только родинкой, что на губе

только родинкой, что на губе

P. S. И если ты говоришь мне, то - всей родинкою на губе: создавая землетрясение! Обжигая гончарной глиной и делая плотью единой, ибо - оба мы говорим каждый своею родиной и поцелуи творим.

обжигая гончарной глиной

Небо синее потому,

Что живем внутри голубого глаза!

Небо умное потому,

Что живем внутри его разума -

И желаем всего и сразу...

Но где-то столь глубоко,

У червивого его позвоночника,

Есть еще сочетание чувства высокого

С органом выделения теплого сока и его почитание -

И я эту сладость приму!

Небо синее потому,

Что возможно над ним пролетание,

Но - возможно и плавание в нем:

Ведь возможна любовь днем

И возможна любовь ночью...

Она стала его дочерью,

А я стал его сыном -

Мы живы небом единым

И стали плотью единой!

Небо синее потому,

Что я его сладость приму.

Когда я в сотый раз смотрел на солнце,

Считая его солнцем всех людей:

Я в сотый раз распахивал оконце

Твоих грудей или моей груди -

И сердце становилось впереди!

И сердце становилось позади,

Поскольку наше сердце отступило -

Поскольку было общим очень мало:

Ведь отступило во главу угла!

Ведь что во мне увидеть ты могла?

Ведь ничего увидеть я не мог,

Когда я в сотый раз смотрел на солнце -

Такое ослепительное сердце...

Считая его солнцем всех дорог -

Себе под ноги я взглянуть не мог!

Что есть любовь? Не более, чем боль,

Доколе больно ею... Что есть Бог?

Не более, чем пыль ее дорог.

Я сотню лет писал ее портрет,

И был сожжен он мной по окончании...

Когда я сквозь ладонь смотрел на свет печальный

Сего костра (ладошкой со стекла -

Стирая дождь и отражение со стекла!),

То минуло еще сто лет...

Но вот ветра веселые задули:

Ведь я писал ее не после бури,

А лишь когда ветра срывали крыши -

Ведь между нами не любовь была:

Ведь снова я писал ее портрет!

И пламя становилось много выше

И становилось во главу угла -

Ведь я сжигал уже не сотни лет,

А лишь одну последнюю минуту!

Я сотню лет писал ее портрет,

А после подарил кому-то:

Чтоб кто-то полюбил ее минуту -

В минуту миновав все сотни лет!

И снова я писал ее портрет.

Кто не хочет глотки рвать,

Будет глотку надрывать...

Кто не прокричит как кочет -

Не застрянет между строчек!

Не протиснется меж букв...

Тот и вовсе не останется

(как лоскутья меж зубов

Или надписи гробов) -

И не надо в том тужить!

Ибо так и должно быть...

Большее же есть гордыня,

Злодеяние и уныние:

Вот я прохожу пустыней по мосту из серебра

Между света и добра - отпечатывать свой лик

И произносить язык!

Именно тогда, когда наши вольные народы,

Захлебнувшись от свободы, проглотили и меня...

Я бы не прожил и дня,

Будучи таким проглоченным -

Как родившийся обратно весь в сорочке отороченной.

p. s. неуловим прощальный взгляд, тобою брошенный назад - платком, растекшимся как лета! а я смотрю тебе вослед и продолжаю говоренье света: я родинкой, что на губе, испил из череды твоих следов.

одной стихиею из всех стихий

Искусство стало другим!

Вот и я обернулся другим:

Не завидующим, но - дорогим

В дорогое свое окунулся...

Вот и вы на искусство смотрите:

Не завидуйте, но - завидьте!

Не зовите на помощь меня,

как искусство вчерашнего дня -

Ибо стал я искусством завтрашним...

Вам довольно своей заботы,

Как и мне довольно своей:

Ибо - стал я искусство страшным, как исправившийся злодей!

Тот, что в миг своего искупления

Забирает с собой целый мир -

Чтоб обратно вернуть другой:

Еще более дорогой!

Вот и я обернулся к нему:

Поначалу как преступление,

А потом уже - переступлением...

Лишь в тебе одного не пойму:

Как ты можешь в одно мгновение

Превращать меня в это завтра?

Забирая меня дорогим,

Возвращая совсем другим,

Но - вчерашнего не прекращая.

мир нынешний и мир подземный

Мое ребро, что долго не ломалось -

Зато оно цеплялось за ребро!

Мое метро, что только надрывалось,

Когда оно садилось на перо -

Потом чернильной кровью проливалось:

Чтоб сотворить одну или другую

Любимую и дорогую...

Я отдавал тебе такую малость:

Подземное прорытое метро -

Я отдавал не весь подземный жар,

А только то, что вызывало жалость

У славой окровавленных кумиров:

Я смазывал им губы жиром!

Но я себе оставил эту дольку -

Какую узнают, когда теряют:

Мое ребро, что долго не ломалось,

Зато - оно цеплялось за ребро...

Мое метро, что только надрывалось

В огромный мир, что с нами по соседству,

Когда оно садилось на перо.

P. S. Итак, не губы, но - гробы, что вмерзли в землю; итак, любовь к отеческим гробам - что выйдут вон как Лазарь; итак - ведь ты хотел всего и сразу, но получил лишь воскрешенье речи: итак - когда воскреснет речь!

лишь родинкой, что на губе

Как четыре Стихии Света...

Как четыре добрых совета...

Как четыре совета злых - и все более дорогих,

Ведь обходятся все дороже

Даже тем, кто без них находится...

Даже тем, кто находится в свете!

Даже тем, кто найдется в совете

Не вопросом, а сразу - ответом...

И кто гальки прибоя глаже...

Так к какому же свету мы поедем с тобой, уцепившись за хвост кометы?

Если ты перестанешь быть дальше...

Если ты перестанешь быть ближе...

Если ты перестанешь быть выше...

Если ты перестанешь быть старше,

А останешься здесь и сейчас -

То я скроюсь с твоих глаз!

Не срываясь с твоих губ,

Как комета красив и жесток...

Но когда ты входишь в поток и обходишься все дороже:

И найдешься в моем всегда - как в пустыне моя вода!

То четыре Стихии Света не рассыплются никогда.

Когда бы я не сбросил с плеч

Свою единственную речь...

Когда бы не сидел в стене,

Как гвоздь, забившийся по череп -

Ты б не узнала обо мне!

Когда бы я волной на берег

Не прибегал, чтоб убегать:

А лишь сберег тебя опять -

На гвоздь повесивши на стену!

Я б взял с тебя такую цену -

Чтоб ты висела на стене как свет в окне...

И что бы ты не знала обо мне?

Когда б я полюбил тебя затем,

Чтобы тобой любимым быть взаимно:

То я бы стал тебе обычной льдиной -

Одной из всех! Идя по ледоходу:

С одной своей природа на другую...

Но ты по череп вбила меня в воду, всего лишь наступив -

Я человек Воды, я стал как ты красив в своем ненастье:

Ведь я люблю любовь превыше счастья.

что же есть за моим никогда

И нет, и да... И да, и нет...

Из света в свет... Из света в свет...

И только в ночь мне никогда:

Жизнь - это та же смерть!

Жизнь - это тот же рассвет,

Когда умереть невмочь...

Ибо - и нет, и да есть принадлежность света!

И они не знают ответа,

Что же есть за моим навсегда?

И есть ли там города:

Как грехопадение града, что барашками как стада -

Падут и покроют почву!

А днем это или ночью - жестокость ли, снисхождение,

Не все ли тебе равно, когда уже нет волнения,

Что же есть за моим навсегда?

Есть ли там мои города

Или там города чужие?

Я к тебе прихожу как Стихия - единственная из четырех:

Ведь четыре Стихии Света принимают твой первый вдох!

Ведь четыре Стихии Света принимают твой вздох последний...

Ибо - каждый из них не однажды:

Когда уже нет весны, то каждый из них - весенний,

Как утоление жажды.

Дело было вполне безнадежно,

Но - сделать его было надо!

Жизнь была вполне безвоздушна,

Убегая вдоль ее взгляда -

В даль, которая так бездушна:

Ведь душа оставалась с ней...

И ложилась в постель вместе с ней -

Вместе с ней она занималась,

Что любовью не называлось!

Проливалось в нее семенем...

Дело было вполне безнадежно -

Продлеваясь еще полней:

Я назвал ее новым именем,

И она устремилась за ним - называя его дорогим!

Только взгляд оставался другим...

Дело было вполне безнадежно -

Жизнь была вполне безвоздушна:

В даль, которая так бездушна,

Я принес с собой свою душу -

Называя ее любовь!

Истончая ее плоть, проливая ее кровь

И все более не узнавая.

Наша история,

Подобно всем подобным историям,

Была подробна в невидимом,

А в видимом: так утробна,

Ибо - внешность вещает чревом!

А невидимое - как на древе

По весне приложило почву,

Ибо - ты оказалась ночью,

Которая вдруг расцветает:

Распускается словно почка...

И невидимое столь же прочно,

Насколько утроба порочна

Бывает в своем ненавидимом:

Невидимое не летает, а медленно прорастает

В любую нашу историю...

Я не беру историю, которая наша слава!

Я не беру историю, которая столь кровава!

Я не беру историю, что порою настолько ничтожна -

Ибо я никогда не умру!

Ты поверь, что мы живем в невидимом,

Что теперь все более невиданно.

p. s. я родинкой, что на губе, испил из череды (один забыл) твоих седов; из череды твоих следов один забрал (оставив полным); следы твоей души (ведь им не больно), что следом за душой - их вылепить и лишь потом испить.

губы, что вытворяют

И смех, и грех суда для всех:

И на каком ты судне поплывешь?

Или - в какую бухту приплывешь?

И тот ли ты на этом берегу -

Какого пожелаешь и врагу?

Невидимый для глаз, я перестал быть звук,

Но - слышимый для всех, я рассмеялся смехом,

Какого не найдешь в грехе,

Поскольку смех смеется много выше -

Уже недосягаемый для рук!

Вот так меж нас проходят наши души:

Когда уже ни рук не наложить...

Когда уже ни губ не наложить...

И словно покидают душу,

Чтоб смеху и греху служить!

Но - выбирая судно пострашней,

Чтобы доплыть до Страшного Суда:

Вот так я оседлал своих коней

И доскакал до самого стыда!

И знаю, что и смех, и грех - студены:

Суденышко, что сыщется для всех.

Птицы небесные не сеют, не жнут,

Но - живы бывают и там, и тут!

То есть в посеве и чреве...

То есть в корнях и дереве,

В котором они прорастут,

Но - медленно, очень медленно

В этот весенний воздух

Корнями далекой почвы...

А после крыла распахнут - такою небесной зеленью,

Такой небесной почкой!

А я тебе был только почтой,

Когда тебе было тесно -

И ты отправляла тело

Сначала своим корням,

А потом своим небесам!

А я тебе был делом, что едва предшествует слову

И предшествует чудесам, но - медленно, очень медленно...

Сначала я был почвой,

А потом распахнулся почкой.

P. S. Во воде бежит водомерка, создавая землетрясение где-то на берегу своего горизонта: легкая рябь, что от мелькания ног! По воде бежит водомерка, не разбирая дорог, но - дороги не раздавая! Ибо это ее вода.

по воде бежит водомерка

След в безлунной пыли

Жаждет следом пойти за луной:

Когда ты осталась со мной,

Как утоление жажды...

След в безлунной пыли

Был тобою оставлен однажды:

Когда ты осталась со мной,

Как на песке прибой -

Когда море уже вдали...

И вот след отправляется следом:

Как уходят мои корабли,

И зима становится летом, осенью и весной -

И теперь уже здесь не останется

Этот след, не покинутый мной!

Так иные мои люди оставляют следы на безлюдье,

Что окружает людей -

И становятся все еще люди:

Выходя из своих грудей, оставаясь наши соседи...

Мы как сердце, что бьется следом.

произнося горизонт

Движение по горизонтали добирается до горизонта

И мучительно пробивается сквозь его горизонт:

Так моя ласка твою обнимает талию!

Так моя сказка свой начинает полет...

Или - когда мой рот становится твои губы...

Или - когда мой род становится твоим племенем...

Или - когда мое время перестает быть временным...

Или - когда бриллиант, не выходя из граней,

Свой оставляет талант и становится гениальным -

То как это все отвратно!

И я возвращаюсь обратно в собственную человечность:

Я оставляю вечность

И вновь начинаю биться,

И опять называюсь любовь -

И вновь это все отвратно!

Ведь в меня невозможно влюбиться...

Как и мне невозможно влюбиться,

Доколе я не во весь рост -

Или когда мой рот становится твои губы:

Перестав заговаривать зубы, но произнося горизонт.

Это только слова,

Что согреют нас по ночам

И ничего не значат,

Когда нас оставит удача -

Ведь она как посмертная слава!

Это только слова,

Когда ты окружен очами,

Что пристально наблюдают:

Насколько участь кровава

И насколько она поучительна -

И насколько она недолга!

И насколько мучительно ты отступал до Волги,

Пока о нее не оперся лопатками и душой -

И не распростерся как небо!

И стал как небо большой...

И сам обернулся словом

И дуэлью на Черной речке:

Ведь ты не о речку уперся,

Но - сам обернулся речью:

Ибо все в этом мире - речь!

Это только слова...

Это только их синева продолжает по жилам течь.

Материя, когда обходится без пространства

И просто его обходит...

И становится матерью слову...

И становится даже мистерия -

То обходится без постоянства!

И теперь мы меняем лица...

И теперь мы меняем сердца...

Но - обходимся без потерь,

Ведь материя - просто дверь:

Распахни ее - выйдешь к погосту!

Или просто вдохни и выдохни,

Если вдох и выдох по росту...

Материя, когда обходится без пространства,

То обходится и без тебя -

Впереди тебя и позади!

А ведь мне тебя не обойти:

Я могу изменять постоянство,

Я могу поменять грудь -

Я могу себе попенять,

Что так поздно начал менять

И - утешить твою грусть!

Но никак не изменится путь,

На котором нам по пути...

И мне его не обойти.

Где там думать о судьбах, если травы сочны

И как зубы, что режутся постоянно -

Словно эхо войны...

Словно в травах лежит нирвана:

Как младенец в пеленках спит!

Его мать отложила до срока...

А вокруг сенокос гудит:

А вокруг никаких стрекоз,

Что смотрят глазами Бога -

Чтоб никто не посмел будить!

Но ведь голос из горла пашни

Вырастает как колос размером с башню...

Где там думать о судьбах и их именах -

Если новые языки, если новые племена?

И я начал с легкой руки:

И я начал с самого дна, что играет в свою бездонность -

И уже безо всяких затей

Стал давать имена не вещам,

А лишь вещему этих вещей!

Ты как пашня - во всю безбожность,

Что прежде носила семя...

А теперь тебя носит имя,

И будущее произносит тебя губами своими.

P. S. В потоке крови кровяное тельце не знает, как оставить свое сердце на произвол потока крови: здесь ничего любовью не решить и нужно жить.

вечное возвращение

Но сотни лет пройдут, и наш язык умрет:

Родится новый - как его последыш!

Быть может, я последний человек,

Что говорит на русском языке -

И мне всего четырнадцатый год...

Подснежник, что пророс сквозь горизонт

Всех блоковских двенадцати шагов,

Всех будущих и нынешних убийц:

Большевиков, арийцев, либералов -

Но сотни лет пройдут, и наш язык умрет!

Останется не много и не мало:

Что санитарный поезд поберет,

Где ты сейчас сестрою милосердия...

Картечь изъяв из моего бессмертия,

Хирург тотчас к другому отойдет -

Чтоб ампутировать другие языки

И пришивать другие руки-ноги:

Конечности, которым изрекать

Единственно оставшуюся вечность -

Которую взыскует человечность!

Но сотни лет прошли, и умер наш язык...

Пусть облик твой все так же милосерден,

Но - онемев, я больше не бессмертен,

Но стал по настоящему велик.

Они думают, что в раю лучше...

Они думают, что в аду хуже...

А я знаю, что нам все уже -

Поскольку мы все одни!

Они думают, что так надо...

Они думают, что этак не надо...

Они думают, что за все есть награда -

Как болотные их огни,

Которые все убегают...

А я знаю, что небо лучше всего наблюдать из ада!

А я знаю, что землю лучше оглядывать с неба

И знаю, как это нелепо -

Ибо неба нет вообще!

Как и тех, кто с него наблюдает

И - делает это слепо...

Ибо - неба нам вообще не надо!

Ибо - ада нам вообще не надо...

Ты и я - мы в порядке вещей...

Ты и я - мы в вещах беспорядке:

Как на грядке выросли овощами...

Я люблю тебя - это страшно:

Как заваривать чайный борщ из тебя и меня...

Я люблю тебя - это сложно,

Ибо проще тебе изменять.

Любовь есть Бог, влюбленный в красоту!

Вот я стою на Чертовом мосту

Солдатами Суворова сквозь Альпы -

И падаю, сорвавшийся нелепо!

А если так, то что есть красота,

Когда не остается ни черта?

И пройдена последняя черта

В распахнутые двери склепа...

Любовь есть Бог, влюбленный в красоту!

А если так, то что есть красота,

В которую веду его за руку -

В которую вхожу как в реку:

И вот ее стремительные воды,

Уносят все, что есть на человеке!

И ничего на человеке нет...

Итак, дрожишь, оставшийся скелет,

Как листик на порывистом свету?

Не так ты задрожишь, когда узнаешь,

Куда я дальше следом поведу -

Чтобы следы его наполнить светом!

Любовь есть Бог, влюбленный в красоту!

А если так, то что есть красота,

Когда не остается ни черта,

И пройдена последняя черта?

Любовь есть Бог, влюбленный в красоту!

И мы всегда на Чертовом мосту.

любуясь Вермеером вместе с Мон Мируа

Выходя в замерзающий мир,

Мой Вермеер изобразил куртизанку,

Что торговлю ведет с солдатом,

Продавая себя за золото...

Выходя в замерзающий мир,

Мой Вермеер изобразил солдата,

Что воюет за это золото

И приносит его куртизанке...

А еще этот мой Вермеер,

Выходя в замерзающий мир

(и шагая ногами солдат,

И любовью любя куртизанок),

У их ног поместил двух собак,

Их похоть совокупляя:

Он не то чтобы был богат,

Собою весь мир согревая,

Но - вот так, в совокуплении тел он приумножал пространство!

Но - есть и другой мой Вермеер с его постоянством:

Где женщина как пример добродетели,

Или - женщина молоко наливает,

Или - женщина, что выглядывает в окно...

Вот и я в тебе - что-то одно

Или что-то совсем другое:

Я не знал тебя так давно,

И все же мы были двое -

Я с тобою, и ты со мною.

Это море-аморе пустило слезу:

Избавилось от сна в одном глазу -

Другим продолжая грезить!

И вот один глаз нагим

Опять в сновидение лезет...

И вот один глаз - с ногами!

И вот один глаз - с руками,

Чтоб соринку извлечь из глаз

(такую, как мой рассказ

Об этом сне золотом),

Заходит с ногами как в дом...

Как в дом заходит с руками,

Выбирая себе из снов

(из каких-то основ забирая)

Только то, что поможет спать...

Это море-аморе продолжает играть!

И ведь нужен ему глаз бессонный,

Чтобы (как оно не бездонно)

Продолжал за ним наблюдать...

И ведь нужен за ним глаз да глаз,

Чтоб не выплакать весь рассказ.

p. s. я думаю, и это не значит, что я существую: я не верю, а доверяю, и не вижу еще, а лишь выживаю в одном из своих глаз...

я думаю, и это не значит, что я здесь и сейчас

Как бы ты полюбил от века

Глухого, слепого, немого хорошего человека?

У которого все это есть:

У которого все это здесь -

То есть и руки, и ноги!

То есть и зрение, и слух,

Чтобы видеть и слышать дорогу

И ее разделить на двух -

Каждому по половине:

Была чтоб как плоть едина!

Как бы ты полюбил от века

Такого вот человека - который дорогу изрек

Не то чтоб тебе поперек

И не то чтоб тебе вдоль:

А который бежит себе в даль -

Но бежит не сам по себе!

Он даже чувствует боль

(как родинка, что на губе)...

Ибо ты говоришь своей родиной, а он говорит своей:

Ибо - ты ослеп для него!

Как и в нем для тебя - ничего!

Лишь один святой соловей их родины вместе лепит,

Обжигает гончарной глиной:

Чтобы стали плотью единой.

Человек для прав человека?

Или права как трава,

По которой иду нагой -

Сам себе становясь другой:

Собирая росу на кожу,

По которой бежит моей дрожью

Этот самый хрустальный озноб...

Избавляя от множества злоб -

Человек, который для прав, никогда не пойдет по траве,

Ибо он с царем в голове!

А я остаюсь с соловьем...

А я становлюсь вдвоем:

Поскольку меня можно в клетку...

А потом становлюсь втроем:

Ведь возможно даже на ветку все дерево посадить!

И я перестал глупить

И даже любить перестал -

Когда целой любовью стал!

Человеку для прав человека

Пора распахнуть свои веки

И как крылами взмахнуть.

Имеющий уши да знает,

Что есть словеса на земле!

Имеющий душу да не опоздает

К матросам на тонущем корабле -

Чтоб ее по волнам расстелить!

А они бы могли положить

Ее под ноги себе -

Чтоб ноги их стали полны родинкою на губе

И добрались до суши, морю оставив душу...

Но - ступая вполне по земле!

Имеющий уши да знает,

Что души на корабле о родине говорят:

Их губы ее творят по образу и подобию...

Вот и мои бредут вовсе не по надгробию

И вовсе не вмерзли в землю, чтобы родинкою говорить,

Сотворяя землетрясение...

Я верю в переселение и могу тебя поселить

В единственный поцелуй - и ты его не ревнуй!

Имеющий душу да знает,

Что он к тебе не опоздает.

Никто не будет целым человеком!

Ведь даже зрение, когда смежаешь веки,

По радуге рассыплет разный свет:

И ничего единственного нет - казалось бы!

Ведь даже зрение через века

Придет, чтобы составить дурака

Всего лишь из семи дурачеств -

Всего лишь из большой семьи,

Которая рассыплется по свету!

Всего лишь из разбившейся ладьи

На каждый берег каждое из качеств

Сойдет - чтобы представить одиночество!

Никто не будет целым человеком

Из тех, кто целым не произойдет:

Когда сбывается мое пророчество,

И свет идет как тронувшийся лед -

И я к тебе ступаю по корпускулам!

Пока я целого себя не знаю...

Пока я ничего не знаю...

Пока я целого не представляю...

Пока я не составлю дурака -

Как радугу одев в одежды белые.

о посохе, о ремесле

Я след, идущий следом за тобой:

Я тело, что оставлено душой -

Чтоб впереди собой наполнить дело!

И изменить следы, что позади...

Чтобы водой - пустыню напоить,

А коли по воде - то яко посуху

Спокойно плыть и материк открыть!

Я след, идущий следом, но - от посоха,

А вовсе не твоей босой ступни

Или - коленей, коими сгибаешь,

По пальцам пересчитывая дни:

Пока ты по земле ступаешь...

Но - вот стоишь у бездны на краю

И посохом (подобно кораблю)

Ты помечаешь следом этот край!

А после - ты вперед выносишь посох:

Как выдох, что переступает воздух

И начинает пустотой дышать...

И вот тогда - ты перестань мешать:

Ведь он тебя оставил на земле,

А речь о посохе, о ремесле!

А после речь о чуде, ведь следы,

Тобой оставленные позади,

Тебя опередят как непоседы -

И вот уже ты след, идущий следом

За взглядом, что намного впереди.

P. S. Пусть завтрашний сам думает о завтра, довольно сегодняшнему «не своего» завтра; я ничего не могу без своего «своего»: пусть только мое завтра думает обо мне - и более ничего.

а если так, то что есть красота?

Никто не будет целым человеком,

Пока не уцелеет в этой бойне:

Которую зову земной любовью -

И кровью отзывается любовь

(поскольку человеком проливается)...

Поскольку человеки продлеваются -

Распахиваются словно веки

Для семени другого человека!

Никто не будет целым человеком...

И вот я семя, что попало в глаз,

Поскольку я распахиваю взгляд,

Которым это семя прорастет -

И взгляды устремляются назад...

И взгляды устремляются вперед...

И человек не сам собой вращается

(подобно яблоку земного глобуса),

А кровью, что на глобус проливается,

И семенем, исторгнутым любовью -

И этот глобус на моем столе!

Подобно яблоку земного глаза,

Он виден целиком, причем везде.

Мон Мируа, л_е_т_о

Здесь два изгиба, берег и гора:

Здесь женщина легла в мою ладонь,

Излучиной бедра коснувшись неба -

Нелепо возвращаясь вновь и вновь

В мою любовь своим прибоем моря...

Моя любовь отдельно от нее

Жила себе и видела свое

Не в этом счастье и не в этом горе,

а в том, что эта женщина легла -

Протянута за то, что не смогла!

Или могла, но - вовсе не хотела:

Моей ладонью я коснулся тела,

Протянутого ввысь и в даль...

Я отступил на сердце как печаль -

А женщина ладонью впереди!

Стоишь лицом ко мне, но сердце отступило:

Тобой любуясь на своей груди.

Слова говорят за слова...

Дела говорят за дела...

И если бы ты могла со много говорить за взгляд

И - выйти из алфавита:

В котором ты будешь убита будущим ударением...

А после - прийти назад, по буквицам переступая:

Как словно бы ты нагая...

И словно бы не ногами...

И словно бы - не руками со мною произойти:

Слова говорят за слова, встретившись на пути

Уже с тем, что мы скажем за них!

И только ты как родник - становишься ударением

(всегда подле, но - на удалении):

Словно смысл наклоняешься к слову -

И слова говорят слова!

И дела говорят дело -

Как душа, что разбудит тело.

любуясь Вермеером, просто и еще проще

Гитаристка, глупое лицо:

Глупые, на выкате, глаза -

Приступом, которым бирюза

Хочет взять свои твердыни тела!

И - не то чтоб выйти за пределы

Приступом, который изнутри...

Гитаристка, глупое лицо,

Выглядеть не может подлецом

Просто потому, что она Дева -

Это Зодиак, а не Стихия!

Гитаристка, глупое лицо,

Хочет изнутри прийти мессией,

Но - природу ей не изменить

Вдоль и поперек самой себя!

Она тянет нить своей струны,

Принимая собственные роды...

Она может выйти на Восток -

Это части света, а не тела!

Но - и в наибольшем увлечении

Не родит гиганта и урода

В золотом сечении - только кесаря!

Голосок как сорванный листок...

И прекрасна солнечная Лета,

Что несет ее своим течением.

Гора, известно, родила!

Гора, известно, не смогла

Возглыбить себя больше гор...

Но - на горе горит костер!

И пламя ветрено улыбить

Поможет этот лунный свет:

Которого на свете нет -

Как и во мне души единой

С любой соседнею вершиной...

Или - с долиной по соседству:

Гора, известно, только средство, чтобы кого-нибудь родить

Или кого-нибудь убить...

Гора и небо - тонкий иней:

Вот эта грань любой природы,

Когда гиганты и уроды рождаются себя поменьше...

С любою горною вершиной

Я окажусь умом помешан!

Еще - я окажусь в долине,

Поскольку гор на свете нет...

Я окажусь как лунный свет,

Которого на свете нет - как он, помешанным желтком

И светлым пролит молоком.

P. S. Как подорожник душу приложить к той родинке, что на губе способна сотворить землетрясение: способен ли ты родину спасти или способен лишь ее оплакать?

и в поцелуе нет тебе покоя

Ибо - каждый любовник бледнеет

Перед взором, ему солюбовным!

Но - не каждый шиповник уколет.

И не все поголовно одинаковы - в главном...

Вот и я, посетив золотые далекие страны:

Вот и я побледнел словно ветер!

Как же надо молиться Богу,

Чтобы он тебе не ответил?

Как же я поседел

Или - стал ослепительно светел...

Ибо - каждый любовник бледнеет,

Но - не каждый поклонник болеет:

Поначалу разлившись радугой,

А потом обернувшись жаждой

На четыре Стихии Света!

Вот и я побледнел словно ветер...

Вот и я помолился Богу

И решил, что он не ответил -

И опять, и опять согрешил,

Обернувшийся ветром вершин.

любовь к отеческим губам

Итак, не губы, но гробы, что вмерзли в землю:

Из мрака и во мрак - на деле все не так!

Итак, любовь к губам, что выйдут вон:

Как Лазарь четырех сторон -

Вдруг ставший Лазарь четырех Стихий!

Мы все перед эпохой Возрождения,

Всего за один миг до пробуждения:

Из множества россий себе берем одну

И вместе с ней идем ко дну -

К навеянному золотому сну,

Который вместо истины святой!

Мы все перед эпохой Возрождения -

Разменянные на золотой,

Всего за один миг до пробуждения...

Итак, о Темные мои века!

Как будто взявши Бога за бока

Мы сами стали жировой прослойкой,

Желающей за всех болеть и мыслить...

О Темные мои века - которых никому не перечислить

Со счета и на счет, и в животы...

Но мы все так же разеваем рты -

Дыхание вмерзлым передать гробам!

Итак, любовь к отеческим губам.

мир как эстетический феномен

Разумеется даже разумом,

Что и чувства твои, и разум

Не имеют к тебе отношения...

А вот как ты относишься к ним,

Видно только прищуренным глазом!

Слышно только прищуренным ухом...

Ощушаемо очень - на коже надрезом...

Разумеется даже разумом,

Что и ты произносишься тихо

В этом мире, где все очень глухо!

В этом мире ты неизлечим,

Ибо - ты этим миром болен:

Но - бываешь порой извлечен

(как клинок извлекают из ножен),

И идешь надрезом по коже...

Когда женщина входит в воду

(ибо ты человек Воды),

Ты достоин ее природы

И обнимешь ее природу.

- Мы жили долго и счастливо, и умерли в один день, -

Сказать бы могла сирень

(солгать бы могла сирень):

Когда ее тень убегала -

Словно ладья от причала...

- Мы жили долго и счастливо, и умерли в один день, -

Сказать бы могла ладья

(которая ей не судья):

Когда ее тень уносила

С собой аромат сирени...

Но вот я прошел вперед,

А потом заглянул и назад:

И вижу вокруг меня взгляд немыслимого Ван Гога -

В котором есть некая сила

Того, кто мне на усладу вывел сирень из тени...

И того, кто куст написал

(и кто не вязал этот узел,

И кто его не разрезал?)...

Вот и ты для меня как дорога!

Вот и я для тебя очень дорог:

Идем мы друг другом, чтоб замереть на пороге от страха,

Словно в ладони птаха.

Когда бы любовь убивала:

То есть так себя проверяла -

Что полюбил и умер...

Что разлюбил и ожил...

И опять я бегу дрожью - как по воде водомерка!

И опять я чувствую кожей

Память твоей кожи...

И опять я вижу сквозь веки:

Как на себя ты похожа после моих идеалов -

Когда волшебства стало мало...

Когда бы любовь убивала:

Когда бы смерть забирала с собою не насовсем

(когда человек невесом,

И вдруг возжелает веса) -

Вот тогда и явятся бесы!

Вот тогда и начнется начало...

Вот тогда весь мир покачнется -

И сумеешь ли удержать,

Чтоб тебе осталось просторно?

Но когда умираешь повторно,

То на сердце кладешь печаль -

Чтобы в нем оставалась даль.

Начинается речитатив...

Начинает накрапывать дождь...

Начинаем червей откапывать,

Чтобы рыбу достать из воды!

Начинается речитатив:

Рыба в нем оставляет следы,

Но - следы голубых кровей:

Вот один соловей - из полей!

А другой - как пух тополей:

В этом пухе мы как в одеянии

И поем о прелюбодеянии...

И дорос ли до верха огонь

В том костре, что мы лишь разведем,

Когда рыбу в дожде найдем -

В каждой капле того дождя

Не останется ничего,

Кроме нашей с тобой жажды...

А потом - утоления жажды!

Начинается речитатив...

Начинается только однажды...

А потом - продолжается дважды и трижды,

Ничего собой не прекратив.

P. S. Но стало казаться - поют соловьи, и с ним Эвридика, она возвращается: ведь вся эта быль о прекрасной любви, в которую ад превращается!

я говорю, но губы вмерзли в землю

И от каждой такой водомерки

Бежит утоление жажды -

Как будто земля дрожит

Вдали от такой водомерки!

Бежит будто черт от ладана:

Ведь жажда принадлежит

Ее окружившей суше -

И эта суша лежит родинкою на губе!

Начинается речитатив...

Произносится мне и тебе:

Ибо - жаждою преподносится родинке на губе

От любой водомерки встречной...

Но как я люблю эту гладь,

Именуя ее вечность -

По которой мне побежать, исправляя землетрясение,

Которым земля дрожит...

А во мне эта гладь лежит до самого горизонта!

А во мне эта вечность дождит...

Нам с тобою не нужен зонт:

Ибо - мы проходим меж капель.

Исполняя свою человечность.

Как же надо молиться Богу,

Чтобы он тебе не ответил?

Или мне ухватиться за ветер

Возжелав его остановить?

Или мне - перестать любить?

Или мне - вообще перестать?

Как же надо молиться Богу,

Чтоб при встрече его не узнать -

Наблюдая только дорогу...

Наблюдая только ступню:

Я ее в траву погружаю -

Словно бы погружаю в стерню!

И не вижу ее синеву, прорастающую на корню,

Выкорчевывающую меня...

Ибо - я никогда не узнаю, как же надо молиться Богу.

Как же надо остановиться!

Вообще перестав рождаться и всего один раз родиться.

Вот так и я - в одном глазу слежу за женской грудью,

Не замечая: предо мной Паллада!

Вот так и я - в одной слезе от поцелуя:

Как будто предо мною море слез...

Как будто я собрался выпить море...

Вот так и я - в моем глазу преграда:

Не перейти как с кочки и на кочку -

Переступая горы или горе

(к принцессе Грезе среди малых гроз)...

Поскольку я слежу за женской грудью!

Вот я встаю: как с пятки на носок!

В одном глазу налившийся сосок

Налившейся грозы - как гроздью винограда

И - ни одной налившейся слезы

Не замечая: предо мной Паллада!

В одном глазу сокрыто мое зрение,

Но - с пятки на носок или с коленей

Встать на ноги: не переждав грозы,

Не утолив слезы, но - все и сразу!

Теперь любуюсь миром третьим глазом.

Душа, что не успела стать душой,

Зачем тебе из малого в большое?

Из старого и сразу - в новизну...

Из мироздания и сразу - на войну...

Душа, что захотела стать сознанием

И - сразу осознала свою малость:

И что тогда моей душе осталось?

Не раствориться - или раствориться

Душе, что не успела стать душой?

Вот так и я, которому родиться

Случилось всего тысячу назад

В огромный мир, куда не бросишь взгляд,

Но - самого себя, причем всего и сразу:

Огромного не помещает разум!

А малое придется сберегать

И не транжирить тысячу свою:

Вот так и я, который не люблю, оказываюсь посреди любви!

В потоке крови кровяное тельце

Решает: сберегать ли свое сердце?

и я счастлив как Улисс, совершивший хорошее странствие

В потоке крови кровяное тельце

Решает, сберегать ли свое сердце?

И - не мешает сберегать пространство...

И - даже утешает окаянство...

Я странствую по жилам кровяным

И - ощущаю себе донельзя больным:

Чревовещаю донизу открыто -

Вот как старухе данное корыто

От Рыбки Золотой!

И ничего в себе не восхищаю:

В потоке крови кровяное тельце,

В которое я душу помещаю...

Потом - решаю поделиться кровью:

Но то, что я зову своей любовью,

Порой страшней греха кровосмешения -

Поскольку происходит отторжение!

И не сумеешь в сердце возвратиться

И - снова в «свою тысячу» родиться...

В потоке крови кровяное тельце

Решает, как без сердца обходиться

Или - собою сердце восхищает.

p. s. «моя тысяча» или - одна десятая монгольской «тьмы»: это есть моя малая родинка на губе посреди наших Темных веков.

без имени

Извлечение человека из алфавита

Или - выход его из пространства...

И я счастлив, как Улисс, совершивший хорошее странствие,

И стою посреди окаянства -

Разбивая о грудь океанские волны!

Я стою посреди окоема,

Разбивая о грудь окоемные волны:

Окоем как веселье цыганское

И кочует от дома к дому...

Извлечение человека из алфавита

Не сродни подчинению смерти или - от нее избавлению,

А лишь временному его излечению...

Я влюбился - как любят дети:

Не умея разбиться о грудь

И не зная, чего же добиться -

И всего лишь плывя по течению!

А потом - из течения выйдя:

Перестал быть всегда «потом»

И из шепота стал изречением.

В потоке крови кровяное тельце

Не знает, как оставить свое сердце

На произвол потока крови?

В потоке крови кровяное тельце

Едва-едва нахмуривает брови -

И где-то пресечется кровоток!

И голову второго полушария

Оставит без царя... И только травы

Тихонько прорастают в потолок -

Едва-едва нахмуривая брови:

Мир может улыбаться даже кровью

И все равно улыбкою остаться!

Вот так и я в тебе проистекал:

Искал я сердце и нашел у скал -

Где каждый раз ему дано разбиться

Или - влюбиться в родину свою...

Себя я уподобил соловью,

Которому прилично в сердце жить:

Открыв его прилюдно, петь публично.

и тогда я создал искусство

Разумеется даже разумом,

Что и чувства твои, и разум

Не способны сдвигать миры:

Ибо - чувства и разум подробны!

И тогда я создал искусство...

Ибо - небо лучше всего наблюдать из ада,

Полагая, что небу виднее...

И тогда я создал искусство,

Насаждая Сады Камней -

Полагая в ладонь вместо хлеба...

Я тебе протянул чувство,

Ты в него положила камень,

Но - сама мне стала как пламень,

Чтобы камень стал добела:

Не способный сдвигать миры, я его во главу угла...

И себя распахнул будто веки,

Чтобы видеть Сад Человеков.

Мне думается, и это не значит, что я существую:

Мне думается, что меня везут на коне...

Мне думается, что меня плывут по реке...

Мне думается, мое сердце в моей руке -

И я им много дальше себя освещаю!

Мне думается, что небо лучше всего наблюдать из ада:

Ибо - думается, что я знаю!

Мне думается, что вот-вот я достигну рая,

Лишь только из ада выйду...

Лишь только из ада выеду...

Лишь только из ада выплыву -

Поскольку стою дороже выеденного яйца:

Во всяком случае, именно так мне думается!

А, меж тем, все дело в моем лице...

М, меж тем, все дело в лица моего выражении

И движении лица по орбите моей головы -

И как именно это лицо улыбается (всуе или не всуе)?

Мне думается, и это не значит, что я существую.

P. S. Сбережение поэзии если бы приравнять к сбережению народа, и - не ждать у моря погоды: ибо - будет еще один шторм! Лишь потом, через многие годы (и практически - никогда), мой корабль объявят ковчегом.

и пойду я по дну человечьего сердца

Либо мир целиком, либо мы по частям:

Как песчинки из горсти иссякают тела!

Ты могла бы спасти меня, если б могла...

Ты могла бы нести меня, если б меня понесла

И родила обратно...

А вот я бы не мог твои речи нести!

А вот я бы не мог твои косы плести

Из развилок дорог и из адовой пасти,

И из глотки, в которой кадык хрящеват -

Если бы не твой взгляд!

Ведь по этому взгляду мы оба идем:

Ведь по этому взгляду друг друга найдем

И у- держим у глотки...

Ведь по этому взгляду мы оба плывем как в хароновой лодке -

Выбирая из горсти себе направление!

Либо мир целиком, либо мы по частям:

Как два встречных течения.

извлечение человека из алфавита

Я перевалил и пошел,

Тихонечко напевая

И - шагая так хорошо,

Как прежде себя ломая!

И - по частям собирая, спаивая по изломам

Вулканической лавой своего окоема

(титаническим чувством, титаническим делом

И - физической немощью)...

Но - я перевалил и пошел:

Словно плоты сплавляя, причем безо всякой помощи -

И перестал быть вещью едва-ли одушевляемой

И - по частям ломаемой собственной мускулатурой!

А то ведь наша культура

Перестала с нами считаться

И стала писаться не нами, а словно сама собой:

И меня разлучила с тобой!

И тебя со мной разлучила,

Ибо - стали неразличимы!

Но я вышел из алфавита и тебя за собой увел,

Ибо - себя перешел:

И себе поставил на вид,

Что нам тесен любой алфавит.

Некие блики (что сами собой ложатся на облики)

И некие облики (что сами собой ложатся на блики)

Получаются равновелики друг другу

И напоминают мне радугу между мною и Джоном Донном -

Тогда как меж нами бездонно!

Тогда как меж нами бездушно...

И даже совсем безвоздушно

И где-то даже космически...

И я начинаю эпически!

А потом продолжаю - массово...

А потом открываю комический

Жировой от финансовой кассы

(что протянет пожар мировой все тем же подобием радуги):

И та радость меж островами

Будет питаться нами - словно бы печь дровами!

В этих обликах будет копоть, в этих обликах будет шепот -

Как лохмотья на наготе: прикрывая свой интерес!

Но плывут в пустоте перезвоны, колокольные джоны донны,

Бесподобные джоны донны...

И вот их не запачкает бес.

Дата добавления: 2015-08-28