И. Д. Невважай. Типы правовой культуры и формы правосознания //

И. Д. Невважай. Типы правовой культуры и формы правосознания //

Правоведение, 2000. № 2. С.23-31.

В современной России весьма распространено мнение о том, что российское правосознание, особенно это касается так называемого народного или массового правосознания, является, с одной стороны, неразвитым по сравнению с таковым в западных цивилизациях, а с другой стороны, оно характеризуется как расположенное на полюсах нигилизма или идеализма в оценке роли и статуса права. Явления правового нигилизма и правового идеализма в массовом сознании России давно привлекли внимание и практиков, и теоретиков права 1. Практическая цель, которая ставится исследователями указанных явлений, состоит в том, чтобы указать пути и методы их преодоления. Не споря с мнением, что эти явления правосознания играют негативную роль в политической и социальной жизни нашего общества, я бы хотел предложить вниманию читателей несколько иную трактовку природы и статуса данных феноменов, отличающуюся от распространенных в нашей популярной и научной литературе точек зрения. Эта трактовка опирается на понимание правовой культуры как семиотической структуры. С этой точки зрения явление правовой культуры почти не рассматривалось, хотя она представляется мне весьма продуктивной, поскольку позволяет по-новому осмыслить структуру правовой культуры, многообразие форм правосознания, понять различные концепции права как выражения определенных культурных типов и оценить явления правового нигилизма и правового идеализма как неотъемлемые явления правовой культуры.

Используемый в данной статье семиотический подход к пониманию культуры был предложен представителями Тартуской школы семиотики Ю. М. Лотманом и Б. А. Успенским 2. В соответствии с ним культуру можно рассматривать как знаковую систему, и в зависимости от отношения к знаку можно выделить два типа культуры, различие между которыми определяется тем, как понимается отношение между знаком и его значением: как единственно возможное или как условное и произвольное. Истоки

этой типологии мы находим уже у Платона, обсуждавшего вопрос о том, произвольны ли имена вещей, или их имена связаны с природой самих вещей. Обозначим указанные два типа культуры, соответственно, как культуру выражения и культуру правил.

В первом типе культуры - культуре выражения - сознание направлено, прежде всего, на поиск выражения уже данного содержания. Здесь содержание рассматривается как налично существующее, и задача заключается в том, чтобы найти “правильное” выражение или репрезентативную форму, соответствующие данному содержанию, найти язык, формулу, адекватные выражаемому с их помощью содержанию. Для этого типа культуры, как указывают Ю. М. Лотман и Б. А. Успенский, определяющей является мысленная оппозиция “правильное - неправильное”, относящаяся к оценке выражения, репрезентации. Правовые нормы, выраженные, например, в языке, можно рассматривать как знаковые комплексы, содержанием или значением которых является система реальных правоотношений. Для данного типа культуры характерно то, что нормы понимаются как “правильные” или “неправильные” выражения действительных правоотношений, сложившихся между людьми. “Правильной” считается та норма, которая адекватно выражает фактически существующую правовую реальность. В этом смысле нормы как репрезентативные формы суть знаки прецедентов, то есть того, что уже произошло или имеет место в действительности. Мерой “правильности” нормы является ее содержание, данное как объективная реальность. В данном типе культуры имеет смысл говорить об истинности норм, поскольку здесь применим критерий соответствия нормы тому, что уже существует. Мерой истинности нормы выступает реальное содержание действительности. Здесь действует правило: “правильно то, что существует”. Очевидно, что такому типу культуры соответствуют социологическая и классическая естественно-правовая концепции права. Как известно, первая рассматривает право как фактически данную систему порядка, сложившуюся в системе реальных отношениях между людьми и существующую в виде устойчивых форм поведения, которые каждому индивиду предзаданы как прецеденты “правильного” поведения. Естественно-правовая концепция также исходит из того, что право предшествует существованию своей репрезентации, “имени”, языку права. Как писал Аристотель в “Риторике”, это “право, которое действует повсеместно и не зависит от того, считают ли его люди действующим или нет”. Право здесь является той реальностью, которая может иметь формальное юридическое выражение, но и без такой репрезентации естественное право существует как определенное содержание действительности, человеческого бытия. Устанавливаемое людьми позитивное право как форма репрезентации, как система знаков должно соответствовать уже существующему содержанию - “живому” или “естественному” праву. При этом объектом оценки является позитивное право, мерой же его оценки выступает содержание “живого” права, реально существующего в системе поведения людей. Как уже говорилось, позитивное знаковое или, как выражаются юристы, писаное право может быть оценено как “правильное” или “неправильное” в зависимости от его соответствия “живому” праву. “Неправильное” позитивное право данным типом правовой культуры будет отрицаться, отвергаться как “не соответствующее действительности”.

Культура правил определяется отношением к знаку как к чему-то условному и произвольному по отношению к референту, существующему в действительности. Она нацелена не на выражение готового содержания, а на определение еще не данного содержания. Здесь знак не может быть правильным или неправильным. Основной мыслительной оппозицией в данном типе культуры является отношение “упорядоченное – неупорядоченное”. Именно знак и его употребление определяет и формирует свой референт, поэтому здесь действует правило: “существует то, что правильно”. Применительно к правовой культуре это означает, что содержание правовой нормы, правила как знака определяется самой нормой, правилом, которые указывают на то, что должно существовать в действительности. Что законодатель вводит как норму, то и существует как правовая реальность. При этом, заметим, отношение текстуально выраженной нормы и действительности (содержания) является уже не отношением истинности, как в первом типе культуры, а отношением оценки, где в качестве меры содержания выступает норма. Она есть масштаб, посредством которого действительность оценивается как упорядоченная и как таковая противополагается неупорядоченной, спонтанно формирующейся действительности в форме произвольного совокупного поведения людей. Данный тип культуры в наибольшей мере присущ нормативной концепции права. Действительно, в этой концепции право понимается как содержание норм, зафиксированных в законодательных актах государства. Существенным моментом этой концепции является признание волевого начала в генезисе правовой нормы. Оно определяет принудительный характер нормы, правила по отношению к хаосу реальной жизни, которая должна быть организована, упорядочена в соответствии с декларированным в законе содержанием. Поэтому, строго говоря, здесь юридическая норма не является репрезентацией независимого от нормы-знака содержания действительности. Таковой норма является лишь по отношению к заключенному в самой же норме содержанию. То есть правовая норма самореферентна. Отсюда понятна несовместимость отношений к праву в нормативной концепции права и в социологической и естественно-правовой концепциях. Они исходят из разного толкования отношения знака и его содержания. Но таким образом мы можем подойти к анализу соотношения этих концепций как отношения разных типов правовой культуры. Тем самым автоматически снимается их противопоставление в рамках оппозиции “правильное – неправильное”, “истинное – ложное”. Эти оппозиции имеют смысл, как отмечалось выше, только в рамках одного типа культуры – культуры выражения. Для другого типа культуры эти оппозиции не имеют смысла.

Различные типы культур могут доминировать на том или ином этапе развития общества, они могут образовывать и смешанные типы культур. Поэтому, обсуждая вопрос о недостатках того или иного типа правосознания, целесообразно исходить не из того, что необходимо осуществить “правильный” выбор между той или иной правовой культурой, и соответственно, между той или иной концепцией права, а из того, что эти два типа культуры необходимо сосуществуют в современном обществе. В этой связи мне представляется методологически верной позиция О. Э. Лейста, указывающего на то, что общее понятие права не должно быть синтезом, соединением трех представлений права, которые даны в естественно-правовой, социологической и нормативной концепциях: “между крайними точками зрения трех концепций находится не истина, а сложнейшее общественное явлений – право…” 3. Таким образом, нашу задачу можно сформулировать как необходимость осмысления ситуации взаимодействияи взаимного признания различных типов правовой культуры и соответствующих видов правосознания. Именно под таким углом зрения мы будем рассматривать вопрос о сущности, роли и месте таких явлений правовой культуры как правовой нигилизм и правовой идеализм.

Нигилизм относится к общесоциальным явлениям, характерным для определенного этапа развития европейской цивилизации. В качестве такового нигилизм был наиболее глубоко определен Ф. Ницше. Ситуацию нигилизма Ф. Ницше определял формулой “Бог умер”, означавшей, что к концу XIX века европейская культура утратила ощущение присутствия Бога в бытии мира, и теперь понимание мира человеком не основано на признании абсолютных ценностей, таких как Бог, абсолютная истина, подлинная справедливость, добро, совершенная красота, христианская любовь. Другой немецкий философ М. Хайдеггер, анализируя феномен европейского нигилизма, отмечал три его формы 4. Во-первых, это господство бессмысленности, обесцененности всего сущего. Отсутствие иерархии ценностей приводит к равнозначности всех ценностей, к представлению о том, что все они относительны, а следовательно, в целом общезначимого смысла в них нет. Во-вторых, нигилизм обнаруживается в убеждении, что человеческий мир, социум соткан лишь из “психологических потребностей” и представляет собой сеть пересекающихся частных интересов. Отсюда, в-третьих, представление о том, что в мире, в обществе, в человеке отсутствует какая-либо организация, единый порядок и целостность системы жизненных отношений. Все эти формы в полной мере представлены в том явлении, которое мы называем правовым нигилизмом. Н. И. Матузов, например, определяет сущность правового нигилизма “в общем негативно-отрицательном, неуважительном отношении к праву, законам, нормативному порядку”. Что же касается понимания причин правового нигилизма, то усматривая их в “юридическом невежестве, косности, отсталости, правовой невоспитанности основной массы населения” 5, мы ограничиваемся его характеристикой, которая отражает фактически существующее в нашей жизни, и обращена к тому, что лежит, так сказать, на поверхности, на уровне обыденного представления о данном феномене. И поэтому получается, что правовой нигилизм является отношением неправового сознания к праву вообще. Но это слишком очевидно, чтобы быть правдой: для сознания, в содержании которого отсутствуют правовые представления, права как реальности просто не существует. В “лучшем” случае право выступает для такого сознания как объективная внешняя принудительная сила. Тогда точнее было бы говорить не о правовом нигилизме, а о негативном отношении к праву. В этом случае мы заведомо отказываем нигилисту в том, что он является носителем какого-либо правосознания. Я полагаю, что рассматривая явление правового нигилизма в современном обществе, мы не имеем оснований исходить из такой посылки, ибо всякий субъект является носителем хоть какого-то правосознания. Таким образом, правовой нигилизм следует понимать как проявление определенного право сознания, признающего право, но понимающего его иначе – не так, как понимают его другие. Тогда правовой нигилизм будет означать просто то, что субъект правосознания не находит в жизни реального воплощения своего “видения”, понимания права. Этим можно объяснить негативное отношение к иному правопониманию и к иному бытию права. С этой точки зрения правовой нигилизм может быть присущ как нормативному типу правосознания, так и естественно-правовому типу правосознания. Нигилизм, согласно Ф. Ницше, есть по сути “переоценка всех ценностей”, которая не имеет своим результатом утверждение какой-либо ценности. Разные же типы правосознания являются выражениями собственных ценностей, посредством которых производится оценка иных ценностей. Если ценности разных типов культур несовместимы, если каждый тип культуры является специфической формой освоения, понимания, интерпретации действительности, то каждая из них либо находит в действительности то, что соответствует системе ценностей определенной культуры, либо не находит. Последняя ситуация и определяет правовой нигилизм. При этом взаимная оценка культур может привести к непризнанию ценностей друг друга. Поэтому расхожую формулу, согласно которой “правовой нигилизм означает недооценку права” 6, я бы уточнил, сказав о том, что речь здесь идет, с одной стороны, о недооценке одного типа правопонимания другим типом правопонимания, а с другой – об осознании недействительности, не реализованности в действительность своего собственного понимания права. Здесь одно право не признает другое, оценивает его как не-право, а само себя не находит воплощенным в жизни.

Итак, правовой нигилизм есть результат оценки одной культуры другой. Что касается явления правового идеализма, то его можно определить то же как явление оценочное, но оно уже представляет собой результат самооценки каждой из правовых культур. Действительно, если исходить из общепринятого понимания правового идеализма как переоценки (в смысле – превосходной оценки) права, то очевидно, что речь здесь может идти лишь о самооценке правовой культуры как единственно возможной и действительной. Таким образом, правовой идеализм заключается в том, что определенный тип правовой культуры абсолютизирует собственную ценность и реальность. С этой точки зрения утверждение Н. И. Матузова о том, что правовой нигилизм и правовой идеализм “…питаются одними корнями – юридическим невежеством, неразвитым и деформированным правосознанием, дефицитом политико-правовой культуры”7, является неточным и верным лишь отчасти. Понятия невежества, неразвитости и деформированности правосознания являются относительными и оценочными. Здесь все зависит от точки отсчета. С точки зрения законодателя обыденное массовое правосознание является может быть и неразвитым, и деформированным, но таковым может представляться и теоретически развитое правосознание законодателя, когда ради буквы закона и превратно понимаемого общественного интереса попираются такие ценности как свобода, равенство, справедливость. Кроме того, приведенная цитата неявно исходит из посылки, что есть какое-то одно “правильное” и развитое правосознание, относительно которого имеют смысл сравнительные степени развития, компетентности всякого другого правосознания. В соответствии с этой посылкой можно услышать или прочитать в газетах весьма распространенный предрассудок, что в массовом сознании “разгул” правового нигилизма, а в головах депутатов Думы – идеализм и правовой фетишизм. Однако с этим нельзя согласиться, если признавать существование качественно разных и своеобразно структурированных типов правосознания, в которых представлены различные типы культуры.

Таким образом, правовой идеализм есть явление другого порядка и в отличие от правового нигилизма связан не с недооценкой значимости одного типа правовой культуры другим, а с непризнанием самого существования иных типов правовой культуры. Выражаясь точнее, правовой нигилизм есть свидетельство того, что определенный тип правосознания не находит выражения своих ценностей в содержании реальной жизни (недовольство, например, отсутствием должного права), а правовой идеализм есть свидетельство убеждения в том, что содержание реальной жизни полностью соответствует ценностям данной и единственной возможной правовой культуры (самодовольство присутствия). В этом плане правовой идеализм представляет собой более радикальное и опасное явление по сравнению с правовым нигилизмом, ибо правовой идеализм может быть присущ любому типу правовой культуры, который сам себя понимает как единственно возможный, правильный и истинный.

Изложенное указывает на опасность сведения такого сложного явления как право к какой-либо одной концепции права, к одной его интерпретации, которая всегда имеет смысл лишь в рамках определенной правовой культуры. В этой связи попытаемся наметить некоторые новые подходы к осмыслению права, опираясь на семиотическое представление культуры. На приведенном ниже рисунке изображен “семиоти-ческий треугольник”, в вершинах которого мы имеем реальную действительность как сферу референции (это так называемое, предметное значение знака) для знаков-норм, третья вершина соответствует субъективным представлениям, ассоциируемым со знаками-нормами (это, так называемое, смысловое значение знака).

Знак-норма

референты субъективный

действительности образ, мотивы, цели

С помощью этой простой схемы можно выявить различные структуры правосознания. Та или иная концепция права может принадлежать разным типам правовой культуры и в этих концепциях могут быть выражены различные формы правосознания. Под формами правосознания, в широком смысле слова, здесь понимаются способы субъективного представления и осмысления бытия права. В соответствии с этим можно выделить некоторое многообразие форм правосознания. Хорошо известным и общепринятым является различение таких форм правосознания, как обыденное и теоретическое. В марксистски ориентированных работах по правосознанию их чаще называют уровнями правосознания. Я полагаю, что если эти уровни соответствуют разному содержанию, то они могут быть квалифицированы и как формы, здесь суть не в названиях. Далее, можно говорить о различии между такими формами правосознания, в которых право рассматривается как чистая форма отношений, или как содержание отношений между людьми, в которых право понимается как объективная реальность, или как субъективная реальность. Возможны и другие варианты классификации форм правосознания. Это зависит от выбора основания, по которому классификация будет проводиться. Если, кроме того, учитывать различие между типами культуры, то тогда всевозможные комбинации типов культуры с формами правосознания дадут нам многообразие возможных типов правовой культуры, каждый из которых находит свое теоретическое выражение и обоснование в той или иной концепции права.

Выше мной уже отмечалось, что, например, нормативная концепция права может принадлежать правовой культуре, названной культурой правил. Это так, если в качестве знака выступает формально определенная и выраженная в языке норма, которая сама определяет содержание правовой реальности. Правовая реальность не тождественна действительному фактическому положению вещей и людей в повседневной жизни, в отношении к которой норма права выступает в качестве формы, которая “накладывается” на уже существующие отношения между людьми с целью их урегулирования. Здесь норма как знак является условностью по отношению к действительности. Поэтому-то реальные отношения между людьми могут как соответствовать норме, то есть быть “правильными”, так и не соответствовать ей, то есть быть “неправильными”, нарушающими правовую норму. Правовые отношения в данном типе культуры понимаются тогда как форма реальных общественных отношений, соответствующих содержанию нормы-знака, поскольку мерой отношений является норма-знак, а реальные отношения между людьми выступают предметом “измерения”, оценки и корректировки. Так понимаемое право рассматривает реальную жизнь как сферу упорядочения и организации со стороны законодателя и правоохранительных органов. С этой точки зрения право предполагает необходимость существования властных отношений в области организации жизни “по закону”. Но с другой стороны, возникает вопрос о том, почему законодатель принимает вполне определенные по своему содержанию нормы. В поисках ответа на этот вопрос мы вынуждены обращаться прежде всего к субъективной сфере – к воле, разуму, интересу того субъекта, который творит законы. И здесь, а именно по отношению к субъективной сфере представлений, нормативная концепция права может быть рассмотрена как принадлежащая другому типу культуры - культуре выражения. Это верно в том случае, когда мы говорим не о предметном содержании нормы, а о ее смысловом содержании (см. рис.). При этом норма-знак выступает в качестве выражения уже данного субъективного содержания нормы. Здесь содержание нормы существует до самой нормы-знака в виде субъективных правовых идей, представлений и правовых чувств. Предполагается, таким образом, что законодатель знает, чего он хочет, имеет представление о том, каким должно быть содержание той или иной правовой нормы, и проблема заключается тогда лишь в том, чтобы найти “правильное”, адекватное выражение этих субъективных содержаний и представлений. Конечно же, здесь уже право рассматривается не просто как норма-знак, как чистая форма, но уже как субъективное бытие. Это и оправдывает известную формулу права как закона, в котором выражена воля законодателя. При этом законодатель имеет такое право, которого нет больше ни у кого в обществе: он имеет право на право. Поэтому в данном случае поскольку содержание права заключено в его источнике, то сам законодатель и его законотворческая деятельность осуществляется в рамках другого типа культуры – культуры выражения. Законодатель ищет норму-знак, который бы адекватно выражал уже налично данное субъективное содержание. Но ведь точно такую же позицию занимают те концепции права, в которых речь идет о том, что источником права является, например, разум, осознающий истинную природу человека и его естественные правовые притязания (классические теории естественного права XVII – XVIII веков), или человеческий разум сам по себе, представляющий каким должно быть право в идеале (кантовская философия права), или правовые чувства и эмоции (концепция Л. Петражицкого). Разница лишь в понимании источников права, в остальном же все эти концепции сходны между собой по типу культуры.

Если теперь мы рассмотрим концепции права, в которых признается, что содержание правовых норм объективно дано или складывается в сфере реальных социальных отношений, то и здесь мы обнаружим переплетение различных типов культур и многообразие форм правовых культур. Как уже отмечалось, здесь функция законодателя сводится к поиску адекватных средств формального представления уже существующего “живого права”, как выражаются сторонники социологической концепции права. Формальный юридический закон должен отражать реальное объективное право. Такая трактовка отношения объективного содержания права и его формального выражения соответствует культуре выражения. Здесь само право осуществляет власть, являясь основой упорядоченных систем отношений между людьми. Если же мы теперь рассмотрим отношение нормы права как знака к его смысловому значению или субъективному содержанию, то понимание этого отношения соответствует культуре правил. Действительно, языковое выражение нормы должно определять содержание субъективных представлений о праве, упорядочивать их структуру. Сказанное верно не по отношению к законодателю, а к человеку как объекту права. Человек как объект права интерпретирует в данном случае право в рамках традиционной нормативной концепции.

В предыдущих заметках обращалось внимание на многообразие типов правовой культуры, приводились аргументы, свидетельствующие о совмещении разных типов правовой культуры в разных концепциях права, и наоборот. Попытка анализа сложной структуры представлений о праве, различных его оценок и способов интерпретации преследовала не только цель обосновать право на существование различных значений и смыслов права, которые имеют место в мировоззрении современного общества, но и наметить некоторые методологические пути анализа феномена права как системного явления. Структурно-семиотический подход, в рамках которого проводился анализ, не предполагает поиска «истинного», «правильного» понимания феномена права, ассоциируемого с какой-то из известных в истории научных концепций права, больше того, указывает на бессмысленность такого поиска. Что же это означает? На мой взгляд то, что символически изображено «семиотическим треугольником» значений права. Право есть дифференциальная структура, порождающая систему различий, которые актуализируются в виде субъективных представлений, объективных отношений и репрезентативных предметных форм. В данной статье предложен лишь один из возможных вариантов концептуального осмысления феномена права как сложного системного явления. Насколько он плодотворен – это могут показать лишь дальнейшие исследования в данном направлении. Но то, что подобные исследования необходимы, не вызывает сомнений, так как современная ситуация в сфере правовой жизни, которая имеет место в России, свидетельствует о том, что мы реально столкнулись с указанной сложной структурой самого феномена права.

[1] Укажу здесь лишь на одну публикацию, в которой можно найти библиографию по данному вопросу: Матузов Н.И. Правовой нигилизм и правовой идеализм // Теория государства и права. Курс лекций / Под ред. Н.И. Матузова и А.В. Малько. – Москва: Юристъ, 1997. – С. 584-620.

2 Лотман Ю. М., Успенский Б.А. О семиотическом механизме культуры // Труды по знаковым системам. – Т.5 // Ученые записки Тартуского университета. – Вып. 284. – Тарту, 1971.

3 Лейст О. Э. Три концепции права // Государство и право, 1991. - № 12. – С.8.

4 Хайдеггер М. Европейский нигилизм // Хайдеггер М. Время и бытие. – М.: Республика, 1993. – С.63-176.

5 Матузов Н. И. Указ. Соч. – С. 590.

6 Там же. – С.611.

7 Там же.

Дата добавления: 2015-08-28