- Товарищ генерал, мне дал его один Ingles, по имени Роберто, он
динамитчик и пришел к нам взрывать мост. Понимаешь?
- Рассказывай дальше. - Марти употребил слово "рассказывай" в смысле
"ври", "сочиняй", "плети".
- Так вот, товарищ генерал, Ingles велел мне как можно скорее доставить
донесение генералу Гольцу, Он сегодня начинает наступление здесь, в горах,
и мы просим только одного - чтобы нам позволили поскорее доставить пакет,
если это угодно товарищу генералу.
Марти покачал головой. Он смотрел на Андреса, но не видел его.
Гольц, думал он с тем смешанным чувством ужаса и торжества, какое
испытывает человек, который услышал, что его конкурент погиб в особенно
страшной автомобильной катастрофе или что кто-нибудь, кого ненавидишь, но
в чьей порядочности не сомневаешься, совершил растрату. Чтобы Гольц тоже
был с ними заодно! Чтобы Гольц завязал явные связи с фашистами! Гольц,
которого он знает почти двадцать лет. Гольц, который вместе с Лукачем
захватил в ту зиму, в Сибири, поезд с золотом. Гольц, который сражался
против Колчака и в Польше. И на Кавказе. И в Китае и здесь, с первого
октября. Но он действительно был близок к Тухачевскому, Правда, и к
Ворошилову. Но и к Тухачевскому. И к кому еще? Здесь, разумеется, к
Каркову. И к Лукачу. А венгры все интриганы. Он ненавидел Галля. Гольц
ненавидел Галля. Помни это. Отметь это. Гольц всегда ненавидел Галля. А к
Путцу относился хорошо. Помни это. И начальником штаба у него Дюваль.
Видишь, что получается. Ты же слышал, как он назвал Копика дураком. Это
было сказано. Это факт. А теперь - донесение из фашистского тыла. Дерево
будет здоровым и будет расти, только когда у него начисто обрубят гнилые
ветки. И гниль должна стать очевидной для всех, потому что ее надо
уничтожить. Но Гольц, не кто другой, а Гольц. Чтобы Гольц был предателем!
Он знал, что доверять нельзя никому. Никому. И никогда. Ни жене. Ни брату.
Ни самому старому другу. Никому. Никогда.
- Уведите их, - сказал он караульным. - И поставьте надежную охрану.
Капрал посмотрел на солдата. На этот раз представление вышло скучнее
обычного.
- Товарищ Марти, - сказал Гомес, - не сходите с ума. Послушайте меня,
честного офицера и товарища. Донесение надо доставить во что бы то ни
стало. Этот товарищ прошел с ним через фашистские позиции, чтобы вручить
товарищу генералу Гольцу.
- Уведите их, - теперь уже мягко сказал Марти караульным.
Ему было жаль, по-человечески жаль этих двоих, если их придется
расстрелять. Но его угнетала трагедия с Гольцем. Чтобы это был именно
Гольц, думал он. Надо сейчас же показать фашистское донесение Варлову.
Нет, лучше показать его самому Гольцу и посмотреть, как он примет его. Так
он и сделает. Разве можно быть уверенным в Варлове, если Гольц тоже с ними
заодно? Нет. Тут надо действовать с большой осторожностью.
Андрес повернулся к Гомесу.
- Значит, он не хочет отсылать донесение? - спросил Андрес, не веря
собственным ушам.
- Ты разве не слышал? - сказал Гомес.
- Me cago en su puta madre! [испанское ругательство] - сказал Андрес. -
Esta loco.
- Да, - сказал Гомес. - Он сумасшедший. Вы сумасшедший. Слышите?
Сумасшедший! - кричал он на Марти, который снова склонился над картой с
красно-синим карандашом в руке. - Слышишь, ты? Сумасшедший! Сумасшедший
убийца!
- Уведите их, - сказал Марти караульному. - У них помутился разум от
сознания собственной вины.
Эта фраза была знакома капралу. Он слышал ее не в первый раз.
- Сумасшедший убийца! - кричал Гомес.
- Hijo de la gran puta [испанское ругательство], - сказал Андрес. -
Loco.
Тупость этого человека разозлила Андреса. Если он сумасшедший, надо его
убрать отсюда как сумасшедшего. Пусть возьмут у него донесение из кармана.
Будь он проклят, этот сумасшедший. Обычное спокойствие и добродушие
Андреса уступили место тяжелой испанской злобе. Еще немного, и она могла
ослепить его.
Глядя на карту, Марти грустно покачал головой когда караульные вывели
Гомеса и Андреса из комнаты. Караульные с наслаждением слушали, как его
осыпали бранью, но в целом это представление разочаровало их. Раньше
бывало интереснее. Андре Марти выслушал ругань спокойно. Сколько людей
заканчивали беседы с ним руганью. Он всегда искренне, по-человечески жалел
их. И всегда думал об этом, и это было одной из немногих оставшихся у него
искренних мыслей, которые он мог считать своими собственными.
Он сидел так, уставив глаза и усы в карту, в карту, которую он никогда
не понимал по-настоящему, в коричневые линии горизонталей, тонкие,
концентрические, похожие на паутину. Он знал, что эти горизонтали
показывают различные высоты и долины, но никогда не мог понять, почему
именно здесь обозначена высота, а здесь долина. Но ему, как политическому
руководителю бригад, позволялось вмешиваться во все, и он тыкал пальцем в
такое-то или такое-то занумерованное, обведенное тонкой коричневой линией
место на карте, расположенное среди зеленых пятнышек лесов, прорезанных
полосками дорог, которые шли параллельно отнюдь не случайным изгибам рек,
и говорил: "Вот. Слабое место вот здесь".
Галль и Колик, оба честолюбцы и политиканы, соглашались с ним, и через
некоторое время люди, которые никогда не видели карты, но которым сообщали
перед атакой номер определенной высоты, поднимались на эту высоту и
находили смерть на ее склонах или же, встреченные пулеметным огнем из
оливковой рощи, падали еще у ее подножия. А где-нибудь на другом участке
фронта подняться на намеченную высоту не стоило труда, хотя результатов
это тоже никаких не давало. Но когда Марти тыкал пальцем в карту в штабе
Гольца, на бескровном лице генерала, голова которого была покрыта рубцами
от ран, выступали желваки, и он думал: "Лучше бы мне расстрелять вас,
Андре Марти, чем позволить, чтобы этот ваш поганый серый палец тыкался в
мою контурную карту. Будьте вы прокляты за всех людей, погибших только
потому, что вы вмешиваетесь в дело, в котором ничего не смыслите. Будь
проклят тот день, когда вашим именем начали называть тракторные заводы,
села, кооперативы и вы стали символом, который я не могу тронуть. Идите,
подозревайте, грозите, вмешивайтесь, разоблачайте и расстреливайте
где-нибудь в другом месте, а мой штаб оставьте в покое".
Но вместо того чтобы сказать все это вслух, Гольц откидывался на спинку
стула, подальше от этой наклонившейся над картой туши, подальше от этого
пальца, от этих водянистых глаз, седоватых усов и зловонного дыхания, и
говорил: "Да, товарищ Марти. Я вас понял. Но, по-моему, это не
убедительно, и я с вами не согласен. Можете действовать через мою голову.
Да. Можете возбудить этот вопрос в партийном порядке, как вы изволили
выразиться. Но я с вами не согласен".
А сейчас Андре Марти сидел над картой за непокрытым столом, и
электрическая лампочка без абажура освещала его голову в огромном берете,
сдвинутом на лоб, чтобы защитить глаза от резкого света, и он то и дело
заглядывал в экземпляр размноженного на восковке приказа о наступлении и
медленно, старательно, кропотливо разбирал приказ по карте, точно
молоденький офицер, разбирающий тактическую задачу в военном училище.
Война поглощала его целиком. Мысленно он сам командовал войсками; он имел
право вмешиваться в работу штаба, а по его мнению, это и значило
командовать. И он сидел так с донесением Роберта Джордана в кармане, а
Гомес и Андрес ждали в караульном помещении дальнейших событий, а Роберт
Джордан лежал в лесу над мостом.
Вряд ли результаты путешествия Андреса были бы другими, если бы Андре
Марти не задержал его и Гомеса и они вовремя выполнили бы свою задачу. На
фронте не было лиц, облеченных достаточной властью, чтобы приостановить
наступление. Машина была пущена в ход слишком давно, и остановить ее сразу
было невозможно. Во всех крупных военных операциях действует большая сила
инерции. Но как только эту инерцию удается преодолеть и машина приводит в
движение, остановить ее почти так же трудно, как было трудно пустить ее в
ход.
Но в этот вечер, когда пожилой человек в надвинутом на глаза берете все
еще сидел за картой, разложенной на столе, дверь отворилась, и в комнату
вошел русский журналист Карков в сопровождении двух других русских,
которые были в штатском - кожаное пальто и кепи. Капрал неохотно закрыл
дверь за ними. Карков был первым ответственным лицом, с которым ему
удалось снестись.
- Товарищ Марти, - шепелявя, сказал Карков своим
пренебрежительно-вежливым тоном и улыбнулся, показав желтые зубы.
Марти встал. Он не любил Каркова, но Карков, приехавший сюда от
"Правды" и непосредственно сносившийся со Сталиным, был в то время одной
из самых значительных фигур в Испании.
- Товарищ Карков, - сказал он.
- Подготовляете наступление? - дерзко спросил Карков, мотнув головой в
сторону карты.
- Я изучаю его, - ответил Марти.
- Кто наступает? Вы или Гольи? - невозмутимым тоном спросил Карков.
- Как вам известно, я всегда только политический комиссар, - ответил
ему Марти.
- Ну что вы, - сказал Карков. - Вы скромничаете. Вы же настоящий
генерал. У вас карта, полевой бинокль. Вы ведь когда-то были адмиралом,
товарищ Марти?
- Я был артиллерийским старшиной, - сказал Марти. Это была ложь. На
самом деле к моменту восстания он был старшим писарем. Но теперь он всегда
думал, что был артиллерийским старшиной.
- А-а... Я думал, что вы были просто писарем, - сказал Карков. - Я
всегда путаю факты. Характерная особенность журналиста.
Двое других русских не принимали участия в разговоре. Они смотрели
через плечо Марти на карту и время от времени переговаривались на своем
языке. Марти и Карков после первых приветствий перешли на французский.
- Для "Правды" факты лучше не путать, - сказал Марти.
Он сказал это резко, чтобы как-то оборониться против Каркова. Карков
всегда "выпускал из него воздух" (французское degonfler), и Марти это не
давало покоя и заставляло быть настороже. Когда Карков говорил с ним,
трудно было удержать в памяти, что он, Андре Марти, послан сюда
Центральным Комитетом Французской коммунистической партии с важными
полномочиями. И трудно было удержать в памяти, что личность его
неприкосновенна. Каркову ничего не стоило в любую минуту коснуться этой
неприкосновенности. Теперь Карков говорил:
- Обычно я проверяю факты, прежде чем отослать сообщение в "Правду". В
"Правде" я абсолютно точен. Скажите, товарищ Марти, вы ничего не слышали о
каком-то донесении, посланном Гольцу одним из наших партизанских отрядов,
действующих в районе Сеговии? Там сейчас один американский товарищ, некто
Джордан, и от него должны быть известия. У нас есть сведения о стычках в
фашистском тылу. Он должен был прислать донесение Гольцу.
- Американец? - спросил Марти. Тот сказал - Ingles. Так вот в чем дело.
Значит, он ошибся. И вообще, зачем эти дураки заговорили с ним?
- Да. - Карков посмотрел на него презрительно. - Молодой американец, он
не очень развит политически, но прекрасно знает испанцев и очень ценный
человек для работы в партизанских отрядах. Отдайте мне донесение, товарищ
Марти. Оно и так слишком задержалось.
- Какое донесение? - спросил Марти. Задавать такой вопрос было глупо, и
он сам понял это. Но он не мог сразу признать свою ошибку и сказал это
только для того, чтобы отдалить унизительную минуту.
- То, которое лежит у вас в кармане. Донесение Джордана Гольцу, -
сквозь зубы сказал Карков.
Андре Марти вынул из кармана донесение и положил его на стол. Он в упор
посмотрел на Каркова. Ну и хорошо. Он ошибся, и с этим уже ничего не
поделаешь, но ему не хотелось признать свое унижение.
- И пропуск, - тихо сказал Карков.
Марти положил пропуск рядом с донесением.
- Товарищ капрал! - крикнул Карков по-испански.
Капрал отворил дверь и вошел в комнату. Он быстро взглянул на Андре
Марти, который смотрел на него, как старый кабан, затравленный собаками.
Его лицо не выражало ни страха, ни унижения. Он был только зол, и если он
был затравлен, то ненадолго. Он знал, что этим собакам с ним не совладать.
- Отдайте это двум товарищам, которые у вас в караульной, и направьте
их в штаб генерала Гольца, - сказал Карков. - Их и так достаточно
задержали здесь.
Капрал вышел, и Марти проводил его взглядом, потом перевел глаза на
Карпова.
- Товарищ Марти, - сказал Карков. - Я еще выясню, насколько ваша особа
неприкосновенна.
Марти смотрел прямо на него и молчал.
- И против капрала тоже ничего не замышляйте, - продолжал Карков. -
Капрал тут ни при чем. Я увидел этих людей в караульном помещении, и они
обратились ко мне (это была ложь). Я надеюсь, что ко мне всегда будут
обращаться (это была правда, хотя обратился к нему все-таки капрал).
Карков верил, что его доступность Приносит добро, и верил в силу
доброжелательного вмешательства.
- Знаете, в СССР мне пишут на адрес "Правды" даже из какого-нибудь
азербайджанского городка, если там совершаются несправедливости. Вам это
известно? Люди говорят: Карков нам поможет.
Андре Марти смотрел на Каркова, и его лицо выражало только злобу и
неприязнь. Он думал об одном: Карков сделал что-то нехорошее по отношению
к нему. Прекрасно, Карков, хоть вы и влиятельный человек, но берегитесь.
- Тут дело обстоит несколько по-иному, - продолжал Карков, - но в
принципе это одно и то же. Я еще выясню, насколько ваша особа
неприкосновенна, товарищ Марти.
Андре Марти отвернулся от него и уставился на карту.
- Что пишет Джордан? - спросил Карков.
- Я не читал, - сказал Андре Марти. - Et maintenant fiche-moi la paix
[а теперь оставь меня в покое (франц.)], товарищ Карков!
- Хорошо, - сказал Карков. - Продолжайте ваши военные занятия.
Он вышел из комнаты и пошел к караульному помещению. Андреса и Гомеса
там уже не было, и он постоял минуту в пустой караульной, глядя на дорогу
и на дальние вершины гор, уже видневшиеся отсюда в серой мгле рассвета.
Нужно подняться туда, думал он. Ждать осталось недолго.
Андрес и Гомес опять ехали по дороге на мотоцикле, но теперь уже
светало. По-прежнему держась за переднее сиденье мотоцикла, который
одолевал поворот за поворотом в сером тумане, окутывающем вершину горы,
Андрес чувствовал быстрый бег машины, потом Гомес затормозил, и они сошли
с мотоцикла и стали рядом с ним посреди уходившей далеко вниз дороги, и в
лесу по левую руку от них были танки, прикрытые сверху сосновыми ветками.
Весь лес был занят войсками. Андрес увидел длинные палки носилок на плечах
у проходивших мимо солдат. Правее, под деревьями, неподалеку от дороги,
стояли три штабные машины, укрытые с боков и сверху сосновыми ветками.
Гомес подвел мотоцикл к одной из этих машин. Он прислонил его к сосне и
заговорил с шофером, который сидел тут же, у машины, прислонившись спиной
к дереву.
- Я проведу вас к нему, - сказал шр. - Спрячь свой мотоцикл и
прикрой его вот этим. - Он показал на груду нарубленных веток.
Солнце только что показалось над верхушками сосен, когда Гомес и Андрес
пошли за шофером - его звали Висенте - по тропинке меж соснами и вверх по
склону ко входу в блиндаж, от крыши которого и дальше, вверх, сквозь
деревья, тянулись провода. Они остались у входа, а шофер вошел внутрь, и
Андрес с восхищением разглядывал устройство блиндажа, который издали
казался простой ямой на склоне холма; вырытой земли поблизости не было, и,
стоя у входа, он видел, что блиндаж глубокий, вместительный и люди ходят
по нему, не боясь задеть головой о бревенчатый настил потолка.
Шофер Висенте вышел наружу.
- Он там, наверху, где разворачиваются войска, - сказал Висенте. - Я
отдал пакет начальнику его штаба. Он расписался. Вот, держи.
Он протянул Гомесу конверт, на котором стояла подпись. Гомес отдал
конверт Андресу, и Андрес посмотрел на него и сунул за рубашку.
- Как фамилия того, кто подписал? - спросил он.
- Дюваль, - сказал Висенте.
- Хорошо, - сказал Андрес. - Это один из тех трех, кому можно было
отдать пакет.
- Будем ждать ответа? - спросил Гомес.
- Надо бы подождать. Но где будет Ingles и остальные после моста, где
мне их теперь искать - одному богу известно.
- Пойдем, посидим, - сказал Висенте. - Пока генерал не вернется. Я дам
вам кофе. Вы, должно быть, проголодались.
- Сколько танков, - сказал Гомес.
Он проходил мимо крытых ветками, окрашенных в грязно-серый цвет танков,
от которых по устланной хвоей земле тянулись глубокие колеи, указывавшие,
где танки свернули с дороги и задним ходом пошли в лес. Из-под сосновых
веток горизонтально торчали стволы сорокапятимиллиметровых орудий;
водители и стрелки в кожаных пальто и жестких ребристых шлемах сидели,
прислонившись к деревьям, или спали на земле.
- Это резерв, - сказал Висенте. - И эти войска тоже резервные. Те, кому
начинать наступление, наверху.
- Много их здесь, - сказал Андрес.
- Да, - сказал Висенте. - Целая дивизия.
А в блиндаже, держа донесение Роберта Джордана в левой руке и глядя на
часы на той же левой руке, перечитывая донесение в четвертый раз и каждый
раз чувствуя, как пот выступает у него под мышками и струйками сбегает по
бокам, Дюваль говорил в телефонную трубку:
- Тогда дайте позицию Сеговия. Уехал? Дайте позицию Авила.
Он не бросил телефонной трубки. Но толку от этого было мало. Он успел
поговорить с обеими бригадами. Гольц осматривал диспозицию и сейчас был на
пути к наблюдательному посту. Он вызвал наблюдательный пост, но Гольца там
не было.
- Дайте посадочную, - сказал Дюваль, внезапно решив взять всю
ответственность на себя. Он приостановит наступление на свою
ответственность. Надо приостановить. Нельзя посылать людей во внезапное
наступление на противника, если противник ждет этого наступления. Нельзя.
Это убийство, и больше ничего. Так нельзя. Немыслимо. Что бы ни случилось.
Пусть расстреляют. Он немедленно вызовет аэродром и отменит бомбежку. Но
если это всего-навсего отвлекающее наступление? Что, если мы должны только
оттянуть снаряжение и войска? Что, если только для этого все и начато?
Ведь когда идешь в наступление, тебе никогда не скажут, что оно только
отвлекающее.
- Отставить посадочную, - сказал он связисту. - Дайте наблюдательный
пост Шестьдесят девятой бригады.
Он все еще дозванивался туда, когда послышался гул первых самолетов. В
ту же минуту его соединили с наблюдательным постом.
- Да, - спокойно сказал Гольц.
Он сидел, прислонившись спиной к мешку с песком, упершись ногами в
большой валун, с его нижней губы свисала папироса, и, разговаривая, он
смотрел вверх, через плечо. Он видел-расширяющиеся клинья троек, которые,
рокоча и поблескивая серебром в небе, выходили из-за дальней горы вместе с
первыми солнечными лучами. Он следил, как они приближаются, красиво
поблескивая на солнце. Он видел двойной ореол там, где лучи солнца падали
на пропеллеры.
- Да, - сказал он в трубку по-французски, потому что это был Дюваль. -
Nous sommes foutus. Oui, Comme toujours. Oui. C'est dommage. Oui [Нам
капут. Да. Как всегда. Да. Очень жаль. Да (франц.)]. Как досадно, что уже
поздно.
В его глазах, следивших за самолетами, светилась гордость. Теперь он
уже различал красные опознавательные знаки на крыльях и следил за быстрым,
величественным, рокочущим полетом машин. Вот как оно могло быть. Это наши
самолеты. Они прибыли сюда, запакованные, на пароходах, с Черного моря,
через Мраморное море, через Дарданеллы, через Средиземное море, и их
бережно выгрузили в Аликанте, собрали со знанием дела, испытали и нашли
безупречными, и теперь они летели плотным и четким строем, совсем
серебряные в утренних лучах, они летели бомбить вон те гребни гор, чтобы
обломки с грохотом взлетели на воздух и мы могли бы пройти.
Гольц знал, что, как только самолеты пройдут у него над головой, вниз
полетят бомбы, похожие в воздухе на дельфинов. И тогда вершины гор с ревом
взметнутся вверх, окутанные облаками пыли, а потом эти облака сольются в
одно, и все исчезнет из глаз. Тогда по обоим склонам со скрежетом поползут
танки, а за ними двинутся обе его бригады. И если бы наступление было
внезапным, они бы шли и шли вперед, потом вниз по склонам, потом через
перевал на ту сторону, время от времени останавливаясь, расчищая путь,
потому что работы много, такой работы, которую надо выполнять толково, а
танки помогали бы им, танки заворачивали бы, и возвращались, и прикрывали
их своим огнем, а другие стали бы подвозить атакующих, потом, скользя,
продвигаться дальше по склонам, через перевал и вниз на ту сторону. Так
должно было быть, если бы не было измены и если бы все сделали то, что им
полагалось сделать.
Есть две горные гряды, и есть танки, и есть две его славные бригады,
которые готовы в любую минуту выступить из леса, и вот только что
показались самолеты. Все, что должен был сделать он, сделано так, как
надо.
Но, следя за самолетами, которые были теперь почти над самой его
головой, он почувствовал, как у него засосало под ложечкой, потому что,
услышав по телефону донесение Джордана, он понял, что на вершинах гор
никого не будет. Они сойдут вниз и укроются от осколков в узких траншеях
или спрячутся в лесу, а как только бомбардировщики пролетят, они снова
поднимутся наверх с пулеметами, с автоматами и с теми противотанковыми
пушками, которые Джордан видел на дороге, и у нас станет одним позорищем
больше. Но в оглушительном реве самолетов было то, что должно было быть,
и, следя за ними, глядя вверх, Гольц сказал в телефонную трубку:
- Нет. Rien a faire. Rien. Faut pas penser. Faut accepter [Ничего не
поделаешь. Ничего. Не надо об этом думать. Надо примириться (франц.)].
Гольц смотрел на самолеты суровыми, гордыми глазами, которые знали, как
могло бы быть и как будет, и сказал, гордясь тем, как могло бы быть, веря
в то, как могло бы быть, даже если так никогда не будет:
- Bon. Nous ferons notre petit possible [Хорошо. Мы сделаем, что сможем
(франц.)], - и повесил трубку.
Но Дюваль не расслышал его. Сидя за столом с телефонной трубкой в
руках, он слышал только рев самолетов, и он думал: может быть, сейчас,
вот, может быть, на этот раз, прислушайся к ним, может быть,
бомбардировщики разбомбят их вдребезги, может быть, пробьемся туда, может
быть, он получит резервы, которые просил, может быть, вот оно, вот на этот
раз начинается. Ну же, ну! В воздухе стоял такой рев, что он не слышал
собственных мыслей.
Роберт Джордан лежал за сосной на склоне горы, над дорогой, ведущей к
мосту, и смотрел, как светает. Он всегда любил этот час, и теперь ему
приятно было следить за рассветом, чувствовать, будто и внутри у него все
наполняется серой мглой, точно и он участвовал в том медленном редении
тьмы, которое предшествует солнечному восходу, когда предметы становятся
черными, а пространство между ними - светлым, и огни, ночью ярко сиявшие,
желтеют и наконец меркнут при свете дня. Очертания сосен ниже по склону
выступили уже совсем четко и ясно, стволы сделались плотными и
коричневыми, дорога поблескивала в стлавшейся над ней полосе тумана. Все
на нем стало влажным от росы, земля в лесу была мягкая, и он чувствовал,
как подаются под его локтями вороха бурых опавших сосновых игл. Сквозь
легкий туман, который полз с реки, он видел снизу стальные фермы моста,
легко и прямо перекинувшегося через провал, и деревянные будки часовых на
обоих концах. Но переплеты ферм еще казались тонкими и хрупкими в тумане,
висевшем над рекой.
Он видел часового в будке, его спину, прикрытую плащом, и шею под
стальным шлемом, когда он наклонялся погреть руки над жаровней, сделанной
из продырявленного керосинового бидона. Он слышал шум воды, бегущей по
камням глубоко внизу, и видел тонкий, реденький дымок над будкой часового.
Он посмотрел на часы и подумал: интересно, добрался ли Андрес до Гольца
в конце концов. Если взрывать мост придется, хорошо бы совсем замедлить
дыхание, чтобы время тянулось долго-долго и можно было ясно чувствовать
его ход. А все-таки удалось ему или нет? Андресу? А если удалось, отменят
они или нет? Успеют ли они отменить? Que va. Что толку тревожиться? Либо
отменят, либо нет. Решение может быть только одно, погоди немного, и ты
его узнаешь. А вдруг наступление будет успешным? Гольц сказал, что это
возможно. Есть шанс. Если двинуть наши танки по этой дороге, а люди
подойдут справа и минуют Ла-Гранху и обогнут всю левую цепьр. Почему ты
даже представить себе не можешь, что наступление может быть успешным? Ты
настолько привык к обороне, что тебе даже мысли такие не приходят. Так-то
так. Но ведь разговор с Гольцем был до того, как столько людей и орудий
прошло по дороге в ту сторону. До того, как пролетело столько самолетов.
Не нужно быть наивным. Но помни одно: пока мы удерживаем фашистов здесь, у
них связаны руки. Они не могут напасть на другую страну, не покончив
прежде с нами, а с нами они никогда не покончат. Если французы захотят
помочь, если только они не закроют границы несли Америка даст нам
самолеты, они с нами никогда не покончат. Никогда, если нам хоть
что-нибудь дадут. Этот народ будет драться вечно, дайте ему только хорошее
оружие.
Нет, победы здесь ждать нельзя еще долго, может быть, еще несколько
лет. Это лишь стратегическое наступление, чтобы оттянуть силы врага. Не
нужно создавать себе иллюзий. А вдруг сегодня нам удастся прорвать фронт?
Ведь это наше первое большое наступление. Не теряй чувства реальности. А
все-таки - вдруг удастся? Не увлекайся, сказал он себе. Вспомни, что
прошло по дороге в ту сторону. Ты сделал все, что мог. Коротковолновые
рации - вот что нам необходимо. Ну что же, когда-нибудь они у нас будут.
Но пока их нет. А ты будь внимателен и делай то, что должен сделать.
Сегодня - только один из многих, многих дней, которые еще впереди. Но,
может быть, все эти будущие дни зависят от того, что ты сделаешь сегодня.
Так было весь этот год. Так было уже много раз. Вся эта война такая. Что
за напыщенные рассуждения в такой ранний час, сказал он себе. Лучше
смотри, что делается там, внизу.
Он увидел, как два человека в пончо и стальных шлемах, с винтовками за
спиной вышли из-за поворота дороги и направились к мосту. Один вошел в
будку часового на дальнем конце моста и исчез из виду. Другой пошел по
мосту медленным, тяжелым шагом. Посредине моста он остановился и сплюнул в
реку, потом медленно пошел дальше; второй часовой вышел ему навстречу,
поговорил с ним несколько минут и пошел по мосту на другую сторону. Он
шагал быстрее, чем тот, который его сменил (кофе чует, подумал Роберт
Джордан), но и он остановился посредине моста и сплюнул в реку.
Примета у них такая, что ли, подумал Роберт Джордан. Надо будет и мне
тоже плюнуть, когда буду на мосту. Если я тогда еще смогу плевать. Нет.
Едва ли это средство верное. Едва ли оно помогает. Мне придется доказать,
что оно не помогает, прежде чем я попаду на мост.
Новый часовой вошел в будку и сел там. Его винтовка с примкнутым штыком
была прислонена к стене. Роберт Джордан достал из нагрудного кармана
бинокль и стал подкручивать окуляры, пока не сделались четкими
металлические конструкции, выкрашенные в серый цвет, и дальний конец
моста. Потом он навел бинокль на будку часового.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |