Джолин боялась, что потеряет сознание. «Держись, Джо! Держись!» Ногти с силой впились в ладонь. Джолин почувствовала, что начинает покрываться потом.
Конни снял остатки бинта и положил на простыню рядом со здоровой ногой. Осталась лишь тонкая, полупрозрачная марля. Сквозь нее просвечивала бледная, покрытая синяками, отекшая кожа. Джолин закрыла глаза.
— Джо?
— Я не смотрю, — прошептала она. — Не могу.
— Дышите. И слушайте мой голос. Я буду массировать вам ногу, ладно? Это усиливает кровообращение. Когда вы будете готовы, я покажу, как делать массаж самостоятельно.
Когда его руки коснулись кожи, Джолин поморщилась от отвращения. И всхлипнула — она ничего не могла с собой поделать.
— Дыши, солдат.
Она с трудом набрала воздух в легкие.
Пальцы Конни медленно двигались, массируя и расслабляя напрягшиеся мышцы, и это было похоже на волшебство. Джолин почувствовала, как опустились плечи, распрямились сжатые в кулак пальцы. Голова склонилась на грудь.
— Ну вот, — наконец произнес Конни. (Джолин уже почти спала.) — Можете открыть глаза.
— Она прикрыта?
— Да, вы прикрыты.
Джолин услышала, что он произнес это с легким нажимом. Она медленно подняла голову и открыла глаза.
Эластичный бинт был на месте, намотанный туже, чем раньше, и скрепленный двумя крошечными серебристыми зажимами, похожими на офицерские нашивки.
— Спасибо, — сказала она. — Боль прошла.
— Вы поправитесь, Джолин. Верьте мне.
— Обычно я не такая стерва.
— Вы себя обманывали. Всем бывает страшно.
На это ей нечего было ответить. Все эти годы она действительно обманывала себя во многом, обманывала или просто не хотела видеть. Для нее это был единственный способ выжить. И она была права, потому что такой страх невозможно вынести. Он срывал покровы, словно бинт с покалеченной ноги, обнажая слишком много боли и уродства.
Конни сказал, что дело в нервных окончаниях. Все, что внезапно обрывается или умирает — например, брак или родители, — продолжает болеть, и эта боль остается навсегда.
Джолин понимала, чего от нее ждали: она будет сильной, будет стараться, будет верить в то, что ей станет легче. Только она не хотела, чтобы ей стало легче. Она хотела вернуть прежнюю жизнь, саму себя, но ни того, ни другого больше нет — все это ампутировано вместе с ногой.
— Просто попробуйте. Большего я не прошу.
Попробовать. Это еще один синоним веры, а она с этим покончила.
— Уходите, Конни, и… спасибо, — сказала Джолин и, вздохнув, закрыла глаза.
«ОКТЯБРЬ
За окном идет дождь. Но мне он кажется слезами. У меня серьезные проблемы, и это вовсе не отрезанная нога.
Я слаба и все время себя жалею; это меня смущает, но я ничего не могу с собой поделать. Конни входит в комнату, широко улыбаясь, и говорит, что я должна всего лишь попробовать. Показывает мне фотографии женщин, которые играют в теннис на протезах, и я понимаю, действительно понимаю. Просто не могу побороть безразличие. Какое право я имею ходить, если Тэми до сих пор между жизнью и смертью, а Смитти лежит в гробу, в земле, и больше никогда не улыбнется, не скажет: „Эй, командир, сыграем в карты?“
Я тут уже больше недели, и почти каждый день меня навещает Майкл. Когда он приходит, я делаю вид, что сплю. Лежу, слушаю его дыхание рядом с моей кроватью, но не открываю глаз. Какой я стала трусихой! Он больше не приводил девочек. Я знаю, почему. Они боятся. Они видели меня и поняли, что я изменилась, и теперь боятся, что их жизнь уже никогда не будет прежней. Я накричала на Бетси, когда она задела мою ногу. Я не хотела, но теперь уже ничего не вернешь. Я знаю, что обязана успокоить их, но я не могу. При мысли о них мне хочется плакать.
Может, если бы я могла спать, все было бы в порядке. По крайней мере, лучше. Но мои ночи заполнены кошмарами. Я все время слышу голоса своего экипажа — они меня зовут. Тэми тянет ко мне руки. Это так мучительно, что я боюсь закрывать глаза».
Майкл сидел в мягком кожаном кресле в своем кабинете и смотрел в окно. Унылый октябрьский день. 10:42 утра, девятый день после возвращения жены.
Теперь она должна быть на физиотерапии — учится делать то, что привыкла считать естественным.
Зажужжал интерком.
— Майкл! Вас хочет видеть доктор Корнфлауэр.
— Пригласите его. — Майкл встал.
— Крис! — Майкл попытался сосредоточиться. — Привет. Спасибо, что пришли.
Корнфлауэр вернул выбившуюся седую прядь в растрепанный «конский хвост». Сегодня на нем была белая футболка, замшевый жилет с бахромой, мешковатые брюки с накладными карманами и пластиковые сабо. На плече дорогая курьерская сумка из кожи. Он снял сумку, порылся в ней, извлек оттуда зеленую папку и положил на стол.
— У меня нет никаких сомнений, что у Кита острый посттравматический стресс, и в момент убийства жены он, вероятно, не сознавал, что делает.
— Вы подтвердите это в суде?
Крис сел, закинув ногу на ногу.
— Да.
— В костюме?
Крис улыбнулся:
— Вы будете удивлены моей элегантностью, Майкл.
— Хорошо. Тогда расскажите мне все, что я должен знать.
— Здесь подробный отчет, который вы потом можете изучить, так что я коснусь только главного. Сначала позвольте объяснить, как мы ставим диагноз. Начинаем с вопросов, которые призваны выяснить, не пережил ли пациент событие, связанное с серьезным ранением или смертью. Во время боевых действий событием, способным привести к посттравматическому стрессу, считается следующее: нападение, засада, попадание ракеты или мины, ранение, ответственность за смерть гражданского лица или солдата противника, контакт с тяжело раненными американскими солдатами или их останками. Разумеется, стресс усиливается, если речь идет о смерти или ранении товарища. Как вам известно, подразделению Кита здорово досталось на этой войне. Повстанцы практически непрерывно обстреливали их из минометов и стрелкового оружия. За первый год службы погибли шестьдесят четыре солдата его бригады. Но вы не знаете вот чего: Киту часто поручали собирать части тел погибших солдат. Своих друзей.
— Господи, — прошептал Майкл.
— Думаю, спусковым механизмом послужила поездка на рынок. Толпа и непрерывное движение взвинтили его, и он стал ожидать нападения. Кит начал пить, но это не помогло. Когда к нему приблизился бездомный, Кит отреагировал так, как его учили. Атаковал. Он не помнит, что случилось дома, но я предполагаю, что был еще один спусковой механизм — громкий звук, вспышка света, — который вернул его на войну. В этом истерическом состоянии он действовал автоматически — защищал себя и убил жену.
— Способен ли человек в таком истерическом состоянии мыслить рационально?
— Если вы спрашиваете, может ли у него сформироваться умысел, я отвечаю отрицательно. Более того, как специалист я утверждаю, что конкретно Кит Келлер не мог совершить преднамеренное убийство.
Майкл задумался.
— Он хороший человек, Майкл. Просто пережил такое, с чем его разум не смог справиться. Было бы трагедией добавить пожизненное заключение к тому, что уже случилось с ним и его семьей. Его нужно лечить в стационаре.
Майкл открыл свою папку.
— Вам известно, что Министерство по делам ветеранов выявило у него лишь «легкое тревожное расстройство»? Они не диагностировали посттравматический стресс.
— Министерство по делам ветеранов. — Крис покачал головой. — Не говорите мне о правительстве и его отношении к нашим солдатам. Это преступление. Военные обычно приравнивают посттравматический стресс к слабости или трусости. Но им придется посмотреть правде в глаза, особенно с учетом повторных командировок. Мы должны заставить Министерство по делам ветеранов и правительство обратить внимание на солдат, вернувшихся домой. Мы должны пролить свет на эту язву. Наш случай очень важен, Майкл. Вы можете помочь еще одному травмированному солдату, спасти другие жизни.
— Нам пока не удалось найти ни одного уголовного дела, где основой успешной защиты был посттравматический стресс.
— Значит, это дело будет первым, — улыбнулся Крис.
Майкл кивнул и посмотрел в окно, за которым все еще шел дождь. Пелена из тонких, словно серые шелковые нити, струй скругляла резкие очертания зданий. Как слезы.
Он вдруг понял, что значит для него это дело, почему оно так важно для него.
— Моя жена… — медленно произнес он. — Она там потеряла ногу. Парень из ее экипажа погиб. Лучшая подруга до сих пор в коме. Джолин только что вернулась домой. И она стала другой. Она обожает детей, но была очень сдержанна с ними, а если честно, то раздражалась и злилась. Я хочу ей помочь, но не знаю как.
В кабинете повисла долгая пауза. Майкл чувствовал на себе испытующий взгляд доктора.
— Она пилот военного вертолета, да? — наконец нарушил молчание Крис.
Майкл повернулся к нему.
— Да. А это имеет какое-то особое значение?
Крис улыбнулся:
— До чего же вы штатский человек, Майкл! Это значит, что ваша жена жесткий человек. Сильная женщина, всю жизнь добивавшаяся того, что ей нужно, от системы, которая ей сопротивлялась.
— Да, Джо такая.
— Такой женщине нелегко попросить о помощи.
— Она меня отталкивает.
— Конечно. Армейская привычка — менталитет солдата. Будь сильным, делай все сам, выполни задание. Не позволяйте ей себя оттолкнуть. Вы ей теперь нужны, даже если она этого не осознает. И не пропустите симптомы посттравматического стресса. Ночные кошмары, бессонница, повышенная тревожность, внезапные приступы гнева, депрессии или явного безразличия.
— Спасибо, Крис, — сказал Майкл.
Доктор встал. Они подали друг другу руки.
В дверях Корнфлауэр обернулся.
— Кстати, полиэстер или вельвет?
— Что?
— Мой костюм.
— Я могу…
— «Хьюго Босс», — улыбнулся Крис и вышел из кабинета.
На следующий день Майкл проснулся рано, измученный очередной бессонной ночью. Пошатываясь, выбрался из постели и попытался взбодрить вялое тело при помощи горячего душа, но усталость от этого лишь усилилась. Потом надел костюм, который накануне оставил на спинке стула, — так проще, чем идти в гардеробную и искать свежую одежду. В последние дни его вещи были разбросаны повсюду — висели на стульях, валялись на полу и на скамеечке у изножья кровати.
У спальни Бетси Майкл постучал, приоткрыл дверь и сказал:
— Одевайся, Бетси. Завтрак через десять минут.
Потом закрыл дверь и пошел к Лулу. Комната выглядела, как после взрыва бомбы, начиненной одеждой и игрушками. Наверное, следовало бы заставить дочь собрать вещи, но честно говоря, Майклу проще было навести порядок самому. Он думал об этом каждое утро, но так и не собрался. Слава богу, раз в неделю приходит убираться женщина — иначе они жили бы на помойке.
— Эй, Лулу! — Он наклонился и поцеловал ее в щеку.
Потом взял на руки, отнес в ванну и бесконечно долго ждал, пока она почистит свои крохотные зубки. Закончив, Лулу торжествующе улыбнулась:
— Я большая девочка.
— Что ты хочешь надеть в школу? — спросил Майкл. За прошедшие несколько месяцев он усвоил, что не стоит указывать девочке — даже ростом с клюшку для гольфа, — как ей одеваться, если не хочешь, чтобы тебе устроили сцену.
Лулу вернулась к себе в комнату и остановилась перед грудой одежды, уперев ладошки в бока.
Майкл молча сосчитал до десяти.
Наконец она выбрала розовые брючки с аппликацией в виде ромашек и синюю футболку с картинкой из «Истории игрушек». Зеленые носки придавали ей клоунский вид, но какая разница? Вместе они спустились по лестнице. На кухне Майкл сверился с составленным Джолин меню — еще одна вещь, облегчавшая жизнь. Пока он доставал ингредиенты для гренок, Лулу накрывала на стол. Молчание нарушало только позвякивание столовых приборов.
Майкл наливал себе вторую чашку кофе, когда в кухне появилась Бетси.
— По телевизору опять рассказывают про маму и Тэми.
Майкл ничуть не удивился. В последнюю неделю местные каналы только и говорили, что о раненых женщинах, пилотах вертолета и лучших подругах.
— Садись завтракать, — ответил он.
Пока девочки разделывались с гренками и кофе, Майкл составлял план на день. Работа над делом Келлера была в полном разгаре, и суд уже скоро. Мысли его должны быть заняты стратегией и вопросами свидетелям.
Но думать Майкл мог только о Джолин. Он разочаровал ее. Возможно, они все. После возвращения Джолин Бетси стала угрюмой и замкнутой. Она была уверена, что рана у матери серьезная, возможно, даже опасная для жизни, и еще больше злилась на Джо. Злилась, что та пошла воевать, что ее ранили, что она вернулась домой изменившейся.
В 8:20 обе девочки сели в автобус и отправились в школу. Майкл на пароме добрался до Сиэтла и направился на север города.
Через пятнадцать минут он был у реабилитационного центра. Снял пальто, перебросил его через руку и вошел в здание.
— Мистер Заркадес?
Навстречу ему шел физиотерапевт. Конни, как обычно, был одет в просторный медицинский костюм розового цвета; седые дреды подпрыгивали при каждом шаге, как у инопланетянина в фильме «Чужой».
— Привет, Конни, — поздоровался Майкл. — Как Джолин? Готов поспорить, она не дает вам отлынивать.
— Сомневаюсь.
— Что вы имеете в виду?
— Она встает с постели только в туалет, причем очень не любит этого, потому что ей требуется помощь. Не желает учиться ухаживать за усеченной конечностью. Даже не смотрит на нее. Конечно, такое бывает. Чтобы смириться, может потребоваться не один год. Но она даже не пытается.
— Джолин не пытается? — нахмурился Майкл.
— Она страдает, — сказал Конни. — И не только из-за потерянной ноги. Я все понимаю, но уже прошло десять дней. Ей нужно начинать курс физиотерапии.
Майкл кивнул. Потом повернулся и пошел к палате Джолин по длинному, ярко освещенному коридору.
Она сидела на кровати, безразличным взглядом уставившись в экран телевизора. Ее длинные светлые волосы были всклокочены, они выглядели неопрятно и потемнели у корней. Майкл заметил, какая Джолин худая и бледная. Скулы обострились, губы стали бесцветными и потрескались. Лиловые тени под глазами говорили о бессонных ночах. Он даже не заметил пустое место под одеялом. Майкл смотрел на нее, на свою жену.
Она была напугана, это очевидно. И подавлена.
— Конни говорит, ты не хочешь начинать физиотерапию, — сказал он, закрыв за собой дверь и подходя к кровати.
— Уходи, Майкл.
— Ты не должна сдаваться, Джо.
Она откинула одеяло, открыв забинтованную ногу. Громадную, распухшую.
— Я сдаюсь.
Майкл слышал, как дрожит ее голос, и сердце его пронзила жалость и боль. Он хотел сказать ей об этом, чтобы Джолин поняла, как остро он чувствует ее страдания, но теперь они так отдалились друг от друга. Она даже не станет его слушать.
— Зачем ты здесь?
— Я люблю тебя, Джолин.
— Думаешь, я не вижу жалость в твоих глазах? — спросила она. — Думаешь, я не знаю, что ты пришел сюда из чувства долга? Я стала твоим долгом.
Майкл молча сглотнул. Он заслужил ее гнев и придется терпеть. Есть вещи более важные, чем их развалившийся брак. О них и нужно думать.
Не позволяйте ей оттолкнуть себя.
Корнфлауэр прав. Если Майкл хочет вернуть жену — а он этого хочет, — то должен за нее бороться. И это не будет легкой прогулкой.
— Хватит! — резко сказал он. — Речь не только о тебе. Это наша жизнь. Ты ведешь себя эгоистично.
— Как ты смеешь говорить это мне?
— Нельзя просто лежать и горевать о том, чего не вернешь.
— Ты имеешь в виду отрезанное. Говори прямо, Майкл. Посмотри на это.
— Ты хотела летать. Ты, Джо. Ты хотела воевать, делать то, что ты умеешь. Ты это получила — и вот кто ты теперь.
Джолин побледнела:
— Заткнись!
— Я помню твои рассказы о тренировочных лагерях, о летной школе. О тех случаях, когда мужчины садились в твой «Черный ястреб», видели «конский хвост» у тебя на затылке и заявляли, что не полетят с женщиной. Ты говорила, что заставила их взять свои слова обратно. Говорила, что была сильной.
Джолин швырнула в него синий пластмассовый кувшин, стоявший рядом с кроватью. Он пролетел в нескольких дюймах от его головы и ударился о стену, забрызгав ее водой.
— Убирайся к черту из моей комнаты! У тебя я попрошу помощи в последнюю очередь.
— Джо…
— Убирайся!
— Зачем? Чтобы ты могла снова без помех себя жалеть?
— Ты понятия не имеешь, что я чувствую, Майкл.
— Я хочу, чтобы ты вернулась, Джо. А если тебя это не волнует, подумай о девочках, ты нужна им.
При упоминании о дочерях Джолин обмякла. Он хотел сказать что-то еще, надавить сильнее, но не смог — она была такой потерянной, несчастной.
Майкл вышел из палаты и закрыл за собой дверь.
В коридоре его ждал Конни. Он стоял, прислонившись к стене и скрестив на груди огромные руки.
— Она очень вспыльчива, наш солдат. Как прошло?
— Не хочет меня видеть.
— Разве Джолин может приказывать всем, кто входит к ней? — задумчиво произнес Конни. — Я имею в виду вот что. Женщина не желает вставать с кровати. И ей нужна мотивация, вы согласны?
Майкл посмотрел на физиотерапевта.
— Не думаю, что она будет швырять предметы в детей.
Конни ухмыльнулся:
— Я тоже так не думаю.
В субботу Джолин сидела в кровати, через открытую дверь наблюдая за потоком посетителей с цветами и воздушными шариками в руках, оживленно разговаривающих с родными, которых они пришли навестить.
Она выгнала Конни, затем попыталась читать книгу. Но сразу же забывала только что прочитанное предложение. Наконец сдалась и закрыла глаза.
И в эту же секунду снова оказалась в падающем «Черном ястребе».
Нас сбили. Тэми…
Джолин открыла глаза. Господи, как она устала, устала от боли, от ночных кошмаров, просто устала…
— Привет, Джолин!
Повернувшись, она увидела стоящего в дверях Конни. Хотела сказать, чтобы он убирался к черту, но тут в палате появился Майкл, а с ним девочки. Они шли все вместе — руки Майкла лежали на плечах дочерей. Лулу надела детскую камуфляжную форму, которую Джолин сшила ей в прошлом году; к воротничку были приколоты крошечные крылышки. Волосы девочки напоминали воронье гнездо из спутанных прядей, обрамлявших маленькое личико. Носки у нее были разные.
— Привет, мамочка! — сказала Лулу, широко улыбаясь. Она подошла прямо к кровати, схватилась за металлические перила и потрясла их. — Папа сказал, что мы должны быть храбрыми маленькими солдатами, чтобы помочь тебе выздороветь. Я готова. Видишь? — Она повернулась кругом, демонстрируя наряд.
Майкл похлопал Бетси по плечу и слегка подтолкнул. Она неуверенно шагнула к кровати.
— Привет, мама. — Она не смотрела на Джолин и низко опустила голову, так что волосы упали на лицо.
Джолин увидела в глазах дочери страдание и злость.
— Прости, что накричала на тебя тогда, — тихо произнесла она.
Бетси пожала плечами и отвернулась. Совершенно очевидно: девочка не знала, куда смотреть; но только не на лицо матери, с которого еще не сошли синяки и царапины, и не на то место, где должна быть нога.
— Без разницы, — пробормотала она.
Джолин не знала, что можно сказать еще, да и нужно ли — уже ничего не исправить. В палате повисла тишина. Наконец Майкл решился подать голос:
— Конни сказал, что тебе нужна мотивация, чтобы начать курс физиотерапии. Надеюсь, девочек ты не обидишь. Они понимают, что это будет трудно и страшно, но хотят помочь.
— Я хочу помочь! Как ты помогала, когда нам снились плохие сны, — сказала Лулу, торопясь продемонстрировать свое знакомство с планом действий.
Джолин представляла, что произошло вчера вечером. Майкл позвал девочек и сказал им, что маме больно, мама боится, и они должны ей помочь.
При взгляде на детей у нее перехватило дыхание. Джолин понимала, на что рассчитывал Майкл; он думал, что его жена осталась такой же, как до всего этого. Той женщины больше нет; она была сбита и умерла в пустыне.
Лулу сняла свой рюкзачок и вытащила свое любимое желтое одеяло.
— Вот, мамочка, — серьезно сказала Лулу, подходя к кровати, — можешь взять мое одеялко.
Сердце Джолин разрывалось от боли. На долю секунды она почувствовала любовь, прежде наполнявшую ее до краев. Она взяла потрепанное одеяло, вспомнив, как красиво оно когда-то смотрелось в белой колыбельке Лулу. Ей так хотелось все вернуть — свою прошлую жизнь, способность любить, материнство.
— Спасибо, Люси. Я буду его беречь.
— Но ты мне его вернешь, когда тебе станет лучше, ладно?
— Конечно.
Все выжидающе смотрели на нее.
Давай, Джо. Притворись.
Джолин заставила себя улыбнуться. Она не может подвести своих детей.
— Ладно, Конни. Что я должна делать?
— Вы знаете, Джолин. Будете учиться бинтовать ногу.
Она кивнула, ненавидя себя за тошнотворный страх, обуявший ее.
— Ладно. Но детям не обязательно присутствовать.
— Почему? — спросил Майкл, подходя к кровати.
— Они не должны это видеть. — Джолин бросила на него умоляющий взгляд. Она видела, что ему тоже страшно.
— Это? Ты хочешь сказать, тебя, Джо? — Мы все обсудили. — Он посмотрел на девочек. — Это ты, и мы тебя любим. Мы знаем, что тебе больно. Но мы здесь, с тобой, мы пришли к тебе, потому что больше боимся того, что не можем видеть.
— Как плохие сны и чудовища в шкафу, — сказала Лулу. — Включаешь свет и — бац! Их уже нет, а с тобой все хорошо.
Джолин смотрела на Майкла.
«Пожалуйста», — беззвучно прошептала она.
«Мы остаемся», — так же беззвучно ответил он.
Конни стал у середины кровати, напротив Майкла и девочек, и откинул одеяло. Джолин увидела, что Бетси страдальчески сморщилась и отступила к двери.
Стиснув зубы, Джолин смотрела, как сильные пальцы Конни разматывают эластичный бинт.
— Повязка в форме восьмерки, видите? Точно так же нужно заматывать, причем потуже, чтобы уменьшить отек.
Наконец бинт был снят, и осталась лишь тонкая белая марля.
Левой рукой Джолин ухватила одеяло, собрала его в кулак. Ладонь Майкла накрыла ее руку.
Джолин впервые увидела свою ногу, и к горлу подступила тошнота. Нога была огромной, отекшей, уродливой. На глазах ее выступили слезы, и Джолин с трудом сдерживала себя, чтобы не расплакаться.
— Мне нужно в туалет, — сказала или, скорее, прохрипела Бетси и выскочила из палаты, захлопнув за собой дверь.
— Похожа на футбольный мяч, — задумчиво произнесла Лулу, с любопытством разглядывая ногу матери.
Майкл посмотрел на Джолин и увидел в ее глазах отражение собственных чувств: страх, боль, печаль, жалость.
— Давайте, Джолин, — сказал Конни.
Она судорожно вздохнула, медленно наклонилась и взяла новую марлю, которую Конни положил рядом.
— Осторожно, — предупредил он, направляя ее руку.
Кожа была туго натянутой, отекшей и чувствительной, как будто чужая. К горлу опять подступила тошнота, и Джолин сглотнула, заставив себя продолжить.
«Ради Бетси и Лулу, — мысленно повторяла она. — Веди себя так, как будто это обычное дело, как будто это не больно и не страшно. Снова стань их мамой».
Джолин туго перебинтовала ногу, скрепила повязку зажимами, выпрямилась и рывком вернула на место одеяло. В глазах ее стояли слезы.
— Отличная работа! — сказал Конни. — Практически идеально. — Он посмотрел на Лулу: — Вы с мамой очень храбрые.
— Мы солдаты, — ответила девочка. — Только я не настоящий.
Конни улыбнулся:
— Тогда все понятно. А теперь, юная леди, мне нужно кое-что принести, чтобы твоя мама могла упражняться. Не хочешь мне помочь?
— Можно, папа? — спросила Лулу.
— Конечно.
Когда они ушли, Джолин в изнеможении откинулась на подушки.
— Как ты? — спросил Майкл, наклоняясь к ней.
У нее не было сил сопротивляться. Она чувствовала себя такой слабой и беззащитной, что когда их взгляды встретились, Джолин на секунду вообразила, что видит в глазах Майкла любовь. Это испугало ее. Она давно, много лет назад, отдала ему свое сердце, а он его разбил. Теперь, когда ее тело искалечено, она не позволит нанести себе еще одну рану.
— Зачем ты вообще здесь, Майкл? Ты же знаешь, что между нами все кончено.
— Нет.
Джолин снова попыталась сесть, злясь, что такое простое движение стоило ей огромных усилий — она едва не потеряла равновесие и задохнулась. Потом отбросила одеяло.
— Ты этого хочешь?
— Да.
— Не лги мне, Майкл.
— Я не лгу. Я многое понял, пока тебя не было, Джолин. О тебе, обо мне, о нас. Я был идиотом, когда говорил, что не люблю тебя. Разве я могу тебя не любить?
Ей хотелось, чтобы это было правдой, так хотелось, что голова шла кругом. Но теперь она калека, а Майкл всегда отличался обостренным чувством долга. В этом они похожи. Майкл не позволит себе бросить раненую жену, как бы ему этого ни хотелось.
— Мы вернулись, мамочка. — Лулу вошла в палату вместе с Конни. — А Конни говорит, что мы будем играть в мяч.
Джолин устало вздохнула. «Правда? Одной рукой? А тебе не придется его все время подбирать?» — хотела ответить она, но сдержалась. Молчание теперь воспринималось как победа. Джолин заставила себя улыбнуться.
— Ладно, Лулу. Я люблю играть в мяч, ты же знаешь. Давай.
Майкл стоял у постели Джолин. После физиотерапии она почти мгновенно уснула. Неудивительно, наверное, совсем обессилела. Сегодня она была женщиной, которая пилотирует вертолет. Бойцом.
Он смотрел на ее лицо, все в струпьях и синяках. Всегда, с той минуты, когда Джолин в первый раз вошла к нему в кабинет, он видел в ней энергичную, сильную, несгибаемую женщину.
Теперь она была беззащитной, нуждалась в нем, возможно, впервые в жизни. Майкл удивлялся, что это так важно для него, удивлялся своему желанию быть здесь ради нее.
— Неужели я тебя потерял, Джо? — прошептал он, ласково погладив ее по щеке.
Услышав в коридоре звонкий голос Лулу, он повернулся, слишком поздно сообразив, что в его глазах стоят слезы.
— Смотри, папа, у нас мороженое, — сообщила Лулу.
Через силу улыбнувшись, Майкл снова повернулся к жене, коснулся губами ее щеки и замер на секунду.
Потом выпрямился, вышел из палаты и повел девочек к машине. Весь путь домой — долгое ожидание парома и переправа — Лулу болтала без остановки, требовала себе такое же кресло, как у мамы.
Когда они свернули на прибрежную дорогу, Лулу запела и принялась хлопать в ладоши, а потом стала представлять, что играет в «ладушки-оладушки» с матерью.
— Помоги мне, Бетси. Давай как мама: «Ладушки, ладушки, мы печем оладушки…»
— У нее теперь одна здоровая рука, — буркнула Бетси. — Как она будет играть с тобой в «ладушки»?
Лулу вскрикнула:
— Это правда, папа? Скажи ей, чтобы она заткнулась. Маме снимут гипс, и она опять будет здорова, правда?
Майкл заехал в гараж и поставил машину рядом с внедорожником Джолин.
— Не ссорьтесь, девочки!
Лулу захныкала.
Бетси выскочила из машины и опрометью бросилась прочь из гаража.
— Замечательно!
Майкл отстегнул Лулу от кресла и взял на руки. В доме она тут же соскользнула на пол и помчалась наверх — подразнить сестру.
Майкл прошел на кухню, налил себе выпить и долго стоял у окна, собираясь с духом. Потом допил виски, поставил стакан и поднялся наверх.
— Бетси, это папа, — сказал он, постучав в дверь. — Можно войти?
Пауза была слишком долгой.
— Без разницы, — наконец послышался голос Бетси.
Как он ненавидел это выражение!
Бетси стояла у окна, спиной к двери, неловкими движениями переставляя пластмассовых лошадок. Майкл без всякого доктора Корнфлауэра знал: это отчаянная попытка извлечь порядок из хаоса.
— Ей очень плохо, Бетси.
Девочка замерла. Ее рука зависла над черно-белым скакуном, пальцы дрожали.
— Она стала другая.
Майкл подошел к дочери, взял за руку, усадил на кровать и сел рядом.
— Бояться — это естественно.
— Но это ее вина. Она пошла в армию…
— Бетси, милая…
— Папа Сиерры говорит, что мама сама виновата. Он говорит, что женщины не должна летать на вертолетах во время войны. Если бы она не летала, ничего бы не случилось. Я ей говорила, что никогда ее не прощу… и я не могу.
Майкл вздохнул.
— Папа Сиерры — болван, который ни черта в этом не смыслит. Можешь ему так передать.
— Мне страшно, папа.
— Да. — Майкл обнял дочь за плечи. — Мне тоже.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась Лулу, она явно злилась.
— Вот вы где! Прячетесь от меня?
Бетси всхлипнула и отвернулась.
— Прости, что обидела тебя, Лулу.
Лулу широко улыбнулась, демонстрируя крошечные зубы и нежно-розовые десны.
— Знаю, глупая. А теперь мы можем поиграть в «ладушки-оладушки»?
Вчера Джолин тренировалась усерднее, чем когда-либо в жизни, как в лагере подготовки рейнджеров. Но ради чего? Чтобы сидеть на стуле, вытягивать то, что осталось от ноги и держать резиновый мячик непослушными пальцами.
Теперь она лежала в кровати, измученная и разбитая, не в силах дотянуться до трапеции, чтобы сесть. Жалкое зрелище! Она позвонила в немецкий госпиталь Карлу, но тот не отвечал. Тогда Джолин оставила сообщение и отключила телефон.
Тэми, девочка, где ты, как ты? Почему мы не разгребаем это дерьмо вместе?
В дверь постучали. Джолин точно знала, кто это. Конни, мучитель с дредами. Она не открыла глаза.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |