Глава 1. Европейская трагедия 4 страница

Наиболее характерная картина наблюдалась в Германии, где, по словам одного из историков, «не существовало ни одного органа, полномочного повлиять на решения кайзера, а те люди, которые с ним общались, были разделены и не имели легализированной возможности ни обсудить возникшую ситуацию, ни координировать свои действия». Добавим: планы войны и вовсе не подлежали широкому обсуждению — составленные в недрах Генерального штаба, за его стенами они были доступны одному кайзеру, проникнутому верой в свою провиденциальную миссию.

В современных Соединенных Штатах Америки планы использования ядерного оружия (по сути те же планы войны) также не подлежат многолюдному обсуждению, Они разрабатываются в обстановке секретности Стратегическим авиационным командованием, подчиненным непосредственно президенту. Но президент, в отличие от монарха, не станет единственно по своему усмотрению давать ход планам, которые могут обернуться трагедией.

Вильгельм II принимал решения сам. Однако, вооружившись в кризисной ситуации планом Шлиффена, он, имея возможность отказаться от его исполнения, не стал особо размышлять о последствиях и пустил в дело стопку исписанной бумаги.

Глава 3. Июльский кризис

Событие, послужившее формальным началом европейского политического кризиса, произошло 28 нюня 1914 года. В этот день в Сараево, центре Боснии, сербским националистом был убит наследник австрийского престола эрцгерцог Франц Фердинанд, племянник Франца Иосифа. Эта трагедия не стала случайностью. В начале XX века в Австро-Венгрии получило развитие националистическое движение славянских народов, вдохновителем которого была Сербия, небольшое христианское государство, завоевавшее независимость в результате долгой борьбы с Оттоманской империей и стремившееся к объединению всех балканских славян. Идея такого объединения оказывала большое влияние на славянское население Австро-Венгрии. Однако эта идея у наиболее радикальных ее приверженцев породила экстремистские взгляды, в результате чего эти люди встали на путь террора. А теперь расскажем, при каких обстоятельствах был убит эрцгерцог Франц Фердинанд.

В конце июня 1914 года на территории Боснии, бывшей турецкой провинции, сначала оккупированной (в 1878 году), а затем и аннексированной (в 1908 году) Австро-Венгрией, проходили маневры австрийских войск. С 25 июня за учениями наблюдал Франц Фердинанд, являвшийся генеральным инспектором армии. 28 июня, на следующий день после завершения маневров, Франц Фердинанд отправился вместе с супругой на машине в Сараево с официальным визитом к местному губернатору. Торжественный въезд Франца Фердинанда в боснийский город пришелся на день всесербского национального траура «Видовдан», который ежегодно отмечался сербским народом, почитавшим за долг помянуть славян, погибших в 1389 году в битве с турками. Сербские националисты, жаловавшие австрийцев не больше турок, заранее расценили появление австрийского престолонаследника в центре Боснии как сознательное оскорбление всех балканских славян. Австрийские военные знали о таких настроениях. Франца Фердинанда предупредили, что его поездка сопряжена с риском, однако эрцгерцог, хотя, вероятно, и помнил о печальном историческом опыте — убийствах русского царя, австрийской императрицы и президента Соединенных Штатов Америки — пренебрег опасностью, посчитав ее одной из тех голословных и несерьезных угроз, которые в изобилии сыпались на правителей и политиков. Однако на этот раз угроза не оказалась пустой: эрцгерцога ждали шесть членов террористической группы. Один из них, когда Франц Фердинанд проезжал мимо него, бросил в машину бомбу, но та отскочила в сторону и угодила в следующую машину, ранив офицера охраны. Шофер эрцгерцога рванулся вперед, увеличив скорость, однако на одном из городских перекрестков повернул не в ту сторону, а, когда затормозил, чтобы выполнить разворот, раздались револьверные выстрелы. По машине стрелял Гаврила Принцип, другой член террористической группы. На этот раз промаха не случилось: супруга эрцгерцога скончалась на месте, он сам десятью минутами позже. Принципа схватили. Арестовали и других террористов.

Следствие быстро установило, что все террористы являлись австрийскими подданными, которые успели до покушения на эрцгерцога побывать в Сербии, где получили оружие. Следователи сочли, что инициатором акции стала сербская националистическая организация «Народная защита», основанная в 1908 году и с этого времени выступавшая за присоединение Боснии к Сербии. На самом деле инициатором покушения была другая националистическая организация — «Союз смерти» — известная также и под другим, не менее зловещим названием «Черная рука». Впрочем, приведенное уточнение не столь и существенно: «Народная защита» постоянно помогала «Черной руке», а надзор за этой организацией осуществлял полковник Драгутин Димитриевич (он же Апис), руководитель сербской разведки, человек, признававший любые средства для достижения цели (в 1903 году Димитриевич принимал участие в заговоре против сербского короля Александра Обреновича, завершившемся убийством монарха и восстановлением на престоле династии Карагеоргиевичей).

Однако вернемся к арестованным террористам. 2 июля на допросе трое из них признались, что получили оружие в Сербии, а границу им помогли перейти сербские пограничники. У австрийцев появились веские основания обвинить Сербию в терроризме. В среде политиков и военных раздались голоса, призывавшие силой разрешить сербский вопрос. На их взгляд, сербы делали все для того, чтобы расшатать устои империи и добиться господствующего положения на Балканах.

Добавим от себя в качестве пояснения. После того как Сербия в 1813 году обрела национальную независимость, спустя век, в результате Балканских войн, ей удалось расширить свою территорию за счет присоединения части земель Новобазарского санджака и Македонии. Добившись значительного успеха, сербы стали все более помышлять о «Великой Сербии», объединенном государстве балканских славян. Идея такого объединения, как мы уже отмечали, оказывала большое влияние на славянское население обширных территорий, уходивших в состав Австро-Венгрии. Притязания сербов на гегемонию на Балканах вызывали у австрийских правящих кругов желание принять решительные меры для разгрома основного очага славянского национального движения — Сербии. Австрийцы полагали, что если уступить сербам, такая уступка породит цепь других слабостей, которые приведут к распаду империи.

Причастность Сербии к террористической акции, завершившейся убийством австрийского престолонаследника, подтвержденная показаниями участников покушения, подлила масла в огонь: австрийские правящие круги пришли к мысли, что война с Сербией не только желательна, но и крайне необходима. Еще до покушения на эрцгерцога граф Берхтольд, министр иностранных дел Австро-Венгрии, мысленно определил союзников в борьбе с Сербией. На взгляд министра, такими странами могли стать Турция и Болгария. Чтобы привлечь эти страны на свою сторону, Берхтольд решил воспользоваться посредничеством Германии, а для того чтобы выяснить, окажут ли немцы такую помощь — послать в Берлин своего эмиссара. Однако 4 июля, накануне отъезда эмиссара в Германию, Берхтольд, исходя из сложившейся ситуации, внес в заранее подготовленный меморандум правительства по вопросу о балканской политике ряд существенных изменений. Теперь в этом документе говорилось о том, что противоречия между Австро-Венгрией и Сербией стали «совершенно непримиримыми», и потому Австро-Венгрия сделает все возможное для того, чтобы «решительно порвать сеть, которой сербы опутывают империю». В сопроводительном письме к меморандуму Берхтольд выразил убеждение, что убийство австрийского престолонаследника явилось результатом террористической акции, «инспирированной Белградом», а резюмируя, подчеркнул, что «оплот панславянской политики на Балканах должен быть уничтожен как дестабилизирующий положение». Отправляя своего эмиссара в Берлин, Берхтольд попросил его на словах сообщить немецким властям, что Вена собирается предъявить Сербии целый ряд требований, касающихся ее политики на Балканах, а если эти требования не будут целиком выполнены, то Австро-Венгрия начнет против Сербии военные действия. И все же, исходя из действий самого Берхтольда, можно было понять, что Австро-Венгрия стремится заручиться поддержкой Германии, без которой не отважится на войну.

Однако, учитывая реалии того времени, можно прийти и к другому выводу: Австро-Венгрия могла, не опасаясь серьезных последствий, вступить в войну с Сербией без консультаций с Германией, равно как и без посторонней военной помощи. У большинства европейских держав Сербия не вызывала симпатий. Европейцы все еще помнили, как был убит Александр Обренович, да и не один, а вместе с супругой. Убийцы не только сделали свое черное дело, но и надругались над трупами, выкинув их в окно, а затем изрубив на куски саблями. Если бы Австро-Венгрия, возмущенная очередным злодеянием сербов, напала на страну — рассадник смуты и терроризма, то вполне вероятно, что европейские страны не стали бы вмешиваться в войну. Дружеские отношения с Сербией поддерживала одна Россия, но вряд ли в ее интересах было ввязываться в конфликт, да и для такого вмешательства у нее не было весомого повода. Италия, член Тройственного союза (альянса Германии, Австро-Венгрии и Италии, сложившегося в 1879–1882 годах), не стала бы препятствовать своему партнеру по коалиции. У Франции и Англии также не было причин встать на защиту Сербии. Таким образом, если бы Австро-Венгрия начала военные действия против Сербии, не занимая время на переговоры с Германией, то вполне вероятно, что локальный конфликт не превратился бы в мировую войну, да и этот конфликт, скорее всего, был бы скоро улажен — Сербии было легче принять ультиматум, чем потерять независимость.

Можно формально согласиться с установившимся мнением, что Первая Мировая война, начавшаяся столкновением между Германией и Австро-Венгрией с одной стороны и союзниками — Францией, Россией и Великобританией — с другой, была определена наличием союзов и соглашений между европейскими странами: Франция и Россия обязались помочь друг другу, если на одну из этих держав нападет Германия, Великобритания при желании могла оказать помощь Франции, партнеру по «сердечному согласию», члены Тройственного союза — Германия, Австро-Венгрия и Италия — приняли на себя обязательство действовать сообща, если на одного из участников соглашения нападут две другие державы.

Но в то же время только между собой Австро-Венгрия и Германия не были связаны официальными военными обязательствами. Инициатива привлечь немцев на свою сторону изошла от австрийцев, опасавшихся, что война с Сербией повлечет за собой и войну с Россией. Однако инициаторами этой предосторожности не были ни Берхтольд, одним из первых призвавший силой «разрешить сербский вопрос», ни Конрад фон Гетцендорф, уже на следующий день после сараевского убийства заявивший о необходимости приступить к мобилизации армии.

Сторонниками проявить осторожность и осмотрительность стали престарелый австрийский император Франц-Иосиф и глава правительства Венгрии граф Стефан Тисса. Франц-Иосиф опасался не только вероятности воевать на два фронта, но и самой войны, полагая, что столь сильное потрясение может подорвать устои империи, представлявшей собой совокупность земель с разноплеменным населением и различным социальным составом. Примерно таких же взглядов придерживался и Тисса, полагавший, что война может привести к нарушению дуализма империи, в составе которой Венгрия, хотя и уступала Австрии по количеству населения, являлась, тем не менее, ее равноправным партнером. Когда 2 июля Берхтолъд предложил Францу-Иосифу начать войну с Сербией, император настоял на другом, предписав министру сначала выслушать соображения Тиссы. Однако Тисса в тот же день в свою очередь сослался на Франца Иосифа, сообщив Берхтольду, что императору нужно время, чтобы изучить позицию Венгрии. Обескураженному министру оставалось одно: склонить императора к переговорам с Германией.

5 июля эмиссар Берхтольда был принят Вильгельмом II. Ознакомившись с меморандумом Австро-Венгрии о политике на Балканах и с сопроводительным письмом к этому документу, а также выслушав эмиссара, Вильгельм II заявил ему, что «Австро-Венгрия может рассчитывать на полную поддержку со стороны немцев», и просил довести это обещание до Франца-Иосифа. Успокоительным для австрийцев оказалось и сообщение рейхсканцлера Теобальда фон Бетмана-Гольвега, заявившего, что, по имеющейся у него информации, ни Россия, ни Англия не вмешаются в конфликт на Балканах. В то же время Вильгельм II выразил настоятельное желание, чтобы австрийцы как можно быстрее окончательно определили свою позицию, выработав конкретный план действия. Властного и импульсивного императора всегда раздражала медлительность Австро-Венгрии в принятии любого, даже самого незначительного решения.

На следующий день, 6 июля, Вильгельм II, заверив свое окружение, что Германии не угрожает розно никакая опасность, отправился на яхте «Гогенцоллерн» к норвежским фьордам в трехнедельный отпуск. К тому времени в отпуске уже находились начальник немецкого Генерального штаба и военно-морской министр, однако никаких распоряжений на их счет не последовало.

Далее события развивались следующим образом. 7 июля на заседании имперского кабинета министров Берхтольд, ободренный полученными из Берлина известиями, предложил немедленно начать военные действия против Сербии. Против выступил один Тисса. Глава правительства Венгрии предложил не спешить, а вместо необоснованной мобилизации армии направить Сербии ноту, сформулировав в документе австро-венгерские требования к этому государству, и только в случае отказа сербов их выполнить перейти к более решительным действиям. В то же время Тисса оговорил, что эти требования не должны затрагивать достоинство Сербии как суверенного государства, равно как и не должны явиться заведомо неприемлемыми. Хотя Тиссу не поддержали, не считаться с ним было нельзя: он представлял Венгрию, равноправного члена двуединой монархии. Остановились на следующем: Берхтольд не станет рекомендовать Францу-Иосифу предпринимать какие-либо действия до тех пор, пока Тисса письменно не изложит суть своей особой позиции.

Изучив предложение Тиссы, Франц-Иосиф, к разочарованию Берхтольда, согласился, что начать надо с ноты. Однако Берхтольд не сложил оружия. 12 июля он предложил Тиссе направить Сербии не ноту, а ультиматум, пояснив, что лишь решительное требование с угрозой применения мер воздействия в случае отказа выполнить его в установленный ими срок может послужить полному удовлетворению интересов империи. Ответ Тиссы Берхтольда мало устроил: глава правительства Венгрии обещал подумать. Министры встретились снова 14 июля. Тисса отверг новую идею Берхтольда, но ему пришлось уступить в другом — согласиться предоставить сербам для ответа на ноту только сорок восемь часов.

Ноту составили к 19 июля, однако к этому времени австрийцы получили неприятное известие: в Петербург выехал президент Франции Пуанкаре, прибытие которого в столицу России ожидалось 20 июля. Вручать ноту Сербии во время пребывания в России французского президента было явно не к месту: французы и русские могли быстро договориться о возможных совместных действиях против империи. Рассудив таким образом, Берхтольд принял решение вручить ноту Сербии с таким расчетом, чтобы сообщение об этом прибыло в Петербург и Париж сразу после отъезда Пуанкаре, и тем самым не только лишить союзников удобного случая быстро обсудить демарш Австро-Венгрии, но и затруднить французскому президенту оперативную связь со своим правительством.

Пуанкаре отбыл из Петербурга 23 июля. Того же числа в 6 часов вечера (па двадцать пятый день после сараевского убийства) австрийский посланник в Белграде вручил ноту министру иностранных дел Сербии. Основным содержанием ноты стали австро-венгерские требования. Первое из них обязывало сербскую сторону поместить на первой странице правительственной газеты заявление о безоговорочном осуждении всяких действий, направленных на раскол Австро-Венгрии или на отделение от нее каких-либо административных образований, равно как и любой одной области. Кроме того, Австро-Венгрия потребовала от Сербии запретить в стране антиавстрийские организации, осудить всякую антиавстрийскую пропаганду, уволить из армии офицеров по спискам, представленным австро-венгерским правительством, наказать пограничников, способствовавших переходу границы участникам покушения на Франца Фердинанда, а также допустить представителей Австро-Венгрии в Сербию для участия в расследовании убийства австрийского престолонаследника. На ответ сербскому правительству предоставлялся срок, согласованный Берхтольдом и Тиссой, — 48 часов.

Николу Пашича, главу правительства Сербии, известие о поступлении австро-венгерской ноты застало в пути — премьер-министр ехал к себе в усадьбу. Пашич вернулся в Белград только утром. К тому времени копии ноты поступили в Париж, Петербург и Берлин, однако Пуанкаре все еще был в дороге, а французский посол едва успел распаковать чемоданы в Белграде, вернувшись в столицу Сербии после болезни. Английский посол в Белграде, наоборот, только что заболел, а русский — и вовсе отсутствовал: внезапно скончавшемуся послу еще не подыскали замену. Получив ноту, члены кабинета министров Сербии, не имея возможности получить консультацию со стороны, стали ждать Пашича и только после его возвращения приступили к детальному обсуждению документа. 24 июля в Белград поступили послания из Парижа и Лондона. И французы, и англичане советовали правительству Сербии удовлетворить максимально возможное число требований австрийцев.

В тот же день министр иностранных дел Англии Эдвард Грей встретился с послами Австро-Венгрии и Германии Менсдорфом и Лихновским и предложил им склонить правительство Австро-Венгрии к продлению срока ответа на предъявленную Сербии ноту. Кроме того, Грей заявил, что считает целесообразным организовать посредничество между Австро-Венгрией и Сербией, а при необходимости — если Россия открыто выступит на стороне Сербии и объявит мобилизацию — и между Австро-Венгрией и Россией. Однако инициативы Грея поддержаны не были и, в первую очередь, Менсдорфом, заявившим, что австро-венгерская нота Сербии не является ультиматумом, и даже в том случае, если сербы не выполнят полностью предъявленные им требования, война не станет единственно приемлемым средством для разрешения сложившейся ситуации. Оставалось ждать, что ответят сербы.

Утром 25 июля члены сербского кабинета министров все еще совещались. Хотя и раздавались отдельные голоса за то, что удовлетворение всех требований австрийцев подорвет престиж Сербии как суверенного государства, правительство склонялось к тому, чтобы целиком принять поставленные в ноте условия. Положение изменилось во второй половине дня, когда в Белград поступило срочное сообщение от посла Сербии в Петербурге. Посол сообщал о том, что Россия полностью на стороне Сербии, а Николай II принял решение ввести в стране «Положение о подготовительном к войне периоде». Члены сербского кабинета министров снова вспомнили о престиже страны. На это раз решение было единодушным: удовлетворить все требования австрийцев, за исключением одного — допустить на территорию Сербии представителей Австро-Венгрии для участия в расследовании убийства престолонаследника. В 5 часов 50 минут вечера, за десять минут до истечения оговоренного в ноте срока, Никола Пашич лично вручил австрийскому посланнику ответ своего правительства. Через час австрийское посольство в полном составе уехало из Белграда.

В тот же день, поздно вечером, в Вене был подписан приказ о частичной мобилизации армии с 28 июля. Однако этот приказ не касался войск, расположенных у русской границы: австрийцы сочли целесообразным не давать оснований России для активных ответных действий.

Предосторожность австрийцев к успеху не привела: уже на следующий день Николай II принял решение осуществить частичную мобилизацию армии — привести в боевую готовность войска четырех военных округов: Киевского, Одесского, Московского и Казанского. 26 июля к мобилизации армии приступила и Сербия.

В тот же день Бетман-Гольвег связался со своими послами в Лондоне и Париже и поручил им довести до сведения официальных властей, что военные мероприятия русских расцениваются в Германии как враждебная акция. Не остался в стороне и немецкий посол в Петербурге Пурталес. Ему поручили оповестить министра иностранных дел России Сазонова, что, если мобилизация русской армии не будет прекращена, Германия ответит мобилизацией своей армии. Выполнив поручение, Пурталес сообщил Бетману-Гольвегу, что Сазонов склонен к тому, чтобы разрядить ситуацию. Кроме того, Пурталес проинформировал канцлера, что английский и французский послы в Петербурге делают все возможное для того, чтобы удержать русских от скоропалительных действий.

Получив сообщение Пурталеса, Бетман-Гольвег проинформировал о положении дел в России австрийцев. В то же время министерство иностранных дел Англии, оперируя собственной информацией, сочло вероятным, что Россия не откажется от посредничества между нею и Австро-Венгрией, а посредниками, на взгляд англичан, могли бы стать сама Англия, а также Франция, Германия и Италия. Однако реальность такого сотрудничества была крайне мала: дипломаты, как и политики, ясно не понимали, как влияют на развитие событий планы войны, коль скоро они уже приведены в действие. Наиболее трезво сумели оценить ситуацию только Джордж Бьюкенен, английский посол в Петербурге, и Жюль Камбон, французский посол в Берлине. Бьюкенен предупредил русских, что мобилизация русской армии не только вызовет цепную реакцию, но и приведет к началу военных действий. Такого же мнения придерживался и Камбон. Однако и Бьюкенен, и Камбон были только послами, а их голоса не диктовали решения людям, наделенным верховной властью.

Отметим также: каждая из держав, вовлеченных в международный конфликт, действовала по своему усмотрению, мало координируя свои действия с попытками других стран предотвратить угрозу широкомасштабной войны. В 1914 году не существовало объединения наподобие созданной после Второй Мировой войны Организации объединенных наций, поставившей себе целью поддерживать мир и осуществлять международное сотрудничество в разрешении спорных вопросов.

И все же и в 1914 году существовала возможность преодолеть возникший политический кризис. Уже 26 июля, на следующий день после разрыва дипломатических отношений между Австро-Венгрией и Сербией, министр иностранных дел Англии Эдвард Грей предложил созвать международную конференцию, чтобы обсудить положение и разработать программу действий для урегулирования конфликта.

Однако предложение Грея одобрили лишь французы. Русские сочли более целесообразным, если удастся, вступить в переговоры с австрийцами, чтобы убедить их уменьшить нажим на сербов. В то же время Россия посчитала рациональным, чтобы послы Англии, Франции и Германии в Белграде попытались уговорить сербов проявить большую терпимость к требованиям австрийцев. Статс-секретарь германского ведомства иностранных дел Готлиб фон Ягов, узнав о предложении Грея, поддержанном французами, принял английского и французского послов и, уверив обоих в безусловной заинтересованности Германии в сохранении мира, сообщил им, что более склонен поддержать инициативу России вступить в переговоры с австрийцами, но, распрощавшись с послами, не сделал даже попытки подтолкнуть австрийцев к этим переговорам. Реакция Австро-Венгрии на предложение Грея и вовсе оказалась враждебной. Ознакомившись с инициативой министра иностранных дел Англии, Берхтольд сообщил немецкому послу в Вене, что Австро-Венгрия, для того «чтобы истребить саму мысль о возможных переговорах, объявит войну Сербии в один из ближайших двух дней».

Австро-Венгрия объявила войну Сербии 28 июля. Впрочем, военные действия начались двумя днями раньше, когда австрийцы обстреляли территорию Сербии, посчитав, что сербские войска подошли слишком близко к границе. Берхтольд добился того, к чему так стремился: начать войну с Сербией до возможного вовлечения в боевые действия других стран. Правда, за месяц, истекший после сараевского убийства, положение осложнилось, однако Берхтольд, рассчитывая на быструю победу над Сербией, надеялся, что с помощью дипломатии сумеет если не исключить, то, по крайней мере, отсрочить нежелательную реакцию других европейских стран на нужное ему время.

Необходимость быстрой победы диктовалась прежде всего ограниченными возможностями австро-венгерской армии. Детально изучив разработанный Конрадом план войны и получив необходимые пояснения, Берхтольд понял, что с сербской армией, насчитывавшей шестнадцать, дивизий, одной «Минимальной балканской группой» не справиться. Требовалось усилить эту группу войсками «Эшелона Б». Но привлечение этих войск к военным действиям против Сербии оставляло «Эшелон A» — в случае нападения России на Австро-Венгрию — без необходимого подкрепления. Однако, приняв во внимание это неприятное обстоятельство, Берхтольд все же решился начать военные действия против Сербии, полагая, что Россия не станет активно ввязываться и конфликт, а начатая ею частичная мобилизация армии — не больше чем обычная демонстрация силы в период кризисной ситуации.

Другого мнения придерживался военный атташе немецкого посольства в России. Он сообщил в Берлин, что, на его взгляд, «русские начали мобилизацию армии, чтобы вступить в войну с Австро-Венгрией, если та не откажется от войны с Сербией».

Между тем в России не ограничились частичной мобилизацией армии. Были приняты и другие меры на случай войны. Военному министру было предложено незамедлительно ускорить пополнение запасов материальной части армии, а министру финансов — изъять как можно больше русских государственных вкладов из немецких и австро-венгерских банков. А 27 июля Николай II принял решение привести в боевую готовность войска еще четырех военных округов: Кавказского, Туркестанского, Омского и Иркутского. После принятого Николаем II решения переводу с мирного положения на военное подлежала половина русских вооруженных сил. Не подлежали мобилизации лишь войска, дислоцировавшиеся близ германской границы — в Польше, Белоруссии и Прибалтике.

О частичной мобилизации армии русские, в соответствии с французско-русской военной конвенцией 1913 года, уведомили французов. Ответ поступил от военного министра Франции Мессими и начальника Генерального штаба Жоффра. И тот и другой высказались за полную мобилизацию русской армии. Их можно было понять: оба военные, они считали своей обязанностью обеспечить наиболее благоприятную расстановку сил на случай войны. Военные всегда готовятся к худшему. Худшим вариантом для русских стала бы полная мобилизация немецкой и австро-венгерской армий как ответ на частичную мобилизацию русской армии. В русском Генеральном штабе отдавали себе отчет, что проведение всеобщей мобилизации в России потребует значительно большего времени по сравнению с Германией или Австро-Венгрией. Исходя из этих соображений, начальник русского Генерального штаба Янушкевич уже 28 июля высказался за немедленную полную мобилизацию армии.

Министр иностранных дел России Сазонов поддержал предложение Янушкевича, однако после совещания с французским послом в Петербурге Морисом Палеологом посчитал целесообразным сразу после указа о полной мобилизации оповестить Австро-Венгрию, Францию, Англию и Италию о том, что предпринятая Россией акция ни в коей мере не направлена против Германии, а также просить правительства этих стран довести это разъяснение до немецких властей.

29 июля Янушкевич, после встречи с Сазоновым, позвонил по телефону царю. Начальник Генерального штаба долго убеждал Николая II, что если вероятность войны весьма высока, то следует подготовиться к ней наилучшим образом, чтобы не быть застигнутыми врасплох, и потому нельзя медлить с началом всеобщей мобилизации. Николай II одобрил предложение Янушкевича.

Решение о полной мобилизации русской армии во многом повлияло на развязывание широкомасштабной войны в Европе и стало наиболее значимым в истории Российской империи. Добавим, это решение не было вызвано острой необходимостью. Возможно, на министра иностранных дел России Сазонова, поддержавшего инициативу русского Генерального штаба объявить полную мобилизацию армии, повлияла военная акция Австро-Венгрии, чьи канонерские лодки в ночь на 29 июля обстреляли Белград. Но бомбардировка не причинила городу существенного вреда, а возведенная еще турками крепость Калимегдан, стоящая на возвышенности у слияния Дуная и Савы, и вовсе не пострадала.

Однако сама по себе война на Балканах России, по существу, ничем не грозила. Как ни была мала сербская армия, даже по оценке самих австрийцев, для того чтобы разгромить сербов, им следовало привлечь к боевым действиям почти половину австро-венгерской армии («Минимальную балканскую группу» и «Эшелон Б»), а нападать на Россию одним «Эшелоном А» было явно бессмысленно. Кроме того, война с Сербией вряд ли бы стала для австро-венгерской армии легкой прогулкой, а победа, если бы и пришла, то не в те молниеносные сроки, о которых толковали Берхтольд и Конрад. Вступив на территорию Сербии, австро-венгерским войскам пришлось бы не только преодолевать упорное сопротивление неприятеля, но и считаться с рельефом местности. Горы, леса, реки и бездорожье не способствуют быстрому наступлению. Когда в 1915 году на Сербию с трех разных сторон напали войска Германии, Австро-Венгрии и Болгарии, понадобилось два месяца, чтобы сломить сопротивление сербской армии.

Дата добавления: 2015-08-29