— Держать ряды! — рявкнул Макрон, когда из-за неровности склона его центурия едва было не потеряла равнение с остальными центуриями когорты. — Не сбиваться с шага!
Строй выровнялся, и шестая центурия продолжила наступление. До варварских укреплений оставалось около полумили, когда навстречу наступавшим из ближайших ворот дикарского лагеря выбежал небольшой отряд пращников и по прямоугольным щитам легионеров забарабанил смертоносный град. Над головой Катона что-то просвистело, и центурион шедшего позади подразделения, вскрикнув, схватился за раздробленную ключицу и повалился в густую траву, выронив из рук копье. Помогать ему было некогда, тем более что пращники уже произвели новый залп.
Осталось идти с четверть мили. Склон выровнялся, и снизу уже не было видно, как разворачивается схватка у частокола. Зато перед когортой словно бы ниоткуда выросли большие лагерные ворота, и старший центурион жезлом указал на них, дескать, вот цель. Надо отметить, что бритты со свойственной всем кельтам дерзкой беспечностью даже не потрудились закрыть их, и четвертая когорта, сметя с пути пращников, вплотную приблизилась к ним, когда из дикарского лагеря вывалила толпа тяжеловооруженных пехотинцев в богато украшенных шлемах. С неистовым ревом бритты устремились на римлян, потрясая щитами и длинными мечами.
— Копья к бою! Бросай!
Макрон едва успел повторить приказ, и все центурии, шедшие впереди, разом метнули свои копья, которые по низкой дуге полетели к ораве вражеских меченосцев. На миг воцарилась тишина, а потом смертоносный дождь пролился на бриттов, сопровождаемый треском, стуком и пронзительными криками.
Многие копья вонзились в щиты бриттов, однако это вовсе не означало, что их метнули впустую. Острые наконечники накрепко застревали в коже и дереве, а древки, окованные железом, ни сломать, ни перерубить было невозможно, между тем как немалый вес этих копий оттягивал к земле вражеские щиты, не давая возможности дикарям полноценно орудовать ими. Бриттам приходилось бросать то, что единственное их защищало, и схватываться с наступавшими римлянами, не имея возможности хоть чем-либо прикрыться от разящих ударов коротких мечей. К тому же все мужество, вся ярость и вся отвага варваров все-таки не могли соперничать с выучкой, дисциплинированностью и превосходным вооружением обученных действовать как единое целое легионеров, так что сплоченные когорты неуклонно прокладывали себе дорогу сквозь вражеские скопления. Возможно, на более открытом пространстве численное превосходство могло бы помочь бриттам сдержать неприятеля, но в сложившейся обстановке они никак не могли ударить все разом. В результате те из сбившихся в плотную толпу дикарей, что оказывались непосредственно перед римским строем, падали, сраженные колющими ударами коротких мечей, вылетавших из-за больших прямоугольных щитов, а оказавшихся на их месте ждала та же участь.
Шестая центурия выдвинулась на фланговую позицию, когда когорта прорвалась сквозь ворота на обширную, забитую множеством примитивных палаток и шалашей территорию лагеря Каратака. Тысячи бриттов оказались зажатыми между Вторым легионом и теми римскими силами, которые вели бой за верхнюю линию укреплений. Воцарилось недолгое мрачное затишье — уже торжествовавший было победу противник вдруг осознал, что реальность не так уж приятна.
Римляне взяли его в клещи, сделав весьма сомнительной возможность не только победы, но и организованного отступления. Вожди бриттов, поняв, в какой ловушке они оказались, отчаянно попытались, пока битва еще не превратилась в резню, навести среди своих людей хотя бы подобие порядка.
Катон находился на передовой линии Второго легиона. Стоя плечом к плечу со своим центурионом и товарищами, он, как и все, ждал приказа. И приказ последовал — отданный на правом фланге, он быстро обежал по цепочке когорты, и в считаные мгновения легион под прикрытием сведенных воедино щитов ровным, неторопливым шагом двинулся вперед. Пращники и лучники дикарей продолжали обстрел, но сплошная стона щитов казалась практически непробиваемой. Некоторые бритты в ярости и отчаянии бросались на нее, стремясь, пусть и ценой своей жизни, проделать в ней брешь.
— Берегись! — крикнул Макрон, когда здоровенный варвар откуда-то сбоку устремился к Катону.
Предупрежденный оптион отвел свой щит влево, ударил нападавшего его бронзовым ребром в лицо и, почти не задумываясь, вонзил короткий меч в тугое брюхо, перекрутил там и выдернул. Бритт издал стон и рухнул набок.
— Славная работенка! — воскликнул пребывавший в своей стихии Макрон, пронзив грудь очередному бритту и пинком сбросив тело с клинка.
Двое или трое легионеров шестой центурии в пылу схватки выскочили вперед, но были остановлены ревом центуриона:
— А ну назад! Кому сказано, в строй! Я вас запомню!
Солдаты мгновенно вернулись в строй, не осмеливаясь встретиться с суровым взглядом своего командира. Похоже, в данный момент они боялись его куда больше, чем всех варваров, вместе взятых.
Сражение у частокола закончилось, и теперь бойцы Четырнадцатого теснили бриттов по откосу в их лагерь. Оказавшиеся в тисках бритты сражались с дикой, поистине устрашающей неистовостью отчаяния. Искаженные яростью лица, свирепые вопли словно бы наделяли их демонической силой, однако дисциплина и выучка все равно брали верх. Римский легион, действуя так слаженно, будто все бойцы его являлись частью некоего единого организма, неумолимо продвигался вперед, теперь уже по территории лагеря, сближаясь со Вторым легионом, в ходе наступления которого его шестая центурия оказалась на пятачке, отведенном для приготовления пищи. Там по-прежнему горели кухонные костры, и в сгущавшемся сумраке их кровавые отблески делали картину битвы еще более ужасающей.
Отвлекшись на это, Катон не заметил, откуда на его щит обрушился страшный удар, но сила его была такова, что юноша, не удержавшись на ногах, полетел прямо в костер, над которым был подвешен исходивший паром котел. Огонь, прежде чем его успела залить вода, опалил оптиону ноги, а вылившийся из опрокинувшегося котла кипяток обварил бок. Боль была такая, что он не сдержал крика, однако ни щита, ни меча при этом не выронил. Уже лежа, он получил по щиту еще один сильный удар и увидел над собой худощавого бритта с заплетенными в длинные косы космами и искаженным звериной ненавистью лицом. Варвар занес двойную секиру, и Катон вскинул меч Бестии, чтобы отразить удар, но его так и не последовало. Макрон вогнал свой клинок бритту под мышку почти по самую рукоять, так что тот умер мгновенно. Катон, закусивший губу, чтобы не взвыть от жгучей боли, смог лишь кивнуть ему в знак благодарности.
Макрон ответил быстрой улыбкой.
— Поднимайся.
Передний ряд центурии шагнул вперед, и на какой-то момент Катон оказался в зоне недосягаемости.
— Ты в порядке, парень?
— Жить буду, командир, — процедил юноша сквозь стиснутые зубы, превозмогая страшную, на грани помутнения сознания боль.
Макрона эта бравада в заблуждение не ввела. За четырнадцать лет службы в армии он научился распознавать повреждения. Но он научился и другому — уважать право каждого реагировать на свои раны так, как он считает нужным. Он помог оптиону подняться на ноги и, не подумав, ободряюще похлопал Катона по спине. Юноша сжался, его пробрала дрожь, но спустя мгновение он уже совладал с собой в достаточной степени для того, чтобы, крепко держа меч и щит, начать снова прокладывать себе путь в первую шеренгу. Макрон, обхватив поплотнее рукоять меча, тоже поспешил туда, где шел бой.
Ход всего остального сражения за лагерь бриттов Катон воспринимал лишь смутно, настолько больших усилий требовало преодоление нестерпимого жжения в пораженных местах. Возможно, он убил кучу врагов, но впоследствии не мог вспомнить ни о чем таком с достоверностью. Знал лишь, что механически колол мечом и отражал удары щитом. А об опасности в те моменты не думалось вообще, главной задачей было не поддаваться боли.
Между тем по мере сближения двигавшихся навстречу друг другу римских когорт положение бриттов становилось все более отчаянным, и наконец многие, осознав, что битва проиграна, стали искать спасения в бегстве, взбираясь по боковым склонам и устремляясь в пока еще существующие проемы между сближающимися линиями легионов. Через некоторое время бегство стало паническим, и к тому времени, когда боевые порядки римлян сошлись, многие тысячи дикарей уже вырвались из тисков и рассеялись. В окружении остались самые злобные и отчаянные, решившие драться до последней капли крови.
Это не обычные ополченцы, понял Макрон, обменявшись ударами с немолодым воином — мускулистым, с поблескивавшим от пота торсом. На шее варвара красовалось массивное витое ожерелье из золота, очень похожее на снятый с тела Тогодумна трофей, который теперь (и по праву!) Макрон нацепил на себя.
Похоже, варвар узнал знак, отмечавший у бриттов одних лишь вождей, и жажда мести удвоила его ярость. Но именно безудержный гнев в конце концов его и подвел. Хладнокровный римлянин заставил врага растратить свои тающие силы на удары по его щиту, а когда тот выдохся, закончил дело быстрым колющим выпадом. Какой-то неопытный паренек, завербовавшийся в легионеры лишь прошлой осенью, плюхнулся на колени, чтобы снять с поверженного варвара драгоценное ожерелье.
— Эй, малек, — предостерег его Макрон, — не вздумай грабить мертвецов на поле боя. Добыча будет поделена после, а мародерство у нас карается смертью.
Легионер поспешно кивнул, поднялся на ноги и устремился к кучке все еще не сдающихся бриттов, где его в один миг насадили на широкое острие дикарского боевого копья.
Выругавшись, Макрон рванулся вперед и снова оказался бок о бок с Катоном, беспрестанно рычавшим сквозь зубы, чтобы ярость схватки помогала ему не чувствовать боли.
Когда отблески заходящего солнца окрасили небосклон в оранжевый и красный цвета, а римские трубы пропели из-за реки отбой и вокруг остававшихся в живых бриттов образовалось свободное пространство, Катон все еще продолжал рваться вперед. В конце концов центуриону пришлось оттащить его к своим и как следует встряхнуть, чтобы привести в чувство.
Около полусотни уцелевших бриттов, сбившись в тесный круг, смотрели на римлян с угрюмой злобой. Истекая кровью от многочисленных ран, тяжело дыша, изнемогая от усталости, они опирались на свое оружие и ждали неминуемого конца.
Из рядов легионеров прозвучал голос, обратившийся к ним по-кельтски. Призыв сдаться озвучил Макрон. Призыв был повторен, и на сей раз окруженные бритты ответили криками и оскорбительными жестами. Макрон покачал головой, внезапно почувствовав, что устал убивать. Что сейчас могут доказать эти люди своей готовностью умереть? Кто вообще узнает о том, что они дрались до последнего? В конце концов, как центурион понял из книг, по которым Катон учил его читать, историю всегда пишут победители. А значит, эти отважные воины обрекали себя на гибель, не имевшую смысла.
В конце концов запас бранных слов и жестов у бриттов иссяк — теперь они просто смотрели на врагов с ледяным спокойствием обреченных. Последовало несколько мгновений тишины, а потом римляне без всякой команды ринулись вперед и перебили их до последнего.
У же стемнело, так что пожинать плоды победы легионерам пришлось с факелами. Взяв на случай контратаки ворота под охрану, легионеры в первую очередь принялись осматривать разбросанные по территории лагеря тела в поисках раненых товарищей. Их уносили к наспех сооруженному на берегу реки пункту оказания первой помощи. Что же до раненных бриттов, то их мучения прекращали быстрыми ударами мечей или копий, а тела стаскивали в кучу для последующего погребения.
Макрон послал отряд фуражиров на поиски провизии для шестой центурии, а исстрадавшегося Катона, который не мог думать ни о чем другом, кроме терзающей его жгучей боли, отправил подлечиться. Покинув центурию, юноша перебрался через остатки частокола, преодолел ниже по склону ров и поднялся на берег реки, причудливо освещенный мерцающими факелами и жаровнями временного лазарета. Вдоль берега тянулись ряды умирающих раненых, и ему, чтобы добраться до реки, пришлось переступать через них. У кромки воды он положил свой щит и осторожно расстегнул пряжки на ремнях шлема, панциря и пояса, на котором висел меч. Раздевшись (уже одно это принесло ему неимоверное облегчение), юноша ощупал себя, проверяя раны. К счастью, они при всей болезненности серьезными не были. Некоторые из порезов уже покрылись коркой спекшейся крови, страдал же он пуще всего от ожогов, на месте которых уже пошли волдыри. Даже самое легкое прикосновение к ним вызывало страдания. Обнаженный, дрожа больше от усталости, чем от вечернего ветерка, Катон вошел в мягкий речной поток и охнул, погрузившись в воду. А миг спустя он уже блаженно улыбался, радуясь облегчению, которое несла прохлада его жутким с виду ожогам.
ГЛАВА 14
— Бьюсь об заклад, это жжется, — ухмыльнулся Макрон, в то время как лекарь размазывал по волдырям, покрывавшим весь правый бок Катона (от бедра до плеча), что-то целебное. Пылающий взгляд, который бросил на него в ответ оптион, был достаточно красноречив.
— Не дергайся, — раздраженно бросил лекарь. — При таком освещении и без того трудно работать, а ты, оптион, еще дергаешься, как припадочный. А ты, центурион, раз уж приперся, так держи факел ровней.
— Прошу прощения.
Макрон поднял смоляной факел повыше, и в его мерцающем оранжевом свете хирург сунул руку в маленький, зажатый между коленями горшочек, а потом мягко стал втирать извлеченное из него снадобье в плечо Катона. Катон вздрогнул, ему пришлось стиснуть зубы, пока врачеватель не закончил. Утренняя прохлада тоже давала юноше о себе знать, но почти не облегчала пронизывающей его с одной стороны пульсирующей боли.
— Сможет он вернуться в подразделение? — спросил Макрон.
— Сделай одолжение, центурион! — Хирург покачал головой. — И когда вы, боевые командиры, усвоите, что раненые не могут вскакивать и становиться в строй после первой же перевязки? Если оптион вернется к службе раньше времени, его волдыри могут полопаться, туда попадет зараза, и он окажется в положении куда худшем, чем теперь.
— И надолго ли он вышел из строя?
Лекарь внимательно оглядел воспаленный бок и покачал головой.
— Несколько дней, пока не опадут волдыри. Ему придется держать бок открытым, чтобы обожженное место ни с чем не соприкасалось. Так что он освобождается от службы.
— Освобождается, — хмыкнул Макрон. — Ты, может быть, не заметил, что у нас тут война и что она не закончилась. Он должен вернуться в подразделение. Мне нужен каждый человек, способный держать оружие.
Хирург поднялся в полный свой рост и воззрился на центуриона. И только тут Макрон наконец осознал, что лекарь этот подлинный великан, выше его чуть ли не на локоть и сложен как бык. Ему было лет двадцать пять, а смуглая кожа и тугие, курчавые волосы наводили на мысль об африканских корнях. Его фигура представляла собой гору мышц, без малейшего жира.
— Центурион, если ты ценишь этого малого, ему необходимо позволить оправиться от ожогов. Паренек освобожден мной от службы, и мое решение поддержано главным хирургом легиона и самим легатом.
Тон и выражение лица лекаря ясно давали понять, что выслушивать какие-либо возражения он не намерен, однако это не меняло того факта, что шестая центурия и впрямь позарез нуждалась в каждом мече.
— А мне нужно, чтобы он вернулся в центурию.
Конфронтация между хирургом и центурионом при мерцающем свете факела грозила перерасти в стычку. Катон стиснул зубы и с трудом поднялся на ноги, чтобы вмешаться.
— Прошу прощения, командир. Врач прав, я почти не могу пошевелить рукой. От меня сейчас не будет никакого проку.
— А кто тебя спрашивал! — сердито буркнул Макрон. — И вообще, с чего это ты берешь его сторону?
— Да не беру я ничью сторону, командир. Мне самому охота как можно скорее вернуться в строй, но что от меня толку, пока рука не работает?
— Понятно, — проворчал Макрон.
В принципе, он, разумеется, не был таким уж бесчувственным, но ему трудно было взять в толк, почему это человек не может участвовать в сражении, если он в сознании и руки-ноги у него не отрублены. А сражение, ничуть не менее кровопролитное, чем недавнее, могло разразиться в любое мгновение. Да, римляне захватили укрепления бриттов и выгнали дикарей из их лагеря, но тысячи варваров все равно уцелели. Окрестности сейчас буквально кишат ими, и, сумей кто-то организовать эту толпу в подобие войска, всем римлянам, даже раненым, придется драться, защищая свои шкуры.
— Ну ладно, парень, — промолвил он, слегка смягчившись. — Поправляйся, но возвращайся в центурию как можно скорее, понял? Не вздумай симулировать.
— Командир! — возмутился Катон. Но Макрон уже повернулся и, обходя лежащих у реки раненых, двинулся прочь. Взгляд Катона следовал за его факелом какое-то время, но потом тот затерялся среди других факелов и огней походных костров.
— Славный у тебя центурион, ничего не скажешь, — произнес вполголоса хирург.
— Да нет, он в порядке. Просто ему порой слегка недостает чувства такта. Но уж зато солдат превосходный.
— А ты, парень, считаешь, что здорово разбираешься в солдатах, а? — спросил лекарь, зачерпывая из горшочка еще мази. — Можешь судить о них со знанием дела?
Катон, внутренне подобравшийся в ожидании боли, кивнул:
— Думаю, уже могу. Для этого я прослужил достаточно.
— Правда? И давно ты тянешь лямку во Втором?
— Да уж скоро год как…
Хирург, накладывавший мазь, остановился.
— Год? Вот как? И это твой первый легион?
Катон кивнул.
— Да ведь ты совсем еще мальчишка.
Лекарь озадаченно покачал головой, а потом бросил взгляд на тунику и на панцирь Катона, лежавшие у него под ногами. Его внимание привлек тусклый блеск прикрепленного к ремню знака отличия.
— Ого, да у тебя, никак, и награда имеется?
— Да.
— А чем заслужил?
— В прошлом году, еще в Германии, я спас жизнь своему центуриону.
— О боги, так ты что же,
тот самыйоптион? Тот, о котором столько болтали? — Хирург посмотрел на Катона. — Оптион из дворца.
— Да, это я, — смутился Катон.
— И ты добровольно пошел в армию?
— Не совсем. Я был рожден рабом и получил свободу с тем условием, что отправлюсь служить под римским орлом. Это награда за службу моего отца при дворе.
— И он тоже был рабом?
— Вольноотпущенником. Но его освободили уже после моего рождения, так что я остался рабом.
— Это, наверное, худо.
— Да уж, радости мало.
Хирург рассмеялся густым, низким смехом, привлекшим внимание всех, кто находился поблизости.
— Впрочем, тебе, похоже, жаловаться не приходится, карьеру ты делаешь молниеносно. Только что был рабом — и уже вольный человек, только вступил в легион — и уже оптион, да еще и носящий боевую награду. Если и дальше так пойдет, ты станешь центурионом… да что там, легатом!.. уже в следующем году.
— Может, ты все-таки вотрешь в меня свою мазь? — спросил Катон, смущенный проявленным к его персоне вниманием.
— Прости, оптион. Я не хотел тебя обидеть.
— Да я и не обиделся. Просто чем скорее мы закончим эту процедуру, тем лучше.
Лекарь продолжил смазывать тощий, обожженный бок снадобьем, а Катон попытался занять свои мысли чем-нибудь, способным отвлечь от боли. Вокруг во множестве лежали раненые — кто-то стонал, кто-то лежал без чувств, кто-то метался в горячечном бреду. Санитарные команды всех трех легионов без устали переправляли страдальцев на другой берег в яликах, позаимствованных у механиков. Челны сновали между двумя берегами, доставляя на одну сторону людей, а на другую пустые носилки.
— Каковы наши потери? — спросил Катон.
— Потери серьезные. Погибших еще не подсчитали, но их сотни. Тела складывают в центре лагеря. По слухам, командующий собирается перед тем, как армия двинется дальше, срыть земляные валы. Этого как раз хватит, чтобы воздвигнуть над пеплом павших достойный курган.
— А раненые?
— Их тысячи. — Хирург поднял глаза. — В основном бойцы Девятого, побитые проклятыми пращниками. Я в жизни не обрабатывал столько сломанных костей. Вот, дай-ка я найду тебе сувенир.
Хирург посмотрел под ноги, обшарил утоптанный множеством ног пятачок, нашел на нем что-то и вложил в руку Катона маленький, но тяжелый предмет. В тусклом свете факела юноша увидел, что это овальный кусочек свинца размером с большой палец, но с утолщением в центре.
— С виду ерундовина, а? — промолвил, указывая кивком на свой подарок, лекарь. — Но ты бы удивился, узнав, до чего же опасна такая вещица в руках хорошего пращника. При прямом попадании кости ломаются даже под шлемом или кольчугой. Вот сегодня мне пришлось вырезать такой же кусок свинца из одного трибуна. Да только все мои старания пропали зря: бедняга истек кровью, прежде чем я успел завершить операцию, и умер.
— Всего лишь от одной из таких вот штуковин?
Катон подбросил метательный снаряд на ладони и, поймав его, ощутил резкий удар. Ну и ну, подумал он, поежившись, что же бывает, когда такой кусок свинца летит со страшной скоростью, приданной ей пращой? Страшно представить!
Продолжая покачивать сувенир на ладони, он обратил внимание на какие-то знаки на его поверхности и пригляделся, чтобы рассмотреть их получше. Даже в неверном свете можно было понять, что там явно было что-то выдавлено, но потом эту надпись затерли. Видимо, впопыхах и поэтому не полностью.
— Посмотри. Можешь ты разобрать буквы? — спросил он лекаря, подняв снаряд.
Тот внимательно присмотрелся и призадумался.
— Вроде бы видно «л», а еще будто бы «е». Больше ничего не разобрать.
— Ага, я тоже различил только это, — кивнул Катон. — Но буквы-то наши, латинские. Откуда они могли взяться на британском метательном снаряде?
— А может быть, это наша вещица? Они ее подобрали и вернули нам этаким манером?
Катон подумал и покачал головой:
— В этой кампании с нашей стороны пращи в ход не пускались. Интересно, откуда тут мог взяться снаряд с латинской надписью?
— Из какого-нибудь местечка, название которого начинается на «ле»? — предположил лекарь.
— Может быть, — тихонько сказал Катон. — А может быть, «ле» — это все, что осталось от слова «легион», и блямба эта действительно наша. Ты видел еще такие?
— Посмотри вокруг. — Хирург обвел рукой берег. — Они тут повсюду.
— Правда? — Катон снова подбросил свинцовый снаряд. — Это интересно…
— Ладно. Я закончил.
Лекарь встал и вытер руку о заткнутую за пояс тряпицу.
— Спускайся к реке, садись в лодку и возвращайся в лагерь. Отдыхай, болячки не тревожь, руку старайся держать в покое. При малейших признаках нагноения немедленно отправляйся к ближайшему медику. Ясно?
Катон кивнул, заправил тунику за пояс и здоровой рукой поднял свое снаряжение. Мазь в сочетании с обдувавшим обнаженный торс прохладным воздухом и впрямь словно бы смягчала боль, и он признательно улыбнулся.
— Если окажешься поблизости от нас в следующие несколько дней, я выставлю тебе выпивку.
— Спасибо, оптион. Это очень любезно. Я обычно не наношу визитов своим пациентам, но, учитывая твое предложение, с удовольствием сделаю исключение. Кого мне спросить?
— Катона. Квинта Лициния Катона, оптиона шестой центурии четвертой когорты Второго легиона.
— Тогда до встречи, Катон. Буду ждать ее с нетерпением.
Хирург убрал горшочек с мазью в свою кожаную лекарскую суму и пошел прочь.
— Э… а можно узнать твое имя? — окликнул его Катон.
— Просто Нис. По крайней мере, под этим именем меня знают, — с горечью ответил лекарь и зашагал вдоль нескончаемых рядов раненых.
ГЛАВА 15
Как только над приречными холмами забрезжил рассвет, бритты предприняли отчаянную контратаку, намереваясь вернуть себе контроль над бродом. Однако эта затея была обречена на провал, поскольку те же самые лодки, которые перевозили раненых на восточный берег, доставляли на западный метательные машины. Задолго до рассвета эти смертоносные устройства были установлены на возведенном самими бриттами валу, надежно прикрывая все подступы к нему с западной стороны.
Многие варвары, поднявшиеся в атаку из еще стелившегося у подножия кряжа тумана, были сражены, даже не успев проорать свой боевой клич. Впрочем, это не помешало их сотоварищам, воодушевленным звуками боевых рогов и примером своих отважных знаменосцев, бесстрашно устремиться к воротам бывшего лагеря британцев. Однако в отличие от них римляне ворота закрыли и образовали по всей длине штурмуемых укреплений плотную линию обороны. Стойкие, дисциплинированные легионеры при поддержке косивших врагов метательных машин не отступали ни на шаг, и в не конце концов яростный накат массы атакующих бриттов разбился об укрепления, как морские волны разбиваются о береговые утесы.
Как раз в тот момент, когда в рассветном воздухе чуть приглушенно, словно из другого мира, прозвучал отдаленный зов варварских рогов, Катону помогли подняться на борт плоскодонного суденышка. Затем над серой стеклянной гладью реки покатились звуки боя, но почти никто из находившихся в лодке легионеров никак на это не отреагировал. Правда, сам Катон поначалу присел и прислушался, но, оглянувшись и увидев боль и усталость на лицах окружавших его людей, понял, что это уже не их и не его дело. Он исполнил свой долг, ощутил, как горячит кровь ярость схватки, познал страдание и разделил с товарищами радость победы. А сейчас, более чем что-либо другое, ему нужен был отдых.
В то время как гребцы равномерно орудовали веслами, а большинство пассажиров сонно клевало носом, Катон, чтобы отвлечься от хотя и смягчившейся, но все же докучливой боли, прилежно глазел по сторонам. Когда лодка проплывала мимо одного из боевых кораблей, юноша, подняв глаза, увидел прислонившегося к борту моряка — с непокрытой головой и маленькой кожаной фляжкой в руке. Лицо и руки этого человека покрывала копоть. Видимо, именно он, разумеется и числе других, возился с зажигательными снарядами, которыми корабли весь прошедший день щедро осыпали позиции бриттов. Плеск погружавшихся в водную гладь весел привлек его внимание, и он в знак приветствия поднял руку.
Катон кивнул в ответ.
— Жаркая выдалась работенка?
— Сам видишь, оптион.
Глядя на вожделенную фляжку, юноша непроизвольно облизал губы, и моряк, смекнув, что к чему, рассмеялся:
— Держи, парень. Похоже, оптион, сейчас тебе вино нужнее, чем мне.
Несмотря на скованность во всех членах тела, вызванную усталостью и болью, Катон поймал на лету фляжку, внутри которой соблазнительно булькнуло содержимое.
— Спасибо!
— Типичный хренов морячишка! — проворчал один из гребцов. — Эти бездельники на своих посудинах только и знают, что дни напролет хлещут вино.
— Ага, а нам в это время приходится вкалывать, — подхватил его напарник.
— Это твои проблемы, приятель, — весело отозвался с высоты борта моряк. — И следи, куда правишь, а то, чего доброго, твоя лохань налетит на якорную цепь.
— Заткнулся бы ты лучше, — вяло ругнулся один из гребцов, однако совету внял и стал отгребать в сторону от высокой корабельной кормы.
Моряк рассмеялся и поднял руку в насмешливом салюте. Катон вытащил из фляжки затычку, отпил добрый глоток вина и чуть не поперхнулся от внезапного грохота. Установленная на палубе тяжелая катапульта швырнула в направлении видневшегося ниже по течению скопления варварских колесниц клеть, набитую щебнем. Живо интересуясь, насколько метким может быть столь громоздкое оружие, Катон проследил за грузным снарядом, полетевшим по очень высокой дуге. Бритты, в отличие от оптиона, все свое внимание сосредоточили на штурмуемом укреплении, и черную точку в воздухе никто из них не заметил. За что они и поплатились: снаряд рухнул в самую гущу людей, лошадей и повозок, разметывая во все стороны острые камни. Следом за прокатившимся над водой глухим ударом послышались вопли и стоны. Спустя мгновение бритты рассеялись, и там, где только что теснилось их скопище, остались лишь тела убитых и раненых.
Когда корпус военного корабля растаял в молочном сумраке, Катон прислонился к твердому борту лодки и, несмотря на тянущую боль от ожогов, закрыл глаза. Усталость брала верх даже над телесными муками, да и выпитое вино сделало свое дело — юноша погрузился в глубокий сон. Настолько глубокий, что, когда его подняли и перенесли с лодки на одну из лазаретных повозок, он не проснулся, а лишь пробормотал что-то невнятное. Спал он и всю тряскую дорогу до лазарета и лишь слабо пошевелился, когда лекарь, чтобы оценить состояние нового пациента, велел раздеть его и потрогал обожженные места. После того как ожоги были снова смазаны заживляющим составом, Катона включили в списки ходячих раненых, отнесли в расположение его центурии и бережно уложили на походную постель.
— Эй!.. Эй! Просыпайся.
Катона буквально вытряхнули из сна, бесцеремонно дернув обеими руками за ногу.
— Эй, солдат. Хорош дрыхнуть. Хватит симулировать, у нас работы по горло.
Катон открыл глаза, прищурился от яркого света полудня и увидел перед собой сидящего на корточках Макрона. Центурион в притворном отчаянии качал головой, но улыбался.
— Ох уж мне эта хренова молодежь, им бы только валяться дни напролет. Попомни мои слова, Нис, когда мы, старики, вымрем, для империи настанут печальные времена.
Катон глянул через плечо командира и увидел уходящую ввысь фигуру хирурга. Нис хмурился.
— Я думаю, что паренек пока еще нуждается в отдыхе. Не в том он состоянии, чтобы приступать к исполнению своих обязанностей.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |