— Если я это сделаю, я добьюсь справедливого возмездия тем, кто убил моего патрона?
— Конечно.
— А не обернется ли это все против меня самого?
Все трое монахов, слегка смутившись, переглянулись.
— Это возможно, — ответил Фожель. — Буду с вами откровенен: никто из нас не может считать себя в безопасности до тех пор, пока это дело не будет завершено. Если собранных материалов окажется недостаточно или если наши враги сумеют упредить наши действия, нам всем будет угрожать серьезная опасность.
— Когда я смогу увидеть Папу Римского?
— Прямо сейчас.
Старый Энгерран дю Гран-Селье продолжал искупать грехи своего сына. Несмотря на увещевания Ильзонды, он решил остаться верным клятве, данной им Артемидору в канцелярии дворца Латран. Энгерран спрятал письмо Жорже Ажа и рьяно принялся заниматься теми пятью территориями, которые он должен был приобрести для Римско-католической церкви. Однако перед каждой встречей, на которой обсуждалась покупка земли, ему неизменно слышались звучавшие как проклятие слова его супруги: «Ты предаешь своего короля!» Тогда Энгерран также неизменно вспоминал свой крест Туниса, оставленный в Риме. Отступать было поздно.
Выполнив поставленную перед ним задачу, Энгерран вернулся в Морвилье, чувствуя себя совершенно разбитым. За последние несколько месяцев он измотался больше, чем за два неудачных крестовых похода, в которых он сражался бок о бок с королем Людовиком. Возраст давал о себе знать, и, возвращаясь домой, дю Гран-Селье чувствовал себя человеком, стоящим на пороге смерти. Смерти как физической, так и моральной. Энгеррану пришлось, скрепя сердце, использовать свое громкое имя и свои заслуги перед королевством для того, чтобы убедить владельцев этих пяти территорий продать ему свои земли или хотя бы беспрепятственно пропустить таинственный отряд, явившийся из Италии. Теперь эта душевная пытка закончилась. Однако Энгерран знал, что впереди его ждет более суровое испытание: расследование, проводимое от имени короля Франции. Будущее не сулило шевалье Азуру ничего хорошего. Он не сможет дать вразумительного объяснения, зачем скупал земли. Энгерран дю Гран-Селье, истощенный морально и физически, не находил в себе сил даже проклясть своего сына, из-за которого ему пришлось зайти так далеко…
Ильзонда, встречая возвратившегося в замок мужа, протянула ему какую-то коробку. Энгерран узнал на ней печать канцелярии дворца Латран. Изнемогая от усталости, он все-таки решил немедленно ознакомиться с новым посланием от Артемидора.
Он открыл коробку, и его глаза вдруг засветились радостью. Ильзонда тоже улыбнулась. В коробке Энгерран увидел свой украшенный драгоценными камнями крест Туниса и свой нагрудный крест. А еще там было письмо, написанное рукой канцлера Артемидора.
Канцлер благодарил Энгеррана за неоценимую помощь, которую он оказал Римско-католической церкви и всему христианскому миру, и освобождал его от обещаний, данных им в Риме. А еще Артемидор заверял дю Гран-Селье в своей неизменной поддержке. Канцлер был в курсе подозрений, возникших в Лувре относительно дю Гран-Селье, и последовавших разбирательств. Артемидор рассчитывал уладить все проблемы, возникшие у старого рыцаря, при помощи одного маленького документа, представляющего собой прекраснейший образец бюрократической изобретательности: к письму прилагалось официальное соглашение между престолом святого Петра и Энгерраном III дю Гран-Селье. Согласно данному соглашению, для войска Папы Римского его администрация покупала у Энгеррана всех его боевых коней — и тех, которые есть, и тех, которые еще только будут выращены в Морвилье в ближайшие пятнадцать лет. Тем самым дю Гран-Селье становился эксклюзивным поставщиком лошадей для конюшен Папы Римского. В этом соглашении (в нем задним числом была проставлена соответствующая дата) фигурировала денежная сумма, которой вполне можно было оправдать небывалые расходы шевалье Азура на приобретение земель. Этих денег, кроме того, вполне хватало на уплату затребованных из Парижа податей в королевскую казну. Подобный поступок канцлера позволял уберечь доброе имя и честь Энгеррана.
Дю Гран-Селье прочел соглашение и улыбнулся, увидев ниже текста свою подпись и свою фамильную печать. Они были подделаны так искусно, что их было невозможно отличить от настоящих…
Старик стал думать об Артемидоре. За внешней холодностью, кажущейся черствостью и стремлением держать дистанцию — качествами, отличавшими любого политика, — Энгерран узнал Ора де Брейака, друга своей юности, с которым он провел несколько лет на Мальте. Этому человеку Энгерран два раза спасал жизнь.
Теперь Артемидор обеспечил своему старому товарищу возможность безмятежно провести остаток своих дней. Шевалье Азур мог спокойно ждать прихода смерти, являясь заслуженным обладателем креста Туниса, с которым он как будто никогда и не расставался.
Энгерран посмотрел на жену, и выглядел он уже не таким отчаявшимся. У него было странное ощущение: он одновременно и радовался, и печалился. Его пощадили — его, но не других.
— Ну вот и все, — сказал он, обняв Ильзонду.
А тем временем в Риме трое францисканцев привели викария Шюке во дворец Латран.
Для разговора со святейшим отцом викарий снова облачился в монашескую рясу и взял с собой свои объемные записи. Его провели в личную часовню Папы, и он стал там ждать Мартина IV.
Мартину было около сорока лет. У него был кроткий и благодушный вид, как у монахов, проводящих жизнь в молитвах и самосозерцании. Глава католической церкви появился перед Шюке в своем самом простом одеянии: на его шелковой рясе не было никаких роскошных украшений, приличествующих его должности, за исключением красивого нагрудного креста. Чтобы выслушать исповедь Шюке, он оделся как обычный кюре.
В часовне не было кабинки для исповедания, а потому викарию пришлось опуститься на колени у ног Папы и начать свою исповедь при ярком свете десятков свечей, горевших в часовне.
После обычного вступления понтифик задал вопрос об установленных Шюке фактах. Викарий начал рассказывать историю своего бывшего патрона. Папа слушал с закрытыми глазами.
Роме, сын Пона де Акена, воспитывался матерью вместе со своими братьями и своей сестрой в городе Труа, вдали от соблазнов развратной парижской жизни. Его мать — очень набожная женщина — не позволила ни одному из своих сыновей выбрать карьеру военного: по ее мнению, все они должны были стать священниками или монахами.
Роме был самым младшим в семье и самым прилежным в учебе. Став дьяконом, он продолжил обучение в лучших аббатствах Европы. Жажда знаний в нем была ненасытной: его ученические записи и пометки содержали различные комментарии по поводу христианского вероучения, выдержки из богомильских текстов, положения картезианского философского учения, выписки из ирландских монастырских уставов… Имея подобные интересы, он рано или поздно мог предстать перед трибуналом инквизиции. Однако в 1230 году в Испании он встретил некоего Артема де Малапарта — выдающегося мыслителя, который был значительно старше Роме и обладал большим жизненным опытом. Необычайно жаждущий знаний, Роме был в восторге от де Малапарта, ибо тот открыл ему глаза на иерархию знаний: он делил их на знания, существующие давно; знания, возникшие недавно, к которым нужно было относиться настороженно; и, наконец, знания, которые опережали свое время, а потому о них трудно было судить объективно. Де Малапарт стал властителем дум молодого де Акена. Он взял его с собой в Рим, куда его вызвал Папа для участия в работе комиссии по исследованию учения Аристотеля. После того как через некоторое время эту комиссию разогнали, де Малапарт и Роме остались в Риме и стали тайно исследовать и развивать идеи Аристотеля. При этом проводились различные опыты — под руководством де Малапарта и при участии Роме де Акена. Разносторонние знания Роме пригодились при проведении очень многих исследований. Именно он разыскал текст XI столетия, в котором церковные иерархи отвечали на критику в отношении правдивости Евангелия, повсеместно звучавшую после тысячелетнего рубежа от рождества Христова и после 1033 года. Апостол Иоанн предрекал наступление конца света в тысячную годовщину рождения Сына Божьего, однако, не считая голода в некоторых регионах и нескольких локальных политических конфликтов, ничего катастрофического не произошло. Многие теологи почувствовали себя обманутыми, можно сказать, просто растерялись. Возникла необходимость как-то восстановить доверие к пророчествам Евангелия или же — еще лучше — попытаться иначе истолковать значения критических дат, упомянутых Иоанном. Именно этим тогда и занялись теологи. Выдающиеся доктора богословия стали доказывать, что тысячу лет ожидания второго пришествия Иисуса и нисхождения на землю Небесного Иерусалима следует отсчитывать не от рождения Христа и не от его распятия, а от «воцарения Сына Божьего», то есть от даты официального учреждения католической церкви. Это событие произошло в 325 году, когда император Константин сделал свой знаменитый дар: он в конце своей жизни решил передать Рим во власть христианским епископам и даровать им право самим распоряжаться имеющимся там имуществом, а также собирать подати отдельно от финансовой системы империи. В этот исторический день и появилась Церковь.
Церковные иерархи XI столетия именно таким образом и объясняли то, что конец света не наступил в тысячелетнюю годовщину рождения Христа, и отодвигали дату Страшного суда на 1325 год. Члены комиссии во главе с де Малапартом самым тщательным образом изучили эти, достаточно аргументированные, выводы… Нельзя было пренебрегать возможностью наступления конца света в следующем столетии. Вооруженные идеями Аристотеля, они решили заняться изучением вероятности подобного события, чтобы можно было подготовиться к этому. Но одного лишь анализа Священного Писания было уже недостаточно: нужно было выйти за эти рамки.
— После того как они провели опыт со скорпионом, окруженным кольцом огня, — пояснял Шюке, — они решили найти маленькую деревню, изолированную от всего мира, и тайно инсценировать там — вплоть до малейших деталей — Апокалипсис, описанный святым Иоанном.
Реакция людей, подвергнутых этому эксперименту, должна была помочь изучить инстинкты христианского населения и благодаря этому понять, что нужно изменить в их воспитании, чтобы лучше подготовить их к концу света. Идея проведения мистификации в духе Апокалипсиса дала название секретному сообществу, тайно продолжавшему исследования, проводимые комиссией. Его стали называть «Мегиддо» — по имени упомянутого в Библии маленького городка, который должен был в полной мере познать гнев Божий в последний день света.
— Именно Акену поручили подобрать место для проведения мистификации, — продолжал Шюке. — Он объездил весь юг Франции: в этом регионе было полно еретических сект и селений, потерявших связь с внешним миром в результате войн и эпидемий. После двух лет напряженных поисков Акен подобрал шесть регионов, вполне подходящих для проведения задуманной масштабной мистификации. Он отослал письмо с описанием результатов своих поисков в Рим и затем отправился туда сам. Однако по дороге ему встретилось одно из многочисленных монашеских братств, которые в те времена бродили по Западной Европе, переходя из города в город, обличая церковников, отклоняющихся от праведного пути в сфере духовной и мирской жизни. Разговор с этими бродячими праведниками, темой которого стали домыслы и заблуждения ученых, произвел на Акена сильное впечатление. Он принял эти обвинения на свой счет и вдруг осознал весь ужас того, в чем участвовал. Он пришел к выводу, что проведение задуманной ими мистификации было равносильно попытке подмены воли Божьей, а это было нарушением одного из строжайших запретов: «Не искушай Господа своего».
Сидя с все еще закрытыми глазами, Папа одобрительно кивнул головой.
— Тогда Акен решил уйти из «Мегиддо». Он сказал об этом де Малапарту, заверив его, что будет соблюдать данную им клятву о сохранении тайны и никогда никого не выдаст.
— И чем он потом занимался?
— В течение десяти лет он пытался предотвратить проведение мистификации, вернувшись к служению Церкви. Это было возможно, так как в Риме он получил сан епископа. Акен добился своего назначения поочередно в те шесть регионов, которые сам когда-то подобрал для проведения мистификации. В каждом из них Акен вынуждал людей де Малапарта прекратить их приготовления, не придавая при этом дело огласке. Приехав в шестую — и уже последнюю — епархию, называющуюся Драгуан, Роме де Акен уже было подумал, что наконец достиг своей цели. Мистификация так и не была проведена. Он решил, что, если «Мегиддо» будет упорствовать в своих намерениях поэкспериментировать над людьми, устраивая им мнимый Апокалипсис, оно будет вынуждено осуществить это где-нибудь в другом месте: в какой-нибудь деревне над какими-нибудь верующими, к которым Акен не имел никакого отношения, а потому его совесть могла быть спокойной. Так он жил целых тридцать лет в своей епархии, утешаемый подобными мыслями… до тех пор, пока в реке не появились три трупа и его ризничий не обнаружил тринадцатую деревню, затерявшуюся на задворках епархии Драгуан. Еще когда Акен по заданию де Малапарта рыскал по югу Франции, он выбрал епархию Драгуан как возможное место для проведения мистификации, даже и не подозревая о существовании этой всеми забытой и в течение долгих лет изолированной от внешнего мира деревушки. Эта деревня, неожиданно возникшая из небытия, сильно поразила воображение Акена. Он понял, что не был достаточно бдительным.
— Вы считаете, что мистификация была проведена именно в этой деревне? — вдруг спросил Папа, открыв глаза.
— Похоже, что его преосвященство Акен думал именно так, — сказал Шюке.
— Но можем ли мы это доказать? Доказать это теперь? — живо поинтересовался понтифик.
— Не знаю. Этой зимой к нам приехал молодой священник, который и отправился в обнаруженную деревню. Только он может ответить на этот вопрос.
— Хорошо. Продолжайте.
— Узнав о существовании этой деревни, Акен вдруг почувствовал себя свободным от той клятвы, которую он некогда дал своему учителю, ныне давно покойному. Он решил обратиться к своему начальству и посодействовать раскрытию правды. Не получив сверху никакого ответа, Акен понял: что-то не так. Вынужденный действовать самостоятельно, он тайно навел справки и подыскал подходящего священника, способного выполнить задачу, которую собирался поставить перед ним Акен. Он вызвал этого священника в Драгуан и ожидал его приезда со всевозрастающим нетерпением. Однако этот священник приехал слишком поздно. Сообщество отправило в Драгуан своего человека, который опередил нового священника всего на несколько часов и совершил жуткое убийство Акена, ставшего слишком опасным…
Папа Римский долго молчал. История жизни Роме де Акена неожиданно пролила свет истины на многочисленные разрозненные домыслы и догадки, которые свести воедино уже в течение нескольких лет пытались трое верных Папе монахов-францисканцев. Пытались, надо сказать, безуспешно, и, лишь когда обычный провинциальный викарий отправился в путь по зимним дорогам, чтобы найти подходящее место для захоронения тела его бывшего патрона, вся правда вдруг вышла наружу.
Мартин IV благословил викария, как и положено после обычной исповеди. Его лицо по-прежнему было невозмутимым и доброжелательным. Шюке удивился такому самообладанию и умению держать дистанцию. Он вспомнил об Энно Ги и его приезде в Драгуан.
— Вы правильно поступили, сын мой, — сказал Папа Римский. — Можете быть уверенным, что Господь услышал каждое слово вашей исповеди и одарит вас Своей милостью.
Затем вместо обычного пасторского благословения крестным знамением Мартин IV неожиданно снял с себя красивый нагрудный крест и протянул его этому простому провинциальному викарию. Шюке, растрогавшись, прослезился.
— Спасибо, — просто произнес Папа.
Через несколько секунд Шюке оказался один посреди часовни понтифика. Он выполнил главную миссию своей жизни.
Канцлер Артемидор неподвижно стоял на террасе дворца Латран. Перед ним был дворик, выложенный мраморными плитками и окруженный балюстрадой в античном стиле. С террасы открывалась прекрасная панорама Рима. Канцлер с ледяным выражением лица смотрел на кипевшую далеко под его ногами суетливую жизнь, на незнакомых ему людей. Погода была просто замечательной. Лишь где-то далеко-далеко, у горизонта, на небе стали появляться грозовые тучи. Но вокруг Артемидора все было залито солнечным светом. Канцлер на секунду посмотрел прямо на солнце. Когда он отвел взгляд и стал смотреть на крыши Рима, огненный диск все еще стоял у него перед глазами.
Позади Артемидора открылась дверь, ведущая в его кабинет. Появился Фовель де Базан с запиской в руках. У секретаря было отрешенное выражение лица, он дрожал всем телом. Де Базан подошел к своему патрону.
— Папа уже обо всем знает, ваше высокопреосвященство. Он срочно вызывает вас, — сообщил де Базан.
— Хорошо.
Артемидор даже не обернулся.
— Итак, все кончено? — пробормотал дьякон.
— Да, Фовель. Все кончено.
Часы собора у дворца Латран пробили полдень.
Канцлер нахмурился.
— Сегодняшний день будет долгим.
Он так и не пошевелился. Перед его глазами по-прежнему стоял солнечный диск, постепенно становившийся черным.
Выйдя из часовни понтифика, Шюке решил отправиться в свою маленькую епархию. Он не знал, что ждет его в будущем, однако был уверен, что выполнил ту миссию, которая была назначена ему судьбой.
Прежде чем вернуться в обитель Святой Схоластики, викарий остановился на мосту Григория, соединявшем берега Тибра как раз напротив великолепного замка Сен-Анж. Именно в этом месте, согласно легенде, первому из Пап-реформаторов, Григорию Великому, явилось видение: величественный христианский воин, стоящий на вершине замка с красным мечом в руках, призывающий покарать погрязшую в грехах Церковь VI столетия и вернуть ей ее изначальную праведность. Данное видение послужило поводом к самой большой «чистке» среди христианских священнослужителей Западной Европы. Появились новые правила и новые люди, вернувшие Церкви ее первоначальный дух. Шюке на несколько мгновений замер на месте, вдруг почувствовав некую символическую связь между тем временем и сегодняшним днем. Неужели и он, в меру своих возможностей, посодействовал очищению Церкви от некоторых из ее наиболее одиозных представителей?
В этот момент викарию из Драгуана, впившемуся взглядом в крышу замка Сен-Анж, вдруг показалось, что он при свете сверкнувшей молнии увидел того самого солдата с красным мечом, который некогда явился перед Папой Григорием.
Однако это видение закончилось совсем не так, как в VI веке…
К викарию вдруг подскочили неизвестно откуда взявшиеся двое мужчин и вонзили в него длинные кинжалы. Шюке даже не успел попытаться защититься. Убийцы подняли его на руки и перебросили через перила моста Григория. Когда Шюке упал в темные воды Тибра, он был уже мертв.
Архивариус из Парижа, Корентен То, на время своего пребывания в Риме расположился в помещении французского посольства. Когда он отдыхал в предоставленной ему комнате, туда неожиданно ворвались двое монахов и задушили его простынями.
В тот же самый момент в находившейся в подвальном помещении бане какие-то люди перерезали горло отцу Мерлю, бросив затем убитого священника на мраморный пол, влажный от пара.
Трое францисканцев Мартина IV присутствовали на полуденном богослужении. Службу отправлял епископ Куртан — человек, пользовавшийся у Папы доверием. Его проповедь была посвящена милосердию и извечному поиску истины — занятиям, за которые сполна воздавалось в жизни иной. Когда епископ дошел до церемонии причастия, он протянул трем францисканцам пресные хлебцы, символизирующие тело Христово. В эти просфоры был добавлен смертельный яд. Через час Фожель, Шобль и Бидю скончались в страшных муках.
Мартин IV находился в своей личной часовне, ожидая прихода Артемидора. Размышления о том, как ему следует поступить в той или иной ситуации, обращения к Богу в попытке получить ответ на мучавшие его вопросы обычно не занимали у понтифика много времени.
Однако сегодня нужные ответы не приходили.
Длинные белые свечи, освещавшие часовню, были заблаговременно заменены на свечи из специального воска. Исходивший от них сероватый дымок вызвал у Папы мгновенное удушье.
Когда удивленные слуги наконец решились заглянуть в часовню, Папа лежал на полу и его тело было уже холодным.
Немедленно поставленный в известность о смерти Папы Римского, канцлер Артемидор приказал провести соответствующее расследование и объявил о созыве чрезвычайного конклава для выборов нового понтифика.
Объединенный отряд во главе с епископом Жорже Ажа незаметно приближался к Эртелу.
Стоя возле наконец-то восстановленной церкви, Энно Ги пытался успокоить своего юного ученика. Флори, вернувшись из Драгуана еще два дня назад, неустанно говорил о надвигающейся катастрофе и умолял своего учителя покинуть деревню.
Кюре и слушать не хотел об этом.
И тут из глубины леса раздались крики.
Энно Ги вздрогнул: крики доносились со стороны того оврага, где находились комедианты.
Затем на деревню обрушился дождь из подожженных стрел. Стрелы падали и в грязь, и на деревянные крыши, которые тут же воспламенялись.
Раздался жуткий гул, словно задрожала сама земля, и в деревню с шумом ворвалась группа всадников.
В овраге вовсю кипела безжалостная схватка. Объединенный вооруженный отряд Жорже Ажа и Эймара дю Гран-Селье разделился на четыре группы. Одна из них направилась к оврагу, чтобы уничтожить расположившихся там комедиантов. Солдаты ворвались в убежище прямо на лошадях.
В этой атаке принимал участие и Жильбер де Лорри. Сидя на своем боевом коне, он вдруг почувствовал легкое головокружение: человек, по голове которого он только что рубанул мечом, неожиданно показался ему удивительно знакомым. Оглядевшись по сторонам, он узнал ящики, прирученных животных, разноцветные одежды — это была та самая труппа комедиантов, которую он встретил на постоялом дворе Романа! Юноше вдруг захотелось закричать что есть силы. Эти люди вовсе не были гнусными еретиками, о которых шла речь. Произошла ошибка! Ужасная ошибка. Он попытался предупредить об этом своих товарищей, однако, резко остановившись посреди потока воинов, он тут же был вышиблен из седла напиравшими сзади всадниками.
Жильбер упал на землю среди деревянных башмаков и босых ног мечущихся людей. Слегка оглушенный, он все же приподнял голову и увидел в глубине оврага два знакомых лица: старого комедианта и ту девушку, изящество и нежность которой в свое время так сильно поразили его на постоялом дворе Романа.
Чтобы не быть затоптанным конями, Жильбер откатился к этим двоим. Девушка пряталась за стариком. На губах старого комедианта застыла странная улыбка, неуместная при кипевшей вокруг схватке: он был мертв.
Жильбер снял со своей головы шлем. Комедиантка тут же его узнала. Буквально в нескольких шагах от них градом сыпались удары мечей. Жильбер увидел, что его соратники принялись поджигать имущество комедиантов. Труп юного Птицелова — того мальчика, на которого Жильбер натолкнулся у гроба епископа, — перекатывался под ногами мечущихся людей, как обычный мешок с тряпками. Жильбер решительно поднял свой меч и одним ударом проделал лаз в нависавших над убежищем ветвях. Схватив девушку за руку, он вытащил ее из оврага.
Сорок всадников, ворвавшихся в деревню Эртелу, принялись вышибать двери в хижинах и ломать все вокруг с невообразимой яростью. В центре атакующих Энно Ги заметил монаха, державшего в руках огромный пылающий факел. Именно к этому факелу то и дело подбегали солдаты, чтобы поджечь ветки или пучки соломы, которые они затем бросали на крыши хижин деревни. Человеком с факелом был Эймар дю Гран-Селье. С лицом, исказившимся от ярости, он лицезрел творимое вокруг него бесчинство.
Солдаты убивали жителей деревни одного за другим. Любые попытки сопротивления оказывались бесполезными.
Постепенно пламя стало охватывать хижины. Их крыши обрушивались одна за другой. Самые высокие из них, падая, обсыпали все вокруг огненными искрами. Люки, закрывавшие входы в подземелье, проседали под давлением обломков, тут же вваливавшихся в подземные ходы под хижинами. Повсюду слышались крики женщин и детей. Лолек одним из первых бросился в бой, пытаясь защитить свою мать. Его тут же пронзили копьем.
Поняв, что бесполезно пытаться остановить эту бойню, Энно Ги сам бросился в схватку. Над его головой мелькали стрелы и выпущенные из пращ камни.
Из всех обитателей деревни самым крепким орешком оказался Марди-Гра. Он яростно сражался, рассекая своим тесаком суставы на ногах лошадей и затем вонзая его лезвие в щели в доспехах падающих с лошадей воинов. Он даже умудрился свалить троих нападавших одним ударом. Когда ниже его левого плеча вонзилась стрела, он не обратил на это никакого внимания и не стал вырывать ее. Бросившись в самую гущу схватки, он вдруг натолкнулся на весьма достойного противника. От неожиданности он даже на миг отступил назад: ему показалось, что перед ним стоит его точная копия, и он решил, что это ему померещилось в пылу битвы. Марди-Гра столкнулся лицом к лицу не с кем иным, как с Мерси-Дьё. Они были одинакового телосложения, оба имели мрачную загадочную внешность и были одинаковой физической силы. Вокруг них стихийно образовался круг. Схватка кипела слева и справа, и в ее центре сошлись эти два гиганта…
Они бросились друг на друга. Их столкновение было подобно землетрясению. Вскоре они отшвырнули в сторону свое оружие и вцепились друг в друга голыми руками. Они не отрывались друг от друга и в своей ожесточенной схватке подняли столько пыли, что уже было трудно разобрать, кто из них кто. Они долго боролись на равных, и никто из них не мог одолеть другого. И тут Мерси-Дьё заметил стрелу, торчащую из плеча Марди-Гра. Он ухватился за нее и с силой воткнул ее глубоко в тело своего противника. Марди-Гра вскрикнул от резкой боли. Его левая рука вдруг перестала слушаться, дыхание перехватило, в глазах потемнело. Воспользовавшись этим, Мерси-Дьё схватил валявшуюся на земле гизарму и одним ударом отрубил голову бессильно опустившегося на одно колено верного спутника Энно Ги.
Однако победителю недолго довелось радоваться победе. Он тут же получил по голове удар чем-то твердым как камень: на него сзади напал Агриколь. Мерси-Дьё рухнул замертво в нескольких футах от трупа Марди-Гра.
Флори де Мён, поначалу совершенно ошеломленный, так же, как и его учитель, внезапным нападением, затем попытался спастись бегством в лес. Вслед за ним бросились двое всадников, вооруженных копьями. Мальчик углубился в самую чащу, и его преследователям вскоре пришлось спешиться. Флори в кровь разодрал о колючий кустарник икры, перепрыгивая через грязные лужи и спотыкаясь о торчащие из земли корни. Два раза буквально в нескольких сантиметрах от его головы просвистело копье, вонзавшееся затем в одно из деревьев. Преследователи гнались за ним уже буквально по пятам. Мальчику не было кого позвать на помощь, да и оружия у него не было: его нож остался в деревне, в животе одного из нападавших солдат. Звук сапог за его спиной раздавался все ближе и ближе. И вдруг Флори увидел призрачный голубоватый свет, похожий на мираж. Затем свет исчез и наступила тишина. Позади него уже не раздавался топот ног только что гнавшихся за ним солдат.
Мальчик пробежал еще некоторое расстояние и лишь затем оглянулся. Оба солдата стояли посреди леса как вкопанные. Флори улыбнулся: между ним и его двумя преследователями маячили так хорошо ему знакомые воздушные силуэты. Они были такими же призрачными, как и в прошлый раз. Солдаты ошеломленно смотрели на фей, преградивших им путь своими тоненькими полупрозрачными телами. Флори огляделся по сторонам. Самой старшей феи — той, что в прошлый раз подошла к нему вплотную, — среди тех, кто преградил путь солдатам, не было. Мальчик стал искать ее, оглядываясь по сторонам. Вскоре она появилась неподалеку, на вершине небольшого пригорка. Флори тут же узнал ее длинные волосы, лицо с перламутровой кожей и плотно сжатые розовые губы. От этого видения мальчика вдруг охватило чувство умиротворенности, его страх куда-то улетучился, а дыхание стало ровным. Он хотел было подойти поближе, но чудесное видение вдруг раскинуло руки, как будто готовясь исчезнуть в ореоле света. Затем оно стало колыхаться, словно поверхность воды, в которую бросили камень. Наконец на его месте появился другой силуэт — молоденькой девушки, такой же комплекции и с таким же цветом волос… однако одежда у нее была совсем другой, отнюдь не сказочной… Эта девушка поднялась на вершину пригорка и теперь стояла на том самом месте, где только что была фея. Девушка была одета в пестрое блио, сшитое из лоскутков. Она оглядывалась по сторонам и выглядела гораздо более реалистичной, чем только что исчезнувшая голубоватая фея. Флори подошел поближе, удивленный столь чудесной материализацией своего видения. Девушка испуганно посмотрела на него, готовая в любой миг броситься наутек. Когда Флори хотел заговорить с ней, он снова услышал звук рассекаемого копьем воздуха. Копье пролетело над головой мальчика и с силой вонзилось в тело стоявшей на пригорке девушки. Она не испарилась в воздухе, как это сделало бы фантастическое видение. Из раны на ее животе брызнула кровь, и она упала замертво на землю. Тут же раздавшиеся два крика слились в один. Флори бросился к вершине пригорка. Он подбежал к лежавшей там девушке одновременно с другим юношей. Это был Жильбер де Лорри. Именно они вдвоем только что вскрикнули. Флори обернулся: все феи уже исчезли и солдаты Жорже Ажа снова бежали к нему. В едином порыве Жильбер и Флори бросились им навстречу. Де Лорри держал в руках меч, а де Мён схватил копье, которым была убита юная комедиантка, так похожая на фею. Они быстро прикончили обоих солдат, растерявшихся от такой неожиданной перемены в поведении Жильбера.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 47 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |