Еще одна вспышка — и несущая смерть пчела насквозь пронзила огромного косматого охотника, бежавшего рядом с Серой Волчицей. Третий, четвертый выстрел, пятый — и вот Казан почувствовал, как его словно обожгло: пуля человека задела ему кожу на плече.
Три волка были настигнуты ружейным огнем, но остальные уже начали разворачиваться вправо и влево. Казан же мчался прямо вперед. Верная его подруга неотступно следовала за ним.
Ездовые собаки оказались уже выпряженными, и, прежде чем добраться до человека, который стоял, держа в руках свое ружье за ствол, как дубину, Казану пришлось вступить в борьбу со сворой собак. Он дрался как бешеный, а Серая Волчица действовала своими клыками с силой и свирепостью двух самцов. Два волка прорвались вперед, и Казан услыхал ужасный, сокрушающий удар приклада. Для него это была все та же дубинка! Ему хотелось добраться до нее, хотелось добраться до человека, который держал ее в руках. Вырвавшись из дерущейся кучи собак, Казан прыгнул к саням. Он только теперь заметил, что на санях есть что-то живое. В одно мгновение Казан был уже там и глубоко вонзал свои зубы во что-то мягкое и поросшее волосами; он разжал челюсти, чтобы ухватиться получше, и вдруг услыхал голос. Это был ее голос! Казан замер и словно окаменел.
Ее голос! Медвежья шкура отлетела в сторону, и теперь при свете луны и звезд Казан ясно разглядел, что под ней скрывалось. Инстинкт в нем работал быстрее, чем мог бы рассудить человеческий мозг. Это была не она, но голос звучал похоже, и Казан понял, что здесь, на санях, он встретил не вражду и смерть, а то самое, что он покинул в мире по ту сторону гряды холмов.
С молниеносной быстротой Казан обернулся. Он укусил Серую Волчицу в бок, и та отскочила, удивленно взвизгнув.
Все события заняли не больше одного мгновения, но человек уже еле держался на ногах, отбиваясь из последних сил. Казан проскочил под прикладом ружья и кинулся навстречу стае. Клыки его врезались, как ножи. Он дрался так, словно силы его удесятерились, и Серая Волчица, верная своему Казану, видя, как он сражается со стаей, присоединилась к нему в этой непонятной для нее схватке.
Весь окровавленный, человек с трудом добрался до саней. Он с недоумением, ничего не понимая, смотрел на происходящее.
Когда все кончилось, Казан и Серая Волчица остались одни на равнине. Стая растворилась в ночном мраке, и те же звезды и луна, которые прежде сообщили Казану о данных ему природой правах, говорили ему теперь, что дикие собратья не станут больше откликаться на его зов.
Казан был весь изранен. Серая Волчица тоже пострадала, хотя и не так, как Казан. Он истекал кровью, одна лапа у него была сильно искусана.
Через некоторое время Казан увидел на опушке леса костер. Прежняя жизнь властно звала его. Ему хотелось приползти туда, почувствовать на своей голове руку женщины, как бывало там, в человеческом мире, по другую сторону гряды холмов. И он бы подошел к костру, взяв с собой Серую Волчицу, но ведь там был мужчина, враг.
Казан заскулил, Серая Волчица уткнулась своей теплой мордой ему в шею. Что-то говорило им обоим, что они теперь отверженные, что равнина, луна, звезды — все теперь против них. И они прокрались под защиту лесного мрака.
Казан был не в состоянии далеко идти. Когда он в изнеможении лег, до него еще доносился запах привала. Серая Волчица легла рядом, плотно к нему прижавшись. Очень осторожно она стала зализывать мягкие языком кровоточащие раны своего друга. Подняв голову к звездам, Казан опять тихо заскулил.
6. КАЗАН ЗНАКОМИТСЯ С ДЖОАННОЙ
На опушке кедрового леса старый Пьер Рэдиссон развел костер. Волчьи клыки оставили на его теле десяток кровоточащих ран, в груди поднималась давнишняя тупая боль, он знал, что она означает. Полено за поленом Пьер наносил дров. Он набросал их в костер столько, что от жара стала потрескивать хвоя соседних деревьев. Поблизости он сложил запас топлива на ночь.
Джоанна следила за ним из саней. В ее глазах еще застыл ужас, она дрожала, крепко прижимая к груди ребенка. Длинные густые волосы, словно темное блестящее покрывало, падали на плечи и руки. Она была уже матерью, но по ее молодому лицу вряд ли кто принял бы ее за взрослую женщину. А в эту страшную ночь она казалась маленькой испуганной девочкой.
Бросив на землю последнюю охапку валежника, Пьер, отец Джоанны, выпрямился, передохнул с трудом, а потом засмеялся.
— Да, милая, еле-еле вывернулись, — проговорил он. — Но надеюсь, нам никогда больше не придется быть так близко к смерти, как там, на равнине. А теперь нам тепло и хорошо, правда? Ты уже не боишься?
Он присел рядом с дочерью и отвернул мягкий мех, в который был закутан ребенок — малютка Джоанна. Глаза Джоанны-матери сияли как звезды.
— Это дочурка спасла нас, — прошептала Джоанна-мать. — Когда волки бросились на тебя, один из них прыгнул сюда к саням. Сначала я приняла его за собаку, но это был настоящий волк. Он вцепился бы мне в горло, если бы не медвежья шкура. И тут девочка заплакала. Он сразу замер, и в тот момент я готова была поклясться, что это не волк, а собака.
— Это и в самом деле была собака, — сказал Пьер и протянул озябшие руки к огню. — Собаки часто убегают от людей и пристают к волчьим стаям. Но что бы ни было, собака всегда останется собакой. Пинки, побои, даже жизнь среди волков не могут изменить ее. Вот этот, например, — он принадлежит к стае, он пришел с остальными, чтобы убивать, но, когда увидел, что здесь люди…
— …он стал их защищать, — с волнением проговорила молодая женщина. — Да, он защищал нас и был так изранен, что едва уполз отсюда. Отец, а что, если он там умирает…
Пьер Рэдиссон поднялся. Он сильно закашлялся, но изо всех сил старался заглушить кашель, прикрывая рот рукой. Джоанна не увидела, что на губах отца показалось алое пятно. Она не замечала этого и раньше, все те шесть дней, пока они пробирались сюда из цивилизованного мира. А ведь именно из-за своего кашля Пьер так торопился в пути.
— Да, я и сам об этом подумал, — сказал он. — Пес был очень изранен и едва ли смог уйти далеко. Сядь-ка поближе к огню и не отходи никуда, пока я не вернусь.
Он вышел на равнину. На небе ярко светила луна, сверкали звезды. Неподалеку от опушки, там, где час назад их настигли волки, Пьер остановился. Ни одна из четырех собак его упряжки не уцелела. Снег был залит кровью, тут же валялись их окоченевшие трупы. Пьер содрогнулся при виде страшного зрелища. Что, если бы первую свою бешеную атаку волки обрушили не на собак, а… Что сталось бы тогда с ним, с Джоанной, с ребенком?
Пьер отвернулся и глухо закашлялся — на губах его снова выступила кровь.
Сделав несколько шагов в сторону, он обнаружил на снегу след той странной собаки, которая явилась вместе с волками, а потом, когда Пьеру казалось, что уже нет никакой надежды на спасение, кинулась на своих собратьев. Неясный след был скорее похож на широкую борозду, и Пьер Рэдиссон пошел по ней, ожидая в конце ее найти не живую собаку, а труп.
А Казан в это время лежал, настороженно прислушиваясь, в том защищенном месте у опушки леса, куда приполз после схватки. Сильной боли он уже не испытывал, вот только ноги совсем не держали его. Все тело его было словно парализовано. Серая Волчица лежала рядом и непрестанно нюхала воздух. До них доходил запах привала, а сквозь ветки елей и кедров виднелся отсвет костра. Казан чуял там присутствие двух существ — мужчины и женщины. Ему хотелось подползти поближе к огню, еще раз услышать голос этой женщины, ощутить прикосновение ее руки. Но рядом с ней был мужчина, а значит — дубинка и бич, боль и смерть.
Серая Волчица все теснее прижималась к Казану и тихо скулила, убеждая его бежать с ней глубже в лес. Наконец поняв, что он не в силах двинуться с места, она стала беспокойно кружить по равнине, и на снегу густо отпечатались ее следы. Она первой заметила Пьера Рэдиссона, идущего по их следу, и помчалась опрометью предостеречь Казана.
Казан тоже почуял, а затем при свете звезд увидел приближавшуюся неясную фигуру. Он хотел отползти, но едва смог пошевелиться. Человек подходил все ближе и ближе, и Казан заметил, как в руке его блеснуло ружье. Потом он услыхал глухой кашель и скрип шагов на снегу. Серая Волчица лежала рядом, оскалив зубы и дрожа. Когда Пьер подошел шагов на пятьдесят, она отползла поглубже в тень елей.
Клыки Казана угрожающе сверкнули, когда Пьер остановился перед ним. Огромным усилием Казан попытался подняться, но тут же снова упал в снег. А человек прислонил ружье к дереву и без страха наклонился над Казаном. Тот свирепо зарычал и чуть не вцепился в протянутые к нему руки. Но, к удивлению Казана, человек не схватился за ружье или дубинку, а снова, очень осторожно, протянул к нему руку и заговорил. Голос этого мужчины звучал непривычно для Казана, и Казан опять щелкнул зубами и зарычал.
Человек не уходил и все продолжал говорить. Один раз его рука в варежке коснулась головы Казана и успела отдернуться, прежде чем страшные челюсти настигли ее. Снова и снова человек протягивал руку, и трижды Казан почувствовал ее прикосновение, но не заметил в этом прикосновении ни угрозы, ни боли. Наконец Пьер повернулся и пошел назад по своему следу.
Когда Пьер скрылся из глаз и затихло шуршание его шагов, Казан заскулил. Шерсть у него на спине улеглась, он с тоской посмотрел на свет костра. Человек не обидел его, и Казану захотелось последовать за ним.
Серая Волчица вернулась и встала рядом с Казаном. Она стояла прямо, напружив лапы. Еще никогда не видела она человека так близко — если не считать того момента, когда несколько часов назад они нагнали бегущие по равнине сани. Ей трудно было разобраться в происходящем. Инстинкт говорил ей, что человек — опаснейшее существо и его следует остерегаться больше, чем самых сильных лесных зверей, метели, наводнения, мороза и голода. Однако этот человек не причинил зла ее другу. Она обнюхала голову и спину Казана — те места, которых коснулась рука, одетая в рукавицу. Потом Серая Волчица снова спряталась в чаще — она увидела, что с опушки опять движется что-то живое.
Человек возвращался, и вместе с ним шла женщина. Он остановился возле Казана, глаза его смотрели настороженно, но без угрозы.
— Осторожней, Джоанна, — предостерег он.
Джоанна опустилась в снег на колени, совсем близко от Казана.
— Пойдем, дружок, пойдем, — проговорила она, и голос ее звучал мягко и ласково.
Она протянула руку. Мускулы Казана дрогнули, он чуть-чуть подвинулся к ней. Глаза этой женщины светились тем же знакомым светом, той же лаской.
— Пойдем, — снова прошептала она, заметив, что он немного сдвинулся с места.
Она протянула руку, дотронулась до его головы.
Пьер стал на колени рядом с дочерью. Он что-то протянул Казану, и тот почувствовал запах мяса. Женщина между тем отошла, уговаривая его следовать за собой. Казан с трудом прополз два шага, и только тут Джоанна заметила его поврежденную лапу. Сразу забыв осторожность, она опустилась в снег совсем рядом с Казаном.
— Он не может идти! — воскликнула она. — Посмотри, отец, какая ужасная рана! Нам придется нести его.
— Я так и полагал, — ответил Рэдиссон. — Для этого я и захватил с собой одеяло… Ого! Ты слышишь?
Из темноты леса донесся негромкий жалобный вой.
Казан поднял голову и тихо заскулил в ответ: Серая Волчица звала его.
Каким-то чудом Пьеру Рэдиссону удалось обернуть Казана одеялом и донести до стоянки, не получив ни царапины, ни укуса. Ему это удалось лишь потому, что в продолжение всего пути Джоанна, держа один конец одеяла, свободной рукой обнимала Казана за косматую шею. Они положили его у костра, и немного спустя старик принес теплой воды, обмыл рану и приложил к ней что-то мягкое, теплое и приятное, а потом перевязал лапу тряпкой.
Все это было новым и необычным для Казана. Руки мужчины гладили его по голове, мужчина принес ему каши из отрубей, уговаривал его поесть. А Джоанна сидела рядом, упершись подбородком в ладони, и разговаривала с Казаном.
Потом, когда ему стало уже совсем спокойно и удобно и он перестал бояться, Казан вдруг услыхал непонятные звуки, доносящиеся из мехового свертка на санях. Он резко вскинул голову. Джоанна заметила это, быстро повернулась к саням, нагнулась над ними и стала что-то говорить и напевать. Потом взяла сверток на руки и отвернула меховую шкуру так, чтобы Казану было видно, что находится внутри. Маленькое розовое личико повернулось прямо к Казану. Высунулись крохотные кулачки, послышалось какое-то непонятное лопотанье, а потом малютка вдруг подпрыгнула на руках матери, засмеялась, завизжала от восторга. При этих звуках мускулы Казана расслабились, он подполз к ногам молодой женщины.
— Посмотри, ему нравится твоя внучка! — воскликнула Джоанна. — Отец, а как мы его назовем?
— Подумаем об этом завтра, — отозвался отец. — А сейчас ступай в палатку и ложись спать. У нас теперь нет собак, нам придется двигаться очень медленно. Надо будет выйти как можно раньше.
Уже у самой палатки Джоанна обернулась.
— Он пришел к нам с волками, — сказала она. — Давай назовем его Волк!.. Волк! Волк! — позвала она ласково.
Казан понял, что она обращается к нему, и подполз к ней еще на шаг ближе.
После того как дочь ушла в палатку, старый Пьер долго сидел на краешке саней, глядя в огонь. Казан лежал у его ног. Внезапно тишину вновь нарушил одинокий вой Серой Волчицы. Казан приподнял голову и заскулил.
— Она зовет тебя, друг, — сочувственно произнес Пьер.
И закашлялся, опять схватился рукой за грудь.
— Застудил легкое, — проговорил он, обращаясь к Казану. — Да, еще в начале зимы, у Фон-дю-Лака. Только бы мне детишек довезти до дому.
В безлюдной и дикой северной глуши люди часто привыкают говорить вслух сами с собой. А Казан навострил уши и смотрел внимательно — поэтому Пьер и обращался к нему, как к собеседнику.
— Надо доставить их домой, а кто, кроме нас с тобой, может это сделать? — сказал он, комкая рукой бороду.
Вдруг кулаки его сжались. Глухой, мучительный кашель снова потряс тело старого человека.
— Домой, — проговорил он задыхаясь. — А до дома еще целых восемьдесят миль. Только бы успеть, только бы дойти, прежде чем мои легкие совсем откажут!
Он встал, пошатываясь, подошел к Казану, На Казане был надет ошейник, и Пьер привязал собаку к саням. Потом подложил в костер несколько небольших поленьев и тихо вошел в палатку, где уже спала Джоанна с ребенком.
Несколько раз в эту ночь Казан слышал вдалеке голос Серой Волчицы — она звала своего исчезнувшего друга. Но Казан не откликался. Только перед рассветом, когда Серая Волчица подошла совсем близко к стоянке, он в первый раз ответил ей.
Его вой разбудил Пьера. Старик вышел из палатки, поглядел на небо, потом разжег костер и стал готовить завтрак. Он похлопал Казана по голове, дал ему кусок мяса. Скоро вышла и Джоанна, оставив спящую девочку в палатке. Она подбежала к отцу, поцеловала его, потом опустилась на колени перед Казаном и стала говорить с ним, будто со своим ребенком. Когда она вновь вскочила, чтобы помочь отцу, Казан последовал за ней, и Джоанна радостно засмеялась, увидев, что он твердо стоит на ногах.
Необычным было в тот день их продвижение на север. Пьер Рэдиссон сбросил с саней все, кроме палатки, одеял, провизии и мехового гнездышка маленькой Джоанны. Он сам впрягся в сани и потащил их по снегу. Кашель его раздавался непрерывно.
— Я всю зиму так кашляю, — солгал он, стараясь, чтобы Джоанна не заметила следов крови у него на губах. — Вот доберемся до места, тогда просижу дома целую неделю!
Казан, привязанный на цепи, следовал за санями. Каждый раз, когда сани останавливались, он обнюхивал крохотное существо, завернутое в медвежью шкуру. И каждый раз Джоанна тут же оказывалась рядом с ним. Дважды она похлопала его по лохматой, покрытой шрамами голове, и сердце Казана бешено прыгало от восторга, которого он, однако, внешне не выказывал.
Казан понял в тот день, что маленькое существо на санях совершенно беспомощно и очень дорого женщине, которая гладила его, Казана, по голове. И еще он заметил, что, обращая внимание на это маленькое, теплое живое существо, завернутое в медвежью шкуру, он доставляет большую радость Джоанне: ее голос звучит тогда еще нежнее и ласковее.
Вечером, разбив лагерь, Пьер Рэдиссон опять долго сидел у костра. Он не курил. Он неотрывно смотрел на огонь. Потом наконец встал, чтобы идти в палатку, где спали Джоанна и ребенок, но прежде наклонился над Казаном и внимательно осмотрел его рану.
— Завтра придется и тебе тянуть сани, дружок, — сказал он. — К завтрашнему вечеру надо во что бы то ни стало добраться до реки. Если не удастся…
Он не закончил. Его опять стал мучить кашель, который он изо всех сил старался заглушить. Взгляд Казана внимательно и настороженно следил за Пьером, когда тот входил в палатку.
Трижды за эту ночь Казан слышал из глубины леса зов преданной Серой Волчицы и каждый раз отвечал ей. К рассвету она подошла к стоянке. Казан почуял ее совсем близко и стал рваться с цепи и завыл, надеясь, что она подойдет к нему. Но из палатки донесся шорох — Рэдиссон пошевелился во сне, — и Серая Волчица скрылась.
Наутро лицо старика еще больше осунулось, глаза покраснели. Но кашель, уже не такой громкий и раздирающий, был похож на свист или хрип, будто в груди у него что-то сломалось. Пока Джоанна не выходила из палатки, Пьер часто хватался руками за горло.
Джоанна побледнела, когда заметила, как выглядит отец. Беспокойство в ее глазах сменилось страхом. Она бросилась к отцу на шею, а он рассмеялся и успокоил ее:
— Я сегодня совсем не так сильно кашляю. Уже проходит. Разве ты не знаешь, милая, — от кашля всегда слабеешь и глаза краснеют.
Совсем рассвело. День наступал холодный, мрачный, темный. До ночи Казан вместе со стариком тащил сани, а Джоанна шла сзади по колее. Рана больше не беспокоила Казана, он тянул со всей своей прежней силой. Старик ни разу не подстегнул его, а лишь похлопывал рукой по голове и спине. Становилось все темнее, в верхушках деревьев уже начинала завывать метель.
Темнота и надвигающаяся метель не заставили Пьера разбить лагерь.
— Мы должны добраться до реки, — повторял он снова и снова. — Мы должны добраться до реки… Должны добраться…
И он все подгонял Казана, но его собственные силы уже иссякали.
Когда в полдень Пьер сделал привал и развел огонь, повалил снег. Он падал сплошной белой лавиной, и на расстоянии пятидесяти шагов не было видно стволов деревьев. Пьер посмеивался, глядя, как Джоанна ежится и прижимается к нему вместе с ребенком. Они отдыхали только час, а потом Пьер снова запряг Казана и снова обвязал постромки вокруг своих плеч. Кругом царил безмолвный сумрак, почти как ночью. Пьер шел с компасом в руке, и наконец, уже к вечеру, они вышли к просвету в лесной чаще. Перед ними расстилалась равнина, и Пьер радостно указал на нее рукой.
— Река там, Джоанна, — проговорил он слабым, хриплым голосом. — Теперь можем сделать привал и переждать, пока уляжется метель.
Под густыми ветвями елок он установил палатку и принялся собирать хворост. Джоанна помогала отцу. Как только они напились кофе и поужинали мясом и поджаренным хлебом, Джоанна вошла в палатку. Без сил упала она на свою мягкую постель из ветвей пихты, завернулась вместе с девочкой в шкуры и одеяла. Сегодня она совсем не разговаривала с Казаном. А Пьер был рад, что она слишком утомилась и не осталась посидеть и поговорить у костра. И все же…
Внимательные глаза Казана заметили, как Пьер неожиданно вздрогнул. Потом встал с саней, подошел к палатке. Приподняв входной полог, он просунул внутрь голову и спросил:
— Ты спишь, Джоанна?
— Засыпаю, отец. Приходи и ты поскорее.
— Вот только докурю. Удобно тебе?
— Да. Я так устала! И спать очень хочется.
Пьер тихо засмеялся. Он держался руками за горло.
— Мы уже почти дома, Джоанна. Ты узнаешь нашу реку, Литл-Бивер? Если б даже мне пришлось оставить тебя сегодня одну, ты все равно смогла бы добраться до нашей хижины. Осталось всего сорок миль. Ты меня слышишь, Джоанна?
— Да, да, я знаю…
— Сорок миль, прямо вниз по реке. Тут не заблудишься. Надо только остерегаться полыньи.
— Отчего ты не идешь спать, отец? Ты же устал и совсем болен.
— Сейчас, только докурю, — снова сказал Пьер. — Джоанна, ты напомнишь мне завтра про полыньи? А то я могу забыть. Их легко различить, потому что снег и наст над ними белее и они пористые, напоминают губку. Не забудь… про полыньи…
— Хорошо…
Пьер, пошатываясь, вернулся к костру.
— Спокойной ночи, дружок, — сказал он Казану. — Пожалуй, пойду спать к моим малышкам. Еще два дня… Сорок миль… Два дня…
Казан наблюдал за ним. Изо всех сил он потянул цепь, и ошейник так сжал ему горло, что у него перехватило дыхание. Лапы и спина его подрагивали. В палатке, куда вошел Рэдиссон, спали Джоанна и ее ребенок. Казан знал, что Пьер не обидит их, но он предпочитал, чтобы старик оставался здесь, у костра, чтобы можно было лежать и следить за ним глазами.
В палатке было совсем тихо. Ближе, чем обычно, раздался зов Серой Волчицы. С каждой ночью она начинала выть все раньше и подходила все ближе к стоянке. Казану очень хотелось, чтобы она была рядом с ним в эту ночь, но он даже не заскулил в ответ. Он не смел нарушить странную тишину, царившую в лагере. Он долго лежал неподвижно, разбитый и усталый после дневного пути, но заснуть не мог. Пламя костра почти погасло, ветер в верхушках деревьев затих. Густые серые тучи стали уползать куда-то вдаль, будто с неба стягивали тяжелое покрывало. Опять засияли белым металлическим светом звезды. Мороз быстро крепчал.
В ту ночь Серая Волчица не долго искала стоянку. Как безмолвная тень, она шла по следу Пьера Рэдиссона. Казан вновь услышал ее голос уже далеко за полночь. Он настороженно поднял голову. Тело его было неподвижно, только мускулы странно вздрагивали. В голосе Серой Волчицы слышалась новая жалобная нота — нечто большее, чем простой зов; она извещала! И тогда Казан, одолеваемый страхом и одиночеством, поднял голову прямо к небу и завыл, как воют свирепые северные собаки у палаток своих только что умерших хозяев.
Пьер Рэдиссон был мертв.
7. СКВОЗЬ ПУРГУ
Рассвело, когда ребенок проснулся и своим голодным плачем разбудил мать. Она открыла глаза, откинула с лица волосы и увидела неясный силуэт отца в другом углу палатки. Он лежал очень тихо, и Джоанна порадовалась тому, что он еще спит — накануне отец сильно переутомился. Она еще с полчаса пролежала, шепотом разговаривая с маленькой Джоанной, потом осторожно поднялась, укутала дочку в одеяла и шкуры, оделась потеплее и вышла из палатки.
Было уже совсем светло, и Джоанна облегченно вздохнула, увидев, что метель утихла. Но холод стоял ужасный. Джоанне казалось, что никогда в жизни ей не приводилось бывать на таком морозе. Костер совсем потух. Казан лежал, свернувшись клубком и запрятав нос о собственную шерсть. При появлении Джоанны он поднялся, зябко встряхиваясь. Ногой, обутой в меховой сапожок, Джоанна разгребла пепел и угли, но в костре не оставалось ни одной искры. Прежде чем вернуться в палатку, она остановилась на мгновение около Казана и погладила его лохматую голову.
— Бедный Волк! — сказала она. — Надо было накрыть тебя на ночь медвежьей шкурой.
Она вошла в палатку. Тут она в первый раз при свете увидела лицо отца, и Казан вдруг услышал страшный, душераздирающий вопль. Джоанна упала отцу на грудь, сотрясаясь в безмолвных рыданиях, — даже чуткий слух Казана не мог уловить ни звука.
Внезапно до ее сознания дошли слова, сказанные отцом накануне вечером: о реке, о полыньях, о сорока милях, отделяющих их от дома. «Тут не заблудишься», — говорил он. Значит, он знал заранее!
Джоанна вернулась к затухшему костру. Сейчас ее занимала только одна мысль — надо разжечь огонь. Она собрала немного березовой коры, сверху положила несколько головешек и пошла в палатку за спичками: Пьер Рэдиссон всегда носил их в непромокаемой коробочке в кармане своей меховой куртки. Рыдая, Джоанна снова опустилась на колени перед телом отца.
Когда пламя разгорелось, она добавила еще дров — из тех, что собрал накануне отец. Огонь придал ей бодрости. Сорок миль по реке — и они дома! Ей предстоит преодолеть это расстояние вместе с дочкой и Волком, Она повернулась к нему и назвала по имени, положила ему руку на голову, повторяя: «Волк! Волк!» Потом дала ему кусок мяса, отогрев его сначала над костром, и растопила снег для чая. Голода она не испытывала, но, вспомнив, как отец заставлял ее есть по четыре, а то и по пяти раз в день, с трудом съела сухарь, кусок мяса и выпила горячего чая.
И вот наступила та ужасная минута, которой Джоанна так боялась. Она плотно обернула тело отца одеялами, перевязала веревкой. Потом погрузила на сани все оставшиеся одеяла и шкуры и поглубже уложила в них маленькую Джоанну. Свернуть палатку стоило ей огромного труда. Промерзшие веревки не гнулись, и, когда наконец Джоанна все же справилась с этой задачей, одна рука у нее была вся в ссадинах и кровоточила. Положив палатку на-сани, молодая женщина обернулась.
Пьер Рэдиссон лежал на своей постели из ветвей пихты, а над ним не было ничего, кроме серого неба и верхушек елей. Казан стоял неподвижно, принюхиваясь. Шерсть на спине его вздыбилась, когда он увидел, что Джоанна стала на колени перед завернутым в одеяла телом. Когда она снова подошла к Казану, лицо ее было бледно и будто застыло. Она окинула взглядом тундру — в ее глазах мелькнуло что-то чужое, пугающее.
Джоанна впрягла Казана и обернула вокруг своей тонкой талии постромки, как это делал отец. Они держали путь к реке, с трудом продвигаясь в глубоком, выпавшем накануне снегу. На полпути Джоанна оступилась и упала в сугроб. Одним рывком Казан был уже рядом с ней и дотронулся холодным носом до ее лица. На мгновение Джоанна сжала ладонями его косматую голову.
— О Волк, Волк! — только и сказала она.
Она продолжала путь, но видно было, что уже этот первый небольшой переход истощил ее силы. На льду снег был не так глубок, но зато ветер усилился и дул с северо-востока, прямо в лицо. Джоанна шла, низко опустив голову, и тянула сани в паре с Казаном. Пройдя полмили, она остановилась и в отчаянии заплакала. Целых сорок миль! Джоанна прижала руки к груди и, тяжело дыша, повернулась спиной к ветру. Ребенок спокойно спал. Она подошла к саням, заглянула под медвежью шкуру. Вид спящего ребенка придал ей силы, и она потащила сани дальше. Дважды на протяжении четверти мили она проваливалась в сугроб.
Они шли вниз по реке. Когда на пути встретился участок непокрытого снегом льда. Казан тянул сани один. Джоанна шла рядом; грудь щемило, лицо, казалось, колют тысячи мелких иголок. Она вдруг вспомнила про термометр; он показывал тридцать градусов ниже нуля. И сорок миль пути! Но ведь отец говорил, что она вполне сумеет пройти их и не заблудится, что она сможет добраться до дома одна. Джоанна не подозревала, что даже отец побоялся бы идти на север в такой мороз. К тому же ветер выл и стонал все свирепее, предвещая близкую пургу.
Лес теперь остался далеко позади, невидимый в сером сумраке ненастного дня. А впереди ничего, кроме беспощадной тундры. Будь рядом хотя бы деревья, сердце Джоанны не замирало бы от ужаса. Но кругом — только серая призрачная мгла: горизонт приблизился, как будто на расстоянии мили небо совсем слилось с землей.
Снег под ногами опять стал глубже. Джоанна все время высматривала предательские полыньи, о которых предостерегал отец, но вскоре поняла, что весь снег выглядит для нее одинаково. Да и смотреть было трудно — от стужи болели глаза.
Река расширилась, проходя через небольшое озеро, и тут ветер ударил с такой силой, что Джоанна еле передвигала ноги. Казану пришлось одному тащить сани. Теперь даже неглубокий сугроб был для женщины трудным препятствием. Она начала отставать. Казан медленно продвигался вперед, напрягая все свои силы. К тому времени, как они снова вошли в русло реки, Джоанна плелась позади саней по следу, проложенному Казаном. Она уже не могла тянуть вместе с ним. Ноги ее все больше и больше наливались свинцовой тяжестью. У нее была лишь одна надежда — дойти до леса, успеть дойти до леса. Если они не доберутся до леса в ближайшие полчаса, она не сможет идти дальше. Только мысль о ребенке заставляла ее двигаться вперед. Она упала в сугроб. Казан и сани представлялись ей темными туманными пятнами. И вдруг до ее сознания дошло, что они уходят. Они были всего в двадцати шагах, но Джоанне почудилось, что они уже очень-очень далеко.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |