– Что значит – я есть?
– А то и значит. Что ты не совсем то, за кого себя принимаешь. Ты думаешь, что ты маленькое беспомощное существо, так?
– Ну да, так...
– А на самом деле ты не только маленькое беспомощное существо, ты еще и большое могущественное существо, и все это одновременно.
– Я что-то тебя не понимаю, Алекс.
– Ты, кажется, говорила, что книжки всякие любила почитывать? А что, разве в этих книжках тебе никто об этом не рассказал? Или ты это мимо ушей пропустила по каким-то причинам?
– Может быть и так, кто знает, о чем я в то время вообще думала? Ведь мы читаем и говорим лишь о тех вещах, которые способны принять и понять.
– Ну ты, мама, как всегда на высоте. А сейчас ты способна понять, о чем речь?
– Ну не знаю, может быть да, а может быть и нет. Ты не мог бы мне еще раз поподробнее про это рассказать?
– Думаешь, я сам знаю? Я, мама, как и ты, фантазер первого разряда.
– Так что, это все неправда?
– Мама, мама, ты все за какой-то правдой гоняешься. А что если ее вообще нет, в том виде, в котором ты ее ищешь? Ведь правда может оказаться совершенно непредсказуемой. Мы с тобой можем тут мозги себе свернуть, придумывая объяснения, но какой в этом смысл? Ты, кажется, и сама имела честь поучаствовать в инсценировке, которой ни твой, ни мой разум так и не смог себе объяснить. У нас с тобой, мама, скорее всего другие задач. Проявить себя как несгибаемых смельчаков и доказать всем и вся, что мы ради науки на все готовы. Все наши с тобой беседы похожи на бред сумасшедшего. Давай лучше попробуем без них обходиться. Будем, так сказать, двигаться вперед с верой в сердце, находясь здесь и сейчас. Согласен, что звучит глупо, но видимо по-другому невозможно. Тут два пути: или вперед идти, или назад откатываться, третьего, увы, не существует. Вперед всегда страшно и тяжело. Это в книжках все просто описано, и лишь когда сам начинаешь в гору подниматься, понимаешь, что такое тяжелое дыхание на самом деле. Что спать в горах под открытым звездным небом, это вовсе не романтика а тяжелое испытание, когда есть только ты и твоя храбрость, которая корнями глубоко уходит в то, что мы с тобой Верой зовем.
– Это точно, разговорами тут не обойтись. Что нам остается делать?
– Что можешь делать – то и делай, и поверь мне на слово: нет смысла погружаться в эти бесполезные рассуждения, разве что от скуки или ради смеха, а уж всерьез точно не нужно, так можно себе только нервный срыв заработать, и это я еще мягко выразился.
– Ты так говоришь, будто нет смысла вообще никакого.
– Смысл, мама, в том, чтобы почаще улыбаться, мы же с тобой уже сделали правильный выбор. Мы можем выбирать: плакать нам или смеяться, а все остальное нас уже не касается. Я, когда там был, этого не понимал, думал точно так же, как и ты. Переживал, можно сказать, а как позже выяснилось, то можно было и не переживать особо. Я, конечно, опять же не утверждаю, что так оно и есть на самом деле. Ведь шансов у меня проверить все варианты одновременно не было. Может быть, если бы я так сильно не переживал, все бы по-другому развивалось, и мы бы с тобой неизвестно когда бы еще вот так мило время проводили. Понимаешь, о чем я?
– Скорее всего ты прав, проверить это невозможно, но то, что есть зависимость, это очевидно.
– Что-то мы с тобой совсем заболтались. Нам еще легенду учить, помнишь?
– Я помню, а ты как? Удалось хоть что-нибудь запомнить?
– Я думал, это будет гораздо сложнее, но кажется, я уже запомнил эту историю, хочешь проверить?
– С удовольствием, если не шутишь.
Алекс встал с кровати и подошел к окну.
– Жил был старик со своею старухой, и были у них три сына, – Алекс молча посмотрел маме в глаза и продолжил, – И вот однажды подходит старик к своему старшему сыну и говорит: “Сын мой старший, пришло время, открыть тебе тайну тайную, но для того, чтобы смог ты ее взять, следует тебе путь война пройти от родительских ворот длиною в три года и вернуться обратно. Все, что будет в пути – прими как дар, поблагодари от всей души каждого, кто встретится тебе на пути, а когда пройдут эти три года – возвращайся домой, будет ждать тебя тайна тайная”. Посмотрел на отца старший сын и говорит…
– Алекс, что это за сказка? Может быть, как-нибудь в другой раз ты мне ее расскажешь? Нам с тобой другие сказки учить надо, а ты время тратишь.
Алекс молча смотрел на маму.
– Наверное ты права, не стоит отвлекаться. Но меня смущает один момент: разве обычные люди помнят наизусть историю своей семьи, да и еще в таких подробностях, это первое, а второе, разве человек обязан рассказывать посторонним такие подробности? Мне кажется, что если спросить обычного человека рассказать о своей семье, то все, что ему будет известно, поместится максимум на трех страницах. Что обычно люди знают? Имена родителей и близких родственников. На мой взгляд, это выглядит более правдоподобно. Сейчас люди не ведут дневники и не передают по наследству историю своей семьи, кому это вообще интересно, когда вокруг такой поток информации сверкающий и стремительный, вряд ли кому понадобиться копаться в нафталине, разве что раз в год на каком-нибудь семейном празднике. Вот ты, к примеру, много знаешь о своих предках? – Алекс в упор посмотрел на маму.
– Я? – удивилась женщина и замолчала, нахмурив брови.
– Вот видишь, мало таких людей, да и вообще если честно, то я не уверен, что такие вообще существуют. У нас же на руках исторический роман-биография. Ладно бы еще речь шла о каких-нибудь выдающихся деятелях. А что тут? Обычные люди, скучная история. Работал тем-то, жил там-то. Женился, развелся, снова женился. Детей нарожал, дети в свою очередь проделали то же самое. Женились, детей нарожали. Ничего интересного.
– Так то оно так, если читать, что написано. Получается, что весь интерес за кадром остается. История оживает и становится интересной, когда становится известно в деталях, подробно, какие при этом он испытывал чувства. С помощью эмоций окрашивается история.
– Ну это уже называется литература. Это уже настоящее искусство. Я не об этом хочу сказать. Я тебе говорю, что зачем нам все это учить наизусть, кому понадобиться тебя расспрашивать? Ты сама-то подумай хорошенько, ведь мало ситуаций в жизни, когда требуется полное знание истории семьи. Мне кажется, нет смысла учить это на зубок. Мы же с тобой обычные люди, а обычные люди могут совершенно спокойно забыть все, что рассказывала им в детстве бабушка или мама.
– Это точно. Ты, Алекс, просто гений! Мы с тобой самые обыкновенные люди, и если кто-то решит спросить меня, кем была моя прапрабабушка, я смело отвечу: "Я не знаю". Нам с тобой совсем не к чему делать то, что не соответствует нашей настоящей натуре. Вот если бы меня по-настоящему сейчас кто-нибудь про мою прапрабабушку спросил, то самым честным ответом было бы опять же "Я не знаю".
– Вот видишь, как все просто и ясно.
– Тогда что будем делать?
– Будем считать, что полдела сделано. А может план составим? Что нам вообще нужно сделать?
– Хорошая идея. Итак, пункт номер один: ознакомление с семейной историей, ставим галочку, мол, ознакомились. Далее, пункт номер два, что мы тут напишем?
– Купить молоко, – Алекс посмотрел на маму и улыбнулся.
– Отлично, так и запишем: "Купить молоко". Дальше что?
– Ну я тут подумал, что может быть нам два пункта объединить?
– Ты о чем?
Алекс вышел на середину комнаты и повернулся вокруг собственной оси несколько раз.
– А, ты об этом, ну давай тогда пункт номер два исправим, значит пишем: “Купить молоко и одежду для Алекса”. Правильно?
Алекс молча кивнул.
– Дальше… Дальше мы с тобой дом должны продать и билеты купить.
– Знаешь, я тут папку с документами нашел, ты бы глянула, там столько бумаг, свидетельства разные. Даже есть какие-то сертификаты. Посмотришь?
– Конечно.
– Так что пишем третьим пунктом?
– Третьим пунктом мы напишем: "Не составлять никаких планов".
Алекс стоял возле окна с открытым ртом.
– Что такое, Алекс?
Алекс молча посмотрел на растерянную женщину. Затем спокойно отошел от окна и сел в кресло. Женщина встала с кровати и быстро направилась к месту, где стоял ее сын.
– Боже мой, – тихо произнесла мама и закрыла лицо руками, – Этого не может быть.
– Ты права, так не бывает, но если мы с тобой видим одно и тоже, то можно смело признать это состоявшимся фактом.
– Это конец? – не отрывая рук от лица, прошептала женщина.
– Хороший вопрос. Но мне почему-то кажется, что это не конец, а скорее всего, начало.
– Алекс… – женщина медленно отошла от окна и села на пол, опираясь спиной о стену, – Я никогда бы не подумала, что со мной может такое произойти... Вот так, среди бела дня...
– Мама, у тебя такая короткая память. Чему ты удивляешься? Мне казалось, ты уже более-менее привыкла к нашему положению. У нас нет будущего. У нас есть только настоящее. Понимаешь? Просто миг и все. А мы с тобой об этом совсем забыли. Ведем себя так, будто ничего произошло.
– Но зачем тогда нам дали этот чемодан с кучей бумаг? Получается, что нам прививают одновременно противоположные точки зрения на реальность. Или хотят сказать, что все, что мы видим, не является ею? И чтобы мы, при всей этой нестабильности, оставались совершенно спокойными, четко осознавая себя, как нечто несокрушимое и постоянное.
– Да, добавь еще к этому списку слово “бесконечное”, потому что этот цирк будет длиться вечно. И все, что нам нужно, чтобы не сойти с ума, это чувство юмора и самоиронии, потому что когда твоя периферия имеет тенденцию быстро меняться, ты должен уметь видеть то, что центр при этом остается неизменным, чтобы не отражалось в зеркалах. Я был там и был разным, но при этом всегда со мной оставалось то, что спрятано от обычного восприятия. Я был, когда все вокруг громко кричало, что меня нет. Это игра. Самая настоящая, и мне кажется, что ее можно сыграть лишь тогда, когда ты готов играть. Оставляя при себе все качества присущие данному моменту. Если дует ветер – твои волосы должны развеваться, если идет снег – ты должен ощущать его температуру, все должно быть так, словно нет знания, иначе нет смыла. Это при условии, что ты хочешь играть, тогда ты честен с самим собой, и все, что с тобой происходит, всегда выглядит, как свежий глоток чистого воздуха. Ты открыт всему, ты уже не сортируешь и не оцениваешь обстоятельства Ты уже ничего не ждешь. Ты готов принять все, что тебе полагается. Ты боишься, но при этом у тебя не возникает никакого желания спрятаться или убежать. Ты стоишь, как одинокое дерево на вершине самой высокой горы, открытое и доступное всем ветрам, и ты не знаешь, что ты скажешь птицам, которые захотят отдохнуть на твоих ажурных ветвях. Ты такой же как и все – зритель, только разница между ними и тобой заключается в том, что они смотрят на происходящее из зала, а ты – из глубины. Из скважины. Я есть нефть.
– Что это значит?
– Я есть нефть?
– Да. Что значит: "Я есть нефть”?
– Энергия, которую все хотят. Я есть алмаз. Я есть золото. То, что приходит из тишины и темноты, ослепляя своей энергией сердца искушенных. Люди рождаются золотом, но приходят они. И речь их слышна на тысячи верст, и нет места, где нет той музыки. Она слышна даже там, куда не ходят поезда. Все пронизано лучами сверлящими твое сознание. Твои глаза видят, твои уши слышат лишь то, что необходимо для того, чтобы ты поскорее забыл, кто ты есть и принялся делать то, что нравится им. Потому что только так тебя можно использовать. Ты становишься должником. Потому что ты думаешь, что ты должен. И уже нет пути назад, слишком быстро растет ядовитый плющ. И даже когда ты поднимаешься на вершину, ты все еще боишься прыгнуть вниз, потому что по твоим жилам течет ложь, отравляющая твое сознание, которая шепчет тебе, что ты не умеешь летать. Ты забываешь самое главное, что нет ничего и никого кроме света. Что есть лишь улыбка, есть лишь любовь. Ты тонешь в зеркалах, упуская возможность улыбаться. Твои руки все еще помнят движения вечного музыканта, но твои нервы слишком спутаны, и нет больше звуков волшебной флейты до тех пор, пока ты спишь. Пока твоя плоть облечена в старые ветхие одежды пленника. И все вокруг кричат тебе, что ты раб и ты веришь им. Ты плачешь от собственного бессилия, но продолжаешь каждое утро волочить свое бренное тело на рудники, боясь взгляда надзирателя. “Ты такой же, как все!” – говорят тебе друзья, – “Ты просто не умеешь жить!”. И ты веришь им, начиная каждый день с начала. Ты говоришь себе: "Я такой же, как и все. И в этом нет ничего плохого.” – и как только ты признаешь этот факт, ты превращаешься в полное ничтожество, ты цепляешь на себя трехпудовые оковы и плетешься под истошные крики толпы, снова к себе в нору, чтобы еще раз увидеть свою перепачканную кровью душу в зеркальном осколке упавшей звезды. Но чтобы тебе не было так больно, чтобы ты мог снова и снова выползать на рудники, тебе дали мечту. В ней ты увидел смысл. И окрыленный этой глупостью, принялся заново строить замки на песке. Но если бы ты не испугался тогда и прыгнул, все было бы совсем по-другому.
– Это правда?
– Нет в этом мире правды. Есть только кнут и пряник, и все, что у тебя есть, это выбор. Подставить спину или снова и снова давиться медовым лакомством.
– А как же Бог?
– Я и есть Бог. Но никто и никогда мне не поверит. Если я скажу тебе, что я Бог, ты будешь смеяться громче всех, а потом скажешь, что я болен и бросишь меня прямо здесь, в горячих песках.
– Это точно. Я никогда не поверю в то, что мой сын Бог. Потому что Бог не может выглядеть так беспомощно.
– Почему ты так решила? Богу как раз все равно, как он выглядит. Он может принять любую форму и снести любые тяготы судьбы, при этом ни разу не подав вида, что он Бог. Ты привыкла думать стереотипами, которыми ты напичкана. Для тебя Бог только тот, кто может испепелить любого, кто посягнет на его безопасность. Ты привыкла думать, что Богу нужно защищаться, что для этого он должен обладать недюжей силой. В твоем понятии Бог, это такой крутой мужик, который всегда и везде держит победу над слабыми и беспомощными. Ты думаешь, что он громила. А если я тебе скажу, что Бог совсем не такой? Что весь прикол в том, что ему не больно, когда кто-то обижает его, потому что его невозможно обидеть. Обидеть можно маленькую личность, указав ей на ее несовершенство, Бога же обидеть невозможно, потому что он знает, что нет добра и зла, что все оценки рождаются тогда, когда забыто имя Бога. А если я тебе скажу, что он никогда не будет применять свою власть и силу, находясь среди неравных себе, потому что ему нет равных, и кто бы не оказался рядом с ним – всегда будет на ступень ниже. Это же так логично. Кто будет бить ребенка? У кого поднимется рука обидеть беспомощное существо?
– Алекс, Боже мой! Как же я этого раньше не понимала.
– И это еще не все. Ты думаешь, что Бог это кто-то один. А что, если Бог это все, что есть? Что если Бог решил сыграть в одну интересную игру и разделился на маленькие части, для того, чтобы когда-нибудь, не важно когда, какая-нибудь его часть смогла вспомнить свое настоящее имя и не испугаться этого. Что если и ты и я и все, что есть, является Богом? Вот я тебе пример приведу, можно?
– Да, конечно.
– Тогда идем.
– Куда?
– Идем за мной. Ты все сейчас сама увидишь.
Алекс быстрыми шагами направился к выходу. Женщина последовала за ним. Алекс спустился вниз по лестнице и оказался возле входной двери.
– Иди скорее, не бойся. Смотри, – Алекс аккуратно взял свою мать за плечи и развернул лицом к зеркалу, – Что ты видишь? – тихо спросил Алекс.
Женщина молча стояла напротив зеркала и внимательно всматривалась в отражение.
– Я вижу себя.
– Можешь поподробнее?
– Я вижу свои глаза.
– Дальше.
– Я вижу волосы, – женщина провела рукой по волосам.
– Дальше.
– Я вижу губы.
– Еще.
Женщина внимательно посмотрела на свои руки.
– Я вижу пальцы.
Алекс снова взял женщину за плечи и повернул ее спиной к зеркалу.
– Закрой глаза и скажи, что ты видишь сейчас?
– Ничего. Когда я закрываю глаза, я ничего не вижу.
Алекс взял руку матери и прижал к своей щеке.
– Что ты сейчас чувствуешь?
– Тепло. Твоя кожа очень мягкая и нежная, как шелк.
– Что ты чувствуешь сейчас?
– Нежность. Наверное можно сказать, что я чувствую сейчас любовь.
– Открой глаза и посмотри на меня.
Женщина открыла глаза.
– Я вижу.
– Что?
– Я вижу, что ничего нет.
– Совсем ничего?
– Совсем.
– А как же любовь?
– Она есть. Но это не то, что мы привыкли думать о ней.
– Там за окном сейчас ничего нет. Поэтому ты так напугана. Но пройдет время, и там вырастут сады, и ты забудешь, что там была пугающая тебя пустота. Все, что ты можешь делать, это пытаться сохранить себя. Не плоть, не мысли. Не память. А себя.
– А что есть я?
– Ты есть нефть. Без тебя нет ничего. Все, что ты видишь вокруг, есть только благодаря тебе.
– А что было до того, пока меня не было?
– Такого не было никогда. И такого не будет никогда. Ты была, есть и будешь всегда. И совсем не важно, как при этом ты будешь выглядеть. Ты видела отражение в зеркале?
– Да.
– Ты видела только то, что находится снаружи. Разве ты видела свое сердце?
– Нет.
– Вот видишь. Но это же не значит, что его нет, и что сердце это не ты. Разве ты видела свои легкие?
– Нет.
– Но это не значит, что их нет, и что это не ты. Разве ты видела свою Душу?
– Нет.
– Но это совсем не значит, что ее нет, и что это не ты.
– Алекс, у меня кружится голова.
– Нет. Просто мы летим.
– Куда?
– Я не знаю.
– Когда-нибудь я напишу об этом книгу.
– Ты забыл рассказать мне о том, что было с тобой там, в твоих снах.
– Я не забыл. Я расскажу тебе позже.
– Где мы?
– Я не знаю.
– Похоже что все исчезло. Тебе страшно?
– Я не знаю.
– Что ты видишь сейчас?
– Я вижу сны. Их так много, что я не успеваю разглядеть, что в них происходит.
– Когда нибудь я обязательно напишу книгу о своих снах.
– Алекс, а как же чемоданчик?
– Я прихватил его с собой. Но там уже ничего нет. Он абсолютно пустой. Все, что было, куда-то исчезло.
– И что нам теперь делать?
– Делай что хочешь, мама, и будь как будет.
– Но я ничего не хочу.
– Это потому, что мы летим. Но когда мы снова окажемся там, где рождаются сны, мы обязательно что-нибудь снова начнем делать.
– Думаешь?
– Конечно.
– А что мы будем делать, когда прилетим?
– Улыбаться.
– И все?
– А еще мы будем строить новый город.
– Город?
– Да ты права, хватит городов. Мы сделаем так, чтобы не было больше необходимости жить в таких мерзких условиях.
– Но тогда получается, что мы начнем все с начала?
– Нет. Мы просто продолжим начатое когда-то очень давно.
– А в чем смысл?
– Его нет.
– А что есть?
– Все, что хочешь.
– А если я захочу, чтобы был смысл?
– Я думаю, тогда он обязательно появится.
– Я напишу об этом книгу… Моя книга будет настоящим шедевром...
– А кто ее будет читать?
– Придется придумать читателей.
– Думаешь?
– Иначе некому будет ее читать.
– Это же эгоизм...
– А что в этом плохого?
– Но тогда придется придумать еще что-нибудь.
– Зачем?
– Не могут же они только читать?
– Почему нет?
– Но это же им когда-нибудь надоест.
– Почему ты так думаешь? Ведь я решил написать книгу, которая будет настоящим шедевром. А такие занятия, как чтение шедевров, никогда никому не смогут надоесть. Они будут читать ее без конца, плакать и смеяться, и снова плакать, и снова смеяться. Разве это не здорово?
– А где они будут жить?
– В наших сердцах…
– Ты думаешь, им понравится?
– Думаю да…
– Тогда нам следует поторопиться, нельзя заставлять их так долго ждать.
– Ты права...
– Видишь вон там небольшой остров... Может быть там и начнем...
– Отличное место.
– Алекс у меня кружится голова.
– Не бойся. Это потому, что мы приземляемся...
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 34 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |