Приключения Конан Дойла 1 страница

nonf_biography

Рассел Миллер

Приключения Конан Дойла

Артур Конан Дойл, создатель самого знаменитого в мире сыщика Шерлока Холмса, прожил долгую, насыщенную событиями жизнь, которая, как утверждает известный британский журналист Рассел Миллер, не менее увлекательна, чем приключения его любимого героя. На протяжении всей своей жизни Артур Конан Дойл писал письма родственникам и друзьям. В этих письмах — его успехи, поражения, раздумья о людях, тех или иных событиях политической и общественной жизни. Расселу Миллеру выпала большая удача — ему удалось погрузиться в частную переписку писателя, ранее недоступную специалистам. Основываясь на этих документах, он создает яркий, живой образ писателя, личности противоречивой, но удивительно обаятельной и талантливой. 1.0 - создание файла

Рассел Миллер

Приключения Конан Дойла

Предисловие

ВСЮ СВОЮ ДОЛГУЮ, НАСЫЩЕННУЮ СОБЫТИЯМИ жизнь сэр Артур Конан Дойл был на редкость усердным корреспондентом. Он написал тысячи писем — родным, друзьям, коллегам, знакомым. Он был из тех, кому проще было выражать себя на бумаге, а не в разговоре. Матери, которую он обожал, Артур отправил не менее полутора тысяч писем. В одном из них он, например, сообщал, что влюбился, и дальше продолжал держать ее в курсе мельчайших подробностей своего романа. Несмотря на то что жена его в то время была уже безнадежно больна туберкулезом.

Письма Конан Дойла, глубоко искренние и содержательные, позволяют проникнуть в его внутренний мир, и именно архив писателя составил костяк этой книги — первой биографии Дойла, основанной почти целиком на его собственных свидетельствах.

С архивом, однако, дела обстоят непросто.

Чтобы заработать денег, во время Первой мировой войны Дойл продал семь рукописей Красному Кресту. Затем, уже в 1922 году, еще шесть рассказов о Шерлоке Холмсе были выставлены на аукцион Американских художественных галерей в Нью-Йорке. После смерти писателя (7 июля 1930 года) все бумаги — рукописи, заметки, дневники, журналы и бесчисленная корреспонденция — хранились в его доме в Уиндлшеме в Восточном Суссексе. Он все завещал своей второй жене, и за последующие десять лет коллекция пополнилась также и ее записями и воспоминаниями.

Когда леди Конан Дойл скончалась в 1940 году, трое ее детей — сыновья Адриан и Дэнис и дочь Джин — вступили в права наследования. Но если Джин сделала блестящую карьеру, дослужившись до командира Женских королевских военно-воздушных сил, и получила титул леди, что соответствует мужскому “сэр”, то оба ее брата вели жизнь беспечных плейбоев, беззастенчиво транжиря наследство отца.

Адриан Конан Дойл, предпочитавший, чтобы его считали мотогонщиком и искателем приключений, был назначен душеприказчиком. В своем швейцарском загородном доме в Люцерне он, как это ни абсурдно, организовал музей Шерлока Холмса. Таким образом он вознамерился увековечить память отца, полагая вопреки очевидности, что тот сам и послужил прототипом знаменитого сыщика.

В конце сороковых годов Адриан предложил американцу Джону Диксону Карру, автору детективных романов, написать авторизованную биографию отца и предоставил ему доступ к архиву. Книга Карра “Жизнь сэра Артура Конан Дойла” вышла в 1949 году. В приложении были перечислены архивные документы, которые, впрочем, не сильно повлияли на содержание, — очевидно, издание осуществлялось под жестким контролем Адриана. А спустя десять лет французский критик Пьер Нордон написал о Дойле диссертацию и впоследствии опубликовал свой опус.

В пятидесятых — шестидесятых годах Адриан Конан Дойл периодически продавал рукописи отца, в основном в США, где уже сложился устойчивый спрос на архив писателя.

В 1969 году все оставшиеся материалы были подготовлены к тайной погрузке на корабль: Адриан намеревался продать их за огромную сумму богатому коллекционеру из Техаса. Но они не сошлись в цене, а спустя год Адриан умер от сердечного приступа. После этого все пятнадцать ящиков с личными бумагами Конан Дойла оказались в конторе лондонского адвоката, где им предстояло пролежать двадцать пять лет, пока продолжались судебные тяжбы между членами семьи.

Наверное, никто не был огорчен этим обстоятельством более, чем Ричард Ланселин Грин, один из крупнейших исследователей творчества Конан Дойла. Выдающийся ученый, член лондонского Общества Шерлока Холмса, он посвятил жизнь сбору материалов о Конан Дойле, имел репутацию блестящего остроумного рассказчика и обладал поистине энциклопедическими познаниями в данном вопросе. Он объездил весь мир, выступая с лекциями перед обществами поклонников Шерлока Холмса, а в 1983-м выпустил “Библиографию А. Конан Дойла”, которая была признана одной из наиболее полных и достоверных из всех существующих писательских библиографий.

Но главный труд своей жизни, то есть биографию Дойла, он не мог написать до тех пор, пока архив писателя оставался предметом споров между наследниками. Наконец, в 1990-м тяжба завершилась — умерли вдовы Адриана и Дэниса и наследство было поделено между Джин Конан Дойл и тремя кузенами: внуком сестры Конан Дойла Иды и внуками его брата Иннеса. Джин достались письма Дойла к матери, которые она завещала Британской библиотеке.

Ланселин Грин полагал, что библиотеке следует передать все бумаги писателя, и был крайне огорчен, узнав в начале 2004 года, что трое кузенов намерены продать свою часть архива на аукционе “Кристи”. В “Санди тайме”, в заметке, посвященной будущим торгам, было сказано, что с молотка пойдут письма У. Черчилля, П.Г. Вудхауза, Т. Рузвельта и О. Уайльда, а также кожаный бумажник А. Конан Дойла и его содержимое: дневник с рисунками, который он вел, когда служил врачом на китобойном судне в Арктике; нарукавная повязка с красным крестом — ее Дойл носил в Южной Африке во время Англобурской войны; и рукопись неопубликованного романа — его первого романа, написанного в середине 1890-х.

В ужасе от того, что все эти материалы могут разойтись по миру, Ланселин Грин организовал мощную кампанию, пытаясь предотвратить торги. Он привлек на свою сторону членов парламента, писал страстные письма в газеты и журналы, но все усилия оказались тщетны: за два месяца до открытия аукциона его нашли повешенным в собственном доме в Кенсингтоне. Полиция не установила причины смерти, но многие из друзей ученого полагают, что он покончил с собой от отчаяния.

Торги прошли в мае, как и было запланировано. Останься Ланселин Грин жив, он, вероятно, был бы рад — большинство наиболее интересных лотов приобрела Британская библиотека. А вскоре выяснилось, что Грин завещал свою собственную огромную коллекцию, куда вошли раритетные первые издания писателя, его письма и заметки, властям Портсмута — города, где Дойл одно время имел врачебную практику и где написал два первых рассказа о Шерлоке Холмсе.

Благодаря тому что все эти документы оказались в открытом доступе, а также любезности Чарльза Фоли, внучатого племянника Дойла, который сегодня является хранителем его литературного наследия, смогла выйти в свет эта книга. Несмотря на то что большинство писем Дойла сегодня хранится в Британской библиотеке, копирайт по-прежнему принадлежит его потомкам, и без разрешения Ч. Фоли, который предоставил мне неограниченный доступ к архиву, я не смог бы воспользоваться многими материалами.

Я также стал первым биографом, получившим доступ к собранию документов Ланселина Грина в Портсмуте, за что выражаю сердечную признательность Саре Спеллер, координатору проекта, которая провела много часов вместе со мной и моей женой, разбирая содержимое многочисленных коробок.

Я очень благодарен О.Д. Эдвардсу за его поддержку и помощь в работе над этой книгой, между тем как сам он это время трудился над биографией Конан Дойла.

Спасибо моему дорогому другу Ф. Норману, предложившему мне идею этой книги, моей жене Ренате, трудившейся со мной бок о бок, разбиравшей рукописи и документы, терпеливой, спокойной и неизменно проявлявшей отличное чувство юмора; я никогда не сумею выразить им свою признательность в полной мере.

Часть I

ВРАЧ

Глава 1

Гордость семьи и ее позор

ПО СТРАННОЙ ИРОНИИ СУДЬБЫ в Эдинбурге, где в Старом городе родился сэр Артур Конан Дойл (разумеется, задолго до того, как этот район был снесен), и по сей день нет памятника писателю, но зато стоит памятник его герою, знаменитому Шерлоку Холмсу — персонажу, который, по мнению самого его создателя, разрушил его серьезную литературную карьеру. Впрочем, ирония иронией, но в этом нет ничего удивительного: ведь из всех литературных персонажей на свете Холмс — наиболее популярный.

Достаточно взглянуть на орлиный профиль, охотничье кепи и трубку, чтобы узнать его. Его изображения украшают стены лондонской станции подземки Бейкер-стрит; Холмс смотрит на нас с сигаретных пачек и кухонных полотенец; он изображен на настольных играх, столовых приборах, почтовых марках, пивных этикетках, жевательной резинке; он персонаж компьютерных игр, он на упаковках таблеток и пачках с кукурузными хлопьями… Только Микки-Маус и Санта Клаус соперничают с ним в узнаваемости.

Его имя давно стало нарицательным, и в британской литературе популярней Холмса разве что только Гамлет. К нему относятся как к доброму знакомому Всем известно его знаменитое “Элементарно, дорогой Ватсон!” — правда, почти никто не знает, что на самом деле этой фразы нет ни в одном рассказе Дойла.

Его эксцентричная манера пришпиливать корреспонденцию к каминной полке карманным ножом и хранить табак в турецких шлепанцах — расхожий пример английского чудачества. Холмс неоценим для индустрии туризма, о нем знают 87 % всех иностранцев, приезжающих на Британские острова. Про Лондон и говорить нечего, недаром многие русские и японцы называют посещение Бейкер-стрит главной целью визита в английскую столицу. Более того, не иссякает поток писем, в которых наивные бедняги просят знаменитого сыщика разрешить их проблемы, — и это несмотря на то, что, даже будь Холмс реальным человеком, его давно уже не было бы в живых.

Разумеется, для многочисленных шерлокианцев Холмс — абсолютно реальная фигура. Реальная, но при этом культовая, и культ этот порой отдает мистикой. В мире насчитывается более четырехсот обществ Шерлока Холмса, их члены регулярно встречаются, чтобы поклониться местам, где обитал их великий детективный бог. Они бродят по лондонским кварталам конца XIX века, по той священной земле, где когда-то ездили кебы и клубился густой туман. Они одеваются подобно дойловским персонажам. С дотошностью судебных экспертов изучают так называемый “канон” — скрупулезно исследуют мельчайшие детали “жизни” Холмса, спорят о тех местах в рассказах, которые кажутся им не вполне внятными, а также анализируют вполне очевидные ошибки и несоответствия, которых тоже хватает в этих рассказах. Мало найдется в мире текстов, исключая, конечно, религиозные, которые были бы столь подробно разобраны, как эти канонические “предания о Холмсе”. Благодаря исследованиям шерлокианцев мы, например, можем узнать — если нам это зачем-нибудь понадобится, — сколько раз улыбнулся Шерлок Холмс. Сто три.

О Холмсе написано больше, чем о любом вымышленном персонаже, — гораздо больше, чем о нем написал сам Дойл.

И все это в попытке понять феномен его неиссякаемой популярности у каждого нового поколения читателей.

Пятьдесят четыре рассказа и четыре повести переведены практически на все языки мира, включая эсперанто. Создано великое множество фильмов, сериалов, радиопостановок, драматических спектаклей и даже балет. Количество “продолжений”, плагиаторских подражаний и прочих подделок под оригинальные тексты не поддается учету.

Во всех рассказах Дойла непременнно фигурирует находчивый, эксцентричный, великолепный, но — холодный и равнодушный сыщик, а также добродушный, невозмутимый доктор Ватсон, “довольно глупый приятель” Холмса (как однажды не слишком по-доброму отозвался о нем Конан Дойл). Простоватый Ватсон служит мишенью для едких насмешек Холмса, когда пытается проявить свои дедуктивные способности (“Великолепно, Ватсон! Сегодня вы просто блистательны!”), а порой и довольно жестких оценок (“В конце концов, вы всего лишь заурядный врач со скромной практикой, и притом средней квалификации”).

Но Ватсон по-настоящему верный товарищ. Его преданность вознаграждена лишь в последнем сборнике о Шерлоке Холмсе, в рассказе “Три Гарридеба”. Ватсон ранен, и Холмс наконец проявляет свои истинные чувства: “Крепкие, словно стальные, руки моего друга подхватили меня, — он оттащил меня к стулу. “Вы не ранены, Ватсон? Скажите ради бога, вы не ранены?” Да, стоило получить рану, и даже не одну, чтобы узнать глубину заботливости и любви, скрывавшейся за холодной маской моего друга. Ясный, жесткий взгляд его на мгновение затуманился, твердые губы задрожали. На один-единственный миг я ощутил, что это не только великий мозг, но и великое сердце… Этот момент душевного раскрытия вознаградил меня за долгие годы смиренного и преданного служения” [1].

Ватсон превосходно оттеняет Холмса; их партнерство породило массу подражаний, более, чем любой другой дуэт в мировой литературе, и в итоге сформировался жанр детектива, который процветает и поныне. Поначалу Конан Дойл и помыслить не мог, что создает настоящего колосса, идола культуры. Впрочем, когда он это осознал, то не испытал ни малейшей радости.

Дойл (Doyle) — занимает двенадцатое место в списке наиболее распространенных ирландских фамилий. Считается, что она происходит от гаэльского Dubh-Ghail (“темный чужеземец”). Так местные кельты звали викингов, появившихся в Ирландии более тысячи лет назад.

Однако в семье Артура Конан Дойла бытовали самые разные версии насчет фамильных корней. Сам Конан Дойл сначала считал, что его предки жили в Ольстере, но впоследствии придерживался точки зрения, что ирландские Дойлы были младшей ветвью стаффордширских, принявших участие в англо-норманнском вторжении в Ирландию в 1169 году. Есть и другая версия, согласно которой его генеалогическое древо уходит корнями в Понт-д’Ойли, местечко близ Руана во Франции, и к норманнскому семейству д’Ойли, в XII веке получившему собственный герб, а в 1066-м участвовавшему во вторжении в Британию. Действительно, в 1333 году Эдуард III пожаловал земли в графстве Уэксфорд (юго-восток Ирландии) некоему Александру д’Ойли. Но были в роду Дойлов и те, кто предпочитал вести его от Фолкса д’Ойли, соратника Ричарда Львиное Сердце.

Как бы то ни было, в ранних хрониках Ирландии никакие выдающиеся Дойлы не встречаются. Разве что в 1313-м повесили Эркюля Дойла — за то, что он спалил поместье Фермой. А в 1642-м некий Джеймс Дойл был обвинен в государственной измене.

Лишь в XVIII веке Дойлы набирают силу — среди них уже четыре баронета, епископ, а также знаменитый художник и карикатурист Джон Дойл. Уроженец Дублина (родился в 1797 году), он внес немалый вклад в историю мирового искусства и литературы, положив начало выдающейся династии: его потомки — единственные представители одной фамилии, упомянутые в Британском национальном биографическом словаре в пяти различных статьях, причем речь идет о представителях трех поколений подряд.

Предкам Джона Дойла пришлось нелегко, их род обнищал из-за жестоких законов против католиков и в 1762-м потерял свое последнее родовое имение в Уэксфорде. Когда родился Джон, его отец Джеймс Дойл значился в городском реестре как торговец тканями, проживающий на Эндрю-стрит, 15. Брат Джона Джеймс стал священником, а обе его сестры монахинями, но Джон остался “в миру” — во многом благодаря способностям к рисованию, которые обнаружились у него в раннем детстве. Свою первую награду он получил уже в восемь лет, затем учился в Королевской Дублинской школе рисования, где брал персональные уроки у итальянского пейзажиста Гаспара Габриэлли и миниатюриста Джона Камерфорда. В основном Джон Дойл рисовал лошадей — животных чрезвычайно любимых в Ирландии как тогда, так и теперь, — и в 1814 году, когда ему было семнадцать лет, три его картины с лошадьми были выставлены в Ирландском сообществе художников, что принесло ему несколько заказов. Сам заядлый лошадник, он часто охотился верхом и мог с удивительной точностью нарисовать лошадь даже по памяти.

Много лет спустя католический журнал “Манф” привел забавный случай из жизни Джона Дойла: посмотрев на чьего-то коня, он объявил, что тот очень похож на жеребца, когда-то виденного им в Дублине. И вскоре выяснилось: конь был прямым потомком того самого ирландца!

В феврале 1820 года, в возрасте двадцати трех лет, Джон Дойл обвенчался с Марианной Конан в церкви Святого Андрея в Дублине. Семейство Конан полагало, что они потомки древнего герцогского рода из Бретани, но, как и Дойлы, семья переживала трудные времена. Отец Марианны тоже торговал тканями в Дублине. (Некоторые утверждают, что молодоженов пригласили провести медовый месяц в замок Арундел, поместье герцога Норфолкского, первого лорда-католика в королевстве, но, поскольку замок к тому времени был заброшен и там никто не жил, это сомнительно.) Через год после свадьбы Марианна родила дочь Аннет.

В те годы Дублин мало что мог предложить честолюбивому молодому художнику. Решение Британии покончить с “ирландской проблемой” путем создания Объединенного королевства Великобритании и Ирландии радикально снизило статус Дублина. Прежде это был один самых богатых и оживленных городов империи, но уния положила начало долгому периоду упадка. Джон, подобно многим его соотечественникам, решил перебраться в Лондон, в надежде обрести лучшее будущее в этом крупнейшем мировом центре — политическом, финансовом и торговом.

По всей видимости, Дойлы с младенцем переехали в Лондон в 1822 году и обосновались в Северном Сохо, в доме номер 60 по Бернес-стрит. Тогда это был приятный район, весьма популярный среди писателей и художников. Имущества у молодых было немного. Они привезли с собой лишь несколько семейных реликвий: серебряное блюдо с выгравированным фамильным гербом Дойлов, медицинскую ступку — также с гербом и поясной портрет графа Стаффордского, якобы кисти Ван Дейка. Томас Вентворт, граф Стаффордский, был протестантом, одним из ближайших соратников Карла I. Он правил Ирландией с 1633-го по 1641-й, когда был казнен по ложному доносу. Каким образом в семью убежденных католиков Дойлов попал портрет знаменитого протестанта, неизвестно.

Приступы безумия короля Георга привели к тому, что в 1811 году его сын принц Уэльский был провозглашен регентом. Эти десять лет регентства стали своего рода судорожными конвульсиями георгианской роскоши и разгула, после чего наступила Викторианская эпоха.

Принц, или, точнее, Принни, как снисходительно называли его подданные, вел жизнь праздную и безнравственную. Его брак с Каролиной Брансвик оказался неудачным, и он обзавелся множеством любовниц, которые старели и толстели вместе с ним. В 1820-м Георг III скончался, и Принни стал Георгом IV Первое, что он попытался сделать, став королем, — это развестись с Каролиной, обвинив ее в супружеской измене. Начался скандальный судебный процесс, чрезвычайно позабавивший всю нацию и предоставивший обильную пищу карикатуристам.

Во многом благодаря Принни период регентства стал золотым веком политической карикатуры, беспощадно высмеивавшей его излишества. При тогдашнем весьма смутном понятии о клевете и отсутствии внятных законов на сей счет, все и вся могло стать предметом насмешки. Но карикатуристы вели честную игру: например, знаменитые Томас Роуландсон и Джеймс Гиллрей (они были близкими друзьями) не просто развлекали публику, но пытались влиять на общественное мнение и призывали к социальной справедливости, разоблачая политиков и продажных судей. В их рисунках, как и в жизни, контраст между роскошью богатых и убожеством бедных разителен. Светские дамы щеголяли нарядами и драгоценностями на балах, денди проводили дни в лондонских клубах, а рабочий люд все громче заявлял о необходимости политических и социальных реформ.

Когда Дойлы перебрались в Лондон, период регентства уже закончился. В Дублине молодой Джон Дойл обзавелся влиятельными знакомыми. Среди них были, например, маркиз Слиго, генерал сэр Эдвард Керрисон и граф Талбот, вице-король Ирландии. Но в Лондоне Дойл почти никого не знал. Одной из первых его работ стала серия рисунков “Жизнь скаковой лошади”, которые он создал, побывав на ипподроме в Ньюмаркете. После чего начал писать портреты выдающихся современников, большей частью по памяти. Успех ему принес портрет герцога Йоркского верхом на коне.

Но вскоре Дойл понял, что прокормить все разрастающуюся семью — Джеймс Уильям Эдмунд родился в 1822-м, а два года спустя Ричард — одними портретами невозможно. А поскольку карикатуры были очень популярны и востребованы газетами и журналами, то к этому жанру он и решил обратиться. Он начал ходить в парламент на открытые заседания палаты общин, непременно с блокнотом, и к 1827 году уже вовсю продавал карикатуры в разные издания, в первую очередь “Таймс”.

Его техника была совсем иной, чем у карикатуристов времен регентства, которые работали в резкой, часто вульгарной манере. Пародии Дойла были изящны, отлично прорисованы, высмеивали политиков и дельцов умно, никогда не опускаясь до грубой пошлости. Избегая политических пристрастий, Дойл занял позицию развлекающегося наблюдателя. Остро подмечая слабости политических и общественных деятелей, он посмеивался, но не язвил. Его скетчи были забавны, но лишены злости и уродливого гротеска. Проще говоря, он не нажил себе ни одного врага. “Мой дед, — уверял Артур Конан Дойл много лет спустя, — был джентльмен и рисовал джентльменов для джентльменов, и сатира его заключалась не в том, чтобы искажать лица, а в остроумном сюжете”.

Рисунки Дойла и сегодня считаются нагляднейшими свидетельствами того, как выглядели и вели себя знаменитости того времени. Свои работы он подписывал латинскими “Н. В.” и ревностно следил за соблюдением анонимности: он настаивал, чтобы его имя ни в коем случае не всплыло в печати, и отвозил заказы издателям в крытом экипаже, дабы никто не мог его выследить. И в салонах вскоре стали гадать, кто же так мастерски и так утонченно изображает государственных деятелей и светскую публику.

В семье Дойл бытовало предание: когда выходил очередной выпуск литографий за подписью Н. В., вокруг редакции собирались толпы народа, а по ближайшим улицам было не проехать из-за скопища карет и экипажей. В июле 1831-го Томас Маколей, только что избранный в парламент, писал сестре, что, ожидая приема у премьер-министра графа Чарльза Грея на Даунинг-стрит, 10, он прекрасно провел время, рассматривая карикатуры Н. В. — в приемной лежали две папки с его работами. “На каждом листе был граф Грей. Я здорово повеселился. Разумеется, я и раньше видел карикатуры Н. В., но тут мне попались совсем новые, все просто превосходные”.

Пренебрежение славой и нежелание раскрыть свое авторство привели к тому, что Дойл был куда менее известен, чем многие его современники. Вот что пишет о нем историк Д. М. Тревельян: “Этот художник оставил потомкам яркие, точные и забавные документы, в которых живо отражены виднейшие фигуры той великой эпохи”. А газета “Морнинг пост” утверждала, что к 1830 году карикатуры Н. В. перешли из разряда “предметов роскоши” в разряд “предметов первой необходимости”. Около шестисот листов графики Джона Дойла, посвященных ранним годам царствования королевы Виктории, сегодня хранятся в Британском музее.

В 1833-м супруги Дойл с детьми переехали на Кембридж-террас, 17 в большой удобный дом. Эта улица, обсаженная деревьями, расположена к северу от Гайд-парка. К тому времени к Аннет, Джеймсу и Ричарду прибавились Генри Эдвард (1827), Фрэнсис (1829), Аделаида (1831) и Чарльз (1832).

Часто приходили гости, многочисленные друзья Джона — писатели, политики, художники. Сэр Вальтер Скотт, Бенджамин Дизраэли, Уильям Мейкпис Теккерей, Данте Габриэль Россетти, Джон Миллиас, Эдвин Лэндсир и Чарльз Диккенс — все они сиживали за обеденным столом в гостеприимном доме Дойла.

В детском дневнике Чарльз Дойл так описывает одно из обычных воскресений: “День начался с того, что все дети, и большие и маленькие, Аннет, Джеймс, Дик, Генри, Фрэнк, Аделаида и я, к восьми утра пошли на мессу во Французскую часовню. Это означает — зимой пройти по Кембридж-террас, затем вверх по Эдвард-роуд, спуститься по Джордж-стрит… пару миль в темноте. И вернуться домой к завтраку около десяти. Потом день шел тихо и спокойно, пока в гостиной в восемь вечера не зажигали керосиновую лампу и свечи. Начали собираться гости, все больше известные литераторы и художники… Мы слушали прекрасную музыку: Аннет играла на пианино, а Джеймс на виолончели. В десять подавали ужин — холодное мясо и салат, а затем пунш. Тут мальчикам велели идти наверх, но, и лежа в постели, я слышал обрывки разговоров о самых интересных вещах часов до двух ночи…”

декабря 1839 года Марианна, обожаемая жена Дойла, внезапно скончалась — в сорок четыре года, от “порока сердца”. И он остался один с семью детьми, старшей из которых было восемнадцать, а младшему семь. Сестра Марианны Элизабет, а также ее брат Майкл Конан, незадолго до того получивший диплом адвоката, жили вместе с Дойлами на Кембридж-террас. Все заботы по хозяйству взяли на себя тетушка Элизабет и восемнадцатилетняя Аннет. Однако воспитанием мальчиков, рано проявивших художнические таланты, занимался отец. Выражалось это, например, в том, что каждую неделю они представляли ему иллюстрированный отчет о своей жизни. А по воскресеньям устраивался “просмотр”, когда дети приносили на суд отца свои работы. Обычно это были акварели на заданные сюжеты, в основном исторические.

Несмотря на внешнее благополучие, финансово семья жила на грани бедности. Исключительно популярные карикатуры за подписью Н. В. приносили совсем не много денег, и нередко Аннет (впоследствии ставшая монахиней) отсутствовала на ланче — чтобы остальным хватило еды. Но, как бы то ни было, мальчиков воспитывали должным образом, как истинных джентльменов: их учили фехтованию, танцам и музыке.

Возможно, чтобы заглушить горечь сиротства, пятнадцатилетний Ричард (по-домашнему Дикки) через два месяца после смерти матери взялся издавать иллюстрированный журнал, сегодня хранящийся в Британском музее. “Журнал Дика Дойла за 1840 год” — это забавные анекдоты, остроумные виньетки и наброски, в которых запечатлены истории из жизни семьи, рассказы о выходах в театр, оперу, зоопарк, Королевскую академию и Национальную галерею, а также смешные зарисовки из тогдашней лондонской жизни. Например, такая картинка: трое старших мальчиков — Джеймс, сам Дик и Генри — на уроке танцев (которые они терпеть не могли) выделывают бестолковые па, учитель играет на скрипке, а Аннет невозмутимо наблюдает за происходящим. Или рассказ о пантомиме, поставленной Фрэнсисом, в которой тот исполнил все роли: “Это было так смешно, что все буквально изнемогали от хохота, и я, право, не знаю, чем бы это закончилось, если б нас не позвали к ужину”.

Так что даже после смерти матери веселье и смех не покинули дом на Кембридж-Террас. В иллюстрированном отчете Дика отцу, датированном 17 июля 1842 года, изображается домашний концерт: Аннет и Аделаида играют на пианино, Дикки на скрипке, а “мастер Чарльз Дойл поет свою любимую песню “Доброй ночи, любовь, доброй ночи”, а также играет в четыре руки Non piu mesta [2]с мисс Аделаидой. Последнее привело публику в полнейший восторг, так что скромный юный джентльмен несколько раз порывался удрать со сцены, но, подбадриваемый восхищенными зрителями, был вынужден остаться.

К несчастью, Аделаида и Фрэнсис через несколько лет умерли: ей едва исполнилось 13, а ему еще не было 16 (причина их смерти неизвестна).

Вскоре после того, как в 1841 году был основан журнал “Панч”, Ричард и его отец стали рисовать для него карикатуры. “Защитник угнетенных, сурово бичующий любую власть”, журнал стал рупором нарождающегося среднего класса, и его направленность отлично сочеталась с сатирическими талантами Дойлов. Разом развлекательный и дерзкий, журнал, в частности, развернул кампанию против огромных затрат на содержание монархии, указывая, что только на принца-консорта Альберта ежегодно тратится 30 000 фунтов, между тем как на образование бедняков из бюджета выделяется лишь 10 000.

Политики также служили постоянной мишенью насмешек “Панча”, и в первую очередь премьер-министр сэр Роберт Пиль (Sir Robert Peel), которого издание именовало исключительно Sir Rhubarb Pill [3].

В 1843-м Дик Дойл проиллюстрировал знаменитое стихотворение Томаса Гуда “Песня о рубашке”, резко обличавшее капитализм и неравенство между богатыми и бедными. К 1848 году он делал уже почти треть карикатур в каждом номере журнала, а его обложка 1849-го, где изображен мистер Панч со своим псом Тоби, оставалась неизменной вплоть до окончания Второй мировой войны.

Однако в 1850-м в редакции возникли серьезные разногласия, которые привели к тому, что Дойл уволился: будучи, как и отец, убежденным католиком, он ушел в знак протеста против все возраставшей, как ему казалось, враждебности “Панча” по отношению к папе римскому. В том году папа Пий IX вознамерился создать в Англии архиепископство и двенадцать епархий, что в определенных кругах было воспринято как “папская агрессия”, и многие издания, включая “Панч”, решительно выступили в защиту протестантизма. Особенно возмутила Ричарда карикатура, где премьер-министр лорд Джон Рассел был изображен Давидом, поражающим Голиафа, в котором без труда угадывался Николас Уайзмен — видная фигура среди английских католических священников. Уайзмен был близким другом семьи, и Дик отверг все мольбы редакторов не уходить из журнала, пожертвовав при этом отличным ежегодным заработком в 800 фунтов.

Среди тех, кто уговаривал его остаться, был Теккерей, который в качестве аргумента приводил Дойлу в пример журналистов-католиков из “Таймс”, которые не уволились, хотя газета не менее активно, чем “Панч”, нападала на папу. На что получил ответ: “Что допустимо в “Таймс”, недопустимо в “Панче”… они там монархического толка, а “Панч” республиканского”.

Дата добавления: 2015-09-28