Подсознательный Финнеган

Морган Робертсон

Подсознательный Финнеган

Morgan Robertson. The subconcsious Finnegan. 1905.

© 2014 Предисловие и перевод с английского Дмитрия Митюкова ([e-mail])

Предисловие

Название соответствующего сборника рассказов Робертсона – «DOWN TO THE SEA» ("убыть в море"). Это явная антитеза реализму, ассоциирующемуся в англоязычных странах с выражением «DOWN TO EARTH» ("спуститься на землю"). Может, после изданного в 1898 г. сборника «Where Angels Fear to Tread» ("Куда ангелы опасаются ступать") автор уже направлял читателей к чистым идеалам? Отнюдь, движение вразрез с реализмом олицетворял все тот же «подрывной элемент» – пьяный матрос Финнеган с британского линкора "Аргайл". Пусть Робертсон тем самым предвосхищал образ завсегдатая трактира «У чаши» Швейка, все эпизоды «Финнеганианы» дезавуировали американское «Руководство для военных моряков» (1885 г.), согласно которому пьянство подлежало юрисдикции военно-морского трибунала.

Но Робертсона никогда не упрекали в поощрении пьянства и других безобразий, коль скоро и дисциплина чревата угрозами для мореплавателей. В этом рассказе старший офицер "Аргайла", инженер, доктор и капеллан обсуждают феномен «подсознательного разума», ставшего поводом для рискованного эксперимента с участием Финнегана. Наибольший риск заключался в том, что среди моря курс любого корабля непререкаем, лишь бы обходилось без столкновений. К счастью, в туманную ночь начеку окажется подсознание Финнегана, так что капитан мог и дальше ограничиваться предписанием курса и скорости. Ведь точно скоординированное движение отзывается стремлением скорее завершить плавание. И эту скорость оспорить труднее всего, недаром ею испокон века мобилизуются моряки и все остальные люди на борту:

Вот и все. Капитан зовет уж грубый

И бранит задержавшихся, а ветер

Выход в море открыл. Прощай же, книжка:

Ожидать одного корабль не станет.

(Марциал. Эпиграммы X, 104. Перевод Ф. Петровского.)

Безоговорочное послушание Финнегана гарантировалось его зависимостью от виски. Таким он исправно служил и Робертсону, покуда не истощился литературный потенциал линкора "Аргайл". В 1914 г. в рассказе «Скала», появится новая версия Финнегана – здоровяк с красными глазами, чья слабость (red-eyed – признак нагружения самогоном) выявляла один из стимуляторов творчества Робертсона в конце его жизни. Этим он отличался от Джека Лондона, объяснявшего свои возлияния доступностью виски и внушением. Разумеется, образы писателей не отождествимы с результатами их творчества. Однако и фигура алкоголика Финнегана почти безупречна, учитывая его активность в выявлении лиц, склонных действовать вразрез с правилами морского судоходства.

Они были в кормовой части надстроечной палубы – обычном месте для офицерских прогулок во внеслужебное время – и обсуждали злополучного старика Финнегана. Тут находились мистер Кларксон, старший офицер; мистер Фелтон; мистер Пармли, капеллан; доктор Брайс, хирург, и главный инженер – скептик во всем, что не подтверждалось математически. Финнеган отсыпался в тесной судовой каталажке ("гауптвахте") на жилой палубе после возлияний, сбивших его с ног. Но у отсутствующего был достойный защитник в лице доктора, отвечавшего в данный момент на заявление капеллана о том, что Финнеган совсем безнадежен.

"Отнюдь," сказал он. "Все, что ему нужно, это достаточно нагрузиться. Тогда он делается лучше, чем когда-либо в трезвом виде.

"Разве это не знаменует безнадежность?" спросил мистер Пармли. "Бог создал человека по своему подобию, не учитывая дальнейшего влечения к виски."

"Откуда вы знаете? Если Он сотворил человека, Он же сотворил и виски."

"Он прав, мистер Пармли," сказал Кларксон. "Да, Финнеган может опьянеть если достаточно наберется. Заметим, для обычного человека это убийственная доза. Возьмем количество, парализующее обычного человека – скажем, кварту ¹⁾, которое лишь побуждает Финнеган быть в лучшей форме.

"Не удивительно ли," вмешался молодой мистер Фелтон, "что спиртное столь необычно действует на Финнегана? Предполагая у него даже выдающиеся умственные способности, обычный человек и без опьянения вполне сознателен."

Верно," живо отозвался доктор. "Однако он этого не осознает при быстрой смене настроений. В случае Финнегана, уже его многоопытность гарантирует многое. А ведь тут еще сказывается подсознательный разум, который, джентльмены, есть почти апогей интеллектуальности и просвещенности."

"Что значит "подсознательный разум?" спросил инженер. "Реальная это вещь – существующая – или только фигура речи?"

"Существует первобытный разум, опекающий пьяниц, детей, лунатиков, слепых, почтовых голубей и бездомных кошек. Он видит без глаз, слышит без ушей, а также говорит, или, по меньшей мере, симпатически общается с другими разумами. Мы зовем это телепатией. Это язык неразумных созданий."

"И в какой части тела размещается этот примитивный разум, доктор?" спросил мистер Фелтон. "В голове?"

"Там, где вы храните разум торпед Уайтхеда, мистер Фелтон – посредине корабля – то есть в спинном мозгу и в солнечном сплетении."

"Насколько я знаю, удар в солнечное сплетение зачастую смертелен."

"Вот именно, смертелен как пуля в голове. Стоит этот разум нарушить хотя бы на одну-две секунды, и сердце остановится за отсутствием позывов к биениям. От него зависит осуществление всех непроизвольных функций тела

"Итак, мозг Финнегана в его животе," заметил инженер. "Я всегда так думал."

"Это едва ли мозг," сказал доктор. "Мозг есть вместилище чувственных знаний, не более. А высшее руководство, как я сказал, совершает подсознательный разум. Зная время без часов, он вас часто будит до пробивания восьми склянок, не правда ли? Он ясновидящий, телепатический, помнящий абсолютно все. Он запоминает каждое лицо в толпе и каждое услышанное слово, от младенчества до конца жизни. И всего удивительнее здесь то, что он, несмотря на свою мощь, доверяет всему сказанному, сколь бы абсурдным оно ни было.

"Поэтому ли любой гипнотизер может любому внушить что угодно?" спросил мистер Фелтон.

"Точно. Подсознательный, или субъективный разум в убеждении, что он собачий, издает лай. Или проявляется внушенная кошка, лошадь, уборщица и все, что угодно. Насколько этот разум не рассуждает, настолько он вне подозрений."

"Как вы думаете," спросил старший офицер, "если сказать «не люби виски» подсознательному разуму Финнегана, доверится ли он этому?"

"Больше, чем только доверится. Он исполнит это и потеряет вкус к зелью."

"Так сделаем же это, ради всего святого, " сказал с воодушевлением капеллан.

"Нам лучше воздержаться от этого," сказал доктор. "Во-первых, пьяным Финнеганом уже руководит подсознание, и безотчетное влечение к виски может возобладать над обратным внушением. В трезвом же виде он лишь нервозный бедолага, а раздраженного и агрессивного субъекта нельзя загипнотизировать. Во-вторых, он счастливее в теперешнем состоянии, чем в любом другом (от нормального человека до совершенного гипнотика). В-третьих, это может убить его. Дух, как говорит мистер Пармли, может восхотеть, но плоть немощна. Приучив к алкоголю свою нервную систему и каждую мозговую клетку, он не стерпит такой перемены."

"Хорошо," решительно сказал мистер Кларксон. "Разве вы не сможете наблюдать и, если дела пойдут плохо, поддержать его с помощью виски?"

"Да, если из-за меня дела могут пойти плохо. Я не гипнотизер."

"Что значит «гипнотизер»?"

"Во всяком случае нужно, чтобы у одного человека было больше положительного, нежели есть отрицательного у другого. Поэтому всякий, кого Финнеган любит, боится или уважает – короче говоря, всякий, кто оказывает влияние, может и гипнотизировать его обычными методами."

"Это про меня," сказал мистер Кларксон. "А что за методы?"

"Можно просто устремить взор субъекта на какой-нибудь яркий предмет вроде латунного шара или диска. Сгодится отраженный от зеркала пляшущий солнечный зайчик и звезда в небе, все, что концентрирует внимание и помалу отвлекает объективный разум – мозг – от внешнего мира. Далее, когда мозг как бы уснет, в ситуацию вникнет субъективный разум."

Мистер Кларксон подступил к проему в надстройке, обернулся и сказал доктору: "Он в заключении около четырех часов. Достаточно ли, чтобы протрезветь?"

"Вполне, если он спал."

"Всегда спит," сказал мистер Кларксон. Затем он велел дежурному направить главного старшину корабельной полиции к гауптвахте чтобы освободить Финнегана и доставить его наверх.

Вскоре явился Финнеган, ведомый своим опекуном, нечесаный и неумытый, с взъерошенными седыми волосами на морщинистом лице, с бессмысленно мигающими на солнце глазами. "Только что проснулся, сэр," сказал главный старшина корабельной полиции. "Голоден и чем-то раздражен. О службе говорит – хоть уши затыкай, сэр."

"Интересно," сказал старший офицер. "Мы его выслушаем."

Младший офицер удалился. Финнеган недовольно оглядел своих дознавателей и салютовал. После ответа на приветствие началось испытание.

"Финнеган," строго сказал мистер Кларксон, "посмотри на золоченый шар, что на флагштоке. Смотри безотрывно, может заметишь какие-то дефекты."

"Он перекошен, сэр. Смещены отверстия для шкива. Одно вперед, другое назад. Но я старый человек, сэр. Не могу лазать словно…"

"Не беспокойся. Смотри туда."

Финнеган глянул. "Новое покрытие требуется, сэр," протянул он.

"Да, мы это знаем. Что еще? Смотри на него постоянно."

"Флагшток немного согнут к левому борту, сэр. Его искривили в сухом доке на Мальте, куда мы шли так долго."

"Согласен. Смотри туда. Смотри настойчиво."

Финнеган уставился на шар, остальные на него: мистер Пармли с почти мальчишеским нетерпением на лице, инженер со скептической усмешкой.

"Дайте ему выпить," сказал последний ввиду того, что глаза Финнегана блуждали между золоченым шаром и их лицами.

"Хорошая мысль," заметил доктор. "Это его немного успокоит."

Он велел дежурному спуститься в лазарет, и вскоре явилась заказанная порция крепкого – целиком "напиток второго помощника". Подношение было выпито Финнеганом с благодарностью.

"Этим его проберет до самого подсознания, я уверен," сказал инженер.

"Спасибо, сэр," сказал Финнеган, утирая рот и глядя на доктора. "Отличная штука, сэр. Но осмелюсь сказать, сэр, у мистера Пармли – прошу его извинения – напиток гораздо лучше.

"Финнеган!" тревожно воскликнул покрасневший капеллан.

Доктор и старший офицер улыбнулись, а другие покатились от смеха.

"Не обращай на это внимания, Финнеган," сказал мистер Кларксон. "Смотри на шар."

Старик снова уставился на шар, и снова глаза его блуждали. Отозвав старшего офицера в сторону, доктор тихо сказал: "Боюсь, это не сработает, Кларксон. Попробуйте чистый месмеризм. Усадите его, заставьте смотреть вам в глаза и сделайте нисходящие пассы перед его лицом. Мысленно скомандуйте ему, то есть его воле, спать. Надеюсь, вам удастся повелевать несмотря на весь его субъективизм."

"Сядь на этот световой люк," скомандовал мистер Кларксон, приблизясь к Финнегану.

"Слушаюсь, сэр, раз вы так сказали," заныл старик. "Однако, сэр, вы хотите отдать меня полицейскому старшине под караул. Последний раз, когда я сел на световой люк, он…"

"Не думай о старшине. Садись!"

Финнеган осторожно уселся, нервозно оглядываясь. Мистер Кларксон глянул на него и строго сказал: "Смотри мне прямо в глаза."

Финнеган исполнил. Мистер Кларксон поднял свои руки и размашисто опустил их перед лицом своей жертвы. Жертва глянула на него с любопытством. Когда офицер снова поднял руки и опустил, его строгое лицо обрело уже почти свирепое выражение.

"Скажите, что он сонный," шепнул ему в ухо доктор.

"Ты сонный," сказал офицер. "Очень сонный. Засыпай."

"Я не могу спать на палубе, сэр," запротестовал старый матрос. "Иные на всю вахту забиваются в канатную бухту, а я должен спать по уставу, сэр.

Мистер Кларксон совершал пасс за пассом. "Ты сонный," повторял он. "Смотри мне прямо в глаза и засыпай."

"Я ни чуточки не сонный, сэр."

"Смотри мне в глаза!" жестко скомандовал лейтенант. Финнеган подчинился, и месмерические пассы продолжились.

"Говорят, сэр," сказал Финнеган с двусмысленной улыбкой – "в кубрике, я разумею, сэр – говорят, извините меня, что вы иногда бываете не в себе, сэр – то есть у вас с головой неладно, сэр.

Взрыв смеха обуздал мистера Кларксона.

"Достаточно," сказал он сердито. "Ступай вниз!"

Старик встал, козырнул и ушел.

"Он таки выявил сокровенное знание?" спросил инженер. "Что вы думаете, доктор? Открылось ли Финнегану сокровенное?"

"Как бы не так," резко ответил доктор. Эксперимент расстроился самовнушением и присутствием скепсиса. Один маловерный инженер, чей дух не выше колосниковой решетки с углем, сорвет любой телепатический сеанс. Кларксон, брался ли Финнеган когда-нибудь за штурвал?

"Нет, он не старшина-рулевой."

"Можно ли сделать исключение и назначить его туда сегодня ночью?

"Ну, можно. Только зачем?"

"Вот зачем: в свое время я общался с многими моряками, и все они согласились, что когда в беззвездную ночь рулевые пользуются компасом, то в одиночестве они как во сне считают доходы и расходы, мечтают о доме, слышат голоса, говорят с людьми, удаленными на тысячу миль. Это, по-моему, очевидный знак подсознательного состояния. Однако курс держится неизменным. Их гипнотизирует ярко освещенный компас, могущий загипнотизировать и Финнегана. Но рядом не должно быть инженеров." Он многозначительно глянул на обвиняемого, уходившего с нахмуренным лицом.

"Продолжайте свой эксперимент," сказал он через плечо. "Я предпочитаю спать."

"Финегану по плечу быть рулевым," сказал мистер Кларксон. "Ночь будет темной, и на ближайшей вахте я его испытаю."

Это была более чем темная ночь. Все застилал туман, и огромный стальной линкор мчался сквозь него с дюжиной впередсмотрящих на палубах и в надстройках. Мистер Фелтон, палубный офицер с 9 до 12, стоял на мостике у нактоуза, вглядываясь в темную завесу. По другую сторону нактоуза стоял его помощник, младший лейтенант, обязанный на вахте молча следить за компасом. Не будучи вахтенным офицером, мистер Кларксон был на мостике вместе с доктором и капелланом. Финнеган был один в лоцманской рубке, куда он пришел с ворчанием – в то время как вахтенный старшина-рулевой за дверью, отделявшей мостик, готовился занять свое место, едва Финнеган оплошает.

"Скоро ли он дойдет до кондиции, доктор," спросил старший офицер когда четверка расположилась у ограждения мостика, откуда через раскрытое окно виднелось лицо Финнегана ²⁾.

"Не могу сказать. Может и никогда. Однако эксперимент стоит продолжать. У мистера Пармли мягкий и убедительный голос, который вряд ли насторожит Финнегана. А мы с вами, Кларксон, испугаем его.

"Что мне делать?" спросил капеллан.

"Когда от наблюдения компаса у него потемнеет в глазах, проникните вовнутрь и заговорите с ним мягко. Просто скажите, что он не любит виски – что он лишь ошибочно так думает. Не спешите, сначала постойте рядом с ним без слов. Получаса хватит, чтобы снять его душевную ограду. Увещевайте его кротко, но убедительно."

"И вы считаете," спросил старший офицер, "что таким разговором можно в обход рассудка достичь его подсознания?"

"Да, если рассуждения приостановлены. Известно, что речевое влияние удается лишь когда мозг бездействует, ожидая новую задачу. Взаимопонимание, достигнутое в этот момент, – абсолютное для того и другого. Самовнушение, также, осуществимо лишь в этот момент."

"Самовнушение?" осведомился мистер Фелтон.

"Это внушение, сделанное самому себе. Так, мурлыча что-то перед сном, вы и утром напоете то же самое."

"Да," согласился младший лейтенант. "А если я ложусь спать с намерением проснуться в три, четыре или пять часов, то непременно это и делаю. Это то же самое?"

"То же самое. Любой может это сделать. Если Финнеган сможет решительно сказать себе перед сном, что он не любит и не нуждается в виски, то утром он проснется с этой мыслью. Благодаря активности подсознательного разума ночью под влиянием той мысли реформируются мозговые клетки, и так верой в подсознание проникнется вся нервная система.

"Отчего же он, наставленный на путь истины, бездействует?" спросил мистер Кларксон.

"Потому что действие требует большей энергии, чем Финнеган имеет. При достаточной воле к трезвости он обойдется без помощи своего подсознания. Финнеган мог бы просто бросить пить, но сейчас ему требуется внушение извне.

"Сравнимо ли это внушение с месмерическим?" спросил капеллан.

"Да, и нет. Любой месмерист всегда гипнотизер, но гипнотизер не всегда месмерист. Месмеризм все еще мистичен. Месмерист тот, чья указующая сила выражается больше всего взмахами перед лицом субъекта. Внушение оказывают словно бы энергетические токи, испускаемые концами его пальцев. А гипнотизер тот, кто благодаря податливости субъекта влияет голосом или силой мысли. На последней зиждится т.н. ‘заочное исцеление’ Христианской Науки."

"Тогда здесь воистину что-то есть," сказал мистер Пармли.

"Это наука, а не христианство," ответил доктор. "Незримое лечение является просто телепатией, влияющей на спящего пациента благодаря убежденности действующего субъекта в ее пользе."

"Сработает ли это на Финнегане?" спросил мистер Кларксон.

"Конечно, если у вас есть для этого время и терпение, ночь за ночью. У вас они есть? У меня нет.

"У меня есть," с энтузиазмом произнес капеллан.

"Однако, мистер Пармли," мягко сказал доктор, "работы слишком много, чтобы управиться одному. Если бы вы были месмеристом, или обладали сильным мужским характером, то вы и при благоприятных условиях преуспели бы лет через пять. Как и всего учения церкви Христианская Наука недостаточно для Финнегана без гипнотизирования. А мы это попытаемся сейчас сделать."

"Как он выглядит?" спросил старший офицер, стараясь рассмотреть старика. "Он еще там?"

Финнеган недвижно стоял у малого штурвала – просто рычага, добавлявшего пар в рулевую машину. Не отрывая глаз от компаса в нактоузе, он время от времени крутил штурвал туда-сюда. Когда группа медленно, бочком, пробиралась к лоцманской рубке, один – мистер Кларксон – быстро глянул в нактоуз на мостике. "Точно на курсе," шепнул он сообщникам. Вслушиваясь и вглядываясь, они расслышали что Финнеган что-то мурлыкал про себя, и внезапно напев стал членораздельным:

"В зале – целый день –

Mary Ann, моя дочка.

Она идет спать в детскую кроватку –

Mary Ann Kehoe Kehoe-o-o-o-oe KEHO-O-O-O-O-OE!

"Он не уйдет," сказал доктор, сдавленно смеясь³⁾. "Уйдем мы, а он пусть себя покажет. Начало хорошее."

Они снова расположились у ограждения мостика. Минул едва час, и для завершения эксперимента оставалось еще много времени, не подкачал бы Финнеган. А тот был хорош, безотрывно наблюдая компас и молча ведя судно так прямо, что младший лейтенант восхищенно сообщил об этом мистеру Фелтону. Последний, однако, реагировал без особого энтузиазма, будучи палубным офицером десятитысячетонного линкора, несшегося в густом тумане со скоростью 18 узлов. Имея в виду вещи более значительные, чем прямой курс, он напрягал зрение и слух – покуда туман не сгустился еще более и стал едва слышимым машинный гул. Он дважды призвал впередсмотрящих слушать внимательно и докладывать обо всем, что напоминало звук рыбацкого горна или пароходные свистки, и наказал старшине-рулевому давать свистковый сигнал каждые две минуты. Однако он не сбавлял хода ⁴⁾. Ведь столкнуться можно на половинной скорости и на полной, и несмотря на мнения и законы многие капитаны и офицеры предпочитали быть на судне, которое ударяло, нежели подвергалось удару. К этому же склонялись капитан с мистером Фелтоном, хотя выдержать их удар могли только айсберги и линкоры. Укреплял их в этом мнении таран, схожий с мясницким топором, которым линкор и на малом ходу режет пароходы как сыр. Рыболовные суда вздымаются на нос целыми, а отбрасываются в сторону двумя половинами. Столь же катастрофичными бывают обоюдные столкновения. Поэтому "Аргайл" на полном ходу шел к Галифаксу, покуда Финнеган держал прямой курс, а мистер Фелтон и его впередсмотрящие беспокоились только о безопасности посторонних. В то же время праздная троица на мостике, целиком полагаясь на мистера Фелтона, тревожилась лишь за Финнегана.

"Доктор, вы бы просветили меня – что мне делать дальше," сказал мистер Пармли

"В течение получаса – ничего," ответил доктор "Потом заговорите шепотом, и если он ответит, подождите и снова заговорите. Если не ответит, начинайте свою лекцию, только не волнуйте его."

"Довольно ясно. Что ж, я попробую. Но скажите мне – не та ли душа, к которой я воззову, есть бессмертная душа Финнегана?"

"Здесь полной уверенности у меня нет, равно как и у других. Отрицают это те, кто называют душей «эго», или чистый разум, который целиком зависит от чувственных свидетельств.

"Целиком? О, нет, доктор."

"О, да, мистер Пармли. Объясню вам это просто. Представьте себя слепым и глухим от рождения – камнем, не ведающим световых и звуковых ощущений. Вы также лишены способности обонять, распознавать вкусы и отличать холод от тепла. Будете ли вы при этом многознайкой?"

"Нет, я буду знать не очень много."

"Вы ничего не будете знать. Кому невдомек, что он жив, тот лишен «эго». Но и совсем не искушенным вы сможете жить и раздобреете, питаясь извне, а благодаря двигательным нервам сможете перемещаться под опекой субъективного разума. Этим разумом (или "шестым чувством", о котором так часто говорят) наделены совершенно слепые и глухие люди, ощущающие наличие твердых предметов и звуковые колебания.

"Да," сказал мистер Кларксон, "все мы слышали о невероятных способностях этих бедолаг. Слепые люди в самом деле находят верную дорогу."

"На свое место также возвращаются кошки, почтовые голуби и мигрирующие птицы. Они перемещаются по стране днями и ночами без помощи какого-либо из пяти чувств. Однако, пробирайтесь уже вовнутрь, мистер Пармли. Как истекут полчаса, заговорите."

Наблюдатели в тусклом свете от нактоуза увидели, что проникший в лоцманскую рубку капеллан занял место с другой стороны штурвала. Финнеган остался безучастным, и экспериментаторы, не сговариваясь, предались безмолвию. Тем временем младший лейтенант на мостике деловито посматривал на компас. Мистер Фелтон, еще более монументальный, чем Финнеган, напряженно стоял у ограждения. По обе стороны длинного мостика располагались впередсмотрящие, напоминая своей неподвижностью офицера. Туман все сгущался, соответственно усиливался рев машин, в то время как свистковый сигнал каждые две минуты разносился по воздуху, словно раскаты грома.

Вдруг мистер Пармли выскочил из лоцманской рубки и присоединился к сообщникам. Он был чрезвычайно обеспокоен.

"Я не могу исполнить свою роль," сказало он подавленно. "Я ждал, как вы велели, затем прошептал его имя. И что вы думаете? Он ответил, шепотом: "Тише, сэр! Не разговаривайте с рулевым. Я знаю, что вам нужно, сэр. Вот, глотните, сэр. Вы были добры ко мне однажды, мистер Пармли." И он протянул мне бутылку. Она почти пустая. Зато от него несет виски."

Доктор прыснул от смеха. "Ладно," сказал он, отсмеявшись. "Киньте ее за борт, капеллан." Бутылка улетела. "Для успешного вождения он в хорошей форме, значит лучше позволить ему закончить это дело. Однако, его не удастся загипнотизировать. Я иду вниз."

Он ушел, за ним последовал капеллан. На мостике остался старший офицер, погруженный в более или менее мрачные раздумья. Он временами поглядывал на компас, находя только безупречное вождение. Но это не оправдывало Финнегана, ибо когда пробили четыре склянки, и старшина-рулевой двинулся с мостика к лоцманской рубке, офицер остановил его.

"За то, что принес виски к штурвалу," строго сказал он в раскрытое окно, "будешь править на два часа дольше."

"Слушаюсь, сэр," покорно захныкал старик.

Мистер Кларксон вернулся к ограждению мостика. Капитан спал, вполне доверяя своим помощникам. Однако старший офицер, ручаясь за его безмятежность, не мог одинаково доверять рулевому Финнегану и мистеру Фелтону, который был хотя и сведущим палубным офицером, но слишком молодым для несения всей ответственности в такую ночь. Поэтому мистер Кларксон остался исполняющим обязанность капитана.

Пробили пять склянок, затем шесть и семь. Шли уже последние полчаса вахты, когда младший лейтенант всмотрелся в нактоуз и ошеломил всех своим криком.

"Отклонение от курса четыре румба!" воскликнул он. "Право руля – право на борт! Что с тобой? Ты заснул?"

Мистер Кларксон за мгновение до того увидел Финнегана в открытом окне. Старик, не меняя позу, глядел на компас широко открытыми, но угасшими в тусклом свете глазами. Теперь, когда голос младшего лейтенанта нарушил молчание, старший лейтенант взглянул снова и увидел на лице Финнегана судороги, в то время как его фигура была по-прежнему неподвижной, а глаза угасшими в тусклом свете от нактоуза.

"Финнеган!" закричал он. "Проснись! Право руля и вернуться на курс! Старшина-рулевой, живо за штурвал!"

"Слуш…сэр!"слуш…сэр!" ответил Финнеган нервически, как внезапно разбуженный человек. Судороги на его лице прекратились, и он уже с обеспокоенным видом перекладывал руль. Старшина-рулевой отбросил его вперед головой к двери лоцманской рубки и схватил рукояти штурвала. "Возвращаюсь, сэр!" отозвался он после краткого изучения компаса.

"Вернуться на курс!" сказал мистер Кларксон, нависший над компасом на мостике. И тут наперебой раздались громкие крики впередсмотрящих.

"Впереди корабль, сэр!" кричали они, "Лево руля, сэр! – он слева от носа!" "Прямо под носом, сэр!" "Впереди пароход, сэр!" "Ради Бога, сэр – лево руля!"

Мистер Кларксон бросил взгляд в туманную мглу и почти прокричал старшине-рулевому команду: "Так держать! Лево руля! Лево на борт!" Затем он перевел рычаг машинного телеграфа на «Стоп». Старшина-рулевой вывернул штурвал, руль послушался, и десять тысяч тонн стали пронеслись за кормой почти столь же крупного, но менее прочного океанского скорохода, светящегося тысячей электрических ламп через множество окон и иллюминаторов – с палуб которого, уже скрывшегося в тумане, раздавались крики встревоженных мужчин, женщин и детей.

Мистер Кларксон перевел телеграф на "Полный вперед" и снова приказал старшине-рулевому лечь на курс. Потом он вызвал из лоцманской рубки Финнегана. Старый матрос предстал с видом пса, осужденного на порку. Съежившись от страха, он стоял перед всемогущим старшим офицером.

"Ты спал," строго произнес мистер Кларксон. "Ты заснул у штурвала. Что ты мне скажешь?"

"Нет, сэр," ответил Финнеган. "Клянусь Богом, мистер Кларксон, я не спал. Я знал, что корабль отклоняется от курса. Видел направление курсовой черты, но мои руки не могли двинуться, сэр. Бог свидетель, сэр. Я старый человек, сэр – не такой, как раньше. А вы, мистер Кларксон, поставили меня к штурвалу на четыре часа. Даже если бы мне за это платили, я не сравнюсь со старшиной-рулевым, сэр.

Мистер Фелтон изучал на мостике компас, словно более не интересовался этим происшествием. Однако молодой офицер был изрядно возбужден.

"На кону стояли две тысячи человеческих жизней," сказал он взволнованно. "А этот человек почивает за штурвалом. Слава Богу, как-то обошлось. Сотни людей могли утонуть."

"Да," ответил мистер Кларксон. "Если бы мы продолжили лежать на курсе, то протаранили бы пароход аккурат посередине. А Финнеган засыпает у штурвала" – однако тон офицерского голоса был мягким, учитывая степень прегрешения – "спустись, попроси капрала средней палубы разбудить доктора, чтобы тот направился в мою каюту. Затем ложись спать."

"Слушаюсь, сэр – спасибо, сэр" сказал Финнеган. "Я больше так не сделаю, сэр – будьте уверены, не сделаю. Но я старый человек, сэр."

"Спускайся, Финнеган."

Козырнув, Финнеган удалился.

Через час, в завершение долгого разговора между доктором и старшим офицером, первый сказал: "Я уверен, Кларксон, что Финнеган вошел в состояние, когда подсознание стало им руководить. И его наделенный ясновидением подсознательный разум прозрел невидимый в тумане пароход и сковал в движениях, покуда вы не велели ему проснуться. Когда пробужденным овладел его ограниченный объективный разум, он закрутил штурвал. Речь младшего лейтенанта, достаточно рациональная для активного мозга, ничего не значила для подсознания. Действие оказало ваше распоряжение «проснись». Это было внушение."

"Однако," сказал мистер Кларксон, "чем при этом были вызваны его подсознательное состояние и ясновидение? Выпитыми виски или долгим наблюдением компаса?"

Прежде чем ответить, доктор взял сигару, закурил и напустил дыма.

"Я этого не знаю," сказал он. "И никто в мире, я убежден. Капитан, вам должно быть известно, связывает все действия Финнегана с неким Провидением. Пусть будет так. Мне бы уже не хотелось экспериментировать над Финнеганом.

"А я надеюсь, что его наитие ему никогда не изменит," сказал старший офицер задумчиво, но твердо.

"Как врач и ученый," сказал доктор, "я с вами. Однако здесь мы не дождемся благословения мистера Пармли.

"Нет," сумрачно произнес старший офицер, "а также любой помощи, делом или советом, ввиду большого парохода под носом.

________________________________________________

Примечания.

¹⁾ британская кварта составляет 1,136 литра, американская – 0,946 литра.

²⁾ Разумея прообразом "Аргайла" американские линкоры типа “Indiana”, оценим способность различения чего-либо в лоцманской рубке теми, кто стоял у ограждения ходового мостика (здесь к “Indiana” “Massachusetts”, “Oregon” и “Iowa” можно причислить “Kearsarge”, “Alabama”, “Ohio” и др. линкоры). Судя по фотографии, наблюдатели самое большее расслышали бы голос Финнегана, тогда как зрительные впечатления доступны разве что ясновидящим.

³⁾ Финнеган напевал американскую песню о девице, забросившей все свои дела, чтобы ежедневно предаваться зальным танцам, флиртуя напропалую. Еженощно, едва отужинав, Mary Ann Kehoe танцевала в саду с ублюдочным рыжеволосым аккордеонистом. Этот разгул прерывался лишь жаркими летними днями, когда девица отходила ко сну в кроватке, соразмерной ее фактической зрелости.

⁴⁾ «Правила для предотвращения столкновений в море», действовавшие с конца 19-го века в Великобритании и США, отдельной статьей предписывали: "Любой корабль в тумане, в измороси, в снегопад, и в ливень с ураганом идет на умеренной скорости."

Дата добавления: 2015-08-29