И еще рукопись… Теперь я смотрел на нее с некоторой долей страха. Не она ли сводит меня с ума?
Но должно ведь быть какое-то объяснение всем этим событиям? Не может ведь человек умереть, а через неделю запросто разгуливать по городу и снимать номера в отеле.
И тут меня осенило: ведь на билете должно стоять число! День отправления, день, когда куплен билет… Я ринулся искать его. Перерыл все вещи, несколько раз проверил карманы. Билета не было. Словно растворился… Этого и следовало ожидать. Все выходило из-под контроля. Абсолютно все. Жизнь, которая раньше мне казалась скучноватой, но такой надежной и основательной, вдруг рассыпалась в прах. Я знал, что, даже если брошу все и вернусь домой, вернуться к прежнему существованию уже не смогу. Что-то изменилось во мне. И не последнюю роль в этом сыграла рукопись.
Я подумал, что сижу в этом отеле не только из-за того, что меня напугал до чертиков пепел на страницах… Сюда меня привела рукопись. То, что в ней было сказано. Меня тянуло в этот странный мир, где жил пророк со странным именем…
А почему тебе так нравится этот пророк? Не хочешь ли стать таким, как он? Тогда тебе нужно немного повисеть в петле…
Я дождался, пока хозяин принесет мне Jim Beam, налил себе полстакана и сел в кресло. Сделав первый глоток, я подумал, что старик Джекоб[1 - Имя человека создавшего этот сорт виски, одного из родоначальников производства виски в США. — (Прим. ред.)] заслуживает причисления к лику святых…
Что еще мне оставалось делать ночью? Только читать…
О пользе войны
Когда Танцующий приблизился к городу по имени Печальная собака, его сопровождало множество учеников и последователей.
Не гнал их от себя Танцующий. Но и не радовался такому количеству братьев. Знал он, что лишь каждый десятый сможет подойти близко к краю бездны. И лишь каждый сотый сделает шаг вперед, чтобы вознестись к свету. А высечь новое слово на скрижалях суждено лишь одному из сотен тысяч.
Но знал Танцующий и то, что если сделал человек хоть шаг на пути к свободе, хотя бы даже решился на этот шаг — одним погонщиком верблюдов в мире стало меньше.
Так вел свою войну Танцующий. И был он рад этой войне, ибо дух свободного нельзя взрастить в мире. Дух свободного — дитя войны. И выпестовать его можно лишь в сражениях.
И подумав так, остановился Танцующий и обратился к своим ученикам.
— Братья мои, — сказал он. — Перед стенами этого города хочу станцевать вам еще одну истину об идущем по пути свободы. И пусть те, у кого слишком нежны уши и легко слезятся глаза, не смотрят на этот танец. Ибо в нем слишком много для тщедушных ярости и силы.
Оставим мир и уютный покой погонщикам верблюдов, братья мои по оружию! Я призываю вас к войне! И если придется выбирать вам между другом и врагом, выбирайте врага. Друг необходим для услады вашего духа. Враг нужен для того, чтобы дух ваш не терял свою остроту и твердость.
Вложите меч в ножны — и вы лишитесь клинка. Ржавчина разъест его. Для битвы создан меч, и только в битвах сохранит он свой блеск и свою остроту. Ваш дух — ваш меч. И если в дремотном мире проводит он день за днем и год за годом, то вялым и податливым станет он, словно мягкая глина. И любой горшечник сможет лепить из него все, что захочет. Но разве свободный — глина для горшков?
Бегите от спокойствия духа, если жаждете высекать новые слова на скрижалях. Бегите от мира и теплого уюта. Пусть путь ваш лежит из благодатных земель в раскаленную пустыню и вечные снега, в неприступные суровые скалы и непроходимые лесные чащи. Там острота и твердость вашего духа будут в безопасности.
С недоверием и опаской смотрите на того, кто призывает вас к миру. Может быть, он лишь хочет сделать вас слабыми? И прежде, чем заключить мир, оглядитесь — есть ли поблизости новая война?
Возлюбите врагов своих — танцую я вам. И возлюбите врагов сильных больше, чем слабых.
Так закончил свой танец Танцующий и остановился, чтобы перевести дух. И увидел он, что уже не так много учеников окружает его. Многие отправились по своим домам, ибо не смогли вынести этой истины.
Но у тех, кто остался, глаза горели яростным огнем битвы.
Когда я очнулся, бутылка почти опустела. Немного плескалось на донышке. Я добрался до кровати и, не раздеваясь, рухнул на нее.
Глава 6
Проснулся я поздно и долго валялся в постели, пребывая в какой-то полудреме. И снова часть меня была здесь, в убогом отеле маленького городка, а другая часть бродила вместе с пророком по его далекому и загадочному миру. Мне вовсе не хотелось возвращаться. Было только одно желание — слушать то, что говорит Танцующий. Слушать и жить так, как он призывает… Это было какое-то наваждение. Рука сама потянулась к серой папке.
От рукописи исходила какая-то энергия, которая заставляла меня подчиняться простым белым листам бумаги. Штуки вроде этой рукописи очкастые умники любят называть кодированной информацией. Я в такие явления никогда не верил. Но сейчас чувствовал, что рукопись действует на меня очень странно. Она медленно, но верно забирает мою волю и навязывает свою. Как наркотик…
Это и пугало, и привлекало одновременно. Но пока больше было страха… И вместо того, чтобы следовать наставлениям Танцующего, я встал с постели и прямо на голодный желудок допил остатки виски. Лучше я себя не почувствовал, но такое проявление собственной воли немного успокоило меня. Пора было начинать новый день.
Я принял душ, умылся и тщательно побрился, пока не отключили воду. Потом неспешно оделся, рассовал по карманам деньги и документы, спрятал подальше рукопись и вышел из номера.
Хозяин сидел в своем любимом кресле и читал, похоже, ту же газету. Я протянул ему ключ. Не поворачивая головы, он взял его и повесил на крючок. К общению он явно не был расположен.
Я вышел на пыльную улочку. День был жаркий. Солнце слепило глаза. Горячий ветер обжигал кожу и гонял по мостовой вместе с пылью пакетики из-под чипсов и окурки. На другой стороне улицы, в тени дома, лежала собака. Розовый язык вывалился из пасти, облезлые бока тяжело поднимались и опадали. Да, жаркий день…
Чертова собака! Ты всегда ненавидел собак. Особенно бездомных. Но боялся признаться себе в этом, потому что тогда нужно было бы признаться, из-за чего ты их ненавидишь.
До дома, где жил старый индеец, гораздо быстрее было бы добраться на машине. Но искать, есть ли здесь прокат автомобилей, я не стал и пошел пешком. В прошлый приезд мы как-то обходились без машины…
Несколько кварталов я прошел очень бодро. По моим расчетам, я должен был скоро подойти к небольшому парку с высохшим (судя по всему, еще в незапамятные времена) фонтаном. Потом нужно будет пройти этот парк наискосок, выйти на центральную улицу города и идти прямо до ее конца. Она пересекает город с востока на запад. Мне нужна восточная окраина. Там должны начаться кварталы местной бедноты — жалкие домишки, не развалившиеся до сих пор, наверное, только благодаря заклятиям таких вот старых индейцев. По моим подсчетам, дорога должна была занять пару часов. Не больше.
Но прошел час, затем другой, а я все не мог выпутаться из лабиринта кривых улочек. Навстречу мне попадались только бездомные собаки, которые бегали здесь целыми стаями, да полудикие индейцы, шарахавшиеся от меня, словно я был болен проказой.
Спустя три часа я понял, что заблудился окончательно. Я даже не мог сказать наверняка, в какой стороне находится отель. Спросить дорогу было не у кого. Все сидели по домам, пережидая полуденный зной. Я решил поискать какой-нибудь бар или кафе, где можно пересидеть жаркие часы и заодно найти кого-нибудь, кто не будет смотреть на меня, как на привидение.
Но задача оказалась не из легких. Впечатление было такое, что в этом городе объявили сухой закон. Мне встретился лишь крошечный магазинчик, двери которого сразу захлопнулись, стоило мне к нему подойти. Я даже не успел разглядеть лица продавца.
В прошлый раз люди здесь были тоже не слишком приветливые, но все-таки не бежали от нас, как от зачумленных крыс…
Я взмок от жары, страшно хотелось пить, да и поесть бы не помешало… Но вместо того, чтобы сидеть в прохладном кафе с кондиционерами и есть сэндвич к курицей, запивая его холодным пивом, я стоял посреди грязной улицы и безуспешно пытался сообразить, в какой стороне мой отель. О том, чтобы найти старого индейца, и речи уже не шло.
Не слишком ли много чертовщины творится вокруг тебя в последнее время?
* * *
Отель я нашел, когда на улицах зажглись фонари. Он возник передо мной внезапно. Я даже чуть не прошел мимо. Хотя прошел — слишком громко сказано. Я был едва живой от усталости и жажды. Так что, скорее, чуть не прополз мимо. Вот уж фантастический сюжет — человек умирает от жажды в центре города…
Хозяин был на месте. С газетой. Судя по всему, он провел этот день иначе…
— Что у вас за город? — спросил я, подойдя к стойке за ключом. — Жители дали обет молчания? У вас разразилась эпидемия?
— Вы о чем? — удивленно поднял брови хозяин отеля.
— Да о том, черт возьми, что за целый день я не встретил ни одного человека, у которого мог бы спросить дорогу. Двери магазинов захлопывали перед моим носом. А из единственного бара, который я сумел найти, какие-то бандиты вытолкали меня на улицу. Причем лица у них были такими, будто к ним заползла гремучая змея… Что все это значит?
— Не понимаю, о чем вы. Город как город… Ну да, у нас не очень любят чужаков. Но…
— Не очень любят? Да я чуть не подох на этих вонючих улочках! И собаки… Здесь до черта собак! У вас их никто не ловит, что ли?
— А кому они мешают? — спросил хозяин, протягивая ключ.
— Не знаю… Все-таки… Ладно, я жутко устал и хочу пить… Есть тоже. Вы сможете принести мне в номер ужин?
— Через полчаса.
— И бутылку Benchmark.
— Смена вкуса?
— Просто хочется чего-нибудь несмешанного.
— Хорошо.
— И… Пачку сигарет.
— Каких?
— Camel без фильтра.
— Хорошо, я все принесу.
— Буду ждать. С нетерпеньем. Вода есть?
— Да, уже включили.
— Хоть в чем-то повезло, — сказал я и начал подниматься по лестнице.
Подойдя к двери номера, я почувствовал легкий укол беспокойства. Мне показалось, что за мной кто-то подсматривает. Я огляделся. Полутемный коридор был абсолютно пуст. Выцветшая ковровая дорожка, стены с отставшими кое-где обоями и черные провалы дверных проемов… Все это жило своей жизнью, недоступной пониманию человека. Но вполне реальной. Такой же реальной, как я сам или как холодный тяжелый ключ в моей руке… Казалось, если замереть и прислушаться, можно будет услышать, как стены шепчутся о чем-то своем. Мелькнула дикая мысль, что подсматривает за мной сам отель. Судя по моим ощущениям, взгляд у него был очень мрачный… Меня передернуло. Наверное, так и сходят с ума. Я торопливо вставил ключ в замочную скважину.
* * *
После душа, ужина и нескольких глотков виски я снова почувствовал себя человеком, а не плохо прожаренным бифштексом. Но смутная тревога, которую я почувствовал там, в коридоре, по-прежнему копошилась внутри. Все вокруг было странным. И, похоже, я сам становился таким.
Налив себе полстакана Benchmark, я подошел к окну. За ним плотной стеной стояла темнота. Даже фонарь не светил. Скорее всего, перегорела лампа. А может, ее разбили. Но в одном можно быть уверенным — снова фонарь начнет светить очень нескоро.
Смотреть в черноту за окном мне надоело, и я задернул штору. Номер показался мне довольно уютным. Хотя после такого дня уютным могло показаться все, что угодно. Даже такая дыра.
Завтра придется предпринять еще одну попытку найти этого индейца. Нужно будет подробно расспросить хозяина отеля, как добраться до этих трущоб на окраине. Жаль, что не хватило ума сделать это сегодня. Но разве могло мне прийти в голову, что я заблужусь? Я был уверен, что хорошо помню дорогу… Но все это завтра. А сейчас…
А сейчас тебя ждет виски. Плюнь на все и напейся. Ты так долго терпел.
Я сел в кресло. Даже несмотря на то, что я здорово вымотался, желание открыть рукопись пересилило усталость и сон. Я взял серую папку, долил в стакан Benchmark и начал читать.
О чувстве собственной важности
Танцующий вошел в город по имени Печальная собака. По-разному встречали его жители города. Кто-то смотрел на него с надеждой, кто-то с любовью, кто-то с любопытством. Но больше всего было тех, в чьем взгляде смешались страх, ненависть и презрение. И не единожды слышал Танцующий себе в спину:
— Возмущаешь ты покой наш, лжепророк. И лучше тебе уйти в пустыню, если не хочешь ты, Танцующий, отплясывать в петле!
Но невозмутим оставался дух Танцующего. И так отвечал он:
— Что ж, тогда именем моим станет Танцующий-в-Петле. А смерть пророка придает его истине больший вес. И по смерти голос порой становится громче, чем при жизни. Сможете ли вы вынести истину мертвого, если даже истина живого для вас чересчур тяжела?
Так говорил Танцующий, и отводили люди глаза.
И лишь одна старуха вышла из толпы и взяла Танцующего за руку.
— Тебе нужен кров? Можешь пожить у меня, — сказала она. — Я почти слепа и глуха, так что мне твоя истина не причинит вреда. А человеку все равно нужно где-то спать и есть.
— Спасибо тебе, женщина, — ответил Танцующий. — Но не боишься ли ты навлечь на себя гнев толпы?
— Что мне толпа? Смерть сидит на пороге моего дома и заглядывает в окна мои. Как я могу бояться людей? Теперь я страшусь лишь своей совести. Она всегда жестока к умирающим. И я должна ее хоть чем-то задобрить.
— Спасибо, женщина. Я принимаю твое приглашение. Хоть и пускаешь ты меня в свой дом всего лишь из-за страха. Но разве не половина всех добрых дел делается из-за боязни угрызений совести? И это единственный вид страха, который приветствует Танцующий.
Однажды ранним утром вышел Танцующий с самыми близкими учениками во двор дома, где нашел он приют. И увидел он, как по двору важно вышагивает павлин. Роскошный хвост его горел на солнце и переливался всеми цветами радуги. Поступь его была величава, а взгляд полон гордости и презрения.
— Посмотрите на эту птицу, — сказал Танцующий. — Что вы видите в ней?
Разными были ответы учеников. Кто-то видел красоту, кто-то — пустую чванливость, кто-то — глупость, кто-то — насмешку природы.
Качал головой Танцующий, слушая ответы своих учеников. И когда смолк последний, так сказал Танцующий:
— Вас я вижу в этой пустой напыщенной птице.
Возмутились ученики. Но Танцующий жестом заставил их замолчать и так спросил он:
— Почему возмутились вы? Какой части вашей души пришлось не по вкусу мое сравнение? Какой демон сидит внутри вас и говорит: «Я лучше, чем эта птица! И лучше я, чем покрытый струпьями нищий, просящий милостыню на обочине дороги. И лучше я, чем вор, крадущийся в темноте, лучше, чем трусливый предатель, лучше, чем подлый убийца! И уж на голову выше я тех, кого Танцующий называет погонщиками верблюдов!»?
Что заставляет ваше сердце чувствовать обиду? Что толкает вас на нелепые поступки, лишь затем, чтобы другие думали о вас хорошо? Что делает вас погонщиками верблюдов, даже если вы не считаете себя ими?
Ученики не нашлись, что ответить. И тогда начал Танцующий свой танец:
— Демон этот — чувство собственной важности. Внутри себя вы ходите, высоко задрав голову, как этот павлин. И затаенно гордитесь тем, что вы не такие как все. Вы — нечто особенное. Ибо нет двух одинаковых песчинок в пустыне, и нет одинаковых людей в этом мире.
Даете вы каждому явлению свое название и ставите его на ступень выстроенной в вашем сердце лестницы. И самое лучшее стоит на самом верху.
Но истина моя шепчет мне на ухо, что все в этом мире имеет одинаковую цену. И солнце равно песчинке! Все пришло из небытия и уйдет в небытие. Не равны дела наши, но не мы сами лучше или хуже других.
Предостерегаю вас: не позволяйте чванливому павлину распускать хвост в душе вашей. Эта птица — желанная добыча каждого охотника.
Не к смирению я вас призываю, но к единению с этим миром и со всей тысячей вещей этого мира.
Каждый раз, когда павлин закричит в душе вашей, вспомните о главном судье — смерти. Перед ее лицом едины глупцы и гении, нищие и цари, воры и праведники.
Пускай мерилом будут дела ваши, а не чувство собственной важности.
И когда кто-то вдруг назовет вас чванливыми павлинами, должны рассмеяться радостно вы. Или пожать плечами. Или просто пройти своей дорогой. Но не роптать возмущенно: «Да как он посмел сравнить меня с павлином?!»
Оставьте обидчивость погонщикам. У них не так много дел. И они всегда с удовольствием побудут центром мироздания.
Проходите мимо. У вас иная цель. И пусть вы будете мишенью для их острот. Но каждая стрела пройдет сквозь вас, не причинив вреда.
Я оторвался от рукописи. За окнами по-прежнему была ночь. Или это была уже следующая ночь? А может, наступила вечная ночь?.. Время остановилось. Все замерло. Или вообще исчезло… Остался только я — на крошечном островке бытия, освещенном настольной лампой. За пределами этого светлого круга не было ничего… Если я сделаю шаг туда, в темноту, то просто провалюсь в пустоту. И буду падать в нее вечно. Потому что в пустоте нет ничего… Даже смерти.
Реальность стерта. Кто-то смахнул ее влажной тряпкой, как мел со школьной доски. Оставив только меня, сидящего в кресле, полупустую бутылку, полную окурков пепельницу и серую папку у меня в руках…
* * *
— Эй! Эй, вы живы? С вами все в порядке? Скажите хоть что-нибудь, черт вас дери!
Я с трудом разлепил глаза. Голова разламывалась от боли. Язык распух и был шершавым, как баскетбольный мяч. Я сидел в кресле. Папка выпала из рук. Рядом с ней на полу валялись пустая бутылка и смятая пачка сигарет. Из-за двери слышались крики. Я не сразу сообразил, что это кричит хозяин отеля. И обращается ко мне.
— Что? — прохрипел я. Язык не слушался.
Кое-как я поднялся и доковылял до двери. На пороге стоял хозяин отеля.
— Что вы кричите? — спросил я.
— Вы двое суток не выходили из номера. И не отвечали мне, когда я стучал… Я уже думал, что вы отдали концы.
— Что вы несете?.. Какие двое суток? Я пришел вчера вечером… — мысли путались у меня в голове.
— Говорю вам, вы уже два дня и две ночи не показываете носа из номера. Что с вами? Вы больны?
— Не знаю, — проговорил я. — Не знаю… Сам ничего не понимаю. Я читал… Похоже, пил виски и курил… Хотя я бросил курить два года назад. Откуда у меня сигареты?..
— Да вы же сами просили принести вам пачку!
— Черт, ничего не помню… В голове туман.
— Вы уверены, что вам не нужна помощь?
— Я вообще ни в чем не уверен… Но помощь… пожалуй, нет. Нет. Мне нужно немного отдохнуть. Приму душ и… У вас есть аспирин? Или пиво?
— Есть и то и другое.
— Принесите. Только поскорее, хорошо? И еще… Расписание поездов. Найдете?
Хозяин кивнул. Несмотря на его слова, лицо его выражало полнейшее равнодушие. Так смотрят на мучения мухи с оторванными лапками. Я закрыл дверь.
Из душа меня вытащил стук в дверь. В номер вошел хозяин с подносом, на котором лежал аспирин и стояла запотевшая бутылка пива. Я тут же проглотил пару таблеток и запил их пивом. К горлу подкатила тошнота.
— Расписание поездов я узнал. Да, впрочем, я и так мог вам сказать, что поезд будет только через неделю, — сказал хозяин.
— Что? Как через неделю… Что за чушь! Сюда они приходят чуть ли не три раза в день.
— Раньше — да. А теперь… Ближайший — через неделю.
— Вы понимаете, что говорите? Этого не может быть…
Хозяин пожал плечами.
— Я не машинист поезда. Я всего лишь хозяин отеля. А вам очень нужно уехать?
Я промолчал. Действительно, почему я вдруг решил уезжать?.. Ведь с индейцем я так и не встретился. И ничего не выяснил о смерти друга. То есть не сделал ничего, что могло бы прекратить всю эту чертовщину. Даже если я вернусь, никто не поручится, что со мной не случится еще что-нибудь странное и жуткое. А потом я просто сойду с ума… Если еще не сошел. Но оставаться дальше в этом отеле… Черт! Я совершенно не знал, что мне делать. И чувствовал, как подступает паника.
— Не знаю… — пробормотал я.
— Простите, что?
— Н-нет… Это я не вам. Пожалуй, я останусь еще на несколько дней. Мне очень нужно разыскать одного человека… Вы не подскажете, как мне выйти на восточную окраину города? Вчера… Два дня назад я проплутал целый день и не смог выбраться из центра. Не город — лабиринт.
— Это несложно. Я набросаю вам план, когда вы будете уходить.
— Хорошо. А теперь я хотел бы побыть один.
— Конечно, конечно.
Закрыв за хозяином дверь, я тяжело повалился на кровать. Что же происходит со мной? Неужели во всем виновата рукопись? А может, она просто послужила спусковым механизмом, и безумие, которое дремлет в каждом человеке, в том числе и во мне, вырвалось на свободу?
Я попытался припомнить все, что прочитал за… За эти два дня. Не бойся. Скажи это. Ты просидел в номере двое суток. И ни черта не помнишь из того, что делал. Ты слетаешь с катушек, приятель. Слетаешь с катушек…
Я с трудом встал и снова направился в ванную. Нужно было побриться.
А зачем? Не все ли тебе равно?
Я повернул кран, но оттуда лишь раздалось шипение. Воду отключили. Я посмотрел на себя в зеркало. Воспаленные глаза, ввалившиеся щеки и трехдневная черная щетина.
Тот еще видок, приятель! Но для этого паршивого городишки сойдет…
Спускаясь вниз, я поймал себя на мысли, что вовсе не хочу покидать этот отель. Не слишком приятно ходить по городу, где все обходят тебя стороной. Мне совершенно не нравился этот город. А уж если говорить совсем честно, то он пугал меня до безумия.
Отдавая ключ хозяину, я спросил:
— Вы нарисуете мне план?.. Или, может, у вас есть карта города?
— Карты нет. Но вот вам план.
Он протянул мне сложенный листок бумаги. Не глядя, я сунул его в карман.
— Только у меня одна просьба. Если я не выйду из номера завтра утром, постучите мне. Хорошо? Стучите очень громко. Можете даже выломать дверь. Я заплачу.
В ответ он кивнул головой и уткнулся в газету. Я готов был поклясться, что именно ее он читал, когда я первый раз зашел в этот отель.
* * *
И снова я брел по бесконечным кривым улицам. Солнце палило так, словно задалось целью превратить этот город в груду головешек. Улицы мне показались еще грязнее, а пыль… Пыль была везде. Туфли утопали в ней, как в пышном ковре. Она хрустела на зубах, забивалась за шиворот, толстым слоем ложилась на волосы… От нее было не скрыться. Так же как и от собак. Они вели себя как настоящие хозяева города. Завидев впереди угрюмую стаю, я прижимался к выбеленным стенам домов и ждал, когда псы пройдут мимо. А они шли, как компания подвыпивших хулиганов по ночной улице.
На этот раз я довольно быстро вышел к парку. Не понадобился даже план, который нарисовал для меня хозяин. Просто я свернул на очередном перекрестке, прошел совсем уж узким и грязным переулком и увидел перед собой парк. Я чуть ли не бегом бросился вперед, чтобы поскорее укрыться в тени деревьев от палящего солнца.
По меркам этого города, в парке было людно. Тут и там я видел людей, в основном индейцев, которые сидели набольшими кампаниями на скамейках, а то и просто на траве. Они курили, жевали табак, пили пиво и разговаривали. Совсем как нормальные люди… Но при моем приближении все разговоры стихали, а взгляды становились настороженными, словно они боялись, что я наброшусь на них и начну кусать.
Чертов город!
Я прибавил шагу. Мне захотелось как можно скорее выйти на главную улицу. Неизвестно, чего от них можно ожидать. Нет, похоже, что это не я сошел с ума, а весь этот город. Вместе с собаками, домами и людьми. Коллективное умопомешательство. И что я здесь, ради всего святого, делаю?
Чертов город!
Когда я проходил мимо неработающего фонтана, от небольшой кучки старых индейцев, которые безмятежно жевали табак, подставив солнцу морщинистые лица, отделился человек и двинулся мне наперерез. Я внутренне напрягся. После всего, что со мной случилось, глупо было бы ожидать, что он хочет предложить мне пропустить с ним по стаканчику.
Наконец мы с ним остановились друг против друга. Ему можно было дать и семьдесят, и сорок лет. Седые, коротко подстриженные волосы, морщинистая шея, загорелое до черноты лицо. Но глаза ясные, а лоб чистый и гладкий, как у совсем молодого человека. Такое сочетание производило угнетающее впечатление. Словно какой-нибудь полоумный хирург сшил из двух разных людей одного. Но не слишком умело…
Я молчал и внимательно следил за его движениями, стараясь не выпускать из поля зрения его приятелей. Индеец тоже не произнес ни слова.
Я попытался обойти его и сделал шаг в сторону. Он тоже шагнул, загораживая мне дорогу. Я растерялся.
Вдруг незнакомец взял меня за руку и что-то сказал. Язык был мне совершенно незнаком. Резкие гортанные звуки, похожие на клекот хищной птицы.
— Извините, я не понимаю, — вежливо сказал я и попытался высвободить руку.
Но человек держал ее крепко.
Он опять что-то проговорил, оживленно жестикулируя свободной рукой.
— Вы говорите по-испански? — спросил я. — Я не понимаю вас. Может, кто-то из ваших друзей говорит по-испански? Или по-английски?
Незнакомец немного помолчал, потом затараторил снова. Теперь он указывал рукой в ту сторону, откуда я пришел.
По его интонации я понял, что он просит меня вернуться. Я отрицательно помотал головой.
— Мне нужно туда, — сказал я, показывая ему за спину. — Пожалуйста, отпустите меня и уйдите с дороги.
Теперь замотал головой индеец.
— Почему нет? — спросил я. — Что, дорога закрыта? Или нужно дать вам денег? Деньги нужны? — я полез в карман, достал несколько купюр помельче и помахал ими перед крючковатым носом собеседника.
Он рассмеялся, показав кривые зубы.
— Что? Не хочешь денег? Тогда пропусти меня, — я попытался его оттолкнуть. Но он снова что-то взволнованно залопотал и ухватил меня за рукав.
Кампания следила за нашим разговором, но не вмешивалась. Это меня несколько обнадежило. Я решительно вырвал руку и быстро зашагал прочь. Индеец что-то крикнул мне вслед, но я даже не обернулся.
Весь этот чертов город сошел с ума!
До конца парка я дошел уже без приключений. Несколько раз мне показалось, что кто-то окликнул меня, но поблизости никого не было, и я списал это на собственную усталость и взвинченные нервы. Жаль, что не взял с собой виски. Сейчас пара глотков не помешала бы.
А еще лучше — напиться. Напиться как следует и послать к черту этот город и старого индейца!
На главной улице людей тоже хватало. Хотя шумной и многолюдной ее назвать было нельзя. Так же как в парке, старики сидели на скамейках, установленных перед некоторыми домами, и курили. Я обратил внимание, что никого моложе сорока лет я в этом городе не видел. Ни одного ребенка. Ни одной девушки или молодого парня…
Конечно, молодежь мечтает уехать из таких городков в мегаполисы. Мечтает и уезжает. А маленькие города тихо умирают от старости. Такое встречается сплошь и рядом. Удивляться нечему. Но у меня сложилось впечатление, что в этом городке все уже рождались пожилыми… И с деревянной дешевой трубкой в пожелтевших зубах. Может, этот город уже давно умер от старости? И все, что я сейчас вижу, — всего лишь его призрак, населенный призраками?.. Я здесь чужак. Враг им. Долго ли они будут терпеть здесь мое присутствие, которое нарушает их мертвенный покой? Живой в городе призраков обречен сам стать призраком. Рано или поздно. Так или иначе…
От этих мыслей у меня, несмотря на жару, по спине побежали мурашки. Да что же происходит со мной? Откуда, из каких закоулков сознания выплывает весь этот бред?
Беги отсюда!
Улица была длинной. Я шел и шел, хотя ноги уже гудели от усталости. И каждый следующий дом был как две капли воды похож на предыдущий. Окна, напоминающие пустые глазницы, выбеленная штукатурка на стенах, как саван… И ничего, за что мог бы зацепиться взгляд. Если не считать мусора, который гонял ветер по узкой — с трудом разъедутся две машины — улице.
Кстати, машин я тоже не видел здесь. Ни одной. Даже самой старой.
А были они здесь в наш прошлый приезд? Не помню… И тут я понял, что вообще очень мало помню о нашем тогдашнем пребывании в этом городе. Как будто и не был здесь никогда. Лишь отель и старого индейца… Заходили мы с другом в кафе? Видели молодых людей? Слышали детский смех? Или уже тогда единственным звуком, который улавливал слух, был шум ветра? Все стерто из памяти. Впрочем, я тогда слишком много пил. И вряд ли обращал внимание на такие мелочи. Куда больше меня волновало, как бы не опустел стакан.
Я взглянул на часы и тихо выругался — оказывается, они остановились, когда я выходил из отеля. Теперь о времени я мог судить лишь приблизительно. Невезение — мое второе имя…
Пройдя еще несколько сотен ярдов, я начал волноваться. Улица и не думала заканчиваться. Раньше я, может быть, и не обратил бы на это внимания. Шел бы себе и шел, пока не добрался бы до нужного места… Но сейчас, после всего того, что со мной случилось, нервы были натянуты. И даже малейший пустяк заставлял меня настороженно озираться по сторонам. И, конечно же, я начал озираться.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |