочу сделать идеальным.
Дверь хлопает за моей спиной, я быстрым шагом ухожу и закуриваю сигарету. Привычка убеждает в том, что все в порядке даже тогда, когда вокруг царит хаос. Привычка — островок чего-то, что не меняется при любом раскладе, что бы я не чувствовал, не переживал, как бы раздавлен, или, наоборот, воодушевлен не был, она остается со мной.
Складывается ощущение, что меня в чем-то пытаются убедить, хотя это уже очевидно. Кто и зачем? Для чего мне вручили такую роль и как от нее избавиться? Возможно ли это, и..
— Эй, — такой приятный голос за спиной. Кажется, меня кто-то дергает за рукав.
Оборачиваюсь и вижу ее, та самая девушка с лицом, которое невозможно оставить в памяти.
Как? Что происходит? Она шла за мной?
— Мы в баре том виделись, — указывает за спину. — Меня Эван зовут.
Она чуть ниже меня, держится немного скованно, стесняется, вся из себя сейчас слабость, но такая приятная слабость.
— Да, я.. я помню.
— А тебя..?
— Имя? Я его...это долгая история.
— Расскажешь мне ее как-нибудь? — она смеется, и ее слабость рассеивается, но я еще более ей поражен. — Мы могли бы с тобой еще увидеться, да? Я знаю красивые места здесь.
— Да, конечно! — черт, как же я нелепо теперь выгляжу. Кто заставлял меня так резко выкрикивать эти слова?
Улыбка ее значит, что она видит, как выглядел сейчас я. Но значит она, что все, что она видит во мне, ей нравится.
— Только вот нам придется сделать это прямо сейчас, - наверно, такой смелостью я обладаю только во сне.
Улыбка ее значит, что таких слов она и ждала.

Дата добавления: 2015-08-29