Жанры: Гет, Слэш (яой), Романтика, Юмор, Мистика, Пародия, Повседневность, Стёб, Школа

Сука должна умереть

Автор: Monkey Bizkit

Фэндом: Ориджиналы

Рейтинг: R

Жанры: Гет, Слэш (яой), Романтика, Юмор, Мистика, Пародия, Повседневность, Стёб, Школа

Предупреждения: Смерть персонажа, Инцест, Секс с несовершеннолетними, Смена пола (gender switch)

Размер: планируетсяМиди, написано27 страниц

Кол-во частей: 6

Статус: в процессе написания

Описание:

Донна Нельсон - популярная в школе девушка, справедливо носящая ярлык "суки". Бросив очередного бойфренда, она не рассчитывала стать последней каплей в море мужского терпения и не ожидала незамедлительной мести.

Донна Нельсон - сука и должна умереть, по мнению ее бывшего парня.

Только что-то пошло не так, и за отнятую жизнь обиженный бойфренд заплатил своей собственной, а Донне оставил на память только свое тело и кучу мужских проблем, которые заставят ее понять, каково быть парнем.

Примечания автора:

Смерть персонажа происходит в самом начале, так что на сюжет не влияет;)

Почти не влияет.

Глава 1

Как ни странно, слухи о том, что человек не успевает понять, что происходит вокруг, когда умирает не своей смертью, оказались всего лишь мифом.

Донна Нельсон успела понять, что ее толкнули под поезд, успела даже увидеть в глазах только что брошенного бойфренда ненависть, радость отмщения, а затем она увидела испуг и растерянность.

Тянулось мгновение, как целый час, прямо как в кино, в замедленной съемке она падала с края перрона, вытянув вперед руки и задрав одну ногу. Почему-то в этот момент Донна думала о том, что все же не мешало заняться спортом и похудеть, потому что тяжелая задница неумолимо тянула ее вниз.

Вряд ли с тощей задницей она бы осталась стоять на краю, с которого ее толкнули, но сожаление от этого меньше не стало.

Самым дурацким было то, что поезд все еще был далеко, а Спенсер успел передумать, пожалеть о сделанном и потому тянулся за ней в надежде схватить за руку.

Донна раскинула руки слишком широко, будто пытаясь схватиться за воздух, и бывший бойфренд катастрофически не успевал.

Удар о рельсы она тоже почувствовала очень отчетливо, и сначала тупая боль пронзила спину, а затем затылок впечатался в холодную сталь, но ощущения были, как от кипятка, и перед глазами потемнело.

Вот поезда Донна уже не увидела, закрыв глаза, чтобы моргнуть, и Спенсер на секунду пропал из поля зрения, стоящий на перроне и что-то кричащий. Из открытого рта как будто ни звука не доносилось, а глаза были вытаращены в испуге, волосы внезапно легли в потрясающую укладку. Они так не лежали, даже когда сама Донна пыталась выпрямить дурацкому бойфренду спутанные кудри.

«Классная укладка, мудак…» - подумала она напоследок, закрывая глаза, а потом в груди что-то взорвалось или разорвалось, как если бы на нее сверху тоже вылили кипяток.

«Какое-то я неудачное место выбрала, чтобы его отшить», - думала она, силясь открыть глаза, но ничего не получалось, и вокруг царила удручающая тишина, которая с каждой секундой становилась все более ироничной. Как будто кто-то просто ждал, пока до Донны дойдет, что произошло. Она слышала стук своего сердца, хотя оно не должно было биться по ее представлениям о смерти.

«Какой, нахер, смерти?.. Я умерла? Я не умерла, вот она, я, думаю, мыслю, в смысле, рассуждаю… плохо рассуждала, раз все-таки послала его рядом с рельсами. Нет, можно было бы погулять и в парке, сказать там, но он бы разорался, как последний придурок, а если бы разревелся, было бы еще хуже, и тогда точно кто-нибудь нас бы увидел, а потом не получилось бы всем наврать, что это он меня бросил, и я – вовсе не коза. О, я его знаю, он даже гадостей про меня не стал бы говорить, ходил бы с рожей побитой дворняжки, и все бы его жале-е-ели, какая-нибудь заботаневшая лохушка дала бы ему. Думаете, он девственник? Да нет, он выезжает за счет своего сраного имиджа хорошего, средненького парня, в котором нет ничего дерьмового, но которого почему-то постоянно бросают телки. Суки, наверное, да? Меня бы тоже назвали сукой, а мне это не надо… было… не надо…

Драть мою бабулю в жопу, я умерла.

Вот дерьмо».

Воздуха, судя по ощущениям, совсем не осталось там, где по идее должны были находиться легкие. Донна не чувствовала собственного тела, она его даже не видела, не в силах открыть глаза, которых тоже не чувствовала. Темнота давила на веки, туда, где они должны были быть, а внутри все сжималось, как будто ее сворачивали, как мокрую тряпку, выжимая до капли кислород из дыхательных путей, чтобы потом встряхнуть и повесить сушиться.

Ужас захлестнул возмущенное и угнетенное фактом смерти сознание как-то спонтанно, все мысли испарились, и Донна зашлась неощутимым и нематериальным кашлем, тараща глаза, чувствуя, как они должны от подобного лезть из орбит, хватаясь нематериальными руками за темноту и пустоту, ничего не находя, проводя по воздуху пальцами вхолостую.

Ее засасывало куда-то вниз, как в огромное сливное отверстие на дне ванны, и она почти слышала звук, с которым спускают воду в туалете.

«Я слилась», - подумала она в отчаянии, еще болтая неосязаемыми руками где-то над своей головой, но схватиться ни за что так и не вышло.

В лоб, казалось, дали сиденьем от деревянной качели, на которой качаются вдвоем детишки с площадки за школой. Донна рухнула на землю, опрокинутая этим ударом, и опять ударилась затылком, захныкала, хватаясь за лоб. Голова раскалывалась, зато легкие наполнились воздухом при первом же вздохе, и она поняла, что даже забыла о том, как только что задыхалась.

Не было темноты, пустоты. Под ней совершенно точно был пыльный асфальт, вокруг – прохладный воздух с запахом резины и чего-то технического, а тишина вдруг прервалась грохотом проносившегося мимо поезда.

Донна открыла глаза, тараща их снова, продолжая держаться за собственный лоб и глядя в небо.

Небо было нежно-оранжевое, закатное, и по нему плыли кофейного цвета облака по направлению к мосту, под арку которого и промчался поезд.

«Как я могу тут… если я… если…» - Донна запуталась, все еще таращась вверх, скорчив гримасу и не решаясь посмотреть по сторонам, но глаза сами собой подвигались влево, потом – вправо.

Перрон был совершенно пуст.

«Куда делся этот козел? Он что, убил меня и сбежал?! Теперь я еще и сукой буду?!»

Встать получилось легко и с первого раза, далеко не так, как обычно. Обычно Донна если и поднималась с земли, присев на нее во время перемены в школе, то ее шатало из-за контраста верхней половины тела и нижней. Сейчас же рука как-то сама, заведенная машинально назад, оттолкнулась от земли, и ноги спружинили, выпрямляя тело.

Донна пошатнулась, глядя по сторонам, а потом подняла руки, повернув их ладонями вверх, чтобы посмотреть, насколько они грязные.

Если к этому моменту в ее голове и появились какие-то смутные мысли, то теперь они исчезли бесследно, потому что взгляду предстали две слишком большие ладони, совсем непохожие на те, что Донна привыкла видеть. Они не были молочного цвета, они были розовыми с серым оттенком, с темными пятнами в основаниях пальцев, как будто смозоленные.

«Вот дерьмо… вот дерьмо-дерьмо-дерьмо, вот дерьмо…» - повторяла Донна сначала мысленно, а потом начала шептать вслух, к собственному ужасу узнавая звучавший в ушах голос, но понимая, что он ей не принадлежал.

Стоило пыльные руки перевернуть, как взгляд поранился о широкие, плоские пластины обкусанных ногтей с заусенцами по всему периметру, на широкие суставы и вены, выпиравшие на поверхность кожи.

Взгляд сбился и упал на носки кедов, которые Донна тоже узнала. Они вечно были грязными, но сегодня оказались почти чистыми. Видно, Спенсер готовился к их свиданию и в честь такой радости почистил дурацкую обувь с надорванной подошвой. Вечно он одевался, как пугало, как гитарист гаражной группы, хотя ни собственного гаража у него не было, ни группы, ни даже гитары.

«О, теперь ясно, с чего он так распсиховался. Он же это дерьмо вылизал, а я, сука, взяла и кинула его. Как так, взрыв сознания», - ехидно подумала Донна, убрав руки и перестав на них смотреть. Взгляд поднимался выше, от сорок третьего размера обуви к голубым потертым джинсам, которые болтались на худых, зато длинных ногах, здорово отдававших кривизной, если смотреть на них сверху вниз.

Со стороны так не казалось, Донна даже пожалела уже бывшего бойфренда. Несчастным он был, наверное, закомплексованным придурком.

Несмотря на то, что понимание собственной смерти и внезапного возвращения к жизни было чистым, как вода в горном ручье, осознание происходящего не приходило ни в какую.

Просто не умещалось в голове все то, что Донна вроде начинала собирать в огромную гору фактов, не хотелось процеживать их, как следует, сквозь трезвость ума и логику.

Не хватало решимости взяться за осмысление, поэтому она просто сделала шаг вперед и выглянула с края перрона.

По лбу будто ударили снова, и тело само собой передернулось, давая еще более четкую картину того, что спереди сверху чего-то не хватало, а спереди снизу что-то было непривычным.

На рельсах лежала сама Донна, ее голова повернулась в сторону заходящего за горизонт солнца, глаза были вытаращены, но взгляд казался сонным и ненавидящим в то же время. Срез шеи и позвоночника Донна разглядывала в полном ужасе, испачканное обрывками травы и пылью лицо выглядело кошмарно. Промчавшийся по ее телу поезд отрезал не только голову, обдав ее грязью из-под колес, но и ноги сразу же под короткими шортами с модно торчавшими из-под штанин карманами. Карманы оказались длиннее штанин, но так и было задумано, раскрошившийся телефон лежал рядом, среди серых камней между шпал.

«Какие у меня жирные ноги», - подумала Донна критически, разглядывая отсеченные ляжки, повернувшиеся ступнями к востоку.

Рука поднялась к лицу мгновенно, зажимая рот, чтобы не дать вырваться крику, мало напоминавшему девичий визг, глаза опять полезли из орбит, ноги сами по себе начали отступать назад, за желтую линию, за которую нельзя было вообще заступать изначально.

В голове все взрывалось, вслух Донна бормотала отвратительно знакомым мужским голосом что-то, типа «Не-не-не, не может быть, не может, не может, не может такого быть, не-не-не, я отказываюсь… не хочу… нет…»

Обычно она не могла спуститься по лестнице, не виляя задницей и не шатаясь на каблуках, а теперь бедра как-то сами вывернулись, ступни повернулись друг к другу пятками, шустро спуская тело по лестнице с перрона. Глядя перед собой вниз, Донна видела только ноги в голубых джинсах, обутые в чистые, но жутко поношенные кеды, а когда наткнулась на автобусную остановку, добежав до нее и чудом не запыхавшись, чуть не врезалась в толстый пластик ее ограждения. Отражение было мутным, но не узнать его было невозможно, времени на отказ верить оставалось все меньше, и осознание настигало с дикой скоростью.

Этого не могло быть, но на нее из расплывчатого отражения пыльного пластика смотрел бывший. Черная футболка, голубые джинсы, широкие плечи, смазливая физиономия с фальшивым выражением вечной обиды на жестоких и циничных «сук», которые вечно его бросали. Торчащие на руках вены, слишком тощая задница, которую джинсы даже не обтягивали, не делали аппетитной на вид.

Донне не нужно было поворачиваться, поворачивать то тело, которым она управляла, чтобы знать, что именно такая задница у ее бывшего и была. Она насмотрелась на него за последние пять месяцев их «отношений».

В кармане завибрировал телефон, черный, а не белый, как у нее, и она вытащила его дрожащими пальцами, посмотрела на экран. Нужно было срочно что-то делать, но мозг отказывался выдавать хотя бы один вариант.

«Меня обвинят в моей собственной смерти. В моем собственном убийстве. Что за дерьмо? Чем я такое заслужила?!» - панически думала она, а потом все же приняла звонок и прижала телефон к уху.

- Спенсер? Где ты? Ты сказал, что выйдешь всего на час, а потом вернешься, уже прошло два часа, мы без тебя садимся ужинать?

- Ммм…

«Миссис Хилл» так и не вырвалось из ее рта, который на самом деле ей не принадлежал. То есть раньше можно было сказать, что он ей принадлежал, потому что со Спенсером Хиллом она встречалась, но теперь они официально порвали, вот только рот Спенсера стал принадлежать ей в самом прямом смысле.

- Мам?.. – с дурацкой вопросительной интонацией заблеяла она, не веря, что ей приходится слушать этот убогий голос даже после разрыва с бывшим. – Д-д-д…

«Сука, давай же, тупая овца, давай, просто…» - она ударила себя по лбу основанием ладони, не жалея силы, и чуть не охнула. Так сильно она себя еще не била раньше.

Как-то слишком много сил стало в руках.

- Донна бросилась под поезд!! Мам, мне страшно! – завыла она, и тут будто трубопровод слез прорвало. Это были слезы ужаса, но не от того, что «Донна бросилась под поезд», а от осознания происходящего.

Донне действительно было страшно даже повернуться и посмотреть на перрон, пустой и одинокий, над которым стремительно темнело небо. Там, покинутое солнцем и людьми лежало ее собственное тело, разрезанное на три части. Или даже на четыре, если считать каждую ногу по отдельности.

- Что?.. Спенс, о чем ты говоришь? – миссис Хилл в растерянности задала гениальный вопрос, и Донна в очередной раз подумала, что мачеха Спенсера, которую он, как дурак, звал мамой на полном серьезе, все же была клинической идиоткой.

- Мы… мы расстались, а она сказала, что если я не передумаю, она бросится под поезд, но его не было, я ей просто не поверил, ну, ты же знаешь Донну…

«Нет, она не знает меня, поэтому она обязана подумать, что я дура и могла такое отмочить», - параллельно острила Донна над глупой теткой, которую всегда терпеть не могла, но которой улыбалась в лицо, весело щебеча и расспрашивая о кружке концептуальной литературы, который миссис Хилл посещала.

- Иди домой, Спенсер. Сейчас же. Нам нужно поговорить об этом, но только дома, - помертвевшим голосом ответила миссис Хилл, и Донна сбросила звонок, неловко заталкивая телефон обратно в карман, поднесла руку к своему рту и прикусила кожу на пальце, и без того обгрызенную почти до крови.

«С каких, блин, пор я грызу ногти?!» - в ужасе и с отвращением подумала она, сплюнула сквозь щель между зубов прицельно в куст, а потом уставилась на этот куст в недоумении.

Это было так странно, но тело Спенсера еще помнило повадки и привычки хозяина, который вдруг его покинул.

Подозрительно хотелось отлучиться в туалет по делам, и глаза Донны, то есть глаза ее бывшего в ужасе становились все более круглыми, вылезая из орбит при одной лишь догадке о том, что ей придется осмотреть не только руки и ноги этого тела.

Донна это делала не впервые, конечно, но далеко не с такими целями.

Оставалось только подавить безумное желание пойти и броситься под следующий поезд уже самой. Мешало сделать это только то, что по расписанию он должен был прийти через три часа.

«На вокзале должна быть дамская комната», - подумала Донна, снова разворачиваясь к лестнице на перрон, а потом глядя на следующую, которая еле видна была вдалеке.

Лучше все же пройти внизу, не приближаться к собственному трупу, оставшемуся на рельсах.

«Или я дотерплю до дома? Кто его знает, вдруг он в детстве страдал энурезом?!» - Донна поморщилась и бодрым шагом вразвалку, странно шатаясь, направилась к дальней лестнице.

Глава 2

Загвоздка была в том, что с каждым днем, каждым часом, каждой минутой тело трезвело и перестраивалось. Оно постепенно забывало привычные движения прежнего своего владельца, уже не повторяло на автомате его жесты. Даже мимика прежняя куда-то исчезла, и это Донну пугало в разы сильнее, чем все остальное.

Но нельзя было сказать, что все остальное не приводило ее в истерический ужас.

По городу уже ходили слухи о том, что Спенсер Хилл – настоящий ублюдок, всего лишь притворявшийся несчастным и вечно отвергнутым каждой из бывший подружек.

«Он довел ее до самоубийства!»

«Да нет же, он сказал ей, чтобы она прыгнула под поезд!»

«Да нет, это она сказала, что прыгнет, если он не передумает с ней расставаться, а он сказал, что ему пофиг, пусть прыгает!»

«Да это вообще он сам ее толкнул, стопроцентно, камер в той части вокзала уже нет, чем он докажет, что это не так?!»

«Но у нас же презумпция невиновности, они не доказали, что он виноват, его даже не допрашивали всерьез, видели его мамашу?! Она так себя вела, как будто это он там умер, а не Донна!»

«Хотя она той еще сукой была, мало ли, что там произошло…»

Донна не знала, что делать – радоваться или впадать в припадок. С одной стороны, большинство просто ненавидело Спенсера, а она и сама была от него не в восторге, и это действительно он ее толкнул. Нужно было радоваться.

С другой стороны, некоторые были рады ее смерти, и это удручало по-настоящему.

Но гораздо сильнее удручало то, что теперь у нее не было возможности посмеяться и поглумиться над Спенсером вместе со всеми. Не столько потому, что она была мертва, и у нее в любом случае не было бы такой возможности, сколько по причине того, что она сама была в его теле.

Не хотелось выходить за порог комнаты, не то что дома, потому что Донна не была идиоткой, она чувствовала, как все будут пялиться, как все взбесятся. Она проводила сутки напролет в комнате, которую посещала не так уж и редко раньше, на кровати, на которой они со Спенсером кувыркались вначале самозабвенно, а под конец – лениво и неохотно. Все вокруг пахло им, все вокруг просто было им, а Донна в ужасе замечала, что ей не хотелось вернуться домой.

Ей хотелось снова обладать своим телом, она его обожала, никогда на него не жаловалась всерьез, ни за что бы не согласилась поменяться даже с супермоделью, будь у нее выбор. Но домой ей не хотелось. Вечно это занудство, тряпка и алкоголичка мать, которая скрывает свой алкоголизм за любовью к «коктейлям», вечно занятой отец, который порой находил время на то, чтобы заметить, что ей неплохо бы поискать себе бойфренда постарше, а не ровесника.

«Иначе кто будет платить за тебя, когда закончишь школу?» - спрашивал он, посмеиваясь, расправляя газету по утрам и вчитываясь в заголовки.

Невозможно было отличить шутки от серьезных заявлений, и Донне это не давало спокойно спать по ночам. Ее что, собираются выгнать после выпускного из дома? Отцу даже не приходит в голову, что она сможет поступить в какой-нибудь колледж, пусть и не самый крутой, пусть даже в их городе, что значит упасть на самое дно?

Он что, такого высокого мнения о себе и такого низкого о ней, что уверен в необходимости сплавить ее кому-то на шею?

Она чувствовала себя так, будто родной отец ее называл проституткой.

Теперь же эта проблема исчезла, и Донна не чувствовала никакого сожаления о том, что не могла увидеть родителей, не могла проводить с ними унылые дни, как раньше. Захлестывало счастье, ведь не нужно было терпеть их больше, ведь она лет с четырнадцати была вполне самостоятельной, а о родительской любви не помнила лет с восьми, не позже.

«Как будто я что-то потеряла от этого, пффф… подумаешь. Ничего», - думала она, лежа в полной темноте комнаты Спенсера, обустроенной в темно-синих и белых тонах. Это было тоже занудством, но Донна успела перетряхнуть всю комнату на предмет гадких деталей, вроде свернутых в комки носков, окаменевших от спущенной в них спермы. Занавески, кажется, спермой тоже не воняли, вообще не было никаких следов гадкого, типично мужского способа развлечься.

Есть практически не хотелось, Донна все время думала о своей диете, не в силах привыкнуть к тому, что худеть ей теперь необязательно, у Спенсера и так не за что ухватиться. Его нога в обхвате бедра была такой же, как ее рука в обхвате плеча, так что Донна могла разойтись и набить чужой желудок, как следует.

Ее что-то останавливало. Возможно, то, что еду приносила мачеха Спенсера, которая вела себя, как настоящая мать. Можно было понять, почему Спенсер так ее любил.

Отец, такой тряпка и ломовая лошадь, очкарик к тому же, вовсе не лез к сыну в комнату, что Донну радовало неимоверно. В отличие от ее отца, который не умел разговаривать с детьми, отец Спенсера хотя бы не тешил себя иллюзиями по этому поводу и не был уверен в том, что умел абсолютно все. Он не был педагогом, знал об этом и не лез, отдав все права жене, руководящей в этой семейке.

Все равно чувствовалось его волнение, ощущалась безмолвная забота, и Донна получила фору, могла временно расслабиться в окружении этой защиты и спокойствия. Можно было сконцентрироваться на том, во что она ввязалась или просто была ввязана.

«Я в полном дерьме», - думала она, кусая подушку и шмыгая носом, полным соплей, хлюпая им, скорчившись в подобие эмбриона под одеялом.

На улице уже становилось холодно, осенние праздники подходили к концу, и хотя последние четыре дня перед ними Донна тоже пропустила из-за «происшествия», ей все равно было мало этого времени, чтобы прийти в себя и осознать хоть что-нибудь как следует.

То есть осознание пришло давным-давно, еще возле автобусной остановки перед вокзалом, но привыкнуть никак не получалось, и Донна страдала, понимая, как смешно выглядела.

«Представляю, что эти придурки подумали бы, увидев, как их ненаглядный Спенсер лежит тут… и ведет себя… как девка…» - пыталась она развеселиться, глумясь над бывшим, но не получалось, потому что причиной смешного вида Спенсера была она сама в его теле.

«Мои сиськи… мои великолепные сиськи…» - страдала она, прижимая ладони к абсолютно плоской груди, не чувствуя никаких выпуклостей, естественно, и от этого лицо кривилось в отчаянии. Нечего было сжать по привычке, не на что нацепить кружевной бюстгальтер с «поддержкой», нечего показать в камеру, фотографируясь на телефон сверху вниз, с вытянутой руки. Перед зеркалом сниматься тоже не получалось, потому что Донне хотелось разбить его с криком, вломить по нему ручкой от расчески, а потом начать крушить ванную, которая, к счастью, у Спенсера была личной, со входом прямо из комнаты.

Можно было часами торчать в ней, сидя в наполненной ванне и зажмурившись, чтобы не видеть квадратные коленки, волосатые ноги, огромные ступни и еще много чего, чем Донна предпочла бы «владеть» косвенно.

Она могла раньше говорить, что все «причиндалы» бойфренда принадлежали ей, и это было в каком-то смысле правдой, но от этого желания поменяться телами у нее не появлялось.

Она гладила себя по бокам, а потом содрогалась от отвращения, понимая, что трогает не себя, не чувствовала под руками никаких изгибов, натыкалась на сплошные кости и впадины, а стоило сунуть руки между ног и зажать их бедрами, сжимая в горсть все, что там было вместо привычного и аккуратного, просто слезы выступали на глазах.

Донна рыдала не меньше получаса в последний день перед тем, как снова должна была отправиться в школу. Во-первых, она была не самой умной, и школа сама по себе была для нее кошмаром. Во-вторых, Спенсер был гораздо умнее, и она не знала, как объяснить то, что он внезапно отупел.

В-третьих, она замечала, что с каждым днем, проведенным взаперти, тело теряло привычные манеры, и Спенсер начинал ходить, как она – виляя тощими бедрами без намеков на округлость, приподняв полусогнутые руки, будто на предплечье висели ручки женской массивной сумки, чуть приподнявшись на носочках, как если бы он стоял на каблуках.

Это было ужасно, это было провалом, это пугало до такой степени, что доводило до повизгиваний в ванной. Благо, их заглушала музыка, а в доме Хиллов все хранили молчание и включили терпение, потому что «горе Спенсера по гибели подружки» было невероятным.

Совсем недавно Донна оставила у бывшего дома свой блеск, и теперь она сидела в ванне, согнувшись, ссутулившись, как зачарованная, мазала липким розовым блеском чужие губы. Ощущения были родными, знакомыми, успокаивали, но стоило открыть глаза и повернуть голову, чтобы посмотреть в зеркало, во взгляде появлялось отвращение.

Надежды на то, что можно было превратить Спенсера в подобие себя, обосновав это тотальным трауром и забив на всеобщее мнение, осуждение и так далее, рухнули. Спенсера просто нельзя было сделать таким же, какой была Донна при жизни.

Он не входил в список парней, которым достаточно было просто накраситься, одеться в женскую одежду, чтобы любой парень на улице перепутал с девчонкой.

Конечно, при определенных усилиях Спенсер стал бы таким, но тогда он был бы страшной, «на любителя» брюнеткой в парике. Донна этого не хотела, она предпочитала позорить его, выставляя тупицей перед учителями, неудачником перед одноклассниками и ничтожеством перед девчонками.

Она просто не представляла, как вести себя со всеми, с кем Спенсер общался. С другой стороны, у него и друзей-то практически не было, только пара знакомых кретинов из параллельного класса – задрот и ботаник, классическая пара в сочетании с романтичным неудачником, вроде Спенсера. Они втроем составляли идеальную компанию, но у них была своя жизнь, а он ими пренебрег, как только завел отношения с Донной, и дружба провалилась.

С момента смерти Донны никто не звонил и не писал Спенсеру, если не считать гневных заявлений на Фэйсбуке о том, что он – мерзавец и подонок, бессердечный ублюдок и много кто еще. Донна смеялась, злорадствуя, но потом переходила на плач и на вой, осознавая в очередной раз, что теперь не может в полной мере насладиться испорченной репутацией Спенсера.

Ей придется жить с этой репутацией. Она испортила ее. То есть Спенсер сам испортил свою репутацию, убив собственную подружку, но почему-то расплачиваться за это придется именно подружке, ей, Донне.

Она не понимала, за что ей это, за что она должна была испытать на себе и предсмертную панику, и последствия совсем даже не ее поступка.

Она уже даже не уверена была, что все это дерьмо лучше смерти.

«Может, лучше бы я просто сдохла тогда?.. А он бы парился с этим всем. Парился, как хотел, вот меня бы это вообще не касалось. А теперь мне не просто придется париться с тем, что я – ублюдок, которого все презирают и подозревают в убийстве, теперь мне придется париться с тем, что у меня в трусах не родная мохнатка, а чертов… чертов… маленький… стремный… стручок», - Донна опять зарыдала, сжимая упомянутые органы в руках и согнувшись, уткнувшись лбом в колени, испачкав ноги блеском с губ.

- Хватит ныть, - сама себе повторила она чуть не в тысячный раз, но теперь не мысленно, а вслух, и это вдруг подействовало. Услышав низкий, ровный и злой от отчаяния голос, Донна даже перестала хлюпать носом, подняла голову и снова посмотрела в зеркало. На лоб и на глаза упали быстро высыхавшие в теплом помещении волосы, сами по себе закручивавшиеся в кудри. Розовый блеск на подбородке и щеке смотрелся дико и омерзительно, так что Донна с остервенением потерла тыльной стороной руки лицо, стирая его.

- Ты не нытик. То есть ты-то – как раз нытик, чмо бесхребетное. Но ты – не ты теперь, ты – это я. А я – не нытик. Никогда не ною, и все об этом знают. А уж если я – это ты, или ты – это я… не знаю… то неважно, кто там ты, пока я тут, даже если навсегда, ты не будешь нытиком. Я не нытик, - повторила Донна, повернувшись в ванне, чтобы не сводило шею.

Голос звучал не так, как обычно звучал у Спенсера, совсем потерял те нотки, что обычно проскальзывали у него. Он успокаивал, и это не могло не радовать.

- Похороны ты пропустил, теперь все будут считать тебя бездушным козлом. Пусть. Пусть ты будешь бездушным козлом, это лучше, чем если бы я тебя бросила. В смысле, это лучше, чем если бы все узнали, что я тебя бросила. Нет, это ты меня бросил. Это я бросил себя, да, это я бросил Донну, я – не Донна, я – Спенсер, я бросил Донну, а она бросилась под поезд, тупая курица, жирная глупая сука, неудачница и шлюха, бесперспективная идиотка, типичная потаскуха, крашеная дура и стерва. Еще я на похороны пойду к какой-то дебилке, - кривляясь, щурясь при этом для убедительности, пялясь отражению в глаза, бормотала Донна губами Спенсера. Бормотал сам Спенсер, точнее.

- Давай, кончай ныть, ты же мужик, - сообщил он сам себе, а потом Донна не выдержала и чуть не захрюкала от смеха. Она – мужик. Надо же. Но стоило встать в ванне и снова посмотреть в зеркало, как смеяться расхотелось.

Она действительно была мужиком, в прямом смысле, что бы ни было у нее в голове.

При мысли об этом ей вдруг стало страшно и неуютно.

«А как я могу быть девчонкой, если у меня нет тела? Я была девчонкой только потому, что у меня было девчачье тело, а теперь-то его нет. У мыслей ведь нет пола. Педики же думают так же, да? А те, которые красятся под баб, у них же на уме то же самое, что у баб. Они ищут мужиков, чтобы… ну… они хотят, чтобы за них платили везде, чтобы их водили по свиданиям. Получается, у их мыслей пол женский, а тело у них мужское? Как у меня? Только я не собираюсь превращать Спенса в посмешище. Нет, это было бы забавно, конечно, но чувствовать, как его презирают, как на него пялятся, буду все равно я. Не очень-то это… вдохновляет…

Так, значит… я педик. Пока что я думаю, как педик. Как крашеный педик, хотя снаружи не накрашен вроде. Донна, думай, как мужик… то есть Спенсер. Фу, ну и дурацкое имя, всегда раздражало, тупое такое. Неважно. Спенсер, думай, как мужик. Ну, или хотя бы как обычный педик. Который трахает пацанов. Ух, как тебя возбуждают попки, да, мудак? Попки. Члены. Бицепсы. Пресс. Щетина… во-о-о-от, парень, уже гораздо лучше, тебя ведь это реально возбуждает. Только потому, что я люблю это все. Я люблю, а тебя возбуждает, ха-ха-ха, оборжаться можно. Так тебе и надо, убожество. Блин, это начинает меня пугать. Я любила члены потому, что мне положено было их любить, потому что у меня была моя драгоценная, но без тела-то я никакая не девчонка, и мне не надо их любить. А я все равно люблю. И я даже в теле мужика люблю члены. И я, получается, педик. Получается, если бы он оказался на моем месте, я бы стала лесбиянкой?.. Ну, то есть текла бы при виде девчонок, потому что он бы возбуждался при их виде?

Какой.

Кошмар.

Отвратительно.

Члены, Донна. Попки, пресс, бицепсы. Да-а-а, Спенсер, молодец, где там наш Спенсер-младший. Блин, интересно, а это правда, что парни дают прозвища своим… я не знаю, как он тебя звал, но у меня ты будешь Спенсером-младшим. Слышал? Конечно, ты все слышал, ты же тоже, смотрю, уже чувствуешь, как мы со Спенсером-старшим любим члены. О-хо-хо, бац-бац-бац, какой смешной звук», - Донна вынудила тело ее бывшего повилять бедрами, заставляя полувставший член биться по бедрам с увлекательным звуком. Прикушенная губа не помогла сдержать смех, и Донна все же развеселилась.

«Ой, не могу… спасибо, господи, что я шлюха, я хоть знаю, как они там… наяривают. Задроты несчастные. Ну... приступим», - переступив через край ванны и сев на него, Спенсер потянулся к флакону с чем-то. Донна присмотрелась, поражаясь тому, как улучшилось ее зрение. Она сама носила линзы при жизни, а вот Спенсер за таким замечен не был, у него не было даже очков для зрения.

- Сойдет, - пожал он плечами, разглядев флакон, и выдавил от души его содержимое на ладонь, растер второй как следует.

«Поверить не могу, я наконец пойму, что в этом такого офигенного… о, черт! Может, я теперь даже узнаю, как это – когда у тебя берут в рот?! Вот хрень. Вот хрень, не представляю, кто может согласиться отсосать у такого убожества, как Спенсер, но… но я же согласилась. Значит, все зависит теперь только от меня. Теперь-то ты, дружок, не будешь таким ничтожеством. Я об этом позабочусь. Пусть ты и будешь любить попки и члены, никто об этом не узнает. Ты будешь просто… игнорить шлюшек, потому что я не лесбиянка, и динамить мужиков. Вот с этим могут быть проблемы, потому что нам за такое набьют рожу, но я постараюсь поосторожнее. Ведь это теперь моя рожа», - продолжая держаться за член левой рукой, правой Спенсер потрогал свой подбородок, властно поворачивая лицо влево, потом – вправо, разглядывая его в отражении. Он подвигал бровями, сверкнул глазами. «Да, мужик. Ты будешь хорош. Ты будешь супер-хорош и мега-неуловим, чтобы нас с тобой не поймали и не отмудохали где-нибудь за сараем. Я-то знаю, как у вас там все устроено, можешь не сомневаться. Можешь не бояться за свою рожу, где бы ты сейчас ни был, говнюк».

Глава 3

На деле все оказалось не так легко, как Донна представляла. Она и не рассчитывала на то, что все обойдется без приключений, но что будет настолько сложно, даже вообразить себе не могла.

Возможно, насчет ориентации она ошибалась, или у мыслей все же не было предпочтений. Были только ограничения, продиктованные телом, которого у нее теперь не было. Было другое, и ограничения исчезли.

Вокруг толпами шагали абсолютно голые одноклассницы и девчонки помладше.

Донна боролась с желанием умереть, остановившись в проходе между шкафчиками и питьевым фонтанчиком.

«Бред какой-то… бред… этого нет, сгиньте, коровы…» - повторяла она мысленно, зажмурившись и подняв к лицу руку, благо теперь ее размера хватало, чтобы закрыть половину лица, а не только глаза.

Потеря зрения отозвалась резким обострением обоняния, и в нос ударил запах духов отовсюду. Духи, сладкие и горькие, свежие и приторные, тяжелые и невероятно нежные, дезодоранты во всем их разнообразии. Во все это не вмешивались мужские запахи, которые Донна привыкла чувствовать при сильном приближении к одноклассникам.

Теперь ей не нужно было даже приближаться, а кто-то прошел мимо, задев ее поднятую руку длинными, пушистыми волосами, обдав ароматом духов.

Фантазия включилась мгновенно, и Донна даже поразилась тому, каким богатым вдруг стало воображение. Она открыла глаза и выглянула в щель между пальцев, уставилась вслед уходившей девице. Первогодке старшей школы, еще какой-то не совсем оформившейся и тощей, но виляющей задницей на все двадцать лет, не меньше.

Взгляд, быстро опустившийся от затылка к заднице, на ней и застрял, наблюдая за движением половинок, обтянутых джинсами. Широкий пояс, над ним – голая полоска тела, загорелая кожа, выше – черная кружевная майка, на шее – цепочка.

Достаточно было моргнуть, чтобы осталась только цепочка, а первогодка пошла дальше абсолютно голой, и Донна видела каждую неуловимую складочку ее тела, и тянуло не просто потрогать, а наброситься и сделать что-нибудь жестокое. Судя по разрывавшей изнутри волне жара, хотелось сломать этой случайной жертве воображения все кости, зажать рот рукой, придавив затылком к полу, подавив сопротивление, и изнасиловать в самой откровенной форме.

«Прямо на полу. В коридоре. В школьном коридоре. Я больная. Я лесбиянка и я больная. То есть, по идее, я не совсем лесбиянка, это не мои мысли, это же даже не мысли, это инстинкты. Правда? Инстинкты, конечно. Они не поддаются мысленному контролю. Я думаю членом, а не головой сейчас. Все в порядке, так и должно быть, не мне удивляться же».

Судя по неловкости, с которой первогодка замедлила шаг, отстав от своей подружки и поправив волосы, она почувствовала взгляд «в спину». Того, что она оглянется через плечо, неумело выстрелит взглядом из-под опущенных ресниц, Донна просто не ожидала.

«Вот шалава», - подумала она с отвращением, а потом взгляд первогодки прошелся по телу Спенсера с головы до ног и обратно, и Донна почувствовала непреодолимое желание открыть рот и высунуть язык, тяжело дыша, как собака.

«Вот дерьмо…» - в ужасе закончила она мысль и демонстративно отвела взгляд, так что смотрелось это весьма надменно. Спенсер с усилием оторвался от стены, с которой уже породнился, и пошел неторопливо в противоположную сторону.

«Так. Не торопясь, не виляя жопой, ведь у него нет жопы. Спокойно, вразвалку, пятка к пятке, шаг не слишком мелкий, но не широкий, я же не на подиуме. Отставив плечи назад и наклонив башку, как эти… сильно крутые ходят… шею не вытягивать, просто пялиться в пол. О, тетрадь, чудесно, я смотрю в тетрадь, он смотрит в тетрадь, он очень заинтересован учебой, ну надо же. Надо срочно зайти в канцелярию и поменять хотя бы то, что еще возможно, где остались места. Должны же быть какие-то на искусстве и обществознании, этике… туда же никто не хочет. Если только не подумали тоже, что там нихрена делать не надо, и не навалились все вместе. Но наш класс был забит, так что не может быть, что все забиты».

Пялясь себе под ноги, на носки начищенных новых кедов, Донна не сразу заметила чужой взгляд. На этот раз это была второгодка, натуральные рыжие волосы подтверждались веснушками по всему лицу, по шее и по плечам, даже по груди, видной в вырезе майки.

«Почему я их раньше не видела здесь?..» - Донна даже удивилась, подняв взгляд и столкнувшись им с чересчур заинтересованной девчонкой.

Стоило моргнуть всего раз, и майка исчезла, а за ней пропал и красный бюстгальтер, остались только тяжелые буфера с бледно-розовыми, огромными пятнами сосков, как и у многих рыжих. Мягкий живот чуть свисал над краем ажурного белья, слишком врезавшегося в тело и подчеркивавшего пухлые бедра неестественно белого цвета.

Раньше Донна смеялась над такими, считая, что всем нравятся только загорелые блондинки с упругими задницами, которой она сама никак не могла добиться.

Теперь же у нее чуть не потекла слюна из приоткрывшегося по волшебству рта, а глаза остекленели при взгляде на ложбинку, прикрытую этим маленьким лоскутком кружева.

Еще раз моргнув, Донна сняла с незнакомой второгодки и трусы тоже, убедилась в том, что рыжие были рыжими везде, а потом почувствовала срочную необходимость сбежать куда-нибудь из-за напряжения в бедрах.

«Как он жил с этой херней?!» - застонав про себя, Донна только закатила глаза Спенсера и вломилась в канцелярию, тяжело и глубоко дыша, втягивая в себя воздух, охлажденный кондиционером.

- Здравствуй, Хилл, - поприветствовала прославившегося за осенние праздники выпускника секретарша завуча. Зрелая тетка с двумя, если Донна ничего не напутала, детьми подросткового возраста.

Выщипанные в слишком тонкие нитки брови были дорисованы карандашом безупречно, тонкие, вечно поджатые губы оказались подкрашены сегодня красной помадой, а под черным пиджаком, казалось, не было совсем ничего. Огромный бюст, отвисший и выглядевший, как настоящее вымя, приковал безумный взгляд на минуту, не меньше.

- Что-то хотел? – в недоумении уставилась на Спенсера секретарша. – Что это? План занятий?

- Д… Да, - выдавил Спенсер, а Донна сглотнула, ненавидя происходящее до дрожи в подгибающихся коленках. Очень хотелось поговорить с секретаршей, как раньше, по-дружески, как будто они были бывшими одноклассницами, а не ученицей и зрелой женщиной.

Правда в исполнении Спенсера это выглядело бы не просто странно, а чистым издевательством, и Донна, судорожно соображая на эту тему, все понимала.

«Ты просто Эдвард Каллен, представь себя им. Почувствуй себя вальяжным ублюдком. Хотя нет, он же не был вальяжным ублюдком. Черт, кто был?!»

Спенсер навалился локтями на стойку, перекрестил лодыжки и взглянул на секретаршу из-под челки. Ее взгляд сменился с материнского на настороженный и недружелюбный, подозревающий о готовящейся шутке по поводу ее выпиравших достоинств.

Спенсер был не таким, она знала, но кто мог сказать наверняка, что с ним случилось после смерти подружки. Он уже выглядел не так, как раньше.

- Вы знаете, мне бы хотелось отписаться от занятий в этих классах, вот здесь, я отметил крестиками, и хотелось бы записаться к вот этим учителям. В их классах еще остались места?

Секретарша прищурилась, но лист с планом взяла, вгляделась в него, а потом снова уставилась на Спенсера исподлобья, поверх очков с узкими прямоугольными стеклами.

- Тут почти все отмечено, оставлены только основные.

- Вы наблюдательная, - Спенсер осклабился, томно опустив ресницы и снова подняв их, но не до конца.

Донна глумилась, разрываясь изнутри от смеха, но происходящее ей не могло не нравиться. В этом было что-то извращенное, но комичного было явно больше.

- Еще три дня до конца сроков… по идее, ты можешь поменяться, но… зачем было записываться на эти предметы, чтобы потом от всех отписаться? – секретарша пожала плечами, подчеркнутыми наплечниками, которые прятались под пиджаком. Она поискала что-то в своем компьютере и подняла нарисованные брови. – Свободные места есть во всех. На этике вообще только шесть человек, но…

- Замечательно. Понимаете, я бы не стал меняться, но у меня есть свои причины, - Спенсер вздохнул, и выражение его лица стало по-настоящему печальным. Губы секретарши невольно поджались, а брови прогнулись, встав «домиком» от жалости.

- Понимаю, о чем ты. Без проблем, сейчас я поменяю твое расписание, подожди минутку. Распечатать новый план?

- Да, пожалуйста, - Спенсер снова улыбнулся так широко, как только Донна смогла растянуть чужие губы.

Пока все шло почти без проблем, но она не тешила себя надеждами на то, что основные предметы получится сдать так же легко, как это делал Спенсер. У него никогда не было проблем с точными науками, а вот у Донны они были. Серьезные проблемы.

Секретарша скрылась в глубине помещения, в которое можно было заглянуть только со стойки, и Спенсер повис на ней, облокотившись окончательно, чтобы не напрягать драгоценные ноги, которые и так уже устали от непривычной постановки при ходьбе.

Дверь кабинета директора со скрипом приоткрылась, и директор, напоминавший отполированный шар для боулинга в костюме, вытянул руку, придерживая эту дверь для выходившего. Глаза Спенсера округлились, Донна с удивлением узнала, что ее брат, оказывается, бывал в кабинете директора.

«Что нытик забыл там?..» - в недоумении подумала она, поморщившись, и Спенсер отвернулся, принялся копаться в листочках для записей на стойке секретарши. Взгляд все равно косил в сторону младшего брата и директора, который был ниже даже невысокого второгодки. Он выговаривал за невнимательность на уроках, за посторонние вещи на занятиях и размахивал какой-то толстой, но малоформатной книжицей.

«Господи, когда это чучело повзрослеет. Комиксы. Ну еще что? Солдатики? Человек-паук?» - думала Донна с сожалением.

Ее брат с надеждой смотрел на томик в пухлой, короткопалой и покрасневшей от давления ручонке директора, не отрывая взгляда, но совершенно не слушая при этом нотации.

- Ты понял меня? Я ведь как лучше делаю, - директор наконец закончил, достал платочек из кармана и протер лоб по контуру остатков волос на голове. – Держи свою ерунду, - швырнул он без особой злобы, но с достаточной силой томик, и тот врезался младшему Нельсону в грудь со шлепком.

- Зашибись, - откомментировал тот, как только дверь кабинета закрылась, скрыв за собой перевозбужденного школьного тирана.

- Вот, держи план, имена учителей, список расположения парт… - секретарша вернулась, и Донна очнулась от размышлений о деградации своего родственника. Бывшего родственника, судя по огромной разнице в ДНК теперь. – Всего хорошего. Не опоздай, - уже сквозь оглушительный грохот звонка пожелала секретарша, Спенсер в последний раз с сожалением заглянул ей в вырез пиджака и отвернулся, сгребая все в потрепанный черный рюкзак. Он сделал только шаг вперед и умудрился наткнуться на брата Донны, так что она успела испугаться, столкнувшись с ним взглядом.

- Хрен ли встал, такой широкий? – выпалила она, но голосом Спенсера это получилось не капризно, а грубо, так что ее собственный брат опешил, посмотрев по сторонам.

- Извини. Спенс. Не думал, что ты пойдешь сюда, а я пойду туда, так что… - начал он путано извиняться, показывая пальцами то в сторону дверей на улицу, то в сторону дверей в здание, но во всех этих извинениях проскальзывала плохо скрываемая ирония. Надменная насмешка, даже издевка. Как будто Спенсер был жутко тупым хамом, а он, Ноа Нельсон, был идеальным человеком с безукоризненным воспитанием и безупречным поведением.

«Пошел нахер», - подумала Донна по привычке, прекрасно зная, как с ее братом обращались абсолютно все.

Как с кактусом на подоконнике. Его забывали полить, но он от этого не засыхал, а иногда о нем вспоминали и заливали так сильно, что он начинал гнить.

- В подготовишках звонок уже прозвенел, топай, - Спенсер кивнул на дверь в здание, и брат Донны снова поморщился.

- Как скажешь. Кстати, мне жаль, что у тебя больше нет подружки.

Донна опешила, потеряв дар речи, и Спенсер уставился на ее брата с открытым ртом, тараща глаза, сдвинув брови.

«Какого хрена с ним не так?..» - пронеслась мысль. Обычно Донна избегала общения с родственником, как только появлялась такая возможность, а возможностей было огромное количество, и в итоге они не общались абсолютно. Теперь же пришлось столкнуться с братом, как с личностью, а не с надоедливым элементом, шарахающимся по ее дому.

«Подружки? Подружки?! Сукин выродок, прости, мама».

- Она вообще-то сестра твоя. Была, - воспитательным тоном заметил Спенсер, взглянув свысока.

- О, правда? Действительно. Я просто не всегда об этом помню… - бормоча себе под нос все с той же иронией ответил брат Донны, листая свои комиксы и корча рожи, будто был очень удивлен новостью о родстве с покойницей. – Должно быть, я просто в шоке пока.

- Как тебя зовут, кстати?.. Не помню… - притворился Спенсер, Донне просто хотелось уколоть брата побольнее. Его никто и никогда не замечал, он к этому явно привык, но это вовсе не значило, что его это устраивало.

Ткнуть никто не мешал.

- Впрочем, неважно, - Спенсер пожал плечами, так и «не вспомнив» нужное имя, не дав брату Донны даже ответить.

Тот, казалось, не удивился.

- Кто бы сомневался, - вздохнул он и собрался уже уходить, как Донне прищемило хвост самолюбия, и она сама удивилась, с какой скоростью и ловкостью рука Спенсера выхватила из рук брата книжку.

- Возьму почитать, бро, - выдал он скрипучим голосом, напоминавшим какой-то дикий гибрид частот Спенсера и интонаций Донны. – А то на этике скучно.

Ноа завис, как-то странно округлив глаза, будто его этот план совсем не устраивал. Не устраивал даже больше, чем мог не устраивать человека, у которого отобрали какой-то дурацкий комикс. Это было странно, и он только пару секунд постоял, пялясь на Спенсера и чуть приподняв руки, будто собираясь отнять книжку.

Он знал, что не получится, Донна в теле Спенсера тоже это знала и наслаждалась тем, как подчинялось порой это тело даже малейшим ее желаниям. Оставалось надеяться, что оно не будет вытворять такие же фокусы при мыслях об изнасиловании первогодок.

- Гуляй, - кивнул Спенсер снова в сторону дверей, и брат Донны покосился на секретаршу за стойкой, поймал ее укоризненный взгляд, опустил голову и ушел с тяжелейшим на свете вздохом.

- Что за дерьмо… - проворчал Спенсер, вздрогнул, стоило Донне вспомнить о секретарше за его спиной, и тоже пошел в здание, листая дурацкую книжицу. Она была даже не цветной, в ней были какие-то пучеглазые уроды с рудиментарными носами и огромными руками. Даже больше, чем их нарисованные головы с придурочными прическами.

Самым грустным было то, что на этике действительно оказалось до смерти скучно и уныло, так что Донна снизошла, и Спенсер решил вчитаться, найдя инструкции на обложке.

«Читать справа налево… спасибо, что хоть не снизу вверх», - выделывалась она, но все равно выбора не было, а плеер окончательно разрядился. Да и не хотелось, чтобы в гробовой тишине кабинета хоть кто-то расслышал, что Спенсер Хилл слушал попсу.

Веселые танцевальные мотивчики не подходили человеку, тосковавшему по погибшей подружке, это Донна тоже могла понять.

Глава 4

Никто не знал, как страшно было вдруг посчитать нормальным ходить с голым торсом.

Донна, закрывшись в одной из кабинок мужского туалета, наклонилась, чтобы ее не было заметно из-за двери, и выглядывала в щель между задвижкой и косяком. Настало время физкультуры, оставалось минут десять на то, чтобы переодеться и явиться на стадион, а внутри все сжималось не столько от испуга, сколько от неуверенности в себе.

Она никогда не стеснялась показывать то, чем ее наградила природа, но не могла поклясться жизнью и даже глазом, что готова была преподнести тело Спенсера так, как преподносил его он сам. О том же, чтобы преподнести его выгоднее, чем это делал Спенсер при жизни, речи вообще не шло, Донна была о себе не настолько высокого мнения.

«Это нормально. Это легко и просто, я ненавижу лифчики, я и раньше-то их особо не носила, а тут еще и без майки. Супер. Не жарко. Должно быть просто круто и здорово. Можно подмышки не брить. Ох, черт, а их можно было брить, или на меня посмотрят, как на пидрилу?..» - задумалась она, подняв руку не слишком высоко и заглянув под нее.

«Ладно, сойдет и так. Он вроде всегда брил, так что никто не должен удивиться. Сукин Спенсер, лучше твоей туше уметь отжиматься и бегать, потому что я… понятия не имею, как вы делаете всю эту херню. Я постараюсь, я клянусь, но если получится дерьмово, я не стану терпеть издевательства и просто достану как-нибудь автомат, чтобы перестрелять нахер всю школу. Просто чтоб ты знал», - глядя в потолок, обращалась Донна к покойному бывшему. Его полуголое тело стояло в кабинке мужского туалета, согнувшись, а Донна пыталась привыкнуть к тому, что на нее будут пялиться, и что она не имеет права прикрыться руками.

Этот рефлекс нужно было изжить, избавиться от него раз и навсегда, чтобы плечи даже не сдвигались вперед и друг к другу, чтобы не сутулиться, будто Спенсер Хилл стесняется своих плоских сисек.

«Расслабься. Ты крутой. Все сучки твои. Почувствуй член в своих штанах, сплюнь в унитаз и поправь свои потные яйца в своих дурацких трусах. Сука, как же в них жарко, вот в чем дерьмо. А раньше я думала, что погано быть телкой и носить стринги, потому что любая небритая потаскушка готова тявкнуть, что ты шлюха. Но если ты мужик и снимешь штаны перед своими сраными друзьями, а твоя голая жопа предстанет им с тонкой ниточкой посередине, они тебя просто заколотят до полусмерти. Если не хуже. Господи, почему все так?..»

Спенсер двигал плечами назад, разминая их, и спину перестало сводить так уж сильно, внизу живота, в нижней части пресса потяжелело, и Донна вспомнила все самые пошлые фильмы, ощутимо поправила содержимое штанов рукой, пощупав его заодно и в очередной раз удивившись тому, насколько уязвимой казалась эта часть тела, хоть и представлялась прямо-таки грозным оружием в какие-то моменты.

- Обделался, Хилл?.. Я снова надеру тебе жопу сегодня, - сострил один из главных «умников» на всей параллели, едва распахнулась дверь кабинки, и Донна выволокла тело Спенсера наружу, натягивая футболку обратно и не особо скрывая, что только что он был без нее.

- Всегда знал, что твои мысли сплошь о моей жопе, - выпалила она машинально, чисто по-женски, но дар речи баскетболист потерял на несколько секунд, не меньше. – Не промахнись, - Спенсер кивнул на струю, чуть было не выехавшую на стену, брызгая на ноги спортсмена, красавчика и просто душки.

Когда-то он предлагал Донне встречаться с ним. Благоговения и трепета перед человеком, который униженно заглядывал ей в глаза года полтора назад, переминаясь с ноги на ногу на пороге ее дома, Донна не испытывала совершенно.

- Ты оборзевший, смотрю, как Нельсон сдохла, - наконец выдал он, застегивая штаны и вытирая руки о бедра, плотно обтянутые тканью.

Брови Спенсера поползли бы вверх, не спохватись Донна и не заставь выражение лица оставаться непроницаемым.

«Сдохла Нельсон, значит?..»

- Тебе нравится, каким я стал? – улыбнулся Спенсер медленно, облизнув почти неуловимо нижнюю губу. – Давай, Даг. До встречи.

Донна сбежала прежде, чем несостоявшийся бывший бойфренд успел понять, что его оскорбили грязным гейским намеком, и была собой горда сильнее некуда. Это был настоящий риск словить по лицу, но не такое уж оно было у Спенсера и идеальное, чтобы так за него беспокоиться.

Донну почти никогда не били, но она уверена была, что это не смертельно. То есть, от одного раза она точно не умрет.

Умереть можно только под поездом, перерезанной на несколько частей его колесами, и вот это она уже попробовать успела.

Все же натыкаться на чужие кулаки не стоило, но и вытаскивать Спенсера из положения ничтожества она решила твердо, чуть не стукнув кулаком самоотверженно по собственной ладони.

Снять футболку при всех в раздевалке было сложнее морально, гораздо сложнее, чем сделать это в тесной кабинке туалета, но Донна пересилила себя и вообразила, будто была супер-моделью на мужском показе нижнего белья. Конечно, она - накачанный, покрытый автозагаром бодибилдер, у которого мало что в трусах и в голове, зато просто роскошные мышцы груди и пресса, спины и рук.

Она путалась, пытаясь натренироваться дома снимать эту дурацкую футболку через спину, но так и не научилась, привыкнуть к этому было невозможно. Впрочем, никто не заметил, не уставился на Спенсера с подозрением, никто не засмеялся, когда он перекрестил руки и, подцепив края футболки, сдернул ее через голову, тряхнул волосами, чтобы челка не лезла в глаза. Всем было как будто плевать, все привыкли к этому, а Донна нарочно двигала чужим телом чересчур уж распущенно и расслабленно, чтобы не позволить движениям стать скованными и механическими. Мышцы сводило, а она их расправляла демонстративно, как будто Спенсер просто устал сидеть на уроках, и у него все затекло.

- О… хренова этика… - потянулся он, подняв одну руку, взявшись чуть выше ее локтя второй и выгнувшись, зажмурившись, издав надрывный стон.

Спенсер никогда себя так не вел, это знала сама Донна, это заметили все остальные, наконец обратив на одноклассника внимание. Кто-то покосился на других, пожал плечами и отвернулся.

Стоять в модной позе, показывая всем торс и уперев руку в бок, тоже не стоило, Донна быстро это поняла по тому, как спокойно вели себя одноклассники в раздевалке. Никто не орал в первый день после осенних праздников, никто не носился возле душевой, размахивая скрученным в жгут полотенцем и членом, уныло прыгающим и чуть не скрытым буйными зарослями.

Стеснения во взгляде Спенсера не было, Донна давно не удивлялась ничему, считая все это чистой анатомией, но и пялиться не стоило, хоть и было жутко смешно.

У многих «красавчиков» с параллели в кустах ниже пояса было меньше, чем у большинства девчонок, которых Донна раньше разглядывала мельком в женской раздевалке. Вот уж это было действительно смешным.

Это объясняло, по крайней мере, почему старшеклассницы предпочитали студентов из соседнего колледжа своим ровесникам.

У тех хотя бы были крутые машины, если все еще не выросло ничего более крутого.

Дверь распахнулась, и в раздевалке стало тесно, ввалились второгодки. Донна уставилась на белое каре до плеч, узнав младшего брата. Спенсер поморщился, как от отвращения, хотя на самом деле Донна подумала всего лишь о комиксе, в котором мало что поняла, даже пролистав несколько раз на этике. Там была какая-то полная бурда, и среди этого бреда она уловила только реплики в духе «хочу тебя», «любишь меня», «я не женщина», «я не имею права» и тому подобное.

Она знала, конечно, что у ее брата не все дома, но не знала, что все выглядело настолько убого.

Обращать внимание на Спенсера перестали окончательно, так что он отошел, уже одетый в спортивную форму, подальше, и на скамейках расположились малолетки.

Стоило им начать раздеваться, и смешки, покашливания, чихания и шепот стали невыносимыми, Донне тоже стало смешно, а потом она закрыла глаза Спенсера, стоило ее собственному брату, чуть не спрятавшись за шкафчики, снять штаны.

Мгновенно Донна осознала, как странно должен был выглядеть Спенсер в углу мужской раздевалки, уже одетый, но не торопящийся выходить на стадион, да еще закрывший глаза.

Кто-нибудь мог подумать, что его возбуждал запах пота и горечи, заводил вид не только голых одноклассников, но и сопляков со второго курса.

Спенсер открыл глаза, брата Донны толкнули локтем нарочно в грудь, отпихнув к шкафчику, так что он в него с грохотом врезался. Это было громко, но удар явно не был сильным, Ноа только закатил глаза устало, не раздраженно, продолжил завязывать волосы резинкой в хвост.

«Надо идти», - подумала Донна, решив, что достаточно насмотрелась в раздевалке, и хотела было сделать шаг мимо скамеек, как дверь из школьного коридора снова хлопнула, вошел увиденный в туалете Даг.

- Опять ты, - выпалил Спенсер громко и с каким-то блеяньем, как идиот. – Пойду я лучше, а то мало ли… опять начнутся разговоры про мою жопу, как в туалете.

Этого достаточно было, чтобы лицо баскетболиста перекосило, а на него уставились невольно все, даже второгодки, включая Ноа. Он только поднял взгляд и сразу его опустил, отвернулся, закрывая шкафчик, в который затолкал все свои вещи, и пошел на стадион первым.

- Что ты сказал, уродец?.. – Даг шагнул вперед, преграждая Спенсеру путь, топнув так, что пол, казалось, по-настоящему вздрогнул.

Донна еле сдержалась, чтобы ее короткий испуг не заставил Спенсера вытаращить глаза.

Она чувствовала смелость, вседозволенность, как и раньше, когда знала, что могла говорить парням что угодно, и ей за это ничего не могли сделать. Тем не менее, уже пришло осознание того, что теперь она девчонкой не была, и ей могли вломить по-хорошему, как равному.

Только Донна запрещала себе поддаваться этому страху, потому что именно на этот страх рассчитывал Даг, именно на этом страхе «получить, как равный» держалась вся иерархия среди парней в любой школе.

Нужно было просто ломать систему.

«Легко сказать», - подумала Донна, но потом Спенсер поднял руки, будто сдаваясь полицейскому при аресте, и обошел скамейку с другой стороны.

- Прости, брат. Просто шутка. Мне просто показалось тогда, что ты говорил про мою жопу. Ничего личного, я пошел.

Ноздри Дага раздувались, а потом прижались, стоило ему судорожно втянуть носом воздух, потому что зубы были стиснуты, а губы – плотно сжаты. Он смотрел на Спенсера озверевшим от злости и стыда взглядом, понимая, как все смотрели, представляя, что они думали.

Осознавая, что стоит сделать малюсенькую ошибку и дать Спенсеру хотя бы одну затрещину, и все поверят именно Хиллу. Ведь ему нет смысла врать. У него сдохла подружка недавно, и он не педик, а вот у Дага Диккенса подружки не было. Она недавно ушла от него, и все знали, почему.

Даг предложил постучаться ей в заднюю дверь.

Все козыри были, как назло, у Спенсера в руках. Наверное, это была плата судьбы за то, что его любимая до беспамятства Донна гнила и разлагалась в своем гробу на двухметровой глубине.

- Ведет себя, как будто у него бабушка умерла, а не подружка, - кто-то заметил, хмыкнув.

- Охреневший, - согласился еще кто-то.

«Пидрила…» - подумал Даг, но по-прежнему молчал, оглянувшись и таращась с ненавистью ушедшему Спенсеру вслед.

Глава 5

Что-то такое было в том, чтобы пить с самого утра понемногу, к вечеру входя в состояние полностью невменяемое. По крайней мере, Ноа понимал свою мать в стремлении отрешаться от реальности, медленно напиваться и смотреть сопливые сериалы, критикуя каждое действие персонажей.

Дверь захлопнулась от сквозняка сама по себе, дом Нельсонов всегда был в тени, стоя в самом конце улицы и окруженный таким двором, что напоминал лес. Он и переходил в лес дальше, потому что город заканчивался прямо за ним.

- Это ты, Ноа?.. – задала мать гениальный вопрос, и он вызвал ироничный вздох.

«Нет, это Донна восстала из мертвых и сожрет сейчас твои мозги», - мысленно ответил любящий сын, скинул грязные кроссовки и пробежал к лестнице, обеими руками прижимая к себе рюкзак с учебниками и спортивную сумку, в которой лежала его скомканная одежда. Сам он был все еще в форме, в которой ходил на последний урок физкультуры. Она тоже была грязной до такой степени, что даже цвет ткани с трудом определялся.

- Я, мам! – крикнул он с лестницы, и старшая Нельсон кивнула, надув подкрашенные губы довольно. Раз это были не грабители, можно было продолжать пялиться в телевизор.

Ноа вдруг вернулся, спустившись обратно по лестнице задом наперед, сверкая пятками белых носков.

- Мам?..

- Ммм?

- Можно взять что-нибудь из твоего?

- Что?

«Платье, блин».

- Ну, вино например?

Мать задумалась на несколько минут, и Ноа все это время стоял на пороге кухни.

- А тебе есть шестнадцать? – наконец задала миссис Нельсон вопрос, который мучил ее нетрезвый мозг.

Ноа вздохнул и пошел к мини-бару.

- Есть.

- Тогда зачем ты спрашиваешь, - мать пожала плечами и налила в свой бокал еще.

Ноа тоже хотелось напиться. Бывший бойфренд его покойной сестры, чей статус был аннулирован ее смертью, сегодня как-то странно себя вел. Он будто озверел, и когда оба тренера решили отдохнуть, сделав перекур, и отправили второкурсников и выпускников играть в «Вышибалу», Спенсеру снесло крышу.

Кто бы мог подумать, что он способен был на такое. Опешил на несколько мгновений даже Даг, который практически славился своей любовью к издевкам над малолетками из младших классов.

К концу урока стало понятно, что целью Спенсера, несмотря на то, что попадал он мячом в каждого второкурсника, был именно брат Донны.

Возможно, расстались они раньше, чем Донна покончила с собой. Возможно, вся эта история с тем, что он ее бросил, а она не стала после этого жить, сгорая со стыда, была правдой. Ноа действительно склонялся к мысли о том, что его сестрица просто не смогла пережить унижения, ведь на социальной лестнице в школе она стояла гораздо выше Спенсера, так что он не имел права ее бросить. Если же он сделал это, она просто не могла заставить его передумать, разве что, угрожая самоубийством.

«Видимо, он не согласился даже с ее угрозами. Она-то умеет шантажировать. Умела», - подумал Ноа, раздеваясь в комнате сестры, которую позволили занять ему в дополнение к его собственной. «Значит, она просто решила, что если не смогла заставить его снова с ней крутить, жизнь станет дерьмом. Ну, в этом вся Донна. Хрен с ней».

Если Спенсер по-настоящему бросил Донну, а она из-за этого бросилась под поезд, и теперь за это Хилла многие терпеть не могли, у него явно были причины ненавидеть и брата бывшей подружки. Он просто напоминал о ней, да еще и был на нее похож внешне.

В комнате, как и в ванной Донны, еще пахло ей самой, ее духами и чем-то, что никак нельзя было обозначить словами. Наверное, так пахла она сама, ее дыхание, ее кожа. Запах никуда не выветривался, хоть Ноа уже не раз распахивал дверь и окна в этой спальне, где не было страшно, зато было очень по-девичьи.

Наволочки на подушках как будто из другой ткани, не из такой же, как те, что у него в комнате. На самом деле ткань была одинаковой, и почему ощущалась разница, оставалось загадкой.

Глава семьи Нельсон как будто замерз, застыл в прошлом, при этом полностью осознавая смерть дочери, но отказываясь менять жизнь. Он ничего не сделал с ее комнатой, а мать наорала на уборщицу, которая собиралась сменить постельное белье в спальне Донны. Оно осталось с того дня, как она проснулась и ушла на встречу со Спенсером, и на подушке еще стопроцентно осталась пара длинных, осветленных волос.

Старший Нельсон ночевал на работе, а может, у любовницы, может, просто оставался в мотелях рядом с офисом, но домой не являлся до сих пор. Мать жила в своем собственном мире, напоминающем выдуманный. Ноа уверен был, что там все не так, как в настоящем, но понятия не имел, как там все выглядело.

О чем могла мечтать его мать? Он не знал и не хотел узнать, потому что сомневался, что ему понравится увиденное. Скорее всего, в воображаемом мире матери была ее неслучившаяся в реальности жизнь, совсем другая, чем та, что у нее была.

Детей в ней не было точно, это Ноа мог сказать без единого сомнения, даже не зная наверняка.

На щеке красовалась ссадина, но причиной ее был не мяч. Спенсер не нарушал правила, он бил только в грудь и в ноги, иногда мяч случайно попадал в живот, но виноват был сам Ноа, который пытался увернуться вовремя и все время опаздывал или шагал не в ту сторону, подставлялся мячу. Пару раз он рухнул на коротко подстриженную траву, которой зарос стадион, и вот так заработал ссадины, вымазал лицо в пыли.

Дата добавления: 2015-08-28