В моей душе сейчас переплетаются великие замыслы и жгучая тоска. Мы сегодня снова пойдем в шатер Сартака и там проверим: может быть, Сартак спорит со своим военным учителем, обдумывая новые смелые военные походы? А как я был бы счастлив, если бы убедился, что я ошибаюсь, что в Сартаке крепнет истинный воин и полководец!..
Мы некоторое время еще продолжали сидеть, вспоминая соратников, которые полегли в этом походе на «вечерние страны» и которым не пришлось больше увидеть родные степи и строящийся среди них Кечи-Сарай. Много говорили мы и о кроткой Юлдуз-Хатун, чьи нежные песни и мудрые советы украшали прежде наши вечера в «Золотом домике».
Уже стемнело, когда Бату-хан направился со мной проведать, как идут военные занятия его сына. Перед юртой Сартака стояли трое, и все, увидев нас, опустились на колени: брат нашего владыки — Берке-хан, осужденный колдун-мусульманин и палач «меч гнева».
Бату-хан поднял брата и лизнул его в щеку:
— Знаю, о чем ты будешь сейчас просить. Бери этого обманщика себе и слушай его лживые предсказания! Но помни: сегодня он своим волшебным порошком хотел отравить меня, а завтра, может быть, и для тебя приготовит отраву. Ведь он это делает, конечно, по чьему — то наущению. Постарайся узнать, кто его хозяин, кто его толкает на это. А сам он пусть не забывает, что поблизости от наших шатров в землю воткнуты заостренные колья и на одном из них он может найти свой конец.
Мы вошли в шатер. Китаец сидел около костра. Возле него горел на подставке светильник. Сартак, болезненный и худой, почтительно подойдя к отцу, подождал, пока тот погладил его по лицу. Затем мы уселись на подложенных подушках. Китаец развернул перед собой свитки рукописей. На них были рисунки, изображающие воинов в иноземных одеждах и с чуждым нам оружием. Были также чертежи крепостей и земляных укреплений. С китайцем я встречался раньше и не раз беседовал с ним. Он был уже стар, с реденькой седой козлиной бородкой, с очень истощенным шафранно-желтым лицом — последствие неумеренного потребления гашиша. Он и меня уговаривал испробовать это средство, которое, по его словам, утешает во всех горестях жизни и дает возможность побывать в иных мирах и беседовать с самыми знаменитыми людьми древности и познать самые необычайные радости. Но руки его постоянно тряслись, и я не хотел, подобно ему, потерять свою волю и ясность духа.
Бату-хан сказал Сартаку:
— Послушай меня, сын мой. Когда-то священная прабабка твоя, как мне много раз передавал мой отец, должна была скитаться.в степях Монголии. За ней гнались проклятые кераиты, и только благодаря ее волчьей хитрости и упорству она избежала плена и гибели. В такую тяжелую пору у нее в пути родился мальчик, мой преславный отец Джучи. У нее не было во что завернуть ребенка, чтобы спасти от жгучего мороза, и она облепила его тестом и только поэтому невредимым довезла до своего кочевья. В таких страшных испытаниях голода и лишений вырастал твой дед. Ты же родился на шелковых подушках и был покрыт собольими пеленками. Сумеешь ли ты стать закаленным, сильным воином, бесстрашным багатуром? Я к тебе приставил самого ученого китайца, знающего все хитрости, все искусство прежних великих завоевателей. Учишься ли ты у него? Объясняет ли он тебе все, что ты должен и хочешь знать?
— Я все стараюсь понять, — шептал почтительно Сартак. — Но твои битвы, твои победы меня гораздо большему научили, чем все им сказанное.
— Пусть теперь твой учитель расскажет мне о военном искусстве, а я послушаю: может быть, он и мне окажется полезным.
Китаец сложил ладони и несколько раз помахал ими в сторону Саин-хана, затем начал рассказывать на ломаном монгольском языке, которому он научился, находясь много лет в плену у монголов.
— Самые знаменитые и знающие китайские ученые, написавшие прославленные сочинения, говорили, что на войне главные правила для полководцах хитрость, изобретательность и обман...
— Мудрые правила! — заметил Бату-хан. — Но это еще мало!
— Все прославленные китайские полководцы отличались именно этими качествами. Главное правило воинского отряда — обманывать, быстро передвигаться, вводить в заблуждение противника. Поэтому, будучи сильным — кажись слабым, будучи боеспособным — кажись небоеспособным, если ты к неприятелю близок, кажись, будто ты далек от него, и будучи далек — показывай вид, будто близок.
Бату-хан внимательно слушал дальнейшие разъяснения учителя — китайца и наконец сказал:
— И это все нужное, чтобы стать великим полководцем? Ты не учитель воинского искусства, а слепая летучая мышь!
Он покосился на Сартака: тот сидел с полуоткрытым ртом и сонными глазами.
Бату-хан встал. Китайский учитель, прервав свою речь, несколько раз поклонился. Мы вышли из шатра. Звездное покрывало простерлось над нами. Кругом, и вблизи и далеко, мелькали огоньки костров. Бату-хан сказал:.
— Теперь ты видишь, может ли из моего сына вырасти настоящий джихангир, повелевающий народами... Кому верить? На кого, на чьи железные плечи переложу я часть забот? Мы недавно прошли по земле урусов. Я не доверяю этому великому племени, которое, как гибкое дерево, гнется, но не ломается. Я истреблял их без жалости, а мне доносят, что они снова поднимают голову, что они строятся, собирают отряды. Я потерял на их земле слишком много своих лучших воинов, надеясь раздавить урусов навсегда. Что с того, что я разрушил и сжег Кыюв! Я понес там огромные, незаменимые потери. Кыюва больше нет. Вместо богатейшей столицы — гора, покрытая трупами, которых так много, что мы, непобедимые завоеватели, не могли исполнить нашей священной обязанности — устроить погребальный костер павшим в битве. Холмы Кыюва покрыты десятками тысяч трупов, где перемешались воины и наши и урусов, вместе с их женщинами и детьми, бившимися до последнего дыхания...
Теперь я хочу расширить и укрепить столицу созданного мною царства Небесной Орды Кечи-Сарай. Среди пленных, захваченных мною в Кыюве и других городах урусов, я приказал отобрать тех, кого они называют «умельцами». Эти люди знают всяческие ремесла и могут быть нам полезными.
Меня вызывают на мою далекую родину, в Каракорум, на выборы нового великого кагана всех монголов, но я туда не поеду. У меня новая родина, и это царство я крепко держу в своем кулаке. И если даже меня выберут на курултае великим каганом, я откажусь и посоветую вместо себя избрать правдивого и смелого моего брата хана Менгу. Но я предвижу, что на курултае все подчинятся желанию властной вдовы — правительницы Туракины — и выберут ни к чему не способного ее сына, злобного хана Гуюка. Но это их дело! Все мое могущество теперь здесь, в степях Дешт-и-Кипчака. И я задумываюсь над тем, что станет с созданным мною царством после моего ухода в заоблачные войска Священного Правителя. Разве мой сын Сартак способен натянуть поводья и вздернуть на дыбы могучего монгольского коня? Чья железная рука удержит и сохранит для нас эти огромные завоеванные мною земли? Кому я их передам? Меня покинул в походе коварный Гуюк-хан — это хорошо. Но от меня ушел и тот, кто меня воспитал, — старый Субудай-багатур, и тот, кого воспитал я, надеясь, что он станет моей верной опорой и помощником — молодой Иесун Нохой. Вчера ты мне сказал, что тоже от меня уходишь... А еще постоянной тревожной тенью стоит на севере молодой коназ Новгородский Искендер. А вдруг он двинется сюда со своим войском? Эти думы терзают меня днем и ночью. Но о них не должен знать ни один человек. Темным и беспокойным кажется мне будущее моего царства...
Это была моя последняя беседа с Бату-ханом. Теперь, заканчивая эту книгу и вспоминая все, что я слышал и видел за эти страшные годы, я могу только пожелать моим будущим читателям, чтобы им не пришлось испытать самое ужасное, что может быть в нашей жизни, — всесокрушающего урагана жестокой и бессмысленной войны».
1941–1951
Москва
Примечания
Ал-Мансур — в средневековых европейских сказаниях это имя начальника гвардии рабов в Кордовском халифате переиначено в Альмансор.
Урганджи їто есть родом из Ургенча.
Сулейман — библейский царь Соломон; позднее — герой многих мусульманских легенд.
Итиль — Волга.
Абескунское море — Каспийское.
Хаджи-Тархан — название Астрахани. Здесь раньше находилась богатая столица хазарского царства, разгромленная князем Святославом Киевским.
Ифрит — могущественный злой демон мусульманской мифологии.
Большой камень — Южный Урал.
Кавуши — грубые мужские кожаные туфли.
Мазар — мавзолей над могилой святого.
По-кипчакски — по-половецки.
«Железные ворота» — город Дербент на западном берету Каспийского моря. Название произошло оттого, что Дербент в качестве крепости запирал сухопутную дорогу в Иран.
Джихангир — покоритель мира.
Яса — свод законов.
«Благородный свиток» — у мусульман обычное наименование Корана.
Комиены — династия византийских императоров (1057–1204).
Кумган — металлический чайник с длинным изогнутым носиком.
Ракат — часть мусульманского молитвенного обряда.
Факих — законовед, богослов, знаток мусульманского права.
Калямница — пенал, обыкновенно искусно разрисованный. В нем хранились перья, вырезанные из камыша, и бронзовая чернильница.
Хаджи — звание паломника, побывавшего в Мекке, религиозном центре ислама.
Пери — добрые, джинны — злые духи в восточных верованиях.
Тумен — отряд в десять тысяч воинов.
Тайджи — титул монгольских царевичей.
Тургауды — охранные стражники ханской ставки.
Хан Орду — старший брат Бату-хана; пользовался у него особым почетом и любовью. Орду добровольно уступил Батыю управление Золотой Ордой, однако в ярлыках (указах) великого кагана имя Орду ставилось впереди имени Бату.
Хызр — по мусульманским поверьям, бродящий по дорогам праведник, всегда являющийся на помощь, если к нему мысленно обратятся с молитвой.
Рум — в то время на Востоке так назывались Византия и Малая Азия.
Гиппократ — древнегреческий врач (V в. до н.э.), «отец медицины»; оставил много сочинений.
Табиб — врач, лекарь.
Монголы не знали поцелуя.
Юртчи — лицо, ведавшее выбором места для кочевья и распределением в нем мест.
Омовжа (Эмбах, Эмайнги) — река, впадающая в Чудское озеро. В устье ее в 1234 году произошла битва между новгородским войском и германскими рыцарями, окончившаяся победой новгородцев.
Пехлеван — силач, герой, витязь.
Во владениях Бату-хана общий разговорный язык был преимущественно половецкий (кипчакский, тюркского корня).
Кыюв — Киев.
«Живули» — игрушки: фигурки людей и зверей.
Нойон — титул монгольской аристократии.
Кюряган — царевич.
Царство Цзин — Китай.
Имеется в виду южный Переяславль-Хмельницкий.
Угры — венгры.
Знак раскаяния и просьбы о прощении.
Иесун Нохой — «железный пес», в последствии обычная кличка хана Нохоя.
Хур — монгольский трехструнный музыкальный инструмент.
Шарукань — кочевье половцев, близ нынешнего Харькова.
Монголы представляли себе землю (вселенную) по своему виду похожей на разостланный плащ (или поднос), окруженный беспредельным морем.
Кааба — мусульманская святыня в Мекке.
Торки, как и встречающиеся далее берендеи, часто обозначаемые собирательным именем «черные клобуки», — кочевые племена тюркского происхождения, сосредоточенные в то время в пограничных местах Киевского государства.
Ульдемир — Владимир.
Стихотворная обработка Н. Белинович.
Стихотворная обработка Н. Павлович.
Спалато, или Сплит — административный центр области.
Об этом свидетельствует летописец, священник Рогериус, который оказался в Венгрии под монгольской властью и оставил ценные исторические записки.
Тригестум — Триест.
Название «татар» сближали с греческим словом «тартар» (ад), а потому считали татар выходцами из ада.
Курултай — съезд членов рода Чингиз-хана и высшей монгольской знати.
Диоклетиан — римский император; правил с 284 по 305 г. н.э.; умер в 313 г.
Кайсар — переделанное «цезарь», то есть император.
Камлание — совершение шаманского обряда.
У монголов и китайцев существовал древний обычай, по которому осужденный на смерть шел к месту казни с песней, в которой воспевал свои подвиги.
Фелука — парусное судно, ходившее также и на веслах.
Арабы в течение двух с половиной веков (827–1061) владели Сицилией.
Некоторые ученые полагают, что Фридриху II неправильно приписывается это полемическое сочинение.
Тонзура — выбритое место на макушке головы у католических духовных лиц.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |