Ты, мой лалисман (предварительное название)

Ты, мой лалисман (предварительное название)

Глава 1

Время близилось к полуночи. Тьма окутала опустевшие улицы Санкт-Петербурга непроницаемой завесой тумана, и только грохот проезжавших по булыжной мостовой возвращающихся в свои родные пенаты карет время от времени прерывал ночную тишину. Внезапно ночной покой был прерван еще одним редким для этой части суток происшествием. Кто-то настойчиво стучал в дверь двухэтажного особняка такого же серого, как и день в преддождливую погоду. Удары, начавшиеся так внезапно и настойчиво, постепенно ослабевали, и вскоре совсем прекратились. Снова воцарилась ночная тишина.

Можно было бы теперь облегченно вздохнуть и снова наслаждаться прерванным сном, но в ту минуту, как отстучали последние удары, послышался скрежет отпираемого замка, открылась дверь и на пороге появился полусонный пожилой слуга. Никого не увидев перед собой, он уже собирался закрыть дверь, как его взгляд случайно упал на еле заметный силуэт человеческого тела, распластанного на асфальте перед входом. Ни обдумывая ни секунды, слуга открыл дверь настежь, вышел за порог, обхватил бесчувственное тело и приподняв над землей, на руках перенес его в дом. Во всем доме только в его маленькой комнате горел свет и потому он осторожно перенес свою ношу с холодной твердой земли на свою мягкую теплую постель.

Это была женщина. Она была бледна и на первый взгляд безжизненна, но как успел заметить слуга, ее грудь медленно, но верно вздымалась. В таких случаях, как было ему известно, его хозяева не могли обходиться без своего верного, не раз выручавшего их, средства – нюхательной соли. По своему опыту он знал, что слабыми нервами были наделены не только великосветские дамы, но и служанки, поэтому флакон с такой же жидкостью был предусмотрительно приобретен и для них и хранился в одном из шкафов на кухне.

Оставив свою подопечную, он прошел на кухню, нашел нужный флакон и пошел обратно. Проходя мимо лестницы, ведущей на второй этаж, где располагались спальни хозяев, он услышал шаги и поднял голову. По лестнице, одетая в домашний халат, скрывающий под собой ночную сорочку, и в головной чепец, держа в правой руке подсвечник с зажженной свечой, спускалась дочь графа Каменева, графиня Лавиния, которую все домашние величали просто Лав.

- Что случилось, Григорий? – спросила она слугу, остановившись на ступеньке. – Я слышала, что кто-то громко стучал в дверь. Случайно, то были не грабители?

- Нет, госпожа. Это не грабители, а женщина, которую я перенес в свою комнату, так как она единственная, как я полагал, где еще горел свет. Я не мог уснуть, госпожа.

- Не отчитывайтесь, Григорий. Я уверена, что вы сделали правильно в данный момент.

- Да, госпожа

- Что это за женщина, Григорий?

- Не знаю, госпожа. Но думаю, из высшего общества. Очень хорошо одета, хотя и не по нынешней моде. Сейчас она без сознания. Я взял из кухни флакон с нюхательной солью, привести ее в чувство…

- Ты говоришь «без сознания»? она ранена?

- Не могу знать, госпожа. Я еще не успел как следует осмотреть ее.

- Я пойду с тобой, Гри. Может так случиться, что тебе понадобится моя помощь.

- Не откажусь, госпожа. Помощь мне действительно не помешает.

Он не стал отговаривать ее в предоставлении своей помощи. Если госпожа Лавиния не спит, она не уснет до утра и отправлять ее в спальню будет бессмысленно.

Он подождал, пока она спустится, и вместе с ней прошел в свою комнату.

Женщина все еще находилась в бесчувственном состоянии. Лавиния сочувственно покачала головой. Лицо женщины было бледным, одна рука покоилась на груди, другая – безжизненно свисала с кровати.

- Бедная женщина! Что же с ней случилось? – обращаясь больше к себе, чем к слуге, спросила Лавиния. И обратилась к слуге: - Григорий, вы никого не заметили, когда открыли дверь или вносили ее в дом?

- Никого, госпожа. На улице такой туман…

- Да, конечно, конечно. Ладно, Гри, давай-ка освободим ее хотя бы от этого плаща. Я уверена, что ей тяжело дышать не только из-за корсета. И кто его только придумал?

Не дожидаясь помощи слуги, она принялась развязывать тесемки плаща, а затем, когда слуга присоединился к ее действиям, окончательно освободила женщину от ее ноши. Сняв с нее плащ и повесив его на спинку стула, стоящего рядом с кроватью, она изучающее рассматривала лицо пострадавшей.

- Знаешь, Гри, мне кажется, я знаю эту женщину. Если снять с нее этот уродующий ее чепец, то… - и в следующий момент она уже развязывала тесемки ее чепца. Освободив пышные темно-каштановые волосы от их заточения, она снова посмотрела на пострадавшую и удивилась: - Боже мой! Да это же графиня Курашева! Она появилась в Санкт-Петербурге после годичного траура по мужу, погибшему на войне! Мы с ней даже успели подружиться!

С той минуты, как она узнала в пострадавшей свою подругу, она пришла в неописуемое волнение. Руки ее нервно дрожали, а в голове проносился калейдоскоп разных мыслей: «почему?», «кто?», «за что?».

- Успокойтесь, госпожа. Иначе мы ничем не сможем помочь вашей подруге – донесся до ее слуха голос Григория.

Открыв флакон, все еще находящийся у него в руках, он предусмотрительно поднес его сначала к лицу Лавинии, а потом пострадавшей. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем женщина пришла в себя. Увидев, что женщина открыла глаза, Лавиния облегченно вздохнула, взяла ее руку в свою и всмотрелась в ее глаза. В глазах пострадавшей, синих как цвет васильков, читались боль и чувство безысходности, которые передались Лавинии, и на ее глазах выступили слезы.

- Диана! Дианочка! Что случилось? Где ты была?

Женщина что-то ответила, но так тихо, что Лавинии пришлось наклониться чуть ниже:

- Дианочка, я ничего не поняла. Повтори еще раз то, что сказала.

- Он…здесь. Феникс…жив… Скажи это… графу… Резникову…Срочно… – тяжело растягивая слова, стараясь, чтобы ее поняли, снова повторила женщина, и снова погрузилась в забытье.

- Господи! Да что же с ней? – в отчаянии воскликнула Лавиния.

Она перевела взгляд на платье пострадавшей. С первого раза трудно было увидеть что-либо, так как платье было однотонного, темно-синего, почти черного цвета. Но скурпулезно просматривая каждый квадрат материи, щупая руками, Лавиния обнаружила медленно растекающееся пятно на плече женщины.

-Гри, быстрее найди хорошие ножницы, бинты, вату и йод. Она ранена. – сообщила Лавиния слуге.

- О, Боже! В такое время? И кто мог такое совершить? – ответил слуга и вышел из комнаты выполнять ее поручение.

Через несколько минут он вернулся со всем необходимым, принеся еще и бутылку водки.

- Это хорошее дезинфицирующее средство, госпожа. Ею обработать кожу вокруг раны и края раны.

Обрезав ножницами часть рукава, Лавиния обработала рану, как сказал слуга, и наложила тугую повязку. Слава богу, рана была не пулевая, работали ножом, иначе она просто не знает, как она вытащила бы пулю.

Воспользовавшись ее бесчувственным состоянием, Лавиния вместе со слугой перенесла пострадавшую в более комфортную для нее комнату, расположенную рядом с ее комнатой, и прежде, чем Григория отпустить отдыхать, она попросила его об одной услуге:

- Григорий, мне нужна ваша помощь. Мне нужно поехать к графу Резникову, чтобы сообщить ему те слова, что произнесла графиня Курашева. Вы не могли бы сопровождать меня или хотя бы разбудить Степана, чтобы он отвез меня к нему? Я не знаю, где он живет.

- Если не знаете, то и не надо. Молодым девушкам, вроде вас, не пристало делать визиты, и особенно в такое время суток, к незнакомым мужчинам.

- Григорий, это срочно. Это безвыходная ситуация и я не знаю, выживет ли она. У каждого человека организм разный. И если не сообщить ему сейчас, то может быть поздно сообщать и вовсе. И притом, я буду не одна: или с тобой, если ты будешь сопровождать меня, или со Степаном.

- Ну, что ж! Объяснения резонны. Ладно, одевайтесь, а я пока пойду разбужу Степана. Пусть седлает коней.

Глава 2

Надо отметить, что такой поступок молодой девушки в светском обществе воспринимался как легкомысленный и подрывающий ее репутацию. Однако, Лавиния уже не первый год считалась экстравагантной особой, и поэтому общество привыкло к ней и на ее поступки смотрело сквозь пальцы. Тем более, что эти поступки не выходили за рамки приличия. Сей же поступок мог пошатнуть ее репутацию довольно серьезно, так как ехать одной к мужчине в такой поздний час и без сопровождения компаньонки было верхом неприличия. Как бы не складывались обстоятельства, девушка должна выезжать в таких случаях вместе со своей компаньонкой и вести беседу в ее присутствии. В данном же случае предполагалась беседа исключительно в приватной обстановке.

Графа Резникова Лавиния знала постольку, поскольку он являлся единственной темой разговора на всех балах, на которые она выезжала вместе с братом и отцом. Граф считался завидной партией для дочерей графинь, маркиз и баронесс, чьи мамаши всей душой жаждали видеть своим зятем. Всякий раз, как только граф Резников переступал порог зала, по залу проносился шепоток с их стороны. Но проходя мимо них, не удасужив никого даже мимолетным взглядом, он направлялся к более знакомому ему лицу. Лавинии лишь случайно посчастливилось почувствовать на себе его мимолетный взгляд, когда он впервые появился на одном из балов. Он тогда обводил лица присутствующих в поисках определенного лица. но и этого мимолетного взгляда было достаточно, чтобы она покраснела и перевела свой взгляд на стоящую по соседству девушку. Та кокетливо вытягивала шею, стремясь вызвать в нем свой интерес, но он не удасужив никого своим вниманием, а разыскав знакомое и нужное ему лицо, прямиком направился к нему.

Впервые увидев графа, Лавиния ничуть не сконфузилась его поведением. «Это вполне понятно, - думала она. – Граф не может знать всех. Да разве всех и упомнишь». Но когда его поведение на других балах ничем не отличалось от первого, Лавинии это не понравилось и она не могла понять, что интересного могли найти в нем графини, маркизы и баронессы. «Ну и сноб» - подумала она тогда. И вот теперь ей предстоит встретиться с этим отталкивающего вида человеком. И она не испытывает удовольствия от предстоящей с ним встречи. Разговаривать с ним, холодным как лед, это ужасно, чем попасть в лапы самого отвратительного негодяя или дамского волокиты. Но иного выбора у нее не было. Каким-то образом знающая его графиня Курашева настоятельно просила предупредить его о каком-то Фениксе.

Подъехав к заднему крылу городского особняка графа, Лавиния не сразу решилась выйти из кареты. Чувство неприязни к этому человеку все еще одолевало ее, да и мысли о том, как бы достойно доложить о своем визите графу, занимали ее голову. Это обстоятельство немного остудило ее экстравагантный характер, ибо она понимала, что, как только она переступит порог его особняка, сразу же польются сплетни о ее посещении от одного прислуги к другому, а на утро распространятся по всему Санкт-Петербургу. Она с ужасом поняла в какую ситуацию она попала, и хотела было уже приказать Степану возвращаться домой, как вспомнила с каким отчаянием графиня Курашева просила ее связаться с графом, и тяжело вздохнула. У нее нет иного выхода, как пойти на риск и быть осужденной всем обществом. И как осужденная, но с гордо поднятой головой, она ступила на землю с подножки кареты. Весь мир был для нее мрачным пятном, а расположенный напротив нее особняк графа – местом ее казни, на котором она должна сложить свою репутацию. Но внезапно ее лицо осветилось, в глазах вспыхнул лукавый огонек, она поняла, что не все еще потеряно и есть еще надежды на ее будущее. Такой внезапной переменой в ее настроении явилось то, что Лавиния, бросив отчаянный взгляд на особняк графа, заметила, что окно одной из комнат на первом этаже было широко распахнуто. Она быстро повернулась к кучеру, дала ему указания и решительно направилась к особняку.

Переходя дорогу, Лавиния поглубже надвинула капюшон плаща и без каких-либо происшествий подошла к калитке, ведущей в сад. Обнаружив калитку не запертой, она облегченно вздохнула и, открыв ее, прошла по проложенной тропинке к распахнутому окну. Смотря на окно, Лавиния верила и не верила своей удаче и, молча поблагодарив провидение, пославшее ей такую удачу, решительно влезла на подоконник, а с него – в комнату. Некоторое время она постояла, прислушиваясь к тишине и одновременно привыкая к темноте и обозревая внутреннюю обстановку комнаты.

Комната, куда она самовольно проникла, оказалась библиотекой. В больших, почти упирающихся в потолок, шкафах стояли в великолепном кожаном переплете самые разнообразные по тематике книги. Все книги были расставлены по их тематике и были разделены специальными тематическими указателями. Страстная любительница книг, особенно исторических, Лавиния не удержалась, и подбежала к одному из шкафов, на который удачно лег свет от уличного фонаря, подкрепленный лунным, холодным сиянием. В этом районе города туман спал довольно быстро, а может его вообще не было.

- Должна признать, у графа самая интересная библиотека. Тут и Платон, и Гомер, и Аристотель… Ах! У него есть такая книга! – воскликнула от радости Лавиния – Как замечательно! Я давно хотела ее почитать, но… - И она, осторожно открыв дверцу шкафа, сняла заинтересовавшую ее книгу с полки и расположилась в кресле.

Приближался рассвет, когда граф Резников вернулся домой со своего ночного пребывания в элитном мужском клубе «Фортунато». В этот раз ему крупно повезло. Он выиграл 5000 рублей, позволив проиграть троим своим партнерам по игре. Вернувшись домой, он сразу же прошел в библиотеку. Спать ему не хотелось, азартная игра и крупный выигрыш согнали сон лучше самого крепкого кофе. Тем более, что у него была еще одна причина не предаваться сну. В предрассветные часы он любил уединяться в библиотеке. Здесь он чувствовал себя свободным от всех обязательств и всяческих проблем; здесь он на некоторое время становился самим собой; здесь он предавался радостным и грустным воспоминаниям и повседневным размышлениям. Окно в библиотеке было открыто и свежий предутренний ветерок доносил до него аромат распустившихся в саду цветов вишен и роз. Он любил вдыхать их аромат. Он напоминал ему о духах его матушки, почившей в ином мире вот уже как 2 года. Вот кто знал толк в парфюме и умел им достойно пользоваться! Но у цветов было еще одно преимущество перед парфюмом: их натуральный аромат не только одаривал большим наслаждением, но и приливом сил: меньше хочется спать, а если и спишь, то сон самый крепкий и спокойный, улучшается также концентрация внимания.

Вот и сейчас, стоя у окна и наблюдая за пробуждением природы, он ясно почувствовал присутствие постороннего в своей библиотеке, хотя ни шагов, ни шороха не было слышно. Он резко повернулся и осмотрел комнату. Дверца одного из шкафа была открыта, а за спинкой кресла выбивалась часть материи и он больше с любопытством, чем с осторожностью пошел к нему. Обойдя кресло, он увидал перед собой спящее мирным сном создание, клубочком свернутое в нем, а на коленях лежала его книга. Он осторожно взял книгу, положил ее на рядом стоящий письменный стол и, скрестив на груди руки, стал ждать. В этот момент спящее создание, в котором угадывалась молодая леди, шевельнулось, мило потянулось и открыло глаза. Граф галантно кашлянул и она чуть не подпрыгнула от неожиданности. окончательно проснувшись, Лавиния поняла, что попала в щекотливую ситуацию и приготовилась к расспросу, который не применул последовать. Граф резким, требовательным, не терпящим возражений, голосом задал свой вопрос:

- Что вы здесь делаете? Кто вы? Как вы проникли в мой дом?

От такого натиска вопросов, Лавиния съежилась, словно ее обдали ледяной водой, но через минуту пришла в себя и встала с кресла:

- Я пришла не воровать, иначе бы меня уже здесь не было. Это ответ на ваш первый вопрос. Я – графиня Каменева. Это мой ответ на ваш второй вопрос. И, наконец, мой ответ на третий ваш вопрос: я перелезла через окно. И еще: ни один ваш слуга меня не видел, так что ругать их не к чему.

Граф Резников удивленно приподнял бровь. Ни разу ни одна из его любовниц не проникала к нему в дом таким интересным способом. И уж не вела себя так…по-королевски, словно она сейчас, в данную минуту, правит бал. С этой же девушкой явно не соскучишься. И ему вдруг захотелось поближе ее узнать.

- Та самая Каменева? – спросил граф. В прищуренных глазах играли озорные огоньки.

О графине Каменевой, молодой, но уже у всех на слуху, он услышал в первый же вечер на балу, устроенным одним из его друзей, бароном Метелкиным. Графиня была объектом сплетен не только пожилых особ, но и светской молодежи. Рассказывая о ней, молодые девушки весело смеялись, скрывая свой смех под защитой своего «забрала» - веера. Патронессы же возбужденно перешептывались меж собой, однако, что они чувствовали при этом на самом деле, не узнаешь. Их лица были подобны восковой маске. Перешептывания и явный смех в адрес их сверстницы решили свое дело. С этого момента в его голове была лишь одна мысль: Каменева… Каменева… Каменева. Дрожащей графиней Каменевой, ибо в эту минуту девушка дрожала то ли от охватившего ее волнения, то ли от проникающего с улицы холодного утреннего ветерка.

- Я не знаю, что вы подразумеваете под словом «та самая», - возмутилась Лавиния, - да и не хочу знать. Мне сейчас не до этого. Мне нужно сообщить вам… Что вы делаете?

А в это время граф Резников развязывал тесемки ее плаща.

- Я не люблю разговаривать с человеком, дрожащим как осиновый лист. Ваш плащ явно не предназначен для прохладных вечерних и ночных прогулок.

- Да, я действительно немного продрогла – смягчилась Лавиния. – Я не решалась закрыть окно. Ведь я здесь не хозяйка.

- Точное замечание! И, однако, это не помешало вам влезть в дом чужого вам человека, - вполне мирным, чуть назидательным тоном ответил граф, положив снятый с нее плащ на кресло.

Девушка стыдливо покраснела и опустила взор:

- Однако, я пришла не для того, чтобы снимать с себя плащ. И не для того, чтобы у вас что-нибудь украсть. Я…

Граф, наливающий в это время в стакан изрядную порцию бренди, рассмеялся:

- Ну, надо же! Вы снова брыкаетесь. Не бойтесь, я не тот человек, который вас в чем-то обвиняет или чего-то от вас хочет. Так, что останетесь вы в плаще или без плаща, меня это не волнует. Особенно в данную минуту, когда вы стоите и дрожите. Лучше выпейте это. Это согреет вас лучше, чем какие-то плащи, будь то они весенние, осенние или зимние.

Девушка вновь покраснела, но уже не от стыдливости, а от его грубо сказанных слов. И что только в нем нашла графиня Куращева?

- Ну и нахал же вы? Как смели вы мне такое сказать? И что только в вас нашла графиня Курашева?

Бокал заботливо протянутый ей графом, застыл в воздухе.

- А причем здесь графиня Курашева?

- Я приехала к вам исключительно по просьбе графини. Если бы ни она, я бы вовек не переступила ваш особняк ни через порог, ни через окно.

- Так в чем же дело? Что просила мне передать графиня Курашева?

- Господин, поймите меня правильно. У меня не было иного выхода, как не приехать к вам. К вашему слуге я не могла обратиться, дабы не пошли сплетни, а она такая… такая беспомощная…

- Что, черт возьми, вы хотите мне сказать? – повысив голос, воскликнул граф.

- Она ранена и в настоящую минуту находится у нас. Сейчас с ней все хорошо. Рана не опасна. Но она…

- Вы говорите «ранена», и при этом все хорошо? – вскричал граф и в сердцах бросил не принятый гостьей бокал с бренди на пол.

- Но, господин граф…

- Я ничего не хочу слышать. Я немедленно еду к вам, и вы разумеется тоже. Одевайтесь. Я пойду дам поручение заложить карету.

- Это ни к чему. Моя карета ждет меня напротив вашего дома и отсюда хорошо видна. Погода уже хорошая и вы можете ее увидеть. Не тревожьте ваших слуг. Пожалуйста.

- Заботитесь о своей репутации?

- Ради человека, особенно друга, я готова и на посрамление своей репутации. Но это лишь в крайнем случае.

- Понятно. А теперь все-таки одевайтесь. И побыстрее. Я пойду с вами вашим же путем.

- Но как же слуги? Что они подумают, если не обнаружат вас дома?

- Поверьте мне на слово, что я ничем не отличаюсь от вас. Как вы уже сказали, «ради человека, я готова и на посрамление своей репутации», так? Ну, так и я готов. Итак, мисс, вперед.

Передав ей плащ, он не дав ей как следует опомниться, подхватил ее на руки, перенес ее через подоконник наружу и поставил на ноги. Затем повторил то же самое, взял ее за руку и они бегом кинулись к ожидавшему их экипажу.

Черная карета без опознавательных знаков, запряженная двойкой вороных коней, стояла на том же месте, где Лавиния ее оставила. Граф помог Лавинии сесть в карету, потом забрался сам и сел напротив нее. Фонари, установленные на крыше кареты, делали строгие черты графа еще более свирепыми. Ее же лицо находилось в тени, что давало возможность незаметно наблюдать за графом. Граф сидел неестественно прямо, руки его были сжаты в кулак с такой силой, словно он душил своего невидимого врага, а выражение его лица не предвещало ничего хорошего. В нем был леденящий душу холод и неукротимый гнев. Видно было, что он сильно переживает за графиню Курашеву. Лавиния впервые видела перед собой не равнодушного, самовлюбленного светского щеголя, а человека, чьи чувства достойны восхищения. И впервые Лавиния испытала к нему чувство благоговения. В ней проснулось чувство, которое никогда не пронизывало ее душу и тело, - чувство зависти, зависти к графине Куращевой, ибо все говорило о том, что граф был неравнодушен к ней, а значит, любит. От этой возникшей внезапно мысли Лавиния чуть ли не подпрыгнула на месте. Значит они любовники! И теперь она везет ее любовника к себе домой! Что скажут ей отец и брат, когда вернутся домой и узнают такую новость?! Конечно, они не погладят ее по головке, но и время вспять уже не повернуть. И она тяжело вздохнула.

- Что-то не так? – услышала сквозь думы Лавиния голос графа.

- Нет-нет. Все хорошо. – поспешила уверить его Лавиния и взглянуло в окно. – Но мы скоро подъедем к дому и мне…

- Только что, госпожа?

- Понимаете, когда я бросилась к вам, чтобы передать вам сообщение от графини Курашевой, я совсем забыла о каких-либо последствиях моего столь необдуманного шага. Нет-нет, о репутации я не волновалась и не волнуюсь. Меня больше беспокоит как отнесутся ко всему этому мой отец и брат. Я совсем о них не думала. Когда они об этом узнают, они такого мне устроят. Мне, конечно, надо было просто послать к вам слугу с запиской. Но время очень позднее, многие слуги были отпущены, некоторые, кто оставался при особняке, уже более старые, чтобы куда-то ехать. Поэтому я…

- Понятно. Значит ваша проблема в том, что вы на ночь глядя отправились одной к незнакомому вам человеку, особенно, если он мужчина? Так?

- Нет. Хотя это тоже проблемная ситуация. Однако моя проблема в том, как объяснить им присутствие в карете, кроме меня, еще и вас, мужчину до мозга костей. Вот.

- Да, проблема и впрямь не из легких. Но все же кое в чем могу вам помочь. – Он постучал тростью по потолку кареты и кучер, натянув вожжи, остановил коней. – Вы поедете домой одна, а я пройдусь пешком до вашего особняка. Не беспокойтесь, дорогу я знаю. Не раз проезжал мимо вас. Примерно через полчаса я буду уже стучаться к вам в дверь. К прибытию ваших родных вы должны состряпать записку для меня, в которой говорится о состоянии графини Курашевой и о том, что она настойчиво просила, чтобы я ее навестил. А когда я приду, вы мне ее тихонько передадите. И если возникнет об этом разговор между нами, т.е. мной и вашими родными, я покажу им эту записку.

- Ну а если они уже дома? Что мне им сказать?

- Вряд ли они будут дома. Насколько мне известно, когда я уходил из клуба, они еще оставались там.

- В клубе? Но… Понятно. То, без чего могут обойтись женщины, не могут обойтись мужчины.

- Ну, это резко сказано.

- Зато точно. Знаете, их увлечение картами меня просто выводит из себя. Они швыряются деньгами налево и направо. Как будто у них целое состояние. Тоже мне хозяева малахитовой шкатулки.

- Кто-кто? – удивленно спросил граф.

- Ну… Я сегодня вечером читала сказку Бажова. В ней рассказывается о хозяйке горы, наполненной залежами малахита. А малахит ведь очень дорогой. Целое миллионное состояние, наверное, будет. А может и больше.

- Понятно. Сказки значит, - пробурчал граф себе под нос. – Сказки – это хорошо.

С этими словами он открыл дверцу и вышел, захлопнув за собой дверь. Несколько минут карета еще постояла и затем тронулась с места.

Глава 3.

Как говорил граф, брата и отца все еще не было. Лавиния, обрадованная такой новостью, быстро прошла в свою комнату, вытащила из письменного столика канцелярские принадлежности и написала соответствующую записку. Приведем ее на ваше ознакомление: «Граф Резников, в связи с непредсказуемыми обстоятельствами, графиня Курашева просит Вам передать для Вас крайне важное сообщение. Понятность этого сообщения под силу только вам. А сообщение следующее: Феникс жив и он здесь. Но точно где, в Санкт-Петербурге или в России в целом, сказать не смогу. Об этом знает только она. А она сейчас без сознания. Прошу приехать как можно быстрее. Графиня Каменева»

Прочитав записку вслух, Лавиния сложила ее вдвое и положила ее во внутренний карман платья. Затем подошла к зеркалу, поправила прическу, оправила подол платья и спустилась вниз, приготовившись встречать графа.

Полчаса, о которых говорил граф, длились вечность. Уже в десятый раз Лавиния бросала свой взгляд на настенные часы и с каждым разом ее терпение лопалось, и ее лицо искажалось маской недовольства. Она уже хватилась было за ручку двери, чтобы выйти из дома и встречать его прямо на улице, как в эту минуту с наружной стороны дернули за колокольчик, служивший своеобразным звонком.

- Как вы долго, граф. Я уже начала волноваться. – впуская гостя, встретила она его недовольным тоном. – Отец и брат еще не возвращались, слава богу. И вот, - она вытащила из кармана платья свернутую записку, - возьмите. В ней то, что успела сообщить мне Диана.

Граф быстро пробежал глазами по записке. После первого прочтения он нахмурился и прочитал ее еще раз.

- Вы точно слышали, она именно так сказала: «Феникс жив»?

- Да, так она и сказала. Сначала она сказала это тихо, почти не слышно и я не поняла ее, а когда я наклонилась, она более отчетливо проговорила именно эти слова.

- Вы никому больше не говорили про них? И кто, кроме вас, еще слышал эти слова?

- Нет, я больше никому их не говорила. А дома у вас у меня, как вы знаете, не было времени. И да, кроме меня, об этом знает мой слуга, который помогал мне.

- Вы никому больше не должны это говорить. И предупредите об этом вашего слугу. Кстати, почему вы одна?

- Потому, что я у себя дома. И что, скажите на милость, вы можете со мной сделать, когда я дома и вокруг нас есть уши, которые не только слышат, но и видят.

- Вы о слугах, я полагаю. Это хорошо. Я бы хотел посмотреть на графиню Курашеву, если не возражаете.

- Возражаю. Я, по возвращении, расспросила слугу о ее состоянии. Из своего состояния она вышла благополучно и он дал ей немного снотворного, чтобы она хорошенько выспалась. Так что теперь графиня Курашева спит как младенец и ничего не сможет вам сообщить, даже если бы и хотела.

- Тогда зачем вы приезжали ко мне?

- Я приезжала к вам только для того, чтобы сообщить вам эти ее слова, но вы так разволновались от того, что я сообщила вам о ее состоянии, что не дали мне продолжить.

- Но теперь-то я уже здесь и что мне теперь делать? Лечь как верный пес перед дверью отведенной для нее комнаты?

- Не знаю, граф. Делайте как считаете нужным, но графиню Курашеву не будить.

- Я не собирался ее будить. Только посмотреть на ее состояние, убедиться, что она вне опасности. Кстати, как она ранена?

- Ранение не пулевое. Больше смахивает на ножевое. Не очень глубокое, но и не поверхностное. Сосуды не задеты, хотя крови было на первый взгляд много.

- Как я и предполагал. Он обычно довольствуется холодным видом оружия. Действует виртуозно и метко. Но в этот раз, по-видимому, он это сделал в знак предупреждения – более размышлял вслух граф, чем делился своими соображениями с Лавинией.

- Кто этот Феникс? – спросила она.

- Незначительная особа, которая не стоит вашего внимания.

- Не стоит моего внимания, но при этом ранит мою подругу прямо перед моим домом. А вдруг он решит ее убить, и тайком проникнет в особняк?

- Нет, он это не сделает. Он ведь не такой дурак, чтобы засветиться еще раз. Ну, появился в России, и что дальше? Другой, наделенный более-менее разумом жил бы тихо и незаметно, но только не он. Если он сделал то, что сделал, значит, ему что-то от нее нужно.

- От нее или от вас? Ведь это вас Диана просила предупредить о нем.

- Верно. А вы проницательна.

- Благодарю. Лестно услышать от вас первые похвальные слова. Ладно, раз уж пришли, пройдите в гостиную, а я схожу на кухню и приготовлю вам легкий завтрак. Не выгонять же вас. Скоро проснется Диана и будет снова звать вас. А я не хочу снова куда-либо выезжать.

- Вам так не понравилось ночное путешествие? – усмехнулся граф

- Мне не понравились вы.

- О!

- О!- передразнила его Лавиния.

Граф Резников прошел в предложенную ему гостиную. Увидев, как за ним закрылась дверь, Лавиния быстро прошла на кухню готовить обещанный для гостя завтрак.

Граф сел в глубокое мягкое кресло и предался воспоминаниям…

1812 г. Бородино. Бой окончен. Вокруг него, куда бы он не кинул свой взор, на сырой от крови земле, лежали убитые на повал или страдающие от полученных ран кони, трупы убитых солдат и офицеров. Он шел по полю в поисках живых, что могли еще остаться в этом котле сражения, но пока ему это не удалось. В основном все были мертвы, кое у кого не было руки или ноги и даже – ужасное зрелище – головы. Идя по полю, он даже не верил, что все уже кончено. Несмотря на победу, он не чувствовал в себе радостного отзыва сердечного трепета. Наоборот, трупы мертвых друзей, знакомых и просто однополчан не давали ему душевного покоя! Он думал о тонкой нити разделяющей жизнь и смерть. «Почему так легко умирать и трудно жить, Господи! Мы легко бросаемся на амбразуру в защиту чести, долга, Родины, но бежим от жизни? Почему, Господи, нам легче убивать, ненавидеть, чем сострадать и любить? Почему твоя заповедь «Не убий» не останавливает самого ярого убийцу? Не потому ли, что убив однажды, он увидел как быстро и легко приходит к человеку смерть, и как часто человек рождается в муках, словно зная, что жизнь принесет ему лишь одни страдания. В таком случае, может убийцы – наши спасители? Нет. Спасители никогда хладнокровно, с ехидной улыбкой на лице, не станут убивать раненых и беспомощных детей и стариков. Нет. Убийцы – это убийцы. Но все же почему так легко умирать? Почему всего одна пуля может отнять у тебя все, чем ты дорожил, кого любил, о чем мечтал? Может то, о чем человек мечтает, дорожит и любит – иллюзия? Может любви и привязанности не существует? Но как же я? Я же есть. И я страдаю. Мне больно. Нет я не ранен, но мне больно. Больно видеть смерть. Вот еще одно противоречие. Видеть как быстро и легко приходит смерть, и бояться умирать. А ведь при этом человек даже не успевает испытать тот страх, что приходит вместе с ним при рождении. Он не кричит, не бьется в истерике, умоляя пощадить и не отнимать у него жизнь. И все-таки, почему нам страшно умирать, когда смерть – свобода от иллюзий, от страданий? А что такое страдание? Может мы неправильно понимаем значение этого слова? Страдание – это, вроде, боль, боль души, боль тела. А боль? Что такое боль? Боль – это…это…это чувство. Так может быть мы боимся чувствовать, и поэтому мы умираем? Может мы испытывая любовь, пылкое пристрастие к кому-то или чему-то, боимся при этом этих чувств, ожидая, что они…они… они нас опустошат, сделают нас слабыми и ничем непримечательными личностями? Отнимут у нас свободу жить так, как мы понимаем жизнь. Но нужна ли нам такая свобода, которая зиждется на страхе жить, любить? Это не свобода, это… это медленное избавление от жизни. А я хочу жить. И чтобы жить, значит, надо любить. Мне нужна любовь. Но что такое любовь? Любовь – это….». и его вдруг обдала боль. Самая реальная, исходящая не из души, а откуда-то сверху. Он посмотрел на небо. В небе ярко светило солнце, а небосвод был голубым-голубым, чистым, как чиста любовь. Но в эту минуту, ему казалось, что эта любовь над ним потешается, смеется, кружась быстрее самого быстрого водоворота. Он прикрыл ослабевающей рукой место боли, словно стремясь укрыть его от этого унижения и почувствовал на ладони что-то липкое. «Кровь… вот и я умираю. Но как-то странно. Бой ведь окончен! Как же я…» и тут он увидел его. Его еле различимый силуэт склонялся над его падающим на землю телом. Наблюдая как он падает, он разительно смеялся и что-то при этом говорил и его слова больно звучали в его помутневшем сознании. Из последних сил, упав на землю, он приподнял свое тело и протянул к нему свою руку, чтобы схватить его за лацканы ворота и что было сил встряхнуть его хорошенько так, чтобы вся его напускная радость мигом выветрилась из его тела. Но не было уже сил. Осталось только стремление во чтобы то ни стало, несмотря на боль, выжить. Его нечеткие черты он запомнил прекрасно и дай только шанс, он сотрет его в порошок. «Я тебе это обещаю, Господи!» - были его последние мысли, прежде чем он потерял сознание.

И вот теперь он сидит в гостиной человека, в доме которого находится раненая им врагом графиня Курашева. Графиня Курашева приходилась ему соседкой по поместью и подругой детских лет, чья дружба началась еще со времен дружбы их отцов. В подростковом возрасте, еще точно не осознавая значения слова любить, и боясь открытых чувств, он написал ей любовную записку, в которой было только одно слово «ЛЮБЛЮ», а в юношеском пытался несколько раз признаться ей в любви на тайных свиданиях, но она смеясь, прикрывала ему ладонью рот и убегала от него впрочь. А потом вдруг неожиданно он узнал о ее помолвке и последующем через некоторое время замужестве. В тот миг, узнав эту новость, он впервые почувствовал, как земля уходит из-под ног. Смириться с ее помолвкой он еще смог. Он надеялся, что она разорвет эту взрослую игру светского общества. Узнав о помолвке, он лишь усмехнулся и подумал «Детская забава», и даже поехал в ее городской особняк, где она жила. Он надеялся, что разговор с ней переубедит ее. Но она лишь опять смеялась над ним, весело, по-детски. «Что такое есть в моем лице или во мне, что мои слова вызывают в ней смех? Я ведь искренен с ней. я действительно ее люблю» - позже, лежа в своей кровати размышлял он, и только в госпитале, отходя от полученного удара по голове на поле, он понял. «Я цеплялся за детство. Я не хотел становиться взрослым. Не хотел терять детскую привязанность. Не хотел понимать, что детство прошло. И все же, она – мое детство. Мое радостное, безоблачное детство, от которого я не откажусь. И если я не смог ей доказать свою любовь, я должен ее не потерять как друга. А она всегда была моим лучшим другом».

Он беспокоился о графине не на шутку. Потерять ее еще раз он не мог. Несмотря на то, что она стала вдовой, в нем еще жило воспоминание о ее смехе, который вызывало его признание в любви. Он боялся пошатнуть то доверие, что возникло между ними после ее замужества. Он никогда не видел ее мужа, так как он по словам графини был очень занят и навещал ее, свою нареченную только по выходным. И если честно, ему вообще не хотелось его видеть. Но вот что он за человек, он хотел знать. Он стал наводить справки насчет ее предполагаемого жениха и выяснил то немногое, что смог. Офицер, зарекомендовавший себя прекрасным воином на полях сражения и получивший немало медалей за проявленное мужество, в настоящее время носивший чин капитана. И это пожалуй все. И вот теперь его нет. Он погиб в одном из сражений с наполеоновцами и был награжден орденом славы и почета. В общем герой. Его тело так и не было найдено, но в его родовом поместье была мемориальная плитка с датой рождения и смерти. Каждый раз навещая свою подругу-вдову, он сначала подходил к этой плите, размышлял над ней о жизни и смерти, ехидно усмехаясь над выпавшей для него, уже мирно покоящегося где-то в сырой земле, судьбой и оставляя возле плитки бутылку водки для утешения души, шел навестить его жену. В последний раз он навещал ее перед последним с французами сражением – Бородино. В тот день почему-то они оба были печальны, словно чувствовали что-то нависшее над их головами, что разведет их по обе стороны. И как оказалось не зря: он чуть ли не погиб по окончании Бородинского сражения (какая нелепость!), и вот теперь настал ее черед испытать это чувство. И он никак не мог понять, почему над ними вдруг навис дамоклов меч, который стремится разрушить не только их дружбу, но и отнять друг у друга жизнь…

Его размышления были прерваны доносившимися с холла мужскими голосами. Это возвратились отец и брат графини Каменевой. Оба, судя по лепету, исходившему из их голосовых связок, были слегка навеселе, и теперь находились под чутким надзором слуг. А теперь он услышал еще и женский голос, явно принадлежащий самой графине Каменевой. В ее голосе сквозила нотка недовольства и она была недовольно их видом. Он прислушался к их перепалкам. Мужчины что-то невпопад, перебивая друг друга, что-то доказывали Лавинии, она молчала, изредко откликаясь на их реплики. Наконец он услышал:

- Хватит читать мне нотации и строчить никому не нужные слова собственного оправдания. Я давно поняла, что лучше было родиться мужчиной, чем каждый день получать от вас замечания и выслушивать ваши философские изливания о жизни. Сейчас же приведите себя в порядок. У нас здесь гости, и я не хочу ставить в неловкое положение ни вас, ни его.

- Г-гости? – переспросил граф Каменев-младший и обернулся к отцу. – У нас гости, па. Ты звал в гости, па. Нет? А… может эт-то та белокурая нимфочка к нам заскочила! Я когда-то, помнится, ее приглашал. О! Что эта за нимфочка! – и он с наслаждением закрыл глаза, предаваясь воспоминаниям.

- Да как вы можете? Я всю ночь не спала, разрываясь между всеми вами, а вы еще бедлам хотите устроить в собственном доме. А потом же меня порицаете! – возмутилась Лавиния. – Никогда! – она подняла в возмущении свой палец, грозя им своему старшему брату, - Слышишь, никогда вы от меня не дождетесь того, чтобы я выполняла ваши нелепые указания, как я должна жить. Вы не имеете права указывать мне о правилах приличия, когда сами живете, их не соблюдая. Вы даже не приняли всерьез сообщение, что у нас гости! Поэтому, я буду делать так, как считаю нужным. Если общество отвернется от меня, не велика беда. Я раньше отвернулась от него. Не могу воспринимать его законы, если оно само не живет по своим же созданным законам.

- О! Ну и характер, - вслух подумал граф Резников. – Настоящая лавина чувств. Интересно, как она получила сие столь удачно выбранное имя? Может мне вмешаться, а то ненароком они протрезвеют от шквала обрушившихся нот и, чего доброго, отправят ее в деревню, и она лишится той изюминки, что есть в ней сейчас: экстравагантность ей к лицу, а чувства...Придется помочь малышке. А может подождать пока они остепенятся и пройдут в свои комнаты?
Последовав последнему совету, он вернулся на диван и стал размышлять дальше.

О Фениксе он впервые узнал от офицеров, посетивших его в первые же дни в военном госпитале. Его друзья-сослуживцы наперебой рассказывали ему о его ранении и об этом человеке.

- Когда мы увидели, что ты от полученного удара начал падать, - вспомнил он рассказ Петра Распекаева, - я побежал к тебе на выручку, а Серж побежал за твоим убийцей. Но – увы – он бегал быстрее всех, видимо, в битве не участвовал, негодяй. Отсиделся, в избе какой-то сердобольной старухи, наплел с три короба, а после боя вылез, как говорится, на охоту. Но вот почему именно ты, тебя стремился убить, ума не прилажу. Мы вроде его хорошо запомнили и точно знаем, что ты раньше с ним не был знаком. по крайней мере, рядом с тобой мы этого человека не видели.

- После того, как мы перенесли тебя в госпиталь, - продолжил рассказ Серж Говор, - мы начали собирать о нем сведения. Описали его внешность всем встречным нам офицерам, денщикам, но никто его не знал. И вот однажды, уже совсем было отчаявшись в поисках, мы разговорились с одним из адъютантов при штабе. Он нам сказал, чтобы не лезли куда не следует и что этот человек – тайный агент Российской разведки. Но ничего себе агент, своего же убивать! У них там в штабе, все головы повернуты, что ли на 180 градусов! Мы стали выпытывать. Мол, мы ничего против него не имеем, нам якобы надо разыскать его, передать ему определенные сведения. И меж словами в разговоре, он проговорился, что его агентское имя Феникс. Но вот что ему, Фениксу, надо от тебя – личное это или нет – не поймем. Чтоб свой же на своего! Это уму не постижимо!...

И вот теперь снова напоминание об этом Фениксе. Ребята описали его как высокого, широкоплечего, со светло-русыми волосами, мужчину лет 40-45. Несмотря на свой уже немолодой возраст, он был стройным, и по рассказам друзей, в прекрасной спортивной форме. Размышляя об этом Фениксе, он ни йоту не продвинулся в своем размышлении о том, чем он мог насолить этому Фениксу. Мысль, что под ним скрывается муж Дианы, он сразу же отметал, так как по словам Дианы ее муж – человек чести и хорошо знал, что она ему верна с самой их первой встречи. Тогда кто? Дальний родственник? Но у него не было родственников ни дальних, ни близких ни со стороны матери, ни со стороны отца. В детстве он слышал разговоры меж слугами о незаконнорожденном сыне его отца, который умер, когда ему было от роду 5 лет.

Дата добавления: 2015-08-28