— Но…
Я улетучилась в Пограничные Миры.
Мне было так же интересно встретиться с ним, как и ему со мной, но я вдруг почувствовала, что нуждаюсь в некотором пространстве, которое разделяло бы нас. Эта искра, которая проскочила между нами, лишний раз доказывала, что нечто, и даже понятно что, уже назревает.
— Весьма полезно держать некоторую дистанцию между собой и тем, кто тебя отбросил, — сказала мне Мамбо, когда я позже ее об этом спросила.
Мы сидели на крыше заброшенной фабрики в Катакомбах и смотрели на городские огни через реку Кикаха. Внизу, по булыжной мостовой, по своим делам шел ночной люд, для которого эта брошенная часть города стала домом. Шныряли наркоманы. Бездомные дети и бродяги, даже целые семьи, выбирали место и устраивались на ночлег. Стайки тинейджеров с окраин, да и из кварталов получше, курсировали туда-сюда, избегая байкеров и высматривая себе добычу по зубам, над которой можно вдоволь поиздеваться. Обычное дело в Катакомбах.
— Вообще-то, я всегда смутно чувствовала, что надо держать дистанцию, — ответила я, — но только не знала почему.
Мамбо настроилась на учительский лад:
— Притяжение между тенью и тем, кто ее отбросил, велико, и это вполне объяснимо. Когда-то вы были одним человеком — неудивительно, что вас друг к другу тянет. Но стоит только начать проводить с ним больше времени, узнать его поближе, и ты снова втянешься.
— Что значит «втянешься»?
— Он поглотит тебя, и все — как будто тебя никогда и не было. Такое случалось. И случается.
Иногда я испытывала столь острый интерес к кому-нибудь из Идар, что ходила по библиотекам и книжным магазинам и рылась в книгах в надежде что-нибудь о них разыскать. Больше всех меня интересовали Мамбо и Макси Роуз. Потратив довольно много времени, я в конце концов нашла книги, в которых они впервые появились.
Особенно трудно оказалось отследить происхождение Макси. Эта книга в свое время вышла тиражом всего лишь пятьдесят экземпляров и была так ужасно написана, что все владельцы стремились поскорее от нее избавиться.
После долгих поисков я обнаружила экземпляр… в библиотеке Кристи. Это была детская книжица из тридцати страниц на грубой скрепке. Она называлась «Тарабарский путешественник», принадлежала перу некоего Ганса Вуншманна, и, хотя мне удалось заставить себя прочесть ее дважды, я все равно так и не смогла понять, о чем она. Единственным персонажем, имевшим хоть что-то общее с действительностью, была Макси, и то в таком ужасном контексте это казалось, скорее, случайностью.
Я так и не поняла, кто такой «тарабарский путешественник», упомянутый в заглавии, и что вообще все это значит.
— А ты сама-то понимаешь, что хотел сказать этот Вуншманн? — спросила я Макси при следующей нашей встрече. — Ну, в той истории, где ты — одно из действующих лиц.
Макси рассмеялась:
— Разумеется! Он хотел сказать: «Посмотрите на меня! Я легко впадаю в патетику и двух слов связать не могу, но это же не причина, чтобы меня не печатать». Конечно, жаль, что он не сказал это покороче, — усмехнулась она. — Надо сильно напрячься, чтобы такое прочесть.
— Это было нелегко.
— Так ты все-таки прочла?
— Ага. Я уверена, что он хотел как лучше. Должно быть, во всем этом было нечто такое, что необыкновенно занимало его, если он потратил столько времени на то, чтобы это написать и издать за свой счет.
— Ах, если бы.
— Да ладно тебе, Макси! Признай хотя бы, что он старался как мог.
— Правда? — недоверчиво отозвалась Макси. — Да нет, я ничего не имею против издания книг за свой счет, просто терпеть не могу чепухи.
— Но…
— Меня очень раздражает, что я родилась именно в этой истории. Конечно, где уж мне было родиться в хорошей книге! Нет, конечно! Я непременно должна была появиться на свет в литературном эквиваленте помойки.
— Но он создал тебя, — возразила я. — И ты хороша в этой истории. И ты здесь, между прочим, так что, наверное, в его писанине что-то все-таки есть.
Макси тряхнула головой:
— Если я пока еще здесь, то только потому, что я такая упорная и вовсе не собираюсь бледнеть и испаряться из-за того, что имела несчастье родиться на страницах бездарной книги. Не знаю, что бы со мной было, если бы я вовремя не обнаружила у себя талант к обучению теней. Но я бы и без этого что-нибудь придумала.
Иной раз я очень жалею бедных Идар. Как это тяжело, должно быть, — настолько зависеть от капризов чьей-то музы!
Я спросила Кристи об этом Вуншманне.
— Неужели сохранилась? — удивился он, когда я показала ему книжку. — А я-то думал, что давным-давно выбросил ее.
— Ты его знал?
— К сожалению. Маленький засранец, мы вместе учились. Болтун, переполненный сверхценными идеями, вечно всех критикующий, вернее, поливающий грязью. Эта детская книжонка — все, что ему удалось выжать из себя. Помню, он очень дулся на меня и на других — на тех, чьи рассказы печатали.
— Значит, ты его не любил?
Кристи засмеялся:
— Нет, не слишком.
— А его книжка?
— Ну, мне там понравился один персонаж — как ее, Микси, Марша?..
— Макси Роуз.
Он кивнул:
— Да, она заслуживает, чтобы ее историю рассказал кто-нибудь потолковее.
— Возможно, — согласилась я. — Ей пришлось найти способ сделать это самой.
Он как-то странно посмотрел на меня, но я не стала развивать эту тему.
С Мамбо все обстояло не так кисло. Я бы сказала, кисло-сладко. Во всяком случае, написано это было куда лучше.
Книга выдержала только одно издание — детская книжка с картинками, в твердой обложке. Она называлась «Ночная детская», и я нашла ее в Публичной библиотеке Кроуси. Автора звали Томас Бригли. Иллюстрации акварелью, выполненные в стиле Рэкхема или Дьюлэка, столь популярном на рубеже веков, принадлежали Мэри Лэм.
Книга вышла в Ньюфорде в конце двадцатых годов девятнадцатого столетия, видимо, имела некоторый успех местного значения, но известности за пределами города не приобрела. Я попробовала поискать фамилию Бригли в биографическом справочнике, но не нашла даже упоминания. Зато сразу нашла его в «Руководстве по курсу литературы в Ньюфордском университете», и справка оказалась весьма пространной.
Этот Бригли прожил всю жизнь холостяком, работал в издательстве, а в свободное время писал и печатал собственные книги. Свободного времени у него, как я подозреваю, хватало. Из тридцати семи книг, опубликованных под его именем, для взрослых была лишь одна — история трамвая под названием «Джек Булыжник». Она называлась так по имени вымышленного героя, кондуктора, от лица которого велось повествование.
Мэри Лэм, которая сотрудничала с ним во всех его книгах, работала в библиотеке, а свободное время посвящала иллюстрированию книг. Она тоже так и не вышла замуж, что навело меня на некоторые размышления, но найти что-нибудь, свидетельствующее об их романе или о чем-то, что могло бы помешать этому роману, мне не удалось ни в одной из книг, на которые имелись ссылки. Я разыскала их фотографии, в том числе и те, где они сняты вместе. Они выглядели весьма симпатичной парой, и по тому, например, как они там друг на друга смотрят, очевидно, что их друг к другу тянуло. В общем, я так ничего и не поняла.
Я попробовала было проследить судьбу самого Джека Булыжника, но он, в отличие от Мамбо, давным-давно поблек и исчез, как и другие персонажи Бригли.
Мамбо выжила лишь благодаря связи с такими, как я, — с тенями, но, проследив ее линию в книге, я даже удивилась, зачем мы ей понадобились.
«Ночная детская» — книга о девочке, которая так любит одного мальчика, что Фея Игрушек превращает ее в мячик, чтобы девочка могла быть всегда рядом с любимым. Понимаете, он-то был из богатой семьи, а она — дочь слуг, так что они не могли общаться. Вот как все было ужасно устроено в те времена.
Мячик мальчику понравился, и он назвал его Мамбо. И все время играл с ним. И только когда подрос, однажды забыл его в лесу и потом ни разу о нем не вспомнил. Там бы и осталась бедная Мамбо, если бы Фея Игрушек не разрешила ей на время, пока никто из людей не видит, ожить и добраться до дому. Но беда в том, что ее подобрала гувернантка, которая как раз собирала старые игрушки мальчика, чтобы отдать их в детский приют. К ним она и положила Мамбо. Последняя иллюстрация в книжке — Мамбо, венчающая горку игрушек, которую тележка медленно увозит прочь от дома мальчика.
Это была милая и печальная история, действительно хорошо написанная, и картинки были славные. Так что я не поняла, почему книга не имела большего успеха. Может быть, из-за плохого конца, но ведь у Ханса Кристиана Андерсена они тоже случались. Вы ведь, конечно, читали ту же «Девочку со спичками» или «Русалочку»?
Книжку про Мамбо я нашла не на полке. Мне пришлось откапывать ее из штабеля книг, которые давно были изъяты из обращения. Неудивительно, подумала я, что ее не читают, — она так далеко запрятана. Но книжка значилась в библиографическом указателе, на нее имелась карточка, так что, если бы кому-нибудь захотелось прочесть ее, он мог бы ее заказать.
Но никому не хотелось.
Бывали ли у меня с кем-нибудь серьезные отношения? Вы имеете в виду — вроде тех, что у вас с Кристи? Пожалуй, нет. Как я уже говорила, у меня было много… будем выражаться изящно и назовем это флиртом, но ничего продолжительного. Дружбы — это да. И очень длительные. Но более интимные отношения…
Я никогда не встречала в Пограничных Мирах никого, с кем бы мне захотелось иметь серьезные отношения, и мне трудно даже думать о возможности чего-нибудь подобного в этом мире. Я, пожалуй, предпочитаю любопытство, которое ко мне начинают испытывать, узнав, кто я такая. А то пришлось бы лгать, придумывать себе жилье, работу и тому подобное. Слишком сложно.
Правда, я приобрела сотовый телефон, который работает и в Пограничных Мирах тоже, и там даже лучше, чем здесь, с тех пор как Макси научила меня его перенастраивать, чтобы не зависеть от всяких там спутников и телефонных компаний. Так что теперь, если у меня попросят «телефончик», я могу его и дать, если захочу, а где и на что живу — по-прежнему держать в тайне.
О, только не улыбайтесь так! Да, это есть — мне нравится быть таинственной. Это Кристи виноват со своими дневниками.
Разумеется, я могу дать вам номер моего телефона. Но вы должны пообещать, что не дадите его Кристи.
Нет, тут не только книги. Идар иногда возникают и просто из воображения. Слова не обязательно должны быть записаны на бумаге. Это может быть что угодно: от рисунка до коротенького дневного сновидения. Идар — это не божества. Боги нуждаются в изображениях, в то время как Идар, для того чтобы существовать, требуется только то, чтобы в них верили. Чем меньше в них верят, тем быстрее они блекнут и тускнеют. Даже печально, до чего некоторые из них эфемерны — почти привидения, едва существуют, их почти и нет. Но существуют области Пограничных Миров — обычно поблизости от больших городов, — где Идар жирные, как слепни в жаркое лето.
Да, они могут быть жалкими, печальными, еле видными существами, а могут быть и совсем другими. Некоторые настолько самоуверенны, что просто светятся — до того переполнены энергией. Может быть, это влияние Кристи, но меня лично больше интересуют мифологические существа.
В Пограничных Мирах все кишит волшебством. И земными духами. В нижней их части также водятся вампиры и другие малоприятные создания. Постоянно прибывают новенькие.
Знаете, почему то и дело ходят слухи, что где-то видели Элвиса? Так как значительное число людей продолжает верить, что он жив, он и в самом деле живет, существует как очень могущественный Идар. Да не один Элвис! Есть молодой — такой крутой, ранний, но еще вежливый, как все, кто только что стал известен. Но есть и парочка других: более приглаженный — из фильмов и толстый — последнего периода в Лас-Вегасе.
Вы бы на них посмотрели, когда соберутся вместе! Вы таких разборок сроду не слышали. Правда, и такой музыки тоже.
Ну вот, теперь вы представляете себе, как обстоят дела. Может, я и начала свою жизнь как отброшенная за ненадобностью часть кого-то другого, но с тех пор живу своей, отдельной жизнью. Я выросла, изменилась. Я стала собой, и никто другой уже никогда не сможет быть мной. Никто другой не знает то, что знаю я. Никто другой не чувствовал того, что я чувствовала, не пережил того, что пережила я.
Именно это я и называю — быть настоящей. Если ты можешь адаптироваться к окружающему миру, взрослеть, развиваться, становиться кем-то другим по сравнению с тем, кем ты была, значит, ты — настоящая. Значит, у тебя есть душа. Потому что фикция ни на что такое не способна. Она может быть лишь тем, чем сделал ее хозяин. Таковы, к сожалению, Идар. Они могут быть яростно независимы, как, например, Макси Роуз, но стоит Гансу Вуншманну написать о ней другую историю, изменить ей характер или судьбу — и все это немедленно отразится на Идар, которой она стала. И весь ее опыт, приобретенный уже в состоянии Идар, не будет значить ничего.
Продолжительность существования — животрепещущая тема, широко обсуждаемая в Пограничных Мирах. Многих Идар это так заботит, что они начинают страдать от разных эмоциональных расстройств. Если, конечно, не сойдут на нет прежде. Обычно они не отличаются долголетием.
Но нам с вами об этом нечего беспокоиться. Может быть, с нашим происхождением и не все нормально, но у нас тела и души вполне реальных людей. Нас невозможно изменить несколькими мазками кисти, или новым словесным портретом, или парой ударов по клавишам.
Посмотрела бы я на того, кто попробовал бы мне указывать, какой я должна быть! Кто бы он ни был, лучше бы ему иметь хорошую реакцию. Почему? Потому что я бы так ему врезала, что он бы так и сел на задницу раньше, чем успел бы сообразить, кто ему вмазал.
О да! Я могу быть и жестокой, когда надо. Это первое, чему приходится учиться, если хочешь выжить в каждом из миров.
Вот мы
Не словами
Мы пользуемся,
А тем,
Что видим благодаря им.
Саския Мэддинг.
Стихи («Духи и призраки», 2000)
Кристиана
— Итак, мы обе не соответствуем… — говорю я.
Забавно. Не помню, когда я в последний раз так много говорила. Наверное, в этом я похожа на Кристи — люблю сидеть в уголке, просто впитывать. Имейте в виду, он всегда был спокойным. А мне пришлось долго учиться, чтобы стать такой.
Саския кивает:
— Да, похоже, не соответствуем…
Я-то сказала это в шутку, а она восприняла всерьез. Я некоторое время наблюдаю за ней: взгляд ее скользит мимо меня, куда-то в окно, но она не смотрит ни на что конкретное. Она глубоко ушла в себя, меня здесь вообще больше нет. Во всяком случае для нее — нет. И ничего нет — ни посетителей, ни самого кафе.
Я встаю и приношу ей еще чашку зеленого чая, а себе — черного кофе. Когда я возвращаюсь, Саския уже снова здесь, она внимательно смотрит, как я подхожу к столику.
Я ставлю перед ней ее чашку чая, она улыбается и благодарит.
— Читала про ИИ, — говорит Саския, когда я усаживаюсь опять в свое кресло. — Ну, знаете, про машины с искусственным интеллектом…
— Ага.
— Вот и подумала: жизнь не слишком отличается от такой книги, честное слово. Если бы люди знали, кто мы на самом деле, они бы нас ненавидели точно так же, как ненавидят в фантастических романах андроидов и интеллектуальные машины.
Я протестующе мотаю головой:
— Мы такие же настоящие, как люди.
— Но они состоят из плоти и крови.
Подавшись вперед, я щиплю Саскию за предплечье.
— Мы тоже, — говорю я ей.
— Возможно, сейчас — да, но…
— Сейчас не сейчас, какая разница? В нас есть дух. У нас есть душа. А как мы их получили — это не важно.
— Для людей — важно.
Я улыбаюсь:
— Черт с ними, с людьми.
Но она не улыбается в ответ.
— И для меня, наверное, это важно, — говорит она. — Вам легче: вы, по крайней мере, знаете, откуда взялись. А я и этого не знаю. Когда я оглядываюсь назад, обнаруживается, что у меня полно воспоминаний, но все они начинаются лишь с того момента, как я пробила невидимую стену и оказалась здесь. Неужели я возникла из ничего? И неужели у меня тоже может быть душа?
— Что ж, это нетрудно выяснить, — говорю я.
Она озадаченно смотрит на меня.
— Давайте попробуем вернуться туда, откуда вы пришли. Я отведу вас обратно в Вордвуд.[3] Может, здесь и нет ответов на ваши вопросы, но там они должны быть.
— Ну… не знаю.
— Что вас останавливает?
— А что, если, попав туда, я больше не смогу вернуться обратно? Что, если я лишь часть этого Вордвуда или как там его, и, как только снова окажусь там, он меня поглотит? И вас заодно?
Я пожимаю плечами:
— По-моему, надо попробовать. Все зависит от того, насколько сильно вы хотите узнать правду.
Саския оценивающе смотрит на меня.
— Вы и вправду такая жесткая? — спрашивает она.
— Не забудьте добавить «жестокая», — улыбаюсь я.
— Я тоже хотела бы такой быть — жесткой, жестокой. Уверенной в себе.
— Над этим надо работать, — говорю я. — И быть жесткой вовсе не значит никогда не бояться. Просто вы больше не позволите страху удержать вас от того, что вы хотите сделать, или от того, что вам надо сделать. Вот этого действительно можно достичь.
Она задумчиво кивает:
— И как вы себе представляете это наше путешествие?
— Я проведу вас через Пограничные Миры.
— А можно через Пограничные Миры попасть в Вордвуд?
— Через Пограничные Миры можно попасть куда угодно, — заверяю я ее. — И если вы правы и всем управляет какой-нибудь дух вуду, то он, скорее всего, обитает в Другом Мире.
— В Другом Мире…
Я киваю:
— Учтите, я могу только провести вас, но, когда мы окажемся в Пограничных Мирах, вам самой придется ориентироваться, куда идти дальше. Все зависит от того, насколько развито у вас чувство дома. Вам может потребоваться довольно много времени, чтобы сориентироваться, так что лучше нам не мешкать. Я бы, по крайней мере, не мешкала. Нет, правда, чего ждать-то? — Я отхлебываю кофе и поднимаю брови. — Да хоть сейчас можно пойти.
— Нет, сначала я должна поговорить с Кристи. Я не могу уйти, не предупредив его.
— А он так ненавидит всякие перемены…
— Ну уж не настолько.
— Можем взять его с собой, — предлагаю я, хотя знаю, что могут возникнуть проблемы.
Мне не следует проводить слишком много времени с ним, а то кто знает, что может случиться.
Саския отрицательно качает головой.
— Да ладно вам! — говорю я. — Не так уж он и тяжел на подъем. Да он первый побежит смотреть Другой Мир!
— Возможно, — соглашается она. — Но, по-моему, я должна сделать это без него, сама. И, кроме того… — Она колеблется, и в ее голубых глазах снова плещется даль. — Кто знает, что я там обнаружу.
— Что бы ни обнаружили, ничто не изменит его к вам отношения. Эти мальчики Риделл такие верные, что по сравнению с ними даже собаки кажутся ненадежными.
— Я знаю. И все же…
Я жду, закончит ли она фразу.
— И все же… — соглашаюсь я, когда она все-таки не заканчивает. — Да, я понимаю. Может, я заеду за вами завтра утром? У вас будет время поговорить с ним и подготовиться.
Она бросает на меня нервный взгляд.
— Странно, — говорит она. — Я ведь давным-давно мечтала об этом. Но теперь, когда вы предлагаете мне осуществить это, я вдруг поняла, что совершенно не готова.
— Ничего страшного, — говорю я. — Почему бы вам не обсудить это с Кристи и не решить к утру? Я зайду, и вы скажете мне, что решили.
Теперь настала ее очередь улыбаться:
— И вы что же, просто постучитесь в дверь?
— Возможно. Посмотрим, какой у меня будет настрой. Мне нравится выражение лица Кристи, когда я вдруг появляюсь ниоткуда.
— Вы неисправимы!
— Стараюсь.
Мы обе еще некоторое время пьем чай и кофе, между нами спокойно лежит тишина.
— А почему вы хотите сделать это для меня?
— Может, я просто из тех, кто стремится помочь, — говорю я.
— Понятно.
А мне понятно, что она в это не верит.
— А может, у меня просто авантюрный склад характера и мне нравятся новые приключения, — прибавляю я. — Мне раньше не приходилось бывать внутри компьютерных программ. Там, должно быть, интересно.
— А опасности вас не пугают?
— Я же крутая, жесткая, — напоминаю я, — даже жестокая.
— Отчаянная, — добавляет она.
— Можно и так сказать.
Блюз Всемирной Сети
Кукла думает:
Не в том дело,
Что мной управляет кто-то,
А в том, что руки актера во мне.
Саския Мэддинг.
Кукла из кукольного театра («Зеркала», 1995)
Аарон Гольдштейн
За неделю до того, как Саския и Кристиана встретились в кафе и рассказали друг другу свои истории, Аарон Гольдштейн зашел к Джексону Харту, молодому человеку, который был просто волшебником во всем, что касалось компьютеров.
— Все это очень странно, — сказал Джексон, подавшись вперед и всматриваясь в монитор.
Аарон кивнул.
— Я и сам знаю, что это непростой сайт, — сказал он, стараясь изо всех сил, чтобы в его голосе не чувствовалось раздражения. — Меня интересует, можете ли вы зайти на него.
Джексон был программист и компьютерный гангстер. Он был моложе и, пожалуй, вдвое талантливее редактора «Дейли джорнал». Ему было слегка за двадцать. Джексон питался всякой дрянью, запивая ее содовой, но его смуглая, кофейного оттенка, кожа оставалась чистой, и он не набирал ни грамма лишнего веса — все это ужасно раздражало Аарона, который вынужден был сидеть на строгой диете и делать гимнастику, чтобы не допустить угрей и тучности, преследовавших его еще со старших классов школы. Но как бы ни раздражали Аарона обмен веществ и интеллект Джексона, это не мешало ему использовать опыт и сообразительность юноши. У Аарона на этом этапе его жизни вошло в привычку использовать людей.
Они сидели в кабинете Джексона — комнате, содержащей больше компьютерного оборудования, чем Аарону когда-либо приходилось видеть даже на компьютерных выставках. Он понятия не имел, для чего предназначалась половина всего этого. Но это было не важно. Джексон-то знал для чего.
— Честное слово, не знаю, — ответил Джексон. — Это что-то новенькое. Вот, посмотрите-ка. — Он мышкой подвел стрелку к меню и кликнул «Просмотр», а потом «Источник». — Видите? — сказал он. — Нет кода.
— И что это значит?
— Не знаю, что это значит. Такого быть не может. Всегда должен быть код. Не бывает веб-страниц без кода. Если нет кода, ваш браузер не может преобразовать того, что записано на сайте провайдера, в то, что вы можете увидеть на экране компьютера. Здесь у нас должен быть текст HTML во весь экран.
— А между тем экран пуст.
Джексон отъехал от компьютера на своем кресле, чтобы встретиться взглядом с Аароном:
— Вот именно. Так в чем же тут дело?
Аарон пожал плечами.
— Мне приходилось слышать о таких призрачных сайтах, — сказал Джексон. — Вуду в Интернете и тому подобное. Я впервые нарвался на такой, но слышал достаточно и знаю, что они не приносят ничего, кроме неприятностей.
— Каких именно?
Джексон опять посмотрел на экран. Посредине было нечто вроде белого прямоугольника, напоминающего доску для объявлений. За ним виднелась заставка «лес», очень аутентичная. Можно было видеть, как листочки деревьев дрожат на ветру. Ничего резкого, все очень плавно. Разрешение таково, что картинка получилась кристальной четкости. До собеседников доносился шелест ветвей под ветром — тихий, успокаивающий. Время от времени на какой-нибудь из веток происходило шевеление — птички и мелкие животные, хотя иные очень напоминали людей. Или животных в одежде.
— Не знаю, — сказал Джексон. — Просто неприятностей.
— Но ведь это так увлекательно, не правда ли?
Джексон внимательно посмотрел на Аарона:
— Вероятно. — Он выждал немного, потом спросил: — Что именно вы хотели бы, чтобы я сделал, если мне удастся зайти на этот сайт? Хотя, как я уже сказал, это маловероятно.
Аарон откинулся в кресле.
— Этот сайт значит очень много для одной особы, которая сильно мне насолила, — сказал он. — Вот я и хочу разобраться с ней, доказать, что Аарон Гольдштейн рано или поздно даст сдачи.
— Мне очень жаль портить вам праздник, — заметил Джексон, — но с этим сайтом ваш план не пройдет.
— Ладно. Тогда другой план. Вы могли бы прикрыть его?
Джексон еще раз взглянул на экран:
— Возможно. Если кто-нибудь на том конце откроет вложение.
— Вы собираетесь использовать вирус?
Джексон кивнул.
— Это мне подойдет, — согласился Аарон. — Прикройте этот сайт и сделайте новую зарубку на своем джойстике, или как у вас там принято отмечать победы. — Он улыбнулся. — Вообще-то, я оказываю вам услугу, честное слово. Вам будет чем похвастаться перед дружками: завалили большой жирный сайт.
Джексон смерил его холодным взглядом.
— Нет, — ответил он. — На самом деле вы сейчас шантажируете меня, заставляя сломать чью-то жизнь и пустить псу под хвост проделанную кем-то работу.
— Шантаж — это очень грубое слово, — заметил Аарон.
— Неужели? А как бы вы это назвали?
— Одолжение за одолжение.
— Вы мне не делаете никакого одолжения. Мне-то от вашего предложения никакого навара.
— Неплохо сказано. Запомните эту фразу и не забудьте произнести ее, когда копы постучатся в вашу дверь.
Джексон метнул на него гневный взгляд, но Аарон только ухмыльнулся в ответ. Джексону было уже не соскочить с крючка. Но не надо напиваться и выбалтывать секреты.
Это случилось несколько недель назад. Аарон возвращался из клуба на Грейси-стрит, где очередная милашка дала ему от ворот поворот, — это стало случаться с удручающим постоянством после того вечера, когда Саския Мэддинг вышвырнула его из своей квартиры и оставила стоять на лестнице с охапкой одежды в руках и дикой злобой, кипящей где-то в животе.
«Это неправильно, — говорил он себе. — Это ведь она неудачница, а вовсе не я».
Но нет, опять вернулось одиночество тех лет, когда он был толстым, прыщавым, всеми отвергаемым очкариком. Все вернулось в ту же секунду, как будто никуда и не уходило. Из крутого парня он снова превратился в неудачника, которого на школьном вечере отвергла даже Бетти Лэнгфорд. Даже она сочла, что слишком хороша для того, чтобы танцевать с таким, как он.
А ведь ему потом удалось так прочно забыть об этих днях, практически выстроить себе новое детство и юность.
Я? Да я всегда был крутой!
Ему достаточно было всего лишь посмотреть в зеркало. Жалкий угреватый толстяк-очкарик исчез, как будто его никогда и не было. Люди, с которыми он когда-то ходил в школу, ни за что не смогли бы узнать жалкого неудачника в мужчине, в которого он превратился. Наверное, в этом не было ничего удивительного — того парня они просто не запомнили.
Но время от времени что-нибудь да напоминало ему. Как сегодня вечером. Женщина, к которой он попробовал подкатить, смерила его таким презрительным взглядом, что ему пришлось отвернуться и поневоле уставиться в зеркало. И вдруг оттуда на него взглянул толстяк с отвисшим задом и прыщами на физиономии. Он смотрел на Аарона сквозь толстые очки глазами шелудивого щенка.
Аарон и сам не понимал, откуда это знает, но он точно знал, что Мэддинг виновата в этом! Что-то в ней есть такое… ведьминское. Не до такой степени, чтобы он не попользовался ею, а он таки ею попользовался. Но теперь, задним числом, он иногда думал, что, может, лучше было держаться от нее подальше. Может, тогда она и не прокляла бы его, или что там такое она могла сделать, чтобы на него свалились все эти неприятности.
С того вечера словно все зловонные призраки его школьных дней вырвались на свободу — и любая женщина за версту чуяла в нем неудачника. И чем чаще его отшивали, тем хуже становилось.
Он вышел из клуба и, глядя под ноги, медленно и бесцельно побрел по Грейси-стрит. Он не был готов ни возобновить охоту, ни отправиться домой. Еще один испорченный вечер, и никакой возможности отомстить Мэддинг за то, что она заколдовала его, и ее друзьям — всякому уличному сброду, — которые потешались над ним при каждом удобном случае.
И тут судьба улыбнулась ему.
Зайдя в «Лобо», чтобы выпить, прежде чем, поджав хвост, забиться в свою нору, он вдруг встретил там… кого бы вы думали? Джексона Харта, одного из новых компьютерщиков «Дейли джорнал», склонившегося над стаканом и явно надиравшегося по полной программе.
Ничто так не облегчает наши страдания, как чужие неприятности.
Аарон неслышно уселся на табурет рядом с Джексоном, заказал пиво и повернулся к коллеге.
— Плохой вечер? — спросил он.
Джексон оторвался от разглядывания дна пустого стакана и посмотрел на Аарона. Кажется, ему потребовалось несколько секунд, чтобы сфокусировать взгляд. Когда это наконец удалось, он заторможенно кивнул.
— Неприятности с женщинами? — спросил Аарон. — Мне можете сказать, я тоже сегодня пострадал.
— Если бы!
«Плохо, — подумал Аарон. — Ну ладно. Нужны подробности. Хоть что-нибудь, чтобы я почувствовал себя лучше».
— Зато у нас с вами хорошая работа, — сказал он, — и если это не из-за женщины, тогда я даже представить себе не могу, из-за чего такому успешному парню, как вы, расстраиваться. Может, что-нибудь со здоровьем?
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |