«Почтовая каруца» — стихотворение русского поэта

В. М. Яковлев

«Почтовая каруца» — стихотворение русского поэта

в переводе Александра Донича.

О стихотворении с характерной для русской песенной и поэтической культуры темой, будто бы принадлежавшем перу самого Пушкина, но не сохранившемся в оригинале и оставшемся лишь в переводе на румынский язык, писала исследовательница русско-румынских литературных связей Е. М. Двойченко-Маркова.

«Работая над полным собранием сочинений известного румынского поэта Ал[ександра] Македонского», — писала она — «литературовед Адриан Марино обнаружил раннюю повесть Македонского 1878 г. «Суруджи» («Ямщик»), к которой молодой писатель предпослал в виде эпиграфа три первых куплета из песни «Почтовая каруца»... В примечании к своей рукописи Македонский писал: «Это стихи Пушкина, переведенные К. Негруци...»»[1].

Поскольку эта анонимная (?) «песнь ямщика» вошла, пусть даже не надолго, в румынский фольклор, мы сочли необходимым продолжить поиски ее автора.

Следы, однако, легко могут потеряться. Письмо, на которое опиралась Ефросинья Михайловна, было напечатано в румынском общественно-политическом журнале «Cronica: Săptămânal politic, social, cultural». 1970, № 46. P. 7 — 8. Теперь его невозможно получить ни у нас, ни за рубежом. Чудом удалось нам достать копию статьи, наш перевод которой мы здесь приводим.

Николае Урсу — известный румынский литературовед, музыковед и фольклорист.

Итак, в разделе «Литературное обозрение»названного выше журнала — статья:

Неизвестное стихотворение Пушкина в переводе Александра Донича (?)

Уважаемый товарищ Марино,

Прошло более года с тех пор, как Вы меня спросили, не знаю лия или не могу ли указать автора и переводчика стихотворения, которое начинается следующим образом:

Caruţa poştei, de dimineaţa,

Din zorii zilei, pe drum era...

Оно поставлено Александром Мачедонским в качестве эпиграфа к наброску его пьесы «Ямщик», и в рукописи, хранящейся в Библиотеке Академии под шифром 3216, л. 36, лицевая сторона, о нем говорится следующее: «Стихи Пушкина, переведенные К. Негруци». «Желательно», — сказали Вы, — «чтобы в напечатании был восстановлен текст Негруци, ибо здесь я его записал по памяти». Ясно, как Вы [,очевидно,] заметили, Мачедонский ошибается, ибо стихотворения, которое начиналось бы цитируемыми строками и было бы переводом Негруци из Пушкина, не существует. Хотя мне известно, что стихотворение с названием «Почтовая каруца» («Caruţa poştei»), и пока еще не ясно, является ли оно переводом пушкинского, приписывается Александру Доничу, и мне смутно припоминается, что я уже читал где-то подобные строки, но не могу дать Вам сразу удовлетворительного ответа. И только теперь, закончив специальное рассмотрение этой проблемы, могу сделать некоторые уточнения, касающиеся этой начальной литературной деятельности Александра Донича, как и эпиграфа к соответствующему наброску Мачедонского.

Современники Александра Донича утверждают, что он дебютировал в румынской литературе элегией с названием «Почтовая каруца». В журнале «Литературные беседы» («Convorbiri literare») I, 1867, c. 67 К. Негруци высказался следующим образом: «Начав, с «Почтовой каруцы» — песни, которая теперь стала народной, он перевел затем «Цыган» Пушкина». Несколькими годами позже, в речи, произнесенной по случаю избрания его в Академию Румынии и посвященной им жизни и творчеству Александра Донича (она была опубликована в «Анналах Научного общества Румынии», том III, 1871 г., с. 51 — 66), Георге Сион кратко изложил биографию Донича, где утверждал, что в то время, когда Пушкин был сослан в Кишинев, Донич имел случай познакомиться с великим русским поэтом и «в результате между этими двумя людьми завязалась тесная дружба» (с. 56). Пушкину доставляло немалое удовольствие путешествовать по округе в простой молдавской почтовой повозке. «Это увлечение», — продолжает Сион, — «подсказало однажды ему тему красивой элегии, названной им «Почтовая каруца». При первой встрече он показал ее Доничу. Тому показалось настолько редким и счастливым случаем видеть, как русский поэт обращается к румынской народной теме, что он пришел в восторг и решил во что бы то ни стало познакомить с этой элегией своих друзей в Ясах; он сразу же принялся ее переводить, незаметно увлекся этим стихотворческим занятием, и в конце концов у него получились довольно хорошие стихи. Они переписывались и быстро переходили из рук в руки, оказавшись по ту сторону Прута и далее за Милковом, когда лэутары завершили с большим успехом обнародование этой песни, которую и поныне так любят слушать. Этот дебют был для Донича настоящим успехом. Он принимал поздравления и овации, каких не ожидал» (с. 57).

Трудно сказать, что правда и что вымысел в этом несколько романтизированном рассказе Г. Сиона об отношениях Донича с Пушкиным. Во всяком случае, как показал еще в 1913 году Алеку Епуре в исследовании влияния русского баснописца Крылова на румынских составителей басен Александра Донича и Константина Стамати, в параграфе этого исследования, озаглавленном «Дата встречи Донича с Пушкиным», весьма маловероятно, что Донич встречался с Пушкиным в Кишиневе, ибо русский поэт находился там, когда Донич, в то время курсант военного училища в Петербурге, возвратился в родные места позже, а в Ясы он приехал лишь в 1834 году.

Кроме того, среди известных стихотворений Пушкина нет — согласно источникам, какими я мог располагать — ни одного, которое называлось бы «Почтовой каруцей» или которое под другим названием развивало бы соответствующую тему. Как с полным основанием могла заключить в предисловии к «Басням» Александра Донича, изданным в 1963 году, Корнелия Мосора, как таковая, «элегия Пушкина осталась неизвестной в русской литературе. Однако в повести «Кирджали», написанной Пушкиным после его отъезда из Кишинева, и герой в которой — молдавский гайдук, есть несколько строк, описывающих поездку в молдавской каруце. Потому возможно, что Донич переложил в румынские стихи эти строки повести Пушкина. Точно, однако, ничего не известно, ибо стихи не дошли до потомков» (с. 7). Тем не менее, как замечает в предисловии к изданию «Басен» Донича 1952 г. Эмиль Болдан: «Перевод «Почтовой каруцы» не свободен от некоторых шероховатостей в обращении с румынским языком» (с. 5), как если бы он был знаком с соответствующими (переводимыми им) стихами.

И все-таки элегия «Почтовая каруца» дошла до потомков, будучи напечатана даже довольно много раз, но только под другим названием и без какого-либо указания на автора или переводчика. Первое свидетельство, относящееся к рассматриваемому стихотворению под названием «Каруца с почтой» («Caruţa pocitii») нам предлагает рукопись 1146 из Библиотеки Академии (л. 52, лицевая сторона — л. 53, лицевая сторона), представляющая сборник стихотворений, составленный в середине минувшего (т. е. XIX) столетия.

Став романсом, который, как говорят К. Негруци и Сион, в то время очень любили, эти стихи дошли таким образом до Антона Панна, который их напечатал в «Лазарете любви» («Spitalul amorului», см. брош. I, издание 2-е, Бухарест, 1852, с. 92). К сожалению А. Панн не привел в своем сборнике мелодию этого популярного романса.

Переведенная или сочиненная в Молдове и ставшая песней, вероятно, там же, «Почтовая каруца» получила, как представляется, широкое распространение в Бухаресте, где я нашел, что за 1865 — 1875 годы она была опубликована много раз в весьма распространенных собраниях текстов, имеющих отношение к жанру легкой музыки, в серии «Старинные песни». Речь идет о сборнике под названием «Грустные напевы. Собрание народных и популярных песен, старых и новых» (Dorul. Culegere de cînturi naţionale şi populare veche şi nouă»), издававшимся книготорговцем и книгоиздателем Х. К. Вартой, вероятно, с 1860 года (издания 2-е и 3-е датируются 1861-м годом; первого издания я не видел) и по 1874 год (за этот год я видел брошюру II 2-го издания, в новой серии существенно дополненных собраний). В этом сборнике стихов, при некоторой их модификации, объяснимой устным бытованием, есть и стихотворение под заглавием «Ямщик», и его можно найти в 7-м издании 1867 г., с. 293, в 8-м издании 1868 г., с. 293, в 10-м издании 1870 г., с. 190, и в 11-м издании 1871 г., с. 215 (в изданиях 2-м, 3-м и 4-м издании 1871 г. это стихотворение не встречается, а остальных, не упомянутых мною, изданий я не смог найти).

Поскольку, следовательно, этот романс был хорошо известен в период юности Александра Мачедонского, то возможно, что как раз его поэт решил представить в наброске «Ямщика», его сентиментальной драмы с похожим до некоторой степени сюжетом и отражающей, вероятно, реальные события, происходившие в корчме «Тальпа».

Теперь возникает вопрос, действительно ли это стихотворение является произведением Пушкина, как говорил Донич своим современникам, или оно только приписывается ему? Если оно не пушкинское, то оно может оказаться произведением другого русского поэта 1820 — 1840 годов, ибо романтический характер стихотворения специфически русский. Оно может оказаться также юношеским сочинением Александра Донича, что, похоже, вытекает из рассказа Негруци. Как бы то ни было, «Почтовая каруца» должна быть включена в число произведений румынского поэта. А пока, дабы помочь в исследовании желающим внести по возможности ясность в вопрос об авторстве этого стихотворения на почве русской литературы, мы воспроизводим его здесь полностью, в соответствии с рукописью 1146 Библиотеки Академии Наук Социалистической Республики Румынии.

Căruţa pocitii

In zor de ziuă, de dimineaţă,

Căruţa pocitii pe drum era,

Şi surugiul ce-a sa viaţă

Pe cal petrece, plesnind, striga

Mişcaţi cu toţii, mişcaţi la vale,

Mişcaţi spre culmea ce o zăriţi!

Acolo e poşta, sfîrşit de cale,

Unde voi trebuie să odihniţi.

Veţi odihni-vă, dar, ticălosul,

Eu n-am odihnă pe-acest pămînt;

Sufletu-mi sboară la-ntunecosul

Al draglei mele vecinic mormînt.

Cît am iubit-o, voi ştiţi, de tare,

Voi ţineţi minte ce goane dam.

Grăbind prilejul de sărutare.

O, ce ferice atunci eram!

Eram ferice, dar cruda-mi soartă

Puţine zile mi-au fost zîmbit;

Văzui pe braţă-mi iubita moartă,

Ş-eu spre viaţă [sînt] osîndit.

Mişcă, băiete, mişcă şăuaşe,

Sfarmă-mi dîndul cel necurmai,

Zdrobeşte în mine aprige oase

Ce tristul suflet îmi ţin legat!

In fuga mare te poticneşte

Şi-mi rumpi capul aci pe loc,

Să zbor acolo unde zîmbeşte

Al nesimţirei dorit noroc!

Н. А. Урсу

Перевод Доничем неизвестного оригинала мы переводим здесь на русский язык, не рифмуя:

Каруца с почтой

По утру рано, до рассвета

Каруца с почтой уже в пути;

Ямщик, что весь век свой провёл в разъездах,

Коней погоняя кнутом, голосил:

Но-но же, лошадушки, живо в низину!

Подниметесь в гору, там видно ее;

Вот скоро уж почта, и путь ваш окончен,

Положено вам там теперь отдыхать.

Вот вы отдохнете, а мне, горемыке,

Ни сна и ни отдыха здесь на земле;

И сердце лететь устремляется в сумрак,

К гробнице, где вечным спит милая сном.

Вы знаете, как я любил ее крепко,

И помните, дня не пройдет, я лечу,

Лишь выдастся час, с дорогой целоваться;

Счастливцем в ту дивную пору я был!

Счастливцем, но рок оказался жестоким,

Недолго была благосклонной судьба...

На этих руках вижу милую мертвой,

Мне жить суждено без нее, одиному.

Спешите, родные, живей, коренной мой!

Ты горькую думу мою перерви;

Мои раздробите упрямые кости,

Что держатся вместе душою в тоске.

На полном скаку [,может стать, и] споткнешься,

И тут же на месте проломишь мне лоб,

Я в мрак погружусь, и тогда улыбнется,

Желанное счастье забвенья мое.

Н. Урсу допускал три возможных источника «Почтовой каруцы»: авторство Пушкина, какого-либо другого поэта 1820 — 1840-х годов, и Донича. Вторая возможность представлялась ему более вероятной, чем две другие.

Если «другой поэт», то кто? Несомненно, он должен был жить достаточно долго в Бессарабии и быть хорошо знакомым с реалиями места и времени. Вряд ли можно назвать кого-либо другого, помимо Александра Вельтмана, хорошо знавшего Пушкина и, по свидетельству И. П. Липранди, «одного из немногих, который мог доставлять пищу уму и любознательности»[2] поэта в Кишиневе.

В статье Урсу приводится суждение, что эпизод с почтовой каруцей в повести Пушкина «Кирджали», возможно, вдохновил Донича на создание элегии. Вот этот фрагмент:

«У ворот острога стояла почтовая каруца... (Может быть, вы не знаете, что такое каруца. Это низенькая, плетеная тележка, в которую еще недавно впрягались обыкновенно шесть или восемь клячонок. Молдаван в усах и в бараньей шапке, сидя верхом на одной из них, поминутно кричал и хлопал бичом, и клячонки его бежали рысью довольно крупной. Если одна из них начинала приставать, то он отпрягал ее с ужасными проклятиями и бросал на дороге, не заботясь об ее участи. На обратном пути он уверен был найти ее на том же месте, спокойно пасущуюся на зеленой степи. Нередко случалось, что путешественник, выехавший из одной станции на осьми лошадях, приезжал на другую на паре. Так было лет пятнадцать тому назад. Ныне в обрусевшей Бессарабии переняли русскую упряжь и русскую телегу.)

Таковая каруца стояла у ворот острога в 1821 году, в одно из последних чисел сентября месяца».

В «Воспоминаниях о Бессарабии» Вельтмана есть очень похожее описание почтовой повозки:

«Проехав карантин и таможню, я переправился через через древний Тирас (Днестр), задумался и очутился подле корчемки молдаванской один, как сирота. Почтарь дубоссарский, сложив мои вещи с брички на землю, поскакал назад, как от брошенного на жертву чуме, знойному солнцу и будущности. Покуда с Криулянской площади приехала за мной почтовая каруца (тележка), я просидел на завалинке хаты и просмотрел на физиономию молдавана, который мне повторял время от времени: «Акуш, акуш!» (сейчас, сейчас). В самом деле, я вскоре я услыхал свист, дребезг и хлоранье бича; приехала каруца не больше детской колыбельки; я уселся в нее: суруджи (ямщик), верхом на одной из запряженных веревочными шлейками в дышло кляч, закрутив долгохвостый бич, хлопнул по воздуху над двумя передними конями, которыми он правил, и экипаж мой затрещал, как пожарная трещотка.

Новая страна — новые чувства».

Одухотворенность пушкинского повествования действительно могла передаться Доничу, однако у Вельтмана переданы собственные живые впечатления, при очевидном влиянии текста Пушкина. И у него упоминается почта, как и в стихотворении, переведенном Доничем.

А элегия? Пушкиным ли она была составлена или Вельтманом, необходим был импульс для ее замысла. Представим, что путешествие в почтовой повозке, кучер которой пел или жаловался на судьбу, было для этого достаточным, а седок достаточно знал язык, чтобы разобрать, о чем пелось или говорилось. В таком случае текст стихотворения должен был бы носить отпечаток устного источника. Но тот, который мы видим, это не песня, какие поют в народе, сложенные даже с удивительным мастерством, но это — литературное, глубоко философское произведение. Слишком профессионально сделанное, чтобы вложить его в уста обыкновенного ямщика! Например:

«Sufletu-mi sboară la-ntunecosul

Al draglei mele vecinic mormînt».

(«Душа улететь порывается в сумрак,

К могиле, где милая спит вечным сном».)

Но это и не Пушкин. Сравним у Вельтмана:

«Порхай, лети, мой милый конь,

Тебе не нужны хлыст и шпоры;

Неси чрез воды, чрез огонь,

Чрез дебри, пропасти и горы.

..........................

Ты можешь залететь и в рай,

Ты можешь быть и в преисподней;

Там темно...»[3]

Наиболее показательными с точки зрения принадлежности не Пушкину являются следующие стихи, в которых ямщик говорит своим лошадям:

«Cît am iubit-o, voi ştiţi, de tare,

Voi ţineţi minte ce goane dam.

Grăbind prilejul de sărutare».

(«Ведь знаете вы, я любил ее крепко,

Вы помните, как постоянно спешил,

Часок улучив, целоваться с любимой...»)

Однако, здесь проявляется отличительная черта поэзии Вельтмана. Например:

«Как чувства радостно и звонко

Торопятся напоминать,

Как я любил поцеловать

Тебя, прелестного ребенка!»[4]

Даже начальные строки «Почтовой каруцы» (“In zor de ziuă”, и т. д.) возвращают нас к Вельтману. Почти в самом начале его повести, хотя и написанной прозой, но с множеством стихотворных вставок, мы встречаем:

«Не сплю я... вся душа в томленье.

Я жду ее... я весь горю.

Ревнивцы, бросьте подозренье,

Я жду румяную зарю».[5]

Поэту не терпится продолжить свое путешествие, пусть даже воображаемое, хотя бы отчасти. Он признается, что пишет повесть о путешествии по карте. Вельтман был картографом, и то, насколько профессионально точен он в деталях, можно видеть по тому, как он описывает то, что видит. Поэтому в тексте у Донича:

“...mişcaţi la vale,

Mişcaţi spre culmea ce o zăriţi!

Acolo e poşta...“.

(«Живее, лошадки, живее в долину!

Подниметесь в гору, уж видно ее;

Там будет уж почта...»)

Если Донич перевел стихотворение, написанное Вельтманом, значит ли это, что Пушкин не имел отношения к сюжету? Среди стихотворений, написанных им в кишиневский период, есть озаглавленное «Телега жизни». Метр стиха очень близок к используемому Доничем и, очевидно, тот же самый, который был в переведенном Доничем стихотворении Вельтмана. Оба заглавия — «Телега жизни» и “Caruţa pociţii” звучат удивительно похоже; тем более, если принять во внимание, что ямщик в последней вещи «всю свою жизнь провел в дороге» (“surugiu, ce-a sa viaţa pe cal petrece”; “pe cal” стоит здесь вместо “pe cale” — “в дороге”. И Пушкин и Вельтман переводят “caruţa”, как «телега».

В таком случае, каковы истоки стихотворения Пушкина? Высказывалось предположение, что оно было написано под влиянием стихотворения «Вознице Кроносу» Гете[6]. Предположение было подвергнуто сомнению другим исследователем, на том основании, что русский поэт не владел немецким языком[7].

Здесь следует заметить, насколько Пушкин был чуток к музыке стиха, к его звучанию на любом языке. Одно из его самых замечательных стихотворений рбыло вдохновлено стихотворением Гейне из цикла “Neue Gedichte” (“Новые стихи”): “Wie der Mond sich leuchtend dränget...”. Пушкин явно слышал его в чтении одной из сестер Вульф, живших в селе Тригорском. Но ему его читали, находясь временно в Пскове. В ту ночь, когда рождалось пушкинское стихотворение, он ехал в санях в Михайловское и собирался вернуться в Псков на следующий день.

Вероятно, точно так же он мог слышать стихотворение Гете, и его читал ему, возможно, Вельтман. Поэтому стоит сравнить «Вознице Кроносу» с «Почтовой каруцей». Число строф и стихов сопоставимы: восемь строф в «Почтовой каруце», семь — в стихотворении Гете. Для первой строфы в тексте Донича нет явной параллели в «Вознице Кроносу». Но для “Mişcaţi cu toţii...” мы тотчас же находим соответствие в стихах:

“Spute dich, Kronos!

Fort den rasselnden Trott! ”

(«Спеши же, Кронос!

Дальше гулкой рысью!»)

И далее двум стихам в переводе Донича мы находим соответствие у Гете:

“Acolo e poşta, sfîrşit de cale,

Unde voi trebuie să odihniţi”.

(«Там будет уж почта, где путь ваш окончен,

И там полагается вам отдохнуть».)

У Гете:

“Sitewärts des Überdachs Schatten zieht dich an

Und ein Frischung verheissender Blick

Auf der Schwelle des Mädchens da”.

(«И тень под навесом ступить туда манит,

Где отдых сулит милой девушки взгляд».)

В предпоследней строфе «Почтовой повозки» есть выражение, особенно заслуживающее внимания: “Zdrobeşte în mine aprige oase”. “Aprige oase” можно перевести, как «упрямые», «непослушные», «крепкие», «неуемные кости». Что бы это могло значить? “Zdrobeşte în mine aprige oase, Ce tristul suflet îmi ţin legat!” («Упрямые кости мои раздробите, Что связаны вместе душою в тоске».) напоминают «благородные гости» коня в «Песни о вещем Олеге» Пушкина» и слова: «... Но примешь ты смерть от коня своего».

Однако “aprige oase”, очевидно, то же, что и “das schlotterne Gebein” («дребезжащие кости») в конце пятой строфы Гете. Вот эта часть его стихотворения:

«Sieh, die Sonne sinkt!

Eh sinkt sie, eh mich Greisen

Ergreift im Moore Nebelduft,

Entzahnte Kiefer schnattern

Und das schlotternde Gebein,

Trunken vom letzten Strahl

Reiß mich, ein Feuermeer

Im schäumenden mir Aug,

Mich geblendenten Taumelnden

In der Hölle nächtliches Tor».

(«Гляди, садится солнце. И пока не село,

Пока в болотной мгле не утонул старик,

Чьи челюсти беззубые скрежещут

И кости дребезжат,

Ты опьяненного лучом последним

И с морем пенящимся огненным в глазах,

Втащи ослепшего, стоящего шатаясь

Меня в ночные ада ворота»).

«Mich Taumelnden», я полагаю, тоже есть у Донича — «ticălosul, eu». Можно перевести: «я горемычный», «я несчастный», «я сиротина» в народной песне; но Доничу подсказано текстом Гете: ‘taumeln’, должен был он посмотреть в словаре, по-румынски — ‘a clătina’. Очевидно и здесь мы сталкиваемся с явлением метафонии, и автор переведенного Доничем текста, скорей всего Вельтман, познакомил его и с произведением Гете. Будучи на года младше Пушкина, Вельтман не позднее восьмилетнего возраста начал знакомиться с немецким языком в пансионах, где начиналось его обучение[8].

Невосполнимая утрата возлюбленной в этом наполовину анонимном произведении вряд ли могла быть плодом чистого воображения. Пушкин, к счастью, ничего подобного не испытал. Но свидетельства такого удара остались в описаниях Вельтмана, относящихся к его биографии. Это позволяет понять пятую строфу элегии Донича:

“Eram ferice, dar cruda-mi soartă

Puţine zile mi-au fost zîmbit;

Văzui pe braţă-mi iubita moartă,

Ş-eu spre viaţă [sînt] osîndit”.

(«Был счастлив, да рок мне достался жестокий,

Недолго была благосклонной судьба...

И вот, на руках вижу милую мертвой,

А я обречен жить один, без нее».)

Особенно слова «И вот, на руках вижу милую мертвой». В стихотворной повести «Беглец» Вельтмана мы читаем:

«Я знал любовь! я знал ее!

Но где ж она? куда мое

Светило счастья закатилось?

Куда, М[ари]я, ты сокрылась?

Тебя уж нет, но ты была!

Еще я помню сон прекрасный,

Когда в глазах моих цвела.

Я помню, как ты умерла,

Как сон убийственный, ужасный!

Твой прах под камнем гробовым

Я горькой не кроплю росою;

Тебя там нет, ты не под ним,

В моем ты сердце, ты со мною!»

Стихи посвящены Марии Маврокордато, внезапно умершей 16 февраля 1824 года в возрасте четырнадцати лет. Тогда в письме В. П. Горчакову Вельтман писал: «Любезный друг, милая М.... умерла! За три дня[9] я любил ее как... цветущее, совершенное, украшающее природу существо; вчера я нес ее в гробе и оставил в объятиях могилы, а сегодня, завтра и не знаю до которых пор, но долго, долго, я буду любить горькое, печальное воспоминание об ней!»[10]

И в воспоминаниях о Бессарабии он писал, характеризуя Кишинев: «...тут была фамилия Маврокордато, посреди которой расцветала Мария, последняя представительница на земле классической красоты женщины. Когда я смотрел на нее, мне казалось, что Еллада, в виде божественной девы, появилась на земле, чтобы вскоре исчезнуть навеки»[11].

Могут ли быть теперь сомнения относительно авторства «Почтовой каруцы»?!

[1] Е. М. Двойченко-Маркова. Пушкин в Молдавии и Валахии. М., «Наука», 1979. С. 144.

[2] А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. Т. 1. С. 296.

[3] А. Ф. Вельтман. Странник. М., «Наука», 1978. С. 62.

[4] Странник. С. 49.

[5] Там же. С. 13.

[6] В. А. Розов. Пушкин и Гете. Киев, 1908.

[7] См.: С. Л. Донская. К истории стихотворения «Телега жизни». — Пушкин: Исследования и материалы / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — Л.: Наука. Ленигр. отд-ние, 1974. Т. 7. Пушкин и мировая литература. — С. 215—220.

[8] См.: А. Ф. Вельтман. Странник. М., «Наука», 1978. С. 249.

[9] Еще три дня тому назад.

[10] А. Ф. Вельтман. Странник.. С. 334.

[11] А. Ф. Вельтман. Избранное. М., Издательство «Правдв», 1989. С. 445 — 446.

Дата добавления: 2015-08-28