— Для убийцы у вас поразительно слабый желудок, — заметил он в попытке отвлечь себя от боли, а ее — от мыслей о выпавшей ей кровавой работе.
Дженни закусила губу, снова ткнула иголкой в плоть. Краски схлынули с ее лица, и Ройс вновь попробовал развлечь ее разговором:
— Что привело вас к мысли, будто ваше призвание — стать монахиней?
— Я… у меня нет такого призвания, — выдохнула она.
— Тогда что вы делаете в Белкиркском аббатстве?
— Меня отослал туда отец, — отвечала она, преодолевая отвращение к своей жуткой работе.
— Потому что решил, будто ваша судьба — стать монахиней? — недоверчиво допытывался Ройс, искоса поглядывая на нее. — Должно быть, ему известны иные стороны вашей натуры, отличные от тех, что вы демонстрируете мне.
Это едва не заставило ее рассмеяться; он заметил, как она прикусила губку, а на щеках заиграл румянец.
— По правде сказать, — медленно проговорила она, и голос ее, когда она не сердилась и не ждала неприятностей, оказался на удивление нежным, — я думаю, вы вправе утверждать, что он отослал меня туда именно потому, что ему известны те же стороны моей натуры, что и вам.
— В самом деле? — любопытствовал Ройс, поддерживая беседу. — По какой же причине вы пытались убить его?
Он проговорил это с такой искреннею обидой, что Дженни не смогла сдержать улыбку. Вдобавок она со вчерашнего дня ничего не ела, и в крови у нее бродило крепкое вино, расслабляя и оживляя тело с макушки до пят.
— Ну? — настаивал Ройс, разглядывая крошечную ямочку в уголке ее рта.
— Я никогда не пыталась убить отца, — твердо заявила она, делая следующий стежок.
— Так что же вы сделали, раз он удалил вас в монастырь?
— Среди прочего отказалась… некоторым образом… выйти замуж за одного человека.
— Вот как? — с неподдельным изумлением вымолвил Ройс, припоминая, что слышал о старшей дочери Меррика, будучи в последний раз при дворе короля Генриха, Ходили слухи, что она — некрасивая, чопорная, холодная женщина и типичная старая дева. Он порылся в памяти, недоумевая, кто именно описывал ее в таких выражениях, и вспомнил — это поведал Эдвард Болдер, граф Лохлордон, эмиссар двора короля Иакова. Впрочем, то же самое единодушно повторяли и все остальные в тех редких случаях, когда ему доводилось слышать о ней; но, кажется, было еще что-то, что в данный момент ускользало из памяти.
— Сколько вам лет? — отрывисто поинтересовался он. Вопрос, кажется, озадачил и раздражил ее.
— Семнадцать, — призналась она, по мнению Ройса, не очень охотно и добавила:
— И две недели.
— Так много? — молвил он, скривив губы в сочувственной и удивленной гримасе. Семнадцать — еще далеко не старость, хотя большинство девушек выходит замуж между четырнадцатью и шестнадцатью. Он решил, что в старые девы ее записали не совсем справедливо. — Стало быть, вы сознательно не желаете выходить замуж?
В глубоких синих глазах промелькнули досада и протест, а он все пытался вспомнить, что еще болтали о ней при дворе, но в голову не приходило ничего, кроме утверждения, будто сестра Бренна превосходит ее во всем. По слухам, лицо Бренны красой затмевает солнце и звезды. Ройс лениво гадал, почему мужчины предпочитают кроткую бледную блондинку этой бешеной юной соблазнительнице, и тут сообразил, что сам в основном отдает предпочтение уютным светловолосым ангелоподобным красавицам, особенно одной.
— Вы, значит, сознательно не желаете выходить замуж? — повторил он, рассудительно переждав следующий стежок, чтоб у нее от этих слов не дрогнула рука.
Дженни аккуратно кольнула раз, другой, третий, стараясь побороть неожиданное и непривычное мнение о нем как о симпатичном и мужественном человеке. А она уже ясно видела, что он на редкость привлекательный, и это совсем сбило ее с толку. Квадратные челюсти, раздвоенный подбородок, высокие и широкие скулы. Но уж совсем обезоруживало последнее открытие: у графа Клеймора, имя которого вселяло ужас в сердца врагов, были длиннейшие и густейшие ресницы, какие она только видела в жизни! В глазах ее заплясала улыбка при мысли о том, как будут заинтригованы все домашние, когда она выложит эти сведения.
— Так вы сознательно не желаете выходить замуж? — в третий раз нетерпеливо повторил Ройс.
— Пожалуй, да, поскольку отец предупреждал, что отправит меня в монастырь, если я откажусь от единственного достойного брачного предложения, которое смогла получить.
— Кто же вам его сделал? — заинтересованно спросил Ройс.
— Эдвард Болдер, граф Лохлордон, Сидите тихо! — сердито скомандовала она, когда он вздрогнул от изумления. — Меня нечего будет винить за плохую работу, если вы станете дергаться под иголкой.
Столь суровый выговор из уст худышки девчонки, которая, кроме того, была его пленницей, заставил Ройса громко расхохотаться.
— Долго еще вы там будете заниматься этой проклятой штопкой? — сердито парировал он. — Всего-навсего маленькая ранка.
Обиженная, что он, видно, счел ее отважный выпад не более чем легкой шалостью, Дженни отстранилась и глянула на него:
— Тут огромная, страшная рана, ни больше ни меньше!
Он открыл было рот, чтобы поспорить, но уткнулся взглядом в груди, бесстыдно выпирающие под тканью надетой на ней рубахи. Странно, что он до сих пор не видел, как пышна ее грудь, как тонка талия, как мягки и округлы бедра. Слегка поразмыслив, Ройс напомнил себе, что до самого последнего времени она носила бесформенные монашеские одежды, а он был чересчур зол и вообще не замечал, во что она одета. Теперь же он немедленно пожалел об этом, ибо отчетливо вспомнил, как прелестно круглились ее ягодицы, и в нем пробудилось желание; Волк неуютно заерзал на стуле, ворчливо буркнув:
Она приняла победу с изящным поклоном — по правде сказать, гораздо более изящным, чем ожидал Ройс.
И туг он впервые увидел ее настоящую улыбку, и это зрелище потрясло его до глубины души. Улыбка возникала медленно — сперва озарила глаза, пока они определенно не засияли, потом тронула крупные губы, смягчила уголки рта, пока он не приоткрылся, позволив увидеть проблеск идеально белых зубов и пару ямочек на щеках.
Рейсу следовало бы усмехнуться в ответ, но он поймал неодобрительный взгляд Гэвина и понял, что ведет себя как галантный дурак с пленницей, больше того — с дочерью своего врага. А самое главное — с женщиной, разрушительная деятельность которой заставит его солдат трястись от холода нынешней студеной не по сезону ночью, не имея возможности согреться под одеялами. Он резко кивнул на груду лохмотьев:
— Идите спать. Завтра начнете чинить испорченные одеяла.
Улыбка исчезла с лица Дженни, и она сделала шаг назад.
— Я хочу повторить то, что сказал, — добавил он, больше сердясь на себя, чем на нее. — Пока не почините одеяла, будете спать без них.
Подбородок ее горделиво вздернулся, к чему он уже привык, она повернулась, направилась к шкурам, служившим ему постелью, а Ройс хмуро отметил, что ходит она с манящей грацией куртизанки, а никак не монахини.
Он потушил свечи. Дженни опустилась на шкуры, через несколько мгновений граф растянулся рядом, навалив на себя меха, чтоб согреться. Приятное тепло, подаренное вином, стало вдруг покидать ее, взбудораженное сознание безостановочно перебирало каждый час этого нескончаемого дня.
Уставившись в темноту, она оживила в памяти самую страшную сцену, ту, которую весь вечер пыталась забыть. Она увидела Тора во всем его совершенстве и великолепии, без устали мчащегося через лес, взбирающегося на гребни холмов, берущего с лету препятствие за препятствием, а потом лежащего мертвым.
Глаза ее наполнились слезами, она издала дрожащий вздох, за ним другой, пытаясь сдержаться, но скорбь по отважному животному не ослабевала.
Ройс, боявшийся заснуть прежде ее, услышал прерывистое дыхание, затем тихое подозрительное шмыганье. Она явно выжимала из себя слезы в надежде, что он смягчится и позволит залезть под шкуры. Он повернулся на бок, быстрым движением дотянулся до ее головы, повернул к себе лицом. Глаза блестели от непролитых слез.
— Вы что, замерзли до слез? — недоверчиво спросил он, пытаясь разглядеть ее при слабом мерцании головешек в небольшом очаге посреди палатки. — Нет, — хрипло отвечала она.
— Тогда почему вы плачете? — растерянно допытывался он, не в силах понять, что же в конце концов сломило ее упрямую гордость и заставило плакать. — Потому, что я вас отшлепал?
— Нет, — с мукой в голосе прошептала она и взглянула ему в глаза. — Из-за вашего коня.
Признаться, такого ответа он меньше всего ожидал и сильнее всего жаждал. Каким-то образом мысль о том, что она жалеет бессмысленно погубленного коня, облегчила боль утраты.
— Это было прекраснейшее животное, которое я когда-либо видела, — глухо добавила она. — Если б я знала утром, когда уводила его, что веду его к смерти, осталась бы тут, пока… пока не нашла другой способ бежать.
Глядя в глаза графа, опушенные длиннейшими ресницами, Дженни заметила, как он вздрогнул и отдернул руку от ее лица.
— Просто чудо, что вы свалились, иначе погибли бы оба, — мрачно проговорил он.
Перевернувшись на бок, она зарылась лицом в шкуры и шепнула убитым голосом:
— Я не свалилась… Он меня сбросил. Мы целый день брали препятствия повыше того. Я знала, что мы с легкостью возьмем и это дерево, но он помешкал, без всякой причины отпрянул назад и стряхнул меня, прежде чем прыгнуть.
— Тор оставил потомство, Дженнифер, — грубовато-ласково сказал Ройс, — точное свое подобие. Один из них здесь, другого готовят и обучают в Клейморе. Я не совсем его потерял.
Пленница судорожно вздохнула и просто вымолвила во тьме:
— Спасибо.
Пронзительный ветер завывал в освещенной луною долине, хватал спящих воинов в холодные объятия, и к рассвету, немилосердно рано нарядившемуся, как на маскараде, в зимние одежды, они уже стучали зубами от холода. Ройс заворочался в палатке под теплыми шкурами, ощутив непривычное прикосновение к своей руке ледяных пальцев.
Он открыл один глаз и увидел Дженни, которая тряслась поверх шкур, сжавшись в комочек в попытках согреться. Честно говоря, Ройс был совсем не настолько погружен в сон, чтобы не соображать, что делает, и не забыл о своем запрете пользоваться теплыми одеялами, покуда не возмещен ущерб, нанесенный его людям. Если совсем честно, то надо добавить, что он, устало глядя на ее дрожащее тело, помнил о своих верных бойцах, дрожащих под открытым небом гораздо сильней, чем в палатке. Поэтому нет и не может быть оправдания его следующему поступку: опершись на локоть, Ройс через Дженни протянул руку, схватил за краешек толстую кучу шкур, подтянул их, и принялся ее укутывать, пока она не оказалась в теплом гнездышке.
Потом снова лег на спину и закрыл глаза, не испытывая угрызений совести. В конце концов его воинам не привыкать к трудностям и стихиям.
Она пошевелилась, зарываясь поглубже в меха, и вдруг коснулась ягодицами вытянутой ноги Ройса. Несмотря на меховую преграду, он мгновенно вспомнил о соблазнительных женских прелестях, лежащих у него прямо под носом. Ройс решительно прогнал воспоминания прочь. Она обладала странной особенностью быть в один и тот же момент невинной неопытной девушкой, и златовласой богиней, ребенком, способным легко подхлестнуть его злость, точно хворостинкой, и женщиной, способной исцелить боль, шепнув всего одно слово: «Простите». Но будь она ребенком или женщиной, он не осмелится к ней прикоснуться, ибо ему так или иначе придется ее отпустить либо отказаться от тщательно продуманных планов на будущее, которое должно наступить для него менее чем через месяц. Сдастся отец Дженнифер или нет, это, в сущности, не заботило Ройса. Через неделю, самое большее через две, он передаст ее либо отцу, если тот уступит на выгодных Генриху условиях, либо самому Генриху, если отец откажется. Теперь она собственность Генриха, а не Ройса, и ему не нужны осложнения, которые грянут со всех сторон, если он овладеет ею.
Граф Меррик с искаженным от гнева лицом расхаживал перед очагом в центре зала, выслушивая предложения двух своих сыновей и четверых мужчин клана, которых числил ближайшими друзьями.
— Ничего не поделаешь, — устало говорил Гаррик Кармайкл, — пока король Иаков не пришлет нам подмогу, которую вы попросили, сообщая ему, что девочки в руках Волка.
— Тогда мы сможем атаковать ублюдка и уничтожить его, — бросил младший сын, Малькольм. — Сейчас он близ наших границ — это не такой долгий марш, как до Корнуолла, и на сей раз мы вступим в боя не столь измотанными.
— Не вижу, какая разница, близко идти или далеко и сколько у нас людей, — спокойно сказал старший сын, Уильям. — Глупо атаковать его, пока мы не освободим Бренну с Дженни.
— Как ради Господа Бога мы это сделаем? — возразил Малькольм и бесстрастно добавил:
— Девчонки, считай, все равно уж мертвы. Теперь остается лишь мстить.
Уильям, который был намного ниже ростом, чем его брат и отчим, и гораздо спокойнее по натуре, откинул со лба светло-русые волосы и подался вперед, сидя в кресле, пристально глядя на брата.
— Даже если король Иаков пришлет нам столько солдат, что мы сумеем одолеть Волка, девушек не вернуть. Они погибнут в бою или их убьют, как только он начнется.
— Прекратите отвергать каждый план, пока не найдете лучшего! — приказал граф.
— По-моему, я нашел, — спокойно ответил Уильям, и глава всех присутствующих тотчас устремились на него. — Если мы не можем выручить девочек силой, нам нужно прибегнуть к хитрости. Вместо того чтоб посылать армию и бросать вызов, дайте мне несколько человек. Мы оденемся купцами, или монахами, или еще кем-нибудь и последуем с войском Волка, покуда не доберемся до девушек. Мне кажется, Дженни, — с восторженной нежностью проговорил он, — поймет, что я прав, и будет нас ждать.
— А я утверждаю, надо атаковать! — взорвался Малькольм, мечтая вновь безрассудно выступить против Волка и ничуть не заботясь о сестрах.
Юноши повернулись к отцу, ожидая его суда.
— Малькольм, — с любовью молвил отец, — как это на тебя похоже — избрать путь истинного мужчины, искать мести, не думая о последствиях. Ты получишь возможность сразиться, когда Иаков пришлет нам подкрепление. А пока, — он с зарождающимся уважением обратил взгляд на Уильяма, — план твоего брата — лучший из всех, что у нас есть.
Глава 6
В течение следующих пяти дней Дженни познакомилась с повседневной жизнью отдыхающей армии. Вскоре после рассвета мужчины вставали и несколько часов упражнялись с оружием, отчего поля и долина гудели нескончаемым и нестройным звоном мечей о щиты, палашей о палаши. Лучники Волка, об искусстве которых ходил легенды, тоже практиковались ежедневно, добавляя к железному грохоту посвист стрел. Даже коней каждый день выводили и обучали, седоки гнали их галопом сломя голову в воображаемую атаку на воображаемого врага, и звуки войны продолжали эхом звенеть в ушах Дженни еще долго после того, как солдаты прерывались, чтобы поесть.
Сидя в палатке Ройса за починкой одеял, она прислушивалась к неумолчному шуму и старалась сдерживать тревогу, не в силах вообразить, чтобы войску отца удалось уцелеть, выступив против изощренной, идеально отлаженной военной машины, которую Волк сотворил из своих бойцов, и сомневаясь, что замок Меррик будет готов к неизбежному нападению. Потом беспокойство ее обратилось на Бренну.
Ей удалось лишь мельком взглянуть на сестру с того самого вечера, когда завершился злосчастный побег. На Стефана, младшего брата графа, была, видно, возложена ответственность за содержание Бренны под стражей в его палатке, так же, как граф Клеймор взял на себя ответственность за Дженни; однако граф не позволял девушкам находиться вместе. Дженни постоянно расспрашивала его, в безопасности ли пребывает Бренна, и он — вроде бы, честно — отвечал, что Бренна в полнейшей безопасности и брат его обращается с нею как с гостьей.
Отложив шитье в сторону, Дженни встала и подошла к откинутому пологу палатки, страстно мечтая выйти. Погода стояла прекрасная для начала сентября — дни были теплые, хоть по ночам холодало. Отборные гвардейцы Волка — пятнадцать человек, единственным долгом которых была забота о самом Волке, а не об армии, — упражнялись верхом в дальнем конце поля. Как ни хотелось ей прогуляться по солнышку, похититель ее запретил даже это, а его обращение с нею, похоже, становилось суровее день ото дня. Рыцари, особенно сэр Годфри и сэр Юстас, прежде бывшие почти любезными, относились теперь к ней как к врагу, чье присутствие вынуждены терпеть.
В тот вечер, поужинав, Дженни вновь завела разговор на тему, больше всего занимавшую ее мысли.
— Я хочу повидать сестру, — заявила она графу, стараясь скопировать его ледяной тон.
— Так попробуйте попросить меня, — коротко предложил он, — а не просто поставить в известность.
Она задохнулась, услышав, каким тоном он это сказал, но сдержалась, вспомнив о своем затруднительном положении, и сладко продолжила:
— Ну хорошо. Можно мне увидеться с сестрою, милорд?
— Нет.
— Почему ради Господа Бога? — взорвалась она, мигом позабыв о смирении.
В глазах его промелькнул смех.
— Потому, — отвечал Ройс, наслаждаясь стычкою с ней, несмотря на решение держаться подальше и в физическом, и в духовном смысле. — Как я вам уже говорил, вы дурно влияете на сестру. Без вас ей недостанет необходимой для побега смелости и воображения. А вы без нее не надумаете бежать.
Дженни с огромным наслаждением наградила бы его такими прозвищами, что у него уши бы завяли, но это лишь повредило бы ее цели.
— Сомневаюсь, что вы мне поверите, если я дам вам слово не замышлять побега.
— А вы собираетесь дать мне такое слово?
— Да. Могу я теперь повидать сестру?
— Нет, — вежливо отвечал он. — К сожалению, нет.
— Я нахожу поистине удивительными, — объявила она с царственным великолепным презрением, медленно поднимаясь, — ваши сомнения в способности целой английской армии удержать двух простых женщин. Или вас заставляет отказывать мне жестокость?
Губы его сжались, но он ничего не сказал, сразу же после ужина вышел и воротился, лишь когда она давным-давно заснула.
На следующее утро Дженни с изумлением увидела, что Бренну ведут к ней в палатку. Серые одежды, схороненные ими возле ручья, оказались чересчур грязными для носки, и Бренна, так же, как Дженни, была одета теперь в тунику, штаны и высокие мягкие сапожки, позаимствованные, очевидно, у одного из пажей.
После горячих объятий она усадила сестру рядом и уже приготовилась обсуждать возможные способы бегства, как взгляд ее упал на мужские сапоги, видневшиеся в щели между землею и пологом палатки, сапоги с золотыми шпорами, не дозволенными никому, кроме рыцарей.
— Как твои дела, сестрица? — озабоченно спрашивала Бренна.
— Очень хорошо, — отвечала Дженни, гадая, кто это из рыцарей там торчит и приказано ли ему, кем бы он ни был, подслушивать разговор сестер. Внезапная мысль озарила ее, и она неспешно добавила:
— По правде сказать, если б я знала, как хорошо они будут к нам относиться, никогда бы не совершила этой глупой попытки к бегству — Что?! — задохнулась Бренна Дженни сделала знак помалкивать, обхватила голову Бренны руками, повернула ее в сторону выхода из палатки и тишайшим шепотом проговорила:
— Если удастся их убедить, что мы больше не собираемся бежать, у нас будет гораздо больше шансов это сделать. Мы должны уйти, Бренна, прежде чем отец сдастся. Когда он согласится, будет уже поздно.
Бренна понимающе кивнула, и Дженни громко продолжила:
— Правда, когда нас впервые схватили, я думала совсем иначе, но, если честно, ужасно перепугалась ночью, в холмах, в одиночестве во время побега. А услыхав волчий вой…
— Волчий?! — воскликнула Бренна. — Ты же сказала, что это сова!
— Нет, я сейчас вспоминаю и просто уверена, что это был страшный волк! Но дело в том, что здесь мы в безопасности — нас не убивают, не мучают, чего я поначалу ожидала, — так что нет никаких причин рисковать, вновь пытаясь бежать и самостоятельно отыскивать дорогу домой. Скоро батюшка так или иначе добьется нашего освобождения.
— О да! — подхватила Бренна в ответ на гримасы сестры, велевшие ей говорить громче. — Я с тобой совершенно согласна!
Как и надеялась Дженни, Стефан Уэстморленд, стоявший у палатки, доложил об услышанном. Ройс выслушал с немалым удивлением, но не смог отрицать логичность и благоразумность явного намерения Дженни спокойно перенести плен.
И тогда — правда, не без некоторой опаски — Ройс приказал сократить число стражей вокруг своей палатки с четырех до одного, и этим единственным стал Арик, лично обеспечивающий сохранность пленниц. Но еще до сего распоряжения Ройс поймал себя на том, что, находясь в любой точке лагеря, то и дело останавливается и оглядывается на палатку, каждый раз ожидая увидеть, как сквозь щелку пытается протиснуться золотисто-рыжая головка. Когда миновало два дня, а она послушно сидела на месте, он пересмотрел другой свой вердикт и сообщил Дженнифер о дозволении проводить с сестрой один час ежедневно. А после усомнился в разумности и этого решения.
Дженнифер, прекрасно осведомленная о причинах таких перемен, поклялась использовать любую следующую возможность, чтобы укрепить основанное на заблуждении доверие графа и, умилостив его таким образом, добиться дальнейшего послабления охраны.
На другой вечер судьба подарила ей последний шанс, и Дженни извлекла из него все, что могла. Как только она высунулась вместе с Бренной, собираясь уведомить Арика об их желании прогуляться вокруг палатки — лишь это Пространство было отведено им теперь для разминки, — В голову ей одновременно пришло два соображения. Первое — что Арик и стражи Черного Волка находятся более чем в двадцати пяти футах, поглощенные в данный момент какой-то стычкой, завязавшейся меж солдатами; и второе — что вдали слева стоит граф, обернувшись и пристально наблюдая за ними.
Если бы Дженни не ведала о наблюдении, она вполне могла бы попробовать удрать вместе с Бренною в лес, но, моментально сообразив, что он поймает их через пару минут, поступила несравненно лучше. Тщательно притворясь, будто бы не имеет о слежке ни малейшего представления, она взяла Бренну под руку, демонстративно кивнула на отсутствующего Арика и нарочно направилась в сторону от леса, послушно держась близ палатки, как было велено. Проделывая все это, Дженни мастерски давала понять Ройсу, что ей можно верить и она не сбежит даже без стражи.
Уловка сработала великолепно, В тот вечер Ройс, Стефан, Арик и Черный Страж собрались для обсуждения намеченного на завтра плана свернуть лагерь и выступить в тридцатимильный марш на северо-восток, к замку Хардин, где армия сможет отдохнуть в ожидании свежего подкрепления из Лондона. Во время обсуждения и последовавшего за ним обеда обращение Рейса Уэстморленда с Дженни стало галантным. И когда все покинули палатку, он обернулся к ней и спокойно сказал:
— Отныне не будет никаких ограничений на ваши свидания с сестрой.
Дженни, опускаясь на кучу шкур, уловила в его интонациях непривычную вежливость и, взглянув на гордое аристократическое лицо, почувствовала весьма ощутимую неловкость, словно он, перестав считать ее своим врагом, просит ответить ему тем же, а она не знает, как к этому относиться.
Она смотрела в бездонные серебряные глаза, и некий инстинкт предупреждал ее, что, предложив мир, он станет опасней врага, но Дженни отвергла предостережение как не имеющее смысла. Конечно же, она извлечет только пользу из этой показной дружбы, и, если честно, ей даже понравилась та веселая болтовня, которую она с ним вела, зашивая рану.
Раскрыв было рот для благодарности, она вдруг замерла. Это смахивало на предательство — благодарить захватчика за снисходительность, прикидываться, что все забыто и они стали… м-м-м… друзьями. Кроме того, несмотря на облегчение при мысли, что она явно заставила его доверять ей, Дженни стыдилась хитрости и обмана, к которым прибегла для осуществления задуманного. Даже маленькой девочкой она была честной и прямодушной, из-за чего частенько попадала в немилость к отцу. Прямодушие и честность привели ее к ссылке в аббатство. Здесь она вынуждена пускаться на хитрости, и все же, несмотря на вознаграждение своих усилий и благородство целей, немного стесняется того, что делает. Гордость, честность, отчаяние боролись в ее душе, а совесть страдала.
Она попыталась представить, как поступила бы матушка Амброз в такой ситуации, но просто не смогла вообразить, чтобы кто-то осмелился похищать достойную аббатису, не говоря уж об остальном, что довелось претерпеть Дженни с тех пор, как она здесь оказалась.
В одном, впрочем, Дженни была совершенно уверена — мать Амброз со всеми вела себя благородно, как бы ни складывались обстоятельства.
Граф оказал Дженни доверие, даже нечто сродни дружбе; она видела это в потеплевшем взгляде, слышала в ласковом низком баритоне. Она не может, не смеет его обманывать.
Будущее родного клана зависело от того, сумеет ли она бежать или хотя бы обеспечить условия для своего быстрого освобождения, ибо они обязательно попытаются освободить их, прежде чем сдаться. Поэтому ей так необходима максимальная свобода передвижения в лагере. Стыдно или не стыдно, она не сумеет сохранить порядочность, посмеявшись над его доверием. И должна отплатить ему мало-мальски честной и искренней дружбой.
Придя к такому решению, Дженни после продолжительного молчания взглянула на графа, вздернула подбородок и непреднамеренно холодным кивком согласилась на перемирие.
Более забавляясь, чем сердясь на то, что он по ошибке счел царственным согласие принять его милость, Ройс скрестил на груди руки и присел на краешек стола, поведя бровью в задумчивом любопытстве.
— Скажите, Дженнифер, — заговорил он, когда она уселась на шкурах, подобрав под себя стройные ноги, — когда вы принимали послушание, вас не предупреждали о необходимости избегать семи грехов?
— Да, разумеется.
— В том числе и гордыни? — мурлыкнул он, отвлекаясь из-за того, что пламя свечи заиграло в золотых нитях рассыпавшихся по ее плечам волос.
— А я вовсе не горделивая, — возразила она с чарующей улыбкой, прекрасно понимая, что он намекает на ее неохотное и не слишком любезное согласие принять его предложение. — Я, может быть, своевольная. И упрямая. И безрассудная. Но, по-моему, совсем не горделивая.
— Слухи и собственный опыт общения с вами заставляют меня думать иначе.
Кислый тон рассмешил Дженни, и Ройс ощутил, что его захватывает заразительное веселье и прелесть ее смеха. Он никогда раньше не слышал такой мелодичности, никогда не видел, как смех сверкает в ее чудесных глазах. Сидя на куче мохнатых шкур, хохоча над ним, Дженнифер Меррик являла собою незабываемое зрелище; Он понимал это столь же ясно, как и знал, что, если подойдет и сядет рядом, наверняка встретит непреодолимое сопротивление. Он колебался, глядя на нее, мысленно перечисляя все доводы, почему ему лучше оставаться на месте, а потом, тщательно скрывая свои намерения, совершил прямо противоположное.
Протянув руку, прихватил со стола, на котором сидел, две кружки и графин с вином и понес все это к Дженнифер. Налил в кружки вино, предложил одну ей.
— Вам известно, что вас называют «гордячкою Дженнифер»? — спросил он, ухмыляясь в ее колдовское лицо.
Не ведая, что в сей миг она ступает на опасную и неизведанную стезю, Дженни передернула плечиками, весело играя глазами.
— Это всего лишь сплетни, как я полагаю, результат одного моего свидания с лордом Болдером. Вас, например, прозвали «бичом Шотландии»я болтают, будто вы режете младенцев и пьете их кровь.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |