– Эй, – позвал парень чуть слышно, упираясь взглядом в темноту. – Чего опять грустишь? Идем лучше есть.

– Эй, – позвал парень чуть слышно, упираясь взглядом в темноту. – Чего опять грустишь? Идем лучше есть.

Ответом были многообещающее молчание и едва различимая возня в углу. Марк не стал дожидаться чего-то более, глупо же, просто развернулся и направился в кухню, осторожно прикрыв за собой дверь. В последнее время этим его с ней общение и ограничивалось. Печально. А ведь когда-то все было совершенно по-другому. Например, четыре года назад. Давно – почти пятая часть его жизни. Тогда дом наполняли смех и улыбки, не то, что сейчас.

Но он не жаловался, нет. Хоть иногда и казалось, что сходит с ума. Особенно когда не видел в огромных серо-зеленых глазах дорогого человека ровным счетом ничего, исключая раздражающее безразличие. Красивые, миндалевидные, обрамленные длинными пушистыми ресницами, они были настолько холодные, что даже пугали. Такой взгляд не мог принадлежать ребенку. Кукле – еще поверил бы, но не ребенку, которым та, по сути, еще являлась.

Скрип половиц за спиной вырвал разум из экскурсии по прошлому. Обернувшись, он кинул неизвестно зачем:

– Картошка или макароны?

Пожимание плечами, и кроха уставилась в точку-щербинку на столе, словно в ней заключено что-то безумно важное. Вот и все. Опять разговор не вышел.

Вдохнул побольше воздуха, высыпал в тарелку куриную грудку и остатки приготовленного вчера картофеля из пластиковой тары. Нарочито медленно двигался, выставляя разогрев на микроволновке, а сам украдкой косился в сторону, ожидая писка прибора, чтобы подать, наконец, гребанный ужин.

Тихо и неуютно. Но только для одного из них – малышку, по-видимому, все устраивало: и ежедневно повторяющийся ход вещей, и эта странная отчужденность. Девочка сидела неподвижно, вся такая восковая, неестественная. И даже когда к ней пододвинули еду, демонстративно подсолив перед этим, не изменила выражения лица, подковыривая кусочек вилкой и отправляя его в рот. Ничего особенного. А вот парня начинало подташнивать.

Абсурд, но как бесит. Аж до дрожи в руках. Почему? Его маленькая сестренка всегда терпеть не могла это блюдо и капризничала всякий раз, как приходилось его видеть, не то чтобы там пробовать, а еще и подсоленное…

Минута, вторая, третья. Никакой реакции со стороны. Хотелось взвыть, ударить кулаком о дубовую поверхность, перевернуть мебель и, взяв апатичную кроху за грудки, встряхнуть, спросив, что с ней такое. Но вовремя спохватившись, попросту опустился на стул подле, без зазрения совести разглядывая до боли знакомую ему незнакомку.

Как же изменилась Алисия, буквально истаяла. Пустая оболочка выглядела почти также как и прежде, разве что немного похудела и подросла, но двигалась в той же манере, жестикулировала совсем так, как та девчушка, этот озорной комочек с русыми хвостиками по бокам.

Провокация не удалась. Опять. Ощущение жуткой усталости и разочарования навалились как-то неожиданно разом. Взвинченный до предела, молодой человек и не заметил, в какой близкой опасности от края стояла кружка.

Звонкое «Дзинь», и фарфоровые осколки разлетелись по полу в разные стороны. Марк весь подобрался в напряжении, но не спешил поднимать суматоху, убирая испорченную вещь. Это ведь прекрасный шанс растормошить эмоции Алисии. Мысленно он молил бога, чтобы девочка заплакала или испугалась, хотя и понимал, что это через-чур жестоко.

Но она отреагировала совсем иначе, нежели думал ее брат. Малышка часто заморгала, будто соринка попала ей в глаз, а потом сползла со стула.

«Ну же, давай», – упрашивал Марк: «Ты ведь трусишка по натуре, милая. Покажи себя настоящую».

И, как бы почувствовав призыв юноши, ребенок засопел. Но то, что произошло дальше, окончательно выбило почву из-под ног парня: девочка, опустившись на коленки, стала собирать осколки. Сердце ухнуло куда-то вниз.

– Не трогай! – вскрикнул он, опасаясь, что сестра поранится. – Я сам.

Крошка от неожиданности выронила большой осколок, и тот, прочертив алую полоску, брякнулся обратно. Она досадливо мазнула по нему.

Тихо выругавшись, Марк констатировал:

– Надо обработать, – а про себя в очень грубой форме добавил, что в обращении с детьми он никуда не годен, особенно подмечая тот факт, что если бы не глупая проверка на вшивость, то никто бы не пострадал.

Когда приступ самобичевания поутих, парень подхватил младшую сестру, чтобы отнести в безопасную комнату. Он бережно прижал ее хрупкое тельце к своей груди, как самую дорогую в мире ценность. По сути, она ей и была. Алисия – единственная, кто у него осталась, и Марк не забывал об этом ни на секунду.

Боль от потери близких вновь вскрылась уродливым нарывом. Отчего-то совесть услужливо твердила, что будь родители живы, не позволили бы так глупо дочери оцарапаться, учитывая возможность избежать подобной ситуации. А он не уследил. Вообще, по сути, он и подверг ребенка опасности. Какой после этого из него старший брат? Так, лишь жалкое подобие. Но другого у Алисии нет.

– Прости, – шепнула кроха, доверчиво укладывая светлую головку у него на плече.

Стало ужасно стыдно. Кровь прилила к щекам. Из них двоих взрослый именно он, по крайней мере, так намекнули в органах опеки, когда решалась судьба сироток. Это он должен извиняться. Малышка ведь не виновата в том, что старалась помочь. А парень поступил как последняя скотина, видите ли, убедиться в чем-то захотел, сестра у него больше не та. Ну, так и не удивительно. Все сейчас не те, что прежде.

Марк усадил девочку на кровать возле окна, а сам пошел за зеленкой и пластырем. Долго искать не пришлось. Медицинская аптечка в левом шкафу на третьей полке лежала всегда, и, несмотря на давнишнюю трагедию, своему положению не изменила. Нащупать пузырек с надписью «Бриллиантовая зелень» не составило труда. Но вот с пластырем вышла накладка: жгуты были, вата тоже, даже эластичные бинты остались после растяжения, когда ему было десять, а пластырей нет и не предвиделось. Витиевато ругнувшись, он поспешил к оставленному без присмотра ребенку, мало ли что.

На самых подступах к спальне он неожиданно для себя затормозил. Какое-то гипертрофированное любопытство заставляло противиться чувству ответственности, несмотря на доводы здравого смысла. Поэтому, не смея игнорировать позывы дальше, юноша прильнул к дверной щели.

Его крошка сидела в том же месте, как ее и оставили, не сдвинувшись и на миллиметр. Только бледное личико было повернуто к окну. Серо-зеленый взгляд без малейшей эмоции, без тени любопытства устремлялся вдаль к океану, который плескался у кромки горизонта.

«Смотрит как какой-нибудь старик, что устал от бестолкового существования», – замечает он и распахивает дверь.

***

Ночью не спиться, беспокойство шевелится внутри потревоженной змеей. Подушка вымокла от пота, а одеяло слишком давит на тело. Марк поминутно ловит себя на мысли, что задохнется, если уснет в новом доме. Отец его высмеял, сказал, что это полнейший бред, и парню в его возрасте не должно бояться подобной чепухи. Но мальчишка не согласен. Он в свои двенадцать боится отнюдь не аморфных существ под кроватью или незнакомца за порогом. Его страх – море, что взбесилось и хлещет на берег, обманчиво оставляя на песке пену, мол, попробуй, а само бьет волнами по ногам, чтобы утащить в свои объятья. Иногда кажется, будто шторм зовет Марка, и это пугает. Потому что чем сильнее гроза, чем опаснее танцуют волны, тем острее он ощущает одиночество и его зов.

Пару раз, задремав в шторм, он чуть не вышел навстречу к коварной стихии – лунатизм как потом заявят врачи. Но почему же это странное явление не наблюдалось у него раньше, и отчего лишь сейчас, в грозу? Враки все это, ничего они не знают.

Теперь парнишка уверен, что зря они переехали. Соленый воздух его совсем не прельщает, а близость к морю наводит ужас. Их деревянный коттедж кажется ему уж не таким и надежным, как расписывал вначале риелтор. Красивым – да, но не надежным, слишком близко к воде: во время погодного буйства брызги долетают аж до самых окон.

Родители не обращают внимания на такие мелочи. Им нравятся долгие прогулки вдоль пляжа по вечерам и плевать на то, что до ближайшего населенного пункта около сорока километров, потому что здоровье семьи – главное.

– Привыкнешь. – Отмахиваются они рукой. – Освоишься и найдешь друзей.

Друзей и вправду нашел. По интернету. На всеобщее удивление сигнал ловил что надо. И откуда спрашивается? Ну да ладно.

Время шло, и через полгода кошмары отступили, хотя привычка бодрствовать во время шторма и прочих катаклизмов осталась. Но это были еще не все изменения, что успели нарасти со скоростью снежного кома.

На днях его огорошили, казалось бы, простым вопросом:

– Неужели совсем не скучно?

Марк задумался. А, действительно, было ли? С одной стороны, нехватка общения со сверстниками малость напрягала, учитывая, что в шумном мегаполисе, где они жили до этого, его постоянно окружала разномастная свора ребятни. Была даже парочка приятелей, с которыми он водился регулярно. Но с другой стороны, социальные сети компенсировали все с лихвой.

– Нет, – кратко ответил он, зная, что выбрал кратчайший способ избавиться от дальнейших расспросов.

– Жаль…

Ему тоже жаль. Безумно. Марк ведь столько раз просился обратно и откровенно не понимал, почему родители против, старый дом-то не продан. Он бы там с удовольствием остался.

– А если разбавить нашу компанию знакомством, скажем, с еще одним человеком?

Подросток так и застыл с недобитым кофе в руках. Ну вот на что это они намекают. Никак сватать кого собрались. А вдруг девчонка ему окажется не по душе? И таких вот «вдруг» было предостаточно, чтобы вконец растеряться.

Но опасения так и не подтвердились. К концу разговора, взвинченный интригующей темой, Марк просто плюхнулся на диван после фразы: «скоро обзаведешься сестренкой». В душе сразу полегчало. Но как только смысл окончательно дошел, все началось по-новому кругу.

В кратчайшие сроки рядом с его комнатой нарисовались кроватка с бортиками и коробки забитые доверху пеленками да распашонками на любой вкус. Молодой человек был вовсе не против суетной возни, даже сам помогал обустраивать детскую, лишь иногда тоскливо кидая взор в сторону моря. Оно больше не звало его.

На протяжения всей беременности громыхали раскаты, небо прочерчивали то там, то здесь рваные полоски молний. Проще говоря, долгоиграющий шторм только набирал силу. Синоптики не без основания полагали, что это феноменальное явление заслуживало попасть в анналы истории. Мать с улыбкой поглаживала живот, что-то приговаривая про Божье благословление, а отец кивал и подбадривал, хотя был закоренелым атеистом и верил разве что в собственные силы, чему и учил сына. Юноша, видя двойные стандарты, предпочитал отмалчиваться, чтобы не расстраивать возмущениями беременную женщину. Алисия, как окрестили ее на очередном семейном собрании, была уже совсем на подходе.

И вот свершилось. Хрупкий сверток, принесенный из больницы, обещал вырасти в здорового и смышленого ребенка. Улыбка и громкий смех из разряда гость резко прописались на законное ПМЖ. Новоявленный брат до невозможности опекал кроху, буквально излучая при том счастье. Казалось, идиллия будет царить вечно, в чем, собственно, никто не сомневался.

Сейчас Марк не покривил душой, если бы сказал, что это были лучшие моменты в его жизни. Но, увы, он еще так многого не знал. Например, какими разными могут быть люди: у малышки были светло-русые волосы и пронзительные глаза, по цвету напоминавшие бриз, стоило в них заглянуть, чем она, безусловно, походила на мать. Парень же – почти копия отца, с той разницей, что характером не вышел. Но это были больше рассуждения самого родителя, Марк же не считал врожденное упрямство дефектом, ему-то оно не мешало.

Перед сном он подносил девочку к зеркалу, с удовольствием подмечая какие-то общие фамильные черты в малютке. У обоих прямые слегка вздернутые носы, тонкая носогубная складка и бледная кожа. Хотя последнее было уже вовсе не наследственным, а скорее результатом безвылазных посиделок в четырех стенах, лишь изредка они выбирались на солнечный пляж. Да мать и не против их маленького затворничества – Марку ведь тринадцать, за ним самим еще следить надо, так пускай сидят дома, пока всех все устраивает.

Юноше соглашается с ней. Ему комфортно с сестренкой как никогда. Море уже совсем-совсем не страшное, ласковое и манящее. Он окончательно забыл давнишние кошмары. Теперь он, вроде как, взрослый. И когда за окном воет сильный ветер, а соленые капли летят через открытую форточку, подросток только крепче кутает хнычущего ребенка, воркуя в пушистую макушку:

– Растешь как на дрожжах, – вдыхает родной сладковатый запах. Быть может, ему только кажется, но пахнет молоком и солнцем.

Он целует свой маленький кусочек счастья и, освобождая правую руку, лезет в карман. Там лежат резинки-бабочки. Марк недавно ездил в город, помогал отцу улаживать какие-то дела, а в оставшееся время бродил по улочкам, где наткнулся на старуху с побрякушками. Он ничего не смыслит в девчачьей моде, да и Алисия совсем кроха, но парень точно уверен, что сестре понравится.

– Ну как? – спрашивает он, извлекая подарок и фиксируя его на уровне глаз.

Малышка щурится и тут же заразительно хохочет чистыми звонкими переливами. Ее голос напоминает журчание родника. Марк с облегчение думает, что не прогадал. Когда детские кудряшки отрастут в достаточной мере, она наверняка наденет их и будет носить с гордостью, как доказательство слепого обожания. Пока же любовь у них слегка односторонняя: мальчишка возится с ней, играет, кормит, даже частенько дежурит под дверью вместо сна, вдруг кошмар какой, а его не будет рядом, чтобы успокоить.

Вот и сейчас он топчется в коридоре, ожидая, когда везде погасят свет, чтобы снова бдеть до утра, охраняя покой его беззащитного ангела. Хрупкое существо. Ему хочется быть с ней постоянно.

– Ложись уже.

Сердце гулко бьется о грудную клетку. Застукали. А ведь сегодня гроза. Алисия точно заплачет.

Он в нерешительности стоит, размышляя, что будет правильнее. Переминается с ноги на ногу, но не уходит. Ждет приговора. Разрешат или нет.

– Так невмоготу?

Опускает понуро голову и убеждается, что если и прогонят, то все равно вернется к малышке попозже. Только пускай строгие надзиратели лягут.

– Раз пришел, оставайся. – Отец всегда умел делать правильные выводы из сложившейся ситуации, благоразумно предположив, что и без его на то согласия настойчивый юнец не сдастся. Сколько раз уже так было. По всему выходило, что легче самому разрешить Марку сделать, что он хочет, и выглядеть при этом благодетелем, нежели кидаться пустыми запретами.

Подушка радостно летит в сторону, взгляд блестит. В темноте еле слышны отголоски шторма. Маленький ребенок все это время беспокойно вертится, прислушиваясь к далеким всплескам, но ему не о чем волноваться. У сестры есть достойный страж.

***

– Будет немного щипать, – предупреждает и, подумав, добавляет. – Совсем чуть-чуть.

В этом не было нужды, но все-таки. Девочка доверительно протягивает ладошку и как завороженная наблюдает. Выступившие капельки крови скатываются по ней в тонкую струйку и, вновь разделившись у самого запястья, падают на одеяло. Никаких слез, ни хныканья. Холодная королева с тусклыми желаниями, не говоря уже о потребностях.

Алисия давно делала все на автомате и лишь потому, что так нужно. По привычке. Ела, когда звали, гуляла, если просили. Одевалась чаще сама, но вспомнив, что брату необходимо о ком-то заботиться, вновь облачалась в пижаму и ожидала его прихода, чтобы позволить парню выбрать для себя наряд. Она вставала с первыми лучами солнца, потому что для нее нескольких часов сна было более чем достаточно, а потом долго смотрела на море через стекла рам.

Марк замечал, что с его малышкой творилось что-то страшное. Это так убивало, но расклеиться не мог и не имел права, иначе ребенок бы остался без поддержки. С каждым новым днем это становилось все труднее. Казалось, эмоции Алисии напрочь исчезли, утонули вместе с их родителями. Оставалось лишь надеяться на улучшения. Не сразу – со временем. Юноша предполагал, что оцепенение сойдет на нет, стоит только подождать. Но оно не прошло ни через год, ни через три. Впору было отчаиваться, когда в голову закралась шальная мысль – насильно заставить ее чувствовать.

Может, психологическая травма слишком глубокая и, чтобы способствовать выздоровлению, нужно слегка подтолкнуть? С таким благим намереньем он и начал действовать, но исход был единым – полное фиаско. Нелюбимые блюда – ноль реакции, прежние страхи – пустой звук, и вот сейчас кровь… Он уже на грани истерики.

«Было б не так смешно, если бы не было так печально», – вопит истерзанный мозг, пока руки бинтуют место пореза. Кажется, он слишком сильно надавил на ранку, потому что кроха закусила нижнюю губу.

– Прости, прости, милая.

Впопыхах ослабляет перевязку.

– Так лучше?

Гадство, он сам себе противен. Столько радости сквозило в его голосе, когда сестренка на секунду сняла свою восковую маску. Какое ничтожество. А ведь когда-то ее покой был для Марка всем.

Пальцы дрожат. Он снова хочет надавить и как следует рассмотреть искорки испуга в серо-зеленых омутах, а ведь это неправильно и, что более того – кощунство. Наверное, сходит с ума, раз даже посмел подумать о таком. Монстр. Его уже всего трясет изнутри от жалости, омерзения и кучи еще всего вперемешку с презрением, как со сладчайшей приправой. Слишком много навалилось, и парень так устал. В подобные моменты он мечтает стать таким как она.

– Братику плохо? – скорее заявляет, чем спрашивает девчушка, переползая на колени горе-лекаря и вводя этим его в ступор.

– Алисия, что ты…

Малышка крепко обхватывает его пояс насколько хватает сил. Запах молока и солнца так близко, что страшно вдыхать. Родной. Почти как тогда, пока у них все еще было хорошо, когда они могли искренне улыбаться. Сейчас совершенно иначе воспринимаются обычные вещи.

– Не уходи. – Ее радужка темнеет почти до черного и только, но и это уже кажется дикостью. Лик застывает в привычном безразличии. Теперь ничего не выдает волнения, не нарушает привычного спокойствия. – Не уходи, – повторяет она громче.

– И куда же я, по-твоему, денусь, глупенькая?

– Просто не уходи.

Окно дребезжит под натиском ливня. Опять. Создается впечатление, что еще парочки сильных порывов вполне хватит, чтоб превратить тонкое стекло в бесполезный мусор. Погода сегодня богата на сюрпризы.

Марк сидит без движения, шумно проглатывая порции воздуха и думает, что мог иметь в виду ребенок. Вот же он, рядом с ней в этом проклятом доме, словно прикованный невидимыми цепями, которые ему не сбросить. Дождь мерно барабанит. Скоро станет действительно холодно, если не закрыть до упора все ставни, а если и закрыть, то будет душно. Особенности климата, мать его. К тому же велика вероятность, что Алисия уже простудилась, ребенку ведь многого не надо, вон как продрогла – ледяная кожа покрылась стайкой мурашек.

Он не желает сестре вреда, только не сейчас, поэтому судорожно придумывал, чем бы укрыть ее хрупкое тельце. Пиджак – дурацкая идея, но сойдет для начала, а потом он притащит плед и заварит чай, чтобы согреть. Так и порешил.

Стягивать одежду жутко неудобно, когда на тебе виснут. Марк делает несколько попыток отстранить девочку, а та в свою очередь только крепче сжимает кулачки на его торсе. Боится – понимает он, но вот чего, неужели того, что оставит?

Он не замечал за ней раньше такую черту. Даже наоборот, находясь в уединении, Алисия оживала: пряталась в тени неизвестно зачем, без конца переплетала хвостики в косички и обратно и все время наблюдала. Юноша частенько ощущал спиной чье-то присутствие и, если бы не знал о повадках малышки, то непременно бы сходил к психиатру по поводу навязчивой идеи преследования. Впрочем, он и так у него был. Ради сестры, конечно. Но тот лишь выслушал их историю детства, задал пару банальных вопросов и сказал, что проблемы он себе сам напридумывал, а остаточный стресс Алисии исчезнет, как только ребенок почувствует безопасность относительно Марка. С тех пор он зарекся посещать этих шарлатанов. Что они вообще понимают?

– Подвинься, – просит парень в очередной раз, пытаясь вынырнуть из пиджака. – Прошу, Алисия, я никуда не сбегу.

Неловкая улыбка с его стороны выглядит вымученно. Девочка не спешит отцепляться, очевидно, проверяя правдивость сказанного. Неверяще прожигает взглядом, будто лезет в душу. И Марк сглатывает. У него отчего-то резко пересохло в горле, и участился пульс.

– Они говорили также.

«Прекрати, замолчи, не надо вспоминать».

Кроха с неохотой отцепляется для того, чтобы заставить брата обратить внимание на тусклое в разводах зеркало, из которого на них смотрели два отражения. Видны лишь силуэты и еще смазанный фон позади.

– Я – не они. – Марк вздрагивает как от пощечины. Зачем она с ним так поступает? Пускай Алисия в столь юном возрасте и в самом деле похожа на женщину, что подарила им обоим жизнь, а он на отца, но они – не их родители.

Тот силуэт, что выше и взрослее, приходит в движение одновременно с парнем. Ему чудится оскал в мутной из-за пыли поверхности. Марк перебарывает в себе постыдное желание отшатнуться. Черт, поэтому-то он и не любит зеркала. В пустом доме чего только не померещится, когда у тебя расшатанные нервы.

«С этим определенно надо что-то делать»

– Ты мне доверяешь? Я никогда тебе не врал. С чего бы начинать теперь?

Совсем немного подумав, малышка одаривает его привычной порцией безразличия и кивает в знак согласия.

Марк рад, что хоть эта тема теперь закрыта. Было неприятно срывать застарелую корку.

– А, знаешь что, – начинает он, желая попытать удачу, попутно кутая сестренку, – давай уедем отсюда? Вместе. Только ты и я. Помнится мне, есть одна квартирка…

– Нет, – кратко и ясно.

– Если хочешь, можешь выбрать любое место.

– Тут мой дом.

Это даже не аргумент для Марка, но он сдается. Как и в прошлые разы, когда поднимался этот вопрос. Что-то постоянно его сдерживает, не отпускать. Толи нежелание рвать связи и начинать все с нуля, толи полные решимости отказы Алисии. Ее ведь тоже крепко связывает нечто непонятное с деревянным коттеджем на берегу море помимо банальной прихоти. По крайней мере, в это хотелось верить. Да, пожалуй, так, иначе какой смысл был предлагать что-то подобное.

Всполох расчертил небо, а следом с небольшим опозданием громыхнул раскат. Наливая кипяток в кружку, юноша погружался в себя все больше, пока не прислонился указательным пальцем к раскаленной поверхности чайника. Одернувшись, он с досадой обнаружил покраснение с начинающим взбухать волдырем.

«Прекрасно, – подумал Марк, засовывая палец в рот. – Просто прекрасно. День еще не подошел к концу, а его насыщенность бьет все рекорды. Пожалуй, даже стоило пересмотреть некоторые понятия, такие как везучесть». Он не знает, кто бы занял первое место, но с последним определенно проблем не возникало.

Прозрачные брызги вокруг посудины образовали своеобразные ореол. Так оставлять нельзя – древесина столешницы вздуется, поэтому необходимо стереть влагу как можно раньше.

Размеренные круговые движения тряпкой, хлопок, кажется. Ткань, пропитавшаяся насквозь, издает хлюпающие звуки. Неприятно тянет по мокрым пальцам, а под ногами еще хрустят неубранные осколки.

Стоп, а почему, собственно, такой сквозняк? Вряд ли открытая форточка впустила бы столь сильный ветер. Хочется оглянуться, но страшно. У него есть предположение, что же могло послужить причиной сему, а чтобы проверить, надо повернуться. А потом раздается скрип. Тихий, но в эту секунду он кажется Марку самым громким на свете.

– Алисия! – догадка пришла слишком поздно.

Входная дверь нараспашку. Фигурка сестры исчезает вдалеке под очередную вспышку грозы. Он кричит во все горло, чтобы она вернулась, выбегая на крыльцо. Отчаянье захлестывает естество. Ему кажется, что чем быстрее он движется, тем дальше отдаляется от малышки.

Сырой песок вязнет. В глазах лишь страх. Страх – банально не успеть, страх – потерять частичку души. Парень уже испытывал его и уверен, что вынести во второй раз такое не сможет. Животный ужас застилает глаза словно пелена. Он больше ничего не соображает, зациклившись на единственной мысли. Ах, как хочется, чтобы это оказался лишь сон, еженощно приходящий и мучивший его на протяжении четырех лет, но оттого не являвшийся реальным.

– Алисия, – бьется, как птица о прутья клетки-затворницы, ломая крылья раз за разом и упорно продолжая бесполезное занятие. – Остановись!

Если кошмар сбудется, и последний дорогой ему человек уйдет, то он не будет больше сопротивляться морю – так решил Марк. Просто войдет в него и вдохнет полной грудью, вбирая в легкие соленую жидкость.

«Говорят, что смерть от утопления самая мучительная». Парень верит, что это так, но другого конца не видит.

Вокруг него вода. Повсюду. Она яростно кидается в ноги, мешая идти, слепит падающим с неба дождем, сводя пределы видимости к минимуму, забирается под одежду, сковывая движения. А еще чертовски холодно. Сейчас конец ноября. Марк настолько замерз, что кажется, будто он умрет раньше, чем сможет добраться до светлого пятна на горизонте. Но он тянется к нему, плывет размашистыми гребками, преодолевая сопротивление волн, пока остаются силы. Это крохотная надежда, но все же.

Тело тяжелеет, становясь непомерным грузом с каждой минутой, а он плывет дальше. С очередным рывком вперед юношу откидывает на два назад. Он больше не чувствует рук, лишь чудом удерживаясь на плаву. Еще немного, и его самого надо будет вытаскивать из прожорливой пучины. Вот только спасать его будет некому. Берег пуст, как и многие мили вокруг.

Поэтому это почти невероятно – то, что он, наконец, дотягивается до сестренки. И уж тем более абсурдной становится возможность их возвращения на сушу. Но, так или иначе, это происходит.

Марк не помнит, каким образом в тот момент сумел добраться до кромки пляжа в таком состоянии, как делал искусственное дыхание или приводил в чувство Алисию. Все происходило словно в бреду. Слишком быстро и прерывисто. Скорее всего, стресс сыграл с ним злую шутку, но ему почудилось, будто малышка в какой-то миг сама открыла глаза. Не было ни надсадного кашля, ни первого судорожного вздоха.

Нет, это определенно сказалась усталость. Другого объяснения ему и не требуется, ведь обошлось же. Главное, что он успел, а остальное не столь важно.

Девочка широко уставилась на него немигающим колючим взглядом, под которым тут же захотелось съежиться.

– Братик? – с трудом выдавливают детские посиневшие губы знакомое слово. Он отвечает нервной полуулыбкой, и изображение начинает таять.

– Братик, ты нашел меня.

Сильно кружится голова, да и давление поднялось. Марк смаргивает временное помутнение. Его зовут наяву. Это уже не сон, который так некстати всплыл в подсознании, и не прошлое, а самое что ни наесть настоящее.

«Прочь, прочь навязчивый кошмар. Ты не взаправду!»

В каких-то двадцати метрах от него стоит по щиколотку в воде Алисия. И как только не падает от резких порывов и бешеных волн? Пена бурлит, обволакивая берег, липнет к подолу белоснежного платья ребенка. Но бояться уже нечего – шторм утихает на глазах.

– Я так и знала, – говорит она, не обернувшись, словно ощущая чужое присутствие спиной.

– Что? – как можно более отстраненно спрашивает Марк, подходя ближе, хотя внутри бушует шквал эмоций. Он хочет сию секунду подхватить малышку и унести обратно в дом, но сделать это надо медленно, дабы не испугать кроху.

– Что беспокоишься, – свист ветра заполняет неловкое молчание, пока парень совершает еще несколько несмелых шагов по направлению к сестре. – Потому что любишь. А, значит, теперь точно не оставишь. – Говорит она, и… уголки ее губ ползут вверх.

В последний раз Марк видел эту улыбку слишком давно, чтобы реагировать на нее трезво. Становится непривычно от того, что может дальше произнести или сделать маленький ребенок. Стучит в висках от пережитых событий и абсурдного разговора. Звуки прибоя нервируют все больше, почти до тошноты.

– Если убедилась, то пойдем, – он торопливо тянет девочку за руку. – Только пообещай никогда не уходить без спросу.

– И я не уйду, – твердо заверяет она, поспевая за братом. – Навсегда останусь с тобой. Только…

Алисия резко упирается пятками во влажный песок, и Марк незамедлительно реагирует на выпад сестренки.

– Бога ради, что еще?! – вырывается наружу прежде, чем он успевает взять себя в руки.

Холодный омут зрачков расширился до предела, а лицо малышки вмиг посерьезнело.

– Ты ведь больше не слышишь ЕГО, потому что не хочешь. А оно поет слишком громко. Поэтому приходят те, кого даже не звали, и мне это не нравится.

Марк почти уверен в том, что не желает продолжать дальше. Спрашивать о чем-то и выслушивать потом ответ, который ему, скорее всего, не понравится, выше его сил. И все же он подыгрывает. Может, потому что это самый долгий из удавшихся разговоров с Алисией, а, может, ради утоления любопытства.

– Кого же, по-твоему, я должен был услышать? – скептически изогнув брови, стал допытываться парень.

Малышка лишь указала тонким пальчиком в сторону успокаивающегося моря.

– Бред, – бурчит брюнет себе под нос, быстро удаляясь с младшей сестрой подальше от водной глади. Как он и думал, ответ семилетнего ребенка был более чем глупым, но отчего-то мозг отказывался воспринимать это ложью или неудачной шуткой.

***

Тихий вечер. Легким движением руки в зале загорается свет – бледно-оранжевый узор бликов падает на мебель. Комната вычищена до блеска, вещи, все какие они есть, на своих законных местах. Можно было бы и сказать, что уютно, но внутренняя пустота обитателей давала о себе знать.

Мерное тиканье часов изредка дополнялось шуршанием страниц. Расположившись на диване, Марк пролистывал какую-то книгу, особо даже и не вдумываясь в содержание. Прочитанные строчки все равно забывались спустя пару абзацев. Нет, не так, все его внимание было скрыто направленно на Алисию, что сидела в кресле напротив, поэтому ведь и не мог сосредоточиться на чем-то менее важном.

Юноша старался понять, что же не так с сестрой. С недавних пор она казалась ему еще более чужой. Накопившиеся странности и вообще… Он силился отогнать эти мысли прочь. Получалось паршиво.

Положив голову на подлокотник, девочка смотрела, казалось, сквозь стены. Но вот стоило парню бросить на нее взгляд открыто, а не поверх страниц, она тут же поворачивалась к нему, жадно ловя каждое движение. Молча прожигала серо-зелеными глазами, а потом вновь отворачивалась, растворяя искорки интереса в обыденном отстраненном созерцании.

Настоящая кукла-марионетка, шевелящаяся лишь на ответные действия – ни дать, ни взять. И пугает до чертиков. Особенно, когда вот так ведет себя. Хотя, были в этом и плюсы – Алисия оживала на те считанные мгновенья, что длился их зрительный контакт, но на этом все изменения и заканчивались.

– Пора бы на боковую. – Прикрывая обложку с характерным хлопком, книга откладывается в сторону. Ему надоело.

Он медленно встает, ощущая, как ветер задувает в приоткрытое окно. Прохлада, забравшаяся под рубашку, лижет спину и немного успокаивает.

– Что-то не так? – спрашивает Марк, потирая переносицу, в то время как малышка продолжая сидеть на прежнем месте, буравит его взглядом.

– Ты изменился, – неопределенно пожимает плечами она.

– Тебе кажется.

– Нет. – Алисия, поднимаясь и преодолевая расстояние между ними, немигающе смотрит. Омуты ее зрачков становятся темными и бездонными как само море. И от этого по коже непроизвольно бегут мурашки. – Ты боишься меня.

Парень с трудом проглатывает сухой ком в горле, оставаясь внешне спокойным, хотя душу давно опутала липкая паутина из сомнений, а сердце колотится точно бешенное.

– Не говори всякие глупости. – Нутро натягивается как струна, почти звеня от напряжения. Нет, он не лжет, да и не смог бы попросту, ведь обещал ей когда-то. Марк не боится своей младшей сестренки, у кроватки которой дежурил ночами и подолгу держал на руках. Но не той, что сейчас перед ним находится. Не той, в чем присутствии инстинкты начинают скрестись и предупредительно выпускать когти. – Как я могу…

Девочка обрывает его на полуслове, не давая закончить:

– Боишься. Почему?

Что-то клокочет в груди, ищет выход наружу. Может, ему действительно нужно выговориться, ведь он так долго играл роль прилежного брата, старался оберегать покой малышки. Пусть это не всегда у него получалось, но старался ведь.

И юноша решается. Сейчас он скажет ей все, что думает. Пора раскрыть карты, и пусть будет так.

– Потому, что не уверен, что знаю, кто ты. – Глоток воздуха. Теперь он дышит спокойно, будто с него сняли немыслимо тяжелую ношу, хотя секунду назад не мог сделать и единого вздоха. – Ты тоже изменилась. Очень сильно.

И зачем, спрашивается, высказывать ребенку подобное? Даже более того, его поражает сам факт, что не сорвался раньше. Наверное, он окончательно выжил из ума. Но ему определенно полегчало.

– Я Алисия. Разве нет?

– Но не та, – отражается его голос от стен.

Быть может, он об этом потом пожалеет. Да, скорее всего, так. Но пока это осознание его не достигло, а потому он продолжает выдавливать из себя все больше.

– Не улыбаешься и не смеешься. Даже не говоришь ничего первой. Только когда попрошу.

Слова хоть и простые, но столько горечи и боли собрано в них. И парень физически чувствует потребность озвучить то, что сейчас срывается с его губ.

– Неправда, – как-то расстроенно прозвучал ответ Алисии. – Я звала каждый день. До хрипоты. Просто ты перестал слушать.

Марк удивленно моргает, переваривая полученную информацию. Разве возможно, что девочка сказала правду? Возможно ли вообще игнорировать подобное?

– И я могу это доказать, – прошептала кроха, утягивая брата за рукав рубашки в сторону входной двери.

Личико малышки кажется неимоверно бледным под искусственным источником света, и юноша вздрагивает как прошибленный током, вспоминая свои кошмары – те, что начались четыре года назад, когда на берег выбросило тела их родителей. В тех снах Алисия тонула, а он ничего не мог с этим поделать, потому что не успевал. Всегда опаздывал на доли секунды, а потом судорожно пытался спасти сестру.

Посиневшие губы, кожа цвета бумаги, не прощупывающийся пульс. И его мучает вопрос: «А были ли это всего лишь кошмары или реальность сокрытая разумом»?

Желтые песчинки хрустят под ногами. Опять. Марк идет, ведомый вперед, словно в каком-то трансе. Темно. Ему хочется узнать правду аж до скрипа в зубах. Все настолько кажется нереальным, совсем чуждым и диким, что сопротивление сродни безумию. Это ведь не может происходить, правда?

Девочка двигается в темноте уверенно, ступает тихо и беззвучно как кошка. Если бы не ощущение чужой ладони в своей, юноша навряд ли почувствовал ее присутствие.

Шум подступающих волн совсем близко, и соленые брызги уже вполне ощутимы.

– Пойдем, – вторит Алисия, когда ступней едва касается вода. – Ты скоро услышишь.

Хочется кричать от бессилия и спорить до хрипоты о несуразности ситуации. Но слова застревают где-то внутри, перекрываемые шелестом прилива. Быть может оттого, что Марк еще верит, будто способен проснуться однажды утром в своей прежней жизни, оставшейся далеко позади. А, может, потому что слишком устал бороться.

– Еще чуть-чуть, – заверяет девочка тоном, каким подбадривают детей. – Совсем немного.

Сознание такое туманное. Его целиком захлестывает желание совершенно ни о чем не думать, а лишь слепо подчиняться.

Они зашли в море уже по колено, когда Марк, в последний раз взяв себя в руки, разлепил непослушные губы.

– Зачем… – тонет в полумраке его голос.

– Лишь потому, что я море, – льется тихий шепот малышки. – И я хочу навсегда остаться с тем, кому так долго пела.

Она улыбается и замирает, когда очередная волна разлетается на мириады мельчайших брызг, встречая сопротивление их тел. Бесконечный простор и глубина увлекают все дальше и дальше.

– Теперь, наконец-то, слышишь, – довольно произносит та, что раньше звалась Алисией. – Я долго ждала и звала без устали, веря, что придешь именно ты. – Она сделала небольшую паузу, после чего вновь продолжила. – Приходили и другие. Как те двое. Я не приглашала их специально. Просто так получилось.

Марк плохо понимает, что происходит во внешнем мире, что его окружает, и звук пробивается как сквозь толстое стекло. Будто он в центре какого-то купола. Но парень догадывается, кем были те, о ком шла речь. Догадывается и принимает. Ведь если родители перед смертью ощущали тоже, что и он сейчас – нет ничего удивительного в том, что они выбрали это странное спокойствие. Он их больше не винит.

Соль режет глаза во время погружения. Смыкается толща воды над головой, но он по-прежнему держит сестру за руку. До последнего.

«Не было ни надсадного кашля, ни судорожного первого вздоха. Она просто открыла глаза».

– Не сон, – проносится в голове за доли секунды до того, как отключиться. – Значит, это было по-настоящему.

***

Прошел год. Дом, вернее то, что от него осталось после мощнейшего за последнее десятилетие шторма, пустовал. Полуразрушенные сваи, казалось, еще хранили траур по безвременно почившим хозяевам, хотя до этого никому и не было дела. Люди вообще сюда редко выбирались на отдых, несмотря на заманчивые пляжи и вполне себе подходящий климат. Но ничто, как говорится, не вечно.

У самой кромки, там, где вода соединялась в ласковых объятьях с песчаником, сидел молодой человек. Черные волосы мокрыми прядями едва касались плеч, одежда насквозь пропиталась влагой и плотно облепила тело. Он тоскливо глядел вдаль, беззвучно шевеля губами. Ему не было ни плохо, ни неприятно. Он вообще не обращал внимания на что-либо, пока позади не стали слышны чьи-то шаги и чуть хрипловатый настороженный голос с нотками беспокойства.

– Эй, с тобой все в порядке? Парень?

Юноша не сдвинулся с места, лишь повернул голову, уставляясь на собеседника остекленевшим взглядом темных как два омута глаз. Это и завораживало, и отталкивало одновременно. Как хищный зверь, как бездонная пропасть – затягивает, пугает, но заставляет сердце биться намного чаще.

– Море, – бесцветно выдавливает тот.

– Что?– в недоумении спрашивает мужчина, едва сумев оторваться от странного зрелища.

– Ты тоже слышишь нашу с ним песню.

Дата добавления: 2015-08-29