23.36.43…44…45. Зажигается зеленый свет светофора. Машина трогается с места. Для посторонних глаз вся эта хитроумная операция выглядела вынужденной тридцатисекундной остановкой перед закрытым светофором.
Все. Я вошел в контакт с подведомственными мне ревизорами. Они не увидят моего лица: на мне глубоко надетый колпак с прорезями для глаз. Они не услышат моего естественного голоса — я изменяю тембр. Но узнают, что отпускающий им приказ за приказом начальник не миф, а вполне конкретный, среднего возраста и среднего же телосложения, мужчина.
Это грубое нарушение устава. Несанкционированный контакт Контролера с подчиненными! Куда уж дальше! Но мне некуда деваться, мне необходима их помощь. Их замечательно устроенные электронные мозги, их опыт, их руки. Они мне помогут. Не могут не помочь!
— Поворот налево и сто километров по Северному шоссе. Без остановок, — командую я водителю. Продолжать крутить бессмысленные вензеля по городу — значит, вызывать дополнительные подозрения. Охранник пожимает плечами и делает левый поворот. На все про все у меня не более трех часов.
— Ревизия легализована. Вы вторые сутки под облавой. Результаты проверки скорее всего не соответствуют истине, — кратко излагаю я суть дела. — Считаю необходимым продублировать результат. — Технари переглядываются. Они не хотят рисковать, у них семьи, дети, зарплата. Им не так долго осталось до льготной пенсии.
— Вы не можете продлить операцию. Вы превышаете свои полномочия.
— Ответственность моя.
— Вы не можете отвечать за то, отвечать за что не уполномочены. Ваши 48 часов истекли. — Они правы, их будет взгревать начальство. А то, что за такую самодеятельность мое может загнать меня под трибунал, их судьбы не облегчит. В Конторе каждый отвечает за себя. Это правило распространяется и на прикомандированных.
— И тем не менее — нет.
Ну что ж, я был готов к отказу. Почему они должны мне доверять? Ни разу не виденный ими начальник отдает один приказ безумнее другого, заставляет угонять автомобиль, вылезает на запретную встречу чуть не из канализационного люка и плюс к тому требует помощи в каком-то совершенно непонятном, смахивающем на безумие деле. Кто здесь согласится?
— Ладно, мужики, — оставляю я начальственный тон. — Я понимаю, что перепрыгнул свои полномочия десятикратно, но четыре недели мы были под колпаком! Четыре недели мы писали туфту! У меня не мания преследования. Я знаю это точно. Я это проверил. Последние два дня я наблюдал облаву! В этом ошибиться невозможно.
Охранник мотнул головой и невнятно хмыкнул.
— Я не знаю, как вас убедить. У меня нет времени вас убеждать. Мне нужны доказательства. Мне нужна ваша помощь.
— Принятие подобных решений вне вашей компетенции.
— Послушайте, ведь я подставляюсь больше вас. Вы рискуете премией, ну, может быть, квартирой. Я — свободой. Да чего там — самой жизнью. Если здесь туфта, она все равно вылезет, рано или поздно. И тогда с вас спросят. Неужели поставленная на кон моя жизнь не убеждает вас в серьезности происходящего? — На этот раз они молчали дольше. Они считали. И все же здравый смысл взял верх.
— Вы должны обратиться по инстанции. Вы не уполномочены.
— Вы дундуки, — сказал я. — Четыре недели вам, профессионалам, терли уши, словно школярам первой ступени. Вы ничего не заметили и теперь боитесь признать это. Вы готовы подыграть чужой игре, всучив запрограммированную дезу начальству, лишь бы не потерять свой вонючий кусок к обеду и свои вонючие полтораста рублей прибавки к пенсии. Вы не технари — вы собачье дерьмо с законченным высшим образованием!
— А может… — начал один, похоже, младший из ревизоров.
— Нет! — резко прервал его другой. — Мы исполнили свою работу.
— Тогда извиняйте, — разочарованно развел я руки, вытягивая из подрукавной кобуры пистолет. — Я желал сговориться по-доброму, но, кажется, вам нагадить на наше общее дело. Извиняйте, — я показал глазами на высунувшееся из рукава дуло, — у меня нет другого выхода, мне нужны доказательства.
А тебе, — обратился я к водителю, — одну руку завернуть за голову и засунуть под воротник, другую держать на баранке. И очень попрошу, без патриотизма. Надеюсь, как профессионал, ты понимаешь, что пальба нам ни к чему.
Водитель чуть скосил глаза и согласно кивнул головой. Они не испугались — они были профессионалами. Они понимали: стрелять с бухты-барахты я не буду: не пацан-десантник, у которого палец опережает сознание.
— Я же говорил — сумасшедший, — произнес один.
— Сумасшедший тот, кто боится раскрыть глаза на очевидное, когда оно мешает его благополучию! Помочь мне вы не желаете. Прошу хотя бы снабдить аппаратурой.
— Просит, — кивнул на пистолет один из технарей.
— Хорошо, требую.
— Аппаратура имеет определенную цену…
— Жизнь тоже.
— Будешь стрелять?
— Буду! — твердо сказал я.
— Не будет, — вступил в разговор охранник, — хотя бы потому, что он, кажется, прав. Все насторожились.
— За нами «хвост», — пояснил водитель. — А его, — кивнув на меня, — в машине нет. Он миф. Пустота. Любой выстрел для него все равно что публичное предъявление визитной карточки. Как только он потеряет инкогнито, вся затея утратит смысл. Я не прав?
Он был абсолютно прав.
— Можно опустить руку?
Я молчал. Молчали технари. Водитель крутил баранку. Кажется, я проиграл по всем статьям. Особенно позорно выглядел эпизод с пистолетом. Стыдно, не найдя других аргументов, тыкать железом в лица своим же коллегам. Но вдвойне глупо, вытащив оружие, не пустить его в ход. Это чистой воды дилетантизм. Если ствол оголен, он должен стрелять!
Со вздохом я потянул ставший бесполезным пистолет в потайной карман.
— Бабахалку-то не убирай, — с укоризной сказал старший технарь, — без нее мы аппаратуру не выдадим. Водитель громко хмыкнул.
— В общем, будем считать, мы уступили силе. Три дня обещаем потянуть. На четвертый, не обессудь, накатаем рапорт о вооруженном изъятии части аппаратуры. Если желаешь, можем акцентировать внимание на твоем неадекватном психическом состоянии. Может, войдут в положение — скостят по болезни. Больше, извини, ничем помочь не можем.
Второй ревизор, не ожидая разрешения, вскрывал замки кофров.
— Что требуется?
— А вы, мужики, ничего! — благодарно сказал я.
— Да нет, это просто у тебя пушка здоровая, — хохотнул водитель.
Три последующих часа меня в самом убыстренном темпе учили обращению с передовой сыскной техникой.
— Так включать, так устанавливать. Очень аккуратно с этим и с этим блоками. Здесь подстройка, здесь запуск самоликвидатора, здесь… Ладно, этого тебе не понять. В том блоке информация сортируется: лишнее отбрасывается, суть сцеживается сюда. Здесь шифруется. Здесь уплотняется и сбрасывается вот в эту секрет-дискетку. Пароль ликвидатора секрет-дискетки выдумаешь сам. Все?
Я посмотрел на часы: 03.15. Сворачиваемся. Еще 15 минут покрутив по городу, машина замерла у перекрестка. Нет, не того, другого.
— Счастливого пути! — искренне пожелал я, соскальзывая в люк и через него в очередной колодец.
— Нам счастья хватит — ты лучше о себе побеспокойся, — ответили ревизоры, бросая мне на руки под завязку заполненный рюкзак и в последний момент показывая три пальца,
— Помни — три дня. Три!
Я быстро сдвинул крышку, услышав, как прокатились поверх колеса моего «уазика». Сделано. Теперь ждать по крайней мере час. Я удобнее устроился на металлических скобах, торчащих из стены колодца.
Черт, нехорошо получилось. Но в конечном итоге все-таки хорошо. Будем надеяться, преследователи ничего не заподозрили. Покрутилась машина по городу, остановилась у случайного перекрестка, рванулась, отмахала по шоссе сотню километров от города и сотню обратно, опять покрутилась, опять остановилась — в результате полегчала на один очень важный рюкзак; Тот, кто его заполучил, так и остался невидимкой.
А все-таки я провернул дело, которое провернуть было практически невозможно! Все-таки я молодец! Теперь, когда я отвечаю только за себя, можно и на рожон лезть. Теперь мне терять нечего. Кроме жизни. Согласно всем правилам конспирации да и здравого смысла, мне требовалось выдержать неделю карантина, чтобы муть, поднятая последней двухдневной суетой, осела, противник поуспокоился, притупил бдительность. Но этой недели у меня не было. У меня на все было отведено три дня. И значит, мне надлежало действовать немедленно, не откладывая ни на секунду, пока внимание шпиков было приковано к совершающей странные маневры машине. Черт его знает, может, повезет, может, проскочу, пока облава гоняется по городу за пустышкой.
* * *
Раз, два, три и еще десять раз проверившись, я приблизился к объекту. В первую очередь меня интересовали окна. К сожалению, установленные ранее микрофоны выработали свой ресурс и самоликвидировались. Мне приходилось начинать все сначала. Задача усложнялась тем, что использовать специальную, предназначенную для отстрела микрофонов винтовку я не мог по причине ее громоздкости. Я располагал лишь небольшой, размером с авторучку, трубкой с приданным ей баллончиком вроде тех, что используются в сифонах с газированной водой. Дальность стрельбы подобным приспособлением не превышала 15 метров.
Пройти на расстоянии пятнадцати метров от охранного объекта и не быть незамеченным невозможно. А ведь мне предстоит появляться здесь не однажды. Два раза подряд мелькнет перед скрытыми телекамерами или глазами охраны моя физиономия — и я на подозрении, три — я раскрыт. Значит, должно быть не одно, а два, три, четыре или сколько там надо лиц. Лиц, которые никто не сможет узнать. Задача была бы не из самых сложных, если бы не отсутствие времени и средств.
Изменение пола отпадало: это только в кино герои легко влезают в женскую одежду и становятся неузнаваемыми. В жизни это несравнимо сложнее. Кроме напяленных поверх мужской плоти платья, туфель и парика, есть еще и походка, а это минимум два дня вживания в конкретные каблуки, движения рук, пальцев, посадка головы, десятки «машинальных» чисто женских жестов поправить прическу, подтянуть колготки, придержать развевающуюся юбку, облизать губы и прочее. И еще, что, пожалуй, самое трудное, постоянный настрой на женскую психологию — обратить внимание не на стройные ножки, а на фасон платья идущей навстречу девушки, оценить, стрельнуть глазками прохожему мужчине, чуточку притормозить у ателье мод. Да не у пивного ларька или рыболовного магазина, а у ателье мод! И не соваться по инерции в мужской туалет. Каждое мгновение помнить, что ты женщина, женщина, женщина!
Здесь, чтобы не проколоться, не насторожить опытный взгляд, надо быть семи актерских пядей во лбу и у зеркала, как у станка, неделю отработать. И то не раз и не два ошибешься. Сигарету из пачки по-мужицки вытащишь, или на юбке ширинку пальцами искать начнешь, или в трамвае женщинам место уступать. Именно поэтому женский образ разыгрывают в исключительных случаях, когда есть время на подготовку. Мне он не по зубам, а жаль: такая маскировка обеспечила бы наибольшую неузнаваемость. Придется довольствоваться чем попроще. В первом же магазине галантереи я приобрел требуемый набор инструментов и парфюмерно-косметических изделий. Кое-что прикупил в аптеке, кое-что в отделе бытовой химии хозяйственного магазина. Заперевшись в кабинке малопосещаемого общественного туалета, я, прилепив пластырем к стене небольшое зеркальце, приступил к созданию образа. В одноразовом картонном стаканчике я смешивал пудры и замазки, губные помады, растворители и размокшую туалетную бумагу. Рецептуру я, по понятным соображениям, приводить здесь не буду. Трудясь, как вдохновенный скульптор, я изменял себе цвет лица и прикус, наращивал щеки и расплющивал нос, вытягивал брови и оттопыривал уши. В итоге из кабинки туалета вышел совершенно не тот человек, который туда зашел. Обновленный гардероб довершил картинку перевоплощения. Теперь подвигаться, походить, поприседать, поподтягиваться, погримасничать. Вроде ничего. Приемочная комиссия в моем, точнее уже не в моем лице претензий не выразила. Новоиспеченный внешний облик готов к эксплуатации.
Дело за малым — за оружием. В булочной я купил максимально длинный батон, разрезал вдоль, выкрошил середину, уложил в образовавшуюся пустоту газовую трубку, предварительно накрутив на затворный конец баллончик. Теперь довольно было нажать на спуск, чтобы прозвучал выстрел.
В толпе спешащих на работу людей я шел по изученной мною до последнего камешка улице. Едва ли охрана смогла бы выделить меня в потоке двигающихся мимо лиц. Такие же уши, нос, глаза. Разве только батон, зажатый в левой руке. Двадцать метров, семнадцать, четырнадцать. Напротив объекта я, чуть запнувшись, сдвинулся влево. Встречный прохожий, не успев среагировать, задел меня корпусом. Качнувшись, я взмахнул руками, стараясь сохранить равновесие. Прохожий извинился, и мы разошлись в разные стороны. Вот что заметили все. На самом деле, когда левая рука вскинулась вверх, я нажал курок. Газ, сжатый под огромным давлением в баллончике, вырвался в трубку, выстрелил из нее капсулу с микрофоном. Пролетев четырнадцать метров, капсула ударилась в окно, размазалась, расплылась по стеклу прозрачной дождевой каплей. Внутри ее темной мушкой завяз микрофон. Таким образом окно превратилось в гигантскую сверхчувствительную мембрану. Достаточно было кому-нибудь в комнате произнести хотя бы слово, произвести шорох, как звуковые колебания достигали окна и, усиленные стеклом, приводили в действие микрофон. Питался «жучок» от тепла, поступающего с поверхности стекла.
Самым уязвимым звеном звукового шпионажа был предварительный усилитель. Из-за малых размеров и мощности его могло хватить не далее чем до соседнего здания. Технарям было проще: их логово располагалось в доме напротив, который для меня был закрыт. Я не был достаточно безумен, чтобы, пытаясь повторить маневр ревизоров, снимать квартиру в засвеченном доме. Поэтому, чтобы хоть что-то услышать, мне надлежало установить на нем промежуточный усилитель, и поставить мне его следовало в пределах прямой видимости от интересующего меня окна.
Более всего для этого подходил чердак, но именно на подходах к нему меня было проще всего перехватить. Не так часто жильцы, а тем более гости карабкаются по чердачным лестницам. По тем же причинам отпадал подвал. Оставались окна, но за ними жили живые люди, и неизвестно, как они отнесутся к человеку, пришедшему монтировать на их подоконниках какой-то хитроумный прибор.
Все это чертова экономия. Есть же, знаю, есть усиливающие станции величиной с грецкий орех, которые можно налепить на стенку дома с помощью обыкновенного быстросхватывающегося клея. Есть-то они есть, да не про нашу честь. А про нашу эти устаревшие, вечно ломающиеся «портсигары» — их бы не в дело, в помойное ведро. Ладно! Если не подходят нелегальные методы, применим легальные, если не сказать — наглые. В пять я направился в магазин и купил переносной радиоприемник. По-быстрому выдернув из него несколько лишних, но так, чтобы он работал, деталей, я запаковал внутрь усилитель.
Вновь изменив облик, я объявился в одном из подъездов. Планировку квартир я изучил еще ранее, что облегчало решение задачи. Я позвонил в квартиру.
— Здравствуйте, тут вашему соседу посылка, а его дома нет. Передайте, пожалуйста, — и, всунув пакет в руки, стал спускаться с лестницы.
Нет, меня интересовала не эта квартира, где глухая стена съедала сигнал, а соседняя, с окнами, выходящими на улицу. Но давать посылку адресату напрямую я не мог: откажется, а так, от соседей, примет. Убедившись, что пакет предназначен не ему, на что имелась странная поздравительная открытка на имя какого-то Вовочки, он будет вынужден до выяснения оставить ее у себя. Не станет же он в самом деле выкидывать новый и к тому же чужой приемник в мусорный бак. Так и останется он стоять где-нибудь в уголке, незаметно для хозяина квартиры принимая, усиливая и транслируя дальше тихий голос прилепленного к чужому окну «клопа». Приемную аппаратуру я установил на чердаке другого, стоящего в трех кварталах дальше, дома. Разве смогут противоборствующие мне сыскари обшарить снизу доверху целый городской район? Едва ли, просто сил не хватит.
Вечером приемник заговорил — посылка дошла до адресата.
Но это был не единственный «жучок», который мне пришлось установить. Другой я «выстрелил» в машину Резидента. Еще один надел на него самого! Утром следующего дня я, точнее, не я, а третий мой образ, ожидал Резидента у булочной. Резидент — это он для сведущих большой человек, а для окружающих самый что ни на есть обычный: за молоком ходит, за хлебом, в парикмахерскую. Нельзя ему отличаться от соседей — такая работа. В момент, когда уже знакомая фигура подходила к двери, я, спеша, протиснулся за ним следом и, чуть задев за руку, мгновенно нацепил «клопа» на рукав. Мое дело сделано, теперь слово за техникой. Уже к исходу первых суток, прослушивая очередную кассету, я услышал то, что желал. Из бесконечной шелухи сказанных слов я вытянул три ключевые фразы:
«Ревизоров проследить до места…»
«Поиск Контролера прекратить…»
«Благодаря человеку в Центре…»
Остальное не суть важно. Моя, безумная на первый взгляд, догадка подтвердилась: Резидент заранее знал о готовящейся ревизии. За-ра-не-е!! А это было возможно в одном-единственном случае. Его предупредил тот, кто знал о готовящейся операции, кто-то, находящийся в самом сердце Конторы, которая всего-то состояла из нескольких человек.
У Резидента был информатор!
Предположить такое было так же нелепо, как и ожидать восхода солнца на западе, как кипятить чайник, поставив его на глыбу льда, как пытаться разжалобить проводника общего вагона какого-нибудь пассажирского 500-веселого поезда. Это было не-воз-мож-но!
Но добытые мною факты утверждали противоположное!
И диск солнца выкатывался на западном горизонте, и кипел чайник, согретый теплом горящего льда, и рыдал сочувствующий безбилетному пассажиру проводник! Мир перевернулся!
Я не знал, что могло заставить человека Конторы подыгрывать далекому неизвестному Резиденту. Я не знал, что убедило Резидента, рискуя головой, вести двойную игру. Я даже не хотел об этом думать, чтобы не свихнуться раньше времени. Я хотел одного: как можно быстрее доставить информацию в Центр. Я стал стрелой, которая искала самый быстрый и короткий путь к цели. Я не мог ждать: тетива лука была натянута до предела. Все сколько-нибудь важные сведения, полученные за последние сутки, я вогнал в секрет-дискетку, которую запер выдуманным тут же, на месте, шифром. Теперь любой посторонний человек, вознамерившийся просмотреть дискетку и не знающий пароля, мгновенно и необратимо уничтожил бы всю заключенную в ней информацию. Дискетку, которая размером была чуть больше человеческого ногтя, я уложил в презентованный мне технарями металлический неразбиваемый и несгораемый контейнер.
И был он, этот контейнер, выполнен, в голову не придет, в форме обыкновенного металлического рубля. Самое интересное, что он был изобретен не Конторой, а теми же технарями, когда-то на спор распилившими монету вдоль! Чтобы работе, которой мог бы гордиться и Левша, не пропадать зря, они выфрезеровали в одной половинке углубление, которое залили ртутью. Таким образом получилась хитрая денежка, которая, будучи подброшенной соответствующим образом, падала на «орел». Не один литр спирта выпили вдруг возлюбившие глупые споры технари благодаря своей сметке и умению.
— Бросим монетку. Если «орел» — ставите вы, если «решка» — мы. Все по-честному! Доверимся судьбе…
И вот эту монетку перед выходом, точнее — выползем из машины они презентовали мне.
— На счастье. Только после вернуть не забудь! Заклеенная монета ничем не отличалась от прочих обыкновенных рублей, но номинал ее благодаря заключенной внутри дискетке вырос в сотню тысяч раз. По крайней мере, Резидент отдал бы за нее все, в том числе и мою голову.
Всю прочую аппаратуру я, чтобы лишний раз не подводить технарей, собрал в кофр. Осталось лишь изъять усилитель. Технически это было несложно: «Здравствуйте, я тот самый именинник Вовочка. Друзья ошиблись домом… Уж простите…» Время у меня оставалось: контрольная встреча с технарями должна была состояться в одном небольшом, расположенном в трехстах километрах южнее городке только завтра вечером. Суетиться не стоило — утром изыму приемник, днем сяду в поезд.
Но утро все изменило.
На подходах к дому я почувствовал неладное. Нет, явной слежки не было — было ощущение угрозы, которому я привык доверять. Я прошел мимо. Если это снова облава, то обнаружить ее сейчас, не имея живца, каким был охранник, было невозможно. Я не располагал двумя-тремя днями, необходимыми для контрнаблюдения. Может быть, я пугаю сам себя? С чего бы они вдруг возобновили операцию? Что-то случилось? Вряд ли. Единственным человеком, который мог бы подвигнуть их на этот подвиг, был я. А у меня все прошло гладко. Значит, все-таки ошибка, перестраховка воспаленного суетой последних дней воображения?
Но интуиция?!
Нет, рисковать сейчас, когда на руках у меня была дискетка, я не мог. Но и уйти не мог. Дело даже не в усилителе, уж за один приборчик технари как-нибудь бы отбрехались. Дело в слежке. Есть она или нет? От этого должны строиться все мои дальнейшие действия. Так есть или нет?
Эх, был бы у меня лишний агент, которым не жалко пожертвовать, непременно послал бы его в пекло. Но единственный агент, которым я располагал, это я сам, и в пекло он не хочет, а хочет целым и невредимым приехать домой. Ладно, если у меня нет своих агентов, привлечем сторонних. Как вы, сыскари-ребята, насчет целой вооруженной бригады? Не сробеете? Не засуетитесь, если вы, конечно, реальность, а не фантасмагория моего переконспирированного воображения?
Ну, тогда приготовьтесь!
Я подошел к ближайшему телефонному автомату и, разыгрывая ужасное волнение, позвонил на 02.
— Поножовщина! Да, пять человек! Одного зарезали! — И для верности добавил еще один звонок «от соседей».
— Ой, убивают! Ой, скорее! Ой, караул!
Милиция приехала через 20 минут. За это время можно было, будучи даже очень вялым хулиганом, успеть вырезать полдома. Патрульный «уазик» остановился на улице. Три милиционера, поправляя кобуру, зашли во двор. Я засек время. Минута на подход, две на подъезд, три на выяснение, пять на лень и утомление от службы. Итого одиннадцать.
Милиционеры вышли через двадцать пять, противно кривя физиономии. Мне все стало ясно.
Еще до этого я заметил, как вслед им во двор протиснулось пяток случайных прохожих. Все-таки они испугались, заподозрили, что под видом патруля приехали спецы изымать аппаратуру. Шутка ли, три вооруженных агента! Тут засуетишься! Вот они и засуетились. Вот они и погорели. Ладно, хоть битвы не случилось. Наверное, повязали доблестных стражей порядка так, что они и охнуть не успели. То-то удивились блюстители: ехали брать хулиганов, а сами в треть секунды оказались обезоруженными, уложенными и упакованными по всем правилам спецбоя. Даже жалко их немножко. Ну да ладно, в добром деле поучаствовали. А мне пора. Тихо выйдя из наблюдательного убежища, я, смешавшись с ничего не заметившей толпой, отбыл — нет, не на вокзал: старый путь в связи с изменившимися обстоятельствами отпадал. Также отпадал большой аэропорт. Если облава началась, значит, основные транспортные точки уже пасут. Конечно, они меня не знают в лицо (иначе давно бы взяли), но рисковать не стоит.
Я воспользовался резервным вариантом эвакуации. Отправился на местный автовокзал, сел на небольшой автобус, уехал за сотню километров в районный центр. Там снова сел в автобус и отправился в соседнюю область, где купил на небольшом, местного значения аэровокзале билет на самолет до еще одной соседней области, расположенной еще севернее. А уж оттуда я полечу в Москву. Едва ли они догадаются ловить меня по северным городкам, зная, что путь мой лежит на юг. Но даже, если надумают, где они возьмут такую прорву сил, чтобы заблокировать транспортный узел каждого, даже не очень удаленного от них городка. Это надо армию поднимать, и еще как минимум им надо знать меня в лицо. Дожидаясь открытия касс, не столько по необходимости, сколько следуя вбитому мне в голову еще в учебке рефлексу, я сменил внешний облик. Инерция в нас зачастую бывает сильнее разума. Вначале сделать как выдрессировали, а уж потом как считаешь нужным. На то и правила, чтобы их исполнять. Научили после завершения каждого этапа операции скидывать, словно змея, старую кожу — действуй, а потом вопросы задавай. Что это мне вдруг захотелось гардероб сменить? То и захотелось, что начальству захотелось!
Пакет со старой одеждой, обувью, носками и даже бельем я выбросил в мусорный бак и, привыкая к новому обличью и освежая в голове новую легенду — ведь и фамилия и паспорт у меня изменились, — отправился в аэропорт.
Теперь до завершения самостийно задуманной операции мне оставалось два перелета, пять остановок автобуса и звонок по контактному телефону. А там я погляжу, как засуетится Контора, если, конечно, увижу. Едва ли меня включат в состав трибунала. Да и трибунала как такового не будет. Просто пара человек, сидя за казенным столом, почешут затылки, повздыхают, попьют кофейку да и пойдут домой отдыхать в кругу семьи после нудной службы. А где-то в далеком городе скоропостижной, очень естественной смертью умрут три, или десять, или тридцать человек. И в самой Конторе, может случиться, у кого-то вдруг оторвется тромб от стенки сосуда и заткнет клапан усталого, изношенного за десять лет непорочной службы сердца профессионала. Сгорают на работе люди жарким пламенем.
И всем этим смертям будет цена — рубль. Один рубль, лежащий у меня в потайном месте. А осталось ему там лежать — сутки.
Поздно вы, ребятки, спохватились, поздно облаву начали! Нет у вас теперь шанса, ни единого. Не существует в мире спецов, которые могут выловить не известного им ни лицом, ни фигурой, не вступающего ни в какие контакты с другими людьми, не сидящего на одном месте человека на площади в несколько сотен тысяч квадратных километров. Это даже не иголку в стоге сена искать. Это скорее искать тот стог в топке варящего сталь мартена, чтобы засунуть в него мгновенно тающую в огне иголку!
Проиграли вы игру. Вчистую проиграли. Единственное, что может отсрочить вашу печальную участь, — это моя случайная (нет, действительно случайная, не по прихоти начальства, а по воле Всевышнего) смерть в дорожно-транспортном происшествии. Но я обещаю постараться этого не допустить. Очень постараюсь: и улицы я буду переходить только на зеленый свет светофора, и направо глядеть, и налево, и трамвай обходить спереди, и вообще в ближайшие часы более законопослушного гражданина найти будет просто невозможно. Даже есть несвежие консервы и ввязываться в чужие драки я не стану. Не дождетесь! А вот вам безопасности не гарантирую, даже если вы будете еще более законопослушны, чем я. Даже если из дома выходить перестанете и будете день и ночь прятаться под одеялом в своей спальне на девятом этаже — вас и там какой-нибудь шальной «КрАЗ» переедет, потому что управлять им будет не божье провидение, а чужая беспощадная воля. Так что я выезжаю. Ждите.
Но выехать сразу мне не удалось. Рейс отложили на час, потом еще на три, потом на десять. Это только в нашем деле все измеряется секундами, а в Аэрофлоте… А как иначе: если у нас случается — за полминутное опоздание голову снимают, а в воздушном ведомстве — только премию.
Пассажиры вначале расстраивались, потом возмущались меж собой, потом в голос ругались с администрацией вокзала, потом успокоились, стали играть в карты, пить водку и спать, сдвинув вместе скамьи в зале ожидания. Все верно, чего нервничать: линия местная, самолет один — ори не ори, другого не будет.
Через пятнадцать часов заспанный дежурный объявил, что можно собираться. Замызганный «анчик» подрулил к взлетной полосе.
— Они чего, левак, что ли, летали, что так припозднились? — раздраженно возмущались пассажиры.
— Ага, левак, — баб на полярную станцию возили. — Все расселись, захлопнули дверь. Взлетели. «ан» болтало нещадно, и перепивших во время долгого ожидания пассажиров пробрало.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |