Донские казаки в борьбе с большевиками 13 страница

В пять часов утра полк. Денисов был уже на ногах и в курсе обстановки. Вскоре прибыл подъесаул Греков. Он привез радостную весть, подтвердив, что все рассказанное полк. X. соответствует истине и что полк. Дроздовский уже выслал нам броневик, а также приказал конно-горной батарее под прикрытием эскадрона конницы рысью направиться к Новочеркасску 112). Полк. Денисов тотчас же отправился к войскам, дабы лично руководить предстоящим боем 113), а мне пришлось временно задержаться в Атаманском дворце и закончить последние распоряжения по сбору частей. Часов около 8 утра меня вызвал к себе командующий группой, дабы помочь ему руководить боем. Его я нашел занятым перегруппировкой частей и их размещением в Хотунке. Густые цепи противника при поддержке артиллерийского огня бронепоезда на широком фронте уже вели наступление с севера в направлении Хотунка. Большое численное превосходство красных и наличие у них бронепоезда, безнаказанно передвигавшегося с одного места на другое, подбадривало красногвардейцев и они энергично напирали на наши части, тесня их к Хотунку. Вскоре малочисленный гарнизон последнего стал постепенно очищать Хотунок и жаться к юго-восточной окраине Новочеркасска. На казаков, как я заметил, не столько материально, как морально действовал бронепоезд красных. Ввиду этого, я приказал срочно составить два пустых поезда и" пустить их со станции, по обоим путям, навстречу бронепоезду противника 114). Как только бронепоезд большевиков заметил мчащиеся ему навстречу поезда, он дал несколько выстрелов и, опасаясь столкновения полным ходом стал уходить на север, преследуемый пустыми составами. В конце концов, поезда где-то в районе Персияновки соскочили с рельс и закрыли собою путь. С этого момента картина боя резко изменилась. Наша батарея, установленная по 2 орудия у Троицкой и Константино-Еленинской церквей, имея великолепный обстрел и прислугу исключительно из офицеров, развила меткий и губительный огонь по цепям противника. Красные замялись, часть отхлынула назад, другие приостановились и залегли. Мы воспользовались этим и перегруппировали наши части. К противнику с севера, толпами двигались подкрепления и непрестанно вливались в цепи. Бой начал принимать затяжной характер.

На нашей стороне было преимущество в артиллерии, но численно мы значительно уступали противнику. Большевики наступали без какого либо определенного плана, шли беспорядочно, чувствовалось, что они стремятся лобовым ударом сбить нас с железной дороги и очистить себе путь на Ростов. Полковник Денисов и я находились у Троицкой церкви. Отсюда вся равнина, где происходил бой, была видна, как на ладони. Здесь же на площади образовалась огромная толпа любопытных. Все напряженно следили за боем и должен сказать довольно сильно мешали нам руководить им. Примерно часов в 11 утра из отряда полк. Дроздовского прибыл мотоциклист с донесением. Полк Дроздовский сообщал нам, что главные его силы подходят к хутору Каменобродскому (примерно около перехода от Новочеркасска) и что весь отряд он отдает в наше распоряжение, а броневик и конно-горная батарея под прикрытием эскадрона, уже должны быть у города и что он просит выслать им навстречу проводников. Видно было, что полк. Дроздовский, чутьем угадывая важность момента, спешил нам на помощь. Почти одновременно стало известно, что "Северная группа" только утром 25-го т. е. с большим и ничем не оправданным опозданием, выступила из ст. Раздорской в направлении Новочеркасска. Между тем, бой становился оживленнее. Красногвардейцы массой накапливалась в Хотунке, видимо намереваясь оттуда атаковать город. Дав противнику там собраться, мы перенесла огонь наших орудий на Хотунок. Через несколько минут Хотунок уже горел в разных местах и черные огромные клубы дыма совершенно заволокли строения. Красные, не поддержанные своей артиллерией 115) заколебались. Наступал перелом боя. Успех заметно склонился на нашу сторону. Не теряя времени, мы спешно вызвали для атаки противника две конные сотни, стоявшие наготове у арсенала. Не закрывая огня наших орудий, казаки стали гуськом вдоль домов спускаться вниз, Им было приказано, собравшись на окраине города, немедленно атаковать уже дрогнувшего противника. Только что мы отдали это приказание, как толпа зевак, стоявшая у церкви, испуганно шарахнулась в стороны. К площади лихо подкатил броневик. Из него молодцевато выскочил офицер и спросив начальника, подошел ко мне со словами: "Г-н полковник в ваше распоряжение из отряда полковника Дроздовского прибыл, прошу задачу". "Очень рад, - сказал я, - вы прибыли как раз во время. Перед вами горящее предместье города - Хотунок. Противник под действием огня наших орудий, начинает его очищать и отходит на север. Конным нашим сотням, которых вы видите спускающимися вниз, приказано, собравшись на окраине города, атаковать красногвардейцев вдоль железной дороги, левее ее. Ваша задача: обогните с правой стороны Хотунок и кладбище, что за ним и преследуйте противника вдоль железной дороги, держась правой ее стороны. Надеюсь, что ваш броневик всюду пройдет беспрепятственно. Вам все понятно? -спросил я 116). - "Так точно, г-н полковник", - ответил офицер и через минуту броневик мчался по спуску и своим грохотом ободрял станичников. Вскоре я видел как броневик, несся вдоль южной окраины Хотунка, беспощадно расстреливая красногвардейцев. Последние выскакивали из предместья и ища спасения, устремлялись на север, где находили смерть под ударами нашей конницы, дружно преследовавшей бегущих. Немного позднее мое внимание привлекли какие-то новые орудийные выстрелы, раздавшиеся в северо-западном направлении. Опасаясь, что это быть может, подкрепление большевикам, я послал офицера выяснить и был весьма приятно обрадован, когда он доложил что это стреляет батарея из отряда полк. Дроздовского. Она заняла у скакового круга позицию и губительным фланговым огнем поддерживала атаку своего эскадрона лихо преследующего противника. Наконец, далеко на востоке, за буграми, показалась казачья лава. То были передовые конные части "Северной группы" полк. Семилетова. Они подходили к полю сражения и приняли участие в преследовании. Победа осталась за нами. Я умышленно подробно описал этапы этого боя, дабы точно разграничить участие в нем частей из отряда полк. Дроздовского и Семилетова и тем показать безобоснованность утверждений "117) будто бы полк. Дроздовский "освободил Новочеркасск" или "спас столицу Дона" и т. п. При жизни Михаил Гордеевич Дроздовский, как я знаю, был далек от мысли приписывать себе, что-либо подобное. Не нуждается он в этом и после своей смерти. Светлая память о нем, как герое, беззаветно любившем Родину и за нее отдавшем свою жизнь, навеки запечатлена в сердцах русских патриотов. По окончании боя, я поспешил в штаб, дабы сделать ряд спешных распоряжений. В числе их, для успокоения населения города, нами было выпущено к 20 часам 25-го апреля нижеследующее объявление: "Красногвардейцы, наступавшие на Новочеркасск с севера и отбитые 23 и 24 апреля, сегодня, с утра 25 апреля, вновь собравши значительные силы, решили во что бы то ни стало захватить город. Положение красногвардейцев безвыходное, ибо в направлении на Сулин наступают Украинцы с поднявшимися на защиту Дона казаками и большевистским частям оставался один выход завладеть Новочеркасском и постараться пробиться на присоединение к своим, доживающим последний день, в г. Ростове. С утра 25-го апреля большевики, под прикрытием бронированного поезда повели энергичное наступление. Это наступление красногвардейцев, припертых к стене, первоначально имело некоторый успех, и наши части, измученные непрерывными боями, немного поддались назад. Но поддержанные сильным и метким нашим артиллерийским огнем, наши пехотные цепи, оправившись и получив подкрепления, сами перешли в наступление. Навстречу бронированному поезду, послано два наших поезда. По шляху направлен броневик из отряда полк. Дроздовского, который расстреливал бегущих красных. Противник дрогнул и обратился в бегство. Наши конные сотни бросились его преследовать. В это время около 14 часов дня появилась на нашем правом фланге колонна полк. Семилетова, которая увидя наш успех, бросилась наперерез красной гвардии на Персияновку. На нашем левом фланге энергично действовал эскадрон с горными орудиями отряда полк. Дроздовского. Поражали своей смелостью четыре казака - смельчака Новочеркасской конной сотни, которые отделившись далеко вперед от сотни, беспрерывно рубили убегавших большевиков. Преследование продолжается. Население может быть спокойно и верить, что большевики больше в город не вступят. Командующий Южной группой п. Денисов. Начальник штаба п. Поляков".

Вечером 25-го апреля части полк. Дроздовского вступили в Новочеркасск и тем самым еще более уверили обывателя в безопасности, а 27-го апреля состоялся большой парад войск, освободивших город. Теперь столица Дона была надежно обеспечена. Наши конные части безостановочно преследовали красную гвардию верст на 20, а подошедшая пехота прочно закрепила положение. В этот же день вечером было получено донесение от полк. Туроверова. Он сообщал, что его отряд одновременно с немцами вступил в г. Ростов. Последнее обстоятельство дало право Донскому Правительству предъявить немцам свои притязания. Оно настояло на том, чтобы в Ростов был поставлен наш гарнизон, назначен комендант, а затем градоначальник и поровну поделена военная добыча. Назначением своего градоначальника мы стремились подчеркнуть немцам наше желание быть у себя хозяевами, а в населении укрепить сознание, что занятие Ростова германцами не может рассматриваться, как оккупация. Однако, радость нашей победы была омрачена другим донесением. Оказалось, что передовые части германцев были выброшены к городу Батайску и станицам Ольгинской и Аксайской, а сторожевое их охранение с огромным количеством технических средств, полукольцом охватило Новочеркасск с юга в расстоянии 11 верст от него. Вот та крайне запутанная политическая и военная обстановка, в которой очутились Донская власть и военное командование, освободив и обеспечив от большевиков Новочеркасск и имея впереди ближайшую задачу закрепить положение и восстановить нормальную жизнь в городе и его окрестностях. Что касается Добровольческой армии, в сущности, небольшого отряда добровольцев, то он не представлял тогда никакой серьезной вооруженной силы, расположился в нашем мирном Задонье, радуясь наступившему отдыху, после тяжелого похода. Как при создавшихся условиях нужно было отнестись к немцам? Расценивать их нашими врагами по меньшей мере было бы наивно. Ведь нельзя же было не учитывать, что одного немецкого полка, богато снабженного тяжелой артиллерией, броневыми машинами и пулеметами, было бы достаточно, чтобы в короткий срок уничтожить, как слабые казачьи отряды, так и добровольческую армию, представлявшую тогда кучку измученных людей, при большом обозе раненых и больных. Придавать серьезное значение тому, будто бы наличие Добровольческой армии внушало германскому командованию большие опасения, конечно, не приходилось. Нельзя было предполагать и того, что немцы избегают открыто ее преследовать, боясь возможных осложнений в казачьих областях 118), что затруднило он им выполнение их плана по выкачиванию продовольствия из оккупированного ими района. Существовало еще и такое мнение: будто бы немцев пугает возможность образования "восточного фронта" в России и потому они настойчиво ищут путей сближения с казаками и Добровольческой армией. На самом деле ни то, ни другое далеко не отвечало истинному положению. Едва ли можно сомневаться, что через свою разведку,' немцы были прекрасно осведомлены о настроении казачества. Они знали что казаки страстно желали одного: скорее сбросить большевистское ярмо и заняться мирным трудом. Знали немцы, конечно, и то, что Добровольческая армия никакой реальной силы не представляет и, следовательно, не может быть для них серьезной угрозой. Мало того, немцы были уверены, что против них Донское войско воевать не будет. Я не знаю, как бы поступили кубанцы, но будучи в курсе настроения донцов, смело могу утверждать, что о защите казаками Добровольческой армии, в случае ее столкновения с германцами, не могло быть тогда и речи. Вся же Кубань, тогда была еще под большевиками. Вопрос осуществления "восточного фронта", по-моему, был лишь мечтой и мечтой далекого будущего. Требовалось раньше сломить восточный фронт большевиков, насадить в России хотя бы приблизительный порядок и только после этого, можно было утешать себя мыслью образования фронта против германцев. Наконец, надо помнить, что оккупация немцев на казачьи области не распространилась за исключением Таганрогского округа Донской области (вскоре по настоянию Донского Правительства он ими был очищен), значит не могло быть тех причин и последствий, каковые обычно вызывает оккупация, приводя к взаимной ненависти между оккупируемым населением и оккупирующими войсками. Серьезного значения заслуживает и отношение серой казачьей массы к немцам. Участники событий того времени, хорошо помнят, что сознание "непротивления" германцам и желание ослонитъся на них в своей борьбе с большевиками, глубоко проникло в казачьи низы. Всякую мысль о борьбе с немцами казаки считали совершенно абсурдной и дикой. Были случаи, когда они сами по собственной инициативе, искали сближения с германцами, видя в них неожиданного и могущественного союзника в их борьбе с большевиками. Наконец, русская интеллигенция, освобожденная германцами от красного террора, приветствовала немцев, как своих освободителей. Как ни было больно, а приходилось с горечью признавать, что такая почетная роль выпала на долю недавних наших врагов. Вот какова была реальная обстановка и соотношение сил на юге весной 1918 года. Поэтому было бы грубой и роковой ошибкой со стороны руководителей казачьего движения, не считаться с нею, а также и с психологией казачества и идти всему наперекор. Подогревать чувства ненависти к немцам, значило бы рубить тот сук на котором сидели сами. Не покончив с большевиками, ввязываться, да еще с негодными средствами, в борьбу с немцами, значило бы без всякой надежды на успех бесцельно залить казачьей кровью Донскую землю и снова бросить казачество в объятия Советской власти. И как ни странно, но этого не могли, или вернее, упорно не хотели понять ответственные круги Добровольческой армии. Они отстаивали иную точку зрения, о чем я подробно буду говорить в V-й части моих "Воспоминаний". Положение добровольцев по сравнению с нами, конечно, было несравнимо легче. Они не были связаны с территорией, как мы. В крайнем случае, Добровольческая армия могла уйти от немцев на Волгу, в Астраханские степи или еще в какое-либо иное место. Казаки же, в массе, никуда от своих куреней уходить не желали. Они стремились только спасти свое добро и с помощью кого угодно избавиться от красных пришельцев. Не имели Добровольцы и непосредственного соприкосновения с немцами, а перед нами в 11 верстах стояли тяжелые орудия германцев, направленные на столицу Дона Новочеркасск, которые каждую минуту могли заговорить и заговорить очень убедительно и красноречиво. В общем, отношение кругов Добровольческой армии к немцам, вылилось тогда в весьма странную форму. Командование этой армии, прикрываясь нашими деловыми взаимоотношениями с германцами, всячески разжигало ненависть к немцам, а порой даже грозило им. Все это, естественно, вызывало и удивление и недоумение и прежде всего у немцев. А в то же время, добровольческое командование считало вполне нормальным, получать от нас военное снаряжение, хотя заведомо знало, что все это немецкое и кроме того, что оно получено нами только благодаря добрым отношениям, установившимся у нас с немцами. Вспоминаю, как часто при разговорах по аппарату с начальником штаба Добровольческой армии, последний на мое заявление, что в данный момент мы сами ощущаем недостаток в снарядах и патронах, говорил мне: "но вы же можете в любой момент все необходимое получить от немцев". Благодаря этому создавалось положение, каковое в жизненном обиходе можно было бы охарактеризовать такими словами: добровольческие крути хотели и невинность соблюсти и капитал приобрести. Устами своего начальника штаба Добровольческая армия говорила, что она отлично понимает обстановку и признает, что при известном контакте с немцами от них можно получить все средства, необходимые для успешно борьбы с большевиками. Но поступать сама так уклонялась, больше всего заботясь о сохранении принципа верности нашим бывшим союзникам, того принципа который горячо культивировался в ставке Добровольческой армии, часто даже и в ущерб интересам самой армии. Было бы еще полбеды, если бы все это происходило без ненужного шума и вредной кичливости. К сожалению. вынужденный и безусловно необходимый наш контакт с немцами, служил предметом самых яростных нападков на Донское командование руководителей Добровольческой армии. Отношение немцев к большевикам было тогда довольно неопределенное. В их действиях временами проглядывала какая-то неуверенность и осторожность, что порождало слухи о том, будто бы немцы одной рукой освобождают Украину, а другой помогают большевикам. Возможно, что такие колебания происходили в главной германской квартире, еще не установившей окончательно курса своей политики к Советской власти. Однако, представители немецкого командования на Дону, с которыми мне проходилось иметь дело, не только недружелюбно, но явно враждебно относились к большевикам. Они просто считали их бунтовщиками-разбойниками, подлежащими беспощадному усмиренью самими крайними мерами. Военное германское командование охотно шло нам навстречу во всем том, что касалось непосредственно борьбы с большевика лги. Как тогда, так и теперь у меня нет сомнения, что возьми руководители Добровольческой армии иной курс в отношении немцев, нам бы совместными усилиями при помощи германцев, быстро удалось использовать богатейшие запасы Украины и Румынского фронта, в короткий срок создать настоящие армии, каковые, двинутые вглубь России, легко бы справились с большевиками, не имевшими тогда, как известно, никакой организованной надежной силы. А союзники победители не посмели бы за это бросить нам упрек и считались бы с совершившимся уже фактом. Не пришлось бы нам и особенно Добровольческой армии "базироваться" на большевиков и жить на то, что отбивалось у последних, платя за это чрезвычайно дорого, ценой человеческой крови. Но верхи Добровольческой армии предпочитали за снаряды и патроны платить жизнью лучших представителей нашего офицерского корпуса119), нежели "унизиться" до непосредственных переговоров с немецким командованием, в результате которых могло быть обильное снабжение Добровольческой армии всеми предметами техники и военного снаряжения. К сожалению, жили предрассудками. Руководились больше сердцем, нежели здравым рассудком, не понимая, что наносят ущерб не только себе, но и нам, стоявшим на иной точке зрения. Донская власть спрятала свои личные чувства симпатий и антипатий к немцам. Она руководилась исключительно пользой делу, всемерно стремясь использовать германцев в целях успешного завершения борьбы с большевиками. Для выяснения причин появления немецких частей на территории Войска Донского и дальнейших намерений Германского командования Вр. Донским Правительством 27 апреля была отправлена в г. Ростов делегация. Ее очень любезно принял начальник штаба 1-го армейского германского корпуса и заверил ее в лояльности германцев в отношении Войска Донского, обещая в ближайшие дни очистить станицы Ольгинскую и Аксайскую и увести оттуда германские части. Вместе с тем он рекомендовал нашей делегации отправиться в г. Киев в главную квартиру германской армии, оккупировавшей Украину, дабы там на месте выяснить и закрепить дальнейшие намерения высшего немецкого командования и закрепить добрососедские взаимоотношения. Это пожелание нами было выполнено и 30-го апреля Донское посольство в составе 4-х человек с одобрения уже собравшегося "Круга Спасения Дона", отправилось в Киев. К этому времени общая военная обстановка была для нас благоприятной. Освобождение столицы Дона, облетев Донскую землю, всюду подняло дух казаков и послужило толчком к новым восстаниям, 17-го апреля казачьим отрядом у Белой Калитвы был отбит у красногвардейцев целый поезд с боевыми припасами (около 5 тыс. артиллерийских снарядов и 600 тыс. ружейных патронов). Несколько раньше Мигулинцы одержали блестящую победу над красногвардейской группой, вторгнувшейся в пределы Верхне-Донецкого округа, причем победителям достались огромные трофеи (3 000 пленных, 28 орудий, около 3 000 снарядов, 74 пулемета, и более 2 000 винтовок). Одновременно стало нам известно, что Гундоровцы, Митякинцы и Луганцы, которые изнемогали в борьбе с большевиками, пригласили немцев помочь им и части германского корпуса Фон-Кнерцера вошли в Донецкий округ и заняли Каменскую, Усть-Белокалитвенскую станицы и часть линии юго-восточной железной дороги. К этому же времени Добровольческая армия вернулась из похода в свою колыбель под защиту Дона, расположившись в районе ст. Мечетенской. Свыше двух месяцев, окруженные слепой злобой и предательством шли добровольцы по Кубани, бесчисленными могилами павших героев, усыпая свой крестный путь. Половина добровольцев и ген. Корнилов легли под Екатеринодаром. Силы с каждым днем таяли, а число раненых и больных возростало. Отряд добровольцев представлял тогда, в сущности, прикрытие огромного обоза с ранеными и больными. Условия похода стали еще тяжелее. В командовании росло сознание, что рисковать дальше бесполезно, что единственной надеждой на спасение может быть Кубань. Но казаки кубанцы еще спали. Еще крепко действовал на них большевистский дурман. Надо было уклоняться от боя, дабы сохранить силы отряда и выиграть время. И потянулись серые, холодные, без просвета и надежды дни. Участники похода не скрывали от меня, что временами в их сердце уже закрадывалось сомнение в благополучном исходе похода и постепенно гасла вера в успех начатого дела. И вот тогда-то неожиданно блеснул светлый луч у страдальцев. В станицу Успенскую прибыл разъезд казаков Егорлычан. Они заявили, что Дон восстал и сбросил ненавистные советские оковы. Велика и радостна была эта весть. Участник Корниловского похода ген. А. Богаевский 3-го февраля 1919 года в речи, произнесенной им на заседании Большого Войскового Круга, так характеризовал этот момент: "Я никогда не забуду того счастливого момента, когда 17 казаков Егорлыцкой станицы принесли весть, что казаки-донцы поднялись". А ген. Деникин в этот же день сказал Кругу:120) "В феврале я с тяжелым чувством покидал Донскую землю, в апреле я с великой радостью узнал, что Дон очнулся от навождения и встал на защиту поруганной свободы своей". В сборнике "В память 1-го Кубанского похода" стр. 42 в "Степной легенде" автор, повидимому юнкер, так описывает день 12-го апреля: "Ура. Донцы восстали. Мы скачем прямо на север, опять милое Задонье, Егорлык, Мечетка, Кагальник, Олъгинская, а там и Новочеркасск. Душа ликует; и в топоте конницы и в скрипе сотен телег и в вое телеграфной проволоки - одна и та же песня: "Всколыхнулся, взволновался Православный, Тихий Дон..." "И это чувство, - говорит Н. Н. Львов - что мы не одни, что с нами подымаются казаки, так радостно волновало после того, как постепенно приходилось задумываться, нужны ли мы кому-либо" 121). Неоспоримо, что известие о восстании донцов явилось психологическим фактором огромной важности. Не поднимись донцы, судьба Добровольческой армии, надо полагать, была бы иная. Весть о восстании на Дону, я бы сказал, воскресила добровольцев, зажгла в их сердцах яркую надежду в спасение и крепкую веру в светлое будущее. И радостно потянулись в Задонье к гостеприимному Дону, исхудалые оборванные, раненые и больные добровольцы. Дон радушно принял дорогих пришельцев. Освободил их от раненых и больных, разместив таковых по городам и станицам, снабдил их продовольствием, братски деля с ними свои скудные запасы вооружения, патроны и снаряды. До половины июня красные в Задонье не проявляли особой активности и Добровольческая армия могла спокойно отдохнуть, пополниться, подремонтироваться, с тем, чтобы обновленной вновь вступить в бой за восстановление Единой и Неделимой России. Но от донцов обстановка повелительно требовала полного напряжения. Отдыхать не приходилось. С юга и запада столицу Дона прочно обеспечивали немецкие и наши части, на востоке в низовьях Дона, казаки продолжали ликвидировать бродячие шайки красных, но на севере, в расстоянии двух переходов от Новочеркасска, еще держался оплот большевиков - город Александровск-Грушевский, служа источником неисчерпаемых резервов красных, осевших на ближайших подступах к городу с этой стороны. Поэтому, решено было, в первую очередь, овладеть г. Александровск-Грушевским. С этой целью, под командой полковника А. Фицхелаурова, был образован отряд в составе 122): 6 пеших и 2 конных полков при 7 орудиях и 16 пулеметах. Предварительно завладев подступами и заняв ночью исходное положение, полк. Фицхелауров, утром 26 апреля с боем овладел г. Александровск-Грушевский и затем, продолжая наступление, очистил от большевиков и весь угольный район, чем прочно обеспечил столицу Дона с севера. Что касается работы штаба "Южной Группы" в эти дни, то она протекала в тяжелых и чрезвычайно ненормальных условиях. Номинально существовал высший штаб Пох. Атамана, приехавший в Новочеркасск 26 апреля, но фактически он не работал. Начальник этого штаба ген. Сидорин все время отсутствовал и его заменял ген. Денисов123). Последнему приходилось много времени уделять, как Пох. Атаману, так и Вр. Донскому Правительству, занятому тогда подготовкой созыва Круга и вопросом будущего Донского Атамана. Поэтому вся работа по военным операциям, а также и решение военно-административных вопросов, фактически, легла всецело на меня. Офицеров генерального штаба у меня в штабе не было ни одного. Между тем, было много больших, сложных и спешных вопросов. Нормальному течению работы больше всего мешала неопределенность положения частей "Северной Группы" и оппозиционное настроение ее главы ген. Семилетова 124). В то же время ответственным лицом за операции и за порядок в городе был я. Однако, распоряжаться частями "Северной Группы", я мог каждый раз, с особого разрешения Пох. Атамана. Мало того, последнему нередко долго приходилось "уговаривать" ген. Семилетова согласиться на использование мною той или иной части из "Северной Группы". А обстановка зачастую требовала принятия экстренных мер, что при создавшихся условиях выполнить было немыслимо. Наряду с этим, в сознании офицерского состава "Северной Группы", посеянное руководителями Степного похода деление офицеров на "честно исполнивших свой долг" и "преступников", оставшихся в Новочеркасске 12-го февраля, дало пышные всходы. Оно вызвало у них не только высокомерное отношение к другим офицерам - неучастникам Степного похода, но зачастую и ложное понимание даже основ воинской дисциплины. Мне приходилось тратить драгоценное время еще и на борьбу с этим злом, дабы совершенно его искоренить. Укажу, хотя бы только на один случай, характеризующий нравы того времени. Мне по телефону сообщили, что в районе Персияновки (в тылу наших войск) взбунтовалось иногороднее население. Надо было срочно принять энергичные меры. Свободных войск, за исключением двух конных сотен партизан из "Северной Группы", которые уже несколько дней отдыхали, у меня не было. Ни Пох. Атамана, ни ген. Денисова в тот момент я отыскать не мог. Терять времени нельзя было. Тогда я самостоятельно решил на подавление восстания выслать одну сотню и приказал ее командира вызвать ко мне. Вскоре ко мне явился довольно развязного вида сотник. На его лице уже были видны признаки явного недовольства, что его "потревожили" 125). Я объяснил ему обстановку и дал задачу. После этого, я ожидал обычного "слушаюсь". Но вместо этого, сотник разразился длинными разглагольствованиями вроде того, что я в походе не участвовал и потому не знаю, что они пережили, как измучились, (хотя его сытое, лоснящееся лицо говорило как раз обратное), что за их геройство они заслужили законный отдых и что теперь другие должны бороться, и т. д. Я выслушал его, умышленно не прерывая, а затем позвал адъютанта подъесаула П. Грекова и, смотря на часы, сказал последнему: "Я сейчас приказал сотнику через три четверти часа вместе с его сотней быть у штаба в полной боевой готовности. За исполнением моего приказания вы проследите, отправившись вместе с ним". Затем, обратившись к сотнику, я добавил: "Предупреждаю вас, что если мое приказание не будет немедленно и точно выполнено, то я вас арестую и предам военно-полевому суду. При этом ручаюсь, что приговор суда будет приведен в исполнение сегодня же и ранее, чем могут последовать какие-либо вмешательства и заступничества. Я жду сотню ровно через три четверти часа". Точно в назначенное время сотня прибыла и представилась мне в отличном порядке. Ободрив людей и объяснив им задачу, я немедленно отправил сотню по назначению. Этот случай, конечно, не остался тайной. Со стороны штаба Пох. Атамана, он вызвал разнообразные комментарии и резкое осуждение моей суровой решительности. Только генерал Денисов поддержал меня и вполне одобрил мои действия, отлично понимая, что в переживаемое тогда время, надо было действовать решительно. В дело, как и нужно было ожидать, вмешался и ген. Семилетов. Он вызвал меня к телефону и начал меня упрекать в превышении власти и беззаконных действиях. Возмущенный его тоном и неуместным вмешательством, я категорически ему заявил: "Вашему превосходительству хорошо известно, что военными операциями сейчас руковожу я и я же отвечаю за спокойствие в городе, используя для этого все наличные средства. Все, что препятствует или умышленно не желает способствовать этому, беспощадно устраняю и впредь буду устранять, игнорируя юридические тонкости. За свои действия, в каждую минуту, готов дать ответ Донскому Правительству. Если же моя работа признается неудовлетворительной ген. Денисовым, то я могу передать ее другому лицу по его указанию. Но пока я занимаю эту должность, я буду ослушников карать по всей строгости законов военного времени, не считаясь ни с чинами, ни с положением, и предупреждаю, что никакие интервенции не помогут. Доказательством моих слов - добавил я - служит гауптвахта, где сидит не один десяток расхлебанных офицеров, в том числе и "степняков", а часть из них ожидает решения суда. Вместе с тем, не могу не высказать вам своего удивления, что вместо того, чтобы своим авторитетом поддержать среди офицеров дисциплину, вы способствуете ее расшатыванию". На этом наш разговор прекратился. Само собой разумеется, что после этого, я был причислен к лику заклятых врагов возглавителей Степного похода, что, откровенно говоря, меня нисколько не огорчало. Наоборот, меня сильно радовало другое. Я видел, что наши решительные действия для поднятия дисциплины, начали давать хорошие результаты: офицеры подтянулись и большинство "степняков", отрезвившись от привитых им идей, стали отличными офицерами, запечатлев своей кровью любовь к Донскому краю. В связи с общей обстановкой, созрел вопрос и о создании прочной власти на Дону и в первую очередь необходимость созыва Войскового Круга, каковой вопрос Вр. Донским Правительством был детально разработан еще в Заплавах. Будущему Кругу решено было присвоить наименование "Круга Спасения Дона". По этому поводу Вр. Донское Правительство обратилось к населению со следующим призывом: "Граждане. Со времени захвата власти в Донской области большевиками и их управления на принципе диктатуры пролетариата вылившейся в уродливые формы хозяйничанья отдельных лиц - органы управления Войсковой власти в корне были разрушены. Когда же, трудовое казачество, сознав ложь и предательство большевистской власти, подняло знамя восстания, свергло советскую власть, заняв город Новочеркасск, то оно оказалось без органа центрального управления, могущего бы взять в свои руки планомерное проведение святого дела освобождения Родного Края и восстановления нарушенной деятельности правительственных учреждений. Эта власть и была образована 2-го апреля (старого стиля) из представителей дружин, занявших город Новочеркасск, некоторых общественных деятелей и делегатов ближайших станиц. По мере прибытия на фронт вновь сформированных частей, они высылают своих представителей в состав Временного Правительства и таким образом, настоящее Вр. Правительство состоит по большинству из представителей дружин и станиц, имея в меньшинстве общественных деятелей, которые своим опытом и знанием приходят на помощь в работе Правительства.

Дата добавления: 2015-08-28