— Это зависит от того, где находишься... ха-ха!.. Если там, внизу...
Тело Олега пронзила судорога. Он закричал, боль страшная, суставы выворачивало, он чувствовал треск связок, острые ножи вонзились в тело со всех сторон. В животе разгорелся огонь, словно туда насыпали горящих углей, что сжигают внутренности...
Крик был страшен, в нем не осталось ничего человеческого, горло сжимало, он выталкивал ком и не мог протолкнуть, в глазах потемнело от удушья.
Не понимая, что делает, он барахтался, скрылся с головой, вынырнул, снова погрузился, а когда голова его показалась в третий раз, последний, как чувствовал он, пальцы зацепились за твердое, гладкое, покрытое слизью.
Потом его грудь проползла по этому покрытому мхом камню, и он смутно понял, что как-то вытащил себя из пруда, и сейчас лежит на самой кромке, жадно хватая широко раскрытым ртом воздух.
Над ним колыхались две тени, затем мужской хохот начал удаляться. Боль внутри начала утихать, зато все тело встряхнула дрожь. Он снова ощутил, насколько промерз в этом чертовом пруду, насколько все в нем задубело, насколько он жалок и близок к незавидной смерти.
Долгую звенящую тишину наконец разорвали торопливые шаги. Донесся стонущий голос:
— Что ты натворил, что натворил!
Олег с трудом повернул голову. К нему подбежал сгорбленный седой человек, не сразу узнал Сосику, в глазах все еще плыло, дергалось, время от времени застилало, как в снежную бурю.
— Я... я...
Горло не слушалось, а Сосику вскрикнул с горечью:
— Ты все испортил!
— Но я...
— Испортил, — повторил Сосику печально. — Это было последнее испытание... Ты выдержал одиннадцать, но на последнем, двенадцатом... Ты достаточно силен, чтобы почти всегда держать себя в руках, словно ты не могучий полнокровный юноша, а умудренный жизнью старец, но все же то, что так глубоко в тебе сидит, иногда будет прорываться на волю. И тогда...
Он умолк, но по его глазам Олег понял, что тогда добра не жди. Ни окружающим, ни ему самому.
— Ладно, — прошептал он, тело еще сотрясали судороги, зубы жалко лязгали, а руки дергались, как у больного падучей. — Как получилось, так получилось... Только пусть тот Семизал мне не попадается!
Сосику сказал печально:
— Он всего лишь выполнял мои пожелания.
Олег остро взглянул на престарелого мудреца, проглотил слова, что рвались из глотки, сказал только:
— Он выполнял слишком хорошо.
— Он хороший ученик...
— За что и прибью, — сказал Олег, — как только встречу!
Он с трудом распрямил спину, в позвоночнике за-трещало. Он перекосился от боли во всем теле, но удержался в распрямленном облике, когда плечи широки, грудь выпукла, а по рукам видно, что умеют держать не только посох, чтобы отгонять собак.
Сосику сказал скорбно:
— Но что ты можешь? Ты не достиг ни глубин смирения, ни вершин мудрости!
Олег покачал головой, яростный огонь в зеленых глазах разгорался все ярче:
— У меня были два друга... Я вижу, что пока что они научили больше, чем все мудрецы белого света... Нельзя сидеть и ждать, когда поумнеешь. Нельзя всю жизнь поглощать мудрость, чтобы потом, когда овладеешь всеми знаниями, начинать приносить пользу... ибо познание бесконечно. Надо когда-то остановиться, выйти из библиотек... пусть знания поглощают другие, а я начну возвращать полученное...
Когда он уходил, Сосику вдруг сказал негромко:
— Погоди.
Олег обернулся. Старик протягивал ему толстый свиток пожелтевших пергаментных листков. Тонкая красная ленточка перетягивала посредине, но Олег не заметил ни колдовской печати, ни признаков заклятия.
— Что это?
— Возьми, — произнес Сосику грустно. — Это мои звездные карты. Многие бы отдали половину своего умения... а то и все, только бы заглянуть в них хоть одним глазом. По этим картам ты можешь видеть будущее любого человека.
Олег покачал головой:
— Я не могу принять этот дар.
— У меня нет учеников, — сказал Сосику грустно. — Почему, не знаю. Мои знания могут умереть со мной. А я хочу, чтобы эти карты знало все человечество. Чтобы каждый человек мог посмотреть, прочесть, найти свою звезду в темном небе и определить свое место на земле. Я тоже, как и ты, хочу людям счастья.
Ветер легонько шевелил его волосы, редкие и прозрачные. Он весь был прозрачен, он истаивал, как тонкая пластинка льда на жарком солнце.
Олег протянул руку:
— Я не знаю, как отблагодарить тебя... Но если надо, чтобы о твоих звездных картах узнали все люди на свете, я это обещаю!
Он вызвал вихрь, будь что будет, но все же рисковать сильно не стал, как только в ушах начинался предостерегающий звон, тут же бросал смерч на землю, отдыхал, жадно пил магические воды хоть из камня, земли или воздуха, а когда начинало выплескиваться из ушей, снова вызывал крутящийся ветер.
Прочесал горы, а когда, кроме трех десятков колдунов, что не могут пальцы сосчитать на одной руке, не увидел ничего стоящего, пошел над лесами и долами к югу.
Вихрь терзал, это не на Змее, зато быстро, а его сжигало злое нетерпение. Война все не начинается, колдуны грызут локти, он тоже пальцев не сочтет, а что ни пытается делать... лучше бы не делал вовсе.
Сквозь яростный вихрь под ногами видел проплывающие зеленые пятна. Города и селения попадались так редко, что порой сутками на тысячи и тысячи верст ни распаханного поля, ни табунов кочевников. И все-таки ухитряются натыкаться друг на друга! Набрасываются тут же, убивают, убивают, убивают...
Долго тянулась степь, он только один раз успел заметить небольшое стадо, всадников не больше десятка, потом снова мир перегородила горная цепь, снежные вершины поднимались высоко, рвали в клочья проплывающие облака, пришлось подняться еще выше.
С той стороны гор начинался лес, зеленые кроны сомкнулись так плотно, что он не видел полян на сотни верст вокруг. Вихрь нес все медленнее, Олег чувствовал, что выдыхается, тело похолодело, а в животе противно дрожали мелкие жилки.
Чувство опасности пришло, когда горы уже скрылись, усилилось, затем начало ослабевать. Олег заставил вихрь повернуть и снизиться, страх волнами ходил по телу, но сквозь стиснутые зубы твердил себе, что это всего лишь ощущение большой силы, а страх того же порядка, что и страх пса, который в грозу визжит и забивается под лавку...
Вихрь едва держал. Олег обливался потом, нигде ни полянки, наконец завис над одним раскидистым деревом, напрягся и вывалился из кокона, растопырив руки.
Его с треском понесло сквозь зелень, листья, царапало, наконец он ухватился за толстую ветвь. Та с треском переломилась, но уже не несся к земле как падающий с небес камень, ухватился за следующую, повис. Его раскачивало, как подвешенную к дереву шкуру лося, зацепился ногами, перевел дыхание.
Потом спускался через многоповерховую зелень, ветви становились все толще, стволы массивнее, наконец слезал по старому стволу, цепляясь за оттопыренные, как серые уши, чешуйки коры.
Под ногами прогнулся толстый ковер. Мир шатнулся: то Пески, то Горы, отвык от человечьего Леса, под подошвами пискнуло, слой листьев свеж, но толстый, как взросший на жирных желудях кабан. Воздух по-лесному влажный, застойный, недвижимый, по запахам можно понять не только что и где сейчас, но и что было неделю назад.
Долго лежал, приходя в себя и восстанавливая силы. Пока не магические, потом спешно набрал и магии, теперь он хорошо чуял, когда это неведомое вливается через его кожу. Еще лежа, кое-как разжег костерок, навис над ним, вбирая огонь в замерзающее тело, магия всегда уносит с собой и тепло, а когда отогрелся, стянул откуда-то жирного гуся, долго и старательно уничтожал, пока с приятной тяжестью в желудке не ощутил и такую же тяжесть магии.
Все еще обессиленный, достал свитки Сосику. Долго всматривался в значки, линии, поднимал взор к небу, звезды все равно там, хоть и незримые из-за нещадного слепящего света, но память услужливо подсказывает, где и что, какая из них на карте отображена красным зловещим знаком, какая синим, какая сулит мор и смерть, а какая предвещает долгую жизнь...
Голод наступил, когда едва-едва начал улавливать связи между небесными светилами и жизнями людей, зверей и трав, бездумно догрыз полуобглоданные лапки с клочьями застывшего мяса, поднялся, пока еще слабый, как муха на морозе...
Из темной чащи по-прежнему несло угрозой, которую он ощутил еще там, в вихре. Из-за которой и вломился в этот лес. Сцепив зубы, нагнул голову и пошел в ту сторону.
Деревья при его приближении неохотно расступились. Ветки угрожающе тянулись в его сторону, но Олег, человек Леса, смотрел уже на ту сторону широкой поляны. Чудовищной толщины дуб, просевший от неимоверной тяжести, зиял черным дуплом.
Олег судорожно вздохнул. Из дупла несет родным запахом свежей трухи, словно там семья короедов денно и нощно перемалывает древо мощными челюстями, старой живицей и ароматом человеческого тепла, так привычного с детства...
Поляна приблизилась, Олег остановился посредине. Его все еще трясло от тяжелого чувства непонятного страха, ноги вздрагивали. Он набрал в грудь воздуха, в этом мире нужно выглядеть грозным, закричал хрипло и страшно:
— Есть здесь кто-нибудь?.. Или можно зажигать лес?
Ощущение тяжелого взгляда стало таким гнетущим, что затрещали кости. Он напрягся, сказал как можно ровнее, стараясь не выдать страшного напряжения:
— Ага, нету... Тогда зажигаю. Страсть как люблю жечь!
Огненный шар по движению его руки метнулся в темное чрево. Шар исчез без следа, тут же наваждение исчезло, стало так легко, что едва не подпрыгнул. Из дупла высунулось нечто мохнатое, длинноволосое, а когда человек отбросил со лба волосы, Олег увидел широкого в плечах мужика.
Серые волосы мышиного цвета падали до середины спины, а такая же грязная борода опускалась ниже пояса. Он был в шкуре из молодой козы, с волосатой грудью и длинными волосатыми руками, а ноги, напротив, были короткие и толстые, тоже густо поросшие шерстью.
Он зло рявкнул на Олега хрипловатым и в то же время неприятно скрежещущим голосом:
— Я те дам жечь!.. Я тебе так пожгу, что пепла не останется!
Олег развел руками:
— Я что, оторвал от благочестивых размышлений?
Мужик вышел, разогнулся во весь рост. Олег ощутил, что на могучую фигуру чародея смотрит с опаской. Огромный, широкий в кости, нос сломан так, что чуть не провалился вглубь, лицо в шрамах, надбровные дуги выступают вперед такие толстые и массивные, что лоб стыдливо пятится к затылку, лицо круглое, длинная борода не может скрыть, что нижняя челюсть воинственно выдвинута вперед. Такому и чары ни к чему, кулаками любую стену проломит.
— Ты меня побеспокоил! — рыкнул мужик люто. — Меня!
Олег ощутил, что злится и отвечает в том же духе:
— Да? Тогда лезь обратно. Мудрецы не должны обращать внимание на огонь, дождь и всякие там камни с неба.
Чародей раздул волосатую грудь, стал еще выше ростом, Олег невольно отступил на шажок. Похоже, этот здоровяк и чародей родился от медведицы и удалого охотника. Неизвестно как он научился говорить и колдовать, но жил явно в лесу.
— Кто таков? — прорычал чародей. Голос его был словно огромный жук с хрустом перемалывал древесину, а слова складывались из треска и непрерывного шуршания. — Чего надо?
Челюсть выдвинулась, голову пригнул, стойка для короткого боя, после чего непрошеный гость должен полететь вверх тормашками.
Олег тоже вобрал голову в плечи:
— Какого черта? А может быть, я просто иду мимо?
Чародей погрозил пальцем, толстым и корявым, как кора дерева:
— А откуда знаешь, что я чародей?
— На дереве написано.
— Ах, на дереве, — протянул чародей насмешливо. — Так ты еще и грамотный?
— Крупными резами, — объяснил Олег.
— Ну, от грамотных одни беды, — сообщил чародей. — Придется тебя в жабу...
Олег ощутил, что пора менять разговор, а то как два дурака стоят друг напротив друга и швыряются сосновыми шишками.
— Я твой гость! Ты, невежа, не знаешь, как принимать гостя? Так я тебя обучу!
Чародей на миг даже растерялся от такой наглости:
— Гость?.. Не так принимаю?
— Ну да, — отрезал Олег. — А где накормить, напоить, баньку истопить, пятки почесать?
Чародей взревел как раненый бык, нагнул голову и бросился на Олега. Тот быстро шагнул в сторону, ребром ладони врезал по толстой шее, прикрытой, как конской гривой, длинными жесткими волосами. От ладони до самого плеча стегнуло болью, словно ударил по бревну.
Чародей развернулся с немыслимой скоростью. Олег успел увидеть бешеные глаза, напрягся, на него обрушился град тяжелых ударов. Он закрылся локтями, сам ударил несколько раз. Впечатление было такое, словно бил в толстое дерево, но все же чародей покачивался, вздрагивал, а когда Олег готов был уже отступить и сдаться, вдруг опустил руки:
— Так кто ты, говоришь?
Он запыхался самую малость, глаза блестели буйным весельем. Плечи двигались, словно от нетерпения притопывал, заслышав музыку, и теперь вот-вот ринется в удалой пляс.
— Гость, — буркнул Олег. — Меня зовут Олег. Я тоже чародей, только еще... необученный.
Чародей захохотал, показав огромный рот с двумя рядами жутких зубов. Пасть его была красная, как вход в преисподнюю, а хохот напоминал львиный рык.
— Это ты... чародей?
— Чародей, — подтвердил Олег угрюмо.
— Чародей?
— Что, не видно?
Чародей расхохотался еще громче, Олег незаметно перевел дух. Похоже, он не просчитался. На грубость надо отвечать еще большей грубостью. Тихоню этот зверь вышвырнет, а то еще сперва ноги вытрет, а потом только вышвырнет.
— Ча... ро... дей! — прогрохотал тот, давясь от смеха. — Малец, ты мне нравишься!.. Надо тебя другим показать. А то всех собак на меня спускают! Пусть посмотрят на... ха-ха!.. еще чародеистого... ха-ха!.. Давай заходи в мои хоромы.
Он ударил Олега по плечу, с размаху, но уже по-дружески. Олег удержался от вопля, почудилось, что хрустнула ключица.
— Хоромы... это в дупле?
— Что, не нравится?
Не отвечая, Олег перенес ногу через край. В лицо пахнуло с детства знакомыми запахами. Он сделал шаг, оглянулся, край дупла зиял светящейся точкой уже за пару саженей позади. Он сжал кулаки, едва удерживаясь от жажды создать скрученную молнию, когда рядом во мраке послышалось скептическое:
— Чародей, говоришь?.. Может быть, может быть... Трясешься как овечий хвост, душа в пятках, но пищишь храбро.
Полыхнуло огнем. Стены огромной пещеры отступили еще дальше, сверху свисают рыжие сосульки, а под ногами слой пахучих опилок, даже кое-где шевелятся, словно древесные черви копают норы.
Чародей руки в бока, массивный, как неопрятная копна, насмешливый, сказал все тем же неприятным скрежещущим голосом:
— Что, не нравится мое жилище?
Олег пожал плечами:
— Жилище как жилище. Только зимой вода снизу подступает, весной по стенам плесень, летом из-за сырого воздуха всегда мокрый, а осенью из каждой щели белые черви лезут...
Чародей поперхнулся, умолк, после паузы буркнул из необъятной бороды:
— А про червей как узнал?
— Там они в жуков делаются, — объяснил Олег как малому дитяти. — Тоже колдуны! Яйца отложат, потом всю зиму спят. Весной много на голову сыплется?
Колдун помолчал, сказал нехотя:
— Давай садись, рассказывай, кто ты и что ты. Раз такое про жуков знаешь... Хотя убей меня гром, не понимаю, откуда?
Олег многозначительно смолчал. Из опилок медленно поднимались грубые сиденья, колдун небрежно махнул в их сторону:
— Мне здесь нравится. Меня зовут Короед. А ты кто?
— Волхв Олег, — ответил Олег, он чувствовал, что начинает говорить затверженное, как диковинная птица попугай. — Я за последние дни обошел с десяток колдунов... настоящих, сильных. Мелочь, что умеет лечить коров, не в счет. Я всех убеждал объединить силы, чтобы покончить с войнами.
Короед удивленно зыркнул из-под нависших бровей:
— Зачем?
— Войн не будет — люди будут богаче. Люди богаче — колдунов больше. Колдунов больше — за-клятий больше, а сами заклятия мощнее. Мы, колдуны, станем настолько могучими, что сможем править не народами, а всем миром. А кому править, как не нам?
— Значит, — протянул Короед ошеломленно, — на свете есть и другие... Может быть, даже сильнее?.. Ну, сильнее вряд ли, не поверю. Но вот чтобы всех свести в одну кучу... Это ты загнул, брат.
— Почему? — спросил Олег тоскливо. Везде одно и то же. Не пора ли бросить эту дурацкую затею. — Почему?
— Наверное, по дурости да по наглости, которой больше, чем у меня. Я еще мог бы как-то общаться... Да и то, чтоб мне никто пикнуть не смел! Но другие...
Олег попробовал возразить:
— Ты их даже не знаешь.
— Я окрестных знаю, — сказал Короед убежденно. — Мелочь, конечно, но порода одна! Всяк толкует свое, других слушать не желает, всяк друг друга ненавидит. Нет, ты ничего не сможешь. А тебя не послушают. Хотя б борода до пояса, да и то... Человек всегда ненавидит того, кто лучше его самого. Пусть даже выше ростом, шире в плечах, красивше... А уж если и знает больше, то такого готовы прибить скопом. Ты вот и ростом удался, и молод... Только рыжий разве что.
Стол Короеда оказался на редкость простым, зато обильным. Олег ел машинально, Короед все допытывался, где еще бывал, что видел, с кем общался, ахал и дивился, сам он не покидал своей чащи, и вдруг в разговоре обронил задумчиво:
—...А вот про Первую Жемчужину, что тебе задали найти, я случайно знаю...
Олег подпрыгнул, в груди взорвалось сердце, затопило горячим. Все-таки не зря скитался, тыкался во все стороны, даже без цели! Но не стоял, не сидел, не лежал, ведь под лежачий камень вода не течет, Мрак прав, а побеждает и находит только тот, кто не сидит...
— Где она?
Колдун отшатнулся от его крика:
— Ты чего? Я даже не знаю, зачем тебе это сказала эта... как ты ее обозвал?
— Хакама, — повторил Олег. Добавил, защищаясь: — Вообще-то она очень хорошая. И умная.
— Ну, колдун и должен быть умным, иначе разве что в певцы... Но умный не обязательно хороший. То, что она тебе задала, гм... Совершенно случайно я знаю, что это такое. И даже где.
Олег сказал сдавленным голосом:
— Где? Скажи, где?
Колдун смотрел насмешливо:
— Ого, сразу так? А как же насчет того, что сперва службу отслужить?.. Задаром никто слова не скажет!.. Ладно, ты и так весь службами опутан, непонятно какими. Сам на себя возложил... Скажу, да только ты там точно голову сломишь. Не за тем ли посылала?
Олег вспомнил ее чистые глаза, спокойное лицо, покачал головой:
— Не думаю.
— Смотри, — предостерег Короед, — что-то нечисто.
Олег промолчал, ибо трудно прожить до старости и не стать подозрительным, недоверчивым ко всем и всему.
— Жемчужина находится, — сказал Короед медленно, глаза его закатились под лоб, он долго думал, двигал бровями, внезапно просиял: — Последний раз о ней было упоминание... ага... она была в горах Бескид!
— Бескид? — удивился Олег. — Что это они всюду выпрыгивают...
— А что случилось?
— Да я в эти Бескиды хожу чаще, чем...
Колдун снисходительно ухмыльнулся:
— На языке первых людей любые горы звались бескидами. Так что Бескиды можешь встретить где угодно...
На лбу Олега морщинки стали глубже, зеленые глаза потемнели.
— Тогда другая странность. Еще непонятнее.
— Да ну?
— Если Жемчужина, — рассуждал Олег, — то должна быть в море. Или в реке. А если она такая древняя, то ныне на самом дне моря! Или на дне самой глубокой реки, раз уж до сих пор не выловили.
Короед кивал, глаза были довольные, приятно видеть, как дурак рассуждает жирно и глубокомысленно, да еще и любуется своим умом и проницательностью. Когда Олег, чувствуя неладное, начал говорить все медленнее, Короед вроде бы сжалился, прервал:
— Ладно-ладно. Вон наш князь свою старшую жену называл жемчужиной, а это, надо сказать, была довольно увесистая жемчужина... Пудов так на восемь! А царь Куявии, говорят, свою столицу кличет жемчужиной мира... Понял? Ладно, не красней. Эта, о которой говорим, в самом деле Жемчужина. И в самом деле родилась на морском дне. И в самом деле до сих пор лежит там, где родилась.
Олег обескураженно смотрел на довольное наглое лицо колдуна. Тот откровенно скалил зубы.
— Но если она там же, — сказал Олег непонимающе. Он чувствовал подвох, но не мог отыскать, — то при чем тут Бескиды...
Короед насладился его беспомощностью, расхохотался:
— Да, надо было бы отпустить тебя полазить по всем морям, чтобы рыбой пропах, ряска на ушах... Эх, долго тебе еще карабкаться, чтобы перестать думать задницей, как все люди, а начать головой, как принято у колдунов!.. Я ж ясно сказал, что это самая древняя жемчужина на всем белом свете! И та... Хамада... Хамука...
— Хакама, — подсказал Олег.
— Хакама, — согласился Короед. — Ишь, имечко... И она сказала, верно?
Он замолчал, смотрел ожидающе, однако Олег только беспомощно развел руками:
— Все равно не понял.
— За это время старые моря высохли, а на их местах выросли горы. Потом и горы рассыпались в пыль, там были болота, затем леса, а когда леса вывелись, долго-долго голая степь... что постепенно превратилась в нынешнюю пустыню.
Олег молчал, пристыженный. Когда все объяснял, все кажется так просто, и думаешь с досадой, как же сам не догадался.
— Как я ее найду?
Короед свистнул, в дупло влетел темный комок, расправил крылья и бухнулся на плечо колдуна. Олег отшатнулся, на него враждебно смотрела красными глазами летучая мышь. В красной пасти блестели острые длинные зубы, небо и язык красные как пламя.
— Она укажет, — сказал Короед. — Но остался один пустяк, который пока одолеть некому... да-да, некому.
— Какой?
— С той поры как высохло море, — пояснил Короед буднично, но в голосе слышалось злое торжество, — да-да, у морей такая дурная привычка! Вроде бы глубокое, вроде и воды хватит, чтобы перетопить всех дураков на свете, но почему-то высыхает... Так вот, когда вдруг высохло, то ветрами туда нанесло пыли, та уплотнилась, стала такими камешками, что просто... гм... Камни за тысячи лет уплотнились, теперь это один литой камешек. Где-то в полверсты толщиной. Или в версту, теперь не угадаешь. А может, и в пять. Ни один чародей мира не в состоянии проникнуть к той Жемчужине!
Олег смиренно потупил взор, стараясь держать на лице выражение смирения и отчаяния:
— Что ж... Если великие колдуны не могут, то куда мне с кувшиньим рылом. Я только побываю там, погляжу хоть на место, под которым сия драгоценность! Мне дивно и возвышенно будет от мысли, что под моими ногами такое чудо из чудес.
Короед на миг опешил:
— Так ты... еще не передумал?
— Я ж говорю, — признался Олег смиренно, — для меня великая честь просто побывать там. Может быть, это и будет мое самое великое деяние? Может быть, мне потом всю жизнь не слезать с печи! Зато буду помнить и гордиться... А уж нарассказываю!
Короед нахмурился, уже жалел, что предложил этому неотесанному увальню в поводыри свою летучую мышь, что наверняка умнее. Ишь, жмурится как кот, предчувствует, как будет рассказывать своим и чужим внукам.
— Ну давай, — буркнул он, — паломник! Паломничай.
Могучий дуб остался далеко за спиной, но он еще долго брел как простой странник, вдруг да Короед следит за ним, а потом и вовсе сел, разжег костер, приготовил поесть и снова разложил карты. Что-то смутно тревожило, на всякий случай решился просмотреть звездные карты всех встреченных колдунов, начиная от Россохи.
...По спине пробежал смертельный холод. Он ощутил себя уже не на краю могилы, а на дне, связанного и беспомощного, когда сверху уже начинают сыпать землю. Этот лесной колдун, к которому начал было чувствовать симпатию, его смертельный враг. С его помощью через три дня его, Олега, убьет Россоха. Это так же точно и неотвратимо, как само движение звезд.
Тоненький голосок, тоньше комариного, прозвучал у самого уха:
— Ты в самом деле пойдешь искать Жемчужину?
Олег шарахнулся, но голосок раздавался почти над ухом. Там на веточке смешно разевала крохотный ротик летучая мышь. Зубки блестели, темные бусинки глаз сверкали как огоньки на изломах камня.
— Это ты верещишь? — изумился Олег.
Мышь пропищала:
— А что, видишь кого-то еще?
— Да нет, — пробормотал Олег. Он силился вспомнить, ковырялся ли в носу, жутко перекосив харю, где и как чесался. — А ты, значит, и говорить умеешь?
— Да нет, — пропищал голосок, — это тебе только чудится.
— А-а-а-а, — понял Олег. — Мара!.. Тогда я эту мару...
Он протянул руку к мыши, пальцы растопырил. Мышь с визгом взлетела, пошла кругами над его головой:
— Какая тебе Мара? Меня зовут Калантина Золотоволосая. Когда меня привели к этому... он сказал, что слишком длинно, и назвал меня Калашкой. Под этим гнусным именем я и жила. Его ученицей!.. Потом перепутали пару заклятий... Ну, он меня так и оставил.
Олег изумленно наблюдал за меленьким зверьком. Тот наконец осторожно сел ему на плечо, но крылья держал растопыренными, царапая щеку острыми коготками, готовый взлететь в любой миг.
— Ничего себе, — пробормотал он снова. — Так ты мышью и останешься?
— Не знаю, — пропищал тонкий голосок. — Сначала я донимала, чтоб обратно... А теперь и не знаю. Так тоже хорошо. Только он, похоже, решил заодно и от меня избавиться.
Олег насторожился:
— Как?
— Ясно же, что не вернешься. То ли сгинешь, то ли заблудишься в дальних странах. Это ж только туда сколько лет добираться!
Олег пробормотал:
— Они что, сговорились? Все только и думают, как с глаз долой. Да так, чтоб состарился, пока только в один конец... Впрочем, еще Россоха сказал, что все колдуны одинаковые.
Поляна вышла навстречу просторная, с густой травой, деревья почтительно разошлись в стороны, словно зеваки, наблюдающие за дракой. Возможно, здесь по ночам танцуют лешие или мавки, с детства наслышан про их колдовские пляски, но, скорее всего, дерутся. На мечах или рогах, но дерутся. Все на свете с кем-нибудь да бьется...
В груди жар быстро угасал, пришли пустота и холод, но вихрь уже мчался по кругу, срывал верхушки трав, а потом уже ломал сочные стебли и носил с бешеной скоростью по кругу, наконец выдирал траву с корнем, выламывал комья земли, но Олег уже ничего не видел, ноги оторвались от земли, он напряг грудь и задержал дыхание. Особенно давит вначале, чуть зазевайся — позавидуешь лягушке под колесом перегруженной телеги...
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |