Старик сидел на мягкой почве, поросшей густой и сочной травой, проводил рукой по прохладной утренней росе и голодным взглядом всматривался в кипящий котелок, а с другой стороны от костра похлебку

Старик сидел на мягкой почве, поросшей густой и сочной травой, проводил рукой по прохладной утренней росе и голодным взглядом всматривался в кипящий котелок, а с другой стороны от костра похлебку помешивал молодой кучерявый парень, явно не довольный своей поварской обязанностью. Над ними шуршали листья цветущей зелёной ивы, к стволу которой были прислонены две короткие пики и привязана лениво двигающая челюстью лошадь. Солнце, совсем недавно вышедшее из-за горного горизонта, красило окружающие их цветочную поляну древесные еловые верхушки в золотисто-зелёные цвета, а лужи, лежащие на проходящей неподалёку дороге, неустанно сверкали жидким серебром, на которое невозможно посмотреть без боли, от чего дорога, проходящая рядом с ними, была похожа на царский выходной ковёр с изумрудовыми вкраплениями между узором.

- Эх, - Сказал откидываясь на спину старик – Вот ради таких моментов и стоит терпеть все несправедливости этого жестокого мира, мою юный друг: свежий аромат начинающегося дня, весенние симфонии полевых кузнечиков, лазурный небесный купол над головой, почти доваренная кроличья похлёбка – что ещё может желать странник большой дороги?

- Может, нескучная компания? – угрюмо ответил кучерявый.

- Брось, Олфин, зачем тебе якшаться с этими лесным зверьём, в них нет никакой гордой доблести, какая была в наёмниках времён Северной компании или дней бунта Грифонов, эти ребята, с которыми мы по твоей милости уже больше месяца по лесам скребёмся, доблестью считают сбежать с поля боя, если полученные деньги, по их мнению, не оправдывают риска, а настоящему наёмнику всё равно, сколько заплатили и доплатят! Его главная ценность – его репутация, а жалкого труса удача не станет долго опекать. Здесь ты ничему не научишься, никаких денег мы не получим, а вот жизнь потерять – это они нам устроят.

- Коль ты такой умный, чего сам-то за мною увязался? Не припомню, чтобы я тебя просил докучать мне своей болтовней и выставлять посмешищем перед боевыми товарищами, из-за твоего языка мы даже теперь вынуждены «стеречь тыл», хотя ничего страшнее крыс в две ладони здесь появиться не может.

- Перед товарищами? Не говори ерунды, эти варвары ни во что не ставят вольнонаёмных! Ты думаешь, они ради увеличения копий набрали столько народу и записали их в авангард? Да им просто нужно мясо в случае, если дела пойдут не по гладкой, и им станет охота слинять. А если бы я не вызвался дорогу стеречь, то мы бы сейчас носили им блюда и чистили подковы их коням – им плевать на человеческое достоинство, как бы ты ими не восхищался!

- не нравятся они тебе, так один бы и вызвался, чего меня-то в свои дела вплетать, или вообще бы проваливал, тебя никто не держит. Боже, и чего ты ко мне привязался? Думаешь, твоя старческая мудрость может что-то изменить? Тебе-то самому помогла твоя мудрость, а? Заявился ко мне домой, выступаешь, что ты, мол, мой отец и теперь учишь жить?! Учти, я тогда тебя не прогнал со двора и сейчас палкой не избил, только потому, что мать на смертном одре просили, но если ты в следующий раз выкинешь что-нибудь, схожее с этим дежурством, я забуду об этом и заколю тебя ко всем чертям.

- Не заколешь, не такой ты человек, поэтому тебе и банда эта не нужна.

- Ты не можешь знать, какой я человек, ты бросил мою мать, когда я ещё не родился, сбежал за море, к шлюхам и вину, а теперь учишь меня, какими доблестными вы тогда были.

Олфин снял котелок с огня и, подхватив копьё, пошёл к лошади.

- Время докладывать, разлей суп по мискам. – прыгнул на седло и помчался в сторону леса.

Старик исполнил его веление, переплёл пальцы в замок и стал неморгая смотреть на них. Он явно был уставший после долгого пути, и отношения с его сыном так же оставили свой отпечаток на его лице – худое, морщинистое и бледное, волосы были полностью поседевшими, но частыми, как у мальчишки, а движении рук быстрыми и плавными, словно и не было за его плечами годов изнашивающих походов и неспокойных плаваний вдоль Косого моря.

- Привет, старина, - внезапно раздался высоко над ним сильный мужской голос – не помешаем своим присутствием и разговором?

Старик мысленно проклял себя за свою невнимательность, но успокоился, когда определил по виду, что путники безобидны. Это были два всадника на добрых ухоженных конях. Первый, тот, что начал разговор, был старше на вид и габариты имел несравненно большие, чем его спутник. Он был широкоплеч, высок и длиннорук, на нём был тёплый плащ с широким капюшоном, прикрывающим нижнюю челюсть, но был виден выходящий от туда шрам, оканчивающийся около носа так харизматично, что было не возможно не заинтересоваться, от куда он начинается. По бокам его коня висели две широкие кожаные торбы, из одной выглядывали толстые наконечники метательных копий, с другой стороны была привязана тонкая недлинная пика с зубчатым наконечником, а на боку его висел странный прямой меч, тонкий, как шпага, но с длинной и массивной рукоятью. Второй всадник был куда моложе своего светловолосого спутника, одет он был в свободную дорожную одежду, а его лошадь так же везла нелегкую ношу. Сразу же бросилось в глаза ружье, уложенное его в седельный чехол – у него было два вертикальных дула, одно больше другого, и спусковой механизм был необычной. Старик не поверил, что он сможет из такого стрелять.

- Да пожалуйста, коль не шутите, - ответил старик – моего товарища что-то давно не видно, так что пожалуй можно и без него начать.

- Океан Герениль и мой спутник Лоуренс Преоренан, к вашим услугам. – представился, привязывая поводья к иве всё тот же рослый. – приносим свои извинения, если гостеприимство ваше - дитя этикета, и мы досаждаем вам своим присутствием.

- Господь с вами, какой этикет, я этого слова уже лет десять не слышал! – рассмеялся польщенный таким бережливым обхождением старик – Колгрим Вернен, к вашим, устраивайтесь и отведайте похлёбку, которую сготовил мой сын.

Путники сели и без лишних слов преступили к еде, воспользовавшись своей посудой.

- Позвольте, замечательный суп. – подал тихий голос до этого молчавший Лоуренс.

- Мой сын готовит, как его мать, хоть я и не ел её еду уже 20 лет, однако воспоминания о об этом вкусе всегда согревали меня во время голода, жалко, что не сытели… - отпустил неловкий каламбур Колгрим и с надеждой взглянул на собеседников. Лоуренс рассмеялся.

- А где ваш сын? – спросил Океан.

- Господа, верно должны узнать, что я и мой сын, мы вольные солдаты наёмного отряда Кентавров, пришедшие в эти земли по звону золота, обещанного местным графом за убийство засевшего в лесу колдуна, а мы с сыном были поставлены, как дорожный дозор следить, чтобы никто близко к замку и к лесу не подъезжал. Сам я совсем не против вашего присутствия, но сын мой, который вскоре должен бы вернуться, очень нетерпелив и исполнителен, поэтому…

- Не беспокойтесь, Колгрим, - ответил Океан – Я понял ваше положение, и мы удалимся сразу же, как справимся с похлёбкой.

- О, вы можете не торопиться! – испугался старик, что обидел своих собеседников – Сына моего долго нет, возможно, ему поручили ещё какое-то дело, и у нас много времени для доброго разговора.

Сначала говорили о самых посторонних вещах, которыми обычно обмениваются путники: смена погоды, холодная зима, нещадные налоги и так далее. Говорил только Океан, Лоуренс же дул на без того остывший суп. Колгрим очень обрадовался появлению разговорчивых гостей и без промедления отвечал на все их вопросы, не заметив, как Океан постепенно перешёл на тему, которую не должен бы обсуждать с незнакомцем часовой.

- По дороге, мы ещё несколько костров встречали, и в вдоль леса что-то птицы неспокойно летают, … знаете, я с моим товарищем, мы выходцы из Белогородской академии искусств, и, заслышав о происходящих здесь странностях, мы немедля решили увидеть всё происходящее своими глазами в надежде отыскать материал, сумевший бы нас вдохновить на большое произведение.

- О, вы барды! Как вовремя, в такой-то прелестный день! – воскликнул старик, позабыв о количестве их оружия.

- Нет-нет, мы всего лишь живописцы, но нуждаемся в той же музе, что и поэты.

- Как жаль, я так давно не слышал хороших песен…

-Понимаете, Колгрим – продолжил Океан - в народе ходят всякие слухи о произошедшем здесь, а по ним мало может художник сотворить, поэтому нам нужен рассказ непосредственного от очевидца событий, который смог бы донести правду до людей и развеять их страхи, нагнанные невежеством.

- Это благородная цель, маэстро Океан – сжал губы наивный Колгрим – но боюсь я осведомлён в произошедшем не больше вашего. Хотя, если подумать, то да, командир рассказывал по пути сюда своему соратнику всю доступную ему правду, а я случайно услышал, но и он не ручался, что это истинна.

- Уверен, пересказав их разговор, вы бы сильно помогли искусству. – сказал Океан, а лицо, молчащего Лоуренса дёрнулось, но старик ничего не заметил и вдохновенно заговорил:

- Что ж, всего я не припомню, но там получилась такая ситуация, что господин Гернон де Форко, хозяин этого леса, всех сёл в нём и замка, чью башню можно увидеть, поднявшись на холм, в своё время очень хорошо разбогател на сдачу леса под охотничьи увеселения дворян и прочих власть имущих особ. Эти угодья стали настолько известны размерами и количеством обитающей здесь дичи, что охотники съезжались от столицы нашей, Белограда, и до самых Азарнайских пустынных полей, где кожа у людей черна, словно уголь. Но на беду богато графа, жили в его лесу люди, так и не признавшие верховенство Единого бога, и тайно творившие тёмные ритуалы, соблазняя духов и демонов на расправу. И вот, в день, кода граф устроил большую травлю кабанов, куда кстати приехал сам кардинал Лестенр, могучий колдун этих земель совершил чёрное таинство и разорвал сковывающие лесных демонов оковы, наложенные церковью нашей единовластной, так что граф и немногие гости еле от туда ноги унесли, и позже в ужасе поведали людям о кошмарах, напавших на них, но сильнее всего они бледнели, и тряслись, и в ужасе произнося одно лишь имя: «Нроггорн»…- он сделал эффектную паузу и медленно перевёл взгляд с Океана на Лоуренса. Первый продолжал беспристрастно его слушать, второй же явно услышал для себя что-то новое и любознательно придвинулся вперёд. Удовлетворившись произведённым впечатлением, Колгрим продолжил:

Быть может вся эта ситуация давно была бы решена отважными рыцарями, бывшими тогда в гостях у графа, но ситуация оказалась куда сложнее6 помимо того, что нечисть заполонила весь лес и к колдуну просто так не подступиться, так он ещё и захватил в заложники дочку графа, Хенерель, …….. Граф попытался, чтобы слухи о произошедшем не были достоверными и широко известными, будь это у всех на слуху и прознай об этом с столице, граф бы лишился своего дела, поэтому он тайно набирал наёмников, для взятия леса штурмом – убить чудовишь и колдуна и освободить его дочь. Разумеется, охотников нашлось очень много, за убийство колдуна или этого Нроггорна и за спасение его дочери храбрец получит тысячу золотых драконов! Откликнулись очень многие отряды, оцепили весь лес, там где не ходят монстры, притащили кучу пороха и наняли большое количество добровольцев, позарившихся на лёгкое золото. И вот теперь вроде как, уже всё готово, осталось дождаться команды графа, который командует всеми со своего замка, а там будь что будет.

- И когда же они собираются…

- Как же так получилось – перебил собиравшегося вновь заговорить Океана Лоуренс – что и отец и сын попали в посылки к наёмникам?

- Да, посылки, вы правильно выразились, молодой человек! О, моему бы сыну такой же ясный ум, как у вас, но что ж, за грехи отцов всегда отвечают дети. Я родился в маленьком рыбаком городке на севере Мрон-Сионы, и с самых юных лет голова моя была забита бравыми походами и воинской славой, и я, как и многие мои сверстники, убежал в Верхогорию, годе наёмники набирали людей на предстоящую Северную компанию. Но, по стечению политических обстоятельств, компания была отложена, и я женился на матери Олфина в деревне на окраине болота. Там проходит один из притоков Беглянки, и рыбак в деревне профессией была востребованной, так что я, потомственный лодочник, быстро завоевал к себе расположение сельчан и отца моей Кениль, а так как сыновей ему бог не послал, по его смерти мне досталось всё его незамысловатое хозяйство. Кениль начала носить в себе Олфина, все были сыты и одеты, а меня счастливее никого на свете не было…

Океан стрельнул в Лоуренса глазами, но тот не обратил внимания и продолжал слушать старика.

Но на седьмой месяц беременности моей малышки, пришли жнецы по мою голову. Я заключил контракт, что стану служить на Косом море до окончания всей Северной компании, но после её отмены я думал, что и контракт должен быть не действительным, но на верху решили, что это не так, и мне предложили либо принять золото и идти на север или ковать ноги и тоже идти на север – само собой я выбрал первое. Оставил все деньги и ушёл… на 17 лет.

- Как же так? – воскликнул Лоуренс – Ведь компания не могла длиться так долго, после выхода верхогорских войск на земли Кореага прошло 4 лета, и война окончилась.

- Да, нашими стараниями война окончилась скоро и удачно, но… мне стыдно признаваться, но я не возвращался домой по иным причинам, нежели меня захватили в плен или держали в рабстве. Я завёл множество знакомств в портах и команда меня уважала… в общем, мы стали возить контрабанду Трагинского мха и делали прочие нехорошие дела.

- Вы стали пиратом? – искренне удивился Лоуренс, а Океан усмехнулся, глядя на его удивлённый вид.

- Да, и весьма успешным. Все наркотики шедшие из северных портов в Альвенград и Беловершие должны были пройти через наши пещерные порты в скалах, а тут уж не до семейных чувств… я творил ужасные вещи, господа, на столько ужасные, что я уже и не имёю надежду на прощение на той Стороне, а всякий раз глядя в отражение на воде, я вижу за своей спиной лица всех тех людей, которым я натворил так много зла. Там есть и моя любовница, которую я задушил в опьянении от наркотика, и мой корабельный товарищ, которого я бросил на верную смерть во время жаркой погони, и лица семейств, чьих детей я сгубил своим товаром. Я, друзья мои, величайшее ничтожество, которое носил этот мир и не заслуживаю прощения. По мне так лучше я буду гореть в адовом огне, чем осмелюсь взглянуть в глаза всех этих людей не через отражение…, но мой сын, ведь он – не я! Когда я вернулся домой, попавший в большую переделку и понявший своё ничтожество, то оказалось, что жена моя давно уже не в себе, приток десять лет назад осушили ради глины и золота, и в деревне народ поперемёр или поразъехался, осталось лишь пара семей, да Олфин с матерью. – на глазах старика проступили слёзы – О, какими глазами он посмотрел на меня, когда я сказал, что я его отец! Я был готов сейчас же раскроить себе череп от этого взгляда – сколько было в нём холодного презрения! Я думал, он сейчас же накинется на меня с сетью, которую он очищал от мусора, и, клянусь Господом, я впервые за много лет почувствовал успокоение от мысли о своей скорой смерти, но он лишь сказал: «Понятно. У меня нет денег, а ты мог бы посидеть с матерью до её смерти».

Колгрим прервал рассказ на полуслове, у него запрыгал подбородок и стали блестеть глаза. Океан всё это время внимательно слушал его, смотря посторонним взглядом, Лоуренс же буквально с каждым его словом становился всё бледнее, а когда старику ударил по горлу ком, из его глаза потекла солёная струя, и он схватил его за руку.

- Господь свидетель, какие же муки выпали на вашу долю!

- Спасибо, молодой человек. Позже, после смерти Кениль, оказалось, что Олфин хочет жениться на дочери богатого фермера, но тот не выдаст её за него, пока Олфин не заработает денег, и тогда, он ушёл в вольные наёмники к Кентаврам, а я за ним увязался, пытаюсь его переубедить, что б он честным трудом заработал, не бросал свою жизнь на кон – даже если и выиграешь в одной игре, от азарта, не сумев себя сдержать, проиграешь в сотни раз больше, но он меня не слушает:«Тебе я смотрю твоя мудрость очень помогла!», говорит.

- Не беспокойтесь, Колгрим – сказал Лоуренс – Судя по всему ваш сын добросовестен и благоразумен, уверен он не станет водиться с наёмниками, когда увидит, что прячется за историями об их доблести.

- А вон кажется и он – поднял голову Океан – пожалуй нам пора уходить, дабы не вызвать в ваших отношениях ещё больший разлад.

- Нам пора – подтвердил Лоуренс.

- Да я… забыл ваши имена господа. – сконфузился Колгрим.

- Не так уж они и важны – улыбнулся Океан.

- я Лоуренс, а мой спутник Океан – сказал Лоуренс

-Лоуренс и Океан, если моё слово перед богом ещё будет что-то значить, я обязательно расскажу ему о вашей доброте к жалкому грешнику. Прощайте!

Лес Нроггорна.

- Проклятье, Эл, и надо было тебе расспрашивать старика обо всей этой чуши!

- Считай, это месть за то, что ты не называешь меня полным именем.

- Его слишком долго произносить, во время боя это может оказаться столь же раковым промедлением, сколь мы позволили себе с этим кающимся пиратом.

После того, как смотрящий им в след старик скрылся за поворотом, Океан резко повернул лошадь и направился в сторону леса.

- Быть может, мы опоздали…

- Так значит, здесь вправду есть колдун, и это не просто теневая бандитская стычка? – Кричал еле поспевавший за ним Лоуренс.

- Не знаю по поводу колдуна, но то, что в лесу прорвался ноктюрн, я понял ещё на рассвете. Ты разве не видел, как солнечные лучи огибали лесные кромки?

- Это визуальная иллюзия из-за высокой влажности.

- Была бы это одна примета, я бы вообще не стал поворачивать на эту дорогу.

- Ладно, пока что твоё чутьё не подводило.

- Ещё бы.

Они успокоили конскую рысь, перешли на спокойный шаг и нырнули в густую тень высокого леса.

- Видал, как потемнело и похолодело?

- Это же хвойный лес, тут всегда так. – тихо ответил Лоуренс – А вот наёмников что-то не видно и не слышно.

- Очевидно, у них есть неглупый человек, разбирающийся в таких вещах, возможно маг. Если верить словам старика, и у них и вправду всё готово для атаки, значит, они дожидаются сумерек или рассвета следующего дня – лучшее время для атаки по духам, по мнению дилетантов.

- А ты уверен, что у них дилетант?

- Или их несколько, что не улучшает качество операции. Я много таких повидал, и все они передо мной были, как дети малые.

- Ты бы мог школу или гильдию открыть.

- Ха, не смеши, людей можно заставить заметить до того всегда маячащую перед их глазами бездну, но распознать себя в отражении её глаз не возможно посредством обучения.… Стой-ка.

Кони остановились.

- Что такое?

- Птицы замолчали - он слез с коня и стал озираться по сторонам. Лоуренс тоже стал спускаться. – Не слезай и притихни.

Два раза Лоуренсу повторять было не надо, и установилась плотная как вата тишина, которую даже кони не осмелились нарушить фырканьем и топотом копыт. Океан отошёл на двадцать шагов от него и стал, не шевелясь, вслушиваться в лес. Лоуренс начал чувствовать себя очень не уютно, ему несколько раз послышалось, как его зовут по имени и он три раза перекрестился, а его острый глаз уловил ели заметные движения игольчатой листвы, слишком синхронные, что бы можно было предположить, что их качнул ветер, которым здесь и не пахло. Внезапно Лоуренс вздрогнул от сильного треска и шуршания веток прямо над головой Океана. Он уже схватился за пищаль и потянулся за порохом, но Океан слегка приподнял руку, что по их договорённости означало бездействие. Треск достиг нижних веток, и под ноги Океану что-то упало, он поднял это, осмотрелся кругом, бросил и с громким топотом пошёл к Лоуренсу, а тот испугался, что в этот момент на них должны напасть, но Океан был спокоен.

- Сокол с разорванной грудью – сказал он и стал снимать с седла сумки. – Всё ещё хуже, чем я думал вначале.

- Мне заряжаться?

- Да. Железом в оба ствола и прихвати копьё с моего седла. – Океан повесил на коня плащ, раскрыл сумку и стал навешивать на себя её содержимое: ремни с набитыми карманами, связки с метательными ножами, на спину он погрузил колчан с дротиками, спрятал за голенище звездой сверкающее лезвие, на боку закрепил сумку с медикаментами и прочими жидкостями, в лучшую или худшую сторону влияющие на метаболизм, на последок он натянул на левую руку плотную перчатку иссиня-черного цвета, какие надевают молодые вельможи на дуэль, а правой проверил надёжность крепежа на своей странной шпаге. Лоуренс так же производил операции, способные вызвать впечатление даже у закаленного в боях вояки. Он спрыгнул с седла и, и, опершись на дерево, начал работать со своим ружьём: очистил щёткой дула, перепроверил и смазал все крючки и рычаги, убедился, что кремневый замок создаёт достаточную искру, взвёл несколько механизмов, назначение которых далеко от понимания обычного стрелка, и на последок он распределил по карманам широкого ремня селитру и ядра нескольких видов: свинцовые, железные, серебряные и несколько золотых.

- Если железом, то выходит в лесу не такие уж и опасные духи, так ведь? Тогда почему ты сказал, что всё ещё хуже, чем ты предполагал?

- Все эти горе-охотники на демонов, - ответил Океан, проверяя легкость выхода дротиков из колчана, - потому были и остаются дилетантами, что все свои знания они получают из старых книжек, сочинёнными во времена магических орденов, а там-то как раз и не сказано, что ноктюрн – настолько безумная собачья херь, что любая запись о нём становится абсолютно недействительной ещё до того, как была создана. Конечно, основные физические характеристики ноктюрна остаются неизменными, но не стоит забывать, что он есть совокупность всего опыта бессмертных созданий, видевших начало творения этого мира, а может и сами его творившие, и подходить к ним, придерживаясь канонов ветхих фолиантов примерно то же самое, что идти навстречу к пропасти и ожидать, что ты запаришь по воздуху до другой стороны.

- Однако же ты всегда знаешь заранее, как стоит поступить, имея с ним дело.

- Не хочу тебя расстраивать, Эл, но ты никогда не сможешь меня понять или самому вникнуть в сущность ноктюрна, ты для этого слишком человечный, так что тебе достаточно продолжать исполнять мои команды – быстро и не спрашивая об их смысле.

- Ты так и не сказал, почему железо, а не серебро.

- Сказал, но потому ты и скульптор, а не музыкант, что не способен правильно слышать. Оставляй все припасы здесь и садись на коня, мы будем очень быстро скакать.

- Через лес? Куда?

- Этот сокол стал предупреждением, что здесь проходит граница, а разорванная грудь явно не говорит, что нам тут рады, чего же ты спрашиваешь? В ноктюрн, куда же ещё?

- Это я понял, но ты разве знаешь какое-то направление? Куда? Что мы должны найти?

- Человека, который разорвал оковы. Видимо его здесь и величают, как колдуна, но колдун на такое не способен, лесные цепи порвал человек, понятия не имеющий о ворожбе. Давай, вежи коням глаза.

- Что?

- Давай, давай – Океан рассмеялся, глядя на удивлённые лицо Лоуренса – обожаю, когда ты корчишь такие мины, ты похожи на нечаянно насравшего карапуза. Вяжи - звериный страх лучше моего рассеянного взгляда покажет, где здесь укрытие, а я так думаю, что там же мы отыщем и нашего колдуна.

Конские морды были обмотаны, и хвосты их уже нервно вздрагивали от непонимания происходящего.

- Это безумие, они моментально споткнутся или врежутся в дерево! – говорил Лоуренс, взбираясь в седло.

- Готовь своё ружьё, быть может, придётся проверить, так ли ты хорошо стреляешь из седла, как с колена! – глаза Океана сияли безумным огнём, его кожа стала бледной, точно дворянская праздничная скатерть, и весь он сейчас напоминал умалишенного – Вперёд, покажем этой бездне, что наши дыры ничуть не светлее!

Он изо всех сил хлестнул коня, тот заржал, точно его ударили ножом, и, вырвавшись ядром из пушки, поскакал в толщу тенистого леса, растоптав трупик погибшего сокола.

- … и водой, что из глаз моих течёт, не брезгуй, то упокоение твоё… - шептал Лоуренс любимый стих из Писания и по примеру своего товарища рванул поводья.

Конь неистово завизжал и рванулся с места. В глазах Лоуренса стояла единая смытая картина мелькающих во всех направлениях стволов и веток деревьев. Конь издавал странные звуки, кошмарно напоминающие стоны избитого на улице человека, жалобно пытающегося позвать на помощь, но при этом он, несясь на скорости, которую и в открытом поле достигнуть тяжело, огибал деревья и перепрыгивал через булыжники под ногами, держась примерно того же направления, что и конь Океана. Лоуренс был в абсолютном исступление, он чувствовал себя ещё более незрячим, чем его конь, но он не мог оторвать глаз от проносящегося мимо однообразного и при этом никогда не повторяющегося пейзажа. Они скакали уже довольно долго, и внезапно Лоуренс с ужасом заметил под копытами своего коня того самого сокола и вспомнил, что видел его ещё два раза.

- Океан! Что это? Мы скачем по кругу!

- О чём ты? – донёсся голос, как будто Океан прошептал это на ухо - Лоуренс отчётливо услышал то шипение, которое бывает во время тихого разговора - и одновременно голос отдавался широким эхом, яростным криком пещерного великана или дракона в скалистых горах – Наша дикая скачка началась, и тебе пора забыть о направлении! Давай, разве ты не видишь – от нас все в восторге, мы короли их сердец, Эл!

Лоуренс услышал всеобъемлющий крик многотысячной толпы и восторженный визг молодых девушек, каждая из которых хотела прикоснуться хотя бы к краюшку его одежды. Он поднял голову и увидел мириады хлопающих ладош, цветы, окутывающие его голову малиновым цветом. Он вытянул руку, чтобы взять поданную ему беленькой ручной розу, но внезапно алый лепесток обжог его дикой болью. Радостные лица растворились, их руки ссохлись, позеленели и яростно попытались вцепиться в его глаза. Лоуренс почувствовал, как кожа на лице стала сползать, точно нагретый воск, но он не успел закричать - его конь издал отчаянный клич и резко повернул направо на широкое поле покрытое снегом. Он стал мчаться навстречу северному бурану, туда от куда выходили из каменных верфей змееголовые многомачтовые ладьи, своими бортами способные раскалывать многовековой лёд северный морей, нагруженные истерзанными рабами и наркотиками. Его окружило великое множество подобных ему всадников, и редко кто из них был одет, как подобает в этой холодной стране. Ревела снежная метель, пронзительно свистели ярда навесных мортир, часто падающие прямо на головы своей же конницы – Лоуренс увидел, как одна упала сверху на голову скачущего неподалёку юнца и обагрила кровью заснеженные бороды его товарищей. Все орали и выкрикивали невнятные слова, в основном чьи-то имена, тщетно стараясь заглушить в себе страх неминуемой гибели, которая сплошной чёрной рогатой стеной выпустила вперёд стальные копям, подняла изрезанные в сотнях битвах деревянные щиты и красные знамёна, с нанизанными на них головами женщин и мужчин и весело стучала топорами и сапогами в так незамысловатой песне с одним лишь словом на гортанном, грубом языке – «Смерть!».

- Далеко ушли, Эл! – внезапно раздался голос скачущего рядом Океана, успевшего вновь нацепись на себя меховой плащ (Лоуренс ещё как-то удивлялся, зачем он купил такой тёплый не по сезону) – Я в такое уже попадал! Закрывай глаза и резко рви поводья назад, иначе будешь сушиться на пиках северян!

Океан так и поступил и исчез в рядах занявших его место конников, не проврав из строй. От груди коня Лоуренса до восставленного в его сторону наконечника, покрытого закоптившейся слизью, оставалось несколько метров, и Лоуренс резко, не тормозя, повернул коня. Ему показалось, что он увидел искажённое гневом молодое лицо Колгрима.

Он вновь очутился в лесу, От такого резкого торможения конь должен был упасть, похоронив под собой Лоуренса, но он продолжал бежать с завязанными глазами как ни в чём не бывало. С его гривы слетали остатки снега, а Лоуренс трясся от холода, прижимаясь к его шее. Краем глаза он увидел воткнутые в землю поржавевшие мечи с надетыми на них измятыми шлемами – братская могила для тех, чьи родичи так и не взглянули в глаза своих сыновей и любимых.

- Так их, Эл, мы здесь боги, а не они! – Весело кричал Океан, каким-то образом, оказавшийся позади него. Лоуренса это рассмешило и на его бессмысленный смех откликнулся весь лес в громыхание радостной свадьбы, беззаботной ярмарки, галерейных овациях в честь появления на свет его нового шедевра. Он давно уже потерял ход времени, слыша то своё, то чужие имена. Он заметил, как из закрытых чёрной тканью глаз его коня бежали человеческие слёзы, а сам он молил прекратить его муку, но Лоуренс не сбавлял хода. В промежутках между деревьями и в сырых оврагах он стал видеть обрывки своей жизни: холодные рудники, ограды монастыря, не спящие улицы, родная мастерская, светские вечера - каждый из которых звал его остаться с ним, вечно жить одним моментом, как и подобает человеческому сердцу, только ещё лучше – не надо умирать. Были здесь и совершенно не ясные Лоуренсу картины: безжалостные порки по отсохшему заду, грязь сырого развратного кабака, железная клетка с обвешанным связками ушёй, пальце и зубов уродливы карликом и крики пьяной толпы – это Океан стал обгонять его на своём загнанном в мыло вороном.

- Ха-ха-ха! – громыхал он на всё мироздание – Погоди, погоди, Эл, ещё не такое увидишь!

И действительно. На густой зелёной поляне, ярко освещённой полуденным солнцем, опустив ноги в тёплый сверкающий ручеёк, наслаждались друг другом черноволосая смеющаяся девушка, прекрасная как озёрная наяда, которую Лоуренс однажды отлил из бронзы, и тонкий белокожий юноша. За ними наблюдал влажными от слёз глазами грязный мальчишка в оборванной одежде. Он в кровь закусил нижнюю губу и драл исхудавшую грудь, стараясь усмирить надорвавшееся сердце, каждый удар которого отдаётся дикой болью по всему хрупкому телу. Он стал судорожно шарить по земле, пока не нашёл острый осколок, когда-то отколовшийся от лежащей поблизости слоистой скалы. Сорвавшись с места, мальчишка беззвучной молнией приблизился на своих тощих оголенных ногах к любовников и с размаху опустил острую грань на бархатную кожу юноши. Девушка, вереща проклятия и мольбы о помощи, помчалась прочь с поляны, а мальчишка продолжал рвать в клочья помертвевшее тело и безучастно смотреть на воду ручья, медленно покрывающегося красной паутиной и теряющего свою прежнюю чистоту и прозрачность. Мальчишка перевёл дыхание и поднял прямо на Лоуренса недоумевающие глаза, мрамором на солнце светился его шрам через шёю и до носа…

Кони перестали судорожно метаться в разных направлениях, и, продолжая огибать препятствия, стали бежать практически по одной прямой, друг за другом. Иллюзии постепенно перестали по многу появляться, но сами кромки деревьев вдруг принялись беспокойно шевелиться, корни начали вырываться из объятий ласковой почвы на поверхность и судорожно дёргаться, будто черви на огне, а ветки скручиваться вокруг стволов, как руки больного заламываются в надежде сохранить последнее тепло. Океан тоже заметил это и схватился за эфес своей странной шпаги.

- Мы приблизились к финальному аккорду, Эл, это почти конец нашего победного марша! – звонко скрипнули края его ножен, и призрачный мир увидел его оружие. Тонкий, длинный клинок его нелепо выглядел на массивной рукояти с широкой гадрой, но он выкован их чистейшего золота, имел тонкую линейную гравировку, отчётливо видную даже во время скачки, нижняя часть его лезвия была волнообразная, словно у фламберга, запрещённого на всём континенте по единогласному решению Совета Девяти. – Доставай пищаль, скоро уже прорвутся!

Лоуренс одной рукой выхватил оружие, ставшее вдруг очень лёгким, и стал наблюдать, как проносящиеся мимо деревья скручивались в тонкие столбы, треща по швам от напряжения, а из их превратившихся в плотный уголь пор появлялись сначала пальцы, тонкие и острые, как щёпки, а немного погодя наружу вылезали много- и длиннорукие тощие одревесневшие тела, не спрыгивающие на землю, а паукообразным насекомым, цеплялись за стволы и ветки деревьев, скапливаясь друг на друге и не отставая от всадников.

Овеан издал скрипучий боевой клич и взмахнул своим мечём, не целясь ни в кого из этих тварей конкретно, но поразив многих их них. При замахе, клинок его золотого меча сильно удлинился и даже сделал несколько изгибов, так что, когда Океан совершил удар, вся площадь шпаги и каждый его изгиб стали, как коса жнеца валит созревшие колосья, обрубать десятки клыкастых голов, с глазами, горящими холодным светом, отражённым от снегов пустынной тундры. А за этим ударом последовал ещё один, и ещё один…

Лоуренс так же не ударил в грязь лицом. Не тратя много времени на прицеливание, он сделал два выстрела подряд, и каждая пущенная железная дробь раскроила в щепки много чудовищ. Потом он опёрся на оружейное плечо и взвёл три рычага, приготовивших оба ствола к новому выстрелу и снова выстрелил. Он и Океан сформировали отличный порядок – Океан разрубал слишком близко подобравшихся, а Лоуренс истреблял их на расстоянии. Пули достигали своей цели совсем не как в обычных условиях: летящая дробь создавала вокруг себя прозрачный эфировый вакуум, от которого в разные стороны отходили зигзагообразные отростки на подобие трещин на стекле, раздавался звук схожий с громыханием далёкой грозы, низкий и протяжный, а пуля приченяла окружающему в разы большие повреждения.

-Правильно, Эл, убивай их к чёртовой бабушке! Мы почти на месте! - Внезапно краем глаза Лоуренс увидел поразившую его картину. На скамье сидел высокий, черноволосы мальчик, не отрываясь рассматривающий деревянный крест в своих руках.

- Форко, - прошептал Лоуренс, и, спустив в близко подобравшегося к нему чудовища обойму, поскакал в его сторону – Форко, не бросай креста! Не жги креста!

Форко поднял на него недоумевающий взгляд, испуганно осмотрелся вокруг, и закричал, увидев окружающее его безумие, крип привлек к себе внимание чудовищ, и они набросились на него, стали терзать зубами и когтями.

-Нет, Форко! – Лоуренс взвёл оружие, но выстрела не произошло – пора была по новой перезаряжать все его механизмы, это слишком долго. Он вставил его в чехол, и выхватил привязанную к сидению пику – Назад твари! Не жги, Форко!

Его конь с разбегу врезался в кучу монстров, неистово завизжал, похоронив их всех под собой, а Лоуренс до этого спрыгнул с седла, круто приземлившись рёбрами на нарочно подкатившиеся к нему камни, но не почувствовал сильной боли.

- Форко – он подошёл к растерзанному, безглазому но ещё живому телу и с замершими в ужасе глазами вслушивался в его хрипящие вздохи – Вот о чём ты мне говорил, Форко – Король Дикой охоты, травящий на тебя своих бешеных псов. Я погубил тебя.

Все силы моментально покинули его тело. Вокруг столпились чудовища, не наподдающие на него, но, не мигая, рассматривающие, и как бы тревожно озирались кругом. Внезапно поднялся ветер, постепенно усиливающийся, резко затухающий и потом с большей силой начинающий дуть в другом направлении, одновременно с этим происходило глубокое хрипение, будто здесь прилёг поспать великан, размером с гору, и теперь храпит в безмятежном сне. Древесные чудовища стали издавать резкое стрекотание и побежали врассыпную, как можно дальше от той стороны, куда воздух уходил на вдох. Лоуренс поднял туда глаза, и увидел медленно приближающуюся к нему массивную тушу, поросшею чёрной жёсткой шерстью, каждый волос которой торчал из тела словно острое прядильное веретено. Это был огромный кабан, смотрящий прямо на Лоуренса маленькими пурпурными глазками, и смердящий дыханием и своей пасти, как смердят недельные не заваленные братские могилы в жаркую погоду. Лоуренс подошёл к трупу своей лошади, вытащил из-под неё свою пищаль и стал, не торопясь, перезаряжать.

- Это ты тут Нроггорн, а? Дробь не хочешь?

Кабан не обратил на него внимания, а подошёл к телу Форко и разомкнул свои исполинские челюсти.

- Форко… – прошептал Лоуренс, в тщетной попытке перебороть жёсткую пружину на взводном рычаге, но, к его счастью, внезапно в темени колоколом зазвенела тупая боль, и он окунулся в долгожданное небытие.

Эркельм и его друг и сосед Ежо сидели на съимпровизированной скамейке из двух пален и длинной плахи на задней части небольшого дворика, окруженного сухой плетенью, жмурились на полуденное жаркое солнце и лениво раскуривали длинные изогнутые трубки, рядом лежал длинный охотничий лук и колчан со стрелами. Говорить было не о чём, да и что они могли сказать, жизни их были открыты друг другу, как это безоблачное небо, они вместе родились, вместе росли, носясь по этим пропахшим навозом улицам, вместе возмужали и влюблялись (парой в одну и те же девушку), вместе уходили на войну, проливали там свою и чужую кровь – они знают друг об друге всё наперёд и в том их счастье.

Начао звенеть церковный колокол, за ним все куры повскакивали со своих насесть, кудахча и глубо бегая по кругу, это разозлило одного из псов и он начал лаять, за ним стали лаять все сельские собоки и и каждый находящийся в этот момент у себя хозяин выглянул и последними проклятьями обругал свих верных, но пристыженных охранников, от этого начали плакать грудные младенцы, их матенри в свою очередь начали проклинать своих мужей – идиллия. Ежо с чувством выпустил табачный дым и задумчиво сдвинул бровь:

- Что-то будет – таинствнеео сказал он Эркельму. Эркольм ничего не ответил, хоть и сильно заинтересовался, что на уме его друга, обычно он не начинает сам разговор и его постоянно приходится раскачивать, а тут на тебе: сразу два слова.

- Ну, - сжалился Эркольм – что-то там гудит в лесу с утра, да только разве теперь этому надо удивляться? Там щёс эти ведьманы и кабан ещё здоровенный, видал его?

- Неа.

- Ууу, что скажу, длинноклык и жирнобок, такого бы засолить да зимой с чесноком, да только онне подыхает, тварь. – Эркельм вздохнул – эх, щас бы в таверну, эти чудиконечнонавернякаитамвсё разгромили, но до выпивки они пади не охотники.- А можт дойти, нам-то пади ничё не будет?- Ага, вот и Покро так же подумал, когда решил после всей этой заварушки грибов пойти нарвать, щас грит как раз дождичек прошёлся, и сезон скоро за гору, так он мол и погуляет с лукошком… А всё жена его, дракон дезмозглый, будь у меня такая, я бы тоже к кабану в лес убежал…

- Ну как, много нарвал?

- Тебе, Ежо, точно во время последней пашни голову сварило.

Курили дальше. Конечно, Эркельм не считал своего друга идиотом, он всегда был скупым на логические рассуждения, а в насилие так он вообще не верил, даже там, на севере… Хотя в общем-то Эркельм и сам не до конца верил в произошедшее: в лесу поселились демоны, о которых только самые старые бабки сказки припоминали, и теперь седи, наблюдай, чтобы какая из них близко не подошла али солдаты этого ванючего графа, который обвенил хозяина в колдовстве – сам он колдун, подстилка сучья! Давно он уже одни только беды всему лесу причиняет, вот он и восстал.

- А что граф-то? – спросил Ежо, словно прочёл мысли Эркельма – прейдет он за своей дочкой, за леди Хенерель, как думаешь?

- А кто его, собаку знает. Наберёт небось головорезов прорву, молодцов-огурцов, пороху телеги две и станет этот лес перекапывать, пока до нас не доберётся.

- А что потом?

- По жопе долотом.

Вновь закурили. Сейчас, думал Эркельм, самое главное за правду держаться, а на чьей она стороне и так понятно, ведь леди Хенерель с хозяином, своим дядюшкой, осталась, когда граф от кабана бежал, а уж она знает, где тут собака зарыта, её умнее во всей округе девки не сыщеш, даж хозян с ней советуется на ровне со старастой. А хороша-то как деваха…

- Слышь, Эркель – оторвал его от самых сокровенных мыслей Ежо – Чёта с лесу лезет.

Дата добавления: 2015-08-29