— А куда золото дели?
— Какое золото?
— Которое в самолете было.
— А может, его не было. Загрузить забыли. Или лучше так. Было, но мы его по дороге обронили. Или не обронили, а спрятали, чего-то испугавшись, а место забыли. Отошли…
— По нужде?
— Да пошел ты! Отошли — и как корова языком! А обо всем прочем, ну там о тропе, о прохожих… ну вы меня понимаете — молчок. Какие бы вам иголки в какое место ни вставляли. Ясно?
— Ясно!
— Yes! — кивнули американцы.
— Ну раз «йес» — значит, «йес»! Значит — полный порядок!
— Ты! И ты! — ткнули пальцами конвоиры. И расстегнули Кузнецова с напарником. И кивнули дулами автоматов вверх.
— Встали!
Встали.
Толкнули прикладами в спины.
— Пошли!
Пошли.
Затекшие после многочасового сидения ноги слушались плохо. Пленники покачивались, спотыкались, но шли.
Еще один удар прикладом по спине.
— Налево! Повернули.
— Прямо!
Опять пошли… Недалеко. До ближайшей хижины.
— Здравствуйте! — сказал по-английски уже знакомый большой военный чин.
— Приветствует, — перевел американец.
— Пусть идет со своим приветствием туда, на чем сидит…
— Здравствуйте, — перевел американец— Садитесь, — показал американец на плетеные кресла.
— Мне надо задать вам несколько вопросов. Первый. Как вас зовут?
— Майкл Джонстон. Гражданин Соединенных Штатов Америки.
— А его?
— Спрашивает, как тебя зовут.
— Задов! Хрен Моржович!
— Как?!
— Ладно, черт с ним. Кузнецов Алексей Петрович! Русский. То есть бывший русский. А теперь просто гражданин без паспорта.
— Почему без паспорта?
— Зекам паспорта не положены.
— Что есть «зек»? Я не знаю, как это переводить.
— Зек — это заключенный в колонии. Строгого режима.
— «Колония» это что? Это поселок, где в строгом порядок живут колонисты? Которые обживают новые земли? Как у нас давно в Америке?
— Во-во. Обживают земли. В очень строгом порядке. Это точно.
Американец пожал плечами и перевел.
— А как вы оказались здесь?
— Угнали корабль, поплыли, приплыли, потерпели бедствие, пошли пешком.
— Как угнали?
— Обыкновенно. Как корабли угоняют. Пришли, команду выкинули и поплыли…
— А как вы находили путь? В море?
— А мы капитана оставили. И этого, штурмана.
— И где они теперь?
— Утонули. Вместе с кораблем.
— А что вы у нас искали?
— Честно скажу — искали золото.
— У нас нет золота.
— А мы не ваше искали. Мы их искали, — кивнул допрашиваемый на переводчика.
— Yes! Наше золото, — подтвердил американец.
— А куда вы потом шли?
— Не знаю. Я не смотрел. Нас командир вел. А я шел, куда велели. За тем, кто впереди шел.
— А куда велели?
— Вначале направо, потом налево, потом прямо, потом опять направо…
— Можете показать на карте?
— Я не умею читать карт.
— А почему вы были с оружием?
— А как без оружия? Мы же по лесу шли. В котором зверья хищного видимо-невидимо.
— Откуда оно взялось?
— Расплодилось. Дело-то нехитрое…
— Откуда взялось оружие?
— Ах оружие? Со склада. Мы склад ограбили.
— Как ограбили?
— Обыкновенно. Как склады грабят. Пришли, охрану выкинули и забрали…
— Хорошо, пройдите сюда…
— Зачем?
— Затем, чтобы убедиться в правдивости ваших слов.
— А как вы убедитесь?
— Вы сядете вот сюда и выпьете воду из этого стакана. Или вы меня обманывали? И были не там, где говорили? И теперь боитесь признать?
— Я? Ничуть. Могу хоть целое ведро выпить. Залпом. Чтобы вы убедились…
— Ну так садитесь…
Кузнецов сел. И выпил жидкость. С противным терпким запахом.
Из-за циновки вышел старик в балахоне. Который лечил раны. И поклонился. И вытащил из-за пояса маленькую коробочку, из которой достал тоненькие, напоминающие щепки, костяные иголочки. И еще раз поклонился.
Первую иголку он воткнул куда-то за ухо. Вторую — за второе ухо. Третью — в мочку. Четвертую — в ту же мочку. Остальные — в шею.
У Кузнецова заслезились и поплыли глаза. И поплыло сознание. Словно в голову закачали туман. Густой, плотный, вязкий. Который невозможно стряхнуть простым мотанием головы. Закачалось кресло. Закачались и расплылись стены. И лицо стоящего напротив вьетнамца. А вместо этого лица из тумана выплыло совсем другое лицо. Резкое и суровое. Лицо старшины. Его самого первого старшины.
— Рядовой Кузнецов! — заорал он.
Кузнецов знал, что отвечать ему нельзя. Что если он ответит, старшина сразу его заметит и сразу влепит ему наряд вне очереди. И что, пока он молчит, старшина его как бы не видит. А если скажет хоть слово…
— Рядовой Кузнецов! — грозно повторил старшина. Так, что барабанные перепонки заболели.
Очень захотелось ответить. Хотя и нельзя. Но очень захотелось. Просто неудержимо. Кузнецов зажал ладонями рот и закрыл глаза.
— Рядовой Кузнецов!!! Если вы здесь, вы Должны отвечать «я!».
— Я! — пискнул Кузнецов.
— Громче! И четче!
— Я! — рявкнул Кузнецов.
— Почему вы молчали? Отвечать честно!
— Я боялся! Товарищ старшина! — честно ответил Кузнецов.
— Теперь вы будете говорить правду?
— Так точно! Теперь я буду говорить правду! Кузнецову очень хотелось говорить правду. Одну только правду. И ничего кроме правды. Как стоя перед Господом Богом.
— Тогда скажите мне, откуда у вас оружие? Кузнецов смутно помнил, что об оружии ему говорить было нельзя. Что о чем-то таком они договаривались с товарищами. Вот только он не помнил, с какими товарищами. И о чем.
— Откуда у вас оружие? Отвечать!
— Со склада!
— Вы его украли?
— Никак нет! Мы его не крали! Нет! Мы его получили. На складе. У кладовщика.
— Как он смел его вам дать?!
— Мы не сами. Мы должны были идти на стрельбы. Вернее, на задание. Нам надо было… Но я не могу об этом говорить…
— Ты не можешь об этом говорить? Почему? Ведь я твой командир! Я тебе больше, чем папа и мама! От меня не может быть секретов! Ты слышишь меня?
— Так точно! Слышу!
— Ты скажешь мне правду?
— Я не могу… Я не должен…
— Ты хочешь сказать мне правду?!
— Я хочу… Я очень хочу… Но я. Я не понимаю, что со мной… Мне кажется… Я хочу… Но мне плохо… Мне очень плохо!..
Что происходило дальше, о чем его спрашивал старшина и что он отвечал старшине, Кузнецов не помнил. Наверняка тот что-то спрашивал. И, наверное, он что-то отвечал..
Очнулся Кузнецов уже под навесом. Уже в колодках. С явным ощущением постпохмельного синдрома. С головной болью, дурным запахом во рту и смутными воспоминаниями о вчерашнем дне. В смысле — о прошедших минутах.
— Сколько я был там? — спросил он.
— Часа два с половиной.
— А я что-нибудь рассказал?
— Откуда мы знаем. Мы за себя-то ничего сказать не можем…
— Мне кажется, что я что-то рассказал… Но я никак не могу вспомнить что…
— Мы все не можем вспомнить…
На этом восточная поэзия с воткнутыми в уши иголками закончилась. И началась проза. Проза жизни.
— Куда вы шли? — спрашивал военный. И тонкой палочкой бамбука, летящей с мелодичным посвистом, бил по голым пяткам.
— А-а-а!
— Он говорит, что часть маршрута все равно знает. Но ему нужен весь маршрут, — переводил, с состраданием глядя на истязаемого, американец.
Американец сидел в плетеном кресле. Потому что стоять не мог. Его пятки опухли, как подушки. Его голые ноги напоминали валенки…
— Он требует показать весь маршрут. Он знает, что ты знаком с картой. Что ты кадровый военный армии Советского Союза…
Ах они и это знают!
Взмах. Посвист и обжигающая не пятки, но прокалывающая все нутро боль. Как видно, и с такими палочками они обходиться умеют!
— Где вы проходили? Каждый день. Каждый час.
— Я не помню. Я не смотрел на карту… Взмах. Посвист. Рассекающая тело надвое от ступни до мозга боль.
— А-а-а-а!!!
— Он спрашивает, где вы шли? Извини, я ничем не могу помочь.
— Не извиняйся.
Посвист… боль!
Посвист… боль!
Посвист…
Боль!!
Боль!!!
Боль!!!!
И темнота потери сознания. Где все равно боль.
И холодная вода на голову и лицо.
— Как проходил ваш маршрут? Он требует показать на карте…
— Я не умею читать карт.
— Он говорит, ты умеешь читать. Он видел, как ты читаешь…
Взмах… посвист… и боль!
Боль!!
Боль!!!
Боль!!!!…
* * *
— Ты что-то сказал?
— Сказал. Про подводную лодку. И про самолет…
— Про золото?
— Нет, не про золото. Про то, что мы там должны были что-то взять. Но я не знаю что. Потому что об этом знал один только командир. Которого они убили…
— А про вьетнамца? Того?
— Нет. Ничего.
— А что еще они спрашивали?
— Про маршрут. От начала до конца.
— Сказал?
— Нет. Вернее, не про весь. Только от самолета. И про ребят. Про могилы
— И про могилы?
— И про могилы. Сам не заметил… Но про гранаты не сказал. Понимаешь? Про гранаты ни слова не сказал. Чтобы они… Пусть только сунутся… Пусть только копнут… И все… Чтобы все… До одного… Гниды косоглазые…
— И я сказал…
— Про что?
— Про лодку… И самолет… И могилы…
— Били?
— Били… И вот еще. На руке… На руке, с внутренней стороны, от плеча до локтя была снята кожа. Тремя длинными полосами.
— Живым на ремни режут. Гады!
Издалека, со стороны хижины доносились сдавленные крики.
— Кто там?
— Далидзе.
— Громко кричит…
— Шакалы! Дети шакалов! А-а-а!! Чтоб вы…! Чтоб ваши мамы…! А-а-а-а!! Чтоб ваши дети…! И внуки…! А-а-а-а-а!!! Псы вонючие…!
Зря горячился Резо. Зря ругался на двух языках. На русском и грузинском. Они все равно их не понимали. Ни тот, ни другой…
— Где вы проходили? Вспомните приметы…
— Не дождешься! Волк поганый!.. А-а-а-а-а!!
— Где вы вставали на дневки? Когда и через какие реки переправлялись?
— А-а-а-а-а!!! Потом крики стихли. Потом возобновились вновь. И снова стихли…
— Ответьте, где вы находились в первый день? С шести до девяти часов утра?
— Пошел ты!. А-а-а-а-а! Больно! А-а-а-а-а!!! Ну больно же! Больно!!! Шакалы-ы-ы!
— Ответьте, где вы находились в первый день? С шести до девяти часов утра…
— Не помню! Ну сказал же — не помню! Ну честное слово — не помню! Не помню-ю-у-у! Ну вы что, не понимаете?! А-а-а-а-а!!! Бо-о-о-ль-но-о-о-о-о!!! Га-а-ды!
— Ответьте, где вы находились в первый день? С шести до девяти часов утра…
— Кажется… На побережье… Моря…
— Где вы были на побережье моря?
— Не помню… А-а-а-а-а-а!!!..
Резо и его американца принесли через три часа. И бросили на землю. Еще через полчаса Резо пришел в себя. И тихо застонал. А потом закричал. В голос.
— М-м-м! Больно! О-о-очень больно! О-о-очень. М-м-м!…
— Ты сказал?
Далидзе молчал. И отводил в сторону глаза. И кричал.
— Он что-нибудь сказал? Слышь, американец. Он сказал что-нибудь?
— Он сказал. Что-нибудь.
— Что?
— Он сказал что-то про море. И про первый день. Они очень страшно его мучил. Очень, очень страшно…
— А потом?
— Потом он, как это по-русски, потерял разумность.
— Сознание?
— Yes. Потерял сознание.
— Я не смог. Я не выдержал. Мне было больно. Очень! — тихо произнес Далидзе. — Я не мужчина после этого!
— Да брось ты, Резо. Все мы здесь…
— Мне было очень больно! Я не знал, что может быть так больно! Вот…
Резо раскрыл сжатую в кулак, окровавленную руку. И все посмотрели на его пятерню.
На четырех его пальцах вместо ногтей и верхних фаланг торчали кости. Голые кости. Расщепленные на концах. Они просто срезали с них мясо. Просто сострогали, как серную головку со спички… И кусали, и дробили эти кости щипцами.
— Падлы! Что творят!..
— Я не смог… Я сказал… Я не мужчина… Со стороны хижины доносились новые крики. Новой пары пленников…
— Ответьте, где вы находились в первый день с девяти часов утра до полудня?
* * *
— А-а-а-а-а!!!..
— Ответьте, где вы находились в первый день с полудня до двух часов дня?
— Бо-о-о-льно-о-о-о!!!..
— Ответьте, где вы находились в первый день с двух до четырех часов дня?..
— Где вы находились во второй день с шести часов?..
— Где вы находились в третий день?..
— Где вы находились?..
— Где?..
— Где?..
— Где?..
* * *
Через день пленников перестали бить по ногам. И били только по рукам и голове. И резали и жгли тело. И выворачивали суставы. И строгали пальцы…
— Теперь меня интересует пятый день. Шесть часов вечера.
— Я не помню пятый день. Я не помню, что было в шесть часов вечера.
— Постарайтесь вспомнить. Иначе вам будет больно. И вы все равно все расскажете. Вы все равно все рассказываете. Только очень поздно.
— Зачем вам все это? Зачем вы нас мучаете? Лучше просто убейте…
— Мы не виновны в ваших страданиях. Вы сами виновны в ваших страданиях. Мы не приглашали вас в нашу страну. Вы пришли, не спросив нас. С оружием в руках. И убивали наших бойцов, которые хотели остановить вас. Потому что это их страна. Вы убили много наших бойцов… Мы не трогаем гостей. Но вы не гости. Вы пришли без нашего согласия и не хотите рассказать зачем… Зачем вы пришли в нашу страну?
— За приборами. С разбитого самолета.
— Мы не верим вам. Где эти приборы? Куда они делись? Если вы пришли за приборами?
— Мы потеряли их. Ну, в смысле бросили. Когда начались бои.
— Где бросили? При каких обстоятельствах?
— Ну не знаю я где. Не знаю, при каких обстоятельствах. Их командир прятал.
— Один?
— Один. Ну один. Ну честное слово — один.
— Мы не верим вам.
— Ну а зачем мы, по-вашему, пришли? Зачем?
— Наверное, вы хотели убить старейшину нашей провинции…
— Старейшину? Какого старейшину? Какой провинции? О каком старейшине вы говорите? На хрена он нам сдался, ваш старейшина!..
— Или взорвать дамбу. Вот здесь. В верховьях этой реки. Чтобы затопить наши поля. Чтобы погиб урожай и скот. Чтобы наш народ голодал…
— Что вы такое городите? Какая дамба?! Какой скот?! Это полная ерунда! Ни хрена себе — взрывать?! Ну вы точно тут все в детстве головой о бамбук ударились! Не хотели мы ничего взрывать. Даже не думали! Мы шли за прибором. Не ясно, что ли? Вот за их прибором. У нас даже не было взрывчатки! Где наша взрывчатка?
— Вы спрятали ее, когда наши бойцы преследовали ваш диверсионный отряд.
— Ну какой диверсионный? Мы за прибором шли. Ну вы что, совсем отупели тут в джунглях… Да убери ты свои щипцы! Ну убери ты их Христа ради. Я же правду говорю. Ну мамой клянусь. Ну Буддой вашим! Или как он у вас там… Мы про эту дамбу даже ничего не знали!
— Вы два раза переходили эту реку. Здесь и здесь. Вы поднимались вверх по ее течению. Зачем вы поднимались вверх?
— Ну что вы за тупоголовые такие. Говорят же вам, не знали мы, что там дамба. Ну не знали! Не знали!!! Мать вашу вьетнамскую…
— Зачем вы тогда пришли?
— За прибора-а-а-а-ами-и-и!!! Убери щипцы! Больно же! Убери-и-и! Больно-о-о! А-а-а-а-а!!!..
— Зачем вы пришли в нашу страну?..
— Зачем вы пришли?..
— Зачем?..
— Зачем…
И снова: «Ты. И ты!»… «Ты. И ты!»… «Ты. И ты!»… Каждый день. И каждую ночь…
* * *
— Слушайте, мужики, может, скажем им, где «груз». Чтобы они проверили и успокоились. Ведь все равно доконают. У меня уже живого места нет. Еще немного, и я им даже то, что не знаю, расскажу. И чего не было… Американцы все сказали, и их не трогают. Почти совсем не трогают. Чем мы хуже… Ну ведь если по совести рассудить, то самолет на их территории лежал. И, значит, по закону им принадлежал. И все, что в нем… Он их больше, чем наш… Давайте отдадим. Один хрен, им эти приборы без надобности. Куда им их присобачивать? Под хвост мулам? Для точности наведения на базар? Чтобы по дороге с пути не сбиться? Они даже не врубятся, что это такое…
— Черт его знает. Может, и верно. А то они нам своей дамбой всю душу вымотают. Все жилы по одной повытягивают…
— А если в дамбе признаться? И вообще во всех дамбах страны. Скажем, хотели устроить всемирный вьетнамский потоп. Чтобы извести их население. Под корень. Может, они разозлятся и пожалеют нас. И убьют?..
— Даже не мечтай! Они взрывчатку заставят искать! Которой нет! И снова пытать будут. До тех пор, пока мы место не покажем! А где мы его возьмем, это место? Если нет ни его, ни взрывчатки… Нет, лучше «груз» сдавать… Глядишь, они поверят и успокоятся. И грохнут нас за ненадобностью. Я бы сдал. Мне моя смерть важнее чужих приборов…
— Где эта смерть… Хоть бы колодки сняли! Можно было бы удавиться. Или вены вскрыть. Или глотки друг другу перегрызть!…
Снова подошли конвойные. Принесли и бросили очередную пару. И выбрали новую.
— Ты. И ты…
— Зачем вы пришли в нашу страну?..
— Где вы были утром шестого дня?.. — Где вы были?..
— Где?..
— Где?..
— Зачем?..
И после каждого вопроса — крики боли и ужаса!
Боли и ужаса!..
Боли!..
Боли!..
Боли…
— Все, мужики! Я пас! Я им про все расскажу. Даже про детские шалости. Даже про то, как я за бабами в бане подглядывал. Я больше не могу…
Глава 34
Неожиданно пытки прекратились. Совсем. Пленников вымазали с ног до головы мазями, обмотали «лопухами» и оставили в покое И даже накормили. Не сделали только одного — не сняли колодки. Чтобы они чего-нибудь с собой не сотворили.
— Что они опять задумали?
— Кто их знает? Мне иногда кажется — они вообще не думают. Потому что нечем. Потому что у них что задницы, что то, что насажено на шею, — устроено совершенно одинаково. Если судить по содержимому…
— Не скажи… Мне кажется, они знают, чего добиваются. Особенно этот, главный. Который нас допрашивает. Который следователь.
— И чего?
— Возможно, хочет сделать из нас козлов отпущения. Чтобы набить себе цену. И заработать лишнюю звездочку на погон. Для этого и дамбу придумал…
— Они просто плохой люди, — высказали свое мнение американцы, — которые не любят цивилизаций.
— А мне кажется, все гораздо проще. Они садисты и психопаты. Им нравится, когда их жертвы кричат и извиваются от боли. Это добавляет им значимости. А дамба для того, чтобы пытать как можно дольше. Потому что реальных доказательств ни за, ни против мы представить не сможем…
— Что вы гадаете? Один черт, мы здесь ничего не решаем. Хотят мучить — будут мучить. Захотят убить — убьют. Захотят оставить в покое — оставят в покое. Но после того, как убьют…
Прошел день.
Пленников еще два раза накормили-напоили. Правда, не как людей — как домашнюю скотину, поставив на колени между зажатыми в колодках руками миски с похлебкой. Отчего есть приходилось, влезая всем лицом в горячую емкость, и лакать, подобно собакам. Но на такие мелочи внимания уже никто не обращал. Лакать так лакать Главное, чтобы было что лакать.
Потом пришел местной выпечки доктор, поклонился и еще раз обработал раны. Поклонился — и ушел.
Второй день был как первый.
Снова с кормежкой, медицинской помощью и свободным, в пределах колодок, досугом.
На третий день колодки сняли. С ног. Что уж вообще ни в какие рамки… В деревянном плену остались только руки. Несколько часов пленники занимались только тем, что разгибали закостеневшие позвоночники. Очень постепенно разгибали. Вздрагивая и вскрикивая от боли.
Потом снова принесли еду. Которую теперь можно было лакать стоя на коленях. И вилять хвостами, выражая хозяевам свою признательность за сытный обед.
— У меня такое впечатление, что эти приматы решили из нас сделать парнокопытных. Чтобы доказать превосходство своей желтой расы над белой.
— Ну да, а потом откормить и продать каннибалам. Живым весом.
— Живым весом это как? — переспросили американцы.
— Как скотину. Перед убоем.
— Лично я хоть к каннибалам. Если по этому поводу они наконец станут выводить нас в туалет!
— Да! Большой человек не хорошо всегда делать в штаны. Хорошо только очень маленький, — подтвердили американцы.
Утром четвертых суток к пленникам подошли вооруженные вьетнамцы и скомандовали подъем.
— Встать!
Пленники встали вместе с повисшими на руках колодками.
— Пошли!
Пошли. Интересно, куда на этот раз? Оказалось, недалеко. Оказалось, что через деревню протекает ручей. С очень мутной и вонючей водой.
— Остановиться! Остановились.
— Нас уже водят на водопой? — мрачно съязвил один из колодников.
— Туда! — показали вьетнамцы дулами автоматов на воду.
— Куда — туда? В воду, что ли? Для отработки стрельбы по водоплавающим мишеням?
— Да нет, похоже, просто сегодня объявлен банный день.
Пленники сели в воду. И сидели так три часа. Совмещая помывку с пассивной постиркой. Пассивной, потому что руки были заняты. Колодками…
— Ну, значит, свадьба, раз помыли…
— Встать! Встали.
— Пошли!
Пошли. Но уже не под навес. Дальше. На окраину деревни.
— Сесть!
Не хотелось садиться в мокрых штанах в пыль, но пришлось. Сели.
И сидели чуть не полдня.
Мимо то и дело пробегали хаотичные толпы вооруженных автоматами и карабинами вьетнамцев. В том числе вооруженных автоматами «ППШ» и «ППС». Интересно, откуда они умудрились раздобыть это архаичное, времен второй мировой войны, оружие? Из каких таких арсеналов?
Вся эта суета, с беготней, криками, озабоченными лицами, перетаскиванием каких-то ящиков из конца в конец деревни, а потом обратно, с «ППШ» и «ППС», висящими поперек животов, напоминала, если не обращать внимания на разрез глаз, обмундирование и окружающую флору, сбор поднятого по тревоге партизанского отряда. Где-нибудь в районе белорусского Полесья.
Вот только непонятно, кому здесь назначено играть роль оккупантов? И где они раздобудут поезда, которые надо пускать под откос?
— Встали! Ну, встали.
— Пошли! Ладно, пошли…
— Остановились!
Спорить не будем, остановимся.
— Сесть!
Во всю ту же, чуть не по колено, пыль… Хорошо, сядем. Отказывать хозяевам в их доме неэтично. Они лучше знают, кто из гостей где должен сидеть.
Сели.
Рядом, разбрызгивая в стороны пылевые лужи, прошла колонна военных грузовиков. Штук двадцать И свернула за хижины.
К ним со всех сторон устремились цепочки военных.
Если считать, что каждый грузовик может взять на борт два отделения, а худосочных вьетнамцев, пожалуй что, и вдвое больше, то, выходит, наблюдаемая операция имеет по меньшей мере полковые масштабы.
У них что, на околице война началась?
Грузовики один за другим прошли обратным маршрутом. Вдоль бортов густо торчали головы в соломенных панамах.
Нет, пожалуй что, и втрое! Вместимость у них, как у селедок в бочке…
Последняя машина затормозила.
— Встать!
Встали. Кивок автомата в сторону грузовика.
— Забирайтесь!
Что забираться — это очень хорошо! Хорошо, что не навалом. Как уже однажды грузили.
Поддерживая и подталкивая друг друга, пленники взобрались на борт. И легли на пол. Рядом, на скамейках, расселся конвой.
Поехали.
Ехали долго. Часто поворачивая, резко тормозя, останавливаясь, обгоняя и поджидая машины. Ехали так, как обычно ездит плохо организованная воинская колонна по не освоенной водителями местности.
Рывок. Остановка. Объезд. Новый рывок. Рев двигателей. Крики и гудки клаксонов. Ругань. Еще один рывок. И тут же тормоз…
Куда они едут? По солнцу — на север. Только куда на север?
— Может, они нас на своих обменивать везут?
— На каких своих?
— На тех самых! На мартышек. Которых наши командиры по российским зоопаркам насобирали. Из расчета одну голову за одну морду…
Поворот. И еще одна остановка. Теперь уже надолго. Теперь уже окончательно…
Голоса, отдающие команды. Хлопки автомобильных дверей. Топот. Стук инструмента о дерево и о металл…
Переправу, что ли, мостят? Или лагерь ставят? Похоже, лагерь.
Бесконечно долгое ожидание…
— Выходи!
Точно, лагерь. Навесы из листьев. Места под костровища. И даже несколько палаток. Брезентовых. Зеленых. На пяти кольях. В точности как дома на полевых сборах. Они что, вместе с «ППС» шли? Одним комплектом?
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |