провождать ими приемы, устраивать которые его приглашали
в богатые дома, или развлекать гостей в собственном доме. Его
интересы касались многого, и вскоре он стал совладельцем те-
атрального предприятия. В 1594 году сэр Генри Кэри Хадсон, лорд-камергер Ее Величества, основал труппу «Слуги лорда-ка-
мергера». Он намеревался покончить с беспорядком, царив-
шим после чумного бедствия в столичных театральных
труппах, дабы актеры помнили — их основное предназначение —
развлекать королеву. Труппу он разделил и создал две: «Слуги
лорда-камергера» и «Слуги лорда-адмирала», передав послед-
нюю под покровительство своему зятю — Чарльзу Ховарду.
Главным актером «адмиральской» труппы был назначен Эд-
вард Аллен, и местом для выступлений определена «Роза». Ве-
дущим актером «Слуг лорда-камергера» стал Ричард Бербедж.
Спектакли труппы должны были проходить на сценах, принад-
лежавших Джеймсу Бербеджу в Шордиче. Начиная с этого вре-
мени «Слуги лорда-камергера» становились единственными
исполнителями пьес Уильяма.
Отныне до скончания веков;
С ним сохранится память и о нас —
О нас, о горсточке счастливцев, братьев*.
В новое-старое актерское братство вошли верные друг другу, ис-
пытанные и закаленные кочевой жизнью Огастин Филипс, Томас
Поуп, Джордж Брайан, Джон Хеминг, Джон Синклер, Уильям
Слай, Ричард Каули, Джон Дьюик и непревзойденный со времен
Тарлтона исполнитель джиги и специально написанной для него
Уиллом роли Фальстафа искрометный, музыкальный, крепкоте-
лый и подвижный Уильям Кемп. Уильям стал пайщиком — совла-
дельцем компании наравне с девятью ведущими актерами под
патронажем лорда-камергера.
Следующий 1595 год продолжил череду гастролей. Летом они
давали представления в Кембридже и Ипсвиче, работая без от-
* Шекспир У. Генрих V (пер. Е. Бируковой).
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
дыха. Необходимо было хорошо заработать и запастись прови-
зией – в Лондоне начались «голодные бунты». Столица все еще пе-
реживала истощение после долгих чумных месяцев.
Еще через год на семью Шакспиров обрушилось несчастье.
Уильям тогда вернулся из Маркет-Холла в Фаршеме и оживленно
обо всем рассказывал Виоле, когда принесли то злополучное
письмо. Виола, не распечатав, передала его брату.
— Это от Энн, — сказал он и скроил постную гримасу.
Написанное под диктовку незнакомой рукой — Энн так и не ос-
воила навыки письма — оно, как всегда, должно было содержать
отчет жены о хозяйстве, прибыли и убытках и одну строчку
о здоровье детей. Он все еще надеялся, что она хотя бы в память
об их первых горячих годах возьмет да и научится писать сама
и напишет ему что-нибудь ласковое. Вздохнув, он распечатал
письмо. Прочитал и стал белым, как мел. Там было не о здоровье
детей. Это была мольба, был зов. Со времени написания письма
исполнился месяц. Виола смотрела в его искаженное лицо и боя-
лась спросить.
— Ну почему, почему не отправить это срочным нарочным, по-
чему не заплатить вдесятеро!.. Почему…
— Скажи, что? кто?
— Он болеет. Никто не знает, чем. Судя по письму, уже месяц.
Он яростно отбросил письмо, схватил куртку, дорожную сумку
и кинжал и вылетел из комнаты. Виола бросилась за ним вниз, он уже завернул к стойлам. Добежав, она увидела, что он отвя-
зывает лошадь.
— Уилл, кто?
— Гэмнет. Месяц назад он был жив. Месяц!
Это был поздний вечер девятого августа.
Одиннадцатого августа Уильям добрался до Стратфорда.
В доме на Хенли-стрит было пусто. Он нашел родных у церкви
Святой Троицы. В нескольких шагах от нее в могилу опускали
гроб с его единственным сыном — Гэмнетом, так редко видев-
шим его за свою недолгую жизнь и почти ничего не знавшем
о нем.
Спустя три дня Виола услышала странные звуки. Обычно все, кто жил в их доме, подгоняли лошадей, сворачивая во двор. На
этот раз стук копыт был другим — непривычно медленным, почти
ЧАСТЬ II. ГЛАВА IX
шаркающим. Она выглянула из окна. Всадник уже въехал во двор.
Это был Уилл. Она сбежала вниз. Под ним была чужая лошадь, он
почти не правил ею, а сидел согнувшись вперед так, что спина его
изогнулась, как колесо. Виола остановила лошадь, придержала, помогла ему спуститься с седла.
Лицо его было цвета известки. Он хотел что-то сказать и не мог.
Она обняла его и почувствовала, как он всей своей тяжестью по-
висает на ней.
— Пойдем! Пойдем в дом, — сказала она. — Кивни только, что…
— Его больше нет, — беззвучно прошептал он.
Она отвела его в спальню. Посадила на кровать. Стащила
с него одежду, и увидела, что за эти несколько дней от него, и так
отличавшегося стройностью, остались кожа да кости. Ей стало
страшно.
— Ложись, ложись, малыш.
Она помогла ему лечь. Он весь горел. Сухим, острым, едким
жаром, какого она никогда, даже когда имела дело с заболевшими
детьми, не чувствовала. Она подняла его волосы на шее и затылке, чтобы не мешали, и посмотрела на свои пальцы. На них был не
пот, не дорожная грязь, даже не кожный жир. Это была липкая, желтая, вязкая смола, которая склеивала пальцы и пугала больше, чем охватившая его лихорадка. Позже, стирая его рубашку, она об-
наружила на тех местах, где ткань особенно плотно прилегала
к телу, следы той же самой кошмарной смолы. Уилл приподнялся
на локте и хотел что-то сказать, но она не разобрала его слов. Как
только его голова вновь коснулась подушки, он впал в полусон, не
отзываясь ни на ее голос, ни на прикосновения.
Виола побежала к Тому Морли с просьбой привести лекаря.
Врач, осмотрев Уилла, сказал, что у него полное истощение, при-
чиной которого стало многолетнее перенапряжение и сильнейшее
нервное потрясение. Потеря сына сказалась надрывом сердца, о чем свидетельствует искаженный пульс и боли, сокрушившие
пациента. Остается уповать на Господа и лучший исход. И еще ле-
карь сказал, что Уилл выживет, если самое долгое через три дня
из тела пойдут чистые жидкости, и он заговорит. Пока Уилл
лежал, словно иссохший лист. Испарины не было. Кожа горела, как головешка.
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
После ухода врача Морли, качая головой, тихо произнес:
— Как же это можно довести себя до такого состояния!
— Вы же знаете, — Виола вскинула голову, почти выкрикнув с до-
садой и негодованием, — он работает как вол! Не разгибая спины!
И в театре, и дома!
— Не спорю. Но разве можно так жертвовать собой? Ради чего?
Она вздохнула.
— Ради того, чтобы вам всем было не так страшно. И скучно.
Всего лишь.
Морли не ответил. Действительно, ради чего? Он ушел, смутив-
шись того, что ему вдруг изменило сочувствие и понимание. Уилл
никогда бы не спросил его, ради чего он ночами не спит, погру-
зившись в свои ноты. Ради чего?
Оставшись наедине с братом, Виола достала из потайного
ящика самое ценное, что всегда хранила при себе. Это было эбе-
новое распятие, взятое в дорогу из родительского дома — тай-
ное, гонимое и запрещенное по новой вере изображение
страдающего Господа.
Закрыв глаза, она увидела, как наяву, воина с серебряным
копьем в руке и красным крестом на белых одеждах, того, кто, она знала, защищал их всегда — их заступника и хранителя Свя-
того Георгия. К нему она взывала в своей молитве, на него упо-
вала и на Пречистую Деву, и на всех Святых. Стоя на коленях
перед распятием, она не убоялась бы теперь предстать пред
самим Спасителем. Слова молитвы были нестройны. Она про-
сила о брате, как умела:
— Я все готова… нет, все я не готова отдать. Господи всемило-
стивый, сделай так, чтобы он был жив. Чтобы болезнь отсту-
пила, чтобы он снова увидел свет и небо, и все, что можно
только видеть, ведь он так любит твой мир, Господи! Оставь ему
жизнь, дай ему еще силы и радости и счастья обнять детей, ко-
торые ждут его, которые без него не проживут. Ушел наш
Гэмми, ушел к тебе, но не дай Уиллу уйти за ним. Оставь ему
жизнь. Он отслужит, он искупит. Он сделает все, что указано
волей Твоей. Я знаю. Услышь меня, потому что он теперь не
может просить тебя. Но я могу, ибо я знаю его. Твоей волей я
знаю его как саму себя. Смилуйся же и услышь нас грешных.
Оставь моего брата в живых! Прошу Тебя! Прости его, греш-
ЧАСТЬ II. ГЛАВА IX
ного раба Твоего, за все прегрешения вольные или невольные.
Вдохни в него жизнь, Господи, как когда-то Ты вдохнул жизнь
в Лазаря. Мать Заступница, Царица Небесная! Ты ко всем прихо-
дишь в скорби, Ты всех слышишь, заступись, пошли ему жизнь
и силы. Заступники Небесные! Помогите! Дайте знак, дайте
мне знак, если нужно, чтобы я что-то сделала для того, чтобы
он был жив. Я все сделаю. Я все отдам. Я не знаю, что я могу.
Все, что у меня есть, это единственный Твой Дар, Господи, что
пока еще в моей власти, что пока еще в руках и в сердце моем.
Я отдам все слова, все стихи, все, что написано или не напи-
сано. Я не напишу и не произнесу больше ни единой строчки, ни единого слова. Если этими словами, грешной речью своей
могла я когда-нибудь оскорбить Тебя — то вырви мой язык, возьми, забери все это. У меня больше ничего нет, кроме собст-
венной жизни и этого. Забери то, что есть у меня. Чтобы
только он был жив. Господи, если в три дня он заговорит, если
я оботру чистый пот с лица его, я обещаю, я не произнесу
больше ни строчки. И не напишу. Только пусть Уилл будет жив.
Я прошу Тебя, я очень прошу Тебя! Услышь меня! Я не воз-
ропщу, я не пожалею, я никогда не стану больше писать. Я стану
как все. Я больше не оскорблю Тебя. Я все сделаю, на что будет
воля Твоя! Только прошу тебя, Господи, я очень прошу Тебя, верни ему силы… Пусть Уилл будет жив!
О, как ты прав, судьбу мою браня,
Виновницу дурных моих деяний,
Богиню, осудившую меня
Зависеть от публичных подаяний.
Красильщик скрыть не может ремесло.
Так на меня проклятое занятье
Печатью несмываемой легло.
О, помоги мне смыть мое проклятье!
Согласен я без ропота глотать
Лекарственные горькие коренья,
Не буду горечь горькою считать,
Считать неправой меру исправленья.
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
Но жалостью своей, о милый друг,
Ты лучше всех излечишь мой недуг!*.
Три дня провела она безмолвно рядом с Уиллом, прислушива-
ясь к каждому его вздоху и шороху. Три ночи она не спала у его
кровати.
— Аэ… А!..
На утро третьего дня раздался его крик, вырвавшийся из груди
с волной воздуха, что он втянул, шумно задышав.
— Эльма… Виола, — позвал он.
Она склонилась над ним. На его лицо падал луч рассвета. Кожа
его блестела, будто его сбрызнули из лейки крупными каплями
теплой воды. Блестящей росой она выступала на висках, на лбу, по всему лицу, заставляя закручиваться от влаги и без того волни-
стые завитки волос.
Ни единой песни, ни одной стихотворной строки!
До сентября Уильям пробыл дома. Он поправлялся, лицо по-
светлело, силы возвращались, но скорбь о Гэмнете и спазмы
больной совести при мысли о потере сына, в судьбе которого
он так и не сумел толком принять участия, не оставляли его.
Взгляд его, полный горя и боли, обжигал Виолу. Ей самой было
плохо, но надо было держаться ради него. Она терпеливо
ждала, зная, что время когда-нибудь поможет им. Уилл и сам это
понимал. Спасителем и целителем при всех бедах и горестях
может быть только работа, в которую погружаешься с головой.
Поэтому он, преодолевая слабость, как только смог поднять
руку, принялся за правку уже написанных пьес. И почти в каж-
дой были строки о сыне, ищущем отца, или об отце, разлучен-
ном с сыном.
Ах, нет, нет, нет. Единственный мой сын!
Ах, мальчик мой! Коль жизнь в тебе осталась,Открой глаза! Смотри, смотри, как ливень
Прольется, принесенный бурей сердца
На эти раны, что мне сердце рвут!..**.
* Шекспир У. Сонет 111 (пер. С. Маршака).
** Шекспир У. Генрих VI (пер. Е. Бируковой).
ЧАСТЬ II. ГЛАВА IX
Виола замечала, как краснели его глаза, как он смахивал или
сдерживал тыльной стороной ладони слезы. Она подходила и об-
нимала его или, как раньше, прижималась лбом к его лбу, стараясь
утешить хотя бы взглядом. Он полностью переписал пьесу о ко-
роле Иоанне, и однажды утром Виола прочла написанные им
ночью строки:
Король Филипп
Вам горе ваше дорого, как сын.
Констанция
Оно сейчас мне сына заменило,
Лежит в его постели и со мною
Повсюду ходит, говорит, как он,
И, нежные черты его приняв,
Одежд его заполнив пустоту,
Напоминает милый сердцу облик…*.
Это был «плач Констанции».
Уильям не видел сына последние несколько лет и теперь вспо-
минал, какими он и Джудит были маленькими, как он играл
с ними, как помогал Мэри в хлопотах о них. Он, будучи еще до-
вольно молодым, ощущал себя по-прежнему скорее старшим
братом своих собственных детей, а порой даже ровесником.
И они, очарованные его искрящейся ребячливостью, любовью
к ним и веселым добрым нравом, были уверены, что он не про-
сто отец, как другие, он их друг и настоящий товарищ. Теперь
он, тоскуя сам, страдал от жалости к маленькой Джудит, тоско-
вавшей в Стратфорде и разлученной навсегда со своим братом.
Такая разлука для близнецов, таких как она, пожалуй, самое
страшное испытание на свете. С этого лета сердце Уилла начало
болеть часто и сильно. Тогда он просил Виолу прижаться к нему.
Она обнимала его, и было ощущение, что его сердце вырыва-
ется из груди и колотится отдельно от тела прямо между ними.
* Шекспир У. Король Иоанн (пер. Н. Рыковой).
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
Тогда она сильнее прижимала его к себе, как ребенка, и сердце
затихало и переставало болеть. Виола была рада приходу всех
друзей и знакомых. Она понимала — теперь только заботы дру-
гих людей могут вывести брата из растерянного оцепенения.
Если его что-то отвлекало и оживляло в минуты уныния — так
это мир людей. Если что-то он и любил больше всего в жизни —
так это «совать нос в чужие дела», вникать в подробности
жизни, соучаствовать в ее стремительных действах. И театр. По
сути — одно и то же.
В конце концов, осенью произошло именно так, как хотела
и предчувствовала Виола. Уилла заставило выйти из дома происше-
ствие с компанией их старых друзей. Однажды, когда сестра
читала ему новые хроники, недавно изданные у Филда, в дверь
громко и настойчиво застучали.
— Боже! Ну и рвение! — сказал Уилл.
— Что ты успел натворить? — улыбнулась Виола, спускаясь вниз.
Распахнув дверь, она не поверила своим глазам.
— Не здесь ли проживает потрясатель… этих… ну…
— Ой, только не выражайтесь!
— Сердец, а ты что подумала? Или ты сейчас скажешь, что мы
вроде как оскверняем ваш порог, и тра-лю-ли да тра-ля-ля?
Дороти Сойер и Энни Ли! Бывшие спутницы «Слуг Ее Величе-
ства королевы» и нынешние обитательницы одного из домов сви-
даний в Шордиче. А с ними молчаливый Фрэнсис Лэнгли —
владелец театра «Лебедь».
— Дороти, Энни! Входите, входите же!
— Это ж надо! Ты как была своим парнем, так и осталась!
— Уилл! — крикнула Виола, — к нам старые знакомые.
Они поднялись наверх, и он впервые, наконец, улыбнулся
и обрел прежний дар речи.
— О-о-о! Нимфы! Грации! Кудесницы! Привет, Фрэнсис! Что вас
привело? Время не властно над вами!
— Дело Уайета, — без долгих вступлений признался Фрэнсис.
Они рассказали о деле, заставившем их обратиться к нему за
помощью. В Пэрис-Гарден в то время служил мировой судья, некий Уильям Гардинер, который всей округе был известен
как взяточник и вымогатель. Его пасынок — Уильям Уайет, по-
могал отчиму в делах неправедных, чем и расположил к себе
ЧАСТЬ II. ГЛАВА IX
последнего. Два крючкотвора — старый и молодой — вот уже
несколько месяцев грозили закрыть театр, намекая на непри-
личия, якобы творящиеся в нем, но на самом деле откровенно
ожидая взятки. Последней каплей стала угроза Уайета за-
крыть не только театр, но и бордель, также принадлежавший
Лэнгли.
— Возмутительно, — согласился Уилл, выслушав их жалобы. —
Ни в какие ворота! Лишать самого насущного! Я считаю, это
преступление!
— Ты что, смеешься? — обиделась Дороти.
— Сердечко мое, не будь я так серьезен, я ни за что не ввязался
бы в это дело. Но, поскольку здесь задета репутация достойней-
шего в Лондоне дома, я не могу оставаться в бездействии.
— Я не понимаю, это ты нас называешь достойнейшим
домом?
— Разумеется, если вы считаете меня достойным защитником
в деле Гардинер-Уайет против милашки Дороти.
Решено было действовать без промедлений. Уильям выбрался
из домашнего халата, подаренного ему очередной симпатией, муж
которой ходил за моря и привозил с Востока диковинные товары, и впятером они отправились к Уайету.
Через неделю Уиллу пришлось раскошелиться. В судебном иске, поданном на них, Уайет утверждал, что он, две женщины и прочие
упомянутые лица грозили ему в письменной жалобе членовреди-
тельством и что он, Уайет, опасается за свою жизнь.
— Вот паскудник! — Уилл больше веселился, чем злился.
Его настроение явно менялось к лучшему, и у Виолы впервые за
долгое время отлегло от сердца.
В октябре Уилл чувствовал себя уже гораздо лучше и однажды
сказал сестре, что им пора переехать.
— Переехать? Но мы совсем недавно здесь живем. Что это ты
вдруг решил? — спросила она.
— Здесь тяжко теперь. Дух боли. Дух потери. Нужно поискать
другой дом.
В конце месяца они переехали в Саутуарк, ближе к реке и теат-
рам. А в ноябре к ним приехал Джон. Джон Шакспир. Отец.
Сколь невероятным было это событие, столь и закономерным.
После того, как Джон потерял единственного наследника муж-
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
ского пола от старшего сына, он вновь решил подать прошение
на герб, которое подавал 25 лет назад в 1568 году, но которое
тогда отозвал. Тогда у него не хватило средств на осуществление
этого честолюбивого замысла. Теперь он решился. Шакспиры
должны наследовать свое право именоваться копьеносцами,
«потрясателями копья».
Как бы Джон предосудительно не относился к репутации
своих старших детей и месту в жизни, какое они избрали, он не
мог не оценить достаток и положение, достигнутое ими в сто-
лице. Доходы Уильяма росли. Его известность в литературных
и театральных сферах и близость к людям образованного
и знатного круга дали повод Джону обратиться к нему за помощью
в деле, касающемся подачи нового прошения о присвоении их
роду герба. После долгих споров, обсуждений и проектов со-
вместными усилиями выбрали следующий эскиз родового
знака: на щите был изображен сокол, держащий в одной лапе
копье. Крылья сокола распростерты — что означало «потряса-
ние». По диагонали герба также изображалось копье — золотое
с серебряным наконечником. Девиз гласил «Non sainz droit» —
«Не без права». Отец хотел, чтобы девиз был написан непре-
менно по-французски — в знак того, что владельцы герба люди
образованные и владеют им по праву. Как ни пытались Уилл
и Виола объяснить несуразность, наивность и самонадеянность
такой композиции — убедить отца они не смогли. На их счастье, он отказался от шлема с перьями, римских доспехов на соколе, перчатки, обнимающей копье, и еще кучи прочих витийств
вокруг эмблемы.
Глава Геральдической палаты пожаловал этот герб Джону, «по
ходатайству и получив достоверные сведения», что его «предок
за свою верную службу был отмечен и награжден славной памяти
рассудительнейшим королем Генрихом VII». Эту семейную исто-
рию Джон пересказывал всем миллионы раз, и сам искренне
верил в нее.
Эскапада Джона не осталась незамеченной. В тот же год Бен
Джонсон, один из соперников Уильяма в поэтическом мире, вывел в своей пьесе «Всяк в своем нраве» деревенского простака
Солиардо, который получил собственный герб и хвастал всем:
«Я могу теперь писать, что я — дворянин. Вот моя грамота, она
ЧАСТЬ II. ГЛАВА IX
обошлась мне в тридцать фунтов, клянусь!» На гербе красовалась
голова вепря и девиз «Не без горчицы».
Однако Уилл не обиделся. К досаде Джонсона он вместе со
всеми искренне потешался над этой «головой с горчицей» в пив-
ной «Надежда», куда компания сочинителей и актеров собралась
после показа пьесы.
— Не без перца, — продолжил ряд Уилл.
И все подхватили — «Не без уксуса», «Не без соли» и прочая, прочая, пока насмешка не превратилась в новое меню, какое было
решено прикрепить к дверям пивной.
Постепенно перипетии трудного года улеглись и закончились.
После долгого перерыва, вызванного болезнью брата, во время
которого в «Белом грейгаунде» ее подменял Джаспер Филд, брат
Ричарда, Виола вернулась в книжный магазин.
Ричард пришел туда в день ее выхода на работу. Один. Он был
свеж и светел. Он был рад.
— С возвращением, — сказал он. — У нас много новинок. Тебе те-
перь предстоит читать и запоминать.
— Чего еще можно желать, Ричард. Я истосковалась!
— Мы тоже.
«Мы» полоснуло, как лезвие. «Тоже» окутало, точно одолжен-
ный плащ.
— Как ты думаешь? Может открыть здесь еще один театр? —
вдруг не свойственным ему шутливым тоном спросил Ричард. —
Лично для тебя?
— «Не без права», — в тон ответила Виола.
Ричард качнул головой и щелкнул языком.
— Боюсь, епископ не позволит, — сказал он и вышел на улицу.
Имогена*
…То господин мой,
Британец доблестный и столь же добрый,
… Нет больше
Такого господина. Пусть пройду я
С востока к западу, просясь на службу,
* Шекспир У. Цимбелин (пер. А. Курошевой).
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
Сыщу хороших много, буду верен,
Но не найду такого.
Люций
Добрый отрок,
Ты жалобами трогаешь не меньше,
Чем господин твой кровью. Кто же он?
Имогена
Ричард дю Шан*.
За ним из двери в лавку влетел свежий влажный воздух. Начи-
налась весна.
* Ричард дю Шан — французское написание имени Ричард Филд (прим.
автора).
ЧАСТЬ II. ГЛАВА X
Глава X
— Фокусник, когда же ты успел?
Они стояли перед домом Клоптона на Чэпл-стрит в Стратфорде.
Из кирпича, с каменным фундаментом, островерхой крышей и ок-
нами-эркерами, выходящими на восток, в сад. В два сада. Уильям
купил этот дом, Нью-Плейс, ничего не говоря о сделке Виоле, с намерением сделать им обоим подарок к тридцать третьему дню
рождения и крещения. Пик жизни. Самый ее зенит. Все теперь
будет отмеряться от этой даты — все, что было прежде, все, что
будет потом. Они оба уже не дети, и даже не молодая поросль. Они
— две крепкие, сильные ветви древнего и стойкого ствола. Жи-
тели столицы, каких привечают по всей стране в лучших домах.
Театралы. Драматурги. Актеры. В его понимании они были суть
одно, несмотря на то, что его жизнь была у всех на виду, а ее — все-
гда скрытая под маской.
О своем намерении купить дом в Стратфорде Уильям поделился
с Ричардом Бербеджем в начале зимы.
— По дороге в школу я каждый день проходил мимо, — вспо-
минал он, и глаза его смотрели мечтательно. — Красавец-дом.
Я показал его сестре, и она тоже заболела им навсегда. Пони-
маешь?
— Еще бы!
— Его, правда, придется достроить, обновить. И, знаешь, я хочу
разделить его поровну — две части, два сада, два амбара, два ко-
лодца и все такое прочее. Пять комнат на каждой половине с ка-
мином в каждой и обязательно два кабинета, в которых будет
находиться то, чем теперь торгует продавщица книжной лавки
«Белый грейгаунд» в приходе Св. Павла. К тому же «Большой
дом» Клоптона, известный всему городу как Нью-Плейс — «новое
место», сам собою уже красноречиво подтверждал, что его вла-
дельцем мог быть только достойный, честный человек, имею-
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
щий положение и уважаемый городским сообществом. Уильям
всегда помнил об этом.
— Но почему в Стратфорде, Уилл? Ты хочешь туда вернуться?
А театр?
Уилл помолчал.
— «Милорд, ведь это только театр, всего лишь розыгрыш»*, —
тихо ответил он. Я хотел было купить дом здесь, в Лондоне, но
после… — он запнулся. — После того, как Гэмнет…
— Уилл, не надо.
— Когда-нибудь наша сумасшедшая жизнь в театре закончится.
И после того, как это произойдет, я хочу вести жизнь благопри-
стойную. Тем более, что у меня есть жена и две дочери.
— А сможешь? Разве в тебе живет хоть в малой степени почтен-
ный отец семейства?
— Конечно, — Уилл улыбнулся. — Ведь это будет новая пьеса.
К тому же у нас есть два исполнителя на главную роль. Этот дом
за все пережитое вместе со мной, за терпение, волнения и тре-
воги должен стать для Виолы пристанью. Я никогда не смогу от-
благодарить ее, как она этого заслуживает. Так пусть у нее будет
своя крыша над головой, где она, если захочет, одна или нет, по
достижении зрелости найдет покой и умиротворение.
— Не хочу обижать твое самолюбие, пожилой ребенок, — сказал
Бербедж, — но ты сейчас воркуешь точно голубь. Выходит в груди
нашего пересмешника и впрямь бьется хрупкое сердце?
Уилл кивнул.
— Выходит.
— Значит, ты задумал оставить театр? — спросила Виола, узнав
новость.
— Не торопись. Всему свое время.
— Не знаю, смогу ли я уехать.
Он нежно взял ее за уши, уткнулся лбом в ее лоб, как в детстве, и прошептал.
— Пора взрослеть.
— И это не про нас.
Оба засмеялись.
— Надо, чтобы в доме жили дети — сказал Уилл. — Наши дети.
* Шекспир У. Укрощение строптивой, вариант, 1594 г. (пер. О. Кельберт).
ЧАСТЬ II. ГЛАВА X
— Твои, дорогой, твои.
— И твои тоже.
— О чем ты? Звезды материнства не светят мне. Для этого надо
быть женщиной, а я забыла, что это значит.
Месяц назад Уильям закончил оформление сделки. В день Свя-
того Георгия он решил отметить приобретение Нью-Плейс, со-
брав семью и стратфордских друзей за столом под крышей
нового дома.
Сью, которой в этот год исполнялось четырнадцать лет, не на-
ходила себе места от волнения и ожидания. С раннего детства она
всегда угадывала, когда пришло время смотреть на дорогу, чтобы
первой встретить своих долгожданных.
— Ты куда? — остановила ее Энн.
— Это они! Они подъезжают! Отец! Виола!
— Не кричи так!
Сью выбежала за калитку и помчалась в сторону главной дороги.
Через несколько минут она увидела вдалеке фигуры двух всадни-
ков. Еще немного, и спешившиеся Уилл и Виола обнимали повзро-
слевшую Сью. Ростом она почти догнала отца. Родившаяся, когда
он был довольно юным, повторившая его лучшие черты в своей
живой внешности, она теперь выглядела почти его ровесницей.
— Ты посмотри только! — воскликнул Уильям, обнимая ее. — Вот
это разбойница!
— Я всегда угадываю, когда вы подъезжаете. Я это чувствую, —
радовалась она. — Вот только мама не верит, что так можно. Я рас-
скажу, вы поверите, я знаю!
— Похоже, нам есть, кому передать дело, — шутливо сказал
Уилл сестре. — Может, и впрямь решиться, да и взять ее на сей
раз с собой.
— Давай поговорим об этом не посреди дороги, а как-нибудь
потом, улыбнувшись, предложила Виола.
В новом доме Виола впервые за долгое время надела женское
платье. Оставшись с ней на кухне вдвоем, Сью снова заговорила
о том, что не давало ей покоя.
— Почему ты не хочешь взять меня с собой? Я все умею, я все
могу. Я буду помогать вам. Ведь тебе, наверное, трудно забо-
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |