Минут пять Акимов неподвижно стоял, пристально всматриваясь в приборы на машине, протянув одну руку к кнопке на сигнализационном щитке и другую к рычажку красящего аппарата. И все же он не уловил момента. Звонок успел коротко зазвучать, крышка выходного отверстия машины открылась. В то же мгновение рука нажала на кнопку, другая передвинула рычажок. Звонок оборвался. Из отверстия показался новый цилиндр с коротенькой, словно отрезанной красной полосой – сигналом брака. Акимов повернул никелированный штурвал у выходного отверстия и быстро вынул из кармана склянку и вату. Он смочил зеленоватою жидкостью вату и, пока цилиндр ложился на проходивший мимо транспортер, несколько раз провел влажной ватой по красной полосе брака на цилиндре. Полоса исчезла, густо окрасив вату, которую Акимов опустил в карман.
Транспортер унес заготовку цилиндра в соседний, механический, цех для обработки.
Акимов вынул платок, отер пот со лба и облегченно вздохнул.
Через пять минут он вновь повторил ту же операцию со звонком и рычажком. Из отверстия машины, уже без тревожного сигнала и без красной полосы, вылезла новая, чистая и блестящая заготовка, легла на транспортер и также унеслась в механический цех. Пустив таким образом в производство третий и четвертый поршни, Акимов вернулся к машине, вынул вложенную им раньше в дефектоскоп пластинку фоторентгена, повернул никелированный штурвал обратно и точными, уверенными движениями начал быстро регулировать машину.
Вскоре, уже без вмешательства Акимова и без звонка, показался новый цилиндр. Он был чист, без красной отметки.
Машина была в порядке.
Вернулся огорченный Кантор. Ему пришлось выслушать выговор директора по поводу брака. Он получил приказ остановить машину до полной отрегулировки ее.
Кантор был очень доволен, когда увидел, что машина уже работает безукоризненно.
Он жал руку Акимова с такой горячей благодарностью, что тот, не выдержав, грузно затоптался на месте.
– Будет, будет, Михаил Борисович! – бормотал он. – Пустяки какие!
– Нет, нет, не говорите, Константин Михайлович, – говорил Кантор, пока Акимов дул на слипшиеся пальцы. – Так быстро и так точно отрегулировать! Вот что значит опытный производственник!
Глава восемнадцатая
На корабле
Сквозь светлую мглу, уже вторые сутки державшуюся над морем и льдами, солнце казалось огромным матовым шаром. «Мария Прончищева», экспедиционное судно-лаборатория смутной, едва различаемой тенью виднелась вдали, у кромки ледяного поля.
Было тепло. Полярная весна – конец июня – была в разгаре.
Карманов, третий помощник капитана, остановил электропилу и вытащил ее из разреза во льду, чтобы не вмерзла. Потом, сдвинув шапку назад, он выключил ток в своем электрифицированном комбинезоне и оглянулся.
Стояло полное безветрие. С корабля не доносилось ни звука. С ледяных глыб ближайших торосистых гряд, тихо звеня, стекали тоненькие струйки воды.
Карманов с минуту отдохнул и собирался опять взяться за работу – вырезать кубики льда с разных глубин для лабораторных исследований на плотность, на сжатие, на упругость, на разлом.
Внезапно над голубоватой тенью дальней гряды торосов он заметил три черные точки, маленьким треугольником двигавшиеся из стороны в сторону.
Карманов на мгновение замер на месте, рука потянулась к соседнему ропаку,[37] схватила стоявшее возле него световое ружье.
На снегу, покрывшем торосы, самого медведя не было видно. Но три предательские точки – черный нос и два черных глаза – выдали его опытному полярнику.
Медведь был далеко, стрелять в него было бесполезно. Кроме того, по закону об охране промыслового зверя, в этих широтах стрелять можно было только при острой нужде в пище и для самозащиты. Но медведь, видимо, не собирался нападать. Черные точки продолжали маячить вдали. Очевидно, зверь принюхивался и всматривался.
С минуту зверь и человек стояли неподвижно, следя друг за
другом.
Вдруг человек сорвался с места, побежал, пригнувшись, в противоположную от медведя сторону и скрылся за ближайшим торосом. Через минуту Карманов осторожно выглянул из своего убежища. Черных точек не было на месте.
Присыпав снегом шапку, Карманов взобрался на вершину тороса и бросил взгляд вокруг. Он чуть не вскрикнул от неожиданности: метрах в ста от него, в провале между торосами, мелькнула белая с рыжеватым отливом тень.
«Уходит или преследует?»
Не успела проскочить в мозгу эта тревожная мысль, как на вершине соседнего тороса во весь рост показалась фигура зверя. Медведь был огромный – вероятно, около трех метров в длину. Секунду он стоял, как изваяние на ледяном пьедестале, потом повел длинной головой с черным глянцевитым носом в сторону Карманова.
Карманов бросился бежать дальше. В тот же миг медведь соскользнул вниз и устремился за ним. Такой, казалось, неуклюжий и неповоротливый, он бежал, однако, непостижимо быстро.
Судорожно сжав ружье, Карманов молча и неторопливо бежал, спотыкаясь на неровном, изломанном льду, проваливаясь в рыхлый снег и лишь изредка оглядываясь. За огромным торосом, на небольшой ровной площадке, он остановился, передохнул и, повернувшись назад, щелкнул предохранителем ружья. Затем, твердо ступая, сделал два шага в сторону и вышел из-за тороса.
При его неожиданном появлении медведь на всем скаку остановился и растерянно присел на задние лапы.
В то же мгновение Карманов вскинул ружье к плечу и нажал на шейке приклада кнопку. Блеснул свет и, отразившись на исковерканных льдах, мягко плеснул Карманову в глаза, и тотчас же просвистала пуля. Сквозь всплывшие перед ним оранжевые пятна Карманов увидел, как медведь подскочил и сейчас же, коротко взревев, словно подкошенный, упал на бок, вытянувшись во всю длину. Огромные лапы с черными когтями несколько раз судорожно взрыли и взметнули снег, потом, скрючившись, замерли.
Карманов, тяжело дыша, опустил ружье к ноге и улыбнулся. Все произошло, как полагается, по закону преследовал и нападал медведь, а человек только защищался. Это был старый, испытанный способ: лишь притворившись бегущим, можно заставить зверя преследовать вас.
Карманов осторожно направился к трупу медведя с ружьем наизготовку. Уже только несколько метров разделяло их, как вдруг медведь одним прыжком вскочил на ноги, с оглушительным ревом бросился на Карманова и лапой ударил его по плечу. Жаркое клокочущее дыхание огромной пасти словно опалило Карма-нову лицо. Карманов вскрикнул и с повисшей, как плеть, рукой упал навзничь. Медведь всей тушей навалился на него…
* * *
– Странно, странно…
Лавров задумчиво ходил по небольшой светлой лаборатории судна, заложив руки за спину. Тяжелая дверь раскрытого несгораемого шкафа мешала ему, и он машинально закрыл ее. Потом остановился у стола, где возвышалась пышная груда перевившихся лент георадиограмм,[38] листков вычислений, формул, геологических разрезов. Взяв верхнюю из лент, он расправил ее и опять начал внимательно изучать тонкую, лениво извивавшуюся на ней линию георадиограммы, которая почти у конца внезапным ломаным скачком поднималась кверху.
– Вы не находите странным, товарищ Вишняков, такое неизменное падение напряжения, начиная с района восьмой шахты? Потом этот крутой, ничем не объяснимый ее взлет так близко от шахты номер пять.
Он покачал головой, сел на стул и медленно расправил ленту на столе. Не глядя, взял первые попавшиеся мензурки с каким-то голубоватым раствором и поставил их на концы упорно свертывающейся ленты.
– Что же тут такого исключительного, Сергей Петрович? – ответил Вишняков, низенький полный человек с гладко выбритым лицом нездорового, темно-воскового цвета, с маленькими беспокойными глазами, глубоко запрятавшимися под высоким лбом. – Распределение радиоактивных веществ на большой глубине становится довольно неравномерным. Очевидно, гнездо богатых урановых пород под пятой шахтой будет очень ограниченным в своих горизонтальных пределах. Георадиограф[39] и показывает на ленте постепенное падение содержания радионосных пород и лишь на далеком расстоянии от восьмой шахты новое гнездо…
Шумно дыша, он стоял возле Лаврова и, вглядываясь в линию на ленте, водил по ней толстым, несгибающимся пальцем.
– Все это верно, – сказал Лавров, – но промежуток между седьмой и восьмой шахтами будет слишком велик. Плохо, плохо. На каких горизонтах работал прибор?
– Начиная от трех километров и до пяти, – ответил Вишняков.
– Напрасно, – мягко заметил Лавров – Имея такой плохой профиль, следовало просвечивать недра до более глубоких горизонтов. Ведь вам как старшему радиогеологу на участке должно быть понятно, что если нам не встретятся радиоактивные породы, придется заложить на этом участке простую тепловую шахту. Для этого надо было искать здесь какой-нибудь батолит[40] с магмовым[41] очагом на глубине до двенадцати – пятнадцати километров.
– Простите, Сергей Петрович, – почтительно возразил Вишняков, – ваше задание сводилось к просвечиванию только до пяти километров…
– Декабрьским циркуляром, – резко прервал его Лавров, – по второму, третьему и пятому участкам я указал, что ввиду неблагоприятных результатов прошлогодних изысканий для шахт седьмой, двенадцатой, шестнадцатой и семнадцатой в этом году необходимо производить изыскания на глубинах от восьми до двенадцати километров. На пятом участке это распоряжение оправдало себя уже сейчас, в самом начале навигации.
Краска залила лицо Лаврова. Видно было, что он едва сдерживает гнев.
– Но я не получал вашего циркуляра, – удивленно сказал Вишняков. – Я ничего не знал об этом распоряжении…
– На преднавигационном совещании участников экспедиций этого года я повторил его содержание.
– Я не участвовал в этом совещании, Сергей Петрович. Если вы помните, я тогда уезжал из Москвы.
– Присутствовал ваш заместитель!
– Накануне отправления «Марии Прончищевой» в рейс его списали с судна по случаю внезапной болезни… Он ничего не успел мне передать.
Громыхающий топот ног, беготня по палубе, тревожные крики, громкая команда внезапно прервали Вишнякова.
– Медведь, медведь!
– Карманов на льду!
– Подвахтенным с оружием – за борт! Вызвать врача! Спустить собак!
Шум и беготня на палубе усилились. Вишняков испуганно обернулся к двери.
– Там какое-то несчастье, Сергей Петрович, – проговорил он.
– Скорее наверх! – крикнул Лавров. Оба бросились к выходу.
Стол закачался от толчка, одна из стоявших на ленте мензурок упала. Струя голубоватой жидкости залила почти целиком ленту, вызвавшую только что столь напряженный разговор…
* * *
Карманова нашли под уже мертвым медведем. Удар ослабевшей лапы зверя переломил ему левую ключицу да тяжелая, почти с полтонны весом, туша сильно помяла его.
Предсмертный прыжок медведя был лишь последней вспышкой жизни в его могучем организме. Ни одно животное не отличается такой изумительной живучестью, не так «крепко на рану», по выражению полярных зверобоев, как белый медведь.
Среди команды и научных работников, сопровождавших носилки с Кармановым на борт судна, встреча с медведем и его «посмертный бой», как кто-то выразился, вызвали необыкновенное оживление. Говорили о выносливости этого животного, вспомнили памятную охоту Нансена, когда белый медведь, получив пулю в сердце, пробежал тридцать шагов и лишь после этого упал.
Главный механик рассказал, как однажды на острове Врангеля медведя загнали на край скалы, которая отвесной стеной поднималась метров на шестьсот над прибрежным льдом. Видя, что выхода нет, медведь, не раздумывая долго, бросился с этой головокружительной высоты вниз, и через минуту растерявшиеся охотники увидели вдалеке быстро уходившего во льды зверя.
Когда носилки были подняты на палубу, Лавров расспросил врача о состоянии раненого и, убедившись, что опасности нет, пошел обратно в лабораторию. Мысль о вынужденной задержке на важном участке работы угнетала его. Придется, очевидно, пройти участок в третий раз с глубоким просвечиванием недр, потерять, может быть, целое лето.
В лаборатории никого не было. Лавров подошел к столу и был неприятно поражен: на столе было голубое наводнение. Драгоценные документы – георадиограммы, листки с вычислениями, геологические разрезы – размокли; линии, цифры, слова на них расплылись. Досадуя на свою неловкость, Лавров принялся торопливо просушивать под электрополотенцем[42] ленту георадиограммы, которую он рассматривал с Вишняковым. Под сильной струей сухого, почти горячего воздуха Лавров водил вправо и влево размокшую ленту. Она ежилась, коробилась, начинала похрустывать. Линии на ней теряли понемногу расплывчатость, принимали более четкий и ясный вид.
Вдруг Лавров вскрикнул и замер с лентой в руках у отверстия сушильного аппарата.
Расширенные глаза Лаврова были неподвижно устремлены на отрезок линии там, где она, между восемьдесят четвертым и восемьдесят пятым меридианом восточной долготы, круто взлетала вверх.
Смутно, едва различимо под этим ломаным взлетом на ленте проступила другая линия – спокойная, чуть изогнутая, как вполне естественное продолжение всей линии на ленте.
Словно не доверяя себе, Лавров отвел глаза, недоумевающе оглянулся и опять посмотрел на ленту. Нет, вторая линия, хоть и слабо, виднелась под ломаным отрезком первой – четкой и ясной, но теперь Лавров заметил что-то новое и в этом ломаном отрезке, какой-то рыжеватый оттенок. Между тем нижняя, едва проступавшая линия по цвету ничем не отличалась от основной.
«Подделка?… Фальсификация?… Зачем это нужно было?…» – думал Лавров, продолжая медленно водить ленту под струей горячего воздуха.
Теперь он пристально следил за слабо извивающейся линией на георадиограмме. Опять та же картина, но уже на другом конце ленты и в обратном, перевернутом виде!
Над основной линией, значительно дальше к востоку и ближе к месту, намеченному для восьмой шахты, едва различимой тенью проступала на ленте круто поднимающаяся линия, указывающая на богатую залежь радиоактивных пород. С тем же рыжеватым оттенком шла под ней ровная, ясная линия, связывающая основание этого едва различимого выступа с основной линией.
Сомнений не было!
Лавров просушил ленту до конца, но больше ничего подозрительного не заметил.
Закрыв глаза, бледный, он опустился на стул возле залитого стола, но через минуту, когда послышался скрип открывающейся двери, уже был внешне спокоен.
Обернувшись и глядя в упор на входившего Вишнякова, Лавров спросил:
– Скажите, товарищ Вишняков, зачем вам понадобилось искажать показания георадиографа?
Вишняков резко остановился, пошатнулся, словно от внезапного удара. Багровая краска залила его полное лицо, маленькие глаза испуганно заметались.
– Это… это не я… – пробормотал он сразу охрипшим голосом.
– Кто же, если не вы? – не сводя с него глаз, продолжал Лавров. – Ведь георадиограммы находились у вас под замком. Вы при мне достали их вот из этого несгораемого шкафа. Кто же, кроме вас или без вашего ведома, мог произвести эту бесчестную работу?
– Не… не знаю… уверяю вас… – бормотал едва внятно Вишняков.
Лицо его начало синеть. Задыхаясь и пошатываясь, он добрел до свободного стула и упал на него, продолжая бормотать:
– У… уверяю вас… Сергей Петрович… не я… ключи могли подделать…
Внезапно глаза его закрылись, голова упала на грудь, он откинулся на спинку стула, потом начал медленно сползать на пол…
Лавров вскочил, подбежал к аппарату телевизефона и вызвал корабельного врача.
Когда через несколько минут, по спешному вызову Лаврова, в лабораторию вбежал капитан, Вишнякова там уже не было. В бессознательном состоянии его унесли в госпиталь.
– Василий Дмитриевич, – отрываясь от своих мыслей, с едва сдерживаемым волнением сказал Лавров, – приказываю вам арестовать старшего радиогеолога на вашем судне, Вишнякова. Сейчас он в госпитале, без сознания. По получении разрешения врача вы отправите его на самолете в Москву и поручите передать властям для производства следствия. Я обвиняю его в злоумышленном искажении показаний георадиографа, что могло повлечь за собой огромный вред строительству шахт. Мотивированный приказ об этом вы получите через полчаса.
Капитан стоял молча, точно не веря своим ушам. Наконец он растерянно сказал:
– Сергей Петрович! Что вы говорите? Зачем это ему нужно было?
– Вот в этом-то следственные власти и должны будут разобраться… Я сам ничего не могу понять. Смотрите, – подводя капитана к столу и показывая на георадиограмму, говорил Лавров. – Здесь, между восемьдесят седьмым и девяносто первым градусами восточной долготы, прибор показал огромное, быстро возрастающее напряжение радиоизлучений с глубины четырех километров. Однако именно эта подскакивающая кверху линия показаний прибора была чем-то стерта или смыта. Вместо нее какими-то другими чернилами проведена линия, ложно показывающая отсутствие на этом отрезке каких-либо крупных залежей радиоактивных веществ. А вот здесь показано, наоборот, наличие богатых залежей, хотя ничего подобного тут нет.
Лавров устало опустился на стул.
– Какой ужас! – тихо проговорил капитан, наклонившись над столом и внимательно рассматривая ленту. – Выходит, если бы в последнем месте вы заложили шахту, вся работа была бы проделана впустую?
Лавров кивнул головой.
– Он хотел нас направить по ложному пути…
– Но зачем это ему нужно было? – с недоумением повторил Лавров вопрос капитана.
* * *
Первая инспекционная поездка этого года, второго года Великих Арктических Работ, принесла Лаврову много волнений, огорчений, а под конец и тяжелые удары.
Началось с того, что на «Пахтусове», экспедиционном судне-лаборатории, в открытом океане, среди льдов, неожиданно произошла ничем не объяснимая утечка электрического тока из всех мощных батарей. Электроход оказался в совершенно беспомощном состоянии, лед начал затирать его. Были два сжатия, из которых одно настолько сильное, что, несмотря на относительно крепкую, специально предусмотренную для полярных плаваний конструкцию и мощный пояс из толстой стальной брони, судно едва не погибло. Несколько дней люди мерзли в необогреваемых помещениях судна, питались всухомятку окаменевшими от стужи продуктами, пока не подоспел на помощь ледокол «Харитон Лаптев».
Главного электрика с «Пахтусова» Лавров снял с работы, вызвал из Владивостока следственную и экспертную комиссии для выяснения всех обстоятельств аварии и установления виновных. Из Владивостока же Лавров вызвал резервное судно-лабораторию «Андромеда» для замены выбывшего из строя «Пахтусова».
Преступление Вишнякова на «Марии Прончищевой» потрясло Лаврова. Расстроенный, почти больной, он провел на судне не один день, как предполагал, а целых три дня, разбираясь вместе со Спициным, заместителем Вишнякова, в запутанной документации, оставленной Вишняковым.
Следующее за тем посещение шахты номер шесть несколько подняло настроение Лаврова: проходка шахты шла по плану, и он остался доволен и работами и организацией поселка. Вызвав из Москвы на мыс Желания Березина и разрешив ему взять с собой для ознакомления со строительством корреспондента Эрика Гоберти, он встретился с ними в назначенном месте, и все трое в подводной лодке Лаврова направились к первенцу великого строительства – шахте номер три у острова Рудольфа.
Глава девятнадцатая
На дне океана
Капитан подводной лодки посмотрел наверх, на куполообразный матовый экран, и отдал команду:
– Внимание! Приготовиться ко входу в порт!
– Есть приготовиться ко входу в порт!
На нижней полосе экрана, впереди по носу, в обычной на этих глубинах тьме проступало круглое желтое пятно. Пятно быстро росло, светлело и наконец заполнило всю переднюю часть экрана. Через минуту в этом световом пятне уже можно было видеть сначала смутные, потом все более ясные очертания огромного сводчатого тоннеля, освещенного изнутри множеством ярких ламп. По обеим сторонам входного отверстия стояли широко раздвинутые половинки ворот. Внутри, на ровном дне, почти во всю стометровую длину тоннеля виднелись два странных сооружения, похожие на скелеты гигантских китов с поднятыми кверху короткими, широко расходящимися ребрами. На одном из этих сооружений, слегка охваченное с боков его ребрами, лежало длинное кашалотообразное тело, сильно расширяющееся впереди и суживающееся к заднему концу.
Было ясно, что на этом своеобразном ложе покоилась одна из тех советских подводных лодок, для которых прототипом послужил знаменитый «Пионер», совершивший в свое время первый в истории глубоководный поход через два океана, из Ленинграда во Владивосток.[43]
– Две сотые хода вперед! – отдал новую команду капитан.
– Есть две сотые хода вперед! – отвечал вахтенный лейтенант, работая на клавиатуре щита управления.
– Одна сотая право на борт! Так держать! Одна десятая хода вперед! Погружение три метра! Так держать! – следовали одна за другой команды капитана, и лейтенант едва успевал повторять и выполнять их.
Труднейшая операция входа в подводный порт-тоннель длилась, впрочем, недолго. Через десять минут подводная лодка легла рядом с первой, уже находившейся в порту. Внешние портовые ворота к этому времени автоматически закрылись, и заполнявшая тоннель вода стала быстро убывать. Скоро матово поблескивающее дно подводного порта совершенно обнажилось, но все его обширное пространство, залитое светом, оставалось пустынным. Тишину нарушали лишь громкие вздохи где-то скрытых воздушных насосов, восстанавливающих нормальное давление воздуха в тоннеле.
Наконец почти одновременно на правых бортах лодок откинулись широкие площадки и легли горизонтально над влажным дном. Из далекого конца тоннеля донесся мягкий грохот раздвигающейся стены. В широко раскрывшийся проход ворвались яркий свет и глухой шум человеческого поселения, отрывистые голоса людей, жужжание и гудение работающих машин, приглушенный лязг и скрежет металла.
Под сводами тоннеля послышался шорох катящихся на резиновых шинах электрических платформ. Электрокары остановились у откинутой площадки большой, ранее прибывшей подводной лодки. Изнутри ее показались люди, протянулась лента транспортера, выносившая на площадку тяжелые бочки, невидимые краны стали подавать тюки и ящики. Возгласы людей, грохот передвигающихся грузов, гудение крановых моторов, мелодичные звонки электрокаров гулко раздавались под сводами этого необычайного порта. Возобновилась прерванная на время работа по загрузке и выгрузке подводной лодки.
В раскрывшихся внутренних воротах порт-тоннеля показались два человека. Впереди торопливо шел пожилой полный человек с кругло подстриженной седой бородой, шапкой черных с проседью курчавых волос и живыми черными глазами под мохнатыми бровями. Он был одет в свободную коричневую куртку с отложным воротником и темным галстуком; куртку стягивал широкий пояс. За ним следовал смуглый молодой человек, почти юноша, с худощавым бритым лицом и большими горящими глазами.
На откинутой площадке подводной лодки появилась группа пассажиров в сопровождении капитана.
– Ну, еще раз спасибо, товарищ командир, за приятное плавание, – обернулся к капитану Лавров. – Идем, идем, товарищи! Вот и Гуревич спешит сюда, сейчас будет потасовка. Готовьтесь, товарищ Березин, – с веселой усмешкой сказал он, повернувшись к своему спутнику.
– Ну что же, – вздохнул Березин, смущенно улыбаясь и проводя ладонью по круглой бритой голове. – Я уже привык быть козлом отпущения.
– Такова, кажется, участь всех работников снабжения, – рассмеялся кто-то позади.
Разговаривая, все сошли с площадки и стали на влажное стеклянное дно тоннеля.
– Здравствуйте, Сергей Петрович! Здравствуйте, Николай Антонович! – приветствовал приезжих Гуревич. – Давненько не видали вас в нашей подводной берлоге.
– Немало, вероятно, здесь перемен, – говорил Лавров, пожимая Гуревичу руку и направляясь к выходу из порт-тоннеля.
Все последовали за ним. Вокруг сновали электрокары, в вышине проносились краны с тяжелыми грузами в цепких лапах.
– Немудрено, Сергей Петрович, ведь вы у нас не были, пожалуй, месяцев пять. Позвольте вам представить Андрея Глебовича Красницкого, начальника насосной станции.
– Рад познакомиться с вами, Андрей Глебович, – сказал Лавров. – Мне много говорил о вас Самуил Лазаревич – и только одно хорошее. Вы здесь, кажется, всего месяца два? Ну как? Втянулись уже в работу?
– С головой, Сергей Петрович, – ответил, слегка смущаясь, Красницкий. – Работа уж очень интересная. Я ведь с самого начала, как только был опубликован проект, стал его горячим сторонником. Я даже темой дипломного проекта взял разработку детали гидромониторной установки.
– Ах, вот как! – сказал Лавров, уступая дорогу стремительно несущемуся электрокару. – Так это ваш проект прислал мне Московский гидротехнический институт? Теперь я и фамилию вашу отлично припоминаю. Очень рад познакомиться с ва= ми. – Лавров, улыбаясь, оглядел юношу, потом вдруг прищурился и медленно произнес: – Позвольте… и лицо ваше кажется мне знакомым, где-то я вас видел. Вы не помните? Не встречались мы?
Красницкий смущенно посмотрел на Лаврова:
– Не помню, Сергей Петрович, не думаю.
– А! Вспомнил! – воскликнул Лавров, кладя руку на плечо Красницкому. – Ведь это вы выступали на дискуссии во Дворце Советов и предложили просить правительство о созыве комиссии?
– Ах, это… – смешался Красницкий – Да, это был я. Но ведь вас не было тогда на докладе профессора Грацианова.
– Какие пустяки! – засмеялся Лавров. – А экран телеви-зефона? Я следил из своей комнаты за дискуссией от начала до конца. Очень рад видеть вас здесь. – И, повернувшись к Гуреви-чу, он забросал его деловыми вопросами:– Ну, как у вас с выработкой? Как ведут себя механизмы? Сколько проходите в день? Последняя сводка дает почему-то снижение.
Позади, оживленно беседуя друг с другом и осматривая все окружающее, следовали спутники Лаврова. Еще дальше, отстав от всех, шли Березин и Гоберти.
– Господин Гоберти! – внезапно крикнул Лавров. – Что же вы отстали? Идите скорее сюда! Смотрите!
– Бегу, бегу, Сергей Петрович! – ответил Гоберти, торопливо приближаясь к Лаврову и Гуревичу.
Стоявший впереди электрокар с горою пухлых тюков отошел в сторону, и перед гостями, подошедшими к выходу из тоннеля, открылся необычайный вид.
Под высоким полукруглым сводом в свете огромных шаровых фонарей показался поселок. По его левой стороне виднелись ряды небольших, кубической формы коттеджей, полускрытых в кудрявой зелени кустов и деревьев. Справа тянулись здания молчаливых, словно заснувших складов, четырехугольных двухэтажных мастерских, из которых доносился приглушенный шум обрабатывающего металла. Поближе к центру высилось здание электростанции, дальше были насосная и компрессорная станции. В центре поселка, упираясь в вершину свода, находилась гигантская башня из прозрачного материала, с ажурным сплетением балок, тросов и лестниц, заполнявших ее внутри. Из основания башни выходили наружу мощные трубы, которые тянулись, подобно круглым валам, до наружной стены поселка, проходили сквозь нее и скрывались во мраке подводных глубин. Наружная стена была также прозрачна.
Это зрелище поразило всех, кто был здесь впервые, особенно Гоберти. Он глядел, слегка испуганный и словно зачарованный, на эту существующую и в то же время словно отсутствующую преграду между поселком и океаном. Там, за стеной, шла своя таинственная жизнь. На уровне дна вспыхивали разноцветные огоньки, загорались и гасли на короткие мгновения какие-то высокие стебли, покрытые узорными листьями и странными цветами. В вышине, над ними и над сводом поселка, изредка мелькали в разных направлениях то темные гибкие тени, то цветистые гирлянды и точки огней, блеклых и туманных, едва заметных сквозь сильный свет из поселка. Молчание длилось долго. Наконец Гоберти, глубоко вздохнул, снял клетчатую кепку и вытер платком высокий морщинистый лоб.
– Это стекло? – хрипло спросил он.
– Стекло, – ответил Лавров, – но только стальное стекло, очень легкое и в то же время необычайно прочное. Я вам говорил о нем, теперь можете убедиться, что это не мистификация.
– Я не мог себе этого представить, – пробормотал Гоберти.
– Имейте в виду, дорогой Гоберти, мы теперь не довольствуемся лишь тем, что нам предлагает в готовом или полуготовом виде природа, хотя бы это было лучшее из того, что она может предложить. Нет! Мы сами изготовляем для своих нужд именно тот материал, который нам требуется. Благодаря успехам физической и синтетической химии[44] мы настолько проникли в таинственные глубины вещества, в законы его внутреннего строения, образования и расположения молекул, что, беря из природы самое простое, дешевое, имеющееся всюду в изобилии, мы создаем из него нечто совершенно новое, чего в природе даже не встретишь. И, уверяю вас, этот новый материал получается у нас гораздо лучше, чем тот, что выходит из мастерской природы.
– А эта прозрачная сталь?
– Эта прозрачная сталь – просто пластмасса. Но по своей необычайной твердости, легкости, кислото– и жароупорности она превосходит все известные стали и сплавы металлов.
– И все же, – спросил Гоберти, – над нами, вероятно, огромное давление воды?
– Не такое огромное, как может показаться, – ответил Лавров. – Глубина здесь не достигает и двухсот метров, следовательно, давление воды на свод не превышает двадцати атмосфер. Примите во внимание также идеальную сопротивляемость геометрически точного полусферического свода, который к тому же опирается на башню, построенную из того же материала. Такое сооружение может выдержать значительно большую нагрузку. Однако пойдем дальше. Сначала в шахту, Самуил Лазаревич, – повернулся Лавров к Гуревичу и сейчас же, спохватившись, воскликнул: – Да, простите! Забыл вас познакомить. Самуил Лазаревич Гуревич – начальник строительства и главный инженер шахты номер три – товарищ Красницкий. Эрик Гоберти – корреспондент иностранных газет.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 46 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |