- Ты делаешь чай с таким выражением лица, что я боюсь его пить, - смеялся Верни, глядя на снующего по кухне Котьку. Надо отдать ему должное – сновал он безо всякого стеснения. Вообще Котька никогда не был шибко стеснительным, чушь это всё, никому не нужная скромность. И самому стрёмно, и другим тоже смотреть не весело. Ну, может, старушки какие считают это замечательной чертой, так им подумать больше не о чем, как только о разных замечательных чертах. Творчество ещё то! - Разговорчики в строю! Я когда болею, любую гадость могу выпить, лишь бы всё прошло, а тут вообще прекрасный компот получился, - Котька зачерпнул ложку ядовито-красной смеси из кружки и отправил её в рот, кислятина была просто невероятная, даже слёзы на глазах выступили. – Ядрёная штука, - сморщившись, прохрипел Котька, - зато продерёт до самой задницы! И вся твоя простуда пройдёт. - Испугается, - Верни встал из-за стола и с сомнением посмотрел на «ядрёное» творение. - Ну что ты весь сморщился? – бодрая улыбка озарила лицо Котьки, и он уверенно протянул кружку Верни. – Позитивнее, Женька, позитивнее! Самовнушение – это уже половина успеха. Сделав небольшой глоток, Верни слегка поморщился, но пить продолжил. - Кисло, но кому сейчас легко? – улыбнулся он после того, как поставил пустую кружку на стол. Гордый Котька хлопнул его по плечу. И так это было здорово! Котька тут же подумал о том, что они могли бы и не разбегаться после, если Женя захочет, конечно… Вот бывают такие моменты, когда сразу понимаешь, что этого человека не хотел бы упускать из виду. У Котьки так было всего однажды, в детском лагере. Кажется, его звали Мишей, смешной такой, косолапый, прям как настоящий медвежонок, умел фокусы разные показывать. Кидает орешек в один рукав, а из другого достаёт. Как он это делал, Котька до сих пор не знал, и никто не знал, у кого он ни спрашивал. Вот так же и Верни, только он говорит так, словно орешки кидает. И не знаешь, откуда он в следующий момент появится, этот орешек, но так волнительно, что прям сердце замирает, а вдруг не достанет из другого рукава? - Ну, я домой пойду, наверное, а то мать голову оторвёт, - сказал Котька, а самому не хотелось уходить, ведь можно ещё о чём-нибудь поговорить, а то вдруг завтра будет другое настроение, и уже не получится так откровенничать. - Конечно, иди, тебе завтра в школу, - без сожаления ответил Верни. Ну что за чудо, никакого нытья, никаких обиженных взглядов, а может потому, что ему неинтересно всё было? – Спасибо за всё. Да нет! Показалось. Верни искренне улыбался. Очень редко он улыбался, поэтому Котька ему верил. - Да не за что, - смущённо усмехнулся он. В голове вновь промелькнула мысль о деньгах и причинах, по которым он тут, но быстро задохнулась. Не в деньгах дело, совсем не в них уже. И Верни тоже знал. Радовало ли его это? Котька лежал на кровати, раскинув ноги, и смотрел в потолок. В мамкиной комнате часы отбили два раза, а сна как не было, так и не намечалось. По Котькиной груди скользили тени от оконной рамы, подсвеченной припозднившимися машинами. Тень двигалась от правого плеча, по груди, и пропадала где-то в районе левого бедра. Интересно, когда у Верни ЭТО было первый раз? И почему именно ТАК? Явно неспроста. У самого Котьки были только поползновения, но ничего серьёзного. Зато у Степанова было много раз серьёзно, и при этом язык длинный и без костей. Вся команда по баскетболу знала, как он это делает, с кем, когда и где. Такой омерзительный тип, надо заметить. Когда парень встречается с девчонкой, то это только их дело, личное, и уж точно ни коим боком не касается всей баскетбольной команды! Да и вообще, хвалиться сексом с девчонкой – это низко. Велико достижение, прям как с парашютом прыгнуть, что ли? Это ж чувство, это от души, это в темноте всё должно происходить. Хорошо Верни про Рыжего сказал, что у него с душой не всё в порядке. Теперь многое стало понятно, и слова его и закидоны всякие. Вот и у Степанова тоже очевидно была какая-нибудь такая же гадкая история, и с тех пор он считает, что имеет право говорить плохо про девчонок. И Рыжий будет плохо говорить, Котька уже сейчас знал. Это показатель, как человек относится к тем, кто слабее его. Был бы Верни девчонкой… может, у них что-нибудь бы и получилось. Ненадолго, правда. Это Котька тоже знал наверняка. Но это же не значит, что и стараться не стоит? Наоборот, чем безнадёжнее отношения, тем они интереснее, потому как нужно дураком быть, чтоб безнадёжно влюбляться. А дураком быть иногда очень интересно! Котька точно помнит, что это был седьмой класс. Стыдный седьмой класс. Его ещё тогда стригли очень коротко, и уши торчали в стороны, просвечивая на солнце. Вот умора была для всех окружающих. Только Котька жутко смущался. Это было время, когда он очень часто смущался. А потом уже появилась злость и пофигизм. Но сначала было душное смущение. Её звали Олеся. Девятиклассница, жгучая брюнетка, она всегда громко смеялась и участвовала в школьных соревнованиях по стрельбе. Она крутила роман с тренером. Котька каждое утро ждал её около подъезда в кустах, чтобы посмотреть, как она выходит из дома, размахивая сумкой, так, словно хочет запулить её на луну. Но как она мотала этой самой сумкой! Олеся ушла из школы после девятого. Сплетни донесли, что замуж за тренера она так и не вышла, укатила с горя в Москву стрелять за сборную. Тоже была дурой, думала, что тренер из-за её великой любви разведётся со своей женой, и ей всё-таки не придётся стрелять за сборную. Может, оно и к лучшему, что он не развёлся. Стреляет Олеся до сих пор здорово, пару раз её по телевизору показывали. А потом у Котьки появилась Света, или Котька у Светы… Иногда это значит не одно и то же. И всё стало так, как должно быть. Никаких отклонений, никакого лазания по кустам. Котька искренне думал, что поумнел, повзрослел, остепенился, до тех пор, пока в их классе не появился Верни. Может, он заклинился на Верни именно потому что тогда в кустах сидел и смотрел, как Олеська сумкой крутит? Сознание медленно плавилось, мысли путались, повторялись, Котька уже не мог понять, он сейчас засыпает или всё-таки идёт в школу и смотрит под ноги на цветные бумажки, которые похожи на деньги, пять тысяч за то, чтоб посмотреть, как Олеся выходит из подъезда. Котька бы отдал… - Мирись, мирись, мирись, и больше не дерись, а если будешь драться, я буду кусаться, - говорит Верни серьёзно и протягивает мизинец, нужно обхватить его своим мизинцем и потрясти рукой – такой бред, но почему-то приятно. Котька обхватывает и застывает, смотрит в светлые, почти прозрачные глаза, видит своё отражение. Сам себе завидует. Вот и правда бы попасть к нему в голову, там, наверное, интересно… - Я бы тебя поцеловал, если бы ты был девчонкой, - признаётся он и обнимает Женю за шею свободной рукой, прижимает к себе. Скользит щекой по Женькиному тёплому виску. Тот дышит неровно, тяжело, но не потому что ему плохо, а потому что он смущён. И так это хорошо сейчас его обнимать, так правильно. - Жаль, что я не девчонка, - шепчет, грустно. - Жаль… - Кузнецов, сегодня КиШ выступает в «ДК Молодёжи», пойдёшь? – Рыжий зевает, первый урок нудятины. Никита – студент-практикант из Педа – рассказывает классу историю коммунистической партии, под его монотонный голос глаза у всех дружно закрываются, потому что даже если спать не хочешь, то рассказ Никиты тебя убаюкает в два счёта – видимо, их этому в Педе специально обучают. Вот ведь тоже правильными предложениями говорит, как Верни, но этого слушать вообще невозможно, а Женю можно круглые сутки потреблять. И в чём секрет? Только Светка из всего класса сидит и строчит весь этот бред. Хочет школу закончить без троек, чтоб проще было в институт поступить. Котька даже не волнуется – списать даст, куда она денется. - Наверное, пойду, посмотрим, - пожимает плечами Котька, сам бы он пошёл наверняка, но он же себе пока не хозяин. Как Верни скажет, так и будет. Смешно, честное слово. Инопланетяне захватили планету. |
- Если что, мы с ребятами собираемся около входа, Потапыч идёт, Серый и Конь. Если ты пойдёшь, то можно будет потом отметить. - А без меня не станете отмечать, что ли? – хмыкнул Котька. - Ну, с тобой веселее. - Знаю я ваше веселье, девок страшных наведёте, меня потом Светка на фарш пустит. - Ой, ой, ой, подкаблучник, нелюбитель острых ощущений. Расслабься, Кузнецов, живём один раз! Каждый раз одно и то же. «Оторвёмся, будет здорово!» Рыжий больше всех выпендривается, а потом рюмку хлопнет и сидит молчит – не подходите к нему, а то стошнит, и друзья его товарищи, такие же отморозки, по углам расползутся и молча курят в лучшем случае. А в худшем врубают музыку и бомбят всё, что под руку попадётся. На прошлый Новый год Котька привёл всю честную компанию к себе домой. Маманя как положено стол собрала, а сама к подруге слиняла. Ну и вернулась она в свой дом родной наутро – чуть инфаркт не схватила. Перевернули всё, половину посуды поразбивали, салат по полу размазали, в общем, был полный аут. А Котька ничего толком ответить не может, очень он слаб на алкоголь – сразу крыша улетает. Может, он вместе со всеми и громил свой дом, кто знает? Поэтому-то и не стоит даже начинать. Ну, по крайней мере, домой к себе Котька больше никого не приглашал, лучше бомбить комнату в общаге у Коня или Серёги Матвеева по кличке Серый. Рыжий с самого начала знал, что у Котьки крыша слетает, поэтому никогда к себе пить не приглашал, а может, и не в Котьке совсем дело было, не нужно преувеличивать свою значимость, конечно. Просто у Рыжего родители - интеллигенты. Инфаркт никто бы не схватил, вместо этого вызвали бы милицию, чтоб она разбиралась с «малолетними преступниками». Причём Рыжий к этим самым «преступникам» ни в коем разе не относился, просто плохая компания совратила их яблоко, которое от яблони без сомнения, недалеко упало, на неправильный путь. Чушь несусветная. Подумали бы своими интеллигентными мозгами, отчего их яблочко наливное квасит так, словно завтра конец света? А потому что дома тишь да гладь, домашний алкоголизм цветёт махровым цветом. На нервы капает сильнее, чем крики и визги. Сложно это – держать лицо, когда муж-алкоголик, а сын любимый деньги ворует из-под самого носа. Но думать о судьбе Рыжего Котьке было откровенно скучно. Вот Верни – это другое дело. Там-то всё интересно, потому что слишком много несостыковок. Например, где Женькины родители прохлаждаются в то время когда их сын болеет? И да, всё-таки, как сильно он болеет? Да много всего интересно… Да даже не то, что интересно, а как-то просто нужно знать, чтобы… ну помочь там. Котька опять барабанил ручкой по парте. Привычка такая, дурацкая – барабанить по парте, когда думает. Ритмичный монотонный звук помогает сосредотачиваться. Жаль, что другим не помогает, особенно не помогает училкам. И вообще люди очень часто мешают друг другу, даже не замечая этого. Котьку самого всегда раздражает, когда кто-нибудь чешется. А может, тому, кто чесал нос, шею, руки, ноги, когда с тобой разговаривал, тоже это помогало сосредотачиваться? Засада, конечно, но Котька ничего не мог с собой поделать, ну раздражало его это, просто сил нет. Приходилось разговор сворачивать и больше с этим человеком не разговаривать без особой надобности. А вообще это нервное. Невозможно же одновременно и Марию Петровну слушать, и про Верни думать? А не слишком ли часто он про Верни думает? - Жаль, что ты не девчонка… - вспыхнуло в голове. Котька так и замер, не донеся ручку до парты. Что это за?! Сердце забилось где-то в горле от жуткого ощущения, что он сидит совсем голый и каждую секунду кто-нибудь может обернуться и увидеть, что на нём ничего нет. Вот стыд-то… Нужно срочно выйти в коридор. В туалете было холодно, из окна дул пропитанный дождём ветер. Сигаретный дым согревал лёгкие, но ни черта не радовал. Вот это проблема так проблема… Котька вспомнил весь свой сегодняшний сон, и про Олеську вспомнил, и про Женю, и про то, что ему искренне было жаль, что он не девчонка, и его нельзя поцеловать, а хотелось, и правда хотелось. Вот бывает хочется чего-то невозможного, просто сил нет. И ведь знаешь, что нельзя, и никогда не бывать этому, а всё равно воображаешь, что было бы… Даже во рту пересохло от предвкушения. - Твою мать, - догоревшая до фильтра сигарета обожгла пальцы, Котька бросил окурок на кафельный пол и раздавил ботинком. Хотелось выругаться матом, но он сдержался. Опять началось идиотство, и чего не живётся как всем? Вечно придумываются какие-то проблемы, а потом башка распухает их решать. Верни – парень! И пусть у него там свои взгляды на жизнь, это ещё не значит, что Котька всё бросит и станет таким же. Держи карман шире. После сигареты немного полегчало, и Котька уже не чувствовал себя раздетым и растерянным, скорее наоборот – злым и уверенным в себе. Слишком уж он разнюнился с этим Верни, да ему вообще плевать на него, ему деньги нужны, чтоб в Питере оторваться на полную катушку. И нечего выдумывать всякие глупости! На концерт они всё-таки пошли, хоть Верни и жаловался сначала на головную боль, но потом отпустило или он просто перестал жаловаться. Это было вернее всего. - Вова, если я тебя чем-то обидел вчера… - начал вдруг Верни ни с того ни сего уже в маршрутном автобусе по дороге в ДК. Час пик, чтоб его. Приходилось прижиматься к поручню, как к родному, причём весьма ненавистному родному. - Ты чего это? – удивился Котька, пытаясь пропустить мимо себя выходившую внезапно бабулю. Бабуля доползла до двери и остановилась, - видимо, выходила на следующей остановке, и надо оно ей было так рано готовиться к выходу? Советская привычка – кто не успел, тот опоздал. Верни не смотрел на Котьку, но не потому что не мог, а просто… просто не смотрел. Поджал губы, сосредоточился на чём-то. - Я всегда считал, что если кто-то обижен, то это только его проблема, потому что стараюсь всегда вести себя аккуратно, но поскольку вчера мы обсуждали личные вопросы, то я подумал, что чем-то задел тебя. - Всё нормально, - Котька заливал, конечно, этот сон дурацкий всё из башки не шёл. И чувство не покидало, что знает, как хорошо будет, если всё-таки прижаться щекой к Женькиному виску, оттого и настроения никакого не было, и смотреть на Верни было трудно. - Это радует, - тихо сказал он и мельком глянул на Котьку, явно убеждаясь в том, что ни черта оно не было нормально это всё. Но сделать что-то со своим лицом Котька не мог. Такая идиотская черта – что в башке, то и на лице, никогда не умел скрывать или там актерствовать. Если Котьке было хреново, то и лицо его было хреновым, и все тут же знали, что ему хреново. А если хорошо, то и улыбался он, не стесняясь, и ржал так, что стены тряслись, если было уж очень смешно. Но это не у всех так, даже скорее, что у многих не так. Врать, конечно, умел. Но ведь это никак с настроением не связано. Это что-то другое, это из-за мамки, которой всегда хочется услышать что-нибудь эдакое, «правдивое». Раньше Котька всё выкладывал, как на духу, ну и получал по шее, за дух свой испорченный, а потом смекнул однажды, что не нужно говорить всю правду, можно только часть, а про остальное промолчать. Это же не ложь совсем получается. Это средство самозащиты. Свидетель имеет право не давать показания против себя – даже в Конституции прописано. Ну вот, сначала Котька молчал про часть показаний, потом про половину, потом вообще про всё на свете молчал. И ничего ему за это не было. Матери спокойно, ему тоже хорошо – так в чём проблема-то? «ДК Молодёжи» было насквозь советским зданием. Там даже афиша рядом стояла советской блёклой краской нарисованная, и названия эти, мозг выносящие вернее всякого ружья, уныло пестрели на сером фоне - «Солнышки», «Незабудки», «Весёлые девчонки». Чем думают руководители современных танцевальных коллективов, называя своих вроде бы вполне вменяемых и продвинутых подопечных «Забавными смешинками»? Во-первых, это масло масляное, пусть Котька и не был силён в русском, но даже он понимал, что эти два слова значат практически одно и то же. Во-вторых, что такого смешного в их танцах, что надо так изощрённо издеваться? В-третьих, наверное, это просто стыдно быть одной из «Забавных смешинок» в то время как где-то танцуют «Тодес», «Стрит-джаз» и «Юди». Клоунада какая-то, честное слово. А Котька ненавидел клоунов. Сморщенные лица в белом гриме всегда казались ему отвратительными, а нелепые костюмы – и того хуже. Здоровые мужики напяливают плюшевые шорты и нелепые ботинки, поливают друг друга из водяных пистолетов, прыгают через скакалку, специально ошибаясь, падают, дерутся, разыгрывают какие-то невозможные сценки, которые никогда не случатся в реальности – разве это смешно? Чушь несусветная. Котькина бабушка раньше работала в психиатрической больнице, там этих клоунов было пруд пруди. Только почему-то никто над ними не смеялся, а лечил. Не очень успешно, надо заметить. Если уж крыша поехала, то всё, пиши пропало. Котька знал об этом, как никто другой. И даже если ты внушишь себе, что нормальный, что такой как все, рано или поздно проколешься, и дело не в Верни - не было бы его, был бы кто-нибудь другой, опять какая-нибудь Олеська со своей сумкой. И само собой, сейчас бы Котька не побежал сидеть под кустом – возраст не тот, но думать бы о ней меньше не стал. Вот и думает постоянно о том, что сегодня Верни какой-то бледный и невесёлый. Прям как та блёклая краска на сером фоне – уныло, и почему-то страшно за него… |
- Рыжий с друзьями тоже на концерт идёт, - взяв себя в руки, улыбнулся Котька. – Предлагает потом всем вместе отметить. Ты пойдёшь с нами? - Пойду, - не раздумывая долго, согласился Верни и как-то ожил весь. Глаза загорелись, даже прям жить захотелось, глядя на него. Ну чудо природы, одним словом. Последняя стадия выноса мозга… Но очень уж нравилось Котьке то, что Верни никогда не ломается. Всё у него чётко и ясно, спросили – ответил. А уж если сам спросит… как бы в привычку не вошло откровенничать, всё ж растащат на сувениры. Особенно Светка. Та просто спец по коллекционированию воспоминаний. И главное, врёт же как дышит! Сколько раз было подмечено. Посидели вечером, поскучали, а она потом через два дня как начнёт наворачивать про то, как же здорово и душевно они посидели и вообще у них отношения тёплые и доверительные. Вот тебе на! Котька только и рассказывает про то, как маманя с соседками ругается, да как он с Рыжим квасит. Он и не знал, что это называется доверием и теплотой. Думал, это так, было б чем время занять… Или Светка искренне считает, что кроме неё у Котьки нет ничего в башке? А может она и права. Раньше ещё было что-то, хотел рисовать, но денег на художественные кружки не было, а теперь школу бы закончить, в Питер съездить, а потом можно куда-нибудь поступить или работать пойти – замечательно, лучше не придумаешь. Хотя что ему мешает после школы пойти в строительный техникум или даже в институт? Верни бы пошёл, в этом Котька был уверен на сто процентов. Но он-то ботан… А самому Котьке думать о будущем не хотелось, будет день – будет пища, умные люди сказали между прочим. Около ДК уже собралась толпа разукрашенных панков, размахивающих флагами, шарфами и самодельными плакатами. «Король и Шут рулит!» Никто и не спорит, а если попытается, то останется без пары-тройки зубов. Но это сказки, конечно, на самом деле, панки - вполне вменяемый народ, главное, их не злить. Ну так, это кого хочешь разозли – и в глаз получишь, и дело вовсе не в том, что на парне надето: косуха или пиджак от Кардена. Особенно выделялись ирокезники. Котька искренне уважал тех, кто брил голову ради любимой группы. Это конечно, фигня, на самом деле группе от этой бритой головы ни тепло, ни холодно. Но всё-таки это было лучше, чем выставляться и говорить, что за панк-рок жизнь отдаст! Волосы-то жалко, уж не то, что жизнь. Но лучше вообще ничего не говорить, а просто ходить и слушать то, что эти панк-рокеры поют собственно. Вроде для этого они и существуют. Потапыч с Рыжим сидели на ступеньках ДК, оба в косухах и ярких банданах с изображением беззубого ещё Горшка. Конь по привычке курил за углом с какими-нибудь отмороженными девицами, любил он это дело – везде девиц находить. Внешность у него была, конечно же, здоровская. Капитан баскетбольной команды, весь из себя модный, ругался матом через каждое слово, но всё равно парень был славный. Единственный из всей тусовки Рыжего, с кем можно было поговорить о чём-нибудь более значимом, чем какое пиво лучше: тёмное или светлое. Он читал исторические романы Пикуля и смотрел старые чёрно-белые фильмы. Но Котька мало с ним общался, очень уж тот был упёртый. Вот как он говорит, так и правильно! Очень утомительно общаться с такими категоричными личностями, поспорить не получается, а как заведено - в споре рождается истина. Но послушать Коня иногда очень здорово. - Привет, Кузнецов, - Потапыч пожал Котьке руку и удивлённо уставился на Верни, мол, это ещё что за чудо-юдо? - Ты ж болеешь, Верни? Откуда откопался? – заржал Рыжий, он, конечно, был уже пьяный, но смех его Котьке не понравился. Слишком уж чувствовалось в нём желание сказать какую-нибудь гадость. - Он со мной пришёл, тебе-то что? – буркнул Котька, глядя в глаза Рыжему. Тот сразу ржать прекратил, шею в плечи вжал, боялся он, когда злились. Одним словом, трус. - Да мне-то по барабану. Если его панки по полу размажут, сам будешь отскребать потом. - Не размажут, - усмехнулся Котька и глянул на Верни. А тот, небесное создание, нечаянно упавшее на землю, ничего не слышал про себя, не до того было - во все глаза разглядывал стоящих рядом ирокезников. Митя – самый взрослый из их тусы, носил зелёный ирокез, ставил он его пивом и лаком для волос «Прелесть» и всем об этом рассказывал, кто спрашивал. Весёлый безобидный парень. - Чё, мелкий, понравилось? – гаркнул Митя, наклоняясь к Верни и активно ему подмигивая. - Забавная причёска, - улыбнулся тот, нисколько не смутившись. – Очень харизматично. - Чего? – не понял Митя, и как-то смутился своего незнания. Он понял, что Верни его хвалит, но как именно, очень хотелось бы понять. Котька чуть челюсть не потерял - Митя смутился! Казалось, что в теле этого человека нет подобной штуковины, которая заставляет краснеть. А вона как оказалось-то… И опять из-за Верни. - Это значит, что выглядишь эффектно, тебе идёт эта причёска, - спокойно пояснил Верни, продолжая улыбаться. Искренне так улыбался и откровенно рассматривал зелёный панк, Котьку что-то кольнуло неприятно, так, словно Женька ему должен. И вообще… фигня какая-то, а не ирокез, было б что хвалить. - Ну так, - довольный собой, хмыкнул Митя. – Я старался. А ты первый раз на концерте? - Нет, в Лужниках был в прошлом году. - Ух ты! – Митя протянул свою широкую ладонь, Женя её пожал с удовольствием. Вот это картина! Такая прям идиллия, может, теперь Митю нанять для охраны? Он и повыше, и в плечах пошире, и ирокез у него замечательный и харизматичный… – Уважаю! Я тоже был два года назад, такое выступление, никогда не забуду! А ты вообще местный? А то наша малышня ни черта не понимает в русском панк-роке. - Я полгода назад приехал из Москвы. - Ну тогда понятно! Я сам-то из Новосибирска… Да хоть из Тмутаракани! Котьку уже откровенно напрягал этот разговор. Эти улыбки, смущение-откровение… в конце концов, это он Верни пригласил на концерт! И он всё знает про инопланетянина. Да и вообще просто обидно немного, что Котьке и сказать-то нечего по поводу концертов, сам он не большой любитель, да и жил он в этом городе всю свою сознательную жизнь, ниоткуда не переезжал… - Вован, не ревнуй, давай лучше покурим, - усмехнулся Рыжий. Быстрее Котьки смекнул, что к чему. Но от этого было не легче. – Дай люди поговорят о важных вещах, нам с тобой не понять. Покурить не получилось, из-за угла вывернул Конь и помахал всем фотоаппаратом, типа нужно сфотографироваться для истории. Навалились всей кучей, и их компания, и Митина, и ещё какие-то отморозки прилепились. Ну что за глупость, честное слово – всё равно ведь никто им фотки не даст потом. Видят первый и последний раз. Митя обнялся с Верни как с родным, такая нелепость… Если бы тогда Котька знал, что это будет единственная фотография с Женей, то он встал бы поближе к нему, и плевать на всяких Мить. Но тогда было не плевать, потому что казалось, что эта минута не закончится никогда. И будет ещё море фоток и получше… «Разбежавшись, прыгну со скалы, Вот я был, и вот меня не стало. И когда об этом вдруг узнаешь ты, Тогда поймёшь, кого ты потеряла.» «Мраморный зал» ДК ходил ходуном от не на шутку разошедшихся панков. Митина компания прыгала в самом центре, сшибаясь друг с другом, вскидывая вверх руки, выкрикивая слова песен, конечно же, невпопад, потому что всех слов не знал никто, а зачем? И так здорово! Охранники сначала пытались навести порядок, но, поняв, что это бесполезно, встали около входа, заложив руки за спину и хмуро взирая на происходящее безумие. На самом деле они нормальные ребята, эти охранники, и заботятся они не о группе, в принципе, а обо всех зрителях. Но когда на тебя смотрят с таким хмурым лицом, кажется, что они группу защищают от зрителей. От тех, кто за них деньги заплатил, кстати. Но Котьке всё нравилось, драйв был невероятно сильным, от басов вибрировал пол, соло-гитара буравила мозг, яркие лампочки советского ещё производства для сельских клубов светили прямо в глаза, такой улёт! Если бы всё было чинно-благородно, расселись по местам, сложили ручки, все уснули бы, без вопросов. А тут можно попрыгать и поорать, и никаких соседей сверху-снизу-сбоку. |
Верни сначала стоял, слегка покачивая головой в такт мелодии, подпевал – знал все тексты, а потом тоже стал подпрыгивать на особо крышесносных моментах. Очень уж ему здесь нравилось, Котька почти поверил в то, что у него всё прошло, и ничего не болит. - Я сейчас вернусь, - крикнул он Жене на ухо, тот согласно кивнул. – Я быстро. Уже в коридоре Котька подумал, что зря ушёл, оставив его одного. Пришлось всё делать бегом. - Прям как заботливая мамаша, - усмехнулся Котька своему отражению в зеркале. Вода была ледяная, а лицо горело, как на морозе. И глаза какие-то безумные, что-то всё сверкают, прям как два бриллианта в три карата, локонов нет, конечно, но с ума Котька определённо сходил. Это же было счастье. Вот такое, как все рассказывают, и не верят, потому что не замечают его, а оно же тут, совсем рядом. Вот в каком-нибудь таком месте, где все орут, прыгают, пьяные и свободные, и можно наклониться к самому уху… засада, Верни пах какой-то микстурой. Детской такой, с кислинкой. Котька пил её, когда болело горло. И она помогала, всегда помогала, и после спалось спокойно. Сунув голову под кран, Котька быстро намочил волосы и, встряхнувшись, пригладил свою ультрамодную причёску против лопоухости от тёти Наташи из соседнего подъезда. Сгодится для сельской местности, хмыкнул Котька, но всё равно остался доволен собой. И вообще… не так уж он и страшен, даже совсем не страшен. «Будь как дома, путник, Я ни в чём не откажу…» Котька влетел в зал и сразу понял, что произошло непоправимое. Сердце перестало биться, а в ушах образовались ватные заглушки, голос Горшка провалился в какой-то звуковой колодец. Верни не было там, где оставил его Котька, рядом с охранниками, подальше от беснующихся панков… Растолкав прыгающий народ, Котька посмотрел в центр «мраморного зала» и увидел знакомый тёмно-красный свитер рядом со здоровенным другом Мити... Он толкал Верни из стороны в сторону, другие прыгали вокруг него, как черти на костре, и в любую минуту могли просто-напросто затоптать. Это смотрелось по-настоящему дико, первобытно, и страшно. Верни хотят принести в жертву языческому богу рока. Котька ломанулся к панкам, тщетно пытаясь пробраться ближе к Верни, но кто-то сильно толкнул его в спину, и он со всей дури налетел на локоть Мити грудью. Дышать стало нечем. Панки прыгали, даже не замечая, что кто-то хочет пробраться через них, им казалось, что Котька тоже хочет потолкаться. Ура! С прибытием, друг. Котька замахнулся, пытаясь остановить очередное столкновение, но в это время Верни сам обернулся и широко улыбнулся Котьке, отвлекая. Удар пришёлся в лицо, в нос, в губы, что-то хрустнуло… - Стойте! – закричал Верни, пытаясь остановить разгорячённый народ, но никто даже ухом не повёл. Они просто вытолкнули Верни из круга, а следом за ним и Котьку, даже не обратив внимания на то, что у него шла кровь. Котька схватился рукой за лицо, проверяя, целы ли зубы, и взвыл от боли. Никогда прежде его не били по зубам неожиданно и с такой силой. Отрезвляет, надо заметить. И никакого тебе идиотского счастья. Как рукой сняло. - Больно? – Верни схватил Котьку за локоть и упорно куда-то тащил. Но Котька никуда не хотел идти, ему было жутко больно и обидно, до слёз. Верни просто хотел оторваться, а он… а он побежал его спасать и получил по зубам за это. Вот тебе и клоунада, оборжаться можно какой придурок. - Отвали, - резко дёрнув плечом и освобождаясь от рук Верни, бросил Котька и быстрее пошёл к выходу из зала, – придурок несчастный! Иди прыгай дальше! Котька с ноги открыл дверь туалета и, ещё раз проверив сохранность всех зубов, стал промывать рану. - Тебя никто не просил лезть в кучу, - Верни подкрался незаметно, как то самое нехорошее слово. Котька даже не поднял головы от крана. Никогда прежде он не чувствовал себя таким идиотом, да даже не идиотом, а кретином, дебилом, и недоумком, которых скрестили для следственных экспериментов. Губа вмиг распухла, от вкуса крови начинало подташнивать. Паршивый, паршивый день. Наверное, каждый бы так подумал на его месте, но от этого было не легче. И почему многие считают, что если у кого-то что-то болит, то обязательно нужно сказать, что у него самого болело ещё сильнее, но вот посмотри, выжил же! Как будто это может помочь, честное слово – свинство это, а не поддержка. Но Верни не стал рассказывать, где у него что болит. Он просто стоял, прислонившись спиной к стене и молча смотрел, как Котька кипел от злости. Прям интересно до чёртиков. - Был такой ледокол «Красин», первого августа 1918 года его затопили для преграждения пути кораблям интервентов к Архангельску, - говорил Верни, и в голосе его слышалась улыбка. Ему ещё и смешно? – Котик, ты и есть этот ледокол. - Верни засмеялся, сначала тихо, а потом всё громче и громче. И так это было неприятно, так это было правильно то, что он говорил, что Котька разозлился не на шутку, даже кулаки сжал. - Неужели ты подумал, что я сунусь к ним, не зная, что это такое? Оторвавшись от крана, Котька навис над Верни, буравя его немигающим взглядом. Тот прекратил смеяться. Но не испугался, просто замолчал. - Представь себе, подумал. Смешно, да? – он не кричал, но голос дрогнул, возвышаясь. – И я тебе не Котик. Верни смотрел на него широко распахнутыми глазами и тоже не моргал. Дошло, что ли? Не смешно уже, гуманоид придурочный? - Я больше не буду тебя так называть, - тихо ответил Женя и опустил голову, сложил руки на груди, закрываясь. – Извини. Котька так и замер на месте, злость вся куда-то улетучилась. Очередная дурацкая черта – беситься так, что искры из глаз, а потом через пять минут – как ничего и не было, только стыдно за то, что сорвался. Котька отошёл к зеркалу и посмотрел на своё отражение. Так и есть – лицо кретина. Но разве он был не прав? Да, иногда инициатива наказуема, но уговор был защищать Верни. Вот он и защищал… Никаких претензий быть не должно, в каждой работе есть свои издержки. Только Котька что-то не мог припомнить, что думал о деньгах, когда ломился сквозь толпу неадекватов, видя на горизонте тощую фигуру в красном свитере. - Спасибо, Вова, - Верни мягко улыбнулся Котькиному отражению и ушёл, бесшумно прикрыв за собой дверь. - Чтоб тебя… - вяло выругался Котька ему вслед и, достав «винстенку», закурил, несмотря на то, что губа опять стала кровить. Меньше орать нужно. Потом он выкурил ещё одну сигарету и понял, что что-то определённо испортил. Не стоило так гадко орать, тем более что Женя и впрямь был не виноват, ну захотел попрыгать с панками, это его дело, где именно получать в лоб, в конце концов. Раньше Котька не был таким «заботливым». Где то прекрасное время? Концерт закончился рано, группа не вышла петь на бис, торопились обратно в Питер. Поезд уходил в половине одиннадцатого. В принципе, это понятно, что нужно ещё кучу дел переделать, но когда народ кричит тебе: «Бис, бис! Король и Шут, Король и Шут!» Может, не стоит так сразу уходить… Пять минут – такая малость. Когда зажгли верхний свет и техники вышли сматывать провода, разбирать барабанную установку – все поняли, что группа ДЕЙСТВИТЕЛЬНО петь больше не будет. Паршивый концерт паршиво и закончился. Все вроде улыбались, протискиваясь в раскрытые двери, но осадок неприятный остался у всех. Завтра его уже не будет, но сейчас он был, и надо-то было ещё пять минут, большего-то никто и не требовал, на самом деле. Конь пригласил к себе в общагу. Его брат слинял к своей девушке, поэтому хата была свободна. О! Брат у Коня ещё то чудо природы. Не такое как Верни, таких как Верни Котька никогда в жизни не встречал, а настоящее чудо природы, с маленькой буквы. Его девиз по жизни – «все бабы – дуры и суки, не влюбляйтесь в них никогда». Мерзкий девиз какой-то. Да и вообще, какой дурак будет влюбляться в дуру? Хотя… ещё как будет! Котька заметил, что как раз идиоты и ходят с идиотками. Вот вроде девчонка, ну ни ума, ни фантазии, стерва и задавала, а за ней ходит какой-нибудь мальчик, в рот заглядывает. И надо оно ему? А потом присмотришься… да он такой же! Только молчит, а как рот раскроет, так такая гадость посыплется, неделю не отойдёшь. Степанов, который постоянно сексом своим хвалится, через раз на стерв западает. Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 122 | Нарушение авторских прав
|