Что такое подсадка на доктора или клинику? О! – это очень славный кусок книги, очень остроумный ее кусок, явно способный оживить начавшее пробуксовывать повествование. Но пока пробуксовок нет – стоит от сладенького воздержаться.
По июню 2002 года я ушел в запой. Допившись до насекомых, птиц и конвульсий, я умудрился еще и избить нескольких человек. Надо было срочно что-то делать, чтоб опять не сесть в тюрягу. Появление по месту жительства было невозможно, поскольку бдительный участковый и готовые сдать меня ему соседи пасли место моей прописки и денно, и нощно. Всю оставшуюся жизнь скрываться тоже не хотелось. Опыт пребывания в розыске кой-какой уже имелся, и его повторений надо было как-то избежать.
Выход из тупика напрашивался сам собой – лучшего места для того, чтоб спрятаться, чем частная наркологическая клиника, найти было нереально. Именно летнее пребывание в одном из Ленинградских (не люблю я эти Петербурги с Волгоградами) стационаров окончательно сформировало мое мнение об отечественной наркологии, как лженауке, направленной на выколачивание барышей из чужого и, следовательно, весьма абстрактного для подавляющего кол-ва людей в белых халатах горя.
Параллельно со мной в вышеозначенной клинике находилось восемь пациентов (со мной получается - девять), двух из которых и наркоманами назвать было сложно. Так, полупокеры какие-то, дальше разнюхивания не ушедшие. В их пребывании в стационаре были повинны «заботливые» мужья, ничтоже сумняшись упаковавшие своих женушек на месяц с гаком (именно столько продолжался стационарный курс по местной методе) в общество прожженных торчков.
Круглосуточные разговоры о наркоте и полная изоляция от внешнего мира могут сделать наркоманом кого угодно. И шансы этих полупокеров не пойти дальше понюшем после «лечения» сильно поубавились, ИМХО. Но это – к слову.
Из оставшихся шести человек, пятеро лечились не первый раз, а один загостил вторично именно в этой клинике. Всего один человек из девяти лег лечиться сам. Это был я. Винтовому пареньку из запоя вообще нечего делать в подобных местах – это я теперь точно знаю. Первое, что я обстряпал, выйдя на волю – втерся гердосом, который всегда ненавидел. Я сейчас даже не смогу приблизительно хоть объяснить причины, побудившие меня так поступить. В клинике мне настолько расшатали нервы бесконечными беседами о веществах, что даже вернулась уже подзабытая за три года относительной ремиссии тяга к винту. Чтоб сбить эту тягу я, думается, и втерся стиральным порошком. Кстати, помогло на какое-то время. Среди шестерых рецидивистов трое сознательно пришли, чтоб сбить дозняк и по выходу заторчать с ной силой, а троих смогли замотивировать родственники, пообещав в случае отказа от прежнего образа жизни одарить их машинами или квартирами. Недешево родителям обходится иной раз социализация деток. А ведь могло бы все быть иначе, если бы не блестящие карьеры матерей и отцов, сделанные в ущерб воспитанию собственных чад. Детям мало одних денег. Им нужно внимание, они в прямом смысле слова подыхают без ласковых прикосновений отцовских рук и материнских улыбок. А там, где внимания и улыбок не хватает – начинается улица с ее «альтернативным» поведением и не менее «параллельной» системой ценностей.
Здесь я опять уйду в сторону. Вспомнился один эпизод, протяженный на первых шестнадцать лет моей жизни. Мать и отец работали с утра до вечера, а, приходя домой после заката солнца, вдруг начинали требовать от меня какой-то отчетности о прожитом дне. Я до сих пор не понимаю, как вообще можно так себя вести? До шести лет я прожил в другом городе у бабушки и теток. Еще в начальных классах школы я после учебы отправлялся не домой, а к старушке-надомнице рублей за сорок или шестьдесят, где и находился до тех пор, пока меня не забирала после работы мать – лауреат выставки ВДНХ, или отец – один из ведущих инженеров крупного оборонного предприятия. Потом была группа продленного дня. Потом первый, всесоюзный еще, розыск и первый в моей жизни суд по факту зверского избиения в состоянии алкогольного опьянения подобного мне, такого же брошенного на произвол случайных волн подростка. А потом с меня начали требовать какой-то отчетности, обязательно вставляя в разговоры упоминания о том, что ради меня они – родители – растоптали свои жизни – лишь бы только я мог позволить себе то, чего из-за бедности были лишены они.
Так вот, розовощекий малыш, решивший научиться варить винта – опять я к тебе взываю. Не ведись на эту родительскую хуйню! Ни в коем случае не ведись! Не пытайся спорить с ними, не старайся сопротивляться, не думай даже кидать в их сторону какие-то обидки. Они того не стоят. Если пойдешь этим путем – скорее всего, окажешься там, откуда никакими пирогами уже тебя твои любящие пращуры не выманят. Понимаешь? Ни черта ты не понимаешь. Но, может, хоть потом вспомнишь, если еще поздно не будет и память не отобьет, как со мной произошло. Вот только сможешь ли ты сесть за компьютер и написать про себя книгу, чтоб она помогла тебе вспомнить, кто ты есть на самом деле – это вопрос открытый. Мне сейчас 31 год. У меня беременная жена и разваливающаяся печень. Половина моей жизни – это противостояние собственным родителям. Не трать жизнь попусту – забей болта на своих предков, пока этот родительский болт насмерть не привинтил тебя к плинтусу. Помни всегда – и под плинтусом, и под звездами одинаково тяжело обрести свободу, сохранив здоровье и честь. Так не вступай в эту войну. Не верь тому, что жизнь – это дар. Жизнь – это наказание. И надо сделать все, что в твоих силах, чтобы отвечать только за себя, а не за родительские карьеры в ущерб твоему воспитанию. Тогда, глядишь, жизнь раскроется перед тобой во всей своей красе, а не только точками, мусорами, барыгами, притонами и замутами с кидняками.
Мне тогда было лет около семнадцати – сразу же после школы. Единственное, чего мне хотелось – обрести авторитет. Я, как обезьяна, копировал знаковое поведение культовых в моей среде персонажей, почти все из которых к сегодняшнему дню уже поумирали или опустились так низко, что даже встретиться с ними случайно вряд ли когда-нить у меня получится, если, конечно, опять не доторчусь до смерти. Эти культовые для меня тогдашнего и чмошные для меня теперешнего человечки вели, как правило, совершенно отвязный образ жизни. Один из них – назову его Мишей – очень любил пропагандировать таксикоманию. Он собирал в подвале или у себя дома моего возраста и помладше мальчишек, разливал клей по пакетам, и уводил всех желающих в мир пластмассового привкуса свободы и компрессорного стука сердца в ушах – именно этими симптомами сопровождаются, зачастую, погружения в омут клейстерных голлюцинозов. Из всех, кто прошел «моментальную» школу Миши – вырваться удалось только мне одному. Самого «гуру» уже давно нет в живых. История, покрытая мраком, но официальная версия такова – в очередном глюке выпал из окна пятого этажа. Насмерть. И хорошо, что насмерть. Слишком много зла нес в себе этот ублюдок.
Ну, да хватит лирики и страшилок. Вернемся к нашим баранам – к докторишкам…J)))
Единственная цель, преследуемая коммерческими клиниками – обогащение. Тут как-то и спорить глупо. Сама формулировка «коммерческая клиника» не оставляет шансов уйти от коммерциализации и, следовательно, превращения лечения в бизнес. Лучше всего, конечно, на примерах. Их есть у меня и на сей раз.
Самая действенная, по мнению многих наркологов, реабилитационная программа для наркоманов называется «12 шагов» - еще одна прививка «американской мечты» на русскую идею. Изо дня в день, от года к году желающие оставаться трезвыми ходят на группы «Анонимных наркоманов». Там они всячески поддерживают друг друга в нелегкой войне с самими собой (именно это клиническое извращение лежит в фундаменте данной программы), при этом называя свои объединения «большой дружной семьей». Братья и сестры, етить их душу мать. А по мне – еще одна долбаная секта, без которой в России на сегодняшний день ВИЧ-положительных граждан было бы куда меньше. Не случайно сами же завсегдатаи двенадцатишаговых групп называют, шутки ради, свои сборища – большой дружной постелью. Те, кто не хапнул ВИЧ в торче – получают шанс приобрести эту беду во время поддержания ремиссии, обзаводясь бесконечными сексуальными партнерами в лице вечно голодных до любого кайфа «анонимных братьев и сестер». За неимением барышни, как известно, многие не прочь попробовать с дворником. Блядство в обществе, правда, тоже не поощряется. Но враг номер один – наркотики. Именно с ними под чутким присмотром наркологов-психологов ведут ежесекундную войну «анонимные братья и сестры». А когда очередь доходит до блядства (ну, нравится мне называть вещи своими именами – хуже от этого ни именам, ни вещам не становится) – зачастую, поздняк метаться уже. ВИЧ – реальная проблема программы «12 шагов». Но наркологов это мало волнует.
Сами адепты (ретивые последователи, если попроще) анонимных групп подобно религиозным фанатикам или брызжут соплями, отстаивая точку зрения, с которой их не сдвигает никакой ВИЧ, или стекленеют и молча уходят, не желая вступать в прения и уже тем самым подвергать сомнению свою правоту. Типичное зависимое поведение. Не так ли?
Речь сейчас идет не о самой реабилитационной программе «12 шагов», а о том, как она реализуется в нашей стране, в российских клиниках, в которых работают российские наркологи. А реализуется она например так… Поскольку, повторюсь, внятной статистики нет и быть не может, то приходится мне оперировать конкретными знаниями из своей собственной жизни. Так что – за каждое слово отвечаю.
Случай реальный, произошедший с моим товарищем Андреем, проживающим в том же Ленинграде. (Этот город очень красиво поэт Юрий Кублановский когда-то назвал – «Европейская столица болот».) Мой товарищ к двадцати пяти годам своей корявой жизни довел родителей чуть ли не до исступления. Когда он выносил из дома вещи – пращуры терпели. Когда он обворовал друзей отца – его попытались напугать. Когда он влез в чужую квартиру – его чудом не посадили. Но вот когда любимый и единственный ребенок в третий раз чуть не умер от передоза герычем, родительские нервы сдали. Надо срочно лечить – твердо решил консилиум родственников. От чего? Разумеется, от наркомании.
Клинику нашли довольно быстро. Заплатили штуку с небольшим зеленых рублей (дешево отделались еще – в Москве дороже бы вышло, скорей всего) и сдали любимого сыночка на сорок дней (как покойничка проводили прямо) в заботливые руки «блестящих специалистов» с трехмесячным курсом повышения психиатрической квалификации.
Пока Андрей, предварительно пройдя за дополнительную мзду детоксикацию, находился в клинике, с ним происходило следующее. Часов в семь утра его будили. До завтрака надо было успеть посетить «предутреннее собрание», провести влажную уборку палаты и дополнительного объекта, умыться и, ГЛАВНОЕ, переписать ручкой «трансовый текст» - некий бред размером с книжную страницу. Приводить весь текст бессмысленно, так как написан он довольно косноязычно, а единственная заслуживающая внимания мысль сводится к следующему – ты, Андрей, конченый нарик, у которого нет ни личности, ни силы воли. Ты должен, Андрюша, беспрекословно следовать тому, что рекомендуют тебе те, кто познал исцеление. Полного выздоровления для тебя не существует. Всю жизнь ты, дружок, обречен вести неравный бой с наркотиком, ставшим твоей неотъемлемой частью. До самой смерти, Андрей, ты останешься наркоманом. Однажды забыв о своем недуге, ты вновь попадешь под его власть. Ты наркоман. И это – навсегда.
Оптимистично. Особенно если учесть круглосуточный зомбеж пациента при помощи тренингов, лекций, плакатов, «правильных» кинофильмов, постоянных общественных поручений и пр. Все это происходит при полном отсутствии какой-либо информации, кроме той, которая, по мнению местных клинических наркологов, способствует выздоровлению попавшего в их сети человека. Одна только поправка. Для наркологов Андрей не человек, а наркоман – нечто отличающееся от них, некто, стоящий на низшей ступени развития. Нарколог – человек, а Андрей – наркоман.
Через сорок дней подобной «терапии» пошатнувшаяся и отвыкшая от всего человеческого человеческая личность слабеет настолько, что родители (или мужья, о чем уже писалось немного выше по тексту) видят перед собой совсем иного сына. У него нездоровый блеск в глазах и говорит он какими-то чужими заученными фразами. Но это – не беда. Главное, что он теперь не торчит. А чтобы и впредь налево не ходил – надо еще пройти примерно за такие же деньги курс амбулаторной реабилитации. То есть, теперь Андрей целыми днями болтается в клинике, но ночевать ездит домой. Зомбирование продолжается. Попутно опытные психологи грамотно (не хуже шулеров) разводят платежеспособных родственников на новые и новые взносы, умело внушая им необходимость дальнейшего лечения сына. А поскольку полного исцеления, по наркологической логике, не существует, то и денег всегда мало… А поскольку программа «12 шагов» рекомендует прервать все общения, кроме как с членами анонимных групп, базирующихся частенько на базе этих самых клиник, то со временем пациент неизбежно попадает в большую дружную постель…
Таких постелей сейчас по стране расстелено великое множество. В одной из них мой товарищ Андрей и цепанул ВИЧ. По его заверениям, все, с кем он вместе «лежал», впоследствии вернулись к употреблению наркотиков. Если кто и бросил, то многим позже и сам – когда реально жизнь приперла к стенке.
Следуя журналистской логике, стоило бы указать название заведения, в котором оказался Андрей. Но я не буду этого делать по соображениям принципиальным и позволяющим, как мне кажется, обобщить опыт двенадцатишаговой программы. Безусловно, всегда найдется кто-то, у кого есть позитивные примеры, отличающиеся от того, о чем сейчас рассказываю я. Но исключения лишь подтверждают правила. Цель этой статьи – компрометация несостоятельной программы, а не конкретных мерзавцев-наркологов, паразитирующих на ней. Прежде, чем класть своего ребенка в очередной стационар, очень рекомендую узнать, по какой программе происходит так называемая реабилитация. Если «12 шагов» - надо бежать, сломя голову. Жить с диагнозом ВИЧ не проще, чем сидеть на дозе.
Мой приятель Саша Студент однажды при мне сказал примерно следующее: «Наше поколение не ходило в армию. Нам выпала другая, наша собственная война. Мы ее выбрали сами или нам она была навязана – не имеет значения. Сначала мы, воюя с чуждым для нас обществом, ушли от него в наркотики. Теперь, бросив тотально торчать, мы вновь воюем с тем же обществом, пытаясь отстоять право быть людьми, а не какими-то безликими наркоманами». Не убавить, не прибавить. А на войне, известно, как на войне. Одни гибнут, другие обогащаются. Это называется политикой.
Если кто-то захочет оспорить сказанное мною – на здоровье. Хоть в суде. Лишь бы не остекленевшие глаза или проштампованные фразы очередного зомби, дописавшегося до черт знает какого шага. Я ненавижу наркологов, поскольку не понимаю, как по-другому можно относиться к преступникам и профанам, одержимым до кучи манией свой непогрешимости. Нарколог для меня – не человек. Так будет до тех пор, пока меня и подобных мне не перестанут называть наркоманами. Чтобы постичь смысл наркомании, чтобы попробовать (всего лишь попробовать) понять причины, побуждающие принимать ПАВ, мне недостаточно пятнадцатилетнего стажа экспериментов с пресловутыми веществами и нескончаемой вереницы часов, потраченных на размышления. А какие-то умники, напялив на себя белые халаты и пройдя трехмесячные курсы, считают себя сверхлюдьми и берут на себя ответственность ставить диагнозы и разрабатывать программы реабилитации от того, о чем они не имеют ни малейшего представления, и для тех, в ком видят особей низшего вида.
Человек начинает употреблять наркотики сам. Бросает он их тоже сам. Иногда случаются совпадения – решив подвязать, человек ложится в клинику. Выйдя оттуда, он не употребляет потому, что не хочет. Он сам не хочет. А если вдруг захочет, то никакая клиника его не остановит.
Разошелся я что-то не на шутку. Критикую, критикую… а что взамен? Нельзя же только дерьмом швыряться. Надо предлагать позитивные тезисы какие-нить, пути решения указывать. Что ж – можно и тезисы предложить.
Антидвенадцать шагов.
(программа, по которой рекомендуется работать группам Анонимных наркологов и каждому наркологу индивидуально)
шаг первый: полное признание своей неполноценности и невменяемости;
шаг второй: осознание неспособности самостоятельно избавиться от недуга стяжательства, принятие программы, как единственного способа вернуться к полноценной жизни;
шаг третий: понимание того, что докторские диссертации иногда ничего не значат, а авторитетные имена – зачастую, блеф;
шаг четвертый: признание того, что каждый человек имеет право думать за себя и самостоятельно принимать решения;
шаг пятый: с помощью самоанализа необходимо вспомнить все свои заблуждения с самого детства и всех обманутых пациентов;
шаг шестой: эксперименты с ПАВ (психо-активные вещества), позволяющие на собственной шкуре понять, как плюсы так и минусы тех или иных веществ, а также почувствовать, наконец, разницу между героином и гашишем;
шаг седьмой: признание того, что декриминализация легких наркотиков неизбежна и кроме позитива ничего в себе не несет;
шаг восьмой: обретение своего собственного взгляда на мир;
шаг девятый: первая попытка этот взгляд изложить (хотя бы устно и при помощи наводящих вопросов);
шаг десятый: отдача долгов всем пациентам, даже тем, кому, по мнению выздоравливающего нарколога, деньги могут принести зло;
шаг одиннадцатый: полный отказ от наркологии, как от лженауки, тождественной экспериментам нацистских врачей над заключенными в концлагерях образца Второй мировой войны;
шаг двенадцатый: новое осмысление своего места в мире.
Да пребудет с тобой Великая Сила!
Достаточно пока, пожалуй. Слишком много говорить о том, что не стоит разговора, дело неблагодарное. Вернемся к барыгам в белых халатах попозже, а пока – картинки с выставки. Из частной коллекции меня любимого. А ты – мальчик-бананан, решивший вдруг в одно прекрасное утро научиться варить винта – читай и впитывай.
3. Ремистика
И пополам придирки.
Все здесь с бухты-барахты.
Это уже не дырки,
их называют – шахты.
Тут я не буду изобретать велосипед, и просто-запросто предложу тебе, мой полный здоровья и желания это здоровье поскорей загубить деятель, прочитать статейку, которую по прошедшей зиме написали мы вместе с Лерой Архиповой. Впоследствии пытались мы эту статью тиснуть куда-нить в журнальчики или газетки, но ничего почти из этой затеи не вышло, поскольку наши СМИ рассматривают проблему совершенно под иным углом – выгодным тем самым платным клиникам, которые с удовольствием тратят немалые деньги на покупку рекламных площадей, через которые заманивают к себе новых и новых клиентов, несущих им новые и новые барыши, на которые покупаются новые и новые рекламные площади. Это я называю круговоротом дерьма в природе. Статью, которую ты сейчас будешь читать, в конечном счете опубликовал журнал «Мозг», что не может не радовать. Хоть кому-то ко двору пришлось. Написан этот материал от лица Архипа Рафинадова – собирательного персонажа, получившегося благодаря продуктивному сотрудничеству меня – Леши Рафиева, и ее – Леры Архиповой.
Пять видов ремиссии в современном обществе
(Отчет из Интерзоны)
Ремиссия – это когда ты принимаешь ПАВ (психо-активные вещества) с удовольствием.
Архип Рафинадов
РЕМИССИЯ – (от лат. Remissio - ослабление), временное ослабление (неполная Р) или исчезновение (полная Р) проявлений болезни.
СОВЕТСКИЙ ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ, М. «Советская энциклопедия», 1989 год, стр. 1129, справа в углу
Там, где без ПАВ никак – ремиссия заканчивается. Многие из нас уже рождены ремиссионерами. Не секрет, что нашим мамам, зачастую, при родах вкалывали кетамин. Наш друг Мик, слывущий в кетаминовом вопросе экспертом, показывал документальные свидетельства того, как кетамином ставили и грудных детей.
Невольно вспоминаются «Прирожденные убийцы» Олевера Стоуна. Помнишь, читатель, строчку из песенки Мелори: «Мы рождены мертвыми»? Очень может быть, что Мелори Нокс права – она как раз из того поколения, которое зачиналось в угаре кислото-психоделических проповедей Тимати Лири, Кена Кизи, Аллена Гинзберга и прочих космонавтов. Конец 60-х.
Во как, понимашь, случается.
А у нас во как бывало – нет вообще никаких веществ в жизни, а прет – как от веществ, конкретных веществ, чисто конкретных. Нечеловечески прет. Месяцами прет. Потом перестает переть и наступает момент, когда хочется… Чего-нибудь из излюбленного. Чешется, хочется… - а тут бабушка надвое сказала. Можно принять, да и успокоиться еще на долгую Р. А можно начать принимать. И полный П нашей гребанной Р надолго.
Почему мы начинаем потреблять? Нам сейчас (только сейчас!), кажется – чтобы быть лепыми и казистыми для себя самих. И кайфу ради, блин. Мы – Архип Рафинадов – любим вспоминать свое детство. Вот где был кайф. Бывало, брали мы с собой в лес бабушку и собирали там грибы. Вот видите – все начинается с раннего возраста. Прав старина Фрейд – хотя бы иногда. Тогда мы собирали осенние опята, а теперь луговые, псилоцибиновые. Первые затяжки «Герцеговины флор» в последнем классе школы отзеркалились килограммами скуренного гашиша, которые плавно перетекли в реки опиума и озера винта, которые закончились килограммами все того же гашиша, который помог нам придти к тому, что ты, читатель, теперь видишь. Мы – Архип Рафинадов – протрезвели. У нас ремиссия… самое обычное дело… подумаешь… как два пальца… торчал, торчал – да и бросил… проще не бывает…
И теперь – с высоты птичьего полета мы хотим поведать тебе, читатель, рецепты ремиссии от Рафинада Архипова. Тьфу, - от Архипа Рафинадова. Да уж – редкий русский не долетит до середины Днепра. Какая же птица не любит быстрой езды. Без пизды.
Итак…
Архип Рафинадов различают несколько видов ремиссии.
Вид первый (устойчивый, но недолгий).
Ничего не принимаешь столько, сколько сможешь. Если при этом еще и не насилуешь себя – вообще молодец. Но, как правило, неизбежно входишь в низшие миры…J)))
Вид второй (неустойчивый, но многолетний).
Когда живешь в относительной гармонии со своими желаниями. Засыпая, кладешь под подушку заряженный баян, чтобы прямо с просыпу – не чистя зубы, как в полузабытые времена – раздуплиться в приходе. Если же это с тобой происходит каждое утро на протяжение недели – есть повод задуматься. Если две недели – стоит подвязывать. Если – три недели – все очень запущено. Если месяц и более – то это уже не ремиссия, а ремистика какая-то.
Вид третий (осторожно-паразитивный, вынужденный).
Когда кончается бабло – торчишь на чужие. Весьма и весьма нерегулярно. Да чего уж там – все реже и реже торчишь. Зато часто надоедаешь окружающим. Грузишься по этому поводу неимоверно, но торчать не перестаешь. Стоит оговориться – существует особый подвид третьего вида. Давай назовем их «беручки». Это такие люди, которые каждое утро открывают с первой буквы свою записную книжку и до самого вечера ищут тех, кому необходимо помочь намутить. Работы бывает непочатый край. Чем больше работы – тем меньше ремиссии.
Вид четвертый (мой самый последний из последних разов).
Однажды увидев любимое вещество, вдруг понимаешь, что это – твой последний раз. Пока уделываешься – укрепляешься в этой уверенности. Пока прет – уверенность крепнет еще круче. Во время отходняков ты уверен, как никогда, что больше этого с тобой не случится. Да – это действительно последний раз… самый последний.
И так случается от раза к разу.
Вид пятый (самый надежный, он же – золотая муха).
Предумышленный передоз. В полном одиночестве. Чтоб наверняка.
Волк ушел умирать в лес.
Вот вроде бы и вся ремиссия, как нам кажется.
Банды наркологов, выходящие на охоту за потенциальными клиентами их клиник, разумеется, начнут опровергать нашу точку зрения. Они будут настаивать на других видах ремиссии – придуманных ими.
Вид первый (стационарный или несуществующий).
Это когда Яков Бранд устраивает в телевизоре перформанс с участием представителей самых преуспевающих клиник, чтобы их клиники и впредь не бедствовали.
Пусть бросит в нас камень тот, кто ни разу не уделался после больнички – хотя бы на протяжении лет трех. За высокими каменными стенами клиник, бывает, тоже нередко торчат. Известны даже случаи, когда пациенты некоторых творческих лабораторий умудрялись в процессе излечивания от наркомании разогнать себе дозу. Во какая ремиссия!
Вид второй (амбулаторный или виртуозный).
Это когда Яков Бранд устраивает в телевизоре перформанс с участием представителей тех же самых преуспевающих клиник, на базе которых, само собой, есть амбулаторная поддержка торчков. По мнению многих преуспевающих наркологов – торчки должны их поддерживать и после выписки со стационара. Очень ловко придумано.
Мы – Архип Рафинадов – в телячьем восторге от незаурядных специалистов, гармонично совместивших медицину и бухгалтерию, не нарушив при этом ни один закон, кроме клятвы Гиппократу. Остапу Бендеру это тоже понравилось бы.
Вид третий (сектантский – наркодианетический).
Если тебя лишили всей информации, кроме той, которая по мнению наркодианетиков тебе может пригодиться для скорейшего и необратимого выздоровления, если тебе дают спать не более шести часов в сутки, если на протяжении дней и недель тебя непрерывно окучивают со всех сторон странные люди с блестящими от осознания своей правоты и, главное, трезвости глазами – значит ты попал. Стоит аккуратно оглядеться – и валить на все четыре стороны. Ты в секте. Еще немного – и твои глазки заблестят без каких-либо наркотиков. Саентология, Двенадцать шагов, Монар, Империя Мунна… много в мире разного дерьма, на которое подсаживают трезвеющих наркоманов.
Вид четвертый (религиозно-назидательный).
Имеет много общего с предыдущим. Практикуется на базе церковных приходов и монастырских общин. Запираешься на пару месяцев или больше в келье или бараке со всеми мыслимыми и немыслимыми лишениями, и лечишься – раз в неделю (не чаще) моешься, более чем скромно кушаешь, зачем-то пашешь в огороде, круглосуточно молишься, при каждом удобном случае каешься… Короче говоря, церковный приход на долгое время отбивает у некоторых злостных потребителей ПАВ охоту до любого другого прихода. Не приходнешься – не покаешься.
Вид пятый (самый надежный, легкодоступный, практически бесплатный и самый реальный из навязываемых обществом).
Тюрьма. Но даже там умудряются торчать. Впрочем, лет этак двенадцать подобной ремиссии протрезвят кого угодно. Да и пять тоже протрезвят. Иным и трех дней достаточно для годичного воздержания.
Хотели еще что-нибудь написать, но решили кончить – бурно и быстро.
А-ааааааа, кончаем!
Архип Рафинадов, конченый ремиссионер –
поглубже в «МОЗГ»
Такая вот телега у нас как-то раз получилась. Перечитывая ее теперь, я подумал, что неплохо бы кое-что добавить к уже сказанному. Начну с конца. Как человек, повидавший аж три тюрьмы – Бутырку, Пресненскую пересылку и Нижегородский централ, и одну зону – «Пятерочку» в черте Нижнего Новгорода, я могу кое-что разъяснить по поводу того, как выправляют наркоманов места лишения свободы.
Говорю точно – в тюрьмах можно не только подтарчивать, но и торчать по полной программе. Бизнес остается бизнесом везде и всегда. Чем тяжелее достать необходимое – тем дороже это будет стоить. Все дело в цене – и только. При наличии необходимой суммы бабла за крепкими для непосвященного тюремными воротами можно вымутить все. Вообще все. Даже водку, которая занимает много места, и которую мутить сложнее всего. Менту ведь куда легче сунуть в жопу пару граммов белого порошка, чем пронести под полой пару литров алкоголя. Так что – наркотики для арестанта оказываются значительно доступнее легальной на воле водочки.
Львиную долю смертей, которые заботливые тюремные доктора, нередко причастные к барыжным движения, констатируют, как сердечная недостаточность – составляют передозы героином. Можешь, мой юный друг, мне верить, можешь – не верить. Мне-то похуй. Я свое уже отмотал, и надеюсь больше не залипать в долгосрочные командировки. А если даже и залипну (в нашей стране ведь каждый четвертый мужчина каким-то образом оказывается хоть на короткое время за решеткой), то, скорее всего, от инъекций воздержусь. Оно и дорого, и небезопасно. Главная угроза даже не овердоз. В связи с наличием наркотиков и отсутствием одноразовых баянов – многие колются по кругу одним шприцем, перекочевывающим, как эстафетная палочка, из камеры в камеру иногда месяцами. Если игла становится тупой настолько, что ей нереально даже оцарапаться – можно подточить. Обычно это делается при помощи спичечного коробка – о чиркаш сбоку. В переполненных камерах наверняка внедрены стукачи, думающие только о том, как бы слинять оттуда побыстрее, и по сему стучащие беспрерывно – работа у них такая. Если стукач вынюхивает, что у сокамерников появились наркотики – он тут же стучит. Если к барыжному движению причастен тот, кому стучит стукач – все будет ок. Но если вдруг информация доходит до конкурента, мечтающего отбить под свою собственную движуху как можно больше пространства – могут возникнуть серьезные проблемы. По сему – решившие заторчать – шифруются. Следовательно, шприцы кипятятся далеко не каждый из разов, когда ими пользуются. Пока любимого вещества нет перед глазами – перекумарившийся нарик остается вполне вменяемым. Он чистит зубы, моет по вечерам ноги, старается правильно (по возможностям, конечно) питаться, вспоминает оставшихся на воле близких и родных, мечтает поскорей попасть в уютный вольный мир на вольные хлеба… Но лишь только поступает информация о том, что на тюрьме появился вожделенный препарат – всем честолюбивым помыслам приходит конец. Получив желаемое, арестант уже и не вспоминает порой о том, что кроме раствора в баяне могут оказаться гепатит, ВИЧ, сифон, тубик и черт знает что еще. Опытные зеки, конечно, предохраняются, дезинфицируют. Но вот первоходы иной раз даже понять не успевают, как оказываются втетененными. Да и бывалых тоже сносит порой.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |